Правда, охранник должен был уснуть куда быстрее: минут через десять, самое крайнее.
   Вот он зевнул - длинно, сладко...
   Милов лениво поднялся с нар. Шаркая ногами, подошел к охраннику. Присел рядом. Тоже зевнул. Охранник покосился на него.
   - Спать надо, не полуночничать.
   - Привык перед сном выкурить последнюю...
   - Бросать надо. - Охранник посмотрел внимательнее. - У тебя и сорт какой-то... У нас такого не курят. Это для Старших. Забудь.
   - Придется, как видно, - согласился Милов. - Последние остались две штуки. Давай: одна мне, другая тебе - и все с ними.
   Охранник поколебался.
   - Не полагается... - пробормотал он, хотя рука его по-технетски точным движением уже схватила предложенное. Милов поднес огонька. Душистый дымок на несколько мгновений окутал их. Охранник затянулся. Милов спокойно наблюдал за ним. Барак спал. Милов вытянул руки, чтобы принять на них тяжесть бессильно опускавшегося на лавку охранника. Помог улечься. Охранник дышал мерно, глубоко, разинув рот до предела. Все было в порядке.
   6
   (95 часов до)
   Двор был безлюден, но все-таки Милов не стал пересекать его, а обошел по периметру, стараясь все время оставаться в тени, какую бросали строения, освещенные яркими фонарями. Без происшествий приблизился к двери, из которой его тогда вывели, чтобы вручить метлу и тем самым включить в реализацию великого технетского смысла. Инструмент для диалога с замком был у него уже в руке - из того же правого контейнера извлеченный. У двери он обождал немного. Никто не появлялся, в окнах было темно. Милов нашарил замочную скважину. Вложил щуп инструмента, нажал едва выступавшую кнопку на рукоятке. Больше ему ничего не надо было делать - инструмент прилаживался к замку сам, такой техники пока в блатном мире не было; хотя, надо думать (пришло ему в голову), долго ждать не придется: обзаведутся и они. Но это сейчас Милова не очень-то волновало.
   Дверь отворилась бесшумно; за нею была темнота, что несколько удивило Милова: обычно в такого рода помещениях оставляют с,вет даже и в нерабочее время, а кроме того, помимо электронной защиты, ставят и охранника, вооруженного и решительного. Здесь ничего подобного вроде бы не было; возможно, над этим следовало задуматься. Жаль только, что времени на размышления не оставалось. Лучше бы мне, пожалуй, вовсе не знать об отсчете времени, промелькнуло в голове, куда легче дышалось бы...
   Дверь из тамбура в коридор была закрыта неплотно; медленно, сантиметр за сантиметром Милов отворил ее, каждое мгновение ожидая какой-то внезапной опасности, необратимой, как взрыв; ничего, однако же, не было. Он бесшумно двинулся по коридору, протянув руки вперед и чуть в стороны, словно готовясь заключить кого-то в объятия. К счастью, пока вроде бы некого было. Через каждые несколько шагов останавливался, вслушивался. Было тихо, но он не доверял тишине. Поэтому остановился, пригнулся, снова раскрыл контейнер - левый, извлек слуховую капсулу, вложил в ухо. Настала очередь фотоаппарата размером с бульонный кубик, заряженного пленкой, рассчитанной на сто двадцать кадров и смонтированного в одном блоке с фонариком-вспышкой - отечественным, дававшим необычно яркий луч, но рассчитанным лишь на немногие секунды действия. Им можно было и просто светить. Из правого контейнера хотел было достать хранившийся там нож-шпрингер с надежным стопором, но передумал и не стал вынимать его. Пошел дальше, на ходу восстанавливая в памяти расположение помещений и мысленно считая шаги. Теперь, держа фонарик в левой руке, правой он легко вел по стене; капсула передавала этот звук - в ее интерпретации шорох звучал, как работающее точило. Потом глухо ударил барабан; это пальцы перескочили на дверь. Милов застыл. Память подсказала, что именно эта дверь и была ему нужна: отсюда его вывели нынче вечером, послали бороться за чистоту - ничего не соображавшего восторженного технета. Ну что же, двор он подмел чисто, краснеть за свою работу не приходилось.
   Снова несколько секунд ушло на прислушивание. Разных шумов доносилось немало: стучали где-то механические часы, в другой стороне падали капли из недовернутого крана, временами что-то шуршало под полом, потом что-то скрипнуло - дерево о дерево, - и Милов невольно напрягся. Но продолжения не последовало; видимо, какие-то естественные процессы происходили в стенах здания - что-то оседало или, наоборот, какие-то поверхности слегка расходились, деревянная конструкция, как и всегда, жила по своим правилам. Этого бояться не стоило.
   Постепенно усиливая нажим, он попытался открыть помещение: не удалось. Нашарил замок и опять пустил в ход свое приспособление, суперотмычку на микросхемах. На этот раз - через капсулу-он хорошо слышал, как механизм работал, быстро играя своей гребенкой, анализируя, выдвигая, закрепляя. Когда шорохи кончились, Милов повернул инструмент в замке, отворил дверь и вошел.
   Да, это было то самое помещение. Здесь было куда светлее, чем в коридоре: через матовые стекла окон проходил свет наружных фонарей, тени от решеток лежали на полу. Пока можно было даже не включать фонарика. Затворив за собой дверь, Милов запер замок и почувствовал себя в безопасности. Осмотрелся. При виде кресла, на котором он сидел, пристегнутый, пока его обрабатывали - технецизировали, - ему сделалось немного не по себе, и он отвернулся. Кресло его не интересовало. По-прежнему не издавая шума, он медленно переместился на то место, где тогда стоял Клеврец: перед приборным пультом. Стал вглядываться. Некоторые приборы он узнавал, с другими встретился впервые. Ни один не был изготовлен здесь, за это можно было поручиться; два или три показались ему сделанными в России, но большинство было иного происхождения, хотя трудно было сказать точнее. Милов начал фотографировать пульт. Вспышки были настолько мгновенными, что таз почти не успевал их заметить; успевал аппарат. Классное упражнение выполнялось успешно.
   Закончив снимать приборный иконостас, Милов продвинулся в глубь помещения - туда, где стояли больничного вица стеклянные шкафчики с инструментами и медикаментами. Стал открывать одну дверцу за другой, фотографировал инструменты, потом стал читать сигнатуры; названия были незнакомыми, собственно, это не были принятые в фармакологии наименования, но какие-то условные, понятные лишь специалистам: утрин, затвор, отвод - и прочие в таком же духе. Милов сомневался, что может запомнить все это, пришлось снова снимать на пленку, хотя ему хотелось оставить побольше кадров на цеха, в которых (он не сомневался) будет не меньше всяких интересных вещей, а, пожалуй, даже больше. Теперь оставался только сейф большой, по виду неприступный, стоявший не у стены, а едва ли не посреди лаборатории; там должно было храниться, наверное, самое интересное. С этим сооружением пришлось провозиться минут двадцать, но и его замки в конце концов уступили. Внутри не оказалось, однако, никаких препаратов, инструментов, инструкций или наставлений - только толстая кипа бумаг с множеством фамилий. Переснять все это было бы невозможно, и Милов, после кратковременного колебания, сунул бумаги себе под куртку, сразу заметно потолстев; вообще-то его правилом было - не оставлять следов, но тут иного выхода просто не было.
   Наконец он закончил; вся операция заняла минут сорок. Можно было уходить. Тогда вспыхнул свет - яркий, беспощадный, из многих источников. И Клеврец проговорил безмятежно:
   - Бог в помощь, коллега. Отработал? Давай теперь поговорим...
   7
   (94 часа до)
   Он появился откуда-то из глубины лаборатории, и нельзя было сказать то ли находился здесь все время, то ли, предупрежденный какой-то все же существовавшей здесьсистемой, вошел через, другую дверь так же бесшумно, как делал это и сам Милов. Сейчас он стоял, наполовину скрытый сейфом, вытянув руку с пистолетом, направленным на Милова. Лицо Клевреца не выражало ни угрозы, ни даже уместного в этой ситуации негодования; на нем виднелась лишь несколько ироничная улыбка. И это подсказало Милову тональность разговора, в который неизбежно приходилось вступить.
   - Что это тебе не спится, коллега, среди ночи, - сказал он безмятежно, словно бы его не застали на месте преступления, словно он сидел у себя дома и на огонек заглянул проходивший мимо приятель. - Блохи заели? Или совесть?
   - Нахал ты, Милов, - ответил Клеврец, как бы принимая предложенную манеру. - Тебе бы надо сейчас падать на колени и молить о прощении, а ты шутки шутишь.
   - Дурная привычка, - сказал Милов и сделал шаг по направлению к сейфу. - Когда на меня глядят через прицел...
   - Шаг назад! - предупредил Клеврец. - Эта машинка шуток не понимает. Сядь. Я сказал ведь: надо поговорить. Да тебе ничего другого и не остается.
   Милов кивнул. Сесть было некуда, кроме того кресла, которое он уже занимал однажды. Милов выполнил приказание.
   - Теперь выгружай все, что у тебя там есть, - скомандовал Клеврец. Удивляться, поднимать брови не надо. Я тебя видел с того момента, как ты вошел в тамбур. Мы тут пользуемся инфравидением, этого ты не учел, а и учел бы, все равно не помогло. Так что я с интересом наблюдал все твои действия. Распахивай свои гадюшники. Вынимай вещи по одной. Клади на пол и двигай ко мне. Шутить не пробуй.
   Милов и сам понимал, что для шуток сейчас не время. Послушно засучил штанины, открыл правый контейнер. Вытащил нож, пустил его по полу с таким расчетом, чтобы оружие оказалось где-то в шаге от Клевреца. Суперотмычку, которую только что успел спрятать. Микрорацию размером с зажигалку, с радиусом действия до ста километров. Клеврец удовлетворенно кивал с появлением каждой новой веши. Милов вынул и пустил по полу круглую баночку, вроде тех, в какие фасуется вазелин. Баночка скользнула к кучке уже сданных предметов. Милов крепко зажмурился. Ослепительный свет, возникший в миг бесшумного взрыва баночки, пробился даже сквозь опущенные веки. Одновременно Милов бросился на пол и прокатился в сторону. Открыл глаза. Ослепленный Клеврец невольно поднял руки к глазам, в правой по-прежнему он держал пистолет. Милов метнулся, расстилаясь в воздухе. Ударил. СУТО назывался этот удар внешней частью ребра ладони. Ударил не чтобы убить, но основательно вывести из строя. Обмякшего, закатившего глаза Клевреца подтащил к креслу, на котором только что сидел сам. Тщательно пристегнул. Пусть посидит; часа два еще будет находиться в отключке. Разговор? Конечно, любопытно было бы поговорить, но не в этой обстановке. Сейчас - мало времени и очень много работы. Цеха. Склады. Необозримо много работы.
   8
   (93 часа до)
   Видимо, в системе производства и сбыта продукции что-то на технетской Базе разладилось; Милов решил так, добравшись наконец до складских эллингов, светлых металлических полуцилиндров, видом своим наводивших на мысли о чем-то неземном, космическом, почти сказочном. Хотя на деле то были вполне реальные сооружения, воздвигнутые туг в колониальные времена, как и все прочее, и с тех пор вряд ли обновлявшиеся.
   Здесь, однако, не было так пусто и спокойно, как ожидал Милов, когда, использовав остаток пленки в цеху, выбрался оттуда, осторожно проскользнул мимо накрепко вырубленного из активной деятельности очередного охранника и потом, пользуясь еще не рассеявшейся темнотой, с оглядкой стал двигаться мимо цехов по направлению к этим самым складам. Не было покоя, несмотря на глухой ночной час; это Милов понял, едва миновав полдороги от цеха (где его предположения подтвердились: там было все то же, что и в лаборатории, но повторенное многократно, так что была возможность обрабатывать не менее двухсот пациентов; работа на потоке - иначе это не назвать было. Снимки, которые он там сделал, служили, по сути дела, разве что для очистки совести), - итак, Милов обнаружил неожиданную активность вблизи складских сооружений: справа - в той стороне, где находились ворота, сейчас скрытые от его взгляда старым сборочным цехом, - уже тогда послышался негромкий, но оттого не переставший быть внушительным голос мощных моторов, не однажды уже им слышанный. Все-таки отчаянно везло ему: успел к самому интересному, а именно - к визиту Восточного конвоя, вряд ли случайно состоявшемуся в час, когда всем полагалось спать: конвой явно не нуждался в успехе у зрителей.
   Милов упал и затаился, ожидая, пока машины не одолеют расстояние от въезда до площадки перед складскими зданиями, и, только когда они проехали мимо, позволил себе приблизиться - осторожно, применяясь к местности; так это называется, когда ты, растянувшись на земле, делаешь вид, что плывешь, подныривая под волны. Здесь, правда, применяться было почти не к чему, но рисковать он совершенно не хотел. Лучше на десять минут позже, уговаривал он сам себя, чем вообще никогда. Тут не вокзал, и конвой вряд ли ограничит стоянку тремя минутами, как опаздывающий поезд.
   У второго, если считать справа, эллинга головная машина конвоя остановилась, за ней притормозили и остальные, и можно стало наблюдать, как шофер первой машины затеял разговор с технетом, что ведал, надо полагать, этим складом. Не сразу, похоже, они пришли к соглашению, но наконец договорились; ворота эллинга почти беззвучно расступились, машины одна за другой въехали в обширное помещение и заглушили моторы по мановению руки складского начальника, который после этого вместе с повылезавшими из кабин шоферами медленно направился в глубину склада, отыскивая, вероятно, место для нового груза.
   Милов уже чуть было не направился за ними, но вовремя отпрянул в сторону, где на него не падал свет из распахнутых ворот, прижался к округлой металлической конструкции: позади слышались шаги, шла группа, которой не надо было скрывать свое приближение. Они поспешно протопали мимо; грузчики - предположил Милов, но оказался не прав. То оказались медики, судя по белым халатам и тому инвентарю, что они тащили с собой: врачи и санитары, наверное; похоже, кому-то тут не повезло. И только двое не принадлежали к благородному сословию, а были, судя по виду, рядовыми технетами. Они прошли, почти пробежали мимо, не оглядываясь по сторонам, иначе Милову вряд ли удалось избежать их взглядов. Двое из них тащили санитарные носилки.
   Он замер, прислушиваясь. Все-таки много информации мы воспринимаем через слух, хотя принято считать, что посредством зрения куда больше. Зрение, однако же, хорошо при должном освещении, а вот слух в темноте работает даже лучше. Тут, правда, не темно, однако что в этом толку, если ты все равно ни одного обитателя в лицо не знаешь? Казалось бы, к чему они тебе - с ними детей не крестить и помощь их тебе сейчас ни к чему. А кому же она понадобилась? О чем они? Переговаривались шедшие приглушенно, но снова Милову помогла капсула.
   - Симптомы странные, судя по их словам...
   - Да что странного, доктор? Опять картина лучевого поражения, как и в тот раз, помните?
   - В самом деле... Идиоты, неужели так трудно было принять меры предосторожности?..
   - Да кто станет этим заниматься... К счастью, теперь, похоже, мы избавимся от этой напасти.
   - Давно пора бы...
   Продолжение разговора заглушили более зычные голоса обоих немедиков, что шли в этой группе последними:
   - А такие вот тягачи водить приходилось?
   - Запросто...
   - Учти, дорога будет всякая - и получше, и похуже. И вообще...
   - А платят как?
   - Никто не жалуется.
   - Тогда - порядок.
   - В этот раз съездишь - тогда увидим, порядок или нет. Если бы не срочность-Дальше было не разобрать: металлические звуки, донесшиеся из глубины склада, заглушили.
   "Ты прав был, - похвалил себя Милов, - среди них и на самом деле лиц знакомых нет. А вот голоса... Во всяком случае, один голос ты уже вспомнил. Верно? Голос того, что хвалился своей водительской умелостью".
   Милов действительно вспомнил. Вернее, не вспомнил - он и не забывал его, - но опознал. Уверенный в себе голос, выговаривающий слова с некоторой шепелявостью - по старой тюремной манере. Тот самый голос, что в строю звучал где-то за его спиной... Он? Совершенно точно. Тот самый технет-урка, что не так давно обещал свести счеты с Миловым, когда судьба столкнет их на узкой дорожке. Может, и столкнет, но сейчас это было бы крайне некстати. И лучше будет не попадаться ему на глаза. Это дело терпит. Конечно, очень полезно было бы увидеть его в лицо, чтобы при случае не ошибиться. Но сейчас это было бы неоправданным риском. Он-то тебя наверняка опознает...
   Но все же из-за этой мнимой или действительной опасности никак не следовало отступить без хотя бы маленького, но все же успеха. Теперь в помещении было уже вполне достаточно народу, чтобы можно стало рискнуть и тоже возникнуть там - не стараясь попасться на глаза, но и не очень избегая этого, поскольку для грузчиков он мог принадлежать к конвою, а для шоферов - к местному персоналу. Риск, безусловно, по-прежнему сохранялся, однако слишком важной была информация, какую он в случае удачи мог здесь получить, да и обычное любопытство все еще не покидало его. И он медленно двинулся вдогонку вошедшим, посматривая по сторонам и запоминая.
   Судя по внутренности склада. Базе сейчас до процветания было далеко: если бы производство тут кипело, это непременно отразилось бы на количестве товаров - и привезенных, и приготовленных для погрузки на трейлеры и отправки в другие города и веси; в минувшие времена в таком складе и ступить было бы некуда, а сейчас тут и в футбол, пожалуй, можно было бы сыграть...
   Лжетехнет шагал, стараясь не вертеть головой, но тем не менее замечать и запоминать все, что могло пригодиться. Вот две объемистые кучи: лом цветных металлов. Происхождения явно не местного, скорее всего, украдено за той же восточной границей и переправлено сюда для перепродажи дальше, за валюту. Это хотя бы ясно, никаких сомнений не вызывает. А вот тут что? Интересно, интересно...
   Он с удовольствием остановился бы, но не мог себе позволить этого и лишь замедлил шаг до возможного предела. Внимание его привлекли ящики, даже не ящики, нельзя было назвать их так, и не контейнеры тоже в привычном, стандартном смысле этого слова, но какие-то конструкции из дерева и металла, чьим назначением явно было - скрывать в себе нечто, отличающееся весьма крупными габаритами. Пожалуй, на специальную железнодорожную платформу можно было бы погрузить не более одного такого сундука - и то лишь при помощи портального крана. Хотя, прикинул он на глазок, необычайно длинные полуприцепы Восточного конвоя тоже вроде бы в состоянии были вместить такое вот устройство. Теперь, когда, проходя мимо, он смог впервые по-настоящему разглядеть этих автомобильных левиафанов, он понял, что не зря возникли у него некоторые представления относительно груза, который до сих пор все к нему причастные избегали назвать по имени: то, что он имел в виду, вполне могло уместиться в этих машинах. Да, и эти сверхконтейнеры тоже уместились бы - кстати (констатировал он, подняв на миг голову), и портальный кран наличествовал тут, раньше в такой технике просто не было надобности. Значит, они совместимы - контейнеры и машины. Очень, очень любопытно: что же таят они в своем чреве?
   Не оглядываясь по сторонам (ни в коем случае!), безмятежно шагая, Милов изменил направление своей прогулки и, не убыстряя шага, приблизился к ближайшему из четырех заинтересовавших его саркофагов.
   Когда-то на борта этого сооружения была нанесена необходимая маркировка - иначе никто не принял бы подобный груз к перевозке. Однако сейчас от нее остались только следы: местами надписи были замазаны черной краской, другие - соскоблены. Следовательно, груз был неофициальным, в чем-то незаконным; в противном случае никто не стал бы заметать следы. Хотя незаконность эта явно была скорее показной. Секретность из вежливости - вот что это такое.
   Вновь Милов позволил себе незримо для стороннего взгляда улыбнуться; последний вопрос, заданный им самому себе, был чисто риторическим, на самом же деле он, едва завидев эти гробы, уже знал, для какой поклажи они предназначены. Такое везение бывает редко, очень редко... Только что ведь возникла возможность перейти от классного занятия к домашнему заданию - и вот сразу появились и нужные условия.
   Он остановился, едва не упершись в контейнер. Загрузка его, по миловской догадке, должна была производиться сверху, потом крышка опускалась и закреплялась накидными болтами. Да, верно, вон они видны отсюда - края скоб. Для того чтобы окончательно убедиться в своей правоте, нужно бы забраться наверх: только так и можно заглянуть в нутро. Но сейчас об этом нечего было и думать, с таким же успехом можно было бы сдаться первому же стражнику, какой попадется на пути. Нет, и речи быть не может. И тем не менее очень, очень интересно было бы увидеть всю эту картину сверху. Настолько интересно, что ради этой цели, пожалуй, будет смысл задержаться внутри склада еще на некоторое время - хотя первоначально Милов собирался покинуть его так скоро, как только позволят обстоятельства. Во всяком случае, такой вариант следует обдумать. А сейчас - повернем назад, пока никто еще не заинтересовался нашей несколько, пожалуй, затянувшейся прогулкой. Столь же неспешно вернемся к воротам и там задержимся и внимательно, хотя и ненавязчиво, рассмотрим, насколько серьезно запираются ворота эллинга, нет ли там признаков охранительной сигнализации - ну, и так далее, и тому подобное...
   Стройный этот план реализовать до конца, однако, не удалось. Милов едва успел приблизиться к воротам, а сзади, около машин, только еще началась возня, сопутствующая, как правило, погрузочно-разгрузочным работам (хотя сейчас вряд ли было что разгружать - это можно было понял" даже при беглом взгляде на рессоры трейлеров: на этот раз они привезли сюда всего лишь людей, сырье), как в обширном прямоугольнике ворот нарисовалась фигура, показавшаяся Милову знакомой. Он ощутил нехороший холодок под ложечкой: то был его охранник, которому, по миловским расчетам, следовало сладко спать еще часа два. Сомневаться в действенности зелья, которым Милов угостил своего телохранителя, не было оснований; значит, охранники здесь тоже были подстрахованы от происшествий такого рода, и этот пришел в себя едва ли не быстрее, чем Милов после минувшей обработки. Так или иначе, сейчас не было времени размышлять об этом - нужно было что-то предпринять, чтобы страх не поднял шума, потому что тогда легенде о смирном технете Милове грозил полный крах. Зашевелятся, обнаружат вырубленного Клевреца, которому так и не удалось поговорить по душам - если только он этого действительно хотел...
   Изобразив радостную улыбку, шагая навстречу своему аргусу, Милов в последний раз оглянулся, чтобы запечатлеть в памяти картину склада. И успел заметить, что неподвижный прежде кран теперь сдвинулся и медленно выезжал из глубины склада всеми своими четырьмя ходовыми тележками; наверху крановая тележка одновременно перемещалась влево - а там, взобравшись на один из так заинтересовавших Милова контейнеров, уже готовились зачалить стропы грузчики. Значит, именно этот груз и собирается забрать конвой. Без участия Милова? Или же, что куда более вероятно, именно в этой связи его стали искать, не нашли, обнаружили зато спящего охранника, растолкали... Следовательно, груз уплывает в неизвестном направлении, а самому Милову грозит - впрочем, лучше и не думать о том, что ему грозит, но найти способ как-то зацепиться за груз, не упустить его из вида - охранник между тем был уже рядом. И выражение его верхней панели не предвещало ничего хорошего.
   9
   (92 часа до)
   МАВАСИ СУТО УТИ, подумал Милов, выполняя именно этот удар. А теперь ТЕЙСО УТИ - и МАЕ ГЕРИ. Хлипковат оказался охранничек... Он вообще не тренирован был, скорее всего, на боевые единоборства, хотя в наше время нельзя полагаться на одно лишь оружие: все стали умными - прогресс как-никак...
   "Этот выбыл, значит, - подумал Милов, оставив позади недвижное тело, - не сразу придет он в себя, можно поручиться, а если и придет, тони слова не сможет сказать о том, куда же это я подавался. И станут меня искать где угодно, только не там, куда я сейчас намереваюсь направиться..."
   Он был уже на плацу. Остановился, чтобы пропустить немногочисленную колонну - технетов с полсотни, - пересекавшую плац по направлению к воротам, за которыми кончалась База. Прислушался. Со стороны склада доносилось высокое гудение электромоторов крана и отрывистые возгласы. Погрузка шла полным ходом.