Страница:
– Так, девочки, – потер ладони Макарыч. – Давайте-ка, пока парилка прогреется, стол накроем.
Женщины принялись заставлять стол всем, что бог послал, потом наскоро перекусили и, чтобы спокойно переодеться, выгнали мужчин на пять минут в спортзал. Макарыч достал из-за пазухи стопку пластиковых стаканов и бутыль.
– Ну что, поехали?
– Неделю так пожить, и можно смело на зону идти, – неловко улыбаясь, пошутил Сережа и принял стакан. – Все равно ничего лучше уже не будет.
– Дурак ты, Серый, – покачал головой Макарыч. – Слаще свободы ничего быть не может…
– Разве что власть… – добавил отец Василий и тоже взял пластиковый стаканчик. – Ради нее даже свободой рискуют.
– А власть – это деньги, – рассмеялся своей догадке Санька. – Так что Сережа прав: вот за это за все человек на риск и идет.
– И получает свое, – подытожил Макарыч и начал разливать коньяк по стаканам. – Ну что, братия, причастимся?
Священник поперхнулся и, поймав извиняющийся взгляд Андрея Макаровича, прощающе махнул рукой:
– Говоришь вам, говоришь, а все без толку… Так и норовите богохульство какое вставить!
Когда женщины освободили сауну, мужички достали из бара уже третью бутылку и изрядно так «посидели». И только теперь, оставив женщинам доразбираться с тем, что осталось на столе, побрели в русскую секцию.
Саньку развезло, и он все приставал к Сереже с разговорами «за жизнь» и, уже просидев на полке минут двадцать и отчаянно зевая, спросил:
– Слышь, братан, а с чего это ты в меня стрелял? Неужели простить не мог, что я тебя с поличным взял?
Мужики оторопели: здесь, кроме отца Василия, никто и понятия не имел об этой истории.
– Не понял, – еще сильнее побагровел и так уже красный от выпитого и температуры Пасюк. – Так это что, он тебя на тот свет чуть не отправил?!. А?.. Ну-ка, колитесь до конца!
Сережа как язык проглотил. Он сидел рядом с Санькой, низко опустив голову, и молчал.
– Да не-е… Саша, не может быть! Ты ошибся! – скривив губы, рассмеялся Роман Григорьевич. – Сережа мой и мышь застрелить не сможет! Это какая-то ошибка…
– Ничего не ошибка, – спустился пониже Санька. – Вон, отец Василий может подтвердить. Он священник, врать не станет.
– Это правда? – одновременно выпучили глаза Роман и Макарыч. – Батюшка, это правда?!
Священник кивнул и повернулся к Саньке:
– Ты же его простил… во имя Христово. Зачем старое поминаешь?
– А я и не говорю, что к нему что-то имею, – пожал плечами Санька и спустился еще ниже. – Просто я понять не могу… Зачем? Вот сколько мы уже вместе, и я за ним наблюдаю, – лейтенант повернулся к поникшему Якубову-младшему, – а все понять не могу, почему он на это пошел…
Воцарилась мертвая тишина. Отец Василий смотрел, как сжимаются и разжимаются округлые, красные от жара и напряжения кулаки Андрея Макаровича, и боялся только одного, что тот кинется на Сережу – удержать этого отлитого, судя по весу, из чугуна человека было непросто. Но рубоповец был слишком шокирован; он не верил, что такое возможно…
– Ты же нормальный пацан, – продолжил Санька и спустился еще ниже, к самому полу, – выдержать этот жар он явно не мог. – Не сказать, чтобы крутой, не бандит и даже не хулиган… А на мокрое дело пошел.
– Ну-ка, отвечай, когда тебе предъявляют! – снова затянул свою отцовскую «песнь» Роман Григорьевич. – Я тебя чему учил?!
Отец Василий посмотрел на растерянного Якубова-старшего и вдруг подумал, что вряд ли «яблочко» упало так уж далеко от «яблони» и вряд ли когда-нибудь сам Роман был действительно крутым парнем и жил по понятиям… Ну, отсидел два-три раза, ну, дело свое умом да талантом наладить сумел, но чтобы таким крутым был, какого перед сыном из себя корчит? Вряд ли, не тот у человека калибр. Будь он действительно жестким и крутым, не предавала бы его собственная охрана с такой легкостью… Может, потому Роман и с пацана своего требует того, чего сам никогда не мог…
– Я не хотел, – сглотнул Сережа и придвинулся к совершенно окаменевшему от напряжения Пасюку, подальше от папеньки. – Меня Шнобель заставил…
– Кто?! – хором переспросили все. – Шнобель?!
Шнобель в уголовных кругах был фигурой известной, но, прямо скажем, мелковатой. Вряд ли у кого в Усть-Кудеяре было столько же отсидок, сколько у этого престарелого налетчика. Но ни авторитета, ни денег, ни даже характера у Шнобеля никогда не было – пустой, легковесный человек.
– Он сказал, что от ОБНОНа меня отмажет… – всхлипнул Сережа и, уже не скрываясь, заплакал. – Сказал, что с Мещеряковым поговорит, чтобы меня не дергали…
– Мещеряков? – озадачился Роман. – Это кто такой?
– Начальник ОБНОНа, – сурово пояснил Макарыч. – Че ты не понял? Он же ясно сказал!
– А какое дело начальнику ОБНОНа до моего сына? – испугался Якубов-старший.
– А при том! – взревел Макарыч. – Ты что, до сих пор не знаешь, что твой сынуля на ментов подсадной уткой работает? Да-да, на нас, на ментов! Ты не ослышался!
Роман Григорьевич схватился за сердце и, цепляясь за полки, пополз прочь из сауны. Священник с укоризной посмотрел на Саньку, и тот виновато пожал плечами, мол, извините, я не подумал, что так выйдет…
Проблемы начались, когда Роман Григорьевич посидел в раздевалке и очухался. Новость почти отрезвила его, но именно, что почти…
– Я тебе сколько раз говорил: с мусорами не вяжись! – орал он на замотанного в простыню мокрого то ли от жара, то ли от страха двадцатидвухлетнего сына.
– Я не хотел! – пискляво защищался Сережа. – Они меня заставили!
Потом пошел слезливый рассказ про какие-то папины деньги, угнанную по пьяному делу машину, первый контакт с ментами… Отец Василий только качал головой, переглядывался с Санькой да следил, чтобы в разборки не вмешался Андрей Макарович – тот беспрерывно сновал вокруг якубовского отпрыска и явно ждал момента, когда тот ляпнет что-нибудь лишнее и можно будет с легким сердцем сунуть ему в челюсть.
Заслышав шум, в раздевалку нет-нет, да и заглядывала Евгения, но вмешаться пока не решалась. Так что когда Макарыч все-таки ударил, а Роман вцепился в своего бывшего школьного друга, а потом на протяжении последующих двадцати трех лет заклятого врага, все были к этому готовы.
