Северов Павел. Морские были

надежда на северный ветер: если южный передвигал льды к полюсу, то
северный погонит их на юг.
Еще в течение нескольких дней отряд не утрачивал связи с
кораблем. Ежедневно вдогонку за Альбановым пускался на лыжах с
кем-нибудь из матросов неутомимый китобой Денисов. Брусилов не посылал
его в эти опасные походы, китобой навещал отряд по доброй воле. Он
приносил то горячую пищу, то запасную лопату для расчистки снега, то
какую-нибудь мелочь - спички, иголки, записную книжку, карандаш, - все
время ему казалось, будто Альбанов что-то забыл при сборах в дорогу.
Расстояние в тридцать-сорок километров нисколько не смущало
Денисова. С радостью и изумлением встречая китобоя, матросы иногда
спрашивали у него откровенно:
- Может быть, ты просто издеваешься над нами? Вон сколько мы уже
прошли, а ты все время тут как тут...
Денисов смеялся и говорил весело:
- Еще на Земле Оскара обязательно догоню!..
Альбанов только покачивал головой:
- Не удивлюсь, если и на острове Рудольфа ты появишься...
Штурман любил этого энергичного, сильного, веселого человека.
Полуукраинец, полунорвежец, Денисов с тринадцатилетнего возраста
скитался по всем морям и океанам мира. Мальчишкой бежал он из дому от
мачехи в трюме какого-то корабля в Африку, плавал юнгой и матросом
вокруг света, охотился на китов в Антарктике, около Южной Георгии,
наконец поселился в Норвегии, женился, снова служил на китобойных
судах, уже гарпунером. Но в каких бы странах он ни был, какими бы
красотами востока или юга ни любовался, одна страна звала его
настойчиво и властно - родина, Россия. Узнав, что "Св. Анна"
снаряжается для промысла китов на севере, Денисов оставил свой дом и
все дела, и прибыл к Брусилову.
Матросам он иногда говорил:
- Зарабатываю я теперь, правда, меньше, чем у норвежцев, но ведь
я дома! Вот что главное - дома!
В половине апреля, когда уже даже с самых высоких торосов "Св.
Анну" невозможно было различить в белесой мгле, визиты Денисова
прекратились.
Альбанов заметил, что спутники его стали молчаливее, задумчивее.
Стараясь ободрить их, он говорил:
- Движемся мы, действительно, медленно, но вот уже скоро начнутся
полыньи, тогда мы помчимся на каяках, - любо-дорого будет мили
отсчитывать! Терпение, до свободной воды не так уж далеко...
На одиннадцатые сутки пути три матроса - Шабатура, Пономарев и
Шахнин, смущенно опустив головы, подошли к штурману. Альбанов сразу
понял, что произошло.
- Устали? - спросил он сочувственно. - Но ведь я и не обещал вам
легкой дороги.
Ковыряя носком сапога снег, Шахнин проговорил угрюмо:
- Георгий Львович уверял, что дня через четыре земля покажется.
Где же она, Земля Оскара?
Альбанов невесело усмехнулся:
- Об этом и я мог бы у тебя спросить: где же она? Разве я эту
землю наносил на карту или предсказывал, будто она существует? Тут,
брат, к Пайеру следует обратиться: ну-ка, показывай свою землю, Юлиус!
Никто из матросов не улыбнулся. Они стояли молча, Альбанов
сказал:
- Каждый, кто пошел со мной, вызвался на это добровольно. Я
никого не принуждал и не принуждаю продолжать этот путь.
- Значит, вы не обидитесь, если мы возвратимся? - с надеждой
спросил Пономарев. - Не скажете потом, будто мы покинули товарищей?
- Если бы я считал наше положение вполне благополучным, - ответил
Альбанов после раздумья, - пожалуй, я не разрешил бы вам уйти. Но для
меня совершенно излишне скрывать истинные обстоятельства. Сейчас мы
находимся у воображаемой Земли короля Оскара. Если бы эта земля
существовала, мы бы уже увидели ее. Значит, Земли Оскара нет. Нам
нужно продвигаться к Земле Александры. Это еще далеко. Принимайте
решение сами, однако учтите, что и обратный путь не так-то прост.
- Мы уже приняли решение, - сказал Пономарев.
Три матроса молча простились с товарищами и повернули свой каяк
на север. Долго, пока они не скрылись за дальним торосом, спутники
Альбанова смотрели им вслед.
Итак, в отряде теперь оставались: Баев, Луняев, Максимов Конрад,
Смиренников, Губанов, Шпаковский, Нильсен, Архиереев, Регальд. Десять
человек. Альбанов одиннадцатый.
И именно теперь, когда трое ушли на север, началась, казалось,
самая трудная часть пути.
Близилась весна. Тонкая корка, подернувшая сугробы, сверкала под
ярким солнцем тысячами радужных искр. Эти искры как будто впивались в
глаза. Альбанов старался не смотреть на снег; он закрывал глаза и
брел, словно в полусне, путаясь ногами в сугробах. Снежной слепотой
заболели почти все матросы. Только два или три человека оставались
зрячими. Альбанову пришлось уступить им первое место. А впереди
громоздились такие беспорядочные глыбы торосов, которые, казалось,
невозможно было одолеть. Штурман окончательно убедился, что Земли
Оскара не существовало. Это важно для науки. Они принесут
доказательство, что такой земли нет...
Несколько дней штурмана мучили галлюцинации. Возможно, они
преследовали и матроса Баева? Он ушел в разведку, уклонившись
несколько к западу, и вернулся с радостным известием, будто
неподалеку, за грядой торосов, лежит молодой ровный лед.
Ему поверили. Но целый день невыносимо трудной дороги не вывел
отряда на этот ровный лед.
- Клянусь вам, я сам ходил по этому льду! - взволнованно кричал
Баев, смущенный молчаливым упреком товарищей. - Уверен, что этот
ровный лед - до самых островов...
Он снова ушел в разведку и не вернулся. Его искали вокруг лагеря
на расстоянии в десять-двадцать километров и не нашли. Следы его лыж
вскоре засыпал снег.
В отряде осталось десять человек.
В половине мая Альбанов сообщил товарищам, что они уже прошли по
льдам сто верст. Ровно месяц находились они в дороге. Значит, в сутки
они проходили в среднем по три с половиной версты. Какой тяжелый путь
это был! Матрос Шпаковский не раз говорил, что ему было бы легче
пройти по суше пять тысяч верст, чем эти сто...
Несчастья и неудачи будто подкарауливали отряд на каждом шагу. Не
заметив занесенной снегом полыньи, три человека с каяком рухнули в
воду. Кое-как их вытащили из полыньи. Вытащили и каяк, но походная
кухня и ружье-двустволка утонули.
Спутники Альбанова как-то безучастно отнеслись к происшествию. И
это больше всего обеспокоило штурмана. Он понимал, что самое страшное
в их положении - ослабление воли. Нужно было во что бы то ни стало
ободрить матросов. К счастью, впереди открылась большая полынья.
- Не теряйте минуты, ребята,- говорил Альбанов, стараясь казаться
радостным, - эта полынья, может, к самым островам нас приведет!..
Но матросы двигались медленно и словно нехотя. Видно, мало кто из
них верил радости штурмана.
Все же тот день Альбанов считал счастливым. Они прошли на каяках
девять верст, - такого пути в течение дня они еще ни разу не
проходили.
Зато в последующие дни отряд оставался на том же месте.
Подступиться к другой полынье не удалось, - мелко битый лед угрожающе
раскачивался под ногами, и штурман дважды срывался в воду.
Иногда матросы спрашивали Альбанова с тревогой:
- Где мы находимся, Валериан Иванович? Куда нас несет?..
Он не мог ответить. В течение девятнадцати дней небо было сплошь
застлано тучами, и штурман не имел возможности определить место
нахождения. Лишь в конце мая Альбанову удалось установить, что
движение льдов на север приостановилось. Затем словно после раздумья
эти огромные заснеженные поля медленно двинулись на юг.
Пятеро матросов одновременно обратились к Альбанову:
- С каюками мы только теряем время. Бросить бы их и быстрее на
лыжах на юг!..
- А потом?
- А потом на мыс Флоры, - сказал матрос Конрад.
Штурман улыбнулся.
- Вспомните, друзья, Робинзона... Тот, конечно, не бросил бы ни
топора, ни посуды, ни других вещей. А наше положение может оказаться
еще похлеще...
Матросы притихли. Но штурман понял, что этим примером он не всех
убедил.
В дни бесконечных скитаний во льдах были у моряков и радостные
минуты. Как-то был встречен и убит медведь. Тогда даже самые унылые
приободрились. Во-первых, они поверили в близость берега. Во-вторых,
отпадала опасность голодной смерти.
Но Альбанова все больше беспокоило направление дрейфа льдов.
Огромные ледяные поля относило к юго-западу, и северные острова Земли
Франца-Иосифа оставались далеко на востоке. Штурман опасался, что
отряд может оказаться между этим архипелагом и Шпицбергеном, в
открытом штормовом море, где уже не могло быть надежды на прочность
плавучих льдов.
О своих опасениях Валериан Иванович не сказал никому ни слова.
Бессонными ночами, когда все матросы спали, не раз выходил он из
палатки и подолгу смотрел на безжизненную, смутно мерцающую равнину,
пытаясь разгадать ее таинственный путь. Но безмолвная даль не давала
ответа. На мглистом горизонте не было признаков земли...
Уже закончился май и медленно потекли дни июня, а отряд все
оставался на одном месте. Вернее, он оставался на одной и той же
льдине, но льдина не была неподвижна. Штурман отлично это знал. Иногда
он даже сомневался в правильности своих подсчетов: ледяное поле
уносилось на юго-запад с быстротой, необычной для ветрового дрейфа:
оно проходило в сутки восемь с половиной миль. Только сила течения
могла уносить его с такой равномерной скоростью. И Альбанов понял, что
совершает открытие: об этом течении никто из географов не знал...
Пятого июня, всматриваясь в горизонт, штурман заметил два
серебристых облачка, смутно мерцавших на юго-востоке. Земля? Неужели
земля? Он никому не сказал об этом: за два месяца скитаний, не раз уже
"открывали" они землю, которая оказывалась то высоким торосом, то
полоской тумана, то просто игрой светотени во льдах. Но эти два
облачка теперь не давали ему покоя. Он подолгу всматривался в бинокль.
Ошибки не могло быть. Два облачка оставались на прежнем месте.
Странно, что никто из его спутников не замечал этих уже отчетливо
видневшихся возвышенностей... Но вот два или три матроса одновременно
увидели на далеком горизонте тускло сияющий глетчер. Все ожили,
подтянулись, на лицах показались улыбки.
- Теперь не медля в путь! - скомандовал Альбанов. - Отдыхать
будем на острове...
Никогда еще за время их пути так быстро не снимали лагерь.
Никогда работа не кипела так дружно. Даже больные цингой Пуняев и
Губанов трудились наравне с другими.
Но на следующий день, едва рассеялся туман, штурман с удивлением
увидел, что желанный остров стал как будто еще дальше. Напрасно
матросы пытались определить "на глаз" расстояние до этой земли. Если
остров был горист, и отряду открылась только его вершина - расстояние
могло оказаться большим - в пятьдесят-шестьдесят миль. Если же он был
низок, - достичь его, казалось, можно было бы в течение дня... Но
ледяное поле теперь отходило на запад, и это движение все ускорялось.
Восемь суток матросы пробивались через нагромождение льдов, плыли
на каяках через полыньи, по мокрому снегу, под мелким промозглым
дождем, тащили нарты, стремясь к этим сверкающим вершинам.
Ночью два разведчика вызвались идти вперед, искать дорогу
Альбанов и все остальные уже укладывались в палатке на ночлег. Один из
разведчиков спросил, можно ли взять, на всякий случай сухарей
- Конечно, - откликнулся штурман. - Но помните, провизии остается
на несколько дней.
Через шесть-семь часов штурман стал беспокоиться о разведчиках:
что-то слишком долго они не появлялись. Посоветовавшись с товарищами,
он решил еще подождать, а в случае, если эти двое не возвратятся через
сутки, - начать розыски. Медленно протекло еще шесть часов. Заболевший
цингой Луняев хотел переобуть сапоги: у него была пара новых, хороших
сапог. В каяке их не оказалось... И еще многого не оказалось во всех
каяках: мешка сухарей, ружья, двух сотен патронов, бинокля с компасом,
часов, лучших лыж, драгоценного запаса спичек...
Беспокойство моряков об ушедших сменилось гневом. Первым делом
возникла мысль о погоне. Догнать беглецов, оставивших товарищей на
произвол судьбы, и уничтожить. Однако прошло уже столько времени... За
эти тринадцать-четырнадцать часов лыжники могли уйти очень далеко. Не
случайно несколько дней назад Альбанов подумал, что не убедил этих
двух спутников. Они ведь предлагали бросить каяки и нарты и поскорей,
налегке добираться к острову, пока льды не унеслись далеко на
юго-запад... Нужно было терпеливо разубедить этих легкомысленных
людей, доказать им, что без снаряжения и на острове всем им грозит
голодная смерть. Но теперь эти сожаления были слишком поздними.
Беглецы находились уже слишком далеко. Следовало подумать о дальнейшем
пути.
Отряд уменьшился на двух человек. Матросы Губанов и Луняев были
тяжело больны. Пришлось бросить один каяк, нарты, тяжелую палатку и
еще много вещей.
А взломанный, мелкий лед вскоре снова стал непроходимым. Прыгая
со льдины на льдину, кое-как перетаскивая нарты, переплывая на каяках
небольшие полыньи, отряд упрямо прокладывал дорогу к острову. Но льды
не стояли на месте: отливным течением их уносило на запад. После
долгих часов этой отчаянной борьбы Альбанов был вынужден сказать
товарищам, что они удалились от острова не менее чем на восемь миль...
Скрывать положение, в каком оказался отряд, больше и нельзя было:
матросы видели, что берег непрерывно отдалялся.
Некоторое время штурмана не покидала мысль о беглецах. Следы их
лыж вскоре потерялись. Но куда же эти двое пошли? Они ведь не знали,
где находятся и как пройти к спасительному мысу Флоры! И они взяли не
только вещи товарищей, но и корабельную почту. Значит, были уверены,
что отряд неизбежно погибнет.
Потом он позабыл о беглецах. Слишком уж часто изменялась ледовая
обстановка, а с нею в отряде отчаяние сменялось надеждой и радостью а
радость снова отчаянием и равнодушием к своей судьбе.
Путешественники были на расстоянии в полкилометра от острова.
Затем их опять отнесло в море на добрых двенадцать километров.
Альбанов даже не знал, стоило ли сожалеть об этом? О высадке на остров
не приходилось и мечтать. Отвесный ледниковый барьер высотой в сто
метров и больше тянулся до самого горизонта. Голодные, мокрые, в
изодранной одежде люди молча сидели на льдине, равнодушно глядя, как
удаляется от них неприступный барьер...
Альбанов смотрел на остров, удивляясь размерам ледника и крутизне
его обрывов. Неужели же на всем протяжении не сыщется места, где можно
было бы высадиться?
Приливное течение снова сплотило у острова мелко битый лед.
Альбанов отдал команду:
- К берегу!..
Матросы неохотно поднялись и снова одели лямки.
А через два-три часа все увидели глубокую трещину, прорезавшую
ледник. Занесенная снегом, подтаявшим и плотно слежалым, она могла
превратиться под их топорами в лестницу. Последнее событие, которое
произошло уже при высадке со льдины, следовало бы считать на редкость
счастливым. Когда вещи были снята со льдины и Альбанов последним
ступил на подтаявший в трещине снег, льдина вдруг с треском
разломилась и перевернулась...
Захлестнутый по пояс водой, штурман оглянулся и только пожал
плечами. Да, это было счастье! Но какие беды ждали их еще впереди?
...Вот ледниковый барьер остался позади. Альбанов и Луняев уходят
в разведку. Через несколько часов они спускаются к морю, на небольшой
отлогий мыс. Какая это радость увидеть твердую землю, почувствовать
твердую почву под ногами, прикоснуться рукой к робкой зелени мха!
Долго в молчании стоят они на галечнике берега и смотрят на море, где
все так же плывут и кружатся и уносятся в неизвестность сумрачные
серые льды...
Где "Св. Анна"?.. Живы ли десять человек, оставшиеся на корабле,
и те трое, что возвратились? А может быть, корабль уже раздавлен
льдами и никто никогда не узнает о последних часах его экипажа?
Выстрел прерывает раздумье Альбанова. Эхо перекатывается над
островом. Это стреляет Луняев. Три большие птицы уносятся в морскую
даль.
Луняев смущен. Он промахнулся.
- Как видно, совсем я ослеп, Валериан Иванович... С такого
расстояния гагу не смог подстрелить...
Альбанов отвечает весело:
- Ну, брат, этот промах - не беда! Если тут водятся гаги, значит,
с голоду мы не помрем...
Он с удивлением прислушивается к собственному голосу: неужели
здесь, на ледяном острове, такое звучное эхо? Где-то меж скал эхо
повторяется снова... И в ту же минуту Альбанов понимает ошибку: за
скалами кто-то кричит, словно призывая на помощь... Но как поверить,
что здесь, на пустынном острове, оказались люди?
На склоне горы появляется человек. Он бежит, спотыкаясь, громко
крича и размахивая шапкой. Откуда ему известна фамилия Альбанова? Он
повторяет эту фамилию почему-то навзрыд... Штурман не тотчас узнает
одного из беглецов. Человек падает на колени, закрывает руками
заплаканное лицо:
- Простите, Валериан Иванович... - Мы - подлые. Мы одумались, но
было уже поздно. Если не можете простить - убейте...
Луняев уже держит ружье на изготовку.
- Там, на льдинах, - произносит матрос глухо, - мы обещали друг
другу, что если встретим беглецов, - убьем их...
Альбанов смотрит на заснеженные горы, на мертвенно мерцающий
ледник, потом на человека, покорно ждущего приговора.
- Да, мы обещали их убить, Луняев. Сколько они причинили нам
горя! И это было в самое трудное время, когда мы шагали по взломанным
льдам.
Некоторое время оба молчат. Луняев первый прерывает молчание.
- Если бы я встретил его на льдах, я не раздумывал бы ни секунды.
- Он оборачивается к беглецу. - Ты слышишь это? Жалкий человек...
Что-то переменилось в характере, в настроении Альбанова, когда,
спустившись с ледника, он ступил на этот узкий отрезок земли. Тронула
сердце робкая, живая зелень мха на камне; глубоко взволновало одно
лишь прикосновение к этим камням, и уже как тяжелая, долгая болезнь
представлялось все пережитое.
- Ты прав, Луняев, - наконец заключает штурман. - Если бы эта
встреча случилась тогда, на льдах...
Луняев опускает ружье.
- Ну, ладно... Поднимайся с колен. Только запомни, навсегда
запомни эти секунды...
Человек, пошатываясь, поднимается на ноги. Он снова плачет, но
теперь уже не от страха, - это слезы радости и стыда.
- Я никогда не оставлю вас, господин штурман... Какая это была
ошибка!
На берегу оказалось много сухого плавника и вскоре здесь уже
пылал высокий костер. "Хозяева" - так Альбанов назвал беглецов,
которые первыми прибыли на остров, - наперебой угощали "гостей"
яичницей с гагачьим жиром, - они уже успели заготовить двадцать с
лишним гаг и больше двухсот крупных свежих яиц этой птицы.
...Штурману и матросам не хотелось покидать гостеприимный берег:
после долгого, мучительного пути через ледяную пустыню они нашли здесь
и свежую пищу, и тепло. Но отряду еще предстояла дальняя трудная
дорога к мысу Флоры, и Альбанов все настойчивее поторапливал матросов
со сборами в путь.
Оказалось, что отряд находился на мысе Мэри Хармсворт,
юго-западной оконечности Земли Александры. Установив это, Альбанов
испытал чувство, похожее на страх. Если бы отряд задержался на
плавучих льдах еще незначительное время, он неизбежно был бы вынесен в
открытое море, где зыбь искрошила бы льды, а удержаться на хрупких
каяках, конечно, не удалось бы.
Альбанов был средоточием силы воли в отряде. Эту силу укрепляло
сознание ответственности за людей, с которыми он шел. И тревога за
оставшихся на "Св. Анне". Быть может, спасательная экспедиция еще
успеет пробиться к тому ледяному полю? Кроме всего, он нес для русской
науки весть о том, что земель Петерманна и короля Оскара не
существует. Эту весть он обязательно должен был донести, как и
сведения о глубинах в центральном Полярном бассейне, там, где до "Св.
Анны" никто еще не бывал. А разве сообщение о дрейфе корабля от
берегов Ямала к полюсу не будет поразительной новостью для ученых? У
штурмана было много причин, поднимавших его на подвиг...
Теперь, когда отряд покидал стоянку на мысе Мэри Хармсворт,
Альбанова особенно тревожило моральное и физическое состояние
матросов. Он дал им возможность отдохнуть, собраться с силами для
дальнейшей дороги. Но некоторых из матросов этот отдых скорее
размагнитил. Они даже избегали разговоров о продолжении похода.
На общем совете было решено разделить отряд на две группы, каждая
из пяти человек. Одна группа должна была идти вдоль берега на двух
оставшихся каяках, с грузом, а другая - двигаться на юг по леднику,
налегке.
Вскоре в пути заболел матрос Архиереев. Он поминутно отставал,
жаловался на боль в глазах и в груди, затем лег на землю и сказал
товарищам, чтобы его оставили одного. Спутники уселись рядом с больным
на камень и в молчании просидели всю ночь. Утром Архиереев умер.
Состав групп Альбанову пришлось переменить. На каяки взяли трех
больных из берегового отряда - Луняева, Шпаковского и Нильсена. Они
уже не могли идти, - цинга окончательно обессилила этих людей. Теперь
по берегу пошли матросы Максимов, Регальд, Смиренников и Губанов...
Штурман указал время и место встречи, отдал винтовку с патронами и
поровну разделил остатки провизии... Старший в береговой группе,
Максимов, заверял командира, что придет в установленное место даже
раньше, чем туда доберутся каяки. Но Альбанов невольно задумался,
слушая матроса: в этом человеке не чувствовалось той решимости, что
одолевает все трудности на пути к цели.
Ослабление воли - страшная болезнь. Альбанов наблюдал ее и во
время зимовки и на этой ледяной дороге. Теперь он понимал отчетливо и
ясно, что воля к жизни в любых испытаниях может творить чудеса. Однако
он не знал, как поддержать в своих товарищах этот живой огонек. Он
уверял их, что мыс Флора совсем близко, что осталось сделать последние
усилия, и все будут спасены. Люди слушали его и молчали. С тяжелым
сердцем простился он с ними...
На мысе Гранта, где была назначена встреча, береговой группы не
оказалось. Пришлось вытащить на берег каяки и ждать. Вскоре завыла
метель. Кое-как прикрывшись ветхим парусом, прижавшись друг к другу,
люди долгие часы сидели неподвижно. Прошли сутки. Метель улеглась. А
береговая группа все не появлялась. Вместе с Луняевым Альбанов выходил
навстречу отряду Максимова. Но долгие поиски были напрасны.
Положение с каждым часом становилось все более трагичным. Нильсен
уже не мог ходить, Шпаковский едва передвигался. У сдержанного, очень
терпеливого Луняева временами вырывался крик, - вот уже сколько
времени у него болели ноги... Все понимали, что задерживаться здесь,
на мысе Гранта, нельзя.
И группа двинулась дальше, к острову Белль. Нильсен уже не мог и
сидеть, - он лежал в каяке. Альбанов решил остановиться у обширного
ледяною припая, чтобы дать людям отдых. Здесь их вторично застигла
метель. А через несколько часов, когда погода прояснилась, все
увидели, что льдина отошла от острова на целые десять миль.
Только к вечеру штурман и его спутники смогли высадиться на
остров. Нильсен попытался подняться, сделал шаг вперед и упал. Бормоча
какие-то непонятные слова, он стал взбираться по откосу на
четвереньках. Его подняли и уложили на брезент. Матрос затих и,
казалось, уснул. Ночью он умер.
Странное чувство испытывал Альбанов, стоя у свежей могилы,
сложенной из груды камней. Это было чувство, похожее на обиду. Ему
казалось, что Нильсен, датский моряк, служивший на русском корабле,
просто не пожелал дальше идти. Что-то угасло в нем еще до смерти. Это
была воля к жизни. Она надломилась в Нильсене в дороге и умерла... А
человек без этой воли даже при жизни - мертв...
Четыре человека осталось в отряде на пустынном скалистом острове
Белль: Луняев, Шпаковский, Конрад и сам командир. Расстояние в
двенадцать миль отделяло теперь их от мыса Флоры. Нужно было
торопиться, - Шпаковский, как недавно Нильсен, стал заговариваться и
почти не мог уже ходить.
Как только выдалась теплая погода, отряд отправился в путь.
На каяках разместились по два человека: Луняев со Шпаковским,
Альбанов с матросом Конрадом. Лодка Луняева была большей, он взял и
большее количество груза.
За все время скитаний в арктических широтах Альбанов и его
спутники не помнили такого затишья. Каяки легко скользили по гладкой
недвижимой воде, и путешественники уже радовались небывало удачному
переходу... Они находились на середине пролива, когда внезапно повеял
и сразу же сорвался гремящим шквалом пронзительный норд-ост. Альбанов
видел, как меж ломающихся льдин, высоко взлетая на зыби, каяк Луняева
понесся в открытое море. В последний раз Альбанов и Конрад видели двух
своих спутников...
Густой клочковатый туман навис над проливом и опустился завесой
меж двумя малыми судами.
- Нет, мы не выгребем к берегу, - в отчаянии прокричал Конрад. -
Конец...
- Значит, нам нужно найти большую льдину и переждать шторм на
ней, - ответил Альбанов.
- Да ведь они же разбиваются на зыби вдребезги!..
- Это единственный выход, Александр!.. Высматривай айсберг - на
нем и зыбь не страшна, и ледяные поля... Только взобраться бы...
Еще засветло Альбанов приметил у берега и на течении с десяток
ледяных обломков, возвышавшихся над водой метра на два-три. На такой
айсберг решил высадиться штурман. А что если зыбь швырнет каяк на
острый угол льдины, и они не успеют отгрести, удержаться на волне? Это
будет неизбежная гибель. Но пусть даже успеют они выбраться на
айсберг, - что можно предпринять без каяка? Нет, каяк надо спасти.