Северов Павел. Морские были

утратил силу... Я не знаю, какое решение примет командор Роулей, но
если бы я был на его месте... - Капитан Корбет отпил несколько
глотков, потом закурил и заключил решительно: - Я отпустил бы вас. Да,
отпустил. Я вам поверил бы на честное слово...
- Благодарю, - сказал Головнин, подумав, что капитан ведет себя
слишком уж театрально.
- Но я не могу этого сделать, - вздыхая заключил Корбет. - Я
только подчиненный. Я не могу иначе рассматривать ваше судно, как
военное судно неприятельской державы. И я не могу позволить, чтобы вы
поднимали российский флаг. Это было бы оскорблением моему королю: в
английской военной бухте и вдруг неприятельский флаг! Вы можете
оставить вымпел, это будет означать, что судно еще не объявлено
призом...
- Еще не объявлено! - повторил Головнин. - Значит, вы
рассчитываете, что командор вынесет решение...
- О нет! Я не предвосхищаю событий, - поспешил с заверениями
Корбет. - Когда командор ознакомится с вашей инструкцией...
- Она была написана по-русски...
- Что ж, это не препятствие! У нас проживает здесь человек,
приехавший из Риги... Он отлично читает по-русски...
- Я говорю: она была написана. В настоящее время ее уже нет.
- Где же... инструкция?
- Я ее сжег.
- Зачем?
- Чтобы вы не узнали ее содержания. Когда мне объявили, что шлюп
считается задержанным, я счел своим долгом уничтожить инструкцию.
Однако меня нисколько не страшат последствия этого поступка.
Чуть приметно улыбаясь, Корбет спросил:
- Но вы хотели знать, сможем ли мы прочитать документ, написанный
по-русски? Надеюсь, именно поэтому вы сообщили, что инструкция
написана на вашем языке?
Головнин тоже улыбнулся.
- Да, это очень важно, капитан. По крайней мере, у вас не будет
причины задерживать шлюп из-за отсутствия человека, который пользуется
вашим доверием и который сможет прочитать документы, изложенные на
русском языке. У меня есть бумаги, доказывающие, что шлюп "Диана"
следует на северо-восток только с целью открытий.
- Оказывается, мистер Головнин, вы дипломат! - удивленно
проговорил Корбет и громко засмеялся, хотя глаза его попрежнему
смотрели из засады. - Так ловко выпытали у меня, простака, что у нас
имеется переводчик! - И уже без видимой связи с предыдущим спросил: -
Скажите, на Аляске, куда вы идете для открытий, если, конечно, верить
вам на слово, говорят, очень суровый климат? Я читал о путешествиях
Джемса Кука, - он побывал в тех краях...
- Раньше его побывали там русские - Чириков и Беринг...
- Разве? Очень интересно... Все же вы рискуете. Ведь пушнина не
терпит соленой воды. Вам следовало бы поближе спуститься к тропикам,
чтобы уйти от штормов северо-востока. О, я знаю, что значит район
снежных штормов! Я побывал за Южным Полярным кругом...
- Вы даете совет, капитан? Благодарю... Недавно я тоже побывал
южнее мыса Горн. Однако мы не собираемся перевозить пушнину. Это дело
коммерческих кораблей. Если бы наше судно было коммерческим, вы могли
бы захватить его как приз.
Капитан Корбет заметно помрачнел.
- Очевидно, вы подумали, мой друг, будто я добиваюсь от вас
косвенного признания? Не все ли равно для меня - коммерческий это
корабль или военный?
- Это корабль русской географической экспедиции. И потом, о каких
косвенных признаниях может идти речь? Вы не следователь, я - не
подследственное лицо...
Капитан Корбет громко выразил одобрение:
- Это - слова мужчины!.. Так выпьем же за наши славные дела у
Тулона! Прочь все условности, - здесь встретились два боевых
товарища!..
Вскоре они простились у площадки трапа. "Диана" стояла совсем
близко: отсюда можно было видеть все, что происходило на ее палубе.
Там шла обычная корабельная жизнь: матросы чинили снасти, скребли и
мыли надстройку бака, судовой повар чистил большой медный таз...
Только английский лейтенант, одинокий и скучный, медленно бродил в
стороне от других.
А вокруг шлюпа попрежнему сновали лодки, переполненные
вооруженными английскими матросами.
- Между прочим, я забыл сообщить вам, мой друг... - сказал
Корбет. - При малейшей вашей попытке к бегству на вас обрушится огонь
всех береговых и корабельных батарей... Таково распоряжение моего
начальства. Кстати, сегодня замечательная погода, не правда ли?
- Благодарю вас за отличный обед, - ответил Головнин с усмешкой.
- Мы, русские моряки, знаем толк в гостеприимстве. Еще раз я убедился,
что англичане не забывают своих друзей.
Уже со шлюпки капитан "Дианы" заметил: холеное лицо Корбета
побагровело. Но что переживал он, - чувство стыда, смущения или злобы,
- Головнин не мог понять.

Через несколько дней шлюп был переведен в дальний глухой угол
бухты. Выход в океан охраняли береговые батареи и корабли английской
эскадры. Для астрономических наблюдений Головнин нанял на самом берегу
старый, расшатанный ветрами дом. Сюда перенесли со шлюпа хронометры и
другие инструменты. Мистер Роулей теперь окончательно успокоился: без
хронометров Головнин не попытается бежать, и наблюдение за пленниками
значительно облегчалось.
Обсерватория, созданная Головниным на берегу для проверки
хронометров, вскоре привлекла внимание английских капитанов. Они
нередко просили капитана "Дианы" проверить и их хронометры. Головнин
охотно соглашался: времени свободного было много, а за работой оно шло
неприметней. Впрочем, уже как будто приближался день их освобождения:
в Капштадт из Англии прибыл шлюп "Рес-Горс". Головнин считал, что с
этим судном должно прибыть решение английского правительства
относительно дальнейшей судьбы "Дианы", - ведь запрос об этом уже
давно был отправлен в Лондон. И капитан поспешил в Капштадт к адмиралу
Барти.
Адмирал не заставил Головнина томиться в приемной. Подтянутый
адъютант доложил о прибытии русского моряка и тотчас распахнул дверь.
В просторном кабинете оказалось не менее тридцати офицеров. Они сидели
у круглого стола, стояли отдельными группами, трое склонились над
бумагами, которые просматривал Барти...
Головнин подошел к столу. Адмирал поднял лысую голову, отодвинул
бумаги и поспешно встал.
- Мне очень приятно, мистер Головнин, познакомиться с вами. Я
знаю о вашей доблестной службе в английском флоте. Как самочувствие?
Нравится ли вам Капштадт?
- Признаться, я достаточно насмотрелся на этот город, - сказал
Головнин. - Я предпочел бы югу северные широты...
Адмирал громко засмеялся.
- Должен сказать вам, капитан, что климат этих мест считается
отличным. Надеюсь, вы ни в чем не испытываете нужды?
- Я хотел бы знать, каковы ваши намерения в отношении шлюпа
"Диана" и его экипажа?
Барти приподнял острые плечи. Сухое старческое лицо выразило
удивление.
- Намерения самые доброжелательные. Вам, вероятно, известно, что
наша эскадра, блокировавшая французские острова, недавно сильно
потерпела от бури. Вчера сюда прибыло для ремонта несколько кораблей.
Вам следует дать распоряжение, чтобы ваши матросы приняли участие в
ремонтных работах. Это, конечно будет оплачено и отразится на
снабжении вашего экипажа.
- Нет, я не сделаю такого распоряжения, - сказал Головнин. -
Корабль, отремонтированный на мысе Доброй Надежды, может очутиться в
Балтийском море и вести операции против России. Если бы мои матросы
приняли участие в этих работах, значит, они помогали бы противникам
России.
- Мне думается, в вашем положении с такими подробностями не
следовало бы считаться, - заметил Барти. - Один из ста шансов, что
корабль, отремонтированный вашими матросами, окажется на Балтике.
- Даже если бы это был один шанс из тысячи, - сказал Головнин. -
Мы ни за что не согласимся помогать противнику.
И снова старческое лицо Барти выразило удивление, которое тут же
сменилось тем благостным смирением, которое обычно бывает написано на
лицах иезуитов.
- Мне очень жаль, капитан, что я не могу вас порадовать
каким-либо распоряжением моего правительства относительно "Дианы".
Придется вам еще подождать. Но вы можете быть уверены в моем
неизменном к вам расположении. А сейчас я вынужден извиниться, так как
срочно должен осмотреть новый сигнальный пост...
В расположении адмирала Головнин убедился в тот же день, едва
возвратился на "Диану". Здесь его уже ждал английский морской офицер,
только что прибывший из Капштадта. Очевидно, Барти послал его вслед за
Головниным, и офицер обогнал капитана в дороге. Хмурый долговязый
детина с тяжелой челюстью и подслеповатыми глазами, он пристально
всмотрелся в лицо капитана и резко отчеканил заранее подготовленные
фразы:
- По распоряжению адмирала сэра Барти вы должны дать письменное
обязательство о том, что не предпримете попыток оставить Саймонстаун
до соответствующего приказа из Англии. Если вы откажетесь выдать такое
обязательство, команда и офицеры будут отправлены на берег, как
военнопленные, а шлюп займет английский караул. Кроме того, сэр Барти
распорядился, чтобы все паруса на шлюпе были отвязаны и судно
обязательно стояло на двух якорях.
- Возможно, сэр Барти распорядился и в отношении снабжения моего
экипажа? - спросил Головнин.
Офицер усмехнулся:
- Было бы очень странно, если бы адмирал стал составлять для вас
меню...
- Но будет еще более странно и дико, если мои люди окажутся
вынужденными голодать.
- Впрочем, сэр Барти сказал, что ваши люди могут работать и
получать питание.
Головнин внимательно посмотрел на него.
- Мы не страшимся ваших пушек. Можете быть уверены, что нас не
устрашит и голод.
Получив письменное обязательство, офицер отбыл на берег. Провожая
его взглядом, Головнин сказал:
- Да, Англия не забывает своих друзей...

Плен был особенно тягостным из-за неопределенности, в которой все
время находилась команда "Дианы". Какое решение примет английское
правительство?
Барти на записку Головнина о том, что на судне окончился
провиант, не ответил. На второе, уже резкое, настойчивое письмо он
прислал ответ только через две недели, - несколько любезных фраз с
пожеланием доброго здоровья. Это было издевательство.
Капитаны голландских кораблей, с которыми Василий Михайлович
познакомился здесь и подружился, не скрывали своего возмущения
поступками адмирала.
- Никто не посмеет упрекнуть вас, мистер Головнин! Барти
заставляет вас бежать, он грозит вам голодной смертью...
Возможно, были среди этих людей не только доброжелатели. Ни на
минуту Головнин не забывал об осторожности. Обычно он отвечал
сокрушенно:
- У меня нехватит провизии даже на неделю пути...
Но вечерами он пристально вглядывался в горизонт, вслушивался в
плеск зыби. Хотя бы надвинулись тучи, хотя бы грянул шторм! Погода,
как нарочно, стояла ясная, тихая, ночи лунные. Пытаться уйти в такую
погоду в океан было бы безрассудно...
Монотонным печальным звоном корабельные склянки отсчитывали часы;
сменялись вахты, приходили и уходили иностранные суда, маршировала на
берегу английская морская пехота... Одна за другой проходили недели.
В апреле исполнился год с того памятного дня, когда шлюп вошел в
Саймонстаун. Уже наступил май... Пестрые ракушки и зеленоватые
водоросли густо покрывали подводную часть шлюпа, как обычно покрывают
обломки затонувших кораблей...
Как-то вечером в середине мая внезапно подул желанный норд-вест,
и небо закрыли тяжелые тучи.
Головнин вышел на палубу, осмотрелся. Близко чернел смутной тенью
адмиральский фрегат. Еще днем Василий Михайлович приметил, что паруса
на нем не были привязаны. Большие военные корабли, стоявшие на якорях
несколько дальше, еще ремонтировались, они не могли пуститься в
погоню. Оставалась еще одна опасность: у входа в бухту курсировали два
неизвестных судна, которые могли оказаться английскими военными
кораблями. Впрочем, об этой опасности долго раздумывать не
приходилось: если будет погоня, значит будет и бой.
Он кликнул Рикорда.
- Сейчас уходим, - сказал Головнин. - Вызвать всех наверх...
Пусть все незаметно расположатся на палубе. Соблюдать полнейшую
тишину... Мы выйдем из бухты под штормовыми стакселями. (Стаксель -
косой треугольный парус.)
- Есть! - радостно воскликнул Рикорд и, словно самого себя
уверяя, добавил тихо: - Я верю в счастье...
Ровный норд-вест вскоре сменился шквалом. Белые гребни волн
звонко ударили в борт шлюпа. Рваные тучи спустились до верхушек мачт;
сырой туман окутал всю бухту и берег. Именно о такой погоде мечтал
Головнин. Однако в эту минуту, когда окончательно решалась судьба
всего экипажа, голос его прозвучал по-будничному спокойно, так, будто
слова команды были самыми обычными, повторенными уже много раз:
- Рубить канаты...
Он слышал короткий, приглушенный звук. Потом ощутимо дрогнула
палуба, и под напором ветра судно медленно двинулось к середине бухты.
С небольшого баркаса, что стоял на якоре в тридцати метрах от
"Дианы", усиленный рупором голос прокричал то ли в изумлении, то ли в
испуге:
- Они уходят!.. Эй, на "Резонабле"!.. Пленные пытаются бежать!..
Головнин оглянулся на адмиральское судно. Сквозь клочья тумана он
отчетливо видел, как там замелькали трепетные огни, по сигналу тревоги
английские матросы бросились к пушкам. Пусть будет, что будет!
Порывистый ветер, казалось, стремился сорвать штормовые стакселя.
"Диана" шла все быстрее, смутные силуэты английских кораблей возникали
и таяли то с правого, то с левого борта...
Этот самый опасный участок пути, где столкновение с каким-нибудь
судном казалось неизбежным, Головнин изучал в течение многих дней.
Выйти из бухты или провести в нее судно Головнин смог бы теперь в
любую погоду в самую темную ночь. Но корабли, приходившие в бухту,
часто сменяли места стоянок. Перед вечером, пристально осматривая
знакомые очертания бухты в подзорную трубу, Головнин старался
запомнить местоположение судов. Если бы сейчас ему пришлось нанести на
карту бухты тридцать или сорок точек, где брошены якоря, он сделал бы
это в течение минуты и без ошибки. Однако некоторые суда могли
переместиться, и дозорные могли не увидеть стоящий на пути корабль...
Прямо перед "Дианой" внезапно вырисовывается черная тень... Это -
корабль. Остались минуты, и шлюп протаранит неизвестное судно.
Головнин сам хватается за спицы штурвала.
- Лево на борт!..
Черный силуэт проносится у самого борта "Дианы"...
На какие-то секунды в просвете, меж рваных туч, открылись угрюмые
высоты берега, - это был знакомый мыс. А дальше открывался безбрежный
простор океана. Какое это счастье, - после бесконечного мучительного
плена опять услышать гул океана!
До самого рассвета ни один человек на шлюпе не сомкнул глаз.
Утро было ясное, небо светлое, безоблачное. Стремительно
проносясь вдоль борта, играли волны. Ветер порывисто наполнял паруса.
И был он острым и сладким, этот ветер свободы, которым так жадно
дышали моряки.

...В малом офицерском салоне "Дианы" вот уже третий день было
шумно и весело. Со всех кораблей - военных, купеческих, промысловых, -
что стояли в Петропавловской гавани, на Камчатке, за эти три дня на
шлюпе побывали гости. Были среди них флотские офицеры, шкиперы
промысловых судов, вечно странствующие купцы, простые матросы... Не
только начальство этого бревенчатого городка, вставшего форпостом
России на берегу Тихого океана, являлось на "Диану" с торжественным
визитом. Шли сюда грузчики гавани, рыбаки, охотники, - все, до кого
дошла весть о возвращении корабля, который уже давно считался
погибшим...
Многие из новых знакомых Головнина в Петропавловске
предсказывали, что он обязательно будет вызван в Петербург для доклада
министру. Однако такого распоряжения не поступило. Молчание столицы
Головнин приписывал прежде всего почтовой службе, - даже самые срочные
депеши путешествовали с Камчатки в Петербург долгие недели.
Только в следующем, 1810 году Головнин получил распоряжение об
очередном рейсе. Теперь ему предстояло повторить путь славных русских
мореходов Чирикова и Беринга на Аляску, путь, правда, уже освоенный
русскими моряками, но от этого не ставший менее суровым.
Особенно запомнилась в этом походе Головнину встреча с главным
правителем Русской Америки Барановым, человеком огромных
организаторских способностей, волевым и энергичным. Баранову было за
шестьдесят лет, однако он оставался попрежнему неутомимым
исследователем Аляски, попрежнему странствовал по горам Кадьяка, по
тундре и лесам, изучая этот суровый край.
В доме его, на Кадьяке, Головнин залюбовался собранием редких
картин, рисунками и чертежами кораблей, редкими книгами о путешествиях
и открытиях - любимыми книгами Баранова.
Вечерами, когда в уютной горнице был едва различим гул океанского
прибоя, они подолгу беседовали об этой дальней, открытой и обжитой
русскими стороне, о сказочных, еще не тронутых богатствах просторов и
недр Аляски, о близком будущем ее...
С чувством печали покидал Василий Головнин далекую, но родную
заморскую сторону, где селения носили русские имена, где жили русские
люди.
Из-за позднего времени Головнин не дошел до Охотска. "Диана"
вторично зимовала на Камчатке. Команда своими силами ремонтировала
шлюп, чинила снасти. А в начале апреля Головнин получил из Петербурга
предписание морского министра, который повелевал капитану "Дианы"
произвести точнейшее описание Алеутских и Курильских островов, а также
описать Шантарские острова и Татарский берег до Охотска.
В предписании было указано, что Адмиралтейств-коллегия и
Адмиралтейский департамент посылают Головнину подробную инструкцию,
касающуюся возложенного на него задания... Когда же может прийти на
Камчатку эта инструкция? Пожалуй, только к осени... Ожидать ее значит
утратить самое дорогое для исследований время - лето и, чего доброго,
снова зазимовать на Камчатке.
Капитан приказал готовиться в путь.
В конце апреля команда прорубила в гавани лед и вывела шлюп в
Авачинскую губу. Четвертого мая "Диана" покинула Камчатку...
Только теперь для Головнина наступал тот желанный период
исследований и открытий, о котором он столько мечтал.
Уходя на Курилы, Головнин знал, что это плавание не обещает быть
безопасным. Еще совсем недавно русские морские офицеры Хвостов и
Давыдов были вынуждены силой оружия отстаивать исконные русские права
на Южный Сахалин и Курильские острова, где японские браконьеры не
только уничтожали ценного пушного зверя, ловили рыбу, вырубали леса,
но и строили крепости и держали под ружьем целые гарнизоны.
Какие события произошли на южных Курильских островах после
отважного похода Хвостова и Давыдова в мае 1807 года? Возможно,
японские захватчики снова возвратились?
Рейс "Дианы" имел, однако, самый мирный характер. Головнин решил
ни в коем случае не вступать в споры с японцами, даже в том случае,
если те опять осмеливаются селиться и промышлять на русской земле -
Курильских островах. Он думал только об успешном выполнении большого и
важного для науки задания. Немало знаменитых мореходов уже пытались
положить на карту всю Курильскую цепь. Из-за туманов, шторма и сильных
течений никому из них - ни Лаперузу, ни Гору, ни Сарычеву, ни
Браутону, ни Крузенштерну - полностью осуществить это не удалось.
Карты Курил попрежнему были путаны и противоречивы. Моряки "Дианы"
должны были окончательно и точно определить положение всей цепи.
Шлюп медленно блуждал меж рифов и скал, в проливах, похожих на
ущелья, боролся с могучими течениями, с холодными шквалами, внезапно
налетавшими с Охотского моря, или долгими часами осторожно пробирался
в тумане, где ему поминутно грозила опасность разбиться на камнях.
Один за другим ложились в четких очертаниях на карту острова
Расшуа, Ушисир, Кетой, Симусир, Чирпой...
Курилы приветливо встречали русских моряков, подносили им
подарки.
Вскоре "Диана" приблизилась к острову Итуруп. Головнин решил
пополнить здесь запасы продовольствия и приобрести дрова.
На берегу виднелись какие-то строения и байдары. Они
принадлежали, конечно, курилам. Встреча с этими людьми могла быть
очень полезной. Курилы подробно рассказали бы об острове. Уже вблизи
берега Головнин приказал отдать якорь. Он кликнул штурманского
помощника Новицкого и, указав на берег, приказал спустить шлюпку.
- На всякий случай возьмите с собой четверых вооруженных
матросов. Но при встрече избегайте малейшей грубости. По возможности
подробно расспросите у курилов об острове.
Неожиданно появился мичман Мур. После побега из Саймонстауна он
всячески старался заслужить доверие капитана, даже прислужничал и
лебезил, и Головнин уже собирался было списать его в Петропавловске со
шлюпа, но Мур показался таким растерянным и жалким, так слезно
упрашивал, что Василий Михайлович переменил решение.
- Хорошо, - сказал он. - Я постараюсь проверить вас на серьезных
заданиях.
Мур поговаривал иногда, будто он с нетерпением ждет этих
серьезных заданий. Теперь он заметно взволнованный стоял перед
Головниным.
- Посмею обратиться, господин флота капитан... и просить вашего
разрешения отправиться вместе со штурманским помощником Новицким в эту
разведку...
- А что же? Пожалуй... - согласился Головнин.
Шлюпка отвалила от борта "Дианы" и быстро понеслась к селению. На
низком берегу, видно было, засуетились люди. Они сдвинули на воду
большую байдарку и отправились наперерез шлюпке.
- Или это приветливая встреча, - в раздумье заметил Рикорд, - или
опасность.
- Спустить еще одну шлюпку! - приказал Головнин. - Мичман
Якушкин, вы отправляетесь со мной. С нами - четыре вооруженных гребца.
- Разрешите мне... - отозвался Рикорд.
- Нет, вы замещаете на шлюпе командира.
Берег, казавшийся близким, по мере движения шлюпки как будто все
время отдалялся. Оглянувшись на корабль, Головнин увидел, что "Диана"
выбрала якорь и осторожно следовала вглубь залива.
Но куда же делись Новицкий, Мур и четыре сопровождавших матроса?
Шлюпка их лежала на берегу, а моряков не было видно.
Головнин направил шлюпку в узенькую бухточку и первым ступил на
берег.
Поднявшись на вал гравия, нагроможденного прибоем, Головнин
увидел на пологом откосе лагерь матерчатых палаток. Новицкий и четыре
матроса стояли на плоском выступе каменной плиты, держа оружие под
руками, видимо, готовые к бою. Неподалеку от лагеря, у самого вала,
капитан увидел мичмана Мура. Прямо перед ним на расстоянии в три шага
стоял маленький бронзоволицый японец в длинном халате, с двумя кривыми
саблями. Около двух десятков японских солдат, защищенных латами и
вооруженных саблями, держали ружья на изготовку, словно ждали команды
своего начальника. В воздухе чувствовался острый запах серы... В руках
японских солдат дымились зажженные фитили.

Летом 1810 года с тринадцатого Курильского острова - Расшуа - к
Итурупу вышла большая байдара, на которой находилось пятнадцать
человек - семеро мужчин, шесть женщин и двое детей.
Груз на байдаре был невелик: несколько десятков шкур морской
выдры, нерпичьи и тюленьи кожи, небольшой сверток лисьего меха и
бережно упакованные орлиные крылья и хвосты.
Это была группа охотников-курилов, русских подданных, и плыли они
на юг в надежде встретить на каком-либо из островов японское селение,
чтобы променять свои товары на рис, халаты, табак...
Особенно ценным товаром курилов были орлиные хвосты и крылья, -
щеголи-самураи украшали этими перьями свои стрелы.
Японские селения на гряде то возникали, то исчезали; прочно и
надолго японцы здесь не обосновывались, - они отлично знали, что
самовольничали на чужой земле.
Небольшое такое селение охотники заметили в заливе на острове
Итуруп. Курилы еще издали стали показывать свои товары. Потом уже
безбоязненно они высадились на берег.
Около сотни японских солдат с ружьями и обнаженными саблями в
руках, рассыпавшись цепью, окружили охотников, отрезав им путь к морю.
Маленький японский офицер приказал отвести курилов в тюрьму. Из
крикливой речи японца охотники поняли только одно: они - русские
подданные, поэтому офицер считает себя вправе казнить их или миловать,
отпустить на волю или держать в тюрьме.
Целый год охотники вместе с женщинами и детьми находились в
темном сыром бараке, получая в пищу солдатские объедки.
Примерно раз в неделю офицер вызывал кого-нибудь из пленников и
задавал одни и те же вопросы:
- Вы - русские разведчики? Вы пришли на остров, чтобы донести о
нас русским? Вы взяли с собой женщин и детей, чтобы не вызвать наших
подозрений? А где находятся русские морские офицеры Давыдов и Хвостов?
Этого вы не знаете? Ну что же, можете умирать медленной смертью, если
не хотите отвечать.
От холода, голода и цинги умерло уже трое мужчин и три женщины.
Наконец офицер вызвал всех пленников из барака, велел им стать на
колени и сказал:
- Я не могу оживить тех, что умерли. Такова их судьба. Я не могу
возвратить вам ваших товаров, - они давно уже проданы. Такова судьба
этих товаров. Но я дарю вам свободу, возвращаю байдару и еще дарю
мешок рису. Ступайте домой и благодарите судьбу...
В океане бушевал шторм. Курилы сидели на берегу на черных
холодных камнях, с надеждой вглядываясь в морскую даль. Временами
ветер стихал, но тогда над океаном ложился плотный туман. Так
проходили дни.
Утром в середине июня проглянуло солнце, и с первыми признаками
долгожданной погоды над ясной линией горизонта курилы увидели силуэт