Северов Павел. Морские были

отцом на Камчатку. Воевода не спрашивал согласия. Он только небрежно
кивнул старшему Козыревскому:
- Ты помнишь, как сюда попал?
- Мой отец был пленный поляк, - ответил Петр Козыревский.
- Твой отец воевал против русского царя Алексея Михайловича, -
напомнил немец-воевода. - Ты стал казаком, и это большая честь. Теперь
и ты, и твой сын должны показать, насколько достойны вы этой чести. На
Камчатке непокорствуют племена. Ступайте туда с казаками и приведите
их в подданство России...
В жестоком неравном бою с воинственным племенем олюторцев старший
Козыревский был убит. Сын отнес его на высокий холм, снежной вершиной
поднимавшийся над океаном, сам вырыл могилу и похоронил отца. Над
замшелым камнем, положенным в изголовье, поклялся он сражаться, пока
не сложат оружие непокорные племена.
Но не знал Козыревский, откуда грозила ему наибольшая беда... А
беда все время была рядом, ходила с ним в далекие походы, делила корку
хлеба, соль, порох и табак, притворялась верным другом. Был это Данила
Анциферов, человек смелый, волевой и решительный. Даже казаки из его
отряда, люди не особенно ценившие жизнь, называли Данилу "лихой
головушкой" и "отпетым".
Козыревский почитал отвагу выше всех других добродетелей или
заслуг. Поэтому и стали они друзьями. А когда служилые люди сначала
вполголоса, исподволь, а потом все громче и наконец совсем открыто
стали роптать на Атласова, что-де забрал он всю присланную из Якутска
подарочную казну и что ведет он втайне какие-то переговоры с
камчадальскими вожаками, Анциферов оказался главным подстрекателем к
бунту.
Козыревский понимал, что Атласов имел все права вести переговоры
с камчадальскими князьками. Путь казаков от севера до юга Камчатки был
пройден в тяжелых битвах с туземными племенами. Слишком много потерял
Атласов воинов на трудном этом пути. Он не упускал ни малейшей
возможности мирно договориться с племенами. И в этих его переговорах
Анциферов заподозрил предательство.
Такое жестокое и несправедливое подозрение Атласов мог бы
развеять тремя-четырьмя словами, однако он считал унизительным для
себя объясняться с бунтовщиком Анциферовым.
Обстановка в Верхне-Камчатском остроге, где находился Атласов,
накалялась с каждым днем. Атласов же оставался спокойным. Он даже
смеялся Анциферову в лицо.
- Погоди, Данилушка, погоди... Скоро придет подмога мне из
Якутска, и я тебя вздерну, мил друг, на дыбу.
Анциферов знал, что суровый Атласов напрасно не станет бросаться
словами. Он решил действовать. Но кто же будет его верным помощником в
этих делах? Анциферов спросил у Козыревского:
- Ты слышал, Иван, приказчикову похвальбу? И мне, и тебе грозит
он дыбой.
- И мне? - удивился Козыревский. - Это за верную службу я за то,
что отца я потерял? Нет, быстро сокол летит, а пуля еще быстрее!..
В тот день десять служилых людей с пищалями и пиками на изготовку
вошли в дом Атласова и вывели приказчика на крыльцо.
- В тюрьму! - скомандовал Анциферов.
Долгим, холодным и пристальным взглядом Атласов глянул ему в
глаза:
- Умереть тебе в мучениях и в позоре, - сказал он. - Слово мое
сбудется. Все вы, казаки, свидетели...
Анциферов засмеялся:
- Кто первый из нас умрет - это мы скоро увидим. А пока ступай
под стражу, арестант!
Наверное, среди взбунтовавшихся казаков все же были у Атласова
верные друзья. Темной ночью бежал он из тюрьмы и вскоре появился в
Нижне-Камчатском остроге.
Анциферов был и взбешен и напуган.
Я говорил вам: убить его - и челу конец. Теперь-то он обязательно
помстится!
- А если за Атласова помстится другой приказчик? - спросил кто-то
из казаков.
- Убить и того.
- А если третий?
- И третьего...
У Данилы Анциферова были свои обширные планы. Он знал, что теперь
уж ему несдобровать. Одно только слово - бунтовщик - было приговором к
смерти. Но ведь Камчатка - огромный, необжитый край. Мало ли в этом
краю глухих, медвежьих углов, где можно укрыться на долгие годы?
Атласов не слышал казачьего приговора. Его зарезали спящим.
Другой приказчик - Осип Липин - тоже был зарезан, третьего - Петра
Чирикова - схватили, заковали в кандалы и утопили в море.
Так Данила Анциферов, ставший кровавым злодеем, навсегда отрезал
себе и своим сообщникам дорогу к возвращению на Русь.
Избранный атаманом, Анциферов приказал поднять у ворот острога
знамя и разослать посыльных в другие селения созывать казаков в свой
отряд. Он был уверен, что теперь под его предводительство станут все
камчатские казаки. Но ошибся. Пришли только отдельные служилые,
недовольные своими командирами.
Все же отряд, насчитывавший вначале четыре десятка казаков, вырос
до 75 человек. Может быть, из страха перед мятежниками, а может и за
немалое даяние среди них очутился архимандрит Мартиан. Щедро служил он
молебны, кропил священной водою атамана и есаулов, желал им всяческих
побед.
А "победы", которые тем временем совершал Анциферов, были уж и
совсем недостойны. В селении Тигиль он захватил имущество Атласова и
разделил его меж казаками. Захватил продукты, снасти и паруса, что
были приготовлены для служилых, собиравшихся в путь по морю.
Лишь одно удивляло и смущало атамана: в его отряде не было ни
малейшего воодушевления. Люди получали большие подарки, каждый казак
теперь имел и соболий мех, и бобров, и красных лисиц, но не было
заметно, чтобы кто-либо радовался этому богатству. Молчалив и мрачен
был есаул Козыревский, - не приносил ему отрады новый, есаульский чин.
Когда собирался казачий "круг" (совещание), старался он держаться в
сторонке и только все время чадил крепкой махрой.
- Э, да вы и совсем приуныли, соколы! - журил казаков атаман. -
Или якутского воеводы убоялись? Или опять вам нужен железный
приказчик, чтоб кнутом по голым спинам стегал?
- Что мы делаем тут, на Камчатке? - неожиданно спросил его
Козыревский.
- Как что делаем? - удивился Анциферов. - Живем!..
- А служба какая наша? Или мы беглые, клейменные, родину
позабывшие навек?..
Атаман растерялся. Казаки молчали. И в их молчании Анциферов
уловил недоброе. В том, что эти люди покрыли себя позором
преступлений, он был виноват. Однако чего хотел этот беспокойный есаул
Козыревский? Уж не вздумал ли он свергнуть Анциферова и стать
атаманом?
Положив руку на рукоять сабли, Данило сказал с угрозой:
- Тот, кто страшится клейма, нам не товарищ...
Козыревский решительно встал.
- Мы все этого страшимся, атаман... Это - позор перед Россией,
позор на всю жизнь и даже на все наше поколение. Кто же мы, разбойники
ночные или служилые люди? Разбойником никто из нас не хочет быть.
Верно, с приказчиками жестоко мы рассчитались, а разве загладили свою
вину?.. Слышал я, на Большой реке камчадалы восстали и побили всех
русских служилых. Вот, атаман, выбор: либо отсиживаться в остроге,
пока не удастся еще кого-нибудь пограбить, либо пойти с боем на
Большую реку. Много их там, говорят, восстало: войска наберется
несколько сот. Но если погибнем мы все, до единого человека, - в бою
почетная казаку смерть. А если победим и останемся живы, - и Якутск и
Москва простят нам прошлое... Верно ли говорю я, атаман?
Анциферов не успел ответить. Казаки повскакивали с мест, горница
наполнилась гулом и криком, каждый тряс руку Козыревскому, а другие
уже обнимали его и благодарили, - он нашел счастливое решение их
судьбы...
Ничего другого не оставалось атаману, как согласиться.
- Верно, - сказал Анциферов. - Значит, в поход!..
Большерецкий острог, в котором засели камчадалы, был взят
решительным и смелым штурмом, и даже атаман удивился теперь отваге
служилых, - шли они на ратный подвиг, презирая смерть.
Заняв полуразрушенный острожек, казаки принялись восстанавливать
ограду и дома. Примечая, как повеселели служилые, Анциферов сказал
есаулу:
- Спасибо, друг Иван, умный ты дал совет. Но неужели ты веришь,
чтобы в Якутске или в Москве за все содеянное нас простили?..
- Уж это как заслужим... - ответил Козыревский. - Ежели сможем мы
добрыми делами черные дела покрыть, - думаю, простят...
Вскоре несколько сот камчадальских и курильских воинов осадили
острог. Они настолько были уверены в легкой победе, что многие взяли с
собой даже ремни, чтобы вести пленников.
Но казаки помнили слово Козыревского: за доброе дело - Москва
простит. Группа служилых осторожно, будто нерешительно, вышла из
острожка. Воины-камчадалы тотчас же бросились в бой. Казаки встретили
их залпом из пищалей. Этот залп и послужил сигналом для тех, что ждали
за стеной острога. Широко распахнулись ворота, и весь лихой отряд
двинулся в ответную атаку. Козыревский с неразлучной трубкой в зубах,
с обнаженной, сверкающей саблей шел впереди. Видели его в самой гуще
боя, там, где казаки сражались один против десяти, где не было места
для взмаха копьем и воины руками рвали недругов...
С утра и до позднего вечера длился этот неравный бой. Под
натиском казаков дрогнули и отхлынули камчадалы, а потом,
осмотревшись, увидели, что их вожак бежал. Тогда уцелевшие бросились в
лес, в глухие ущелья и в дальние горы.
С этого памятного дня прежняя, лихая веселость возвратилась к
есаулу Козыревскому, будто сразу и навсегда позабыл он и о гибели трех
приказчиков, и об учиненных грабежах.
- Весть о делах наших славных, - посмеиваясь, говорил он
Анциферову, - каленой стрелою в Москву долетит.
- Думается мне, Иван, что ныне уже есть о чем в Москву написать?
- озабоченно спрашивал Анциферов.
Но теперь Козыревский не торопился.
- Челобитную составить - дело простое. Но ежели завтра случатся
еще большие дела? Что же, снова марать бумагу? Нет, надобно подождать,
атаман, - мало нам одного только помилования...
- Ты, может, и награду еще ждешь?
- А почему бы и нет? - уверенно говорил есаул. - Большие дела
наши - те, что сделаны, и те, что еще будут, - в один крепкий узел
надобно стянуть: смотри-ка, мол, Москва, - дети твои опальные верность
матери-родине хранят и недаром на самый край света ходят...
- Пожалует тебя воевода петлей да перекладиной! - сумрачно
заключил Анциферов.
А Козыревский беззаботно смеялся:
- И с петлей на шее буду знать, что жизнь не напрасно прожил!.. -
И уже серьезно советовал: - Приказывай готовить лодки, шить паруса,
порохом да провизией запасаться. Новые земли на юге разведаем и к
русской державе их обратим!..
Еще в 1710 году у Шипунского мыса разбилось японское судно -
буса, на которой оказались японские рыбаки. Козыревский видел их,
знаками объяснялся с ними, и те подтвердили, что к югу от Камчатки в
море лежит много островов.
Анциферов и сам давно уже подумывал о тех неизвестных островах,
что чуть виднеются с мыса Лопатки. Уйти с дружиной на эти острова,
поселиться там... Зверя морского, рыбы и птицы в тех краях вдоволь,
может и земля окажется благодатной и строительный лес найдется...
Поделился атаман своими сокровенными думами с есаулом. Но
Козыревский только посмеялся:
- Что же ты, добровольную ссылку предлагаешь? Уехал на остров и
живи там, как в лесной трущобе медведь... А не лучше ли возвратиться
назад, став богаче Атласова, Липина и Чирикова, вместе взятых? Пускай
попробует тогда кто-нибудь сказать, что покусился ты на богатство
приказчиков! Очень нужны тебе их пожитки, когда у самого золота,
может, полный мешок!
Знал есаул слабую струнку атамана. Знал он, чем и казаков
завлечь, - одному обещал десяток бобров, другому повышение в чине,
третьему пай из добычи.
- Дело, - сказал Анциферов. - Собирайтесь, служилые, в дорогу!
Не доводилось еще видеть атаману, чтобы так горела работа в
привыкших только к оружию казачьих руках. Дружно звенели топоры,
певуче перекликались пилы. Не по дням, по часам вырастали остовы
вместительных лодок, и сразу же одевались они обшивкой, и уже шипела и
пенилась в пазах смола. Другие кроили и штопали паруса, готовили мачты
и реи, сносили на берег реки оружие, порох, запасы провизии...
В августе 1711 года тяжелые, медленные в ходу лодки подошли к
Курильской земле - южной оконечности Камчатки. На юге в ясном просторе
океана отчетливо вырисовывались остроконечные вершины гор. К этим
далеким вершинам и повели казаки свои суда.
К вечеру они достигли первого острова и стали в устье реки
Кудтугана. Берег был скалист, безлюден, сумрачен и молчалив, только
стаи птиц кружились над утесами да любопытные нерпы поминутно
высовывали головы из воды.
Но остров был обитаем. Близко от устья на зеленой поляне служилые
увидели следы костров. Дожди еще не размыли золу, - как видно, совсем
недавно здесь стояло кочевье. Утром лодки двинулись в обход острова, и
вскоре на отлогом откосе горы казаки приметили деревянные хижины
курилов.
Взятый Анциферовым с Камчатки переводчик-курил легко объяснился с
жителями острова. Первым делом жителям сказали о том, что они должны
платить русскому царю ясак.
Однако взять большой ясак казакам не удалось. Оказалось, что "на
том их острову соболей и лисиц не живет и бобрового промыслу не
бывает..."
Анциферов быт даже разочарован. Зато Козыревский ликовал и
нисколько не заботился об ясаке. С курилами у него сразу же завязалась
дружба. И сколько ни прислушивался Анциферов к вопросам, которыми так
и сыпал есаул, - не уловил он в них даже намека на поживу. Козыревский
подробно расспрашивал об острове, о речках его, заливах и мысах, о
зимних погодах в этом краю, о рыбном промысле, об охоте, а потом стал
допытываться о японцах и их земле и все ответы занес на бумагу.
- Не удивляйся, атаман, что столько бумаги я извел, - заметил он
Анциферову. - Может, эта бумага любого ясака будет дороже. Новые земли
открыли мы для отечества.
На другой день с тремя курилами и с неразлучным свертком бумаги
Козыревский ушел вглубь острова, и сколько ни искали его казаки меж
черных скал, в зарослях ольхи и березняка, меж прибрежных утесов - все
было безрезультатно.
Анциферов поднял все племя и всю свою дружину, и люди отправились
на поиски. Они не увидели Козыревского, они его услышали. Он сидел на
самой вершине огромной скалы с развернутым листом на коленях и пел...
Там, на скале, облюбовал он местечко, с которого и снял до малейшей
подробности план острова.
На юге за проливом виднелись еще острова.
Крепко досталось есаулу от гневного атамана, но Козыревский был
весел и доволен.
- Самое главное сделано, атаман! Вот он, наш остров! Теперь и в
челобитной можем писать: принимай, матушка-Москва, новые земли под
высокую руку!..
Так в 1711 году русские люди открыли Курильские острова и
побывали на первом из них.
Возвращаясь к мысу Лопатка, Козыревский уже строил планы нового
похода. Курилы сказали ему, что если плыть на юг вдоль островной
гряды, то где-то за шестнадцатым островом или немного дальше можно
увидеть обширную японскую землю. Пробраться в эту землю и завести с
японцами торг - вот о чем мечтал теперь Козыревский. Однако сам, без
атамана, он не мог осуществить эти смелые планы. А как увлечь
Анциферова? Ясаком, собранным на острове, атаман не был доволен.
- У себя, на Камчатке, мы больше собрали бы за этот срок, -
ворчал он в дороге, морщась от соленых брызг. - А риску-то, риску на
море сколько!
По возвращении в острог казаки всем отрядом приступили к
составлению челобитной. Каждое слово и каждую фразу выверяли они
десятки раз, спорили до хрипоты, требовали от есаула читать все
сначала.
Челобитная рассказывала о славных делах дружины, о разгроме
камчадальского войска, о походе на Курильские острова.
Козыревский приложил к челобитной карту открытых земель. В скором
времени это донесение стало в Москве одной из важнейших новостей.
А между тем на Камчатку прибыл вновь назначенный приказчик -
казачий десятник Василий Щепеткой. По пути он собрал ясак в
Верхне-Камчатском и Нижне-Камчатском острогах, а теперь ждал посыльных
с казной из Большерецка. В Большерецке уже долгое время распоряжался
всем Данила Анциферов. Ему-то и передал Щепеткой наказ явиться с
ясаком.
Атаман не всем доверял в своей дружине. Он отобрал три десятка
казаков и, выйдя с ними подальше от острога, сказал:
- Дело понятное, служилые, новый приказчик приготовил для нас
ловушку. Приходите, мол, ко мне в Нижне-Камчатск, любо-мирно
побеседуем, чайком вас угощу! А только мы ступим за ворота - каждый
свою голову береги...
- Что будем делать, атаман? - спросили казаки.
- Убить Щепеткого - и делу конец! - решил Анциферов. - Не будем
же мы ждать, пока он в цепи нас закует.
- Неловко получается, атаман, Щепеткой - государев человек...
Анциферов криво усмехнулся:
- А разве Атласов не был государев?..
Казаки притихли. За последние дни у них окрепла надежда на
счастливый исход прежних, преступных дел. Двумя победами над
камчадальским войском и открытием островов, быть может, искупили они
вину. Но атаман снова звал на черное дело. Кто посмел бы ослушаться
атамана?
Анциферов, однако, не приказывал. Он разговаривал тише обычного и
сам словно спрашивал совета.
- Как же мне быть-то с вами, славные, верные воины? Жаль отдавать
вас Щепеткому. Жесток, говорят, он - пытать и мучить станет без
разбору... За себя-то я не страшусь, - кругом широкий край, и волюшка
мне еще не надоела. За вас болею, бедные, - тяжелая ваша судьба...
- Мы с тобою останемся, атаман, - нам тоже воля не надоела!.. -
шумели казаки. - А ежели надо убрать Щепеткого, - уберем!..
- Умное слово приятно слышать, - ответил Анциферов. - Пока еще
отписки в Якутск дойдут да пока новый приказчик явится, может и год и
два минет?.. Два года поживем - и то наше!
В Нижне-Камчатский острог они решили явиться с ясашной казной.
Это рассеет всякие подозрения у Щепеткого. Пока он будет любоваться
мехами лисицы и бобра, сам Анциферов или кто другой из его людей
должен улучить минуту и без шума ножом уложить приказчика на месте...
Тогда и те казаки, что в остроге, примкнут к Анциферову. Тогда он
станет атаманом всей Камчатки и сам будет издавать законы.
Об одном жалел атаман в этом походе - о том, что не было с ним
Козыревского. В тот самый день, когда казаки стали собираться в
дорогу, есаул заболел. Впрочем, Анциферов и так был уверен в быстрой
победе. Не первый приказчик стоял на его пути. И заранее радовался
атаман близкой большой добыче.
Но случилось не так, как рассчитывал Анциферов. Щепеткой, вопреки
его ожиданиям, не прикоснулся к мехам, сидел в сторонке и разговаривал
со своими служилыми. Два казака равнодушно, без всякого удивления или
одобрения, сосчитывали меха. И пока вели они счет, вооруженные люди
Щепеткого ни на минуту не отходили от своего командира.
Анциферов понял: приказчик почуял недоброе и заранее предупредил
своих казаков. В смешное и обидное положение поставил себя атаман:
отдал богатейшую казну, а теперь должен был вернуться к своим с
пустыми руками! Посмеется над ним Козыревский, посмеются и другие
казаки: хитер атаман, да нашлись еще хитрее!
И решил Анциферов действовать напрямую.
- Дельце тайное есть у меня, любезный Василий Севастьянович, -
сказал он, озабоченно поглядывая по сторонам, - государственной
важности. Надо бы с глазу на глаз потолковать...
- А кто нас услышит? - удивился Щепеткой. - Служилые? У меня от
них секретов нет. Говори. Они - тоже государевы люди.
- Неловко это, Севастьянович, выходит... Пройдем-ка в твою
горницу, поговорим.
- Что за тайна?.. Говори здесь.
Служилые Щепеткого уже сомкнулись вокруг него тесным полукругом.
И атаман понял, что не успеет он ступить даже шагу, как будет сражен
насмерть.
- Ну, ежели нынче ты не расположен, - сказал Анциферов, изо всех
сил стараясь улыбнуться, - поговорим в другой раз...
Спокойные глаза приказчика, показалось Даниле, смеялись.
- Пожалуй, - согласился Щепеткой. - Да только в другой раз
побольше ясака привози. Следовало бы тебе пойти на реки Колпакову и
Воровскую, потом к авачинцам завернуть, - опять они не хотят ясак
платить.
- Ты доверяешь мне такое дело? - удивился атаман.
- А почему бы не доверить? - с чуть уловимой улыбкой спросил
Щепеткой. - Вот нынче богатую казну ты сдал. Будем надеяться, что и в
другой раз не подведешь. Я не судья тебе, судьи еще приедут. Я как
служилый человек с тобой говорю.
Крепко задел он этими словами атамана, в самое сердце уязвил, но
придраться Анциферов не мог: Щепеткой оказывал ему доверие.
Раздраженный до крайности, Анциферов покинул острог. Когда он
выехал со спутниками за ворота, караульный со сторожевой вышки вслед
им крикнул:
- Эх и попировали, голубчики, да горек, видно, мед!
Никто из казаков не оглянулся. Анциферов хмурил брови и скрипел
зубами.
Лютая злоба вдруг охватила атамана. Козыревский - вот кто во всем
виноват.
Ну, рассчитается же он теперь с есаулом!
Но прежде необходимо было покончить с неугомонными авачинцами.
...Группа авачинских воинов встретила Анциферова еще на дороге,
всячески выражая свою радость. Ему подносили шкуры бобров, звали его в
селение, а здесь сам старшинка широко распахнул двери прочного
обширного балагана.
- Дорогому гостю - честь и слава! Мы не подчинились Щепеткому, но
мы подчиняемся Анциферову, потому что знаем: это самый смелый человек
на всей Камчатке!
Польщенные такой почетной встречей, атаман и несколько верных ему
казаков вошли в балаган. Из предосторожности Анциферов сразу же
потребовал заложников. В балаган вошло шестеро пожилых камчадалов.
- Смотри; атаман, - сказал старший из них, - тебя ждут лучшие
угощения, а завтра мы дадим тебе все, что имеем: много мехов бобра, и
соболя, и чернобурой лисицы... Угощайся, атаман!..
Ночью Анциферова разбудил какой-то шум. Вскочив, он увидел, как
снизу, из-под земли, закрывая выход, поднялся прочный дубовый
заслон...
Атаман бросился к заслону и ударил в него кулаком, но толстые
брусья даже не покачнулись.
- Огонь! - закричали вдруг заложники.
Лишь теперь Анциферов понял, что эти шестеро камчадалов решили
погибнуть в огне, лишь бы погубить его, ненавистного атамана. Он
угрожал, плакал, просился. Но все было напрасно. Вскоре пламя
заметалось над их головами.
Может быть, в последние свои минуты вспомнил непутевый атаман
пророческие слова Атласова: "Умереть тебе в мучениях и в позоре..."
Казаки не спасали своего предводителя. Им и самим едва удалось
выбраться из селения, где каждая юрта сыпала стрелами и каждый
пригорок рушился глыбами камней.
Узнав о гибели атамана, Козыревский, казалось, не был ни удивлен,
ни опечален.
- Это, - молвил равнодушно, - может единственный добрый поступок
Данилы Анциферова. И судьям облегчение дал и палачу...
Однако и самого Козыревского ждала расплата.
Новый приказчик, приехавший вскоре на смену Щепеткому, долго
допрашивал его, грозился кнутами и петлей; наконец наложил огромный
штраф и приказал... Вот уже не ждал такого приказа, даже мечтать о
подобном не мог беспокойный есаул! Приказчик повелел ему немедля
собираться в дорогу для дальнейшего проведывания Курильских островов!
Было это веление для Козыревского не наказанием, - наградой.
Опять увидит он бескрайнюю даль океана, чаек над вспененной волной,
таинственные земли, где никто из его соотечественников еще не бывал!
В 1712 году начальник отряда казаков Иван Козыревский снова
собрал сведения о Курильских островах во время похода на юг Камчатки.
В следующем году с дружиной в 66 человек он достигает второго острова
Курильской гряды, составляет чертежи открытых земель, узнает, что
японцы добывают на одном из островов какую-то руду. Из опроса
встреченных японцев Козыревскому удается уточнить расстояние до
японских берегов и начертить приблизительную карту юга Камчатки,
Курильских островов и Японии, а также описать Курильские острова и
Японию. Почти год Козыревский был сам приказчиком на Камчатке. Он
расширил и укрепил старые остроги, построил новые.
Летом 1715 года на Камчатку прибыл новоназначенный приказчик
Петриловский.
Козыревский изложил ему свои планы новых походов, которые должны
были привести к открытию пути в Японию...
Петриловский внимательно выслушал есаула.
- Хорошие планы, Иван Петрович, и, вижу, отваги для походов тебе
не занимать...
- Надо построить больших размеров лодки, - объяснил Козыревский.
- Мачты повыше да пошире паруса. За месяц, а может и того менее, в
Японию долечу!
- Неужто долетишь?
- Достоверно свидетельствую перед начальством...
Неожиданно Петриловский тихо и хрипло засмеялся, щуря маленькие
хитрые глаза:
- А не шибко ли разлетелся ты, сокол?.. Не пора ли крылышки тебе
укоротить?
- Это за что же, начальник? - изумленно спросил Козыревский. - Уж
не за то ли, что новые проведал я острова да такую богатую казну
собрал?..
- Ежели был бы ты с пустыми руками, - висеть бы тебе на осине,
арестант! Или ты думаешь, что старое позабыто? Или мы не ведаем, что
ты атамана Анциферова первый был дружок? Ступай-ка в тюрьму и насчет
доли своей ясашной позабудь.
Теперь Козыревский догадался, откуда у Петриловского эта лють:
приказчик решил ограбить его и сжить со света, чтобы не было ни жалоб,
ни упреков...
Свирепые тюремщики держали заключенного на воде и хлебе, за
каждую малую провинность - будь то непокорное слово или взгляд -
нещадно били батогами...
Тайно передал Козыревский челобитную в Москву, но попала она в
руки Петриловскому. Приказчик сам явился в тюрьму, велел построить
виселицу и вызвал священника.
Седенький попик шепнул заключенному еле слышно: