Страница:
Ланьэр сразу поняла, что должна стать такой же таинственной феей для императора.
… «Пойдём скорей! — сказал вознице я, —
Ты видишь, там, вдали?
Что за виденье дивное? Красавица какая?
Но, может, снится это мне?»
… «Какая издали она?» — спросил возница.
— Она, как солнце ясное, светла,
Что в тонкой дымке утренней встаёт!
А если взглянешь на неё вблизи —
Свежо сверкает пламя красоты,
Как лотос из зелёной тени вод,
Где вся прохлада притаилась!
Гармония — вот истинный закон
Той красоты, что в небе зародилась.[10]
И вот, всё готово. Долгожданный день настал.
Ланьэр сидела на скамеечке в тени деревьев и с нетерпением ждала Сына Неба.
Прошло не так много времени, когда она увидела, как служанка машет руками. «Помогите мне, боги!» — прошептала Ланьэр, подняв глаза к небу, глубоко вздохнула и запела своим дивным голосом.
По извилистой дорожке восемь евнухов несли жёлтый паланкин императора Сяньфэна. Услышав мелодичные звуки, император сделал знак евнухам, чтобы те остановились. Евнухи замерли, ожидая дальнейших распоряжений. Сын Неба молчал, прислушиваясь к чудесному голосу.
— Кто это так красиво поёт? — спросил он главного евнуха.
Тот посмотрел вокруг, пожал плечами и ответил:
— Я никого не вижу.
Император удивлённо поднял брови и опять прислушался. Нежный звук песни завораживал и манил его.
— Эта таинственная певица где-то здесь, — через некоторое время произнёс он. — Опустите паланкин, я сам поищу обладательницу чудесного голоса.
Евнухи опустили паланкин. Император, ступив на землю, огляделся и заметил клумбу с цветами перед домом.
— Посмотри, — сказал он главному евнуху, — здесь выложено цветами слово «счастье». Какие умелые руки сделали это? Потрясающе! Я никогда не видел ничего подобного.
Затем, взглянув на цветные фонарики, развешанные на деревьях, восхищённо произнёс:
— Как красиво они разрисованы! Кто это сделал?
— Наверное, хозяйка этого дома, — предположил евнух.
— Какое чу?дное место! — восхитился император. — Почему вы не доложили мне о нём?
Главный евнух встал на колени и пролепетал:
— Да простит неразумного раба Десятитысячелетний господин, это место слишком далеко от ваших покоев.
Но император не обратил внимания на слова евнуха, он прислушивался к голосу, доносящемуся откуда-то из рощи. Таинственная певица исполняла уже другую песню, и её голос звучал всё так же прекрасно. Император замер, пленённый волшебными звуками.
— Стойте здесь! — приказал он евнухам. — Я сам найду её, — и направился в рощу.
Ланьэр краем глаза наблюдала за ним. Скрываясь в тени деревьев, она пела самые красивые песни, которые знала. Она старалась изо всех сил, ни на минуту не прерывая пения, боясь нарушить очарование созданной ею сказки.
Император, следуя голосу, углубился в рощу и, наконец, увидел девушку. Она сидела спиной к нему и, казалось, не замечала ничего вокруг. А только всё пела и пела так чудесно, что Сяньфэн не решался окликнуть её. Он стоял и слушал, и её неземной голос проникал в самое сердце, волновал, околдовывал, дурманил его.
«Божественная фея», — думал он.
Ланьэр закончила песню и уже хотела начать новую, но из рук её нечаянно упал цветок. Она наклонилась, чтобы поднять его, но вдруг увидела Сына Неба, сделала испуганное лицо и, низко опустив голову, бросилась на колени перед императором. Она трепетала то ли от радости, то ли от страха, ещё не до конца веря, что задуманное ею свершилось.
Сяньфэн подошёл к девушке, и та потихоньку взглянула на него, но тут же в страхе опять склонила голову.
— Как тебя зовут, — спросил император.
— Ваша рабыня Ланьэр, — робко ответила она.
— Ты хорошо поёшь.
Ланьэр ещё ниже опустила голову. Тщательно подбирая слова, она всё время помнила, что, общаясь с императором, не имеет права употреблять местоимение «я»:
— Ваша рабыня счастлива, что песня понравилась Десятитысячелетнему господину.
— Встань, — ласково произнёс император, — я хочу посмотреть на чудесную певицу.
Ланьэр встала. Её лицо загорелось румянцем, а глаза засветились. Она чувствовала себя странно. Ей казалось, что всё вокруг замерло. Так случается, когда перед грозой на миг затихает природа: ни ветерка, ни шелеста листьев, а между тем в воздухе ощущается напряжение, тревога, ожидание. Сейчас решалась её судьба, и сердце замерло, в предчувствии «приговора». Понравится ли она?
Сяньфэн внимательно рассматривал девушку. Его взгляд скользил по волосам, лицу, плечам…
«А она хорошенькая, — думал он. — Почему я раньше не видел её?.. И как славно она поёт! Интересно, сама ли она украсила свой сад?»
Ланьэр из-под опущенных ресниц напряжённо следила за Сыном Неба. Только сейчас она смогла как следует рассмотреть его. Он был молод и внешне приятен. И хотя чувствовалась в нём изнеженность и капризность, лицо выражало в первую очередь достоинство и спокойствие. Изысканная одежда подчёркивала его высочайшее положение.
На жёлтом халате императора — четыре вышитых золотых дракона: один на груди, другой на спине, ещё два — на плечах. Поверх халата — длинные бусы из жемчуга. На голове — маленькая круглая шапочка, украшенная тремя золотыми драконами, расположенными друг над другом. И на каждом драконе — по четыре жемчужины: три одинаковые и одна более крупная.
Ланьэр испытывала мучительную тревогу — минуты ожидания тянулись нескончаемо долго. Император молчал, изучая её надменным, горделивым взглядом. Ещё мгновение и она убежала бы: невозможно выдержать такое напряжение — словно огонь разливался внутри неё.
Наконец, Сяньфэн проговорил:
— Это ты посадила цветы так, что получился иероглиф «счастье».
— Да, — каким-то не своим голосом ответила Ланьэр.
— И ты разрисовала фонарики?
— Да, — ответила она, ещё не понимая, что её ждёт.
Сяньфэн неожиданно сделал шаг навстречу и оказался так близко, что Ланьэр почувствовала пряный аромат его волос. Голова у неё закружилась, а ноги стали ватными. Император взял из её рук цветок и, повертев в руках, произнёс:
— У тебя много талантов. Я хочу поговорить с тобой. Только давай пройдём в дом, здесь слишком жарко.
Сказав это, он повернулся и направился к своему паланкину.
Ланьэр была счастлива! Она просто не верила своему счастью. Всё как во сне.
— Пусть принесут в дом сладости и фрукты, — обратился Сяньфэн к главному евнуху. — Я буду отдыхать сегодня здесь.
Ланьэр буквально влетела в дом и приказала служанке подать чаю.
Император Сяньфэн провёл у своей младшей наложницы почти весь оставшийся день. А вечером, вернувшись во дворец, он вызвал главного евнуха.
— Эта девушка очень умна, талантлива и умеет развлекать интересной беседой. Я думаю, нынешний ранг слишком низок для неё. Повелеваю перевести её в старшие наложницы. И… — император улыбнулся, — завтра после обеда я буду отдыхать там же.
— Воля Десятитысячелетнего господина будет исполнена, — сказал евнух и, отбив девять земных поклонов, удалился.
Глава 8
КИТАЙ И ЗАМОРСКИЕ ВАРВАРЫ
Император каждый день навещал свою новую фаворитку. Он так привязался к ней, что не хотел расставаться ни на минуту. Ланьэр была горда и счастлива. Она великолепно играла роль сказочной феи, и Сяньфэн забыл о своих прежних увлечениях.
У Ланьэр появилось множество служанок и евнухов, которые исполняли любое её желание. Евнухи, служившие императору, и прежде не обращавшие на неё особого внимания, теперь толпились около наложницы, докладывали о каждом шаге Сына Неба и всячески угождали новой фаворитке. Она быстро привыкла командовать. Власть, вдруг обретённая, стала смыслом её жизни. Уже ничто не могло заставить Ланьэр отказаться от власти. И всё же возлюбленная императора испытывала тревогу, лучше других понимая призрачность своего величия. Она напрягала все силы, стараясь удержать то, что было даровано ей прихотью судьбы.
Да, положение наложницы не так прочно, как хотелось бы. Император мог в любой момент оставить прежнюю фаворитку и обратить свой взор на новую. Это очень беспокоило Ланьэр.
Дабы избежать участи покинутой возлюбленной, она решила пресекать все попытки других наложниц обольстить императора, и для этого развернула целую шпионскую сеть. В обязанности евнухов, прислуживающих ей, входила, в частности, и слежка за особо «ненадёжными» наложницами.
Как только какая-нибудь из них, попавшись на глаза императору, осмеливалась улыбнуться ему или пококетничать, об этом сразу становилось известно Ланьэр. Ну, а дальше… Дальше она расправлялась с соперницами беспощадно, не оставляя им ни малейшей надежды на внимание Сына Неба. Вплоть до того, что приказывала евнухам безжалостно избивать «нахальную обольстительницу» бамбуковыми палками, а сама смотрела на эти истязания и улыбалась, наслаждаясь властью и безнаказанностью. Конечно, это не относилось к наложницам более высокого ранга — их она не имела права тронуть. Но в пределах своего ранга и ниже могла действовать сколь угодно жестоко. Например, гаремных девушек по малейшему подозрению Ланьэр иногда просто забивали до смерти.
Император сначала не догадывался о жестокостях, чинимых его любимой наложницей, но даже потом, когда слухи об этом стали доходить и до него, не нашел в её поведении чего-то слишком предосудительного — так, нормальное проявление ревности. Видя, что все проделки Ланьэр сходят ей с рук, наложницы, евнухи и служанки стали побаиваться фаворитки. Девушки более низких рангов старались теперь избегать императора, чтобы, не дай бог, он не оказал им знаков внимания. А некоторые, на которых Ланьэр уже положила глаз, подкупали евнухов и бежали из дворца или даже совершали самоубийства.
Любимая наложница императора ревностно охраняла свою власть, стараясь стать по-настоящему незаменимой. Даже когда Сын Неба решал политические вопросы, она стремилась быть рядом. Ланьэр расспрашивала его о политике и порою давала весьма толковые советы, правда, с предельной осторожностью, не навязывая собственного мнения.
А надо сказать, что Сяньфэн не очень любил заниматься государственными делами. В отличие от своего отца императора Даогуана, он был слабым политиком, его больше интересовали женщины и развлечения. И когда Ланьэр стала проявлять интерес к делам государственным, он воспринял это спокойно. А императрицу Цыань, жену Сяньфэна, политика вообще не интересовала, она в эти дела не вмешивалась. Ну, приблизил к себе император старшую наложницу — ну, и ладно, значит, так надо.
Государственные чиновники замечали, как маленькая Ланьэр постепенно прибирает императора к рукам, но тоже ничего не предпринимали, потому что, в сущности, наложница не отрывала Сына Неба от государственных дел, а даже наоборот, всячески пыталась убедить его серьёзно заняться политикой. Знатные вельможи поначалу и предположить не могли, для чего это нужно Ланьэр. Но любимая наложница знала, что делает. Она хотела не только эфемерной любви Сына Неба, которая могла в любой момент растаять, она мечтала о большой, настоящей власти, планировала стать «правой рукой» императора в решении всех вопросов и руководить Поднебесной, как говорили, «из-за опущенной занавески».
С того момента, как Ланьэр всерьёз увлеклась политикой, император стал больше времени уделять государственным делам, чем весьма обрадовал своих министров. В стране начинались массовые беспорядки в огромных масштабах, и нужно было очень внимательно отнестись к этому.
Собственно, ещё при Даогуане в провинциях Южного Китая активно действовало тайное общество «Небо и земля», занимавшееся антиманьчжурской пропагандой. Оно призывало народ к свержению династии Цин, к установлению китайского правления и обрело немало сторонников. Антиправительственная пропаганда дала обильные всходы.
Хун Сюцюань, сын простого крестьянина, имевший склонность к наукам, был родом из тех мест, где общество «Небо и земля» вело активную деятельность. Шести лет его отдали в школу, и он успешно её закончил. Семья надеялась, что сын сдаст экзамены на учёную степень и получит чиновничий ранг. Однако ему не повезло. Юноша трагически переживал случившееся, и на почве нервного расстройства впал в горячку, сопровождавшуюся бредом и галлюцинациями. Во время болезни было ему видение — некий старец, сидя на троне, вручал ему меч, украшенный драгоценными камнями. Это видение юноша очень хорошо запомнил и, поправившись, решил разобраться в сути дела. Изучал священные книги, даже обратился к христианским трактатам. Некоторые из них были переведены на китайский. В результате Хун Сюцюань пришёл к выводу: явился ему христианский Бог Отец и направил на путь истинный, то есть избрал исполнителем Завета Божьего, а именно: освободить людей и основать на земле Царство Небесное. Конечно, Бог Отец для Хун Сюцюаня был ни кем иным, как «тянь-чжу» — Хозяином Неба и совмещался с привычным китайским представлением о Небесах.
Хун Сюцюань основал «Общество поклонения Небесному Владыке», которое быстро набирало силу. Новый лидер сплотил вокруг себя немало сторонников, и те готовы были идти на край света за своим вождём, имевшим весьма серьезные амбиции. Например, создать новое государство — Тайпин тяньго, что означало «Небесное государство великого благоденствия», и самому стать его правителем. Число участников тайпинского движения росло невиданными темпами. И в 1851 году было официально объявлено о начале восстания и образовании нового государства Тайпин тяньго. Конечно же, основной целью восставшие считали свержение маньчжурской династии.
Они создавали вооружённые отряды и с боями продвигались на север. Восстание приняло поистине грандиозные масштабы. В 1853 году, как раз в то время, когда Ланьэр только-только почувствовала вкус к власти, тайпины захватили Нанкин и сделали его столицей нового государства. Практически полстраны уже было под их контролем. Сложившаяся ситуация обеспокоила высоких государственных чиновников. Правительственные войска терпели поражение за поражением: в отличие от недавно созданной и хорошо организованной армии тайпинов, они держались на одном энтузиазме, а подготовка была слабой, вооружение — отвратительным, и вдобавок — полный развал в руководстве.
Былое могущество маньчжурской армии, или как её называли — восьмизнамённой цинской армии[11], завоевавшей Китай, Монголию, Тибет и другие территории, не внушало теперь никакого страха. Блестящее боевое прошлое осталось далеко позади. Некогда могущественная армия Поднебесной существовала как бы отдельно от тех, кого защищала. Правительство совсем не заботилось о своих солдатах. К примеру, ни о какой форме и речи не шло. Единственное, что отличало военного от простого крестьянина — это нашивка на спине и груди: большие круги с иероглифом «солдат». А в остальном — те же шаровары, свободная куртка и соломенные сандалии. Некоторые, правда, умудрялись доставать где-то сапоги. В общем, никто не думал ни об одежде, ни о гигиене — мылись солдаты не чаще раза в неделю, а то и раз в месяц. Казармы были маленькие, тесные и практически никогда не убирались. Каждый получал малюсенькое жалование, на которое должен был покупать себе еду и одежду. Поварами выступали по очереди. Денег, конечно, не хватало, и поэтому солдаты нахально брали всё из окрестных лавок, никому не платя. Тут надо пояснить, что военнослужащие в Китае без всяких ограничений расхаживали по городам и окрестным сёлам, так как в свободное от занятий время были предоставлены сами себе — никакого надзора со стороны офицеров.
Понятие «строевая подготовка» у китайцев вообще отсутствовало. Их никогда не учили маршировать и ходить строем. Некоторые вовсе не знали, где у них правая нога, а где левая. Китайские солдаты всегда ходили так, как им хочется. И всё же, для вступления в ряды китайского войска, нужно было сдать экзамен. Будущему солдату вменялось в обязанность легко управляться с мечом, щитом и луком, а так же показывать свою силу в подъёме тяжестей. И тут военные преуспели… Но, к их несчастью, прошли те времена, когда исход боя решался в рукопашной, а прекрасное владение мечом было основой для победы. Наступила эра огнестрельного оружия и новой тактики ведения боя, а китайская армия так и жила по старинке, хотя в её арсенале уже появились ружья.
Впрочем, и ружья они носили не как европейские солдаты, а так — на плече, как лопаты, совершенно не воинственно. Были они не у каждого солдата, и, как правило, очень плохого качества: некоторые стреляли не туда, иные вообще не стреляли. И всё это из-за продажных чиновников, готовых за взятки купить вместо ружей что угодно — хоть и впрямь простые лопаты. Короче, оружие считалось не самым главным для солдата, зато у каждого уважающего себя воина имелся веер. Его затыкали за воротник, чтобы не мешал при ходьбе, а в жаркую погоду, защищаясь от солнца, раскрывали и укрепляли над головой — обматывали косой ручку. Ещё китайский солдат непременно носил с собой бамбуковую трубку, которую закуривал в свободное время. И, конечно же, обязательным атрибутом был зонтик, спасающий от дождя. Без зонтика воин просто ронял свой авторитет в глазах толпы.
Когда китайские военные подразделения занимались передислокацией и путь их к новому месту назначения лежал через город или деревню, лавочники и прочие торговцы впадали в настоящую панику. Они спешно сворачивали лотки, закрывали магазинчики и убегали, ведь всем известно: китайский солдат вправе забрать бесплатно еду, одежду, вещи — всё, что необходимо. Если же солдатам негде было переночевать, они останавливались, как правило, в храмах — якобы под защитой богов. Правда, после их ухода, храм выглядел, словно хлев, и пахло там далеко не фимиамом. Солдаты под сводами храма ели, пили, курили, играли в карты, совершенно не смущаясь священных статуй. Это было в порядке вещей.
Словом, дисциплина в китайской армии практически отсутствовала. И трудно — ох, как трудно! — было воевать с более организованным врагом. Не спасало владение мечом и даже луком, так как противник избегал ближнего боя и норовил всё чаще применять огнестрельное оружие.
Воинская доблесть среди китайцев не пользовалась особым уважением. Если кто и отличался, то исключительно в целях продвижения по службе. Каждый солдат мечтал стать генералом, но при этом категорически не хотел жертвовать своей жизнью во имя Родины. Многие китайцы любили цитировать своего мудреца Менцзы: «Любящие войну заслуживают величайшего наказания. Человек, утверждающий, что он может собрать войско, и что он искусен в сражении — величайший преступник». Ну, и как можно с такими мыслями стать отважным солдатом? Иные командиры первыми убегали с поля боя, подавая пример солдатам. А ведь ход сражения зависел именно от боевого духа командного состава.
Тайпинский вождь Хун Сюцюань сразу понял, что одолеть врага можно только с помощью организованной, хорошо управляемой армии.
А маньчжурское правительство ещё десять лет назад должно было задуматься над проблемами армии и принять действенные меры. Ведь именно тогда китайские войска потерпели сокрушительное поражение в первой «опиумной» войне с англичанами. За десять лет можно было перевооружить и обучить своё войско, однако маньчжуры не сделали никаких выводов.
Первая «опиумная» война началась при императоре Даогуане в 1840 году, и причиной её стал именно опиум. Наркотик этот был известен в Китае ещё с VIII века, но использовался тогда лишь в медицине. Однако уже с XVIII века, с периода оккупации Тайваня голландцами, стало известно и о других свойствах опиума. К концу XVIII века он превратился в серьёзную общественную проблему. Именно опиум, как самый удобный и прибыльный товар, избрали англичане главным предметом своего экспорта в Китай.
Веками китайцы совершенно не стремились ни с кем торговать. Вели замкнутый образ жизни, старались не пускать к себе иностранных купцов. Многовековая изолированность привела к тому, что они вообще не принимали ничего иностранного. Мало ли что там предлагают заморские торговцы! Китайцы могут полностью обеспечить себя сами. Рынок Поднебесной империи не принимал ни английского сукна, ни даже индийского хлопка. А иностранцам очень хотелось торговать с Китаем. Но чем же их заинтересовать? Только опиумом.
В 1757 году английская Ост-Индская компания захватила в Индии районы, производящие опиум, и стала продавать его в Китай. В обмен на опиум английские купцы получали шёлк-сырец, чайный лист и серебро. Неподалеку от китайских берегов, в районе Гуанчжоу, они устроили плавучие склады, где и хранился опиум.
В самом Китае ввоз опиума неоднократно запрещался императорскими указами. Но указы не исполнялись. Во время правления Даогуана опиум курили уже более двух миллионов человек. Это было настоящим бедствием!
В 1838 году Даогуан собрал императорский совет и, наконец, всерьёз поднял острейшую проблему. Одни предлагали легализовать торговлю опиумом и таким образом увеличить доходы казны. Другие требовали положить конец распространению великого зла.
Император решился на жёсткие меры. Послал в провинцию Гуанчжоу генерал-губернатора Линь Цзесюя, отличившегося тем, что в своих провинциях Хунань и Хубэй он почти полностью искоренил употребление опиума. Линь Цзесюй был вызван ко двору и за двенадцать аудиенций сумел убедить императора в эффективности своих мер. В конце 1838 года он получил назначение в качестве особоуполномоченного от императорского двора в провинцию Гуандун — именно там, в районе Гуанчжоу были сосредоточены главные склады наркотика. Товар конфисковали и публично сожгли.
Однако все эти меры не разрядили ситуацию, а только ещё больше накалили её. Европейцы, понесшие колоссальные убытки, возмутились и преисполнились решимости взять реванш. В ноябре 1839 года произошло крупное столкновение между английскими военными судами и кораблями военно-морского флота Китая. Формально ни одна из сторон не объявляла о начале войны. Англичане требовали компенсации за убытки и разрешение торговать опиумом. Правительство Китая не уступало. Тогда в 1840 году английский флот, в состав которого входило двадцать боевых кораблей, направился в сторону Пекина. Несколько прибрежных городов были взяты очень быстро, а когда английские корабли подступили к Нанкину и начали готовиться к штурму, Пекинское руководство убедилось в бесполезности дальнейшего сопротивления. В 1842 году в Нанкине был подписан мирный договор. На его основании Великобритании уступили Гонконг, открыли пять китайских портов для торговли и ещё уплатили контрибуцию. Вопрос об опиуме не был затронут вообще. Торговлю им не узаконили, но продолжали вести на прежних основаниях. Таким образом, англичане получили то, к чему стремились — доступ на китайский рынок на выгодных для себя условиях. А китайцы потерпели полное фиаско.
Сразу после поражения китайских войск в первой «опиумной» войне были сделаны слабые попытки реорганизовать армию по европейскому образцу, но это не привело ни к каким результатам. И всё потому, что китайцы очень негативно относились ко всему иностранному и к самим иностранцам, называя их не иначе, как «варвары», «дикари» или «взбунтовавшиеся вассалы».
И вот через десять лет, прошедшие от конца первой «опиумной» войны, маньчжурское правительство вновь осознало несостоятельность своей армии. Войска не могли справиться даже с восставшими тайпинами.
1853 год для маньчжурского императора Сяньфэна выдался очень напряжённым. Практически весь бассейн реки Янцзы был охвачен восстанием. Тайпины захватили Нанкин и приближались к столице. Надо было что-то предпринимать. Правительственные войска терпели поражение за поражением, и даже некоторые солдаты переходили под знамёна тайпинов.
У Ланьэр появилось множество служанок и евнухов, которые исполняли любое её желание. Евнухи, служившие императору, и прежде не обращавшие на неё особого внимания, теперь толпились около наложницы, докладывали о каждом шаге Сына Неба и всячески угождали новой фаворитке. Она быстро привыкла командовать. Власть, вдруг обретённая, стала смыслом её жизни. Уже ничто не могло заставить Ланьэр отказаться от власти. И всё же возлюбленная императора испытывала тревогу, лучше других понимая призрачность своего величия. Она напрягала все силы, стараясь удержать то, что было даровано ей прихотью судьбы.
Да, положение наложницы не так прочно, как хотелось бы. Император мог в любой момент оставить прежнюю фаворитку и обратить свой взор на новую. Это очень беспокоило Ланьэр.
Дабы избежать участи покинутой возлюбленной, она решила пресекать все попытки других наложниц обольстить императора, и для этого развернула целую шпионскую сеть. В обязанности евнухов, прислуживающих ей, входила, в частности, и слежка за особо «ненадёжными» наложницами.
Как только какая-нибудь из них, попавшись на глаза императору, осмеливалась улыбнуться ему или пококетничать, об этом сразу становилось известно Ланьэр. Ну, а дальше… Дальше она расправлялась с соперницами беспощадно, не оставляя им ни малейшей надежды на внимание Сына Неба. Вплоть до того, что приказывала евнухам безжалостно избивать «нахальную обольстительницу» бамбуковыми палками, а сама смотрела на эти истязания и улыбалась, наслаждаясь властью и безнаказанностью. Конечно, это не относилось к наложницам более высокого ранга — их она не имела права тронуть. Но в пределах своего ранга и ниже могла действовать сколь угодно жестоко. Например, гаремных девушек по малейшему подозрению Ланьэр иногда просто забивали до смерти.
Император сначала не догадывался о жестокостях, чинимых его любимой наложницей, но даже потом, когда слухи об этом стали доходить и до него, не нашел в её поведении чего-то слишком предосудительного — так, нормальное проявление ревности. Видя, что все проделки Ланьэр сходят ей с рук, наложницы, евнухи и служанки стали побаиваться фаворитки. Девушки более низких рангов старались теперь избегать императора, чтобы, не дай бог, он не оказал им знаков внимания. А некоторые, на которых Ланьэр уже положила глаз, подкупали евнухов и бежали из дворца или даже совершали самоубийства.
Любимая наложница императора ревностно охраняла свою власть, стараясь стать по-настоящему незаменимой. Даже когда Сын Неба решал политические вопросы, она стремилась быть рядом. Ланьэр расспрашивала его о политике и порою давала весьма толковые советы, правда, с предельной осторожностью, не навязывая собственного мнения.
А надо сказать, что Сяньфэн не очень любил заниматься государственными делами. В отличие от своего отца императора Даогуана, он был слабым политиком, его больше интересовали женщины и развлечения. И когда Ланьэр стала проявлять интерес к делам государственным, он воспринял это спокойно. А императрицу Цыань, жену Сяньфэна, политика вообще не интересовала, она в эти дела не вмешивалась. Ну, приблизил к себе император старшую наложницу — ну, и ладно, значит, так надо.
Государственные чиновники замечали, как маленькая Ланьэр постепенно прибирает императора к рукам, но тоже ничего не предпринимали, потому что, в сущности, наложница не отрывала Сына Неба от государственных дел, а даже наоборот, всячески пыталась убедить его серьёзно заняться политикой. Знатные вельможи поначалу и предположить не могли, для чего это нужно Ланьэр. Но любимая наложница знала, что делает. Она хотела не только эфемерной любви Сына Неба, которая могла в любой момент растаять, она мечтала о большой, настоящей власти, планировала стать «правой рукой» императора в решении всех вопросов и руководить Поднебесной, как говорили, «из-за опущенной занавески».
С того момента, как Ланьэр всерьёз увлеклась политикой, император стал больше времени уделять государственным делам, чем весьма обрадовал своих министров. В стране начинались массовые беспорядки в огромных масштабах, и нужно было очень внимательно отнестись к этому.
Собственно, ещё при Даогуане в провинциях Южного Китая активно действовало тайное общество «Небо и земля», занимавшееся антиманьчжурской пропагандой. Оно призывало народ к свержению династии Цин, к установлению китайского правления и обрело немало сторонников. Антиправительственная пропаганда дала обильные всходы.
Хун Сюцюань, сын простого крестьянина, имевший склонность к наукам, был родом из тех мест, где общество «Небо и земля» вело активную деятельность. Шести лет его отдали в школу, и он успешно её закончил. Семья надеялась, что сын сдаст экзамены на учёную степень и получит чиновничий ранг. Однако ему не повезло. Юноша трагически переживал случившееся, и на почве нервного расстройства впал в горячку, сопровождавшуюся бредом и галлюцинациями. Во время болезни было ему видение — некий старец, сидя на троне, вручал ему меч, украшенный драгоценными камнями. Это видение юноша очень хорошо запомнил и, поправившись, решил разобраться в сути дела. Изучал священные книги, даже обратился к христианским трактатам. Некоторые из них были переведены на китайский. В результате Хун Сюцюань пришёл к выводу: явился ему христианский Бог Отец и направил на путь истинный, то есть избрал исполнителем Завета Божьего, а именно: освободить людей и основать на земле Царство Небесное. Конечно, Бог Отец для Хун Сюцюаня был ни кем иным, как «тянь-чжу» — Хозяином Неба и совмещался с привычным китайским представлением о Небесах.
Хун Сюцюань основал «Общество поклонения Небесному Владыке», которое быстро набирало силу. Новый лидер сплотил вокруг себя немало сторонников, и те готовы были идти на край света за своим вождём, имевшим весьма серьезные амбиции. Например, создать новое государство — Тайпин тяньго, что означало «Небесное государство великого благоденствия», и самому стать его правителем. Число участников тайпинского движения росло невиданными темпами. И в 1851 году было официально объявлено о начале восстания и образовании нового государства Тайпин тяньго. Конечно же, основной целью восставшие считали свержение маньчжурской династии.
Они создавали вооружённые отряды и с боями продвигались на север. Восстание приняло поистине грандиозные масштабы. В 1853 году, как раз в то время, когда Ланьэр только-только почувствовала вкус к власти, тайпины захватили Нанкин и сделали его столицей нового государства. Практически полстраны уже было под их контролем. Сложившаяся ситуация обеспокоила высоких государственных чиновников. Правительственные войска терпели поражение за поражением: в отличие от недавно созданной и хорошо организованной армии тайпинов, они держались на одном энтузиазме, а подготовка была слабой, вооружение — отвратительным, и вдобавок — полный развал в руководстве.
Былое могущество маньчжурской армии, или как её называли — восьмизнамённой цинской армии[11], завоевавшей Китай, Монголию, Тибет и другие территории, не внушало теперь никакого страха. Блестящее боевое прошлое осталось далеко позади. Некогда могущественная армия Поднебесной существовала как бы отдельно от тех, кого защищала. Правительство совсем не заботилось о своих солдатах. К примеру, ни о какой форме и речи не шло. Единственное, что отличало военного от простого крестьянина — это нашивка на спине и груди: большие круги с иероглифом «солдат». А в остальном — те же шаровары, свободная куртка и соломенные сандалии. Некоторые, правда, умудрялись доставать где-то сапоги. В общем, никто не думал ни об одежде, ни о гигиене — мылись солдаты не чаще раза в неделю, а то и раз в месяц. Казармы были маленькие, тесные и практически никогда не убирались. Каждый получал малюсенькое жалование, на которое должен был покупать себе еду и одежду. Поварами выступали по очереди. Денег, конечно, не хватало, и поэтому солдаты нахально брали всё из окрестных лавок, никому не платя. Тут надо пояснить, что военнослужащие в Китае без всяких ограничений расхаживали по городам и окрестным сёлам, так как в свободное от занятий время были предоставлены сами себе — никакого надзора со стороны офицеров.
Понятие «строевая подготовка» у китайцев вообще отсутствовало. Их никогда не учили маршировать и ходить строем. Некоторые вовсе не знали, где у них правая нога, а где левая. Китайские солдаты всегда ходили так, как им хочется. И всё же, для вступления в ряды китайского войска, нужно было сдать экзамен. Будущему солдату вменялось в обязанность легко управляться с мечом, щитом и луком, а так же показывать свою силу в подъёме тяжестей. И тут военные преуспели… Но, к их несчастью, прошли те времена, когда исход боя решался в рукопашной, а прекрасное владение мечом было основой для победы. Наступила эра огнестрельного оружия и новой тактики ведения боя, а китайская армия так и жила по старинке, хотя в её арсенале уже появились ружья.
Впрочем, и ружья они носили не как европейские солдаты, а так — на плече, как лопаты, совершенно не воинственно. Были они не у каждого солдата, и, как правило, очень плохого качества: некоторые стреляли не туда, иные вообще не стреляли. И всё это из-за продажных чиновников, готовых за взятки купить вместо ружей что угодно — хоть и впрямь простые лопаты. Короче, оружие считалось не самым главным для солдата, зато у каждого уважающего себя воина имелся веер. Его затыкали за воротник, чтобы не мешал при ходьбе, а в жаркую погоду, защищаясь от солнца, раскрывали и укрепляли над головой — обматывали косой ручку. Ещё китайский солдат непременно носил с собой бамбуковую трубку, которую закуривал в свободное время. И, конечно же, обязательным атрибутом был зонтик, спасающий от дождя. Без зонтика воин просто ронял свой авторитет в глазах толпы.
Когда китайские военные подразделения занимались передислокацией и путь их к новому месту назначения лежал через город или деревню, лавочники и прочие торговцы впадали в настоящую панику. Они спешно сворачивали лотки, закрывали магазинчики и убегали, ведь всем известно: китайский солдат вправе забрать бесплатно еду, одежду, вещи — всё, что необходимо. Если же солдатам негде было переночевать, они останавливались, как правило, в храмах — якобы под защитой богов. Правда, после их ухода, храм выглядел, словно хлев, и пахло там далеко не фимиамом. Солдаты под сводами храма ели, пили, курили, играли в карты, совершенно не смущаясь священных статуй. Это было в порядке вещей.
Словом, дисциплина в китайской армии практически отсутствовала. И трудно — ох, как трудно! — было воевать с более организованным врагом. Не спасало владение мечом и даже луком, так как противник избегал ближнего боя и норовил всё чаще применять огнестрельное оружие.
Воинская доблесть среди китайцев не пользовалась особым уважением. Если кто и отличался, то исключительно в целях продвижения по службе. Каждый солдат мечтал стать генералом, но при этом категорически не хотел жертвовать своей жизнью во имя Родины. Многие китайцы любили цитировать своего мудреца Менцзы: «Любящие войну заслуживают величайшего наказания. Человек, утверждающий, что он может собрать войско, и что он искусен в сражении — величайший преступник». Ну, и как можно с такими мыслями стать отважным солдатом? Иные командиры первыми убегали с поля боя, подавая пример солдатам. А ведь ход сражения зависел именно от боевого духа командного состава.
Тайпинский вождь Хун Сюцюань сразу понял, что одолеть врага можно только с помощью организованной, хорошо управляемой армии.
А маньчжурское правительство ещё десять лет назад должно было задуматься над проблемами армии и принять действенные меры. Ведь именно тогда китайские войска потерпели сокрушительное поражение в первой «опиумной» войне с англичанами. За десять лет можно было перевооружить и обучить своё войско, однако маньчжуры не сделали никаких выводов.
Первая «опиумная» война началась при императоре Даогуане в 1840 году, и причиной её стал именно опиум. Наркотик этот был известен в Китае ещё с VIII века, но использовался тогда лишь в медицине. Однако уже с XVIII века, с периода оккупации Тайваня голландцами, стало известно и о других свойствах опиума. К концу XVIII века он превратился в серьёзную общественную проблему. Именно опиум, как самый удобный и прибыльный товар, избрали англичане главным предметом своего экспорта в Китай.
Веками китайцы совершенно не стремились ни с кем торговать. Вели замкнутый образ жизни, старались не пускать к себе иностранных купцов. Многовековая изолированность привела к тому, что они вообще не принимали ничего иностранного. Мало ли что там предлагают заморские торговцы! Китайцы могут полностью обеспечить себя сами. Рынок Поднебесной империи не принимал ни английского сукна, ни даже индийского хлопка. А иностранцам очень хотелось торговать с Китаем. Но чем же их заинтересовать? Только опиумом.
В 1757 году английская Ост-Индская компания захватила в Индии районы, производящие опиум, и стала продавать его в Китай. В обмен на опиум английские купцы получали шёлк-сырец, чайный лист и серебро. Неподалеку от китайских берегов, в районе Гуанчжоу, они устроили плавучие склады, где и хранился опиум.
В самом Китае ввоз опиума неоднократно запрещался императорскими указами. Но указы не исполнялись. Во время правления Даогуана опиум курили уже более двух миллионов человек. Это было настоящим бедствием!
В 1838 году Даогуан собрал императорский совет и, наконец, всерьёз поднял острейшую проблему. Одни предлагали легализовать торговлю опиумом и таким образом увеличить доходы казны. Другие требовали положить конец распространению великого зла.
Император решился на жёсткие меры. Послал в провинцию Гуанчжоу генерал-губернатора Линь Цзесюя, отличившегося тем, что в своих провинциях Хунань и Хубэй он почти полностью искоренил употребление опиума. Линь Цзесюй был вызван ко двору и за двенадцать аудиенций сумел убедить императора в эффективности своих мер. В конце 1838 года он получил назначение в качестве особоуполномоченного от императорского двора в провинцию Гуандун — именно там, в районе Гуанчжоу были сосредоточены главные склады наркотика. Товар конфисковали и публично сожгли.
Однако все эти меры не разрядили ситуацию, а только ещё больше накалили её. Европейцы, понесшие колоссальные убытки, возмутились и преисполнились решимости взять реванш. В ноябре 1839 года произошло крупное столкновение между английскими военными судами и кораблями военно-морского флота Китая. Формально ни одна из сторон не объявляла о начале войны. Англичане требовали компенсации за убытки и разрешение торговать опиумом. Правительство Китая не уступало. Тогда в 1840 году английский флот, в состав которого входило двадцать боевых кораблей, направился в сторону Пекина. Несколько прибрежных городов были взяты очень быстро, а когда английские корабли подступили к Нанкину и начали готовиться к штурму, Пекинское руководство убедилось в бесполезности дальнейшего сопротивления. В 1842 году в Нанкине был подписан мирный договор. На его основании Великобритании уступили Гонконг, открыли пять китайских портов для торговли и ещё уплатили контрибуцию. Вопрос об опиуме не был затронут вообще. Торговлю им не узаконили, но продолжали вести на прежних основаниях. Таким образом, англичане получили то, к чему стремились — доступ на китайский рынок на выгодных для себя условиях. А китайцы потерпели полное фиаско.
Сразу после поражения китайских войск в первой «опиумной» войне были сделаны слабые попытки реорганизовать армию по европейскому образцу, но это не привело ни к каким результатам. И всё потому, что китайцы очень негативно относились ко всему иностранному и к самим иностранцам, называя их не иначе, как «варвары», «дикари» или «взбунтовавшиеся вассалы».
И вот через десять лет, прошедшие от конца первой «опиумной» войны, маньчжурское правительство вновь осознало несостоятельность своей армии. Войска не могли справиться даже с восставшими тайпинами.
1853 год для маньчжурского императора Сяньфэна выдался очень напряжённым. Практически весь бассейн реки Янцзы был охвачен восстанием. Тайпины захватили Нанкин и приближались к столице. Надо было что-то предпринимать. Правительственные войска терпели поражение за поражением, и даже некоторые солдаты переходили под знамёна тайпинов.