Страница:
…Разговор о техническом обеспечении не имеет смысла, если не говорить о человеческом факторе. Исследуя статистику провалов в разных контрсистемах «от Ромула до наших дней», я прикинул, что по известным инцидентам причиной примерно трети провалов является тщательная работа полиции и контрразведок, в 15%-20% случаев — это техническое обеспечение, а вот оставшиеся 50-55% — человеческий фактор. Цифры даны в некотором приближении, но я не думаю, что отклонение превышает пять процентов в ту или в другую сторону, буду благодарен за уточнения. Ничего неожиданного для меня в этих цифрах не было. Во все времена при любом уровне технического оснащения один человек всегда мог убить другого человека, если задавался такой целью и подчинял ей всего себя. С другой стороны, пять минут паники — и гибнет прекрасно оснащенная группа, затратившая на цель много месяцев подготовки. Конечно, современные технологии — вещь для людей нашей профессии достаточно неприятная. Незамеченная видеокамера или луч считывателя, незасеченный жучок, пролетевший не ко времени беспилотник, вертолет или спутник, лишний сенсор на двери, незаметный волосок, чешуйка кожи… но на все эти чисто технологические вызовы есть и технологические ответы, тоже достаточно простые в обращении. И куда опаснее всего перечисленного — внутреннее напряжение и страх перед Аргусом Паноптом.
Меня в свое время потрясла история Георга Эльзера. Это был прекрасный, совершенно отчаянный одиночка — и у него почти все получилось. Но в нашем деле «почти получилось» — это совсем не получилось. План Эльзера не предусматривал возможности приостановки и отката назад — после того как Гитлер счастливо избежал взрыва, нельзя было застопорить «адскую машину». На определенном этапе любой план доходит до этой стадии, это не вина и не просчет Эльзера, просто случайность, которых в нашем деле более чем достаточно. Нас сейчас интересует вот что: если бы Эльзер не бросился в бега, не пытался перейти границу, а отсиделся дома — его бы никто и никогда не поймал. Гестапо действовало по стандартной схеме — они хватали всех, кого подозревали в связях с коммунистами и социалистами — или с английской разведкой, и мордовали по принципу «кто-нибудь что-нибудь да скажет». Обычно именно эта методика рано или поздно срабатывает: когда есть организация, кто-нибудь что-нибудь да знает. Кто-то делает фальшивые пропуска, кто-то передает сведения, кто-то крадет оружие и, поймав одно звено, можно вытащить всю цепочку.
Но у Эльзера цепочки не было. Он сам крал динамит в каменоломнях и сам, проводя часы на коленях, долбил под него нишу в несущей колонне. На него никак нельзя было выйти. Никто о нем не знал ничего. Если бы вместо того, чтобы соваться на границу с открытками Бюргербройкеллера в кармане и значком члена Союза красных фронтовиков за лацканом (паника гражданского, измотанного годами внутреннего противостояния, мы еще поговорим об этом) он вернулся домой и лег спать — он ушел бы у гестапо между пальцев.
И что показательно еще — Эльзера пытали несколько месяцев, надеясь выйти на «английский след», выбивая сведения об организации, которой не существовало. У этого удивительного человека хватило мужества стоять на своем. Если бы он знал, как это делается — он мог бы скормить гестаповцам порцию превосходной дезинформации, и они бы ее съели — потому что в этих организациях не верят в одиночек; в индивидуальный гений и личную волю.
С тех пор у спецслужб основательно изменились методы и структура. А вот мышление, склонное видеть за каждым человеческим действием некую систему, осталось прежним. Это и есть та сторона человеческого фактора, которую мы можем обернуть себе на пользу. Начисто ликвидировать человеческий фактор мы не можем — ибо мы люди, и с этим ничего не поделаешь. Остается только помнить, что на той стороне тоже люди, а те, кто считает себя чем-то большим, нежели человек, как правило, совершают самые грубые ошибки.
Но мы не Эльзер, не так ли? Мы организация, противостоящая организации. Мы не можем работать иначе, потому что одиночка способен изъять ключевую фигуру, но хорошо распределенная административная система ему не по зубам. Мы — организация. Однако, увы, если мы будем думать о себе так, мы обречены. Потому что именно как организация Служба Безопасности бьет нас по всем статьям. Их больше, они, в среднем, лучше обучены, за ними технический и информационный ресурс, который нам не продублировать и не превзойти. За ними опыт организационной работы, который нам неоткуда взять. За ними — сотни специалистов-внешников, не связанных рамками служебного распорядка и просто собирающих и анализирующих информацию в самых неожиданных сферах. Даже будь мы сообществом гениев — при конфликте организация на организацию порядок бьет класс.
Поэтому во время подготовки акции нужно как можно дальше уйти от организации как таковой. Автономная группа, действующая в чужом городе при минимальных контактах с местной сетью, а то и вовсе без них. При любой возможности создавать для такой группы незасвеченные источники материальных ресурсов. Связи членов группы среди полезных людей на транспорте, в прессе, в криминальной среде, в армии, где угодно — должны быть как можно более широкими, но лежать вне организации. Одним словом, «иметь систему и не иметь ее».
Я говорю это, не сомневаясь, что в СБ это услышат — и с некоторой долей злорадства. Потому что в СБ все это давно знают и тратят непропорционально много усилий на тех, кто действительно умеет применять эту максиму к жизни. Они имеют систему. Меняются технологии, растет батарея методов, но вот мышление осталось прежним. И они ничего не могут поделать с этим фактом.
Все это велосипед. Понятие «карантин» впервые ввели в конце 19 века — и я уверен, что если бы мы добрались до рабочих записей каких-нибудь коллег времен строительства кэр Энгуса, мы обнаружили бы там те же самые принципы. Но на этом велосипеде можно уехать довольно далеко. В нашем случае, это вообще единственный способ уехать. Дистанцироваться от своей системы и знать чужую. Ее должностные инструкции, границы полномочий, уровни раздражения, слепые места и типовые зоны действия человеческого фактора.
Часть этого я собрал для себя и делюсь — см. файл «Приложения». Источники открыты, любой, кому не лень, может дополнить эти сведения. Я же хочу пока сосредоточить ваше внимание на двух моментах, которые мешают нам стать успешными велосипедистами.
Первый — то, о чем я уже упоминал, ситуация «внутреннего противостояния», психологический барьер, отделяющий «наших» от чужих. Он сплошь и рядом мешает нам устанавливать среди гражданских как полезные, так и совершенно бесполезные (и потому жизненно необходимые) контакты. А ведь классик очень давно заметил, что крестьянин запомнит человека, проехавшего через деревню молча — и забудет того, кто остановился потрепаться.
Очень трудно вписываться в ожидания людей, не отслеживая этих ожиданий. Не продолжая какой-то своей частью жить, как все, и думать, как все. Не менее трудно отслеживать их, одновременно пребывая в готовности в любую минуту «перепрыгнуть через пень» и обернуться из законопослушной зверюшки волком. Но это необходимо уметь.
Второй момент, сильно осложняющий нам жизнь, — мы забываем, что «на той стороне» тоже люди. Они кажутся нам монолитной ратью, где всегда есть свежие бойцы на подмену, и проблем у этих бойцов не бывает. Мы постоянно забываем, что на самом деле это не так.
Приведу пример из чужой области. Когда я был еще на легальном положении, на Западной Украине произошел грандиозный скандал. Смотрящий объявил несколько пограничных районов зоной свободной охоты — что само по себе чрезвычайного происшествия не образует. Но в этот раз погибли не только местные жители, но и несколько туристов. Погибли потому, что чиновник в службе связи просто забыл запустить программу, которая должна была отслеживать все неместные коммы и навигационные системы и автоматически посылать предупреждение владельцам. Не приказал. Был занят и замотался. А ведь речь шла не только о чужих жизнях, но и о его собственной. Любой из нас может навскидку вспомнить два-три таких же или похожих случая, о них регулярно сообщает в листовках и нелегальных комм-рассылках (глупейшая метода, вызывающая у гражданских только раздражение) наш информационный сектор — но большинство из нас не делают выводов, ограничиваясь эмоциональной реакцией — в то время как испытывать по этому поводу эмоции — дело гражданских, а наша задача — сделать выводы.
Сколько явок сгорело на такой дежурной процедуре, как поквартирный обход! Зачем-то начинали паниковать, убегать через задний ход, уничтожать вещественные доказательства… А ведь по ту сторону двери, как правило, находился человек, которого интересовало только одно — покончить с этой тягомотиной побыстрее и уйти домой. Ну и варк, держащийся вне поля видимости, но считывающий эмоциональный фон. В этом случае эмоция должна быть одна: законное раздражение человека, которого, например, вынули из душа.
Напомню об одном — достаточно для нас неприятном — но тем не менее существующем обстоятельстве. Обыватель, как правило, не боится властей. Он боится неприятностей, он может ожидать, что соседи написали на него заявление, потому что он крутит громкую музыку в три утра или содержит стайку волнистых попугайчиков в антисанитарных условиях, но полицейский для него это все-таки помеха, раздражитель, головная боль, а не враг. И наоборот. Полицейские не ждут от обывателей ничего, кроме обычной бестолковости, в неравных долях разведенной готовностью помочь, готовностью послать туда, куда ворон телят не заносил — и местными дрязгами.
И как же это возможно — живя все время со взведенными нервами, реагировать на ситуацию так, как реагирует на нее рядовой обыватель? Ответ: не жить со взведенными нервами. А для этого есть только один, но простой и верный способ: увидеть в противнике такого же человека, как ты.
Есть две крайности, в которые мы любим впадать: считать полицейского умнее себя и считать его глупее себя. На мой взгляд, самый верный подход — считать его равным себе и вникать в его проблемы. У него есть своя жизнь, есть девушка или жена и неизбежная теща, муж и свекровь, дети или даже внуки. Предрасположенность к язве желудка и выплаты за дом, взятый в кредит. Похмелье после вчерашнего праздника. Карточные долги. Алименты. Любимая недочитанная книга, назначенная на выходные вылазка на рыбалку. Он не может, не желает и не будет посвящать нам 24 часа в сутки. В большинстве случаев.
Бывают одержимые. Наши двойники с той стороны. Они редкость, напороться на такого большая неудача, но важно помнить, что и они неизбежно видят проблему и действуют так, как диктует им система. Они понимают, что правила сковывают их, и ищут все способы обойти правила и ускорить процесс — но, на наше счастье, таких людей очень мало, а главное — им гораздо легче попасть под удар со стороны коллег, чем получить пулю от нас. И всегда нужно помнить еще одно. В мире есть огромное количество вещей, куда более опасных для нас, чем целенаправленная деятельность СБ. Лихачи на дорогах. Сбои в расписании поездов. Местный чиновник с манией величия. Любопытная соседка. Вот эти вещи нужно принимать в расчет в первую очередь. Стань тенью для зла, бедный сын Тумы — и страшный глаз Ча не увидит тебя.
На первых порах брать их в расчет трудно. Потом это становится рефлексом. Потом переходит в ведение интуиции. Но интуиция включается тогда, когда выключается страх. Мы должны приучать себя думать о полицейском и о сотруднике СБ как о человеке в первую очередь затем, чтобы перестать его бояться. Мы должны устранять внутреннее противостояние с миром, чтобы перестать шарахаться от чиновников и любопытных соседок.
Конечно, образ жизни неизбежно и сильно влияет на образ мысли. Мы бежим от семьи, регулярной работы, постоянного места жительства — и со временем перестаем понимать людей, привязанных к родным людям и родным местам. А это понимание нужно поддерживать в себе, восстанавливать, пестовать, потому что с его утратой будет утрачена и способность мимикрировать под среду. Нужно выучить план города, расписание автобусов, поездов и прочего транспорта, не держа в голове готовящееся неизбежное бегство — а напротив, внушая себе, что это твой город — и надолго, до самой смерти.
Тем более, что это последнее может оказаться правдой.
Встраивайтесь в него, придумывайте бытовые причины своим поступкам, сделайте это привычкой. Вообще, введите жизнь в привычку — и пусть она работает на вас.
Надо упомянуть еще одного — наверное, самого страшного врага: усталость. От этой жизни неизбежно устаешь, а отпусков и санаториев для террористов не предусмотрено. От усталости начинаешь делать глупости, даже когда прекрасно знаешь, что так нельзя.
Однажды и я устану и сделаю глупость. За этим последует неизбежная расплата, и мне очень не хотелось бы, чтобы вы потом говорили — я, мол, своей смертью подтвердил несостоятельность своих принципов. Вовсе нет — исключительно собственную неспособность их придерживаться. Но я протянул с этими принципами одиннадцать лет, чего и вам желаю.
Извините за лекторский тон — это старая привычка, которую не изжить.
Отрывок из письма В.Саневича (псевдо Ростбиф) к Е.Бенуа (псевдо Алекто), личный архив Алекто
И, конечно, я не сказал этим ребятам главного. Того, что система работает так, как работает, вовсе не случайно. Наши противники могли бы обходиться с нами иначе. Это известно точно. После Бостонского восстания они провели эксперимент — зачистили север Конфедерации до грунта, а потом тщательно пропалывали. Что получилось? Одиночки. Подростковые группы. Теория неограниченного террора. Рост неорганизованной преступности. Радикализация сельской местности и этнических меньшинств — не угрожающая самому положению вещей, но все же достаточно неприятная. И, в качестве коды, события семилетней давности. На них зашла со стороны солнца по-настоящему тайная подпольная организация. Представь себе, у них посреди столицы берут штурмом, успешно берут штурмом цитадель — и делает это непонятно кто. Если бы в Новой Англии или в Канаде существовало организованное подполье, заговорщикам не удалось бы спрятаться. Кто-то что-то да засек бы. А так…
Понимаешь, я ведь был с ними знаком — по конгрессам, по конференциям, по работам. Я знал Рассела, Асахину, Логана, Гинзбург — я даже Кесселя знал. Я не берусь себе представить менее подходящий материал для успешной попытки переворота. Вот и в СБ, видимо, не могли, пока не пошла стрельба. Но постфактум они оценили масштаб ошибки. И сделали выводы. Во всяком случае, новоанглийскую модель они больше нигде внедрить не пытались.
Мы нужны им. Как вентиль, как источник информации — и да, кадров. Как санитары леса. И все, что я пока делаю — учу молодых санитаров, как выполнять свои обязанности с наименьшим ущербом для себя и для леса. А еще у меня есть основания предполагать, что как минимум два человека в штабе оценивают положение дел примерно так же, как и я — и их оно совершенно устраивает. По разным, правда, причинам…
Глава 6. Небесная справедливость
Ipsa se fraus, etiamsi initio cautior fuerit, detegit. (69)
Тит Ливий
Игорь думал, что вот сейчас для Энея начнется время, когда дни кажутся досадными промежутками между ночами — но ошибся. Эней, по всей видимости, решил пройти весь петушиный ритуал до конца, хоть и в ускоренном темпе, и ночевал вместе с друзьями, обрадовав Костю тем, что в ближайшее воскресенье свадьба. Костя пожал плечами:
— Крутись, как хочешь, но чтоб до воскресенья она крестилась.
Мэй отнеслась к этому требованию с полнейшим благодушием. Крещение то ли показалось ей элементом новой интересной игры, то ли она была готова простить Энею и эту его придурь. В рассказ о действительности таинств она, похоже, не очень поверила, потому что наиболее остро действительность Таинства ощутил на себе Цумэ, а на него ребята из команды Каспера совершенно не полагались, хотя одно полнолуние он уже провел более чем достойно.
Неожиданно в последний момент креститься решил и Десперадо.
— Послушай, — сказал Цумэ Косте после совершения таинства, — тебе не кажется, что для них это… очередные казаки-разбойники?
— Но для Бога-то нет, — серьезно сказал священник. — И вообще, крестим же мы детей и младенцев под условием, что крестный наставит их в вере.
Игорь перевел взгляд на Энея, очень нежно поздравлявшего Мэй Дэй.
— В первый раз слышу о таком способе катехизации, — язвительно сказал он.
— Есть многое на свете, друг Горацио, чего ты не знаешь про катехизацию, — отбрил Костя. — Не в склад, зато в рифму.
Игорь не стал спорить. Вообще, решение Энея казалось ему безупречным со всех точек зрения. Начиная с дисциплинарной: Каспер допускал любовные связи в своем отряде — но, по всей видимости, только связи между равными. Любовница командира и жена командира — это всё-таки две большие разницы. Далее, для самого Энея, по всей видимости, было очень важно ни в чем не покривить душой. И, наконец, это нравилось самой невесте. Любовницей она уже была, а женой — ещё нет.
— Она в курсе, что это на всю жизнь? — спросил Костя, когда Эней уведомил его о небольшой нагрузке к обязанностям «полкового попа».
Мэй засмеялась и что-то сказала. Эней перевел:
— Мы не успеем друг другу надоесть.
— Ты так не говори, — у отца Константина была какая-то совершенно сицилийская манера совать указательный палец чуть ли не в лицо собеседнику. — Во-первых, надоесть можно и за три дня, а во-вторых, как о вас Бог распорядится — вы, ребята, не знаете. У меня другой вопрос, но это с глазу на глаз, — и все трое ушли в домик.
Из домика Костя вывалился в несколько подавленном состоянии. Игорь пристал было к нему, но ответ получил весьма расплывчатый:
— Бывают такие проблемы, что когда их нет — так это еще хуже, чем когда они есть.
Антон не понял, о чем речь — и заговорил делах насущных. Оказалось, что ребята с комбината, которым вообще-то заказывали баранину, не то по привычке, не то по каким-то другим причинам опять подложили покупателям свинью.
— Мне бы ваши заботы, — невразумительно сказал Костя и удалился. Так, подумал Игорь. Что-то там не гладко у нашего Ромео. И я, кажется, знаю, что.
Свадьба, тем не менее, удалась на славу. Учтя опыт Пятидесятницы, её устроили затемно, при свете костра и факелов. Костя служил ещё на закате, по православному требнику — и оттянулся на всю катушку. Жених и невеста были одеты в самое нарядное, что нашлось в гданьском свадебном салоне: смокинг и платье цвета морской волны (белое Мэй решительно забраковала: «Я буду в нем как муха в молоке!». Все вопли Игоря про белый шоколад были отметены как несущественные).
Проблему питания неожиданно решил Стах, который выслушал жалобы Антона, закинул тушу в свой пикап и через 40 минут вернулся уже без свиньи, но с «правильно застреленным и отвисевшимся» оленем. Вообще-то, Стах говорил об оленине и методах её подготовки существенно дольше, и Антон в который раз порадовался, что плохо понимает польский.
Мясо оказалось волшебно вкусным — точь-в-точь как в романах, роскошная рогатая голова вызвала все положенные шутки, и Игорь твердо решил, что просто обязан из Варшавы привезти Стаху что-нибудь приличное, классом не ниже «Реми Мартен».
Из Варшавы — потому что именно в Варшаве молодые намеревались провести медовый… ну, месяц — это в самом худшем случае, успокоил Эней. По его прикидкам слежка за Курасем должна занять не больше двух недель.
Увы, подружку для невесты так и не нашли. Предложение переодеть Антона в то платьице, в котором он ходил на бои в Щецине, было отвергнуто с негодованием как самим Антоном, так и Мэй, и главное — Костей. В конце концов Антон выступил парнем-дружкой со стороны невесты. Со стороны жениха дружкой был Стах. Его кандидатура не то чтобы никем не оспаривалась — он просто поставил всех перед фактом: или я дружка, или все идут с базы к курвиной матери.
Венки сплел Хеллбой, и даже никого этим не удивил — общение с ним быстро отучало удивляться.
В тот момент, когда Эней и Мэй Дэй поцеловались перед импровизированным алтарем, Игорь вдруг понял, что чувствует дьявол. Странное дело — но до этого момента зависти не возникало. Скорее — очень острая жалость, и даже не столько к этим двум конкретным влюбленным, сколько ко всему, что прекрасно и обречено. Но в этот миг… Он очень удачно спрятал все за шуткой, театрально закрыв лицо рукой и громко сказав:
— Я не заплачу. Вы не заставите меня плакать.
Антон прыснул, выронив венок. Хеллбой заржал громко. Десперадо сбился с мотива. Словом, Игорь благополучно обманул всех, кроме себя. Только Костя весь вечер как-то странно на него поглядывал. Профессиональный опыт, наверное. И хорошо.
Когда Эней, неся на руках новобрачную, под радостные вопли и аплодисменты всех присутствующих (включая гоблинов) скрылся в домике, Игорь подсел к Косте и спросил:
— Исповедь, принятая пьяным попом, действительна?
— Вполне, — сказал Костя. — При условии, что поп ещё соображает. А в чем дело?
— Пошли, — Игорь поволок его в сторону моря, за пределы круга света.
Шум волн и слаженные вопли «…I powiedz, ?e? dobrym ?eglarzem jest, bo przysBaB Ci? Paddy West!» (70)гарантировали вполне достаточный уровень конфиденциальности.
— Костя, я…
— Позавидовал, бывает, — сказал Костя, миролюбиво клюнув носом.
— Не просто позавидовал. Хотел, чтобы…
— Это как раз и есть позавидовал. Белая зависть у нас не считается.
Костя помолчал, поломал подобранную палочку.
— Отпускаю. Прочитаешь двадцать третий псалом. И вот ещё что. Если случится… тому, кто останется в живых — ни слова. Будешь чувствовать себя виноватым — но ты тут ни при чем. Это искушение от дьявола. Он всех искушает. Ты думаешь, я ни разу не завидовал тем, кого венчал?
— Но у вас же целибата нет… встретишь ещё свою.
— У нас есть, — грустно сказал Костя. — Поп или рукополагается женатым — или остается в целибате. Ну, так вышло, что моя… кого я встретил… как-то через год решила, что она не моя, и сделала ручкой. Я уже не в обиде… Жить с попом в наше время — это знаешь, не сахар. Ничего, водку пить можно — это главное. Ещё, может, епископом заделаюсь.
— Жалко, что ты не иудей. У них один Богом стал…
— Не робей, прорвёмся, — и Костя, прочитав разрешительную молитву, вернулся к водке с олениной.
Память о прошлом похмелье у всех была жива, так что на этот раз не только молодожены проявили некоторую умеренность. За одним исключением.
У Хеллбоя начался алкогольный психоз.
Со стороны это было, наверное, захватывающее зрелище. Как лесной пожар. За полчаса активного действия Хеллбой умудрился разнести лодочный сарай, уложить штабельком гоблинов вперемешку с телохранителями, порвать в нескольких местах рыбацкую сеть, в которую его пытались уловить Игорь со Стахом, три раза вывихнуть руку Игорю и один раз — Стаху, разнести часть второго сарая, но…
За это время злой как собака новобрачный успел сбегать в лес к схрону. Как раз на половине второго сарая Хеллбой получил в плечо дротик со снотворным, и до стоящей на стапелях яхты всё-таки не дошел.
— А я-то думал — почему вы его не используете на акциях, — проговорил Игорь, растирая вправленное запястье. — А у вас, наверное, мораторий на оружие массового поражения.
— Угу, — сказал Эней. — Только снотворное рано или поздно кончается.
Он едва не потратил второй дротик на Стаха, упорно и матерно оплакивавшего над недвижным телом Хеллбоя свое недвижимое имущество.
— Да это уже не в первый раз. Проспится — сам поможет отстроиться. Давай свяжем его, что ли.
Пока связанный Хеллбой приходил в себя (Эней тем временем выдержал некоторое дипломатическое противостояние с гоблинами — они желали компенсировать себе моральный ущерб, пару раз пнув поверженного льва по яйцам), все спиртное в пределах базы было слито в выгребную яму, ключи от машин — спрятаны, а ботинки Хеллбоя — заброшены в море. Конечно, с Хеллбоя сталось бы босиком добраться до деревни — но это уже были проблемы аборигенов.
Затем вся компания отправилась спать. Предполагалось что до утра. Где-то через час Антона и Костю разбудил топот: по крыльцу как табун прогрохотал. Но когда явно поддавшийся греху гнева священник вылетел на улицу с ревом: «Ну, кого тут, трам-тарарам, ещё носит?!», на деревянной дорожке обнаружилось довольно большое семейство ежей, строем и в ногу направлявшееся куда-то в сторону залива.
Костя покурил, посетил клозет — чтобы не оказалось, что зря вставал — и, вернувшись в постель, обнаружил, что уснуть не может. Наконец-то начиналось то, ради чего он покинул деревню и напросился в команду. Завтра они должны выехать в Варшаву.
И ему было не по себе…
* * *
Лех Курась, псевдо Юпитер, вёл на удивление размеренную жизнь. Как «хозяин» транспортного узла, он был «на свету», то есть жил легально и даже по настоящим документам. Агентство по торговле недвижимостью было отличным самоокупающимся прикрытием: у Курася на балансе всё время находилось около полутора десятков пустых квартир в разных концах Европы. Квартиры ожидала перепродажа, и в них можно было поселить кого угодно на недолгий срок, а когда возникнет опасность — перебросить.