Страница:
– Теперь и нам можно идти как людям,– сказал он.
Примерно через час ходьбы лаз вывел их в глубокий овраг, по дну которого неслась взвихренная масса раскаленного песка, и Микула понял, что они уже в долине Злых духов. На выходе из-под земли их встретил конный казачий дозор с запасными лошадьми, на две из которых уселись Микула с Сарычем. Дорога к Зеленому острову была Сарычу хорошо знакома, и к вечеру они находились там. Атаман оказался у себя, и их без проволочек провели к нему в шатер.
– Ждал вас, правда, раньше,– сказал Казак, выслушав рассказ Сарыча.– Сразу после неудачного сражения с хазарами. Неужто великий князь мог всерьез полагать, что итиль-ские булгары или буртасы пожелают пропустить его войско невредимым на Русь? Да не собачься они постоянно с хазарами, напали бы вместе с ними на великого князя еще при волоке на Саркел-реку.
– Что теперь ворошить минувшее,– сказал Микула.– Давай говорить о сегодняшнем дне. У великого князя к тебе две просьбы, атаман. Сможешь помочь нам отправить на Русь весточку о нашем положении и дороге, по которой, по твоему совету, мы станем возвращаться домой?
– Помочь – помогу, но… И хазары, и буртасы с булгарами перекрыли все степные дороги и тропки к Саркел-реке, чтобы не пропустить ваших гонцов на Русь и помешать великому князю получить оттуда подмогу. Уж на что мы, казаки, прекрасно знаем степь, но даже нам не по силам пробраться к Саркел-реке кратчайшими путями. А использовать обходные – значит потерять много времени и доставить весть на Русь, когда потребность в ней минет. Правда, есть один способ, как переслать весточку побыстрей, но, сдается, он нам не подходит.
– Что за способ? И почему не подходит? – спросил Микула.
– Среди купцов есть у нас добрые друзья, и они могли бы взять в караван вашего гонца. Но в караванах всегда имелись и имеются соглядатаи стражников, а сейчас их будет намного больше, чем обычно. Появись в караване новый человек, это сразу вызовет подозрение, и вряд ли ему удастся добраться до Руси. Вот если бы найти такого гонца, который не привлечет внимания караванных соглядатаев! Но где взять такого?
– Действительно, где взять такого? – повторил вслед за Казаком Микула и вдруг оживился.– Послушай, атаман, а почему такого, а не такую? Ведь именно девушка или женщина, появись она в караване, вызовет наименьшее подозрение? Не так ли?
– Так. Где только раздобыть нам девушку или женщину? Уж не моего ли бородатого казака или твоего усатого дружинника обрядить в женский наряд? – хохотнул Казак.
– Никого обряжать не нужно. У меня есть сестра-витязи-ня, которая была с войском в походе и высадилась с моим отрядом на берег. Почему бы ей не стать гонцом, которого ты пристроишь в караван к своему другу-купцу?
– Сестра? Это хорошо,– сказал Казак и нахмурился.– Но что может делать девушка в купеческом караване в столь опасное время? Да и как она туда попала?
– Допустим, она тоже держит путь на Русь или к Сар-кел-реке по каким-то своим делам и пристала для безопасности к попутному каравану. У нас на Руси многие знатные боярыни с дочерьми путешествуют и к ляхам, и к уграм, а то и к германцам.
– Это у вас, на Руси. А у хазар, тем более у буртасов и булгар, иные порядки. Ни боги иудеев, ни мусульманские Мухаммед и Аллах не благосклонны к женщинам, отправившимся в дальнюю дорогу без мужа или отца. А пристань твоя сестра к каравану с мнимым отцом либо мужем, сразу возникнут расспросы, кто он и откуда. Дочь или жена пастуха либо простого человека в путешествие не отправится, а знатные и богатые люди все знают друг друга. Нет, с твоей сестрой нужно придумать нечто другое. Кто еще может быть в караване из женщин, кроме пустившихся в путешествие? Только полонянки, которых гонят на продажу, либо наложницы купца. Так почему бы твоей сестре не стать, к примеру, наложницей моего друга-купца… не настоящей, конечно, а в глазах его спутников?
– Стать мнимой наложницей и даже полонянкой она согласится, но как ей попасть в караван? Не было, не было у твоего купца наложницы и вдруг откуда-то в далекой степи появилась. Точно такое же положение и с полонянкой, хотя с ней дело проще.
– Проще? Почему?
– Встречаются в степи на караванной стоянке два купца, у одного имеются на продажу полонянки. Почему бы другому не купить у него приглянувшуюся молодую и красивую рабыню? И тут же, решив использовать ее для собственных утех, скрыть от окружающих в своем шатре, где она будет надежно защищена от ненужных расспросов.
– Мысль дельная, но в этом случае потребуются уже два верных купца, причем движущихся с караванами навстречу друг другу. Впрочем, почему полонянку должен продавать именно купец? Разве славянок не захватывают в полон кочевники, нападающие на русское порубежье? Раз так, то они могут предложить караванщикам купить у них добычу, в том числе и красивую полонянку. А степняков среди моих казаков сколь угодно и на любой вкус: хазары и буртасы, берендеи и булгары, черные клобуки и печенеги. Отберу из них десяток, они встретят моего друга купца близ одной из караванных стоянок и предложат среди разного товара и твою сестру. Хотели, мол, сбыть захваченную на Руси добычу в Итиль-келе, но ежели что из товара пришлось караванщикам по вкусу, то готовы продать приглянувшееся им… Вот и выход из нашего положения с гонцом.
– Выход-то выход, только мы не подумали вот о чем. Караваны движутся медленно, а весть на Русь надобно передать как можно быстрее.
– Я подумал об этом,– возразил Казак.– Степь перекрыта вражьими дозорами от Итиль-реки до Саркела, а от Саркела путь на Русь свободен. Твоей сеете с караваном следует добраться лишь до берегов Саркела, а оттуда она помчится на Русь на лучшем скакуне. Скажем, ей удастся сбежать от купца с помощью влюбившегося в нее караванного стражника. В этом случае и успех побега будет выглядеть правдоподобно, и стражник станет ей надежным спутником и защитником в дороге. А верные стражники, как и прочая челядь, имеются при каждом купце.
– По-моему, ничего лучшего, чем выдать мою сестру за полонянку и отправить ее с купеческим караваном к Саркел-реке, нам не придумать,– сказал Микула.– Однако делать это нужно спешно, не теряя ни минуты.
– Само собой,– согласился Казак.– Я сегодня же велю разузнать, кто из моих друзей-купцов следует в сторону Саркел-реки, и этой же ночью отправлю полусотню всадников за твоей сестрой. Так что уже через день-два она может быть в пути на Русь.
– Атаман, я рассказывал, что за мной с сотником была погоня, которую мы навсегда оставили в пещере под каменным завалом,– проговорил Сарыч.– Но все ли стражники залезли под землю – неизвестно, ведь кто-то из них должен был остаться стеречь лошадей. Посему не исключено, что уцелевшие могли привести к лазу подмогу и устроить в нем засаду. Было бы нелишним проверить и сам лаз, и вход в него со стороны оврага. Тем более что через лаз пролегает кратчайший путь с Зеленого острова к месту, где нас будут ждать дружинники Микулы, и мы с ним воспользуемся лазом еще раз при возвращении к Итиль-реке.
– Но лаз пригоден только для пешего, а мы будем возвращаться конными,– заметил Микула.
– Ну и что? Доедем к лазу на лошадях, оставим их у входа, а в овраге вновь пересядем на коней, с которыми нас будут поджидать отправленные для проверки лаза казаки. Выбрав этот путь, а не объездную дорогу по долине Злых духов, мы сбережем два-три часа для отдыха. Ведь после ночи в реке и дня под степным солнцем и среди песчаных смерчей в долине Злых духов он нам не помешает?
– Конечно. Но, прежде чем соваться в лаз, надобно быть уверенным, что не сложим зазря головы.
– Хорошо, я вышлю казаков для проверки лаза, и ежели в нем либо поблизости будут стражники, им крепко не поздоровится,– сказал Казак.– Десяток казаков останется в овраге охранять лаз от новых незваных пришельцев, с ними будут лошади для вас. О гонце на Русь обговорено все?
– Пожалуй, да,– ответил Микула.– А вторая просьба великого князя к тебе, атаман, такая: не согласишься ли ты помочь нам пробиться через степь к Саркел-реке? Казаки у тебя рубаки лихие, в степи им ведома каждая стежка, и они могли бы нам крепко пособить, нападая ночами на буртасов и не давая покоя ни им, ни их лошадям. А великий князь не остался бы в долгу и рассчитался с тобой и казаками по вашему усмотрению со всей щедростью души.
Казак вздохнул, невесело усмехнулся:
– Сотник, великого киевского князя я не знаю и не видел, а потому его мнение о нас, казаках, мне не особенно важно. А вот что ты, знакомый с нами и разговаривавший со мной, не понял нас, мне уже обидно. Я говорил тебе при первой встрече, что мы не разбойники и льем свою и чужую кровь не ради добычи и обогащения, а дабы иметь возможность вольно жить по собственным законам и под властью нами избранных атаманов. А великому князю Руси мы поможем не только потому, что сами немало претерпели бед от хазар и буртасов, но и оттого, что вероломство, которое проявил к вам хазарский каган, должно быть наказано. Помогая вам сейчас возвратиться на Русь, мы даем вам возможность со временем отомстить хазарам за их предательство и подлость. Хитрые и лживые иудейские боги приветствуют и освящают все самые низкие людские пороки, лишь бы они служили благу иудейского племени и были направлены против других народов, а потому небесная кара кагану не страшна. Так пусть падет она на его землю по приговору ваших суровых русских богов и будет осуществлена вашими руками! И потом,– Казак рассмеялся,– как мы с Сарычем получим свою часть пиратского клада, который он помог вам отыскать, если степняки разгромят войско великого князя и захватят его добычу?
– Значит, атаман, готов помочь нам? – посветлел лицом Микула.
– Готов,– твердо ответил Казак.– Скажу больше – я могу оказать помощь великому князю уже сегодня. Зная, что ты либо Сарыч надоумите великого князя обратиться ко мне за подмогой, я еще три дня назад отправил в степь разведчиков, чтобы разузнать как можно больше о буртасах и булгарах. Сейчас их войско разделено на две части. Примерно треть движется по лесным дорогам и тропам вдоль Итиль-реки за вашими ладьями и готова принять первый бой в случае вашей высадки на сушу. Основная же часть вражеского войска кочует по хорошим пастбищам вблизи реки, не изнуряя лошадей ненужными переходами и не выматывая людей тревожной службой в дозорах либо бессонными ночами в ожидании какого-либо неожиданного действия неприятеля. Получив сигнал дозорных от реки, главная часть войска готова на свежих лошадях в кратчайший срок прийти на помощь своим вступившим с вами в бой товарищам либо заблаговременно подготовиться к сражению на выгодном рубеже, когда вы минуете прибрежный лес и захотите выйти в открытую степь.
– Буртасским военачальникам не откажешь в сообразительности,– заметил Микула.– Однако благодаря тебе, атаман, мы проникли в их планы, а это позволяет противопоставить их сообразительности нашу. То, что большая часть вражеского войска полна сил и готова на свежих конях обрушиться на нас в любом месте – это плохо. А вот неприятельская разобщенность и то, что между частями его войска на значительном пространстве растет непроходимый для конницы прибрежный лес – хорошо, ибо позволяет нам разбить слабейший вражеский отряд прежде, чем к нему подоспеет на подмогу другой.
– Позволяет, только чужие военачальники тоже понимают это и предпринимают меры, чтобы не допустить этого. Их главное войско всегда выбирает стоянки и пути передвижения там, где имеются хорошие дороги к Итиль-реке, чтобы постоянно иметь надежную связь с другой частью войска и в случае необходимости срочно прийти к нему на помощь. Так что разбить их порознь нельзя, а вот крепко потрепать можно. Но для этого нам с тобой надобно сделать так, чтобы наши семь конных сотен действовали по единому плану с войском великого князя. Поэтому, когда возвратишься к своему отряду, тебе надлежит спешно установить связь с великим князем и согласовать с ним все наши будущие совместные действия.
– Установить связь с великим князем? – поразился Ми-кула.– Но как? Каким образом?
– Так, как ты уже раз проделал. Кратчайшим путем по лесным тропам на лучших скакунах, каждый одвуконь, наши люди опередят княжьи ладьи, спустят выше их по течению ночью в Итиль-реку древесный ствол, и течение принесет на нем к флотилии наших гонцов. Они сообщат великому князю наши с тобой задумки, как сподручнее бить буртасов. Таким же способом, снова используя древесный ствол, гонцы возвратятся к нам, и мы узнаем решение великого князя о наших с ним общих действиях.
– Атаман, ты упомянул о наших с тобой семи сотнях воинов. Но у меня покуда лишь четыре сотни пеших дружинников и ни одного скакуна. Ты уже раздобыл нам коней или только собираешься заняться этим?
– Считай, что кони уже у тебя. Сотня казаков минувшей ночью должна была отбить табун у одного из соседствующих с долиной Злых духов племен черных клобуков, с которыми мы в постоянной вражде. Уверен, что казаки успешно справились с поручением и табун сейчас в указанном мной месте. А коли так, он будет в твоем распоряжении через три-четыре часа после прибытия к твоим дружинникам. Будем считать, что мы покончили и со второй просьбой великого князя?
– Еще нет. Давай хорошенько обсудим план высадки на берег и перехода к Саркел-реке, который от нашего с тобой имени доставят гонцы великому князю. Ошибиться нам никак нельзя…
Обсуждение плана затянулось надолго, и Микуле с Сары-чем удалось поспать не больше двух часов. Наверное, поэтому Сарыч выглядел чем-то встревоженным и был совершенно не похож на себя: все валилось у него из рук, на вопросы отвечал невпопад, половину сказанного ему попросту не слышал.
– Послушай, что с тобой? – спросил Микула, когда лошадь казака споткнулась на каменистой дороге и тот едва не вылетел из седла.– Не выспался, что ли? Или съел что-то плохое и теперь маешься животом и головой?
– Сам не знаю, что со мной,– грустно ответил Сарыч.– Тяжко почему-то на душе, и словно покинула меня жизнь: ничего не хочется, ничто не волнует, а в ушах постоянно звучит чей-то знакомый, зловещий смех: то ли сраженного тобой в поединке Арука, то ли добитого мной Ичкера, в которого вселилась душа-оборотень Арука. Не к добру это, тем более что и сон мне дурной приснился, и конь уже трижды споткнулся. Знай, что перед выступлением в путь я был у Казака и завещал в случае своей смерти тебе мою часть отрытого нами пиратского клада.
– Что за нелепицу вбил ты себе в голову? – разозлился Микула.– Плохое настроение и шум в ушах у тебя от долгого пребывания в холодной воде либо от недосыпа за последние двое суток. Не обращай на это внимания, и все скоро пройдет.
Сарыч будто и не слышал слов сотника.
– Микула, я тебе сказал то, что хотел. Когда меня не станет, вспомни, что моя часть пиратского клада теперь твоя. И распорядись ею, как велят ваши боги и твоя совесть. А последним местом моего пребывания на земле пусть будет священный погребальный костер, откуда души павших воинов улетают на Небо…
Но Микула его уже не слушал. Ревевший со всех сторон ветер внезапно стих, серая пелена обволакивающего всадников взвихренного песка стала словно прозрачной, и сотник среди кромешной ночной мглы ясно, будто в солнечный полдень, увидел узкую тропу под ногами, бездонную пропасть слева от нее, каменное русло высохшего подземного ручья, где заканчивалась тропа. В полнейшей тишине, при невесть откуда взявшемся ослепительном свете конь Микулы ступил на дно бывшего ручья, и сотник словно пробудился ото сна: вокруг снова ревел на все голоса ветер, а их небольшой конный отряд обволокли ночь и пелена пыли. Только слабый свет факелов отражался от каменных глыб, нависших над их головами. Вскоре русло высохшего ручья раздвоилось, и ехавший впереди Микулы казак остановил лошадь, повернулся к сотнику. Поднял руку с ременной плетью, вытянул ее вперед.
– Русский брат,– донесся сквозь рев песчаной бури его голос,– здесь наши дороги расходятся. Я отправляюсь к казакам, отбившим у черных клобуков табун, а ты езжай к своим дружинникам. Встретимся близ Итиль-реки…
«Русский брат… русский брат… русский брат…»-начало тяжело бухать, словно удары молота, в голове у Микулы, едва он расстался с казаком, и он никак не мог отделаться от этих слов. «Русский брат… русский брат…»– назойливо звучало в голове, как ни пытался он прогнать из мыслей это словосочетание. «Русский брат… русский брат…»– эти два слова вытеснили из головы Микулы все остальное, словно они являлись сейчас самыми важными в его жизни. От этих неотступно повторяющихся слов пухла голова, стучало в висках, бросало то в жар, то в холод. Почему эти слова привязались к нему, отчего не хотят уходить из головы, заполонили все мысли? Не могли же они взяться сами по себе, возникнуть ниоткуда?
И вдруг слова исчезли из головы, будто их там никогда и не было, а мозг Микулы пронзило воспоминание. Лысая гора близ Киева, священный источник Перуна, старый волхв, его хранитель, и они с великим князем возле клокочущей у ног вспененной воды. Да перед ним только что было одно из тех видений, что явили ему боги! Последнее из трех! Два уже воплотились в действительность, оставив свой след в жизни Микулы, а с третьим судьба свела его только сейчас! Так вот отчего боги так настойчиво заставляли его вспомнить о ниспосланном ими когда-то видении, вот почему два слова «русский брат» не давали ему покоя, будя воспоминания. События, связанные с видениями, будь то поединок в степи у Итиль-кела или бой у речного островка, были сопряжены для Микулы со смертельным риском, и, напоминая о них, Небо хотело предостеречь Микулу. Поэтому так встревожен сейчас его неразлучный спутник Сарыч, поэтому гнетет его душу мысль о смерти. Значит, судьба предостерегает и его, а посему обоим надобно быть настороже, дабы с ясной головой и во всеоружии встретить ждущие их новые испытания и с честью преодолеть их, как в предыдущих двух случаях.
Микула подъехал поближе к Сарычу, удобнее устроил поперек седла копье, до рези в глазах стал всматриваться в обступившую их ночь. Чувство опасности не покинуло его и в знакомом по бегству от стражников подземном ходе, куда он с Сарычем в сопровождении десятка казаков спустился, оставив лошадей расположенному близ него дозору. Хотя незадолго до них ход по всей длине был тщательно проверен специально отправленным для этого атаманом отрядом, Микула пустил вперед головной дозор из трех казаков с факелами, за которыми последовали он и Сарыч. Остальные спутники с обнаженными мечами или готовыми к немедленной стрельбе луками прикрывали их сзади. Маленький отряд благополучно миновал большую часть пути и вступил под своды пещеры, где Микула с Сарычем не столь давно покончили с преследовавшими их стражниками.
Сейчас она выглядела по-иному. Отсутствие некогда провисшей части потолка делало ее выше, зато упавшие сверху камни значительно уменьшили размеры. Побывавшие в пещере до отряда Микулы казаки разобрали часть завала, расчистив засыпанный выход в продолжение русла бывшей подземной реки, и, чтобы попасть в него, нужно было пройти сквозь узкий коридор в нагромождении камней. Первыми в него вступила тройка дозорных с факелами, за ними Микула и Сарыч, остальные казаки задержались у завала, вглядываясь в темные углы пещеры, готовые встретить появившегося оттуда врага.
Пол пещеры был неровный, к тому же разбиравшие завал казаки убрали из-под ног не все камни, и примерно в середине коридора Микула споткнулся. Стремясь устоять на ногах, он сильно качнулся в сторону, уткнулся грудью в стенку завала и, прежде чем успел возвратить тело в нормальное положение, услышал резкий звук спущенной тетивы и свист летевшей стрелы. Она пронеслась у самого уха Микулы, и тотчас раздался вскрик Сарыча, шедшего впереди сотника. Отшвырнув щит и копье, Микула бросился вперед, подхватил на руки падавшего навзничь казака, осторожно опустил его на пол. Из шеи Сарыча, пробив ее насквозь, торчала стрела. К ним подошли казаки с факелами, осветили Сарыча. Он лежал с закрытыми глазами, дыхания не было слышно. Неужто мертв?
– Вот и пришла смерть, о которой я говорил,– прошептал Сарыч, когда Микула приник ухом к его груди.– Недаром меня почти весь день преследовал торжествующий смех Арука. Его душа-оборотень смогла нанести мне смертельный удар.
– Сарыч, ты просто ранен… как это случалось с тобой уже не раз до этого,– начал успокаивать казака Микула.– До выхода в овраг уже недалеко, там на свету мы займемся твоей раной всерьез, а через несколько часов будем у моих дружинников, многие из которых лечат не хуже знахарей. Потерпи немного…
– Микула, я сказал, что душа-оборотень Арука нанесла мне смертельный удар,– перебил его Сарыч.– Тебя от ее мести у горного ручья уберегли духи воды, а меня боги спасти не смогли или не пожелали. Я чувствую, что умираю, и перед смертью хочу увидеть своего убийцу. Отнеси меня к нему.
– Мы тебя сейчас вынесем из-под земли, перевяжем рану, и ты будешь жить,– продолжал успокаивать раненого Микула.
– С каждым мигом из меня уходит жизнь, а я должен увидеть своего убийцу,– настаивал Сарыч.– Я обязан знать, кто он – просто стражник или душа-оборотень Арука. Исполни последнюю волю умирающего, она священна для всех воинов, каким бы богам они ни поклонялись. Покажи мне моего убийцу.
Подняв Сарыча на руки, Микула направился с ним к казакам, остававшимся у начала коридора в завале.
– Кто стрелял? – спросил Микула.– Где он?
– Сотник, мы ничего не понимаем,– ответил старший из казаков.– Услышав щелчок спущенной тетивы, мы сразу бросились на этот звук. Там среди камней лежал с луком в руках стражник, однако он не мог стрелять. Больше ни в завале, ни в пещере нам обнаружить никого не удалось. Но кто-то ведь пустил стрелу?
– Почему считаешь, что найденный вами человек с луком не мог стрелять?
– Его тело было изуродовано камнями, правая рука повреждена, но.главное, что он был мертв… да-да, мертв. А мертвые не стреляют.
– В теле погибшего стражника была душа-оборотень Арука,-сказал слышавший ответ казака Сарыч.-Это она вдохнула в мертвое тело на краткий миг жизнь и заставила его выпустить в меня стрелу. Я должен быть рядом со своим убийцей. Может, душа-оборотень Арука еще не успела покинуть мертвое тело стражника, и тогда моя душа, вырвавшись из моего лишенного жизни тела, сойдется в поединке с душой-оборотнем. Микула, ты победил живого Арука в бою под Итиль-келом, твои боги оказались сильнее души-оборотня у горного ручья, поэтому она оставила тебя в покое. Но я едва не погиб от меча Арука в поединке, и теперь душа-оборотень нанесла мне смертельный удар чужими руками. Арук и его душа-оборотень взяли надо мной верх на земле! Но у меня осталась душа, и отныне ее черед вступить в борьбу с душой-оборотнем! Покуда я жив, отнеси меня к убийце!
С Сарычем на руках Микула направился туда, где сбоку большого скального обломка, заваленный по колени камнями, лежал стражник. Его левая рука сжимала лук со спущенной тетивой, на правой три пальца были расплющены в лепешку, однако он смог натянуть лук и пустить стрелу лишь уцелевшими большим и указательным пальцами. В том, что стражник мертв, сомневаться не приходилось – прорвав кольчугу, из его груди торчал конец вонзившегося в нее острого камня, а левая половина черепа была на треть снесена, по всей видимости, обрушившимся на него потолком пещеры. Но Микулу поразило лицо мертвеца – на нем была улыбка. Самая настоящая широкая, довольная улыбка, словно погибший в последний миг перед смертью радовался. Может, она действительно наступила мгновенно и на лице мертвеца запечатлелось выражение, бывшее на нем до смерти? Однако, по словам казаков, этот стражник всего минуту назад выстрелил из лука, значит, он умер не от обвала. В таком случае его раны и напряжение, связанное с натягиванием тетивы изуродованной рукой, оставили бы иной след на его лице. Но возможно, это была радость по поводу успешного выстрела?
– Микула, душа-оборотень еще в теле стражника,– возбужденно проговорил Сарыч.– Смотри, она смеется надо мной! Тело полуязычника-полумусульманина Ичкера не смогло победить тебя, зато тело мусульманина-буртаса покончило со мной. Душа-оборотень знала, что я пожелаю увидеть своего убийцу, и дождалась меня, чтобы насладиться моим поражением. Но она сделала ошибку – желание продлить торжество победы обойдется ей дорого: моя душа неотступно станет преследовать ее и не позволит больше творить черные дела, в том числе свести счеты с тобой…
Сарыч смолк, вздрогнул всем телом, его приподнятая голова резко опустилась. Всмотревшись в его лицо, Микула понял, что казак мертв. И тотчас нечто невидимое, словно внезапный порыв холодного ветра, пронеслось мимо Микулы, заставив затрепетать пламя факела в руке стоявшего рядом казака. Пламя не успело выпрямиться, как сотника снова обдало холодом, и огонь факела опять отклонился в сторону.
– Что это? – недоуменно спросил казак с факелом у стоящего рядом товарища.– Неужто летучие мыши? Но они здесь никогда не водились. Да и летят они не на огонь, а от него.
– Даже если это они, почему от них несет таким холодом? – вопросом на вопрос ответил тот.– Меня до сих пор бьет озноб.
Микула молчал: он вспомнил, как точно так же его обдало холодом на берегу горного ручья, когда Сарыч прикончил пытавшегося убить Микулу Ичкера. Неужели сейчас мимо них пронеслась вначале душа-оборотень Арука, а вслед за ней душа Сарыча? Впрочем, это дело богов, а Микуле надлежит выполнить предсмертную просьбу своего бывшего боевого товарища.
Примерно через час ходьбы лаз вывел их в глубокий овраг, по дну которого неслась взвихренная масса раскаленного песка, и Микула понял, что они уже в долине Злых духов. На выходе из-под земли их встретил конный казачий дозор с запасными лошадьми, на две из которых уселись Микула с Сарычем. Дорога к Зеленому острову была Сарычу хорошо знакома, и к вечеру они находились там. Атаман оказался у себя, и их без проволочек провели к нему в шатер.
– Ждал вас, правда, раньше,– сказал Казак, выслушав рассказ Сарыча.– Сразу после неудачного сражения с хазарами. Неужто великий князь мог всерьез полагать, что итиль-ские булгары или буртасы пожелают пропустить его войско невредимым на Русь? Да не собачься они постоянно с хазарами, напали бы вместе с ними на великого князя еще при волоке на Саркел-реку.
– Что теперь ворошить минувшее,– сказал Микула.– Давай говорить о сегодняшнем дне. У великого князя к тебе две просьбы, атаман. Сможешь помочь нам отправить на Русь весточку о нашем положении и дороге, по которой, по твоему совету, мы станем возвращаться домой?
– Помочь – помогу, но… И хазары, и буртасы с булгарами перекрыли все степные дороги и тропки к Саркел-реке, чтобы не пропустить ваших гонцов на Русь и помешать великому князю получить оттуда подмогу. Уж на что мы, казаки, прекрасно знаем степь, но даже нам не по силам пробраться к Саркел-реке кратчайшими путями. А использовать обходные – значит потерять много времени и доставить весть на Русь, когда потребность в ней минет. Правда, есть один способ, как переслать весточку побыстрей, но, сдается, он нам не подходит.
– Что за способ? И почему не подходит? – спросил Микула.
– Среди купцов есть у нас добрые друзья, и они могли бы взять в караван вашего гонца. Но в караванах всегда имелись и имеются соглядатаи стражников, а сейчас их будет намного больше, чем обычно. Появись в караване новый человек, это сразу вызовет подозрение, и вряд ли ему удастся добраться до Руси. Вот если бы найти такого гонца, который не привлечет внимания караванных соглядатаев! Но где взять такого?
– Действительно, где взять такого? – повторил вслед за Казаком Микула и вдруг оживился.– Послушай, атаман, а почему такого, а не такую? Ведь именно девушка или женщина, появись она в караване, вызовет наименьшее подозрение? Не так ли?
– Так. Где только раздобыть нам девушку или женщину? Уж не моего ли бородатого казака или твоего усатого дружинника обрядить в женский наряд? – хохотнул Казак.
– Никого обряжать не нужно. У меня есть сестра-витязи-ня, которая была с войском в походе и высадилась с моим отрядом на берег. Почему бы ей не стать гонцом, которого ты пристроишь в караван к своему другу-купцу?
– Сестра? Это хорошо,– сказал Казак и нахмурился.– Но что может делать девушка в купеческом караване в столь опасное время? Да и как она туда попала?
– Допустим, она тоже держит путь на Русь или к Сар-кел-реке по каким-то своим делам и пристала для безопасности к попутному каравану. У нас на Руси многие знатные боярыни с дочерьми путешествуют и к ляхам, и к уграм, а то и к германцам.
– Это у вас, на Руси. А у хазар, тем более у буртасов и булгар, иные порядки. Ни боги иудеев, ни мусульманские Мухаммед и Аллах не благосклонны к женщинам, отправившимся в дальнюю дорогу без мужа или отца. А пристань твоя сестра к каравану с мнимым отцом либо мужем, сразу возникнут расспросы, кто он и откуда. Дочь или жена пастуха либо простого человека в путешествие не отправится, а знатные и богатые люди все знают друг друга. Нет, с твоей сестрой нужно придумать нечто другое. Кто еще может быть в караване из женщин, кроме пустившихся в путешествие? Только полонянки, которых гонят на продажу, либо наложницы купца. Так почему бы твоей сестре не стать, к примеру, наложницей моего друга-купца… не настоящей, конечно, а в глазах его спутников?
– Стать мнимой наложницей и даже полонянкой она согласится, но как ей попасть в караван? Не было, не было у твоего купца наложницы и вдруг откуда-то в далекой степи появилась. Точно такое же положение и с полонянкой, хотя с ней дело проще.
– Проще? Почему?
– Встречаются в степи на караванной стоянке два купца, у одного имеются на продажу полонянки. Почему бы другому не купить у него приглянувшуюся молодую и красивую рабыню? И тут же, решив использовать ее для собственных утех, скрыть от окружающих в своем шатре, где она будет надежно защищена от ненужных расспросов.
– Мысль дельная, но в этом случае потребуются уже два верных купца, причем движущихся с караванами навстречу друг другу. Впрочем, почему полонянку должен продавать именно купец? Разве славянок не захватывают в полон кочевники, нападающие на русское порубежье? Раз так, то они могут предложить караванщикам купить у них добычу, в том числе и красивую полонянку. А степняков среди моих казаков сколь угодно и на любой вкус: хазары и буртасы, берендеи и булгары, черные клобуки и печенеги. Отберу из них десяток, они встретят моего друга купца близ одной из караванных стоянок и предложат среди разного товара и твою сестру. Хотели, мол, сбыть захваченную на Руси добычу в Итиль-келе, но ежели что из товара пришлось караванщикам по вкусу, то готовы продать приглянувшееся им… Вот и выход из нашего положения с гонцом.
– Выход-то выход, только мы не подумали вот о чем. Караваны движутся медленно, а весть на Русь надобно передать как можно быстрее.
– Я подумал об этом,– возразил Казак.– Степь перекрыта вражьими дозорами от Итиль-реки до Саркела, а от Саркела путь на Русь свободен. Твоей сеете с караваном следует добраться лишь до берегов Саркела, а оттуда она помчится на Русь на лучшем скакуне. Скажем, ей удастся сбежать от купца с помощью влюбившегося в нее караванного стражника. В этом случае и успех побега будет выглядеть правдоподобно, и стражник станет ей надежным спутником и защитником в дороге. А верные стражники, как и прочая челядь, имеются при каждом купце.
– По-моему, ничего лучшего, чем выдать мою сестру за полонянку и отправить ее с купеческим караваном к Саркел-реке, нам не придумать,– сказал Микула.– Однако делать это нужно спешно, не теряя ни минуты.
– Само собой,– согласился Казак.– Я сегодня же велю разузнать, кто из моих друзей-купцов следует в сторону Саркел-реки, и этой же ночью отправлю полусотню всадников за твоей сестрой. Так что уже через день-два она может быть в пути на Русь.
– Атаман, я рассказывал, что за мной с сотником была погоня, которую мы навсегда оставили в пещере под каменным завалом,– проговорил Сарыч.– Но все ли стражники залезли под землю – неизвестно, ведь кто-то из них должен был остаться стеречь лошадей. Посему не исключено, что уцелевшие могли привести к лазу подмогу и устроить в нем засаду. Было бы нелишним проверить и сам лаз, и вход в него со стороны оврага. Тем более что через лаз пролегает кратчайший путь с Зеленого острова к месту, где нас будут ждать дружинники Микулы, и мы с ним воспользуемся лазом еще раз при возвращении к Итиль-реке.
– Но лаз пригоден только для пешего, а мы будем возвращаться конными,– заметил Микула.
– Ну и что? Доедем к лазу на лошадях, оставим их у входа, а в овраге вновь пересядем на коней, с которыми нас будут поджидать отправленные для проверки лаза казаки. Выбрав этот путь, а не объездную дорогу по долине Злых духов, мы сбережем два-три часа для отдыха. Ведь после ночи в реке и дня под степным солнцем и среди песчаных смерчей в долине Злых духов он нам не помешает?
– Конечно. Но, прежде чем соваться в лаз, надобно быть уверенным, что не сложим зазря головы.
– Хорошо, я вышлю казаков для проверки лаза, и ежели в нем либо поблизости будут стражники, им крепко не поздоровится,– сказал Казак.– Десяток казаков останется в овраге охранять лаз от новых незваных пришельцев, с ними будут лошади для вас. О гонце на Русь обговорено все?
– Пожалуй, да,– ответил Микула.– А вторая просьба великого князя к тебе, атаман, такая: не согласишься ли ты помочь нам пробиться через степь к Саркел-реке? Казаки у тебя рубаки лихие, в степи им ведома каждая стежка, и они могли бы нам крепко пособить, нападая ночами на буртасов и не давая покоя ни им, ни их лошадям. А великий князь не остался бы в долгу и рассчитался с тобой и казаками по вашему усмотрению со всей щедростью души.
Казак вздохнул, невесело усмехнулся:
– Сотник, великого киевского князя я не знаю и не видел, а потому его мнение о нас, казаках, мне не особенно важно. А вот что ты, знакомый с нами и разговаривавший со мной, не понял нас, мне уже обидно. Я говорил тебе при первой встрече, что мы не разбойники и льем свою и чужую кровь не ради добычи и обогащения, а дабы иметь возможность вольно жить по собственным законам и под властью нами избранных атаманов. А великому князю Руси мы поможем не только потому, что сами немало претерпели бед от хазар и буртасов, но и оттого, что вероломство, которое проявил к вам хазарский каган, должно быть наказано. Помогая вам сейчас возвратиться на Русь, мы даем вам возможность со временем отомстить хазарам за их предательство и подлость. Хитрые и лживые иудейские боги приветствуют и освящают все самые низкие людские пороки, лишь бы они служили благу иудейского племени и были направлены против других народов, а потому небесная кара кагану не страшна. Так пусть падет она на его землю по приговору ваших суровых русских богов и будет осуществлена вашими руками! И потом,– Казак рассмеялся,– как мы с Сарычем получим свою часть пиратского клада, который он помог вам отыскать, если степняки разгромят войско великого князя и захватят его добычу?
– Значит, атаман, готов помочь нам? – посветлел лицом Микула.
– Готов,– твердо ответил Казак.– Скажу больше – я могу оказать помощь великому князю уже сегодня. Зная, что ты либо Сарыч надоумите великого князя обратиться ко мне за подмогой, я еще три дня назад отправил в степь разведчиков, чтобы разузнать как можно больше о буртасах и булгарах. Сейчас их войско разделено на две части. Примерно треть движется по лесным дорогам и тропам вдоль Итиль-реки за вашими ладьями и готова принять первый бой в случае вашей высадки на сушу. Основная же часть вражеского войска кочует по хорошим пастбищам вблизи реки, не изнуряя лошадей ненужными переходами и не выматывая людей тревожной службой в дозорах либо бессонными ночами в ожидании какого-либо неожиданного действия неприятеля. Получив сигнал дозорных от реки, главная часть войска готова на свежих лошадях в кратчайший срок прийти на помощь своим вступившим с вами в бой товарищам либо заблаговременно подготовиться к сражению на выгодном рубеже, когда вы минуете прибрежный лес и захотите выйти в открытую степь.
– Буртасским военачальникам не откажешь в сообразительности,– заметил Микула.– Однако благодаря тебе, атаман, мы проникли в их планы, а это позволяет противопоставить их сообразительности нашу. То, что большая часть вражеского войска полна сил и готова на свежих конях обрушиться на нас в любом месте – это плохо. А вот неприятельская разобщенность и то, что между частями его войска на значительном пространстве растет непроходимый для конницы прибрежный лес – хорошо, ибо позволяет нам разбить слабейший вражеский отряд прежде, чем к нему подоспеет на подмогу другой.
– Позволяет, только чужие военачальники тоже понимают это и предпринимают меры, чтобы не допустить этого. Их главное войско всегда выбирает стоянки и пути передвижения там, где имеются хорошие дороги к Итиль-реке, чтобы постоянно иметь надежную связь с другой частью войска и в случае необходимости срочно прийти к нему на помощь. Так что разбить их порознь нельзя, а вот крепко потрепать можно. Но для этого нам с тобой надобно сделать так, чтобы наши семь конных сотен действовали по единому плану с войском великого князя. Поэтому, когда возвратишься к своему отряду, тебе надлежит спешно установить связь с великим князем и согласовать с ним все наши будущие совместные действия.
– Установить связь с великим князем? – поразился Ми-кула.– Но как? Каким образом?
– Так, как ты уже раз проделал. Кратчайшим путем по лесным тропам на лучших скакунах, каждый одвуконь, наши люди опередят княжьи ладьи, спустят выше их по течению ночью в Итиль-реку древесный ствол, и течение принесет на нем к флотилии наших гонцов. Они сообщат великому князю наши с тобой задумки, как сподручнее бить буртасов. Таким же способом, снова используя древесный ствол, гонцы возвратятся к нам, и мы узнаем решение великого князя о наших с ним общих действиях.
– Атаман, ты упомянул о наших с тобой семи сотнях воинов. Но у меня покуда лишь четыре сотни пеших дружинников и ни одного скакуна. Ты уже раздобыл нам коней или только собираешься заняться этим?
– Считай, что кони уже у тебя. Сотня казаков минувшей ночью должна была отбить табун у одного из соседствующих с долиной Злых духов племен черных клобуков, с которыми мы в постоянной вражде. Уверен, что казаки успешно справились с поручением и табун сейчас в указанном мной месте. А коли так, он будет в твоем распоряжении через три-четыре часа после прибытия к твоим дружинникам. Будем считать, что мы покончили и со второй просьбой великого князя?
– Еще нет. Давай хорошенько обсудим план высадки на берег и перехода к Саркел-реке, который от нашего с тобой имени доставят гонцы великому князю. Ошибиться нам никак нельзя…
Обсуждение плана затянулось надолго, и Микуле с Сары-чем удалось поспать не больше двух часов. Наверное, поэтому Сарыч выглядел чем-то встревоженным и был совершенно не похож на себя: все валилось у него из рук, на вопросы отвечал невпопад, половину сказанного ему попросту не слышал.
– Послушай, что с тобой? – спросил Микула, когда лошадь казака споткнулась на каменистой дороге и тот едва не вылетел из седла.– Не выспался, что ли? Или съел что-то плохое и теперь маешься животом и головой?
– Сам не знаю, что со мной,– грустно ответил Сарыч.– Тяжко почему-то на душе, и словно покинула меня жизнь: ничего не хочется, ничто не волнует, а в ушах постоянно звучит чей-то знакомый, зловещий смех: то ли сраженного тобой в поединке Арука, то ли добитого мной Ичкера, в которого вселилась душа-оборотень Арука. Не к добру это, тем более что и сон мне дурной приснился, и конь уже трижды споткнулся. Знай, что перед выступлением в путь я был у Казака и завещал в случае своей смерти тебе мою часть отрытого нами пиратского клада.
– Что за нелепицу вбил ты себе в голову? – разозлился Микула.– Плохое настроение и шум в ушах у тебя от долгого пребывания в холодной воде либо от недосыпа за последние двое суток. Не обращай на это внимания, и все скоро пройдет.
Сарыч будто и не слышал слов сотника.
– Микула, я тебе сказал то, что хотел. Когда меня не станет, вспомни, что моя часть пиратского клада теперь твоя. И распорядись ею, как велят ваши боги и твоя совесть. А последним местом моего пребывания на земле пусть будет священный погребальный костер, откуда души павших воинов улетают на Небо…
Но Микула его уже не слушал. Ревевший со всех сторон ветер внезапно стих, серая пелена обволакивающего всадников взвихренного песка стала словно прозрачной, и сотник среди кромешной ночной мглы ясно, будто в солнечный полдень, увидел узкую тропу под ногами, бездонную пропасть слева от нее, каменное русло высохшего подземного ручья, где заканчивалась тропа. В полнейшей тишине, при невесть откуда взявшемся ослепительном свете конь Микулы ступил на дно бывшего ручья, и сотник словно пробудился ото сна: вокруг снова ревел на все голоса ветер, а их небольшой конный отряд обволокли ночь и пелена пыли. Только слабый свет факелов отражался от каменных глыб, нависших над их головами. Вскоре русло высохшего ручья раздвоилось, и ехавший впереди Микулы казак остановил лошадь, повернулся к сотнику. Поднял руку с ременной плетью, вытянул ее вперед.
– Русский брат,– донесся сквозь рев песчаной бури его голос,– здесь наши дороги расходятся. Я отправляюсь к казакам, отбившим у черных клобуков табун, а ты езжай к своим дружинникам. Встретимся близ Итиль-реки…
«Русский брат… русский брат… русский брат…»-начало тяжело бухать, словно удары молота, в голове у Микулы, едва он расстался с казаком, и он никак не мог отделаться от этих слов. «Русский брат… русский брат…»– назойливо звучало в голове, как ни пытался он прогнать из мыслей это словосочетание. «Русский брат… русский брат…»– эти два слова вытеснили из головы Микулы все остальное, словно они являлись сейчас самыми важными в его жизни. От этих неотступно повторяющихся слов пухла голова, стучало в висках, бросало то в жар, то в холод. Почему эти слова привязались к нему, отчего не хотят уходить из головы, заполонили все мысли? Не могли же они взяться сами по себе, возникнуть ниоткуда?
И вдруг слова исчезли из головы, будто их там никогда и не было, а мозг Микулы пронзило воспоминание. Лысая гора близ Киева, священный источник Перуна, старый волхв, его хранитель, и они с великим князем возле клокочущей у ног вспененной воды. Да перед ним только что было одно из тех видений, что явили ему боги! Последнее из трех! Два уже воплотились в действительность, оставив свой след в жизни Микулы, а с третьим судьба свела его только сейчас! Так вот отчего боги так настойчиво заставляли его вспомнить о ниспосланном ими когда-то видении, вот почему два слова «русский брат» не давали ему покоя, будя воспоминания. События, связанные с видениями, будь то поединок в степи у Итиль-кела или бой у речного островка, были сопряжены для Микулы со смертельным риском, и, напоминая о них, Небо хотело предостеречь Микулу. Поэтому так встревожен сейчас его неразлучный спутник Сарыч, поэтому гнетет его душу мысль о смерти. Значит, судьба предостерегает и его, а посему обоим надобно быть настороже, дабы с ясной головой и во всеоружии встретить ждущие их новые испытания и с честью преодолеть их, как в предыдущих двух случаях.
Микула подъехал поближе к Сарычу, удобнее устроил поперек седла копье, до рези в глазах стал всматриваться в обступившую их ночь. Чувство опасности не покинуло его и в знакомом по бегству от стражников подземном ходе, куда он с Сарычем в сопровождении десятка казаков спустился, оставив лошадей расположенному близ него дозору. Хотя незадолго до них ход по всей длине был тщательно проверен специально отправленным для этого атаманом отрядом, Микула пустил вперед головной дозор из трех казаков с факелами, за которыми последовали он и Сарыч. Остальные спутники с обнаженными мечами или готовыми к немедленной стрельбе луками прикрывали их сзади. Маленький отряд благополучно миновал большую часть пути и вступил под своды пещеры, где Микула с Сарычем не столь давно покончили с преследовавшими их стражниками.
Сейчас она выглядела по-иному. Отсутствие некогда провисшей части потолка делало ее выше, зато упавшие сверху камни значительно уменьшили размеры. Побывавшие в пещере до отряда Микулы казаки разобрали часть завала, расчистив засыпанный выход в продолжение русла бывшей подземной реки, и, чтобы попасть в него, нужно было пройти сквозь узкий коридор в нагромождении камней. Первыми в него вступила тройка дозорных с факелами, за ними Микула и Сарыч, остальные казаки задержались у завала, вглядываясь в темные углы пещеры, готовые встретить появившегося оттуда врага.
Пол пещеры был неровный, к тому же разбиравшие завал казаки убрали из-под ног не все камни, и примерно в середине коридора Микула споткнулся. Стремясь устоять на ногах, он сильно качнулся в сторону, уткнулся грудью в стенку завала и, прежде чем успел возвратить тело в нормальное положение, услышал резкий звук спущенной тетивы и свист летевшей стрелы. Она пронеслась у самого уха Микулы, и тотчас раздался вскрик Сарыча, шедшего впереди сотника. Отшвырнув щит и копье, Микула бросился вперед, подхватил на руки падавшего навзничь казака, осторожно опустил его на пол. Из шеи Сарыча, пробив ее насквозь, торчала стрела. К ним подошли казаки с факелами, осветили Сарыча. Он лежал с закрытыми глазами, дыхания не было слышно. Неужто мертв?
– Вот и пришла смерть, о которой я говорил,– прошептал Сарыч, когда Микула приник ухом к его груди.– Недаром меня почти весь день преследовал торжествующий смех Арука. Его душа-оборотень смогла нанести мне смертельный удар.
– Сарыч, ты просто ранен… как это случалось с тобой уже не раз до этого,– начал успокаивать казака Микула.– До выхода в овраг уже недалеко, там на свету мы займемся твоей раной всерьез, а через несколько часов будем у моих дружинников, многие из которых лечат не хуже знахарей. Потерпи немного…
– Микула, я сказал, что душа-оборотень Арука нанесла мне смертельный удар,– перебил его Сарыч.– Тебя от ее мести у горного ручья уберегли духи воды, а меня боги спасти не смогли или не пожелали. Я чувствую, что умираю, и перед смертью хочу увидеть своего убийцу. Отнеси меня к нему.
– Мы тебя сейчас вынесем из-под земли, перевяжем рану, и ты будешь жить,– продолжал успокаивать раненого Микула.
– С каждым мигом из меня уходит жизнь, а я должен увидеть своего убийцу,– настаивал Сарыч.– Я обязан знать, кто он – просто стражник или душа-оборотень Арука. Исполни последнюю волю умирающего, она священна для всех воинов, каким бы богам они ни поклонялись. Покажи мне моего убийцу.
Подняв Сарыча на руки, Микула направился с ним к казакам, остававшимся у начала коридора в завале.
– Кто стрелял? – спросил Микула.– Где он?
– Сотник, мы ничего не понимаем,– ответил старший из казаков.– Услышав щелчок спущенной тетивы, мы сразу бросились на этот звук. Там среди камней лежал с луком в руках стражник, однако он не мог стрелять. Больше ни в завале, ни в пещере нам обнаружить никого не удалось. Но кто-то ведь пустил стрелу?
– Почему считаешь, что найденный вами человек с луком не мог стрелять?
– Его тело было изуродовано камнями, правая рука повреждена, но.главное, что он был мертв… да-да, мертв. А мертвые не стреляют.
– В теле погибшего стражника была душа-оборотень Арука,-сказал слышавший ответ казака Сарыч.-Это она вдохнула в мертвое тело на краткий миг жизнь и заставила его выпустить в меня стрелу. Я должен быть рядом со своим убийцей. Может, душа-оборотень Арука еще не успела покинуть мертвое тело стражника, и тогда моя душа, вырвавшись из моего лишенного жизни тела, сойдется в поединке с душой-оборотнем. Микула, ты победил живого Арука в бою под Итиль-келом, твои боги оказались сильнее души-оборотня у горного ручья, поэтому она оставила тебя в покое. Но я едва не погиб от меча Арука в поединке, и теперь душа-оборотень нанесла мне смертельный удар чужими руками. Арук и его душа-оборотень взяли надо мной верх на земле! Но у меня осталась душа, и отныне ее черед вступить в борьбу с душой-оборотнем! Покуда я жив, отнеси меня к убийце!
С Сарычем на руках Микула направился туда, где сбоку большого скального обломка, заваленный по колени камнями, лежал стражник. Его левая рука сжимала лук со спущенной тетивой, на правой три пальца были расплющены в лепешку, однако он смог натянуть лук и пустить стрелу лишь уцелевшими большим и указательным пальцами. В том, что стражник мертв, сомневаться не приходилось – прорвав кольчугу, из его груди торчал конец вонзившегося в нее острого камня, а левая половина черепа была на треть снесена, по всей видимости, обрушившимся на него потолком пещеры. Но Микулу поразило лицо мертвеца – на нем была улыбка. Самая настоящая широкая, довольная улыбка, словно погибший в последний миг перед смертью радовался. Может, она действительно наступила мгновенно и на лице мертвеца запечатлелось выражение, бывшее на нем до смерти? Однако, по словам казаков, этот стражник всего минуту назад выстрелил из лука, значит, он умер не от обвала. В таком случае его раны и напряжение, связанное с натягиванием тетивы изуродованной рукой, оставили бы иной след на его лице. Но возможно, это была радость по поводу успешного выстрела?
– Микула, душа-оборотень еще в теле стражника,– возбужденно проговорил Сарыч.– Смотри, она смеется надо мной! Тело полуязычника-полумусульманина Ичкера не смогло победить тебя, зато тело мусульманина-буртаса покончило со мной. Душа-оборотень знала, что я пожелаю увидеть своего убийцу, и дождалась меня, чтобы насладиться моим поражением. Но она сделала ошибку – желание продлить торжество победы обойдется ей дорого: моя душа неотступно станет преследовать ее и не позволит больше творить черные дела, в том числе свести счеты с тобой…
Сарыч смолк, вздрогнул всем телом, его приподнятая голова резко опустилась. Всмотревшись в его лицо, Микула понял, что казак мертв. И тотчас нечто невидимое, словно внезапный порыв холодного ветра, пронеслось мимо Микулы, заставив затрепетать пламя факела в руке стоявшего рядом казака. Пламя не успело выпрямиться, как сотника снова обдало холодом, и огонь факела опять отклонился в сторону.
– Что это? – недоуменно спросил казак с факелом у стоящего рядом товарища.– Неужто летучие мыши? Но они здесь никогда не водились. Да и летят они не на огонь, а от него.
– Даже если это они, почему от них несет таким холодом? – вопросом на вопрос ответил тот.– Меня до сих пор бьет озноб.
Микула молчал: он вспомнил, как точно так же его обдало холодом на берегу горного ручья, когда Сарыч прикончил пытавшегося убить Микулу Ичкера. Неужели сейчас мимо них пронеслась вначале душа-оборотень Арука, а вслед за ней душа Сарыча? Впрочем, это дело богов, а Микуле надлежит выполнить предсмертную просьбу своего бывшего боевого товарища.