Шахмагонов Федор. Из жизни полковника Дубровина

   - Разрешите мне отбыть на фронт! Я тогда не вижу смысла в свидании с фюрером.
   Как будто бы так ответил генерал... Но Браухич сказал, что свидание отменить уже нельзя.
   Сделав доклад Гитлеру о состоянии танковой группы, генерал попросил пополнения людьми, танками, танковыми моторами, артиллерией...
   Гитлер спокойно его выслушал, на просьбы никак не реагировал и спросил:
   - Считаете ли вы свои войска способными сделать еще одно крупное усилие при их настоящей боеспособности?
   Тут генерал не утерпел и, нарушая запрет главнокомандующего, выскочил со своей навязчивой идеей:
   - Если войска будут иметь перед собой настоящую цель, которая будет понятна каждому солдату, то да!
   Гитлер мрачно спросил:
   - Вы, конечно, подразумеваете Москву?
   - Да, Москву! Или мы одним ударом выиграем войну, или...
   Гитлер его тут же перебил:
   - Мне известны все аргументы генералов за движение на Москву, но мои генералы ничего не понимают в военной экономике. Мне нужна Украина, нужны Донбасс и Крым...
   Никто из присутствующих не проронил ни слова...
   Я по-своему перевел смысл рассуждений о военной экономике, совместив слова Гитлера с прежними высказываниями Рамфоринха. Не рассчитывая на победу и опасаясь разгрома под Москвой, члены "кружка друзей" рейхсфюрера решили ограбить Украину и прорваться к се сырьевым ресурсам: вывезти руду, уголь, хлеб, пока еще будет идти война.
   Думаю, что это понимал и генерал, иначе он не сказал бы, что "его предали"...
   * * *
   Генерал никак не хотел в те дни сорок первого года взглянуть на события с общих позиций. Ему всегда казалось со времен польского и французского походов, что он ведет авангард всех войск вторжения. Во Франции союзники Рамфоринха расчищали ему путь и торопили, чтобы не успели вмешаться патриотические силы страны.
   В России войска танковой группы генерала уже не могли быть использованы только для движения вперед.
   У него отобрали танковый корпус-надо было под Рославлем и Смоленском сдерживать удары Красной Армии. Его танками усиливали полевые армии, которые местами с трудом удерживали захваченные позиции.
   Но танковая группа была еще грозной силой, ее ударная мощь была еще способна не только на "крупное усилие", но могла сломить сопротивление не одной нашей армии, ибо немецкий корпус был по своему составу равен нашему армейскому объединению. Поддержанные авиацией танковые корпуса были способны на глубокие прорывы в нашу оборону.
   Ничто так тогда не выводило из себя генерала, как замедление темпов. Июль и почти весь август эта армада топталась на месте, не проводя стратегических операций.
   Движение на Киев началось 26 августа из Рославля.
   Я заложил посылку для Максима Петровича с сообщением о повороте армий к Киеву. Но я был уверен, что такой маневр не остался незамеченным командованием Красной Армии. Велась воздушная разведка, действовали партизанские отряды, шла интенсивная переброска войск по железным и грунтовым дорогам, а главноеослаб натиск на центральных участках фронта.
   После войны я узнал из докладной записки генерала армии Г. К. Жукова в Ставку, что он точно предугадал этот маневр противника.
   Внезапным удар группы армий "Центр" на юг не был, но отразить его было не так-то просто.
   Удар на Киев был таранным ударом, и сдержать его силами, которыми располагал Юго-Западный фронт, было невозможно.
   Но уже 28 августа головной танковый корпус под контрударами частей Красной Армии остановился и даже перешел к обороне, а через два дня еще одна дивизия попала под контрудар и, оставив на поле боя десятки пылающих танков, откатилась на исходные позиции. В то же время усилился нажим советских войск из района Трубчевска, что сдавило левый фланг группы...
   Развернулись бои за Новгород-Северский, но тут же опять продвижение танковой группы было остановлено контрударами. В это же время обострилась обстановка под Ельней, и генерал выпрашивал обратно танковый корпус, который был взят у него для обороны от контрнаступления русских в районе Смоленска.
   Корпус невозможно было вырвать из боя, генералу послали в помощь эсэсовский полк и мотодивизию. Мотодивизия не дошла до острия клина, ее срочно бросили под Ельню в мясорубку, которую устроила там немецким войскам Красная Армия.
   Генерал не успокоился. 1 сентября он дал повторную радиограмму с требованием вернуть ему корпус и еще несколько танковых дивизий.
   Я направил барону записку:
   "Господин барон!
   При тройном превосходстве в силах генерал не в состоянии сдвинуть свои войска с места. От прогнозов я воздерживаюсь, но полагаю, что, если Вы не хотите опоздать, настал час Вам действовать в своих интересах".
   Рамфоринх вызвал меня на свидание в Рославль.
   Я привез ему свежие новости с Ельнинского выступа. Потеряв до пяти дивизий и только убитыми около пятидесяти тысяч человек, немцы терпели там поражение. Рамфоринх мрачно выслушал меня и протянул мне мою последнюю записку.
   - Что вы этим изволили выразить? Поподробнее!
   - Ельня и есть подробность, - ответил я ему.
   - Мне понятны ваши желания. В вашем положении я тоже желал бы прекращения войны. Вы не обязаны соблюдать мои интересы, от вас я ждал лишь объективных сообщений. Вы вознамерились оказать на меня давление. Для чего?
   Я мог бы, конечно, заявить, что ничего, кроме объективной информации, моя записка не содержала. Но не за этим он приехал в Рославль.
   - Вы сами сказали, что в моем положении вы желали бы прекращения войны. А в вашем положении?
   - Сначала должны быть окуплены расходы! Вексель выдан, он должен быть оплачен. Гитлеру, если он прекратит войну, платить будет нечем!
   - А если он ее проиграет?
   - Быть может, и проиграет! Но не сегодня!
   - Стало быть, должна платить Украина?
   - Пока Украина.
   - Армия, когда она начинает грабить, перестает быть армией...
   - Армия уже не выполнила своего предназначения!
   Я не об этом беспокоюсь... Я хочу задать вам лишь один вопрос: предположим, некоторые лица вознамерились бы прекратить войну. Мне интересен ваш ответ. На каких условиях? Мы еще наступаем и стратегическая инициатива в наших руках... Или, быть может, вы послали мне записку, снесясь со своими? Вам что-нибудь известно?
   - Вы ждете контрибуции?
   - Да, и значительной! Пойдут ли на это правители России?
   - По-моему, не пойдут!
   - Я думал, не направить ли вас с миссией получить ответ на мой вопрос... Мы обеспечили бы вам переход линии фронта...
   С бароном мне не нужно было играть в прятки. Не провоцировать же ему меня!
   - Сумеют ли переправить вам ответ, не знаю...
   - Не отозвать ли вас в Берлин? Можно подумать, как вам выехать в нейтральную страну.
   - Мой запрос отсюда пойдет быстрее и дойдет надежнее...
   Барон поднялся, давая понять, что разговор окончен.
   На прощание добавил:
   - Кстати, о генерале! Он обратился и ко мне, надеясь на мое влияние... Здесь мы не можем распахнуть для него ворота в глубину страны, а войск для него взять неоткуда... В этой стране каждый несет свой груз тяжести и ответственности... В хоре голосов, поданных за эту войну, звучал и его голос. Ему не следует об этом забывать... А я вам разрешаю напомнить ему об этом! Подкреплений Гитлер ему не даст, он раздражен его медленным движением вперед.
   Генерал между тем продолжал настоятельно требовать подкреплений. Офицер связи, прикомандированный от верховного командования к танковой группе, поддержал его просьбу на совещании в ставке группы армий "Центр". Офицер был тут же отстранен от должности.
   Никто не хотел расставлять точки над "и", Рамфоринхи требовали оплаты векселей.
   Между тем застопорилось продвижение в районе Коропа в междуречье Десны и Сейма. Генерал взял с собой всю оперативную группу и выехал к линии фронта.
   На тактической карте мешанина. Часть войск танковой группы переправилась через Десну, часть войск Красной Армии еще держалась на правом берегу. Получился обычный для танковых маневренных действий слоеный пирог.
   Генерал собрал все, что оказалось у него под рукой, и бросил в наступление на те части Красной Армии, которые вцепились в правый берег.
   С наблюдательного пункта можно было разглядеть значительную часть поля боя. Наши части были стиснуты с трех сторон и прижались к берегу реки. Контратаковать они не могли, на это у них не было сил, но они и не пятились под ударами.
   Наступление намечалось на утренние часы. Вечером генерал и его штаб рассматривали позиции. Поднимался туман над поймой, кое-где можно было разглядеть свежевырытую землю, царило полное безлюдье. Тишина.
   Все затаилось. Все зарылось в землю.
   На рассвете на русские позиции обрушился артиллерийский удар. Вслед за этим пошли волнами пикирующие бомбардировщики. Казалось, что все там превращено в дым и пепел. Земля встала дыбом от разрывов.
   - От такого огня, - сказал командующий артиллерией, - даже в бетонных укрытиях солдаты сходят с ума...
   Как и всегда, отрепетированным сотни раз маневром ринулись вперед танки, пока самолеты пикировали на позиции. За танками выдвинулись бронетранспортеры с автоматчиками. Когда танки достигли первых траншей, тронулись бронетранспортеры.
   В бинокль было видно, как "юнксрсы" направились в глубину обороны, а по первым траншеям, утюжа их, прошлись танки и двинулись ко второму ряду траншей, преодолевая с ходу противотанковые рвы.
   Позиции оставались безмолвными.
   Я смотрел в бинокль, не в силах оторваться от окуляров. Сердце сжималось тоской.
   Хоть какая-нибудь надежда для наших солдат! Никакой... Слишком неравны силы.
   - Оказывается, надо сделать усилие, и все становится на место, - сказал генерал командиру дивизии.
   Танки вгрызались все глубже и глубже. не доезжая первых траншей, остановились бронетранспортеры, из них высыпали автоматчики и в полный рост побежали за танками. Ближе, ближе. Чего им опасаться? Траншеи проутюжены танковыми гусеницами. После артиллерийского огня, после пикирующих бомбардировщиков, после танков кто же мог там уцелеть...
   С наблюдательного пункта различить отдельные звуки боя было невозможно. Землю сотрясали бомбовые разрывы, били танковые пушки, слышался треск пулеметных очередей. Все слилось в сплошной гул.
   Вдруг автоматчики залегли.
   Генерал оглянулся на командира дивизии.
   - Та же история! - ответил командир дивизии. - Они пропустили танки и отсекли пехоту...
   - Поверните назад танки! - приказал генерал.
   Но танки уже приблизились к лесу и начали вспыхивать один за другим, как факелы.
   Они перестроились уступом и сделали еще один заход на лесок. И еще раз смешался их строй, они поползли назад, петляя и обходя невидимые с наблюдательного пункта препятствия.
   А на автоматчиков поднялась в контратаку русская пехота. Удар в штыки, Но этого удара незащищенные танками автоматчики не приняли, они побежали к бронетранспортерам, а в это время начала бить редкими залпами наша артиллерия из лесочка.
   Генерал ввел в бой второй эшелон танков.
   И тут все смешалось,
   Второй эшелон был встречен артиллерийским огнем, лишь только достиг линии, занятой автоматчиками, а из леса выскочили несколько русских танков.
   - "Тридцатьчетверки"! - крикнул командир дивизии... - И мы опять не можем на них бросить авиацию - своим достанется...
   - Пусть всем достанется! - приказал генерал.
   Пошла команда командиру эскадрильи "юнкерсов".
   Но пока эта команда дошла, немецкие танки попятились, а наши "тридцатьчетверки" уползли в лес. Удар с воздуха пришелся по немецким танкам. Атака захлебнулась.
   Генерал потребовал нового артиллерийского удара.
   Удар состоялся, но уже не в ту силу, с которой начинали артподготовку на рассвете.
   - Атака пехоты! - приказал генерал. - Пока мы их не выбьем живой силой, танки не пускать!
   - Потери! - заикнулся было командир пехотного полка.
   - Во Франции командиры бригад шли впереди солдат! - бросил ему генерал.
   Полковник молча проглотил упрек и вышел из блиндажа.
   Пехотный батальон дивизии СС двинулся в атаку.
   У каждого нашивка на рукаве, плечо в плечо. Поднялись из траншей и пошли в полный рост. Отборная гвардия, кормленные, поенные на захваченных землях, захваченным хлебом, грабители двадцатого столетия. Их и держали для таких вот минут, когда рассудок должен слепо подчиниться приказу. С ними и полковник.
   Кто-то из офицеров льстиво заметил:
   - Это гордый дух тевтонских рыцарей!
   Не было только барабанного боя, его не услышали бы. Но впереди двигалось развернутое знамя со свастикой.
   Ближе, ближе. Один батальон, за ним второй. Шли строем, в линейку.
   За Круппа, за рурских магнатов, за денежные мешки, за гитлеровский престиж.
   Артиллерия молчала, дабы не тронуть своих, молчали и русские позиции. Молча шли цепи атакующих. Но вот они открыли огонь из автоматов. Не по цели, огонь устрашения. И эти автоматные очереди заглушили ударившие из траншей пулеметы.
   В бинокль было видно, как редеют ряды атакующих.
   Они не ложились, падали убитые и раненые.
   Но побежали! Траншеи близки. Устилая трупами землю, рвались к траншее, к схватке. Навстречу взметнулись рыжеватенькие фигурки в гимнастерках. Встречная штыковая атака.
   На какое-то мгновение человеческие фигурки смешались. Упало эсэсовское знамя. Стихли выстрелы, донесся далекий крик. И вот тевтонская гвардия побежала. Бегущие смяли ряды подошедшего батальона, не дали ему открыть огонь, и батальон ввязался в штыковой бой.
   И в эту минуту выползли "тридцатьчетверки" из леса и в обход рукопашной схватки устремились на немецкие позиции, прямо на наш наблюдательный пункт.
   Рота охраны залегла в цепь, а генерал кинулся к командирскому танку, он пошел впереди танковой колонны в контратаку на "тридцатьчетверки", а волна отступающих уже захлестывала транш&и.
   Вместе с офицерами я сел в бронетранспортер, и он нас понес под защиту укреплений и танков.
   Но и генералу в командирском танке пришлось ретироваться с поля боя.
   Мы встретились вечером на командном пункте армии.
   Он вызвал меня на допрос пленного. Офицер, который обычно переводил, был убит.
   Ввели избитого старшину, паренька лет двадцати двух.
   - Ты показываешь, - начал генерал, - что против нас в районе Коропа действует одна дивизия...
   - Я этого не показываю... Я не знаю... У меня была красноармейская книжка, и там сказано, из какой я дивизии и из какого полка.
   Генерал подвинул к себе лист допроса, снятый с пленного еще в дивизионной разведке.
   Прочитал вслух:
   - Двести девяносто третья стрелковая дивизия...
   - Так точно! - ответил старшина.
   - Кто командир?
   - Полковник Лагутин!
   - Откуда он взялся, полковник Лагутин?
   - Откуда берутся полковники? - ответил вопросом на вопрос старшина и пожал плечами.
   - Раньше в боях участвовали?
   - Нет, не участвовали!
   - Не может быть, чтобы это была необстрелянная дивизия.
   Старшина промолчал.
   - Много танков?
   - Много! - ответил старшина.
   - Меня разведка уверяет, что там всего десятка два танков, а ты говоришь много!
   - Для нас и два десятка много!
   Генерал махнул рукой.
   Пленного увели.
   - Разведка уверяет меня, что там действует одна стрелковая дивизия русских и несколько десятков танков. Если это так, то очень плохо! Две наших дивизии не могут пробить ее оборону!
   - При полном господстве авиации! - добавил я.
   Генерала одолевали и другие заботы.
   Танковому корпусу удалось иод Трубчсвском переправиться на восточный берег Десны, и тