Страница:
Но всё это слишком очевидно. Как очевиден был и ход Энея — попытаться перетянуть хотя бы часть боевой на свою сторону. Билл не мыслит двухходовками, должно быть что-то ещё. Если бы я был Биллом, я бы придумал что-то ещё… Но вот что бы я придумал? И что придумал Билл?
И мы все время исходим из того, что он хочет нас убить. А так ли это? Или это лишь потому, что я бы на его месте — хотел? Ведь мы знаем.
Или мы чего-то не знаем?
Господина Робертсона они все же недооценили. В этом не было прямой вины Энея. Господин Орвилл Робертсон был таким пижоном и вспышкопускателем, что даже люди, хорошо знавшие, что на самом деле там внутри шагающий экскаватор — и не приведи силы небесные подвернуться ему под ковш, когда он роет свои шесть тысяч — часто забывали об этом своем знании и промахивались. Один раз. Шанса повторить ошибку Билл им не давал. Его не интересовали невнимательные противники.
Они недооценили Робертсона. Потому что окружать себя стеной он не стал. И нанятые им вольные стрелки из варков после темноты методично обшаривали малые порты в дневном переходе от Копенгагена в поисках небольшого плавсредства с балтийским портом приписки и высокой концентрацией агнцев на борту.
Он допускал, конечно, что агнцы выгорели, поэтому дал и другие зацепки: снимки Савина, Дмитряну, Ясиры и на всякий случай — Ростбифа (потому что чёрт его знает).
Датские порты Билл велел оставить на потом — там уже шустрила полиция, после Гесера именно по Дании пошла гребенка. Но бредень ушёл на запад, судя по донесениям Короны и Грина. Естественно — полиция не знала и знать не могла, кто будет следующей целью. Конечно, восток тоже пасли, но более прохладно. Билл хотел, чтобы поисковая группа занялась именно востоком. Той стороной пролива.
Четвёрка начала с Бостада. Следующим пунктом назначения был Хельсингборг — и заодно Хельсингёр, группа разделилась надвое. Третьим номером в списке значился Мальмё.
И тут группе повезло. Двое почти сразу же налетели на уже виденную в Хельсингборге яхту «Черная стрела», без такелажа, с портом приписки Юрмала. Но в Хельсингборге ею не заинтересовались, потому что на борту был один-единственный мальчишка. А сейчас яхта прямо-таки светилась изнутри.
— Какая прелесть, — Соланж улыбнулась, показала на носовую каюту и провела языком по верхней губе. — Они сегодня занимались любовью.
— Нельзя, — с сожалением заметил Томас. — Если это те, кто нам нужен, мы, во-первых, спугнем остальных, а во-вторых… — он не договорил и сделал Соланж знак исчезнуть.
На палубу выбрался молодой парень, бородатый и волосатый, здоровенный как медведь. Нырнул «солдатиком» с кормовой ступеньки для дайвинга, сразу же вылез из воды и, фыркая, начал растираться полотенцем. Агнец, несомненный агнец — но было в нем что-то ещё такое, от чего Соланж до костей пробрал животный ужас.
— С ним что-то не так, — прошептала она.
— Я знаю, что с ним не так, — оскалился Томас, которому по работе приходилось пару раз бывать в Ирландии. — C ним очень скоро всё будет так. Просто замечательно с ним будет.
Еще один черноволосый крепыш покинул кокпит — и, узнав в нем человека, которого наниматель назвал Десперадо, Томас отсигналил сначала второй паре, а потом и нанимателю: здесь.
Наниматель назначил встречу в летней гостинице «На маяке», что на островке посередине пролива. Он прибыл туда первым, на собственном катере. У группы Томаса катера не было, им пришлось фрахтовать наёмный.
Билл выслушал отчет, взял снимки, прочел имя яхты — и какое-то время смеялся.
— Что здесь смешного? — не выдержала Соланж.
— I had four blak arrows under my belt,
Four for the greefs that I have felt,
Four for the nomber of ill menne
That have opressid me now and then (83), — продекламировал Робертсон и снова расхохотался. — Ах, дети, дети…
— Почему вы не сказали нам, что среди них есть христианский священник? — спросил Томас.
— А я и сам не знал. Только догадывался. Кстати, не ответите ли на личный вопрос — как вы отличаете священников от прочих людей? Или это бестактность?
— Никакой бестактности, — пожал плечами Томас. — Вы можете отличить безоружного человека от вооруженного, если тот скрывает оружие?
— В большинстве случаев могу.
— Вот так же и мы отличаем священников от обычных людей. Они вооружены.
— Крестом и кропилом, как у старика Стокера?
— Нет. Стокер — болван. Вы, господин Робертсон, можете хоть с ног до головы обвешаться крестами и облиться святой водой — вам это, в случае чего, не поможет. Дело в их медитациях. В их практиках, которыми они развивают в себе какие-то опасные умения.
Трое вампиров слушали в оба уха — Томас говорил вещи, о которых они раньше не знали. Когда Томас и Соланж показали яхту Линде и Олафу, те тоже почувствовали смутное беспокойство, но природу ощущения уяснить себе не могли, потому что зверя под названием «христианский священник» не видели ни разу в жизни. Однако они знали, что им запрещено брать священников и ради собственной безопасности лучше даже не приближаться к ним, а просто отстреливать с дальней дистанции. И как люди с этим живут в Греции — или в той же России?
— Дело гораздо серьезнее, чем вы говорили поначалу, господин Робертсон, — подытожил Томас. — И обойдется вам еще в шестнадцать тысяч. По четыре на брата.
— Чтобы вы пристрелили его из снайперки и получили деньги за то, что могу сделать и я? Ни гроша сверху, — жестко ответил Билл. — Я с командой людей устраню священника. Ваше дело — остальные.
Хорошо, что есть русский для допроса, — подумал он. Потому что на электронный переводчик полагаться нельзя. Эней, конечно, говорит по-немецки, но не очень-то я верю, что мы возьмем его живым. А вот священника стоило бы. Зубастеньким он явно не нравится. Причем физиологически не нравится, на уровне мозжечка. Ай-яй-яй, неужто Райнер действительно натолкнулся на что-то серьезное? А Ростбиф шел за ним след в след? Это явно не абсолютное оружие, но мы не гордые, нам и просто оружие подойдет.
Да, подумал он, пожалуй, имеет смысл изымать только священника. Силами исключительно человеческой команды.
Воскресная Литургия прошла скверно. Костя был зол как чёрт — Мэй и Десперадо отказались исповедоваться. После Юпитера Десперадо пришел — видимо, из-за вздрючки, полученной от Энея, и Костя исповедал его «вглухую»: он перечислял грехи, а Десперадо кивал или качал головой. Та исповедь оставила тягостное впечатление — похоже было, что Десперадо кается не в том, что убил, а в том, что — без приказа. Мэй к исповеди не приходила ни разу — но она и не убивала тогда, и Костя причащал её. Но после убийства Стеллы так уже было нельзя. Костя один раз обнес Чашей ребят из группы Каспера, надеясь, что они поймут молчаливый намек — но они не поняли. Во время сегодняшней проповеди он уже напрямую объяснил, в чем дело, и сказал, что готов принять исповедь прямо сейчас — ноль внимания. Ну ладно. Он причастил Энея, Цумэ и Антона, и сберег частицы Святых Даров для Мэй и Десперадо, если у них в голове прояснится. Крохотную дарохранительницу он всегда носил на шее.
Потом они с Цумэ отправились за покупками.
Суббота-воскресенье были в Швеции традиционными закупочными днями, но к пяти часам закрывались почти все магазины — и открывались только во вторник. А к обязанностям суперкарго Костя относился серьезно.
Грузовичок взяли у албанца в маленьком прокатном бюро. Игорь сел за руль. В Мальмё никаких скачек не предполагалось, план города выучили в самых общих чертах, магазин выбрали наугад. Их не так уж много тут было — этих супер-дупермаркетов, снабжавших окрестное фермерство всем, что фермерство само не выращивало.
Магазином оказался здоровенный ангар из гофрированного дюраля, внутри — полки и штабеля всякой всячины, а покупатели проходят мимо и наваливают приглянувшееся на грузовые тележки, или пишут список нужных товаров и количество — а потом рабочие привозят на тех же тележках все прямо к машине. В принципе всё как и в России — Костя сам ездил с отцом на такие закупки в Вологду. Да и вообще можно было заказать всё по сети, и доставили бы прямо к пирсу, но это был дополнительный риск.
Он поднялся на второй этаж. Тут было меньше народу — в секциях одежды всегда так. Следовало закупить дополнительные свитера и «полярочки» для всей команды — погода в августе-сентябре на Балтике порой меняется круто. Кроме того, нужно было зарядить аккумуляторы для освещения и обогрева. После короткого совещания Костя нырнул в пассаж, обещавший распродажу теплых свитеров и рубашек, а Игорь забрал еду и пошел грузить машину. Заправить аккумуляторы решили на обратном пути.
— Цели разделились, — сказала тетя Агата. — На погрузку Белый потратит не меньше пятнадцати минут. Чёрный в отделе одежды.
— Рысь, вперёд, — скомандовал Хан.
Рысь, Винсент и Кир поднялись за целью в одёжный отдел. Рысь зашел за спину, Кир встал так, чтобы перекрыть выход. Препарат у Рыси был надежный, но, судя по живому весу цели, у той будет после поражения секунд пятнадцать на всякие художества.
Рысь выстрелил. Ампула вонзилась жертве в мощную трапециевидную мышцу. «Чёрный» хлопнул себя рукой по шее, развернулся и кинулся на Рысь. Тот успел выстрелить еще раз — в лицо. «Черный», в свою очередь, ударил Рысь в глаз — а потом, как взбешенный слон, опрокинул стойку с вешалками и попытался завалить стеллаж. Винсент и Кир с трудом удержали магазинное имущество на месте — тревога совершенно ни к чему. «Чёрный» осыпался с полки как сель.
Игоря будто ткнуло в голову изнутри. Что-то было не так, что-то было совсем не так с кем-то из своих. Было и перестало. Рассосалось.
Костя. Больше некому, в такой-то близости.
Не догрузив мороженое мясо, он бросился в магазин. Метнулся в один отдел, в другой — Кости не было.
Он выскочил обратно на паркинг — и столкнулся с невысокой женщиной, лица которой толком рассмотреть не успел, сказалась разница в росте. Разглядел только мелко вьющиеся светло-русые волосы, успел заметить, что они натуральные, услышал приглушенный хлопок — и потерял сознание от резкой боли, пронзившей живот.
«Её, наверное, тоже учил Хеллбой», — мелькнуло перед окончательным погружением в красноту.
…Когда цель выволокли из супермаркета (Винсент и Рысь пыхтели под его весом, Агата суетилась вокруг — «Осторожнее! Осторожнее! Отойдите! Человеку плохо!») и повезли на машине к мосту — Хан спросил у «сестры»:
— На кой чёрт ты это сделала? Хотела всех спалить?
— Не знаю… Он налетел прямо на меня, и был холодный как варк. Рефлекс.
— Его не сразу заметят, она сложила его за углом, — вставил Кир. А потом добавил: — Священик и варк… странно.
— Он всё-таки не варк, — покачала головой Агата. — Я ведь стреляла не серебром. Варк такого возраста тут же поднялся бы и погнался за нами. И мы бы точно все сгорели.
— Да ладно тебе, Хан, — Рысь, страдальчески скаля зубы, трогал разбитую скулу. — Мы проредили их команду на треть. Что в этом плохого?
— Приказа убивать у нас не было, — раздраженно сказал Хан.
— Я же сказала, это вышло на рефлексах, — так же раздраженно бросила Агата.
— Мне не нравится, что вразнос пошла команда Ростбифа. С чего бы? Рысь, когда этот парень придет в себя — поговори с ним.
— Конечно, поговорю. Зачем же ещё мы брали его живым?
— Нет, — сказал Игорь заправщику в четвертый раз. — Полиции не надо. Врача не надо. Я прекрасно себя чувствую.
Заправщик сложил в уме два и два, кивнул и отошел. Если очевидный варк, да еще старый, раз гуляет днем, получив пулю в живот, прекрасно себя чувствует — то это не его, заправщика, дело.
Доковыляв до комм-будки, Игорь послал Энею сообщение: «Один. Подбили. Комм отобрали. Стоянка у супермаркета, синий "Вольво"». Сознание было таким мутным, что несложное это послание сожрало все ментальные ресурсы — на беспокойство за Костю их просто не осталось.
Игорь добрался до грузовика, повалился на мешки с рисом и сахаром — и заснул.
Проснулся уже на мосту, в другом фургоне. Эней вел машину на 90 — больше правила не позволяли.
— Ты даже не спросил меня, в чём дело, — сказал Игорь, продрав глаза. — Значит, Билл уже кликнул.
Эней кивнул.
— Назначил встречу?
Эней поморщился.
— Игорь, у него в группе варки.
— Костю уволокли люди.
— Костю. Тебя они походя попытались убить, а Костю, именно Костю, взяли живым. Хотя из вас двоих легче было брать тебя.
— Понял. Стало быть, все наши планы добраться до Хана в спокойной обстановке идут прахом.
— Стало быть, идут. Билл позвонил с костиного комма. Сказал, что у нас есть шанс спасти Косте жизнь, если мы к пяти вечера будем у Фрельскельс-кирке.
Игорь глянул на часы. Одиннадцать пятого. Потрогал живот. Почти не болит.
— Там полно народу. Билл что, хочет мирных переговоров?
— Черта с два. Я думаю, мы там найдем комм, по которому получим дальнейшие инструкции.
— Так у нас тут что, дилемма заложника? И кстати, где остальные?
— Едут катером. Да. Похоже, что дилемма заложника. С одним нюансом: в группе Хана есть такой Лесь Бордак. То ли украинец, то ли белорус.
— Хочешь сказать, они будут потрошить Костю?
— Скорее всего.
Игорь надавил пальцами на виски. Просыпайся, просыпайся. Просыпайся!
— Игорь, — сказал Эней. — Он, может, и сволочь, но он уже шестой год начальник боёвки — и в этом качестве на него никто не жаловался. Думаю, ничего страшного с Костей не случится… пока.
— Ты кого успокаиваешь — себя или меня? Почему он еще не сформулировал требования?
— Зелёного понятия не имею. Билл игрок. Даже если он убьёт Костю, он захочет, чтобы я видел его смерть. Не потому что садист, просто это хороший способ сбить противника с нарезки. Но я отчего-то думаю, что Костю он не убьёт.
Он плавал на спине в теплой, зеленой, до самого дна просвеченной солнцем воде. Впереди, метрах в пятнадцати, начинался риф — он его уже обследовал, и точно знал, что где находится. Справа и чуть сзади от него выскользнул на поверхность серебристый клубок мелкой рыбешки, развернулся и опять ушел вниз. Пеликан, качавшийся рядом на мелкой волне, проводил стайку взглядом, но нырять не стал. Солнце уже не било прямо в темные очки, но свет все еще ощущался как давление — не сгореть бы… Он вдруг почувствовал резкую боль в правом запястье — проклятый пеликан подплыл и долбанул его по руке своим здоровенным клювом. И, кажется, снова нацеливался. Костя перевернулся, послал в пеликана волну.
— Кыш, курица дурная!
Пеликан повернулся боком посмотрел на Костю желто-черным, совершенно мультяшным глазом и спросил по-русски:
— Просыпаться будем?
— А стоит? — спросил Костя. Что-то подсказывало, что не стоит. С памятью были нелады, но подсознание уже забило в набат.
— Определённо, — решительно сказал пеликан и двинул Костю клювом по голове.
Костя ушел под воду, вынырнул, отплевался — вода почему-то оказалась пресной. И вообще стало как-то холодно.
Он ещё не очень хорошо спросонья контролировал себя — и отреагировал весьма непосредственно, причём как сержант, а не как священник.
— Could it be the wrong guy? — спросил у кого-то со страшным русским акцентом «пеликан» (проморгавшись, Костя увидел рыжеватого круглолицего парня с заплывшим глазом).
— No, no. He's the man I wanted you to take, — сказал высокий, рано поседевший дядька, хорошо известный Косте по фото- и голографиям.
Билл.
В свою очередь, Билл тоже узнал Костю по снимку, предоставленному группой Томаса.
— Ask him if he's indeed a Christian priest (84), — обратился к рыжеватому Билл.
Это Костя разобрал без перевода. Всё же армейский английский из головы не выветрился. Но виду, что понимает — не подал, пользовался секундами, которые еще можно было потратить на окончательный приход в себя. В конце концов, Билл задал вопрос, на который — и только на этот один — он не имеет права солгать, хотя бы это стоило ему жизни.
— Да, — сказал он Рыси, когда тот перевел. — Я христианский священник. Зачем я вам нужен?
— Goodness gracious me. No, you don't have to translate that. Actually, right now you don't need to translate anything at all. Our buddy here understands English.
— Переводи, переводи, — Костя повел плечами, почувствовал наконец руки — ага, и «браслеты» на них. — Потому что я как та собака, понимать понимаю, а на общие темы говорю так себе.
Билл вгляделся в парня пристальней. Нет, молодой человек не лгал — да и понимал-то не так уж хорошо, напрягался, вслушиваясь.
— Perhaps we should speak Latin (85), — это, кстати, хорошая идея. И позволит убрать переводчика. Что хорошо для всех, включая переводчика. Латынь, конечно, с университета сильно подзаржавела, но это дело поправимое.
— Нихт ферштейн, — помотал головой пленник. — Только чин службы. Dominus vobiscum.
Грустно, подумал Билл. И по-немецки он тоже не понимает, иначе бы не вставлял в речь немецкие слова так свободно. Побоялся бы. А по-польски я двух слов не свяжу, не говоря уж о русском. Ну ладно.
— Ваше имя?
— Бог знает, вам ни к чему, — ответил поп.
Билл шевельнул бровями. Ну, ладно. Вопрос не принципиальный. Скопа на плече, морской десант. Шрам под левой рукой, боевое ранение. Ирландия, скорее всего. Найдём в считанные часы.
— Зачем группе священник?
— То есть как это зачем? — парень повозился в кресле, пытаясь найти удобное положение с закрученными за спинку руками. — Литургию служить, причащать, исповедовать… опять же — все под Богом ходим — отпеть… дело житейское.
— Не ворочайтесь, что-нибудь себе повредите. То есть, в группе все христиане? — вот уж чего о Ростбифе не подумал бы… Да нет, глупости. Или парень врет, или крестились они совсем недавно. И произойти это могло, только если они откопали что-то очень серьёзное. Посерьёзнее «медитационной практики».
— Да какие они христиане. Ни одна собака ни в среду, ни в пятницу не постится, молятся после дождичка в четверг, пятую заповедь соблюдать и в мыслях нет… язычники они.
Издевается. Но при этом старается не врать. По крайней мере, прямо. Этого ему, видимо, тоже нельзя. Врать нельзя, убивать нельзя… На операциях такой человек крайне неудобен. И если его таскают с собой, значит, он нужен. По-настоящему нужен.
— Как они на вас вышли? Почему вы согласились на них работать?
Костя снова пожал плечами.
— Бог нас вместе свел. А почему я согласился — так с чего бы мне отказываться. Люди же.
— Убивают они тоже людей, — нет, молодой человек, плохо вас в армии или где еще учили. Все, что на лице не написано, по плечам и шее прочесть можно. Беспокоит вас этот вопрос. И очень. Значит, не будем пока на эту точку давить.
— Почему варки могут отличать священников от прочих людей?
— Вы, наверное, не того поймали. Варка поймайте и спрашивайте. Мне-то откуда знать.
— От вашего начальства. Или от господа бога. Но вы знаете. А с варками есть сложности. Молодые несут чушь, а спросить у старых обычно времени не хватает…
— Это ваши сложности. Не мои.
— Ваши. Потому что именно от этих подробностей зависит, как я обойдусь с вами и вашими приятелями.
Пленник облизнул губы, попытался поймать ртом стекающие с волос капли, убедился в бесплодности попыток и проговорил:
— Я глупый сельский поп, но все же не такой глупый, чтобы так дешево купиться. Мы же все знаем, что вы Каспера предали. И что, вы с этим нас гулять отпустите?
— Я, — спокойно сказал Билл, — пытался прекратить охоту на людей. Единственным способом, которым это можно было сделать. Я бы с куда большим удовольствием просто провалил эту затею в штабе. Но не получилось, там слишком быстро испугались. А эти двое не соображали, что делают. Сначала — высокопоставленных чиновников, а потом дойдет до школьных учителей и почтальонов — как же, они тоже служат преступному режиму. О'Нейл начинал так же. Да сто раз это было, и все равно находятся идиоты, которые с самыми лучшими намерениями…
Рысь удивленно смотрел то на одного, то на другого. До него доходило постепенно, что он услышал слишком много.
— Я вас понимаю, — сказал пленник. — Что я могу сделать. Я могу попросить Энея, чтобы он закрыл вам счет. По нулям. Вы оставляете нас в покое — мы вас. Мы не открываем охоту на людей — вы никого не сдаёте. Отпустите меня сейчас — и я обещаю, что «Чёрная Стрела» не появится больше… нигде.
— Я не могу полагаться на ваше слово. — Билл сел за стол, подпер рукой голову. — Даже если приму, что вы не соврёте. Просто завтра Савина осенит ещё какая-то идея…
— Или вас. Или третьего кого-то. А потому — мочи всех. Вот я и говорю: какой мне смысл давать вам информацию? Я же для ребят ничего не выиграю, вы их уже приговорили.
Билл вынул из кармана маленькую плоскую металлическую коробочку, изъятую у священника при захвате. Оружия у него, как и следовало ожидать, не было. Документов — тоже.
— Осторожней! — вырвалось у пленника.
— А что, может рвануть?
— Может, — резко сказал парень. — Недостойно причащающийся осуждение себе ест и пьет. Рыжий, переведи это как можно буквальней.
Билл улыбнулся, когда Рысь перевел последнюю фразу.
— Вы хотите сказать, в прямом смысле слова?
— Прямей некуда.
Игрой это не было. Парень действительно прост как полено. И перепугался он всерьез. Причём не за фетиш свой. За меня. Как будто я — дурак-новобранец, решивший забить выступающий гвоздик прикладом собственного заряженного автомата. Держа его при этом дулом к себе. Ну и ну. И как же оно, спрашивается, стреляет? А он уверен, что стреляет.
Билл высыпал на ладонь содержимое коробочки — маленькие аккуратные сухарики, чем-то пропитанные. Вином, насколько можно судить. Взял один сухарик, забросил в рот и с хрустом разжевал.
— Неужели это как-то действует на варков?
— Я не знаю, — священник опустил голову. — Я не пробовал. Это Тело и Кровь Христовы. Заключите с Энеем мир — получите от меня всю информацию. Нет — ничего не получите.
Понятно. Что ж. Посмотрим, как оно пойдёт. Нам же вовсе не обязательно нужен именно этот священник, правильно?
Билл посмотрел на часы.
— Хотите поговорить с другом? — он вынул из кармана комм.
В карих глазах пленника можно было читать как в раскрытой книге. C одной стороны говорить — это сделать то, чего хочет враг. С другой — Энею стоит знать, что пропавший священник жив. С третьей — никакой полезной информации ему не передашь. Анекдот про математиков: «Где я?» — «Вы на воздушном шаре».
Комм в руке Билла запищал какую-то популярную мелодию.
— Поскольку он должен услышать ваш голос, получить доказательство жизни, — сказал Билл, — он его услышит независимо от вашего решения. Я всего лишь предоставляю вам возможность сказать ему что-то осмысленное.
Пленник кивнул. Билл включил комм и сказал в микрофон:
— Добрый день, Эней. Ваше письмо было кратким, но информативным. Я, как видите, решил принять меры. Ваш капеллан у меня в гостях, ему хотелось бы видеть вас и ваших спутников. Всех троих оставшихся.
На экранчике комма загорелось изображение: Эней, Антон, Мэй и Десперадо стояли плечом к плечу на какой-то площади, за спиной у них возвышалась старинная церковь. Билл держал комм так, чтобы видно было Косте.
— Я рад, что вы выполнили мои условия, — Билл поднес микрофон к губам пленника. — Ваш друг передаёт вам привет.
— Я жив, здоров и упакован. Твой бывший начальник Частицу сожрал, — перевел Биллу Рысь.
Услышать ответ Энея Билл ему не дал, снова забрал комм.
— Прекрасно. Теперь, если вы желаете еще раз услышать пастырское слово из уст отца… так как вас зовут?
Пленник криво усмехнулся. Билл глянул на экран второго комма.
— Из уст отца Константина — поезжайте в Шарлоттенлунн на ипподром. Что-то подсказывает мне, что тамошней публике понравится песня «Эль Марьячи». По крайней мере, она должна понравиться одному человеку, который ждет вас там. Пользоваться вашим транспортом я вам запрещаю. Через сорок пять минут я жду начала концерта — или отпевать вашего священника будет некому.
— А как насчет того, чтобы заключить мир? — быстро сказал Эней. — Мы убили Ветку, вы — одного из наших. Можно сказать — в расчете. Вы отпускаете капеллана, мы уходим.
— Нет, господин Савин. Для таких предложений слишком поздно. Вам следовало прикончить меня без предупреждения, как Ветку. А теперь я буду делать с вами что хочу. И я хочу, чтобы вы пели. До свидания, — он захлопнул крышку-панель комма, отключив связь.
Новому ипподрому было 250 лет. Во всяком случае, так гласила английская надпись на табличке. Глядя на серый, проеденный временем деревянный палисадник и на трибуну, где могло уместиться едва полторы сотни человек, в это можно было поверить. Четверо музыкантов — трое белых парней и один чернокожий — расположились как раз под исторической табличкой и завели что-то совершенно не по погоде зажигательно-латиноамериканское. И хорошо завели, дождик дождиком, а не захочешь — остановишься.
Прохожие смотрели на них без удивления: ребята из Кристиании (86)решили подзаработать. Или просто людей в дождливый день порадовать. Что из Кристиании, так тут и спрашивать не надо. И играют слишком хорошо для обычных уличных музыкантов, а если какие-то сомнения есть, то во-он под стеночкой стоят же три «кристерских» мопеда со здоровенными красными багажниками.
И мы все время исходим из того, что он хочет нас убить. А так ли это? Или это лишь потому, что я бы на его месте — хотел? Ведь мы знаем.
Или мы чего-то не знаем?
Господина Робертсона они все же недооценили. В этом не было прямой вины Энея. Господин Орвилл Робертсон был таким пижоном и вспышкопускателем, что даже люди, хорошо знавшие, что на самом деле там внутри шагающий экскаватор — и не приведи силы небесные подвернуться ему под ковш, когда он роет свои шесть тысяч — часто забывали об этом своем знании и промахивались. Один раз. Шанса повторить ошибку Билл им не давал. Его не интересовали невнимательные противники.
Они недооценили Робертсона. Потому что окружать себя стеной он не стал. И нанятые им вольные стрелки из варков после темноты методично обшаривали малые порты в дневном переходе от Копенгагена в поисках небольшого плавсредства с балтийским портом приписки и высокой концентрацией агнцев на борту.
Он допускал, конечно, что агнцы выгорели, поэтому дал и другие зацепки: снимки Савина, Дмитряну, Ясиры и на всякий случай — Ростбифа (потому что чёрт его знает).
Датские порты Билл велел оставить на потом — там уже шустрила полиция, после Гесера именно по Дании пошла гребенка. Но бредень ушёл на запад, судя по донесениям Короны и Грина. Естественно — полиция не знала и знать не могла, кто будет следующей целью. Конечно, восток тоже пасли, но более прохладно. Билл хотел, чтобы поисковая группа занялась именно востоком. Той стороной пролива.
Четвёрка начала с Бостада. Следующим пунктом назначения был Хельсингборг — и заодно Хельсингёр, группа разделилась надвое. Третьим номером в списке значился Мальмё.
И тут группе повезло. Двое почти сразу же налетели на уже виденную в Хельсингборге яхту «Черная стрела», без такелажа, с портом приписки Юрмала. Но в Хельсингборге ею не заинтересовались, потому что на борту был один-единственный мальчишка. А сейчас яхта прямо-таки светилась изнутри.
— Какая прелесть, — Соланж улыбнулась, показала на носовую каюту и провела языком по верхней губе. — Они сегодня занимались любовью.
— Нельзя, — с сожалением заметил Томас. — Если это те, кто нам нужен, мы, во-первых, спугнем остальных, а во-вторых… — он не договорил и сделал Соланж знак исчезнуть.
На палубу выбрался молодой парень, бородатый и волосатый, здоровенный как медведь. Нырнул «солдатиком» с кормовой ступеньки для дайвинга, сразу же вылез из воды и, фыркая, начал растираться полотенцем. Агнец, несомненный агнец — но было в нем что-то ещё такое, от чего Соланж до костей пробрал животный ужас.
— С ним что-то не так, — прошептала она.
— Я знаю, что с ним не так, — оскалился Томас, которому по работе приходилось пару раз бывать в Ирландии. — C ним очень скоро всё будет так. Просто замечательно с ним будет.
Еще один черноволосый крепыш покинул кокпит — и, узнав в нем человека, которого наниматель назвал Десперадо, Томас отсигналил сначала второй паре, а потом и нанимателю: здесь.
Наниматель назначил встречу в летней гостинице «На маяке», что на островке посередине пролива. Он прибыл туда первым, на собственном катере. У группы Томаса катера не было, им пришлось фрахтовать наёмный.
Билл выслушал отчет, взял снимки, прочел имя яхты — и какое-то время смеялся.
— Что здесь смешного? — не выдержала Соланж.
— I had four blak arrows under my belt,
Four for the greefs that I have felt,
Four for the nomber of ill menne
That have opressid me now and then (83), — продекламировал Робертсон и снова расхохотался. — Ах, дети, дети…
— Почему вы не сказали нам, что среди них есть христианский священник? — спросил Томас.
— А я и сам не знал. Только догадывался. Кстати, не ответите ли на личный вопрос — как вы отличаете священников от прочих людей? Или это бестактность?
— Никакой бестактности, — пожал плечами Томас. — Вы можете отличить безоружного человека от вооруженного, если тот скрывает оружие?
— В большинстве случаев могу.
— Вот так же и мы отличаем священников от обычных людей. Они вооружены.
— Крестом и кропилом, как у старика Стокера?
— Нет. Стокер — болван. Вы, господин Робертсон, можете хоть с ног до головы обвешаться крестами и облиться святой водой — вам это, в случае чего, не поможет. Дело в их медитациях. В их практиках, которыми они развивают в себе какие-то опасные умения.
Трое вампиров слушали в оба уха — Томас говорил вещи, о которых они раньше не знали. Когда Томас и Соланж показали яхту Линде и Олафу, те тоже почувствовали смутное беспокойство, но природу ощущения уяснить себе не могли, потому что зверя под названием «христианский священник» не видели ни разу в жизни. Однако они знали, что им запрещено брать священников и ради собственной безопасности лучше даже не приближаться к ним, а просто отстреливать с дальней дистанции. И как люди с этим живут в Греции — или в той же России?
— Дело гораздо серьезнее, чем вы говорили поначалу, господин Робертсон, — подытожил Томас. — И обойдется вам еще в шестнадцать тысяч. По четыре на брата.
— Чтобы вы пристрелили его из снайперки и получили деньги за то, что могу сделать и я? Ни гроша сверху, — жестко ответил Билл. — Я с командой людей устраню священника. Ваше дело — остальные.
Хорошо, что есть русский для допроса, — подумал он. Потому что на электронный переводчик полагаться нельзя. Эней, конечно, говорит по-немецки, но не очень-то я верю, что мы возьмем его живым. А вот священника стоило бы. Зубастеньким он явно не нравится. Причем физиологически не нравится, на уровне мозжечка. Ай-яй-яй, неужто Райнер действительно натолкнулся на что-то серьезное? А Ростбиф шел за ним след в след? Это явно не абсолютное оружие, но мы не гордые, нам и просто оружие подойдет.
Да, подумал он, пожалуй, имеет смысл изымать только священника. Силами исключительно человеческой команды.
* * *
Воскресная Литургия прошла скверно. Костя был зол как чёрт — Мэй и Десперадо отказались исповедоваться. После Юпитера Десперадо пришел — видимо, из-за вздрючки, полученной от Энея, и Костя исповедал его «вглухую»: он перечислял грехи, а Десперадо кивал или качал головой. Та исповедь оставила тягостное впечатление — похоже было, что Десперадо кается не в том, что убил, а в том, что — без приказа. Мэй к исповеди не приходила ни разу — но она и не убивала тогда, и Костя причащал её. Но после убийства Стеллы так уже было нельзя. Костя один раз обнес Чашей ребят из группы Каспера, надеясь, что они поймут молчаливый намек — но они не поняли. Во время сегодняшней проповеди он уже напрямую объяснил, в чем дело, и сказал, что готов принять исповедь прямо сейчас — ноль внимания. Ну ладно. Он причастил Энея, Цумэ и Антона, и сберег частицы Святых Даров для Мэй и Десперадо, если у них в голове прояснится. Крохотную дарохранительницу он всегда носил на шее.
Потом они с Цумэ отправились за покупками.
Суббота-воскресенье были в Швеции традиционными закупочными днями, но к пяти часам закрывались почти все магазины — и открывались только во вторник. А к обязанностям суперкарго Костя относился серьезно.
Грузовичок взяли у албанца в маленьком прокатном бюро. Игорь сел за руль. В Мальмё никаких скачек не предполагалось, план города выучили в самых общих чертах, магазин выбрали наугад. Их не так уж много тут было — этих супер-дупермаркетов, снабжавших окрестное фермерство всем, что фермерство само не выращивало.
Магазином оказался здоровенный ангар из гофрированного дюраля, внутри — полки и штабеля всякой всячины, а покупатели проходят мимо и наваливают приглянувшееся на грузовые тележки, или пишут список нужных товаров и количество — а потом рабочие привозят на тех же тележках все прямо к машине. В принципе всё как и в России — Костя сам ездил с отцом на такие закупки в Вологду. Да и вообще можно было заказать всё по сети, и доставили бы прямо к пирсу, но это был дополнительный риск.
Он поднялся на второй этаж. Тут было меньше народу — в секциях одежды всегда так. Следовало закупить дополнительные свитера и «полярочки» для всей команды — погода в августе-сентябре на Балтике порой меняется круто. Кроме того, нужно было зарядить аккумуляторы для освещения и обогрева. После короткого совещания Костя нырнул в пассаж, обещавший распродажу теплых свитеров и рубашек, а Игорь забрал еду и пошел грузить машину. Заправить аккумуляторы решили на обратном пути.
— Цели разделились, — сказала тетя Агата. — На погрузку Белый потратит не меньше пятнадцати минут. Чёрный в отделе одежды.
— Рысь, вперёд, — скомандовал Хан.
Рысь, Винсент и Кир поднялись за целью в одёжный отдел. Рысь зашел за спину, Кир встал так, чтобы перекрыть выход. Препарат у Рыси был надежный, но, судя по живому весу цели, у той будет после поражения секунд пятнадцать на всякие художества.
Рысь выстрелил. Ампула вонзилась жертве в мощную трапециевидную мышцу. «Чёрный» хлопнул себя рукой по шее, развернулся и кинулся на Рысь. Тот успел выстрелить еще раз — в лицо. «Черный», в свою очередь, ударил Рысь в глаз — а потом, как взбешенный слон, опрокинул стойку с вешалками и попытался завалить стеллаж. Винсент и Кир с трудом удержали магазинное имущество на месте — тревога совершенно ни к чему. «Чёрный» осыпался с полки как сель.
Игоря будто ткнуло в голову изнутри. Что-то было не так, что-то было совсем не так с кем-то из своих. Было и перестало. Рассосалось.
Костя. Больше некому, в такой-то близости.
Не догрузив мороженое мясо, он бросился в магазин. Метнулся в один отдел, в другой — Кости не было.
Он выскочил обратно на паркинг — и столкнулся с невысокой женщиной, лица которой толком рассмотреть не успел, сказалась разница в росте. Разглядел только мелко вьющиеся светло-русые волосы, успел заметить, что они натуральные, услышал приглушенный хлопок — и потерял сознание от резкой боли, пронзившей живот.
«Её, наверное, тоже учил Хеллбой», — мелькнуло перед окончательным погружением в красноту.
…Когда цель выволокли из супермаркета (Винсент и Рысь пыхтели под его весом, Агата суетилась вокруг — «Осторожнее! Осторожнее! Отойдите! Человеку плохо!») и повезли на машине к мосту — Хан спросил у «сестры»:
— На кой чёрт ты это сделала? Хотела всех спалить?
— Не знаю… Он налетел прямо на меня, и был холодный как варк. Рефлекс.
— Его не сразу заметят, она сложила его за углом, — вставил Кир. А потом добавил: — Священик и варк… странно.
— Он всё-таки не варк, — покачала головой Агата. — Я ведь стреляла не серебром. Варк такого возраста тут же поднялся бы и погнался за нами. И мы бы точно все сгорели.
— Да ладно тебе, Хан, — Рысь, страдальчески скаля зубы, трогал разбитую скулу. — Мы проредили их команду на треть. Что в этом плохого?
— Приказа убивать у нас не было, — раздраженно сказал Хан.
— Я же сказала, это вышло на рефлексах, — так же раздраженно бросила Агата.
— Мне не нравится, что вразнос пошла команда Ростбифа. С чего бы? Рысь, когда этот парень придет в себя — поговори с ним.
— Конечно, поговорю. Зачем же ещё мы брали его живым?
* * *
— Нет, — сказал Игорь заправщику в четвертый раз. — Полиции не надо. Врача не надо. Я прекрасно себя чувствую.
Заправщик сложил в уме два и два, кивнул и отошел. Если очевидный варк, да еще старый, раз гуляет днем, получив пулю в живот, прекрасно себя чувствует — то это не его, заправщика, дело.
Доковыляв до комм-будки, Игорь послал Энею сообщение: «Один. Подбили. Комм отобрали. Стоянка у супермаркета, синий "Вольво"». Сознание было таким мутным, что несложное это послание сожрало все ментальные ресурсы — на беспокойство за Костю их просто не осталось.
Игорь добрался до грузовика, повалился на мешки с рисом и сахаром — и заснул.
Проснулся уже на мосту, в другом фургоне. Эней вел машину на 90 — больше правила не позволяли.
— Ты даже не спросил меня, в чём дело, — сказал Игорь, продрав глаза. — Значит, Билл уже кликнул.
Эней кивнул.
— Назначил встречу?
Эней поморщился.
— Игорь, у него в группе варки.
— Костю уволокли люди.
— Костю. Тебя они походя попытались убить, а Костю, именно Костю, взяли живым. Хотя из вас двоих легче было брать тебя.
— Понял. Стало быть, все наши планы добраться до Хана в спокойной обстановке идут прахом.
— Стало быть, идут. Билл позвонил с костиного комма. Сказал, что у нас есть шанс спасти Косте жизнь, если мы к пяти вечера будем у Фрельскельс-кирке.
Игорь глянул на часы. Одиннадцать пятого. Потрогал живот. Почти не болит.
— Там полно народу. Билл что, хочет мирных переговоров?
— Черта с два. Я думаю, мы там найдем комм, по которому получим дальнейшие инструкции.
— Так у нас тут что, дилемма заложника? И кстати, где остальные?
— Едут катером. Да. Похоже, что дилемма заложника. С одним нюансом: в группе Хана есть такой Лесь Бордак. То ли украинец, то ли белорус.
— Хочешь сказать, они будут потрошить Костю?
— Скорее всего.
Игорь надавил пальцами на виски. Просыпайся, просыпайся. Просыпайся!
— Игорь, — сказал Эней. — Он, может, и сволочь, но он уже шестой год начальник боёвки — и в этом качестве на него никто не жаловался. Думаю, ничего страшного с Костей не случится… пока.
— Ты кого успокаиваешь — себя или меня? Почему он еще не сформулировал требования?
— Зелёного понятия не имею. Билл игрок. Даже если он убьёт Костю, он захочет, чтобы я видел его смерть. Не потому что садист, просто это хороший способ сбить противника с нарезки. Но я отчего-то думаю, что Костю он не убьёт.
* * *
Он плавал на спине в теплой, зеленой, до самого дна просвеченной солнцем воде. Впереди, метрах в пятнадцати, начинался риф — он его уже обследовал, и точно знал, что где находится. Справа и чуть сзади от него выскользнул на поверхность серебристый клубок мелкой рыбешки, развернулся и опять ушел вниз. Пеликан, качавшийся рядом на мелкой волне, проводил стайку взглядом, но нырять не стал. Солнце уже не било прямо в темные очки, но свет все еще ощущался как давление — не сгореть бы… Он вдруг почувствовал резкую боль в правом запястье — проклятый пеликан подплыл и долбанул его по руке своим здоровенным клювом. И, кажется, снова нацеливался. Костя перевернулся, послал в пеликана волну.
— Кыш, курица дурная!
Пеликан повернулся боком посмотрел на Костю желто-черным, совершенно мультяшным глазом и спросил по-русски:
— Просыпаться будем?
— А стоит? — спросил Костя. Что-то подсказывало, что не стоит. С памятью были нелады, но подсознание уже забило в набат.
— Определённо, — решительно сказал пеликан и двинул Костю клювом по голове.
Костя ушел под воду, вынырнул, отплевался — вода почему-то оказалась пресной. И вообще стало как-то холодно.
Он ещё не очень хорошо спросонья контролировал себя — и отреагировал весьма непосредственно, причём как сержант, а не как священник.
— Could it be the wrong guy? — спросил у кого-то со страшным русским акцентом «пеликан» (проморгавшись, Костя увидел рыжеватого круглолицего парня с заплывшим глазом).
— No, no. He's the man I wanted you to take, — сказал высокий, рано поседевший дядька, хорошо известный Косте по фото- и голографиям.
Билл.
В свою очередь, Билл тоже узнал Костю по снимку, предоставленному группой Томаса.
— Ask him if he's indeed a Christian priest (84), — обратился к рыжеватому Билл.
Это Костя разобрал без перевода. Всё же армейский английский из головы не выветрился. Но виду, что понимает — не подал, пользовался секундами, которые еще можно было потратить на окончательный приход в себя. В конце концов, Билл задал вопрос, на который — и только на этот один — он не имеет права солгать, хотя бы это стоило ему жизни.
— Да, — сказал он Рыси, когда тот перевел. — Я христианский священник. Зачем я вам нужен?
— Goodness gracious me. No, you don't have to translate that. Actually, right now you don't need to translate anything at all. Our buddy here understands English.
— Переводи, переводи, — Костя повел плечами, почувствовал наконец руки — ага, и «браслеты» на них. — Потому что я как та собака, понимать понимаю, а на общие темы говорю так себе.
Билл вгляделся в парня пристальней. Нет, молодой человек не лгал — да и понимал-то не так уж хорошо, напрягался, вслушиваясь.
— Perhaps we should speak Latin (85), — это, кстати, хорошая идея. И позволит убрать переводчика. Что хорошо для всех, включая переводчика. Латынь, конечно, с университета сильно подзаржавела, но это дело поправимое.
— Нихт ферштейн, — помотал головой пленник. — Только чин службы. Dominus vobiscum.
Грустно, подумал Билл. И по-немецки он тоже не понимает, иначе бы не вставлял в речь немецкие слова так свободно. Побоялся бы. А по-польски я двух слов не свяжу, не говоря уж о русском. Ну ладно.
— Ваше имя?
— Бог знает, вам ни к чему, — ответил поп.
Билл шевельнул бровями. Ну, ладно. Вопрос не принципиальный. Скопа на плече, морской десант. Шрам под левой рукой, боевое ранение. Ирландия, скорее всего. Найдём в считанные часы.
— Зачем группе священник?
— То есть как это зачем? — парень повозился в кресле, пытаясь найти удобное положение с закрученными за спинку руками. — Литургию служить, причащать, исповедовать… опять же — все под Богом ходим — отпеть… дело житейское.
— Не ворочайтесь, что-нибудь себе повредите. То есть, в группе все христиане? — вот уж чего о Ростбифе не подумал бы… Да нет, глупости. Или парень врет, или крестились они совсем недавно. И произойти это могло, только если они откопали что-то очень серьёзное. Посерьёзнее «медитационной практики».
— Да какие они христиане. Ни одна собака ни в среду, ни в пятницу не постится, молятся после дождичка в четверг, пятую заповедь соблюдать и в мыслях нет… язычники они.
Издевается. Но при этом старается не врать. По крайней мере, прямо. Этого ему, видимо, тоже нельзя. Врать нельзя, убивать нельзя… На операциях такой человек крайне неудобен. И если его таскают с собой, значит, он нужен. По-настоящему нужен.
— Как они на вас вышли? Почему вы согласились на них работать?
Костя снова пожал плечами.
— Бог нас вместе свел. А почему я согласился — так с чего бы мне отказываться. Люди же.
— Убивают они тоже людей, — нет, молодой человек, плохо вас в армии или где еще учили. Все, что на лице не написано, по плечам и шее прочесть можно. Беспокоит вас этот вопрос. И очень. Значит, не будем пока на эту точку давить.
— Почему варки могут отличать священников от прочих людей?
— Вы, наверное, не того поймали. Варка поймайте и спрашивайте. Мне-то откуда знать.
— От вашего начальства. Или от господа бога. Но вы знаете. А с варками есть сложности. Молодые несут чушь, а спросить у старых обычно времени не хватает…
— Это ваши сложности. Не мои.
— Ваши. Потому что именно от этих подробностей зависит, как я обойдусь с вами и вашими приятелями.
Пленник облизнул губы, попытался поймать ртом стекающие с волос капли, убедился в бесплодности попыток и проговорил:
— Я глупый сельский поп, но все же не такой глупый, чтобы так дешево купиться. Мы же все знаем, что вы Каспера предали. И что, вы с этим нас гулять отпустите?
— Я, — спокойно сказал Билл, — пытался прекратить охоту на людей. Единственным способом, которым это можно было сделать. Я бы с куда большим удовольствием просто провалил эту затею в штабе. Но не получилось, там слишком быстро испугались. А эти двое не соображали, что делают. Сначала — высокопоставленных чиновников, а потом дойдет до школьных учителей и почтальонов — как же, они тоже служат преступному режиму. О'Нейл начинал так же. Да сто раз это было, и все равно находятся идиоты, которые с самыми лучшими намерениями…
Рысь удивленно смотрел то на одного, то на другого. До него доходило постепенно, что он услышал слишком много.
— Я вас понимаю, — сказал пленник. — Что я могу сделать. Я могу попросить Энея, чтобы он закрыл вам счет. По нулям. Вы оставляете нас в покое — мы вас. Мы не открываем охоту на людей — вы никого не сдаёте. Отпустите меня сейчас — и я обещаю, что «Чёрная Стрела» не появится больше… нигде.
— Я не могу полагаться на ваше слово. — Билл сел за стол, подпер рукой голову. — Даже если приму, что вы не соврёте. Просто завтра Савина осенит ещё какая-то идея…
— Или вас. Или третьего кого-то. А потому — мочи всех. Вот я и говорю: какой мне смысл давать вам информацию? Я же для ребят ничего не выиграю, вы их уже приговорили.
Билл вынул из кармана маленькую плоскую металлическую коробочку, изъятую у священника при захвате. Оружия у него, как и следовало ожидать, не было. Документов — тоже.
— Осторожней! — вырвалось у пленника.
— А что, может рвануть?
— Может, — резко сказал парень. — Недостойно причащающийся осуждение себе ест и пьет. Рыжий, переведи это как можно буквальней.
Билл улыбнулся, когда Рысь перевел последнюю фразу.
— Вы хотите сказать, в прямом смысле слова?
— Прямей некуда.
Игрой это не было. Парень действительно прост как полено. И перепугался он всерьез. Причём не за фетиш свой. За меня. Как будто я — дурак-новобранец, решивший забить выступающий гвоздик прикладом собственного заряженного автомата. Держа его при этом дулом к себе. Ну и ну. И как же оно, спрашивается, стреляет? А он уверен, что стреляет.
Билл высыпал на ладонь содержимое коробочки — маленькие аккуратные сухарики, чем-то пропитанные. Вином, насколько можно судить. Взял один сухарик, забросил в рот и с хрустом разжевал.
— Неужели это как-то действует на варков?
— Я не знаю, — священник опустил голову. — Я не пробовал. Это Тело и Кровь Христовы. Заключите с Энеем мир — получите от меня всю информацию. Нет — ничего не получите.
Понятно. Что ж. Посмотрим, как оно пойдёт. Нам же вовсе не обязательно нужен именно этот священник, правильно?
Билл посмотрел на часы.
— Хотите поговорить с другом? — он вынул из кармана комм.
В карих глазах пленника можно было читать как в раскрытой книге. C одной стороны говорить — это сделать то, чего хочет враг. С другой — Энею стоит знать, что пропавший священник жив. С третьей — никакой полезной информации ему не передашь. Анекдот про математиков: «Где я?» — «Вы на воздушном шаре».
Комм в руке Билла запищал какую-то популярную мелодию.
— Поскольку он должен услышать ваш голос, получить доказательство жизни, — сказал Билл, — он его услышит независимо от вашего решения. Я всего лишь предоставляю вам возможность сказать ему что-то осмысленное.
Пленник кивнул. Билл включил комм и сказал в микрофон:
— Добрый день, Эней. Ваше письмо было кратким, но информативным. Я, как видите, решил принять меры. Ваш капеллан у меня в гостях, ему хотелось бы видеть вас и ваших спутников. Всех троих оставшихся.
На экранчике комма загорелось изображение: Эней, Антон, Мэй и Десперадо стояли плечом к плечу на какой-то площади, за спиной у них возвышалась старинная церковь. Билл держал комм так, чтобы видно было Косте.
— Я рад, что вы выполнили мои условия, — Билл поднес микрофон к губам пленника. — Ваш друг передаёт вам привет.
— Я жив, здоров и упакован. Твой бывший начальник Частицу сожрал, — перевел Биллу Рысь.
Услышать ответ Энея Билл ему не дал, снова забрал комм.
— Прекрасно. Теперь, если вы желаете еще раз услышать пастырское слово из уст отца… так как вас зовут?
Пленник криво усмехнулся. Билл глянул на экран второго комма.
— Из уст отца Константина — поезжайте в Шарлоттенлунн на ипподром. Что-то подсказывает мне, что тамошней публике понравится песня «Эль Марьячи». По крайней мере, она должна понравиться одному человеку, который ждет вас там. Пользоваться вашим транспортом я вам запрещаю. Через сорок пять минут я жду начала концерта — или отпевать вашего священника будет некому.
— А как насчет того, чтобы заключить мир? — быстро сказал Эней. — Мы убили Ветку, вы — одного из наших. Можно сказать — в расчете. Вы отпускаете капеллана, мы уходим.
— Нет, господин Савин. Для таких предложений слишком поздно. Вам следовало прикончить меня без предупреждения, как Ветку. А теперь я буду делать с вами что хочу. И я хочу, чтобы вы пели. До свидания, — он захлопнул крышку-панель комма, отключив связь.
* * *
Новому ипподрому было 250 лет. Во всяком случае, так гласила английская надпись на табличке. Глядя на серый, проеденный временем деревянный палисадник и на трибуну, где могло уместиться едва полторы сотни человек, в это можно было поверить. Четверо музыкантов — трое белых парней и один чернокожий — расположились как раз под исторической табличкой и завели что-то совершенно не по погоде зажигательно-латиноамериканское. И хорошо завели, дождик дождиком, а не захочешь — остановишься.
Прохожие смотрели на них без удивления: ребята из Кристиании (86)решили подзаработать. Или просто людей в дождливый день порадовать. Что из Кристиании, так тут и спрашивать не надо. И играют слишком хорошо для обычных уличных музыкантов, а если какие-то сомнения есть, то во-он под стеночкой стоят же три «кристерских» мопеда со здоровенными красными багажниками.