Щербаков Владимир. Восточный конвой

   - Вы задержаны. Следуйте с нами.
   Милов и на самом деле прибег к телодвижениям-не совершил действий, но, что называется, показал их. Его попытки пресекли сразу же. Тогда он смирился. Затих. И пошел с ними. Один сипо шагал перед ним, другие сзади. Здоровые, мускулистые, молодые технеты. Безнадежно. Не тратьте, кумэ, силы, опускайтесь на дно. Шедший сзади сипо на ходу ухватил Милова за кисти рук, отвел назад. Милов ощутил холодок металла. Щелкнули наручники. Вот и сподобился он кандалов. Смешно. Смешно до слез.
   Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен. Страха не было. Чего бояться теперь: самое ужасное произошло. Взяли. Ну, и веди себя спокойно, коли так: суетой делу больше не поможешь. Хотя и не чрезмерно спокойным должен он оставаться: чтобы не зашевелилось у них в головах никакой не нужной сейчас мысли. Нет, ты взволнован, конечно, однако понимаешь, что сила солому ломит, и подчиняешься в надежде таким способом как-то облегчить свою нелегкую участь...
   Он и не стал суетиться - даже когда они прошли мимо все еще освещенного ресторанчика, где продолжала играть музыка, хорошо слышная через отворенное окно. Там большинство, верно, успело забыть о нем... В окне Милов увидел Зилу - она смотрела на их процессию, и что-то не вполне определимое почудилось арестованному в ее глазах. Удивление? Сочувствие? Еще что-то? Может быть, испытывала неудобство оттого, что приняла какое-то участие в его поимке? Во всяком случае, она могла так думать - да и все они. Но, собственно, разницы уже не было.
   Пока оставалось одно: ждать, как станут развиваться события. "Сам ты сейчас направлять их не можешь, - сказал он себе. - Во всяком случае, сию минуту ты на это неспособен. Но будь внимателен. Держись настороже. Шахматная партия всегда начинается первым ходом - одним из достаточно ограниченного числа возможных, но чем дальше, тем больше возможных ходов возникает; порой противник ошибается даже тогда, когда этого не ждешь. Сейчас инициатива у них, ты, можно считать, пожертвовал им фигуру. Но постарайся дальше этого не делать. В эту минуту ты для них - подозрительный неизвестный в закрытой зоне, и ничего более.
   Значит, в объеме информации ты ухе имеешь преимущество: тебе-то хорошо известно, кто ты на самом деле. Итак, веди себя спокойно..."
   И тут же он нарушил это свое только что принятое правило. Чуть не сбился с шага. Едва не вынудил заднего налететь на него, что сейчас было бы вовсе ни к чему. И сердце вдруг рванулось и зачастило.
   Потому что навстречу шла Леста собственной персоной. Каким-то ей одной известным способом успела обогнать их-по лесу, наверное, - зайти вперед и теперь спокойно шагать навстречу.
   Леста поравнялась с маленькой процессией. И вдруг остановилась прямо перед ними, тем самым поставив охранников перед выбором: то ли отстранить, оттолкнуть ее, то ли остановиться и самим. Наверное, оттолкнуть ее было не так-то и допустимо; они остановились.
   - Ребята, - сказала она. - Куда это вы такой компанией? А посты что побросали?
   - Операция по задержанию, - негромко ответил ей охранник, что, наверное, был тут старшим. - Хотел скрыться. Но далеко не убежал. Не зря мы его весь вечер пасли - от самой станции... Ничего себе дело придумал псих: напал на Конвой! И как только в живых остался?..
   "Весь вечер пасли... - повторил Милов мысленно. - Вот, значит, какие пироги. Действительно, партия разыгрывалась по замыслу, а не с листа. Очень полезные сведения. Спасибо, красавица..."
   - Кто же это? - продолжала меж тем она. - Ну-ка, дайте полюбоваться...
   И, не обращая внимания на неудовольствие охранников, подошла к Милову вплотную.
   - Э, да это наш вечерний гость? Как интересно... Язык ее самую малость заплетался; собственно, так и должно было быть: весь вечер она не дистиллированную водичку пила. Видимо, и охрана, понимая это, обходилась с нею не так строго, как должна бы. Но возможно, ей такое обращение полагалось по занимаемому в здешней табели о рангах положению?
   - Просто невероятно, - говорила между тем женщина, говорила весело и с усмешкой в голосе. - А я-то с ним весь вечер рядышком просидела, думала, что порядочный... Он что же, получается, вроде того, кто два дня назад хотел пробраться в Круг? Ну, тот, которого подстрелили и схватили так же, как этого...
   - Этого не подстрелили, - сказал охранник, - здоровенький пока что. А того подстрелили, но взять не удалось. Исчез, падло. Без следа. Ничего, поищут - и найдут.
   - Как жалко, что не нашли, - сказала Леста. - Ничего, зато хоть этот никуда не делся. Попалась птичка. Ну что, теперь его в подвал? Или же повезете в главную контору для серьезной разборки? Только он ведь технет точно, точно, он мне сам сказал. А раз технет, то куда же? Передадите ремсам? Ему ведь тогда полагается экспертиза и либо ремонт, либо утилизация...
   - Наше дело - доставить, - сдержанно проговорил охранник. - А уж ремсы сами разберутся. Не наша забота.
   - На экспертизу, ясно, - словно сама себе подтвердила женщина. - Раз его так ждали, значит, птица с богатыми перышками. Ну ничего, из него там повытрясут все, что нужно. Нелегко ему придется, бедняге... Голова кругом пойдет - выболтает все, что надо и чего не надо. У него никакой блокировки нет, треплется напропалую...
   Эти слова можно было воспринять просто как болтовню охмелевшей женщины. Это был текст для охранников. Но можно было и - иначе. Как предупреждение. Как указание: готовься, гость дорогой, к серьезным вещам... И это была уже информация только для него. Блокировка. Ладно, будем иметь в виду... Ничего, если все действительно обстоит так, то на этом игра не закончится. Терпение. Так или иначе, она сделала то, что сделала.
   Милов почувствовал, что на душе стало легче. И веселее. Он приободрился, хотя по его облику никто не подумал бы такого. Все очень хорошо. Похоже, начинается желаемая игра. В таком случае - поиграем. Этому нас учить не надо. Покрутимся. Неужели наша людская причудливость не осилит элементарной технетской логики? В конце концов, человек, играя в шахматы, чаще побеждает логическое устройство, чем проигрывает ему. Почему бы и здесь не повториться тому же? Конечно, комбинация задумана весьма сложная, а следовательно, и уязвимая. И тем не менее... Тем не менее, сейчас надо исходить из того, что этот гамбит был оправдан.
   Он почувствовал, как вопреки правилам ему вдруг захотелось улыбаться. Хотя положение все еще оставалось достаточно невеселым. И перспектив на быстрое его улучшение не имелось.
   А вот - весело стало.
   2
   (129 часов до)
   После того, что было сказано Лестой, он понимал уже, что из двух вариантов дебюта, какие он анализировал перед тем, как принять решение, осуществляется второй. То есть его не оставят здесь (а это был бы тоже вполне приемлемый вариант, работа для него нашлась бы и тут, как наверняка отыщется она и в другом месте), не оставят, но без промедления переправят куда-то в другое место. Пока что его никто еще не проверял серьезно; его принимают за технета - это немалая удача. По возможности надо держаться этой версии. Любой технет, ведущий себя неправильно, считается неисправным и подлежит, надо полагать, либо ремонту, либо уничтожению. Как он успел уже усвоить, эти вопросы решаются - и реализуются - именно на той самой Базе, куда отправляют людей отсюда - из Круга, в который ему пока так и не удалось войти. Попав на Базу, он постарается установить, что же происходит с этими людьми; с этими - значит, возможно, и со всеми остальными. И таким образом будет найден ответ на первый вопрос, заданный ему у классной доски. А может быть, найдется там подводка и к другому ответу: где, как, из чего и каким способом изготовляют технетов... Недаром же услышал и запомнил он пренебрежительно точное: "Сырье..." Мило в почувствовал вдруг, как невольная дрожь пробежала по телу: технеты состоят из тех же материалов, что и обычные люди, и самым простым способом получить такие материалы являлось бы... "Нет! - безмолвно крикнул он. - Не может быть! А почему, собственно? - тут же опроверг он сам себя. - Отношение к людям может быть всяческим - а в технетских представлениях, как я успел уже почувствовать по лозунгам в Текнисе, творцы Освенцима выглядели вполне достойными и уважаемыми людьми, одними из предтеч техницизма, впервые официально отнесшиеся к человеку как к своего рода сырью. Техноканнибализм? Но нет, все-таки верить в это не хочется. Слишком похожи технеты на людей, слишком близки им. Но все же - где люди? И зачем везут их на Базу? Везут скрытно, в закрытых трейлерах, ночью...
   "Не сообразил вовремя, - укорил он сам себя. - Надо было попробовать как-то пробраться, слиться с теми людьми, пусть бы тебя отвезли вместе с ними..." Но он понимал, что практически это было неосуществимо: такое можно было предпринять, лишь пробравшись в Круг, а этого-то у него и не получилось, не могло получиться...
   "Ладно, пусть события движутся так, как им положено. Все равно каждый час приносит новую информацию. Делает жизнь богаче, - подумал он не без ехидства по отношению к самому себе. - А пока что вырази судьбе благодарность за то, что тебя все же куда-то повезут. Хотя бы не пешком придется добираться..."
   Его и в самом деле посадили и повезли. Машина была специальной - для перевозки арестованных. "Автозак, - подумал он. - Приходилось и раньше на таких ездить, да только в ином качестве. Не здесь, не в будке с конвоирами. А в кабине..."
   Все течет, все изменяется.
   Автозак - не лимузин, но машина куда более тряская. Однако, несмотря на это и другие неудобства, он ухитрился даже задремать. Не выспался как следует прошлой ночью, да и выпитое давало о себе знать, хотя он и принял все возможные меры, чтобы последствия оказались не слишком серьезными. И он с легким (насколько это было возможно) сердцем позволил себе уснуть - все равно, заметить, куда его везут, из-за отсутствия окон, было невозможно, и действительно проспал до того самого мига, когда машина остановилась и ему приказали, слегка подтолкнув, чтобы придать энергии, выходить.
   3
   (124 часа до)
   В помещении их было двое. Оба - в нежно-розовых комбинезонах, гармонировавших с красноватым цветом стен. Вдоль этих стен, вплотную к ним, стояли низкие, длинные столы, загроможденные множеством приборов, с первого взгляда Миловым не опознанных. Посреди комнаты стоял еще один стол отдельный, возле него в двух мягких удобных креслах и сидели эти двое. А на столе располагался терминал. Что-то знакомое было в облике этого устройства. Милов напряг память. Господи, да это же IBM, не сложнее 386-го, без малого - музейный экспонат. Приятная неожиданность; приятная - потому что от технетов можно было ожидать большего. Неужели они сами до сих пор не придумали ничего лучшего? Просто невероятно. Ну ладно, примем к сведению.
   Доставившие его успели уже доложить обстоятельства задержания и вышли. Сесть Милову не предложили. Оба розовых разглядывали его, как ему показалось, с интересом. Он, как и полагалось, смотрел прямо перед собой, стараясь моргать пореже. Красноватая стена была гладкой и пустой, не за что было зацепиться взглядом, но он мысленно провел на ней две диагонали и старался удерживать взгляд в точке их пересечения.
   Так - без звука, без движения - прошла минута, другая, третья... Очень хотелось двигаться, переступить хотя бы с ноги на ногу, пошевелить руками... Он заставлял себя стоять неподвижно. Чтобы отвлечь себя, принялся вспоминать стихи, любимые в юности, и другие - что узнал позже. Но стихи не шли на ум, хотя сами поиски помогали не ощущать так остро молчание и неподвижность.
   Видимо, это было какой-то формой проверки, тестом своего рода. Возможно, Милов его выдержал. Он уже не мог бы сказать, сколько минут протекло (удивился бы, услышав, что ровно пять, вовсе не полчаса, как он был уверен), когда один из розовых ремсов (он полагал, что попал уже к ним) разбил, наконец, лед молчания. У него оказался негромкий, приятный голос. И обратился реме не к Милову, как можно было ожидать, а к своему не менее розовому коллеге.
   - Прямо идеальный технет, - сказал он, и Милов не уловил в его тоне иронии, хотя понимать эти слова надо было, по всей вероятности, именно иронически. - Как держит плоскость - просто залюбоваться можно. Вы согласны, коллега?
   Второй поджал ровные, в ниточку, губы.
   - Чересчур убедительно для разлаженного технета, - откликнулся он. Так что могут возникнуть даже некоторые сомнения. Может, он просто лепит горбатого к стенке?
   - Сомнения в том - действительно ли он неисправен? Или в другом: вообще технет ли он? Но и то, и другое не составляет проблемы. Когда его разберут, это станет видно. Хотя вы, быть может, думаете, что возможно обойтись без разборки?
   ("Интересно, - мельком подумал Милов,- тут они обращаются друг к другу на "вы", не то что технеты на улице. Видимо, единство расы здесь не менее условно, чем в любой другой точке планеты...")
   - А что же с ним еще делать? - ответил второй. Голос его был бесцветным, без интонаций. - Он почти сутки уклонялся от явки. Разлад четвертой степени. Ремонтировать его - потеря времени. Да и утрата невелика. Примитивный технет, черный. Уровень сложности неотличим от нуля. Если бы тут было что-то интересное, им, возможно, заинтересовался бы Клеврец. А так - ерунда, примитив. Самое большее - мешок для отработки приемов.
   ("Клеврец? Он назвал имя - Клеврец? Не может быть! Но ведь Клеврец был начальником отдела в... Еще тогда, при людях, еще даже до Каспарии... Неужели?.. Или просто совпадение? Или заимствовано только имя - в силу подражательного инстинкта? Клеврец! Ну, что они там дальше?..")
   Двое как ни в чем не бывало продолжали свой разговор:
   - Ну, положим, это ведь он только сейчас такой, а вообще-то - технет городской, с нашим, столичным индексом, так что в прошлом наверняка имел важную функцию. Назови свой основной смысл, технет!
   Переход от спокойного тона к раскатистому, приказному, почти крику был настолько неожиданным, что Милов не удержался и вздрогнул. Он сразу же испугался того, что вздрогнул, и страх этот - растительный, неосознанный заставил его пропустить то мгновение, в которое надо было дать ответ: на такие вопросы откликаются, не думая. Опоздал, и теперь оставалось только молчать - молчать, что бы там ни было и чем бы ни грозило.
   - Онемел, а? - сказал первый реме своему коллеге, когда протекло не менее минуты в полной тишине. - Бедный, бедный технет. У него даже речь отключилась, вот ведь как далеко зашел разлад. Пятая степень. Неужели же мы так и не узнаем, какой была его основная функция?
   - Да ну, - все так же лениво-безразлично отозвался собеседник. Номер есть, запросим картотеку, и все будет яснее ясного.
   - Конечно, мы так и сделаем, и незамедлительно. Но, коллега, как же тяжел и неблагодарен наш труд! Даже удовлетворить наше невинное любопытство из первоисточника мы не имеем возможности! Нет, положительно я буду просить, чтобы меня переналадили на что-нибудь другое. Займусь вопросами снабжения или финансами, например, - разве плохое занятие в наши прагматические времена?
   На этот раз Милов не вздрогнул - он просто не очень внимательно вслушивался в разговор, переживая недавнюю оплошность, и не сразу оценил многозначительный намек. Кроме того, ему сейчас вообще ни на что не следовало реагировать: если уж он разлажен до пятой степени, то и придется держаться такой версии. Какой бы нелепой она ни казалась. Хуже всего менять версии на ходу.
   - Да, речь нарушена, - сказал второй вместо того, чтобы высказать коллеге сочувствие по поводу их общей нелегкой судьбы. - Но восприятие работает. Глаза-то у него живут. Да еще как весело! Прямо прыгают и скачут. Значит, разлад не в центре. Какой-то периферийный разладик речи. Такой, случается, проходит, если технета немного встряхнуть - что-то там заскочило, а от сотрясения оно и встанет на место. Как вы относитесь к такому способу, коллега?
   - Да, так бывает, вы совершенно правы, - поддержал первый. - Легкая встряска порой делает чудеса. Молчит технет, молчит, а потом вдруг начинает разговаривать, даже не говорит, а поет, да еще с такой охотой - потом их просто не заставишь замолчать.
   - Я бы встряхнул его, - сказал второй, изображая нерешительность, но что-то я его боюсь. Поверите ли, коллега, - просто страшно приблизиться. Какой-то угрюмый, тяжелый технет. От того, что мы вернем ему речь, ему вряд ли станет легче. Нет, мне действительно страшно...
   - Ну-ну, что вы, - успокоил его первый. - Он хороший, добрый технет, только немного разладился, и он не сделает вам ничего плохого. Он искренне хочет, чтобы все стало ясным и чтобы ни у кого не возникало лишних забот. Нет, нет, коллега, уверяю вас - он сам чрезвычайно озабочен тем, что с ним происходит, и если так настойчиво уклонялся от встречи с нами, то, конечно же, лишь потому, что не хотел печалить нас своим невеселым видом. Он заботился о нашем спокойствии, коллега, так что придется, хотите вы или нет, даже поблагодарить его за это. Он - смирный и благонастроенный технет, и я полагаю, что вы можете без боязни подойти к нему.
   Второй реме, как бы вняв увещеваниям, встал и обошел стол, приближаясь к Милову. Был он, пожалуй, на голову выше и соответственно шире в плечах. Мощный был технет, но, насколько Милов успел заметить, ремсы все были такими, - наверное, их выполняли по специальной программе. Когда до Милова оставалось шага три, реме вдруг остановился:
   - Нет, право же, я по-прежнему боюсь. Он все-таки очень злой, этот технет, зол и угрюм, он вовсе не добрый. Я отсюда прямо носом чую, какой он бяка. Пожалуй, я не стану к нему приближаться. Что вы на это скажете?
   - Вы же добры от природы, - ответил на это первый. - И, не сомневаюсь, справитесь со своим страхом, чтобы сделать благо этому нашему бедному, несчастному собрату... Смотрите-ка, он даже и не удивляется!
   - Сейчас удивится, - пообещал второй ремс. И, сделав еще шаг вперед, нанес Милову мгновенный правый боковой в челюсть. То был нокаутирующий удар.
   Потолок вдруг встал перед глазами, вспыхнул и превратился в галактику. Милов, не сгибаясь, рухнул на пол. Стало тихо и темно. Только негромко и густо шумело в ушах.
   - Пожалуй, он и в самом деле удивился, - еще успел услышать он, выключаясь.
   4
   (122 часа до)
   Милов открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Освещение, однако, было не таким, как перед ударом в челюсть; тогда преобладали розоватые тона, теперь же - ему показалось - свет был скорее белым, не столь угрожающим. Но все равно слепил, так что Милов не стал больше поднимать веки и лежал неподвижно, стараясь понять, что же с ним произошло. Видимо, его все-таки встряхнули, как и собирались. Основательно, надо сказать, встряхнули. Он начал ощупывать зубы кончиком языка. Нет, кажется, сохранились и протезы, и то, на чем они держались; удар был нанесен со знанием дела - чтобы не усугубить неисправности технета, но всего лишь поставить его мозги на место. Ну и как, поставил? Аргумент, конечно, убедительный, но к чему-то подобному Милов был психологически готов заранее, когда продумывал варианты. Да и вообще ясно было: раз технеты всего лишь искусственные устройства, то ни о каком гуманизме действительно и речи быть не могло. С механизмом обращаются в зависимости от обстоятельств: можно ключом, но не исключается и зубило. "Кажется, после этого меня еще куда-то переместили, - подумал он, все еще не открывая глаз. - Ладно, полежим еще, прислушаемся к обстановке; пока ничего другого - только прислушиваться..."
   Он вслушался. Он был тут явно не один: тишину нарушали какие-то шорохи, чье-то дыхание. Потом прозвучал голос:
   - Нет, ничего... Так вот, это было, значит, как раз перед превенцией, и у него стали уже, как водится, наступать странности. Знаете, как это бывает у неустойчивых: стал воображать себя человеком. Ну и сразу, конечно, выпадать из ритма. А к тому времени познакомился он с одной приятственной технюлей и вместо нормальной технологии стал вести себя, как человек: ну, вздохи там, туманные разговоры, цветочки...
   - Это надо еще ухитриться найти цветочки, - вставил кто-то другой.
   - А меня от таких с души воротит, - это был уже третий голос. - Ты знаешь, что ты - технет, самое совершенное существо в мире, и подражать людям хоть в чем-нибудь - позорно. Я бы за такие цветочки не то что в лес я бы в горы загонял, без ограничения времени, пусть повкалывает на расплав, тогда поймет, каким должно быть технету.
   - Жаль только - гор у нас нет, - сказал второй - не особо, впрочем, грустным голосом.
   - Будут, не беспокойся, - проговорил третий. - Будущее за нами. Горы, океаны - все будет.
   - Ты что ремонтируешь-то? - спросил второй после паузы. - Вроде бы у тебя все в порядке, а?
   - Я уж превенции не пропущу, за это можешь быть спокоен. У меня другое: плохо держат тормоза.
   - Въехал кому-нибудь в верхнюю панель, так я понимаю?
   - Так получилось. Тоже был такой - ретроход. Я ему долго втолковывал: твои, мол, любимые люди произошли от обезьяны, а мы произошли от людей, значит, люди для нас - вроде обезьяны, достойно ли хоть в чем-нибудь им уподобляться? Мало ли что - своей знати у нас не было, королей всяких, да и государства тоже - зато все будет! А он вместо того чтобы провернуть это через свои шарики, мне кричит: ты, мол, ничего не понимаешь! Будь я в полном порядке, я, возможно, и стерпел бы, да вот - тормоза не сдержали, я ему и поднес, так что он в момент вырубился...
   - Вроде вот этого, - сказал первый голос. - Два часа не может включиться.
   - Это Куза, его почерк, - сказал второй.
   - Пробовал, что ли?
   - Может, и пробовал, если знаю. Может, и пробовал.
   - Шевелится, - сказал первый.
   - Нет, Куза насмерть не бьет, - сказал второй. - Он умеет.
   - Ты мне смотри, - предупреждающе предостерег третий голос. - Я ведь сказал: у меня тормоза не держат.
   - А что такого?
   - Насмерть - это людской оборот. Мы, технеты, так не говорим. Мы не умираем, к твоему сведению. Мы изнашиваемся, и нас отключают. Мы не люди раз и навсегда!
   - А ты с этим не ко мне обращайся, - возразил второй.
   - Верно, - сказал и первый. - Разве мы виноваты?
   - Кто же еще? - сказал третий.
   - Вычислить нетрудно. Сколько циклов назад было провозглашено Совершенство?
   - А хрен его знает, - сказал третий. - Никогда не спрашивал. Технет не живет вчерашним днем. Для технета нет понятия "вчера".
   - Ну, это каждый знает. Так вот, могу тебе напомнить: двенадцать циклов назад.
   - Теперь мне ясно, - сказал третий, - почему ты здесь оказался.
   - А я и не скрываю. Ну да, у меня открылось обратное мышление. Мне на экспертизе растолковали: потому, что попал под сильное облучение. Там, где я был, хранятся какие-то такие штуки, точнее не знаю. Разлад, конечно, но устранимый. Исправят, и я снова не буду знать. Но пока еще знаю. Двенадцать орбит назад. И по тогдашнему Провозглашению Совершенство должно было быть уже сегодня. И люди во всем мире признали бы нашу неотвратимость. А что мы сегодня делаем? Чудеса? Да ничего подобного - перетаскиваем через кордон краденую медяшку и продаем тем же людям, только за другую границу. И люди поэтому нас всерьез не принимают. Потому что ничего, кроме контрабанды, от нас не видят.
   ("Интересная информация", - подумал Милов, внимательно прислушивавшийся к разговору.)
   - Как же не видят? - не согласился третий.
   - А потому, что, кроме этого, видеть и нечего. Мы десять орбит назад перестали работать на вывоз, для людей. Говорят, что перестали потому, что товары наши никому не нужны были - даже на востоке, не касаясь всех прочих. Но я считаю, это не так, а просто мы решили, что сперва сделаем все, что нужно, для нас самих, для высшей технетской расы, получившей наконец возможность свободного развития. И за это же время, поскольку мы технеты и мыслим продуктивнее людей, подготовим такую производственную программу, что люди только рты разинут - и сдадутся: поймут, что им осталось только доживать на правах подчиненного вида. Вымирать, попросту говоря. Вот как оно было задумано, собрат.
   - Вот тот самый хнет, про которого я начал рассказывать, - снова заговорил первый, - он каждый день повторял: "Люди работают очень плохо, а мы - и того лучше".
   - Когда подремонтируемся, - сказал третий, - ты меня с ним сведи. Я ему объясню, что к чему. А ты, собрат, тоже фрукт. Что значит - "задумано"? Совсем даже неплохо задумано.
   - Это верно, - сказал второй. - Задумано, да. Только получилось не так. Пока мы готовились с этой своей программой, оказалось, что люди убежали вперед. И программа наша - это вчерашний день, хотя и говорится, что мы вчерашнего дня не знаем.
   - Ну и что же, - сказал третий. - Просто нас пока еще мало. А их много. Но скоро нас тоже будет много. И еще больше. И мы этот их бег притормозим.
   - Мне что-то от этой мысли беспокойно, - сказал первый собеседник. Нам же не их притормаживать надо. Нам самим надо скорость набирать.
   - Согласно Провозглашению, - сказал второй, - у нас через пять орбит должен будет уже возникнуть собрат новой конструкции - технет космо.
   Который сможет жить в мировом пространстве без всяких там приспособлений. Не так, как люди. А вот так же свободно, как мы тут, на поверхности. И почти одновременно с ним - еще другой технет, марин. Он будет жить в воде, как рыба. И поговаривали даже, что разрабатывается еще конструкция технета аэро. Летающего.