Санька и священник насели на Макарыча, Евгения – на Романа, а Катерина, дождавшись момента, ловко и стремительно выдернула из свалки старшего братишку, и через четверть часа все помаленьку угомонились.
– Не надо было нам коньяк в таких количествах потреблять, – покачал головой отец Василий. – Что ни говори, а дьявольское это зелье!
Но его не слушали. Утирал скупую отцовскую слезу Роман Григорьевич, а Санька яростно и почему-то шепотом убеждал в чем-то своего бывшего шефа.
– Ладно, Роман, не обижайся на меня, – с виноватым видом похлопал местечкового мафиози по плечу бывший рубоповец. – Со мной такое бывает…
– Я не обижаюсь, – всхлипнул Роман. – Просто я уже ничего не понимаю!
– Я, честно сказать, тоже, – вздохнул Макарыч. – Пошли еще по одной примем…
– Подождите, Андрей Макарович, – остановил крестного отца Санька. – Я думаю, Шнобеля надо колоть.
Макарыч тяжело, с явным напрягом задумался, но коньячные пары уже не были столь сильны, и он смог додумать эту мысль до логического конца.
– Согласен, – кивнул он. – Прям сейчас поедем?
– Нет, – покачал головой отец Василий. – Такие дела с пьяных глаз не делаются. Да и где его искать?
– Я знаю, где, – самоуверенно заявил Макарыч. – А насчет пьяных глаз ты прав. Санька! Сколько там времени?
– Двадцать тридцать, – глянул на свои дешевые электронные часы лейтенант.
– Значит, так, – рубанул воздух ладонью майор милиции. – Ссоры отложить, семейные сопли в сторону. В три пятнадцать подъем. Всем выспаться и быть к этому времени трезвыми, как стеклышко! Приказ ясен?
Священник посмотрел на мужиков и понял, что это возможно: к трем они все должны были проспаться.
– Принимается, – кивнул он, поднял со скамейки пропыленную за несколько последних дней рясу и, как был, в простыне, вышел в бар. – Олюшка-а! Бери Мишаньку, и пошли спать, мне завтра рано вставать…
– Мишанька давно спит и нам с тобою того же желает, – улыбнулась попадья.
Отец Василий на жизнь не жаловался, но, когда супруга привела его в давно подготовленную гостевую комнату, покачал головой: такой кровати, которая здесь полагалась гостям, у него и для себя-то не было. Он отдал рясу, подрясник и все прочее Ольге, поцеловал сына в пухлую, пахнущую молоком щечку и, скинув влажную банную простыню, забрался под одеяло. Это было здорово.
– А почему вам так рано вставать? – как бы невзначай поинтересовалась попадья.
– В гости к нужному человеку заехать надо, – почти правду сказал священник.
– Не рановато ли для гостей?
– Работа у человека такая, только ночью застать и можно.
Ольга вздохнула, повесила его одежду в огромный шкаф и прилегла рядом.
– Миша, – с тоской в голосе спросила она. – Когда мы с тобой как нормальные люди заживем? Нет, я в тебя верю, знаю: ты обязательно что-нибудь придумаешь, бог тебя хранит, но если бы ты знал, как я устала!
Отец Василий бережно прижал жену к себе и нежно расцеловал в глазки.
– Знаешь, Оленька, если бы я знал, к чему все это приведет, честно говорю: я бы Саньку тогда прямо с крыльца спустил! А так… я ведь, когда вся эта канитель началась, что думал? Обычное семейное дело…
Отец Василий открыл глаза ровно в три пятнадцать утра. И не сразу сообразил, где он: огромное окно, необычное ощущение упругости и одновременно мягкости под спиной. Пару секунд он приходил в себя, а потом встал и стремительно, как в армии, оделся.
– Уже на службу? – спросонья поинтересовалась жена. – Подожди, я тебе оладушков испеку…
– Спи, Олюшка, спи, – улыбнулся священник. – Сегодня оладушки отменяются.
Попадья подскочила и испуганно вытаращила глаза: впервые за три года замужества ее супруг отказался от оладий. Огляделась и все поняла.
– А дома все-таки лучше, – вздохнула она и принялась одеваться.
– Не надо, – остановил ее священник. – Не провожай.
– А кто окно за вами закроет? – резонно возразила жена.
Отец Василий на миг задумался и кивнул – она была, как всегда, права.
Когда они спустились вниз, в раздевалку, Андрей Макарович, Санька и все семейство Якубовых было уже на ногах. Женщины принялись было что-то готовить, но и Санька, и Макарыч дружно отказались.
– Мужик, когда голодный, он злее! – раскатисто гоготнул Макарыч. – А нам это сейчас никак не помешает!
Женщины испуганно переглянулись. Этой странной логики они понять не могли. Ни Роман Григорьевич, ни тем более Сереженька никогда из дома голодными не выходили.
Чтобы не сидеть без дела, пока Якубовы перекусывают, бывшие рубоповцы и отец Василий сходили в мастерскую и отыскали там моток тонкого тросика, обрубили зубилом пару кусков, нашли две здоровенные гайки, видимо, оставшиеся после монтажа тренажеров, и два подходящих обрезка труб. Что их ждет впереди, никто конкретно не знал, и хотелось быть готовым к любому повороту событий. А потом все пятеро, один за другим, выбрались через полуподвальное окошко наружу, дождались, когда женщины закроют за ними решетку и окно, и прошли к спрятанной за кустами шиповника машине.
Вокруг царила прекрасная летняя ночь, такая теплая, такая мягкая, такая нежная, что даже и не верилось, что где-то прямо в этот миг совершаются леденящие душу злодеяния, пьяные разборки, убийства и грабежи. Но все обстояло именно так, и, положа руку на сердце, одно из таких, не слишком добрых дел собирались совершить и они.
Отец Василий завел микроавтобус, и через полчаса, промчавшись по пустынным ночным улочкам Усть-Кудеяра, они въехали в Нахаловку и остановились у двухэтажного, покосившегося от времени и черного от сырости барака.
– Это здесь, – негромко произнес Пасюк. – Окно на втором этаже видите?
Священник выглянул. И впрямь, на втором этаже светилось желтым электрическим светом одинокое окошко.
– Шнобель здесь, – сказал Макарыч. – У бабы своей откисает. Здесь и брать будем.
Он повернулся назад и ткнул пальцем в Романа Григорьевича.
– Ты, Рома, оставайся здесь. На крайний случай, если Шнобель выпрыгнет в окно, бей вот этим. – Он протянул оторопевшему Якубову обрезок трубы. – Если сопли жевать не будешь, успеешь, а там и мы спустимся.
– А… это… как же я… – неуверенно начал Роман, и священник еще раз убедился, что Якубов-старший вовсе не тот, кем пытается себя изобразить…
– Не дрейфь, Рома, – похлопал его по плечу Макарыч. – Я же сказал, что это на крайний случай, – он повернулся к младшему. – А ты, Сережа, с нами пойдешь, но сразу не входи, пока я не позову, на площадочке постоишь. Просек?
Якубов-младший неохотно кивнул: будь его воля, он вообще никуда бы не входил. Тихонько открыв дверь, они один за другим вышли из машины и скользнули в темный, пропахший мочевиной и кошачьими фекалиями подъезд.
Прогнившая деревянная лестница отчаянно скрипела, отцу Василию и Макарычу, как самым тяжелым, приходилось изо всех сил напрягаться и ставить ступни поближе к стене, чтобы сильно не скрипеть. И все равно бесшумно подойти к двери не удалось.
Макарыч легонько тронул разбитую, светящуюся многочисленными дырами в районе замка дверь. Она не открылась, но шатнулась. И тогда Макарыч удовлетворенно хмыкнул и, отойдя на пару шагов, без разбега ударил в дверь своей тяжелой ногой.
Дверь вылетела сразу вся, вместе с замком и обеими петлями, и с грохотом рухнула на пол. Макарыч рванул вперед, а отец Василий и Санька, мешая друг другу, за ним. Они пробежали ярко освещенную желтым электрическим светом, грязную и порядком обшарпанную кухню, миновали почти пустой, если не считать заляпанного, продавленного дивана и покосившегося стола, зал, и все трое дружно завалили в темноту спальни. Макарыч пошарил по стене рукой и щелкнул выключателем.
Голубки лежали в постельке. Женщина хотела завизжать, но Макарыч приложил палец к губам, и она, с отчаянием глянув на лежащего рядом с ней Шнобеля, передумала. Санька прошел к постели, рывком сорвал одеяло, потом, глянув на раздетую женщину, откинул одеяло к ней и потрепал Шнобеля по щекам.
Им сразу стало ясно, почему женщина не завизжала. В этом районе рассчитывать на помощь соседей не приходилось, а Шнобель был никакой. Он был настолько пьяным, что не реагировал ни на свет, ни на звук, ни даже на пощечины.
– И че с ним делать? – повернулся к Макарычу Санька.
– Забирай, – махнул рукой тот. – На природе протрезвим.
Санька подхватил тощего, голого, татуированного с головы до ног Шнобеля, легко перекинул его через плечо, и все дружно протопали в коридор, прохрустели по выбитой двери и, прихватив с собой притомившегося Сережу, проскрипели по расшатанным ступенькам вниз.
Они вывезли его в огромный усть-кудеярский овраг и начали работу. Санька и Макарыч окунали Шнобеля в огромную, поросшую камышом лужу, опять-таки били по щекам, подвешивали вниз головой, но все было бесполезно. Уголовник время от времени открывал глаза и даже икал, но это было единственное, на что он оказался способен.
– Будем ждать, – хмуро повернулся к товарищам Пасюк. – Я другого выхода не вижу.
Отец Василий глянул на часы: 4.30.
– Есть один человек, – тихо произнес он. – Может помочь. И ехать недалеко.
Спустя четверть часа микроавтобус остановился у стоящего на самом краю оврага не слишком большого, но с тонким вкусом сработанного коттеджа главного врача районной больницы. Отец Василий вышел из машины, перемахнул через невысокую, художественно сделанную ограду, прошел к дому и позвонил.
– Кого там еще принесло? – раздался через некоторое время недовольный голос хозяина.
– Это я, Костя, открывай! – весело откликнулся отец Василий.
– Мишаня? – удивился старинный друг. – Какого черта?!
Дверь открылась, и Костя, схватив священника за рукав, затащил его в дом. – Ты что, Миша, обалдел?! – с выпученными от ужаса глазами накинулся на него главврач. – Ты хоть в курсе, что менты тебя по всей области ищут?! Что ты там еще натворил?!
– Ты знаешь, Костя, я еще и сам не во всем разобрался, – печально улыбнулся священник.
– «Хвоста» за собой не привел? – озабоченно покосился в окно главврач. – Что это за машина?
– Это со мной. Слышь, Костя, дело у меня к тебе…
– Какое? – насторожился главврач. – Спрятать я тебя, конечно, могу, но ты же сам понимаешь, сколько веревочке ни виться…
– Мне товарища нужно срочно отрезвить, – словно и не слышал щедрого дружеского предложения отец Василий. – И причем срочно.
Костя задумался. Священник знал, что у холостого, пьющего главврача наверняка лежит в доме весь «джентльменский набор» – порошки, бальзамы и, разумеется, все нужное, чтобы поставить системку и промыть человеку пораженную алкоголем кровь.
– Это действительно так срочно, чтобы заниматься этим прямо сейчас и у меня дома? – вздохнув, спросил Костя.
– Во как срочно! – провел пальцем по горлу священник.
– Веди, – кивнул главврач.
Голого, испачканного в тине и грязи Шнобеля занесли в дом, и Костя принялся работать. Первым делом он что-то Шнобелю вколол и, когда тот открыл глаза, залил ему в глотку растворенный в воде порошок и бегом, вместе с Санькой потащил его к унитазу.
Никогда еще отец Василий не видел, чтобы человека так полоскало. И, судя по духану, который распространился по всему коттеджу, они прошли все уровни один за другим: желудок, тонкий кишечник и так далее по списку, вплоть до прямой кишки. Шнобель рычал, рыдал, охал, стонал, истекал слюной и слезами, но остановиться не мог.
Время от времени Костя отрывал татуированного пациента от унитаза, с помощью Макарыча и Саньки силком поил каким-то раствором, затем вливал ему в глотку очередную порцию рвотного, и процесс набирал новую, поистине вулканическую силу.
Когда этот этап завершился, главврач распорядился перенести изнемогшего Шнобеля в холл, уложил на половичок, поставил систему, а когда и этот раствор был введен в отравленный алкоголем организм, поднял на Макарыча глаза.
– Тонизирующее колоть?
– А чего это даст?
– Будет бодрым и веселым…
Рубоповец заглянул в смертельно усталые глаза совершенно сломленного этой пыткой уголовника и отрицательно покачал головой.
– Не-е, спасибо, не надо. Тоника я ему и сам пропишу, если понадобится.
По большому счету, Макарыч оказался прав. Шнобелю было невероятно тяжело, и это было прекрасно. Потому что в таком состоянии выведать, кто дал ему задание заказать Саньку, было несложно – только надави.
Они снова выехали к оврагу, спустились вниз и остановились в густых зарослях кривого и мелколистого вяза. Макарыч и Санька волоком протащили Шнобеля к корявому сухому стволу и бросили на землю.
– Ну что, Шнобель, колоться будем? – насел на уголовника Макарыч, постукивая по ладони скрученным в жгут тонким тросиком. – Или тебя обработать для начала?
Бедолага глянул в звездное летнее небо с такой смертельной тоской, что отцу Василию стало не по себе.
– Чего ты хочешь, Макар? – хрипло спросил он.
– Правду, – усмехнулся рубоповец. – Правду и только правду.
Шнобель сглотнул, бросил затравленный взгляд на стоящего неподалеку Романа Григорьевича и шмыгнул большим, крупнокрапчатым носом.
– Сигаретку бы мне, начальник, – попросил он; получив сигарету и прикурив, сел прямо на землю и поджал под себя ноги по-турецки. – Короче, начальник, дочку якубовскую Жирафу Гравер заказал…
Мужики остолбенели. Они и сами не догадались бы задать вопрос, на который так легко ответил уголовник.
– Я в этом деле чисто посредником был, – с трудом сплюнув, продолжил Шнобель. – Чтобы Граверу самому не светиться…
– А зачем ему это? – оторопело спросил Макарыч.
– Мне это без разницы, начальник, – пожал татуированными плечами Шнобель.
Макарыч посмотрел на Саньку, тот на Романа, а Роман на священника. Дельце поворачивалось круто.
– А что Гравер за это обещал? – поинтересовался Санька.
– Почему «обещал»? – затянулся сизым дымом Шнобель. – Он реально сделал…
– И что он сделал?
– Братишку моего из сизо вытащил. А уж с Жирафом я сам перетер.
Макарыч поперхнулся. Получалось так, что Гравер не только из областного УВД без проблем вышел, так еще и на районном уровне кое-что решил. Он не мог в это поверить. И тем не менее это был неоспоримый факт.
– Все. Больше я ничего не знаю, – затушил сигарету Шнобель. – Остальное Жираф сам делал.
Санька подошел к нему и сел на корточки напротив, глаза в глаза.
– А кто меня заказал? – прямо спросил он.
– А ты кто? – удивился Шнобель.
– Я Мальцев, лейтенант из РУБОПа.
Вот тут настала пора поперхнуться Шнобелю.
– Блин, лейтенант, извини, я не знал, что так получится! – плаксиво затянул он, справедливо полагая, что рубоповцы еще могут попустить ему кражу дочки предпринимателя, но покушение на своего не простят ни в жисть.
– Ты сопли не мотай! – осознанно подтверждая дурную репутацию РУБОПа, залепил ему пощечину Санька. – Ты рассказывай!
– Так Гравер все это! – всхлипнул и вытер кровь с губы Шнобель. – Кто ж еще? Я только с ним работаю…
– А почему ты Сережу от ОБНОНа отмазать обещал? – поинтересовался Санька. – Ты-то какое отношение к Мещерякову имеешь?
– Так… это… никто его отмазывать и не собирался, – шмыгнул носом Шнобель. – Гравер сказал, ты пообещай, пацан все сделает… А мы его потом штриханем и концы в воду, чтобы, типа того, не трепанулся шланг…
Санька поднялся с корточек и выразительно посмотрел на Сережу. Тот был белее снега. А священник подумал, что вот она отгадка того, почему Гравер приговорил Сережу – вовсе не за сотрудничество с ментами, про сотрудничество Гравер всегда знал; это была красиво обставленная попытка ликвидации ненужного свидетеля и одновременно неудачливого исполнителя покушения на лейтенанта Мальцева.
– Спроси-ка у него, где Гравера найти, – посоветовал отец Василий, но Шнобель покачал головой и истово, размашисто перекрестился.
– Блин, братаны, вот вам крест, не знаю! Гравер нигде подолгу не живет, все время на ходулях!
Мужики переглянулись. Это было похоже на правду.
– Ладно, Шнобель, живи, – протянул Макарыч и направился к машине.
– А как же я?! – встревожился голый уголовник. – Че, мне так и чапать без ничего до самой Нахаловки? Вы ж меня из постели взяли!
– Держи! – кинул ему из машины промасленную тряпку Санька. – И скажи спасибо, что жив.
– Базара нет! – шмыгнул Шнобель. – Премного благодарен! – И принялся обматывать тряпку вокруг бедер.
Новости не вдохновляли. Получалось так, что Романа пас и все время подставлял Гравер. Вопрос – зачем? Саньку заказал тоже Гравер, и снова без видимой причины! Все понимали, что так не бывает, и ясно видели: именно так и произошло.
– Надо Гравера искать, – нарушил тишину Санька.
– Без сопливых знаю, – хмуро отозвался Макарыч. – Вот только где?
– Слышь, Андрей Макарыч, – развернулся за рулем отец Василий. – Ты сам говорил, что здесь без ребят из области не обошлось…
– Ну, говорил, – вздохнул рубоповец. – И что мне теперь, все областное УВД перетряхивать, чтобы эту крысу найти?
Священник задумался. Если хорошенько все обмозговать, какое-то решение найти всегда можно и даже «крысу» отыскать, вот только времени на это у них не было.
– Хватит думать, мужики, – вставил свои «пять копеек» Санька. – Давайте-ка лучше транспорт поменяем. От этой машины так и так избавляться надо: слишком приметная, а возле прежнего граверовского лежбища «жигуленок» отца Василия стоит.
Предложение было дельное, и отец Василий тронул микроавтобус вперед и, осветив фарами и обогнав полуголого, торопливо семенящего назад, в Нахаловку, Шнобеля, выехал на шоссе, а затем и на мост через овраг. Теперь путь лежал в Вишенки.
«Жигуленок» стоял там, где отец Василий его и оставил. Мужики вышли, и только священник хотел отогнать микроавтобус за гаражи, как Санька поднял руку.
– Смотрите, – жарким шепотом произнес он.
Отец Василий присмотрелся, но ничего не увидел.
– Там кто-то есть, – уверенно заявил бывший рубоповец и ткнул рукой в направлении бывшего лежбища Гравера. – Я точно видел: там кто-то прикуривал…
– Значит, пошли проверим, – хмыкнул Макарыч. – Чего гадать?
Санька скользнул вперед. За ним пристроился Макарыч, а уж за ними пошел и священник, оставив позади себя нерешительно топчущихся на месте отца и сына Якубовых. Все трое проникли в уже знакомый проем в недомонтированном ограждении и прошли в открытую Санькой все тем же способом, при помощи ножа, дверь.
Внутри было темно и тихо. Отец Василий осторожно двинулся вслед за рубоповцами, легонько касаясь пальцами шершавой стены. И через пару десятков шагов он понял: Санька прав – здесь кто-то есть; по крайней мере, он уже слышал чьи-то голоса. -… сказал, дело сделано, – раздался негромкий голос.
Они подошли к проему, за которым находился холл, и приостановились.
– Заметано, – отозвался второй. – Ты Граверу скажи, что я тоже все сделаю. Без проблем.
Женщины принялись заставлять стол всем, что бог послал, потом наскоро перекусили и, чтобы спокойно переодеться, выгнали мужчин на пять минут в спортзал. Макарыч достал из-за пазухи стопку пластиковых стаканов и бутыль.
– Ну что, поехали?
– Неделю так пожить, и можно смело на зону идти, – неловко улыбаясь, пошутил Сережа и принял стакан. – Все равно ничего лучше уже не будет.
– Дурак ты, Серый, – покачал головой Макарыч. – Слаще свободы ничего быть не может…
– Разве что власть… – добавил отец Василий и тоже взял пластиковый стаканчик. – Ради нее даже свободой рискуют.
– А власть – это деньги, – рассмеялся своей догадке Санька. – Так что Сережа прав: вот за это за все человек на риск и идет.
– И получает свое, – подытожил Макарыч и начал разливать коньяк по стаканам. – Ну что, братия, причастимся?
Священник поперхнулся и, поймав извиняющийся взгляд Андрея Макаровича, прощающе махнул рукой:
– Говоришь вам, говоришь, а все без толку… Так и норовите богохульство какое вставить!
* * *
Когда женщины освободили сауну, мужички достали из бара уже третью бутылку и изрядно так «посидели». И только теперь, оставив женщинам доразбираться с тем, что осталось на столе, побрели в русскую секцию.
Саньку развезло, и он все приставал к Сереже с разговорами «за жизнь» и, уже просидев на полке минут двадцать и отчаянно зевая, спросил:
– Слышь, братан, а с чего это ты в меня стрелял? Неужели простить не мог, что я тебя с поличным взял?
Мужики оторопели: здесь, кроме отца Василия, никто и понятия не имел об этой истории.
– Не понял, – еще сильнее побагровел и так уже красный от выпитого и температуры Пасюк. – Так это что, он тебя на тот свет чуть не отправил?!. А?.. Ну-ка, колитесь до конца!
Сережа как язык проглотил. Он сидел рядом с Санькой, низко опустив голову, и молчал.
– Да не-е… Саша, не может быть! Ты ошибся! – скривив губы, рассмеялся Роман Григорьевич. – Сережа мой и мышь застрелить не сможет! Это какая-то ошибка…
– Ничего не ошибка, – спустился пониже Санька. – Вон, отец Василий может подтвердить. Он священник, врать не станет.
– Это правда? – одновременно выпучили глаза Роман и Макарыч. – Батюшка, это правда?!
Священник кивнул и повернулся к Саньке:
– Ты же его простил… во имя Христово. Зачем старое поминаешь?
– А я и не говорю, что к нему что-то имею, – пожал плечами Санька и спустился еще ниже. – Просто я понять не могу… Зачем? Вот сколько мы уже вместе, и я за ним наблюдаю, – лейтенант повернулся к поникшему Якубову-младшему, – а все понять не могу, почему он на это пошел…
Воцарилась мертвая тишина. Отец Василий смотрел, как сжимаются и разжимаются округлые, красные от жара и напряжения кулаки Андрея Макаровича, и боялся только одного, что тот кинется на Сережу – удержать этого отлитого, судя по весу, из чугуна человека было непросто. Но рубоповец был слишком шокирован; он не верил, что такое возможно…
– Ты же нормальный пацан, – продолжил Санька и спустился еще ниже, к самому полу, – выдержать этот жар он явно не мог. – Не сказать, чтобы крутой, не бандит и даже не хулиган… А на мокрое дело пошел.
– Ну-ка, отвечай, когда тебе предъявляют! – снова затянул свою отцовскую «песнь» Роман Григорьевич. – Я тебя чему учил?!
Отец Василий посмотрел на растерянного Якубова-старшего и вдруг подумал, что вряд ли «яблочко» упало так уж далеко от «яблони» и вряд ли когда-нибудь сам Роман был действительно крутым парнем и жил по понятиям… Ну, отсидел два-три раза, ну, дело свое умом да талантом наладить сумел, но чтобы таким крутым был, какого перед сыном из себя корчит? Вряд ли, не тот у человека калибр. Будь он действительно жестким и крутым, не предавала бы его собственная охрана с такой легкостью… Может, потому Роман и с пацана своего требует того, чего сам никогда не мог…
– Я не хотел, – сглотнул Сережа и придвинулся к совершенно окаменевшему от напряжения Пасюку, подальше от папеньки. – Меня Шнобель заставил…
– Кто?! – хором переспросили все. – Шнобель?!
Шнобель в уголовных кругах был фигурой известной, но, прямо скажем, мелковатой. Вряд ли у кого в Усть-Кудеяре было столько же отсидок, сколько у этого престарелого налетчика. Но ни авторитета, ни денег, ни даже характера у Шнобеля никогда не было – пустой, легковесный человек.
– Он сказал, что от ОБНОНа меня отмажет… – всхлипнул Сережа и, уже не скрываясь, заплакал. – Сказал, что с Мещеряковым поговорит, чтобы меня не дергали…
– Мещеряков? – озадачился Роман. – Это кто такой?
– Начальник ОБНОНа, – сурово пояснил Макарыч. – Че ты не понял? Он же ясно сказал!
– А какое дело начальнику ОБНОНа до моего сына? – испугался Якубов-старший.
– А при том! – взревел Макарыч. – Ты что, до сих пор не знаешь, что твой сынуля на ментов подсадной уткой работает? Да-да, на нас, на ментов! Ты не ослышался!
Роман Григорьевич схватился за сердце и, цепляясь за полки, пополз прочь из сауны. Священник с укоризной посмотрел на Саньку, и тот виновато пожал плечами, мол, извините, я не подумал, что так выйдет…
* * *
Проблемы начались, когда Роман Григорьевич посидел в раздевалке и очухался. Новость почти отрезвила его, но именно, что почти…
– Я тебе сколько раз говорил: с мусорами не вяжись! – орал он на замотанного в простыню мокрого то ли от жара, то ли от страха двадцатидвухлетнего сына.
– Я не хотел! – пискляво защищался Сережа. – Они меня заставили!
Потом пошел слезливый рассказ про какие-то папины деньги, угнанную по пьяному делу машину, первый контакт с ментами… Отец Василий только качал головой, переглядывался с Санькой да следил, чтобы в разборки не вмешался Андрей Макарович – тот беспрерывно сновал вокруг якубовского отпрыска и явно ждал момента, когда тот ляпнет что-нибудь лишнее и можно будет с легким сердцем сунуть ему в челюсть.
Заслышав шум, в раздевалку нет-нет, да и заглядывала Евгения, но вмешаться пока не решалась. Так что когда Макарыч все-таки ударил, а Роман вцепился в своего бывшего школьного друга, а потом на протяжении последующих двадцати трех лет заклятого врага, все были к этому готовы.
Санька и священник насели на Макарыча, Евгения – на Романа, а Катерина, дождавшись момента, ловко и стремительно выдернула из свалки старшего братишку, и через четверть часа все помаленьку угомонились.
– Не надо было нам коньяк в таких количествах потреблять, – покачал головой отец Василий. – Что ни говори, а дьявольское это зелье!
Но его не слушали. Утирал скупую отцовскую слезу Роман Григорьевич, а Санька яростно и почему-то шепотом убеждал в чем-то своего бывшего шефа.
– Ладно, Роман, не обижайся на меня, – с виноватым видом похлопал местечкового мафиози по плечу бывший рубоповец. – Со мной такое бывает…
– Я не обижаюсь, – всхлипнул Роман. – Просто я уже ничего не понимаю!
– Я, честно сказать, тоже, – вздохнул Макарыч. – Пошли еще по одной примем…
– Подождите, Андрей Макарович, – остановил крестного отца Санька. – Я думаю, Шнобеля надо колоть.
Макарыч тяжело, с явным напрягом задумался, но коньячные пары уже не были столь сильны, и он смог додумать эту мысль до логического конца.
– Согласен, – кивнул он. – Прям сейчас поедем?
– Нет, – покачал головой отец Василий. – Такие дела с пьяных глаз не делаются. Да и где его искать?
– Я знаю, где, – самоуверенно заявил Макарыч. – А насчет пьяных глаз ты прав. Санька! Сколько там времени?
– Двадцать тридцать, – глянул на свои дешевые электронные часы лейтенант.
– Значит, так, – рубанул воздух ладонью майор милиции. – Ссоры отложить, семейные сопли в сторону. В три пятнадцать подъем. Всем выспаться и быть к этому времени трезвыми, как стеклышко! Приказ ясен?
Священник посмотрел на мужиков и понял, что это возможно: к трем они все должны были проспаться.
– Принимается, – кивнул он, поднял со скамейки пропыленную за несколько последних дней рясу и, как был, в простыне, вышел в бар. – Олюшка-а! Бери Мишаньку, и пошли спать, мне завтра рано вставать…
– Мишанька давно спит и нам с тобою того же желает, – улыбнулась попадья.
* * *
Отец Василий на жизнь не жаловался, но, когда супруга привела его в давно подготовленную гостевую комнату, покачал головой: такой кровати, которая здесь полагалась гостям, у него и для себя-то не было. Он отдал рясу, подрясник и все прочее Ольге, поцеловал сына в пухлую, пахнущую молоком щечку и, скинув влажную банную простыню, забрался под одеяло. Это было здорово.
– А почему вам так рано вставать? – как бы невзначай поинтересовалась попадья.
– В гости к нужному человеку заехать надо, – почти правду сказал священник.
– Не рановато ли для гостей?
– Работа у человека такая, только ночью застать и можно.
Ольга вздохнула, повесила его одежду в огромный шкаф и прилегла рядом.
– Миша, – с тоской в голосе спросила она. – Когда мы с тобой как нормальные люди заживем? Нет, я в тебя верю, знаю: ты обязательно что-нибудь придумаешь, бог тебя хранит, но если бы ты знал, как я устала!
Отец Василий бережно прижал жену к себе и нежно расцеловал в глазки.
– Знаешь, Оленька, если бы я знал, к чему все это приведет, честно говорю: я бы Саньку тогда прямо с крыльца спустил! А так… я ведь, когда вся эта канитель началась, что думал? Обычное семейное дело…
* * *
Отец Василий открыл глаза ровно в три пятнадцать утра. И не сразу сообразил, где он: огромное окно, необычное ощущение упругости и одновременно мягкости под спиной. Пару секунд он приходил в себя, а потом встал и стремительно, как в армии, оделся.
– Уже на службу? – спросонья поинтересовалась жена. – Подожди, я тебе оладушков испеку…
– Спи, Олюшка, спи, – улыбнулся священник. – Сегодня оладушки отменяются.
Попадья подскочила и испуганно вытаращила глаза: впервые за три года замужества ее супруг отказался от оладий. Огляделась и все поняла.
– А дома все-таки лучше, – вздохнула она и принялась одеваться.
– Не надо, – остановил ее священник. – Не провожай.
– А кто окно за вами закроет? – резонно возразила жена.
Отец Василий на миг задумался и кивнул – она была, как всегда, права.
* * *
Когда они спустились вниз, в раздевалку, Андрей Макарович, Санька и все семейство Якубовых было уже на ногах. Женщины принялись было что-то готовить, но и Санька, и Макарыч дружно отказались.
– Мужик, когда голодный, он злее! – раскатисто гоготнул Макарыч. – А нам это сейчас никак не помешает!
Женщины испуганно переглянулись. Этой странной логики они понять не могли. Ни Роман Григорьевич, ни тем более Сереженька никогда из дома голодными не выходили.
Чтобы не сидеть без дела, пока Якубовы перекусывают, бывшие рубоповцы и отец Василий сходили в мастерскую и отыскали там моток тонкого тросика, обрубили зубилом пару кусков, нашли две здоровенные гайки, видимо, оставшиеся после монтажа тренажеров, и два подходящих обрезка труб. Что их ждет впереди, никто конкретно не знал, и хотелось быть готовым к любому повороту событий. А потом все пятеро, один за другим, выбрались через полуподвальное окошко наружу, дождались, когда женщины закроют за ними решетку и окно, и прошли к спрятанной за кустами шиповника машине.
Вокруг царила прекрасная летняя ночь, такая теплая, такая мягкая, такая нежная, что даже и не верилось, что где-то прямо в этот миг совершаются леденящие душу злодеяния, пьяные разборки, убийства и грабежи. Но все обстояло именно так, и, положа руку на сердце, одно из таких, не слишком добрых дел собирались совершить и они.
Отец Василий завел микроавтобус, и через полчаса, промчавшись по пустынным ночным улочкам Усть-Кудеяра, они въехали в Нахаловку и остановились у двухэтажного, покосившегося от времени и черного от сырости барака.
– Это здесь, – негромко произнес Пасюк. – Окно на втором этаже видите?
Священник выглянул. И впрямь, на втором этаже светилось желтым электрическим светом одинокое окошко.
– Шнобель здесь, – сказал Макарыч. – У бабы своей откисает. Здесь и брать будем.
Он повернулся назад и ткнул пальцем в Романа Григорьевича.
– Ты, Рома, оставайся здесь. На крайний случай, если Шнобель выпрыгнет в окно, бей вот этим. – Он протянул оторопевшему Якубову обрезок трубы. – Если сопли жевать не будешь, успеешь, а там и мы спустимся.
– А… это… как же я… – неуверенно начал Роман, и священник еще раз убедился, что Якубов-старший вовсе не тот, кем пытается себя изобразить…
– Не дрейфь, Рома, – похлопал его по плечу Макарыч. – Я же сказал, что это на крайний случай, – он повернулся к младшему. – А ты, Сережа, с нами пойдешь, но сразу не входи, пока я не позову, на площадочке постоишь. Просек?
Якубов-младший неохотно кивнул: будь его воля, он вообще никуда бы не входил. Тихонько открыв дверь, они один за другим вышли из машины и скользнули в темный, пропахший мочевиной и кошачьими фекалиями подъезд.
* * *
Прогнившая деревянная лестница отчаянно скрипела, отцу Василию и Макарычу, как самым тяжелым, приходилось изо всех сил напрягаться и ставить ступни поближе к стене, чтобы сильно не скрипеть. И все равно бесшумно подойти к двери не удалось.
Макарыч легонько тронул разбитую, светящуюся многочисленными дырами в районе замка дверь. Она не открылась, но шатнулась. И тогда Макарыч удовлетворенно хмыкнул и, отойдя на пару шагов, без разбега ударил в дверь своей тяжелой ногой.
Дверь вылетела сразу вся, вместе с замком и обеими петлями, и с грохотом рухнула на пол. Макарыч рванул вперед, а отец Василий и Санька, мешая друг другу, за ним. Они пробежали ярко освещенную желтым электрическим светом, грязную и порядком обшарпанную кухню, миновали почти пустой, если не считать заляпанного, продавленного дивана и покосившегося стола, зал, и все трое дружно завалили в темноту спальни. Макарыч пошарил по стене рукой и щелкнул выключателем.
Голубки лежали в постельке. Женщина хотела завизжать, но Макарыч приложил палец к губам, и она, с отчаянием глянув на лежащего рядом с ней Шнобеля, передумала. Санька прошел к постели, рывком сорвал одеяло, потом, глянув на раздетую женщину, откинул одеяло к ней и потрепал Шнобеля по щекам.
Им сразу стало ясно, почему женщина не завизжала. В этом районе рассчитывать на помощь соседей не приходилось, а Шнобель был никакой. Он был настолько пьяным, что не реагировал ни на свет, ни на звук, ни даже на пощечины.
– И че с ним делать? – повернулся к Макарычу Санька.
– Забирай, – махнул рукой тот. – На природе протрезвим.
Санька подхватил тощего, голого, татуированного с головы до ног Шнобеля, легко перекинул его через плечо, и все дружно протопали в коридор, прохрустели по выбитой двери и, прихватив с собой притомившегося Сережу, проскрипели по расшатанным ступенькам вниз.
* * *
Они вывезли его в огромный усть-кудеярский овраг и начали работу. Санька и Макарыч окунали Шнобеля в огромную, поросшую камышом лужу, опять-таки били по щекам, подвешивали вниз головой, но все было бесполезно. Уголовник время от времени открывал глаза и даже икал, но это было единственное, на что он оказался способен.
– Будем ждать, – хмуро повернулся к товарищам Пасюк. – Я другого выхода не вижу.
Отец Василий глянул на часы: 4.30.
– Есть один человек, – тихо произнес он. – Может помочь. И ехать недалеко.
* * *
Спустя четверть часа микроавтобус остановился у стоящего на самом краю оврага не слишком большого, но с тонким вкусом сработанного коттеджа главного врача районной больницы. Отец Василий вышел из машины, перемахнул через невысокую, художественно сделанную ограду, прошел к дому и позвонил.
– Кого там еще принесло? – раздался через некоторое время недовольный голос хозяина.
– Это я, Костя, открывай! – весело откликнулся отец Василий.
– Мишаня? – удивился старинный друг. – Какого черта?!
Дверь открылась, и Костя, схватив священника за рукав, затащил его в дом. – Ты что, Миша, обалдел?! – с выпученными от ужаса глазами накинулся на него главврач. – Ты хоть в курсе, что менты тебя по всей области ищут?! Что ты там еще натворил?!
– Ты знаешь, Костя, я еще и сам не во всем разобрался, – печально улыбнулся священник.
– «Хвоста» за собой не привел? – озабоченно покосился в окно главврач. – Что это за машина?
– Это со мной. Слышь, Костя, дело у меня к тебе…
– Какое? – насторожился главврач. – Спрятать я тебя, конечно, могу, но ты же сам понимаешь, сколько веревочке ни виться…
– Мне товарища нужно срочно отрезвить, – словно и не слышал щедрого дружеского предложения отец Василий. – И причем срочно.
Костя задумался. Священник знал, что у холостого, пьющего главврача наверняка лежит в доме весь «джентльменский набор» – порошки, бальзамы и, разумеется, все нужное, чтобы поставить системку и промыть человеку пораженную алкоголем кровь.
– Это действительно так срочно, чтобы заниматься этим прямо сейчас и у меня дома? – вздохнув, спросил Костя.
– Во как срочно! – провел пальцем по горлу священник.
– Веди, – кивнул главврач.
* * *
Голого, испачканного в тине и грязи Шнобеля занесли в дом, и Костя принялся работать. Первым делом он что-то Шнобелю вколол и, когда тот открыл глаза, залил ему в глотку растворенный в воде порошок и бегом, вместе с Санькой потащил его к унитазу.
Никогда еще отец Василий не видел, чтобы человека так полоскало. И, судя по духану, который распространился по всему коттеджу, они прошли все уровни один за другим: желудок, тонкий кишечник и так далее по списку, вплоть до прямой кишки. Шнобель рычал, рыдал, охал, стонал, истекал слюной и слезами, но остановиться не мог.
Время от времени Костя отрывал татуированного пациента от унитаза, с помощью Макарыча и Саньки силком поил каким-то раствором, затем вливал ему в глотку очередную порцию рвотного, и процесс набирал новую, поистине вулканическую силу.
Когда этот этап завершился, главврач распорядился перенести изнемогшего Шнобеля в холл, уложил на половичок, поставил систему, а когда и этот раствор был введен в отравленный алкоголем организм, поднял на Макарыча глаза.
– Тонизирующее колоть?
– А чего это даст?
– Будет бодрым и веселым…
Рубоповец заглянул в смертельно усталые глаза совершенно сломленного этой пыткой уголовника и отрицательно покачал головой.
– Не-е, спасибо, не надо. Тоника я ему и сам пропишу, если понадобится.
* * *
По большому счету, Макарыч оказался прав. Шнобелю было невероятно тяжело, и это было прекрасно. Потому что в таком состоянии выведать, кто дал ему задание заказать Саньку, было несложно – только надави.
Они снова выехали к оврагу, спустились вниз и остановились в густых зарослях кривого и мелколистого вяза. Макарыч и Санька волоком протащили Шнобеля к корявому сухому стволу и бросили на землю.
– Ну что, Шнобель, колоться будем? – насел на уголовника Макарыч, постукивая по ладони скрученным в жгут тонким тросиком. – Или тебя обработать для начала?
Бедолага глянул в звездное летнее небо с такой смертельной тоской, что отцу Василию стало не по себе.
– Чего ты хочешь, Макар? – хрипло спросил он.
– Правду, – усмехнулся рубоповец. – Правду и только правду.
Шнобель сглотнул, бросил затравленный взгляд на стоящего неподалеку Романа Григорьевича и шмыгнул большим, крупнокрапчатым носом.
– Сигаретку бы мне, начальник, – попросил он; получив сигарету и прикурив, сел прямо на землю и поджал под себя ноги по-турецки. – Короче, начальник, дочку якубовскую Жирафу Гравер заказал…
Мужики остолбенели. Они и сами не догадались бы задать вопрос, на который так легко ответил уголовник.
– Я в этом деле чисто посредником был, – с трудом сплюнув, продолжил Шнобель. – Чтобы Граверу самому не светиться…
– А зачем ему это? – оторопело спросил Макарыч.
– Мне это без разницы, начальник, – пожал татуированными плечами Шнобель.
Макарыч посмотрел на Саньку, тот на Романа, а Роман на священника. Дельце поворачивалось круто.
– А что Гравер за это обещал? – поинтересовался Санька.
– Почему «обещал»? – затянулся сизым дымом Шнобель. – Он реально сделал…
– И что он сделал?
– Братишку моего из сизо вытащил. А уж с Жирафом я сам перетер.
Макарыч поперхнулся. Получалось так, что Гравер не только из областного УВД без проблем вышел, так еще и на районном уровне кое-что решил. Он не мог в это поверить. И тем не менее это был неоспоримый факт.
– Все. Больше я ничего не знаю, – затушил сигарету Шнобель. – Остальное Жираф сам делал.
Санька подошел к нему и сел на корточки напротив, глаза в глаза.
– А кто меня заказал? – прямо спросил он.
– А ты кто? – удивился Шнобель.
– Я Мальцев, лейтенант из РУБОПа.
Вот тут настала пора поперхнуться Шнобелю.
– Блин, лейтенант, извини, я не знал, что так получится! – плаксиво затянул он, справедливо полагая, что рубоповцы еще могут попустить ему кражу дочки предпринимателя, но покушение на своего не простят ни в жисть.
– Ты сопли не мотай! – осознанно подтверждая дурную репутацию РУБОПа, залепил ему пощечину Санька. – Ты рассказывай!
– Так Гравер все это! – всхлипнул и вытер кровь с губы Шнобель. – Кто ж еще? Я только с ним работаю…
– А почему ты Сережу от ОБНОНа отмазать обещал? – поинтересовался Санька. – Ты-то какое отношение к Мещерякову имеешь?
– Так… это… никто его отмазывать и не собирался, – шмыгнул носом Шнобель. – Гравер сказал, ты пообещай, пацан все сделает… А мы его потом штриханем и концы в воду, чтобы, типа того, не трепанулся шланг…
Санька поднялся с корточек и выразительно посмотрел на Сережу. Тот был белее снега. А священник подумал, что вот она отгадка того, почему Гравер приговорил Сережу – вовсе не за сотрудничество с ментами, про сотрудничество Гравер всегда знал; это была красиво обставленная попытка ликвидации ненужного свидетеля и одновременно неудачливого исполнителя покушения на лейтенанта Мальцева.
– Спроси-ка у него, где Гравера найти, – посоветовал отец Василий, но Шнобель покачал головой и истово, размашисто перекрестился.
– Блин, братаны, вот вам крест, не знаю! Гравер нигде подолгу не живет, все время на ходулях!
Мужики переглянулись. Это было похоже на правду.
– Ладно, Шнобель, живи, – протянул Макарыч и направился к машине.
– А как же я?! – встревожился голый уголовник. – Че, мне так и чапать без ничего до самой Нахаловки? Вы ж меня из постели взяли!
– Держи! – кинул ему из машины промасленную тряпку Санька. – И скажи спасибо, что жив.
– Базара нет! – шмыгнул Шнобель. – Премного благодарен! – И принялся обматывать тряпку вокруг бедер.
* * *
Новости не вдохновляли. Получалось так, что Романа пас и все время подставлял Гравер. Вопрос – зачем? Саньку заказал тоже Гравер, и снова без видимой причины! Все понимали, что так не бывает, и ясно видели: именно так и произошло.
– Надо Гравера искать, – нарушил тишину Санька.
– Без сопливых знаю, – хмуро отозвался Макарыч. – Вот только где?
– Слышь, Андрей Макарыч, – развернулся за рулем отец Василий. – Ты сам говорил, что здесь без ребят из области не обошлось…
– Ну, говорил, – вздохнул рубоповец. – И что мне теперь, все областное УВД перетряхивать, чтобы эту крысу найти?
Священник задумался. Если хорошенько все обмозговать, какое-то решение найти всегда можно и даже «крысу» отыскать, вот только времени на это у них не было.
– Хватит думать, мужики, – вставил свои «пять копеек» Санька. – Давайте-ка лучше транспорт поменяем. От этой машины так и так избавляться надо: слишком приметная, а возле прежнего граверовского лежбища «жигуленок» отца Василия стоит.
Предложение было дельное, и отец Василий тронул микроавтобус вперед и, осветив фарами и обогнав полуголого, торопливо семенящего назад, в Нахаловку, Шнобеля, выехал на шоссе, а затем и на мост через овраг. Теперь путь лежал в Вишенки.
* * *
«Жигуленок» стоял там, где отец Василий его и оставил. Мужики вышли, и только священник хотел отогнать микроавтобус за гаражи, как Санька поднял руку.
– Смотрите, – жарким шепотом произнес он.
Отец Василий присмотрелся, но ничего не увидел.
– Там кто-то есть, – уверенно заявил бывший рубоповец и ткнул рукой в направлении бывшего лежбища Гравера. – Я точно видел: там кто-то прикуривал…
– Значит, пошли проверим, – хмыкнул Макарыч. – Чего гадать?
Санька скользнул вперед. За ним пристроился Макарыч, а уж за ними пошел и священник, оставив позади себя нерешительно топчущихся на месте отца и сына Якубовых. Все трое проникли в уже знакомый проем в недомонтированном ограждении и прошли в открытую Санькой все тем же способом, при помощи ножа, дверь.
Внутри было темно и тихо. Отец Василий осторожно двинулся вслед за рубоповцами, легонько касаясь пальцами шершавой стены. И через пару десятков шагов он понял: Санька прав – здесь кто-то есть; по крайней мере, он уже слышал чьи-то голоса. -… сказал, дело сделано, – раздался негромкий голос.
Они подошли к проему, за которым находился холл, и приостановились.
– Заметано, – отозвался второй. – Ты Граверу скажи, что я тоже все сделаю. Без проблем.