Шахмагонов Федор. Из жизни полковника Дубровина

   Ремесленники мазали, как умели. А некоторые не утруждали себя хлопотами искать в темноте изображение, они переписывали его, уродуя первую запись прорезями нового рисунка.
   Приверженцы новой веры не терпели древнего письма.
   Они или сдирали его пемзой и рисовали новую икону, или клали на старое изображение второй слой левкаса.
   Старообрядцы не терпели икон нового письма. Они также их записывали, затирали, всячески укрывая ненавистные краски.
   Обнаружить настоящую икону XV или XVI веков оказалось не так-то просто. Это превратилось в своеобразную любительскую охоту. В Россию потянулись из Европы коллекционеры. В канун первой мировой войны царь вынужден был издать указ, запрещающий всякий вывоз икон из России, ибо с безделицей могли уйти нераскрытые еще шедевры национального искусства.
   Цена на иконы мастеров древнерусского искусства Андрея Рублева или Феофана Грека установилась на мировом рынке вровень с ценой за полотна выдающихся мастеров итальянского Возрождения...
   В конце пятидесятых годов усилился приток туристов в нашу страну. Возник интерес к России, к ее прошлому и к искусству. Началась погоня за русской иконой, нностранны потянулись к людям, причастным к церкви или к реставрационным мастерским. Фигура художника-реставратора стала объектом внимания.
   "Непонятый" художниками Казанский искал сочувствия за границей. К нему в мастерскую, которую он разместил в сарайчике-в гараже своего друга на окраине Москвы, привели однажды корреспондента одной буржуазной газеты господина Нейхольда.
   Нейхольд, конечно, сразу понял, с кем имеет дело.
   Прежде всего, как корреспондент газеты, он имел возможность открыть русского художника, которого не принимает "официоз". Сенсационная корреспонденция в газету. А дальше? Дальше через реставратора можно чтонибудь купить...
   Статья на Западе обрадовала Казанского. Аплодисменты "друзей" он принял за международное признание. Его понесло...
   Нейхольд купил у него несколько картин. Расплатился щедро. Сделка была совершена без нарушения закона. Нейхольд заплатил советскими деньгами. Казанский купил кооперативную квартиру, оборудовал мастерскую.
   Нейхольд привел к нему в дом своих коллег. Казанский быстро усвоил, что производит впечатление на западного человека. Ему и невдомек было, что "впечатление" наигрывалось.
   Он расставил по стенам огромные иконы в сияющих бронзовых окладах, которые отказывались брать музеи, расписал потолки библейскими сюжетами на тему "Страшного суда". С потолка в прихожей свешивались расписные прялки. Словом, в полном ассортименте развесистая клюква "русского духа". Россия поповская в какой-то степени у пего получилась. И аналой стоял, и бронзовый крест лежал на аналое, и кадило он разжигал иной раз, и вся квартира наполнялась ароматом ладана.
   Примерно к этому времени он отпустил густую черную бороду и наползающие на скулы бакенбарды. Острый горбинкой нос и обрамление бороды бакенбардами придали его лицу диковатость.
   Нейхольд изъявил желание купить у него новую картину. Казанский уже входил во вкус своей славы на Западет за картину он заломил несуразную сумму. Нейхольд замялся, объяснил "сомнения": что на эту сумму он должен обменять доллары в банке. Если бы Казанский согласился взять долларами, ему, Нейхольду, было бы легче.
   Сделка была для Казанского фантастически выгодной. Он взял доллары, и этим нарушил закон о валютных операциях.
   К чему времени через Неихольда в одном из выставочных залов Европы появились картины Казанского.
   Как всегда в таких случаях, на сгенде, где они демонстрировались, висела табличка с надписью, что картины выставлены без ведома и согласия автора.
   В нескольких эмигрантских газетках художника похвалили, пролили слезу над Россией церквей и церквушек. Восторженные рецензии были переданы по радиостанции "Свобода". Непхольд любезно сообщил Казанскому, когда слушать эти передачи.
   Исподволь начались разговоры о туристской поездке Казанского в Европу. Там, дескать, и доллары могли бы пригодиться. Но доллары Казанский продал по пять рублей за один. Он купил "Москвича".
   Непхольд, как нарочно, интереса к его картинам больше Fie проявлял. Казанский намекнул ему, что они могли бы повторить комбинацию. Нейхольд пожаловался, что терпит затруднения с деньгами... Но вот его друзья, люди очень богатые, хотели бы приобрести старинную икону... Хорошую икону, работу настоящих мастеров иконописи. Нашлась икона в коллекции Казанского. Сделка состоялась через Неихольда. Казанский опять сбыл доллары. Еще икона. Еще и еще...
   Непхольд сделал заказ сразу на несколько икон, но поставил условие, чтобы все они были в серебряных окладах. Где их взять? Помогли борода и усы. Пошел по деревням. Представлялся старикам и старухам попом, на грудь повесил серебряный крест и пришептывал, что собирает иконы для вновь открытой церкви. Старушки принесли иконы...
   Казанский передавал их каждый раз в разных месгах.
   Клал икону в портфель, брал такси. Ехал обусловленным маршрутом. Нейхольд поднимал руку. Казанский разрешал водителю прихватить пассажира. В машину Нейхольд садился точно с таким же портфелем, как и у Казанского. В машине менялись портфелями и расходились.
   Сделал Нейхольд и особый заказ. Попросил для очень богатого человека, для миллионера, икону пятнадцатого или шестнадцатого века, из круга больших мастеров. Казанский объяснил, что такого рода иконы большая редкость, чго за ними снаряжаются экспедиции.
   Нейхольд намекал, что за ценой не постоит. Обижался, уверял, что ему очень, очень нужно для личной карьеры.
   Где-то проскользнула даже подсказка... человек этот не специалист... а Казанский мастер в реставрации...
   Казанский понял, хотя прямо ничего и не было сказано. Он нашел действительно очень старую доску, изображение на которой было окончательно утрачено. Остальное ему было знакомо.
   С одной из старых и тоже утраченных икон он снял поволоку. Наклеил на доску. Изготовил левкас и выбрал сюжет.
   В XVI веке во времена Грозного были распространены иконы с изображением Иоанна Крестителя, считалось, что Иоанн Креститель Предтеча святой покровитель Иоанна IV. В Музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева выставлена икона Иоанна Предтечи - Ангел пустыни, довольно простая по сюжету. Ее Казанский взял за образец, уменьшив лишь значительно размеры. Он скопировал краски, расчертил их крокилюрами, затемнил олифой. Затем положил еще один слой левкаса. На следующем слое написал другой сюжет, затемнил и это изображение. Затем прорисовал его второй раз, выдав этот слои за поновленпе. Закрыл все копотью... И так он нанес восемь слоев. Л затем все восемь слоев приоткрыл в нескольких уголках. Дал иконе отлежаться, чтобы погасли запахи красок, чтобы все подсохло, и показал Нейхольду. Нейхольд пришел в восторг и обещал прийти со своим клиентом.
   Изобразить из себя миллионера Эдвардсу не составило труда. Он осмотрел мастерскую, картины Казанского, иконы. Восторгов не выражал, но был весь "нетерпение"... "Нетерпение", конечно, было наигранным.
   Казанский, в душе все же робея, положил на стол свою подделку.
   - О-о-о! - воскликнул Эдварде и посмотрел выразительно на Неихольда. Нейхольд на немой вопрос ответил легким кивком головы.
   Эдварде лениво опустил руку в боковой карман и извлек оттуда бумажник, вытащил из бумажника пачку стодолларовых купюр и небрежно бросил ее на стол.
   Нейхольд подвинул пачку Казанскому.
   - Здесь тысяча долларов, господин Казанский! - сказал он. - Мой друг просит вас написать ему точное название сюжета иконы, обозначить школу и время исполнения.... Желательно также знать ее происхождение...
   Казанский записал: "Иоанн Предтеча, Ангел пустыни. XVI век. Вывезена из Каргополя Архангельской области. Предположительно новгородская школа".
   Протянул записку Нейхольду. Тот внимательно ее прочел, что-то сказал по-английски своему другу. Тот удовлетворенно кивнул головой. Сделка состоялась.
   Казанский не отказал себе в удовольствии небрежно, не считая, бросить доллары в ящик стола.
   Столь же небрежно он предложил:
   - Коньяк? Виски? Джин?
   Налили коньяк.
   Казанский оживился. Начал пояснять:
   - Редчайший сюжет! Ваш друг, господин Нейхольд, останется доволен. Не всегда турист может похвастаться такой находкой...
   - Находка стоит тысячу долларов! - заметил Нейхольд.
   Казанский нашелся:
   - У вас на Западе она стоит в десять раз дороже...
   - Все может быть! - слегка насмешливо согласился Нейхольд. - Если нет ошибки и это действительно шестнадцатый век... Последнее время очень много ошибок, дорогой Евгений!
   Договорились с Нейхольдом и о передаче иконы, как это у них было ранее условлено. Нейхольд пообещал встретить Казанского в Европе и познакомить с самыми известными художниками.
   - Пора, пора, Евгений, выходить вам по-настоящему на международную арену! - восклицал он.
   Казанский купил путевку на путешествие вокруг Европы.
   Выехал он двумя месяцами ранее визита незнакомца к Шкалнковой...
   Нейхольд нашел Казанского в одном из крупных европейских городов. Позвонил в гостиницу по телес}юну.
   В городе туристская группа должна была пробыть всего лчшь два дня.
   Договорились по телефону, что Казанский в ночной час выйдет к подъезду гостиницы.
   Казанский вышел, бесшумно подкатил черный, сверкающий лаком "ситроен". Казанский быстро пырнул в машину. "Ситроен" поплыл по улицам ночного города.
   Нейхольд привез его на одну из конспиративных квартир полковника Эдвардса, он принял его с Нейхольдом радушно.
   Эдварде в России "не знал" русского языка. У себя он обратился к Казанскому на русском языке и не без иронии.
   - Коньяк? Джин? Виски?
   Казанский воскликнул:
   - Вы говорите по-русски?!
   Эдварде живо ответил, и даже акцента не слышалось в произношении русских слов.
   - Я коллекционирую русские иконы! Надо изучать русский язык!
   Резким движением Эдварде подвинул кресло. Казан ский сел, чувствуя, что надвигается что-то неладное.
   Дальнейшее развернулось в стремительном темпе.
   Эдварде снял со стены икону, приобретенную у Казанского, и строго спросил:
   - Это ваша икона?
   Теперь Казанский понял, что предстоит объяснение, но какое-еще в толк не брал. Он лихорадочно соображал, как выйти из положения, как сохранить хотя бы внешне, чувство достоинства.
   Он взял икону из рук Эдвардса, провел по ее поверхности пальцами, перевернул доску и признал:
   - Когда-то была моей!
   - Именно ее я купил у вас за тысячу долларов. Не правда ли?
   - Она самая...
   Каждое его слово записывалось на магнитную ленту, а каждый жест снимался скрытой кинокамерой.
   Эдварде резко сменил тон:
   - Я хотел бы, Евгений, расторгнуть сделку! Вашу икону осмотрели эксперты... Они признали ее подделкой!
   Когда я могу получить обратно мои доллары?
   Казанский продавал доллары валютчику, которого навел на него Нейхольд. Эдварде совершенно точно знал, что его доллары уже давно ушли.
   Вступил в разговор и Нейхольд.
   Он сухим, деловым тоном проинформировал, что по законам той страны, где они находились, подделка произведения искусства каралась очень и очень сурово.
   Казанский снял пиджак, часы с руки и предложил все это взять у него в залог. Эдварде усмехнулся и усадин его в кресло.
   - Мы понимаем, - начал Эдварде, - художнику, чтобы стать известным, нужно много денег! Холсты, краски, представительство... Зачем же, Евгений, добывать деньги с таким риском? Продавать подделку за подлинник... Это опасно! И еще опаснее продавать доллары!
   Эдварде пренебрежительно отмахнулся от вызова в голосе Казанского.
   - Успокоитесь! Я предлагаю вам более простой и легкий способ заработать деньги! Много денег...
   - Шпионаж?
   - Зачем так громко! Маленький и безобидный бизнес... К вам обратится советский гражданин с просьбой что-то передать... Придется передать посылочку. Кому?
   Мы скажем в свое время... Абсолютно безопасно!
   - Что я должен буду передать?
   - Оставьте! Это менее опасно, чем торговать иконами...
   - Коньяк, виски? - спросил насмешливо Нейхольд.
   - Виски! - с сердцем ответил Казанский.
   Он, наконец, почувствовал, что с ним играют, как кошка с мышкой, что этой силе, этому давлению он здесь ничего противопоставить не может.
   Оставалась какая-то надежда затаиться и... Но и здесь Эдварде отсекал ему пути.
   - Мы не берем у вас подписки! Вы, должно быть, читали в романах о шпионах, что при вербовке берется подписка... Но это в романах. Я надеюсь, вы понимаете, что, если нам понадобится, мы вас найдем! Теперь пароль... Его назовут вам... Вставят в какую-нибудь фразу...
   Вы знаете, что такое пароль?
   Нейхольд взял со стола икону. Повертел ее в руках, как бы в раздумье проговорил:
   - Ангел пустыни... Эффектно? И ошибки не будет!
   Кому в голову придет употребить такие слова?
   - Для подтверждения: привет от Эдвардса! - добавил Эдварде и встал, давая понять, что разговор закончен.
   Казанский вернулся в Москву растерянным. Но шло время, а к нему никто не обращался, прекратились в мастерскую и визиты иностранцев, будто кто обрезал!
   И вот Эдварде в Москве. Второй раз, пять лет спустя... Под чужим именем!
   Я возвращался из Сибири в полной уверенности, что нз!пя товарищи уже нашли Шпаликова. АН. нет! Герасима Ивановича Притыкова нигде не значилось. Мы сузили площадку левобережьем Оки. Всего лишь несколько отделений милиции.
   В книгах прописки Притыков не значился. Товарищей начали одолевать сомнения. Он же мог назваться проводнику любым именем. Как же его искать? Василий Сретенцев, товарищи из областного управления разъехались по отделениям милиции и опрашивали участковых, показывая им фотографии Шкаликова.
   И вот нашли! Один из участковых довольно удаленного от областного центра отделения милиции признал по фотографии Шкаликова. Мне позвонил об этом ночью Василии, я сел в машину и к утру был уже в районном центре, откуда мы решили ехать все вместе... Кто-то предложил вперед выслать участкового, проверить, не спугнем ли мы кого-нибудь.
   Я был против всякой задержки. И без того поиски затянулись. Если бы Шкаликов был похитрее, найти его было бы вообще невозможно! Весенние переводы нам явно помогли, помогла Ока своими разливами...
   Так или иначе, встреча со Шкаликовым надвигалась, и мне хотелось видеть его лицо, его фигуру, его реакцию в первую секунду встречи. Все это было крайне важно.
   Что-то подсказывало: мы вышли на значительный след.
   Большое село на берегу Окп.
   У третьего дома с края участковый сказал шоферу, чтобы он остановил машину.
   - Здесь он квартирует, у бабки Анисьи! Кто пойдет, я или вы? - спросил он нас.
   Пошли я и Василий. Василию я строго наказал быть предельно собранным. Человек может испугаться, а, как видно, он из пугливых, не разобравшись, может выкинуть любую неожиданность. А может испугаться и всерьез, не без оснований. В такую минуту и за топор, и за ружье схватится, а ружье стреляет и в обратную сторону.
   Не застрелился бы!
   Василий постучался. На крыльце соседнего дома сидел старик, играл с кошкой.
   - Вам Притыкова?... Герасима Ивановича? - спросил он.
   - Его самого! - ответил Василий.
   - Съехал он! Тому уже боле недели прошло!
   Мы переглянулись с Василием. Это был иллюзион почище, чем на станции Рязань.
   - Совсем съехал? - уточнил Василий.
   - Кто же его знает! Не прощался, не докладывался!
   Емкий ответ. И осуждение в нем, и характеристика нрава необщительного.
   - Вы все же достучитесь! - сказал я Василию. - Осмотрите избу... Может, что-то из вещей его осталось, может быть, хозяйка знает, куда съехал...
   - В правление! - приказал я.
   - Стоп! - воскликнул участковый. -Поедем к Рыжикову! Он тут каждого и всякого знает.
   Съехал! Больше недели назад... Я лихорадочно рассчитывал, не совпало ли это каким-то образом с тем, что Василии расспрашивал проводников. Тогда это ошибка, страшная ошибка. Только намек, что кто-то ищет- и исчез! Тогда выходит, что он боялся нас? Однако Василий не представлялся! Да, но он шел от переводов! Если бы он нас боялся, не стал бы и переводы делать! Не стал бы! не от нас он прятался! Не от нас! Сама Шкаликова могла в любое время за эти пятнадцать лет начать поиски. По переводам-то могли искать только от нее. И никому она о них не говорила. Найти их след могли только мы... Стало быть, его спугнуло что-то другое!
   Что?
   Остановились у дома Рыжпкова. Он увидел в окно машину и выбежал, на ходу одевая портупею. Обедал.
   Участковый выскочил из машины. Начал с места в карьер:
   - Привет, Рыжиков! Притыкова знаешь? Герасима Ивановича? Где он?
   - Уехал!
   - Куда?
   Я вышел из машины.
   - А долго ли он жил здесь? - спросил я Рыжнкова.
   - Давно он здесь... Сразу и не вспомню... Лет десять жил... Проводником он устроился на железную дорогу.
   Его уже спрашивали.
   На улице собирались любопытные. Я взял РЫЖИКОВ:!
   под руку, он настороженно отстранился, я увлек его в дом.
   Участковый шепнул:
   - Из КГБ... полковник Дубровкин. Так что, Рыжиков, рассказывай!
   - А чего мне скрывать? Пришлось мне тут один протокол составлять... На человека, больного алкоголем..
   Так этот, кто спрашивал его, Гусейнов Хасан Хасанович, свидетелем записан... Он в гости к Притыкову приезжал...
   Не застал его!
   Я вынул из кармана рисунок дочки Шкаликова.
   - Похож?
   - Есть сходство...
   - Откуда известно, что он Гусейнов?
   - По паспорту, товарищ полковник! - ответил Рыжиков, даже с некоторым недоумением, что я задал такой наивный вопрос.
   - Вы видели паспорт?
   - Правильный паспорт. В протоколе и номер записан и адрес.
   Оставался еще один вопрос. Подробности меня сейчас не интересовали. Главный вопрос.
   - Притыков уехал до приезда Гусейнова или после?
   - До Гусейнова он уехал.
   Я попросил Сретенцева остаться и записать все, что было связано с Гусейновым.
   Гонки приобретали вполне определенный характер.
   Теперь уже и я не сомневался, что на платформе в Рязани Василий видел этого самого Гусейнова, посетителя Шкаликовой. Почему он идет впереди нас?
   Машина развернулась. Я приказал ехать в Рязань.
   Василий стоял на дороге, в руке держал какой-то сверток. По лицу его и по всей фигуре я угадал, что есть и у него какая-то новость. Он почти на ходу вскочил в машину.
   Машина выехала из села, Василий протянул мне пачку журналов.
   - Почитай, Никита Алексеевич!
   Я развернул журналы. Это были специальные медицинские журналы. Один двухгодичной давности, два других недавние.
   Я начал листать первый журнал: портрет Раскольцева и его статья. Статья жирно обведена красным карандашом. Открыл второй журнал. Статья Раскольцсва подчеркнута красным карандашом в оглавлении.
   - В третьем, - подсказал Василии, - есть ссылка на эти статьи. Упоминается имя... И тоже подчеркнуто!
   Шкаликов и медицинские журналы? Это было, конечно, странновато. Но его внимание к Раскольцеву легко объяснимо. Вместе бежали. Знакомы как-то. Могли и после воины встречаться.
   - Можно, Никита Алексеевич?
   Василии обычно задавал такой вопрос, когда хотел, как он сам говорил, "помечтать", выложить свои предположения.
   - Ну-ну! - подбодрил я его.
   - Почему этот тип нас опередил?
   - Опередил вот! На этот вопрос мы сразу не найдем ответа.
   - А может быть, Раскольцев ему адресок дал? Дочка сказала этому Гусейнову, что отец ее умер. Тот к Раскольцеву, а Раскольцев адресок?! А? Может быть, этот посетитель вместе с ними где в лагере был?
   - К доктору Шкаликов мог пойти... Примем это! Не прятался от него? Чего же вдруг спрятался?
   - А он не от него прятался! Вы сами же сказали, что Гусейнов после отъезда Шкаликова появился... От меня он, наверное, прятался! Через проводников узнал!
   От Вереи до Москвы три часа езды... До Раскольцева рукой подать. Он в тот же день мог сюда приехать...
   - А чего же он в Рязани четыре дня тому назад делал? А? От Рязани сюда пять часов езды... Не четыре дня!
   - Вы уверены, что это я его видел?
   - Не я же его видел! Это я тебя об этом должен спросить! Рыжиков по нашему портрету сразу его узнал...
   - Все! Молчу! Не склеивается версия! И усложнять не очень-го хочется. Этак можно предположить... Можно предположить, что есть какой-то второй план в этой истории.
   Словом, Василий начал нащупывать второй планс Казанским.
   Я считал в тот момент, что гонки приближались к финишу. Площадка сузилась, и теперь Шкаликов был полностью в пределах досягаемости...
   В Рязань надо было ехать через райцентр. Я попросил па минуту заехать в отделение милиции. Оттуда позвонил в областное управление и сообщил данные Притыкова. Его надо было искать через отдел кадров управления железной дороги.
   Намного нас опередил этот господин! Медлить нам уже нельзя было ни секунды. Проводник вагона. Как все логически сцеплялось одно с другим. Человек в минуту опасности кидается туда, где поскорее можно укрыться.
   Среди проводников у него много знакомых, пригляделся он к этой работе. Вот и сунулся туда. Но почему еще до прихода этого Гусейнова? Не от нас же, работников госбезопасности, прятался он на железной дороге! Он должен понимать, что и мы и милиция без труда найдем проводника.
   В деревне он каким-то образом замял дело с пропиской. Поступление на железную дорогу отмечается в соответствующих документах.
   Он спрятался от Гусейнова! Но кто его предупредил?
   Откуда он узнал, что этот Гусейнов идет по его следу? Я должен был в ту минуту признать, что Василии где-то прав, вводя в круг действующих лиц и Раскольцева.
   Приехали в Рязань...
   Меня уже ждал работник областного управления Авдюшин.
   Он не старше Василия, тоже недавний студент. Обрадовался, что в руки пришло интересное дело.
   Действительно, неделю тому назад Притыков оформился проводником через отдел кадров на поезд Москва-Ташкент в мягкий вагон. Авдюшин сличил фотографию Притыкова в личном деле с фотографией Шкаликова. Совпало. Поезд, на котором работал Шкаликов, сейчас шел из Ташкента, приближаясь к Рязани. Авдюшнн сделал запрос по селектору на одну из станций. Ему ответили, что проводник Притыков "сопровождает шестой вагон".
   И еще!
   В отдел кадров управления железной дороги уже приходил какой-то восточного типа человек, молил девушек указать, где работает Притыков. Ему подсказали.
   Он оставил в знак признательности бутылку вина и букет цветов.
   Уверял: "Другу вез, без вас не нашел бы друга!"
   У меня по спине пробежали мурашки. Переживать приходилось всякое, бывали ситуации, когда, казалось, уж и выхода не было. Там, в Германии, в канун войны...
   А начало войны! Встреча с матерью... Что только не пришлось пережить! И почти как в те моменты теперь подступало ко мне чувство тревоги.
   Пришел ответ на запрос из Махачкалы, где был отмечен паспорт Гусейнова. Такого там не значилось...
   Теперь это превращалось и в погоню за человеком, действовавшим под фальшивым паспортом. За ним погоню надо было строить несколько в ином плане, чем за Шкаликовым. Не грозит ли их встреча какой-либо опасностью Шпаликову? Топор под кровать клал, ружье на стену вешал! Ждал этой встречи! С оружием в руках ждал... Надо было прежде всего спасать Шпаликова, невзирая ни на что!
   Мы сверили по расписанию движение поезда. Получалось, что, выехав навстречу поезду из Рязани, мы его быстрее всего могли встретить лишь на станции Проня...
   Машина сорвалась с места и пошла по городу, проскакивая светофоры и красный свет.
   Дежурный по управлению получил задание связаться с милицейским постом на станции Проня и поручить дежурному работнику милиции встретить проводника Притыкова, снять его с поезда и задержать в отделении милиции, не арестовывая его, а охраняя... Ни под каким видом до нашего приезда никого к нему не допускать...
   От Шилово до Пропи поезд следовал без остановок.
   Минут за двадцать до прихода поезда на станцию Шилово в окошко кассиру постучали. В такой поздний час на этой станции пассажиры были редкостью. Голос с восточным акцентом попросил четыре билета в мягкий вагон. Пассажир просил, если это возможно, дать все четыре билета в одно купе.
   Мягкий вагон шел полупустым. Кассирша продала четыре билета. Отдавая билеты, помедлила, пассажир просунул в окошко голову. Она запомнила его. Просто так, из любопытства.
   Когда пришел поезд, она заметила, что в мягкий вагон сел только один пассажир, тот самый, который брал четыре билета. Это ее удивило, поэтому она и запомнила все в деталях.
   Шкаликов в лицо его не знал, пассажир вошел в вагон и коротко ему бросил:
   - Стели постель, дорогой! Я спать буду!
   Дежурил Шкаликов, его напарница дремала в служебном купе. Шкаликов положил на место фонарь, флажок, взял пакет с чистым бельем и вошел в четвертое купе. Сальге вышел, чтобы не мешать ему. Шкаликов застелил постель и выпрямился. Сальге стоял спиной к закрытой двери из купе и пристально смотрел на него.
   Снисходительно, с наигранным равнодушием негромко он сказал:
   - Здравствуй, Шкаликов!
   Вот она, встреча, которой он ждал, к которой готовился и от которой скрывался. И топора под рукой нет, а стоит перед ним человек, который все может...
   - Садись!
   Шкаликов попятился и сел,
   Сальге продвинулся в глубь купе, снял с полки портфель, выставил на стол поллитровку.
   - Выпьем, Шкаликов! У нас с тобой разговор долгий!
   Разлили по стаканам водку. Сальге бросил на стол дорожный пакетик с закуской, что продаются на вокзалах. В пакетике лежал кусок колбасы, два яйца, кусок хлеба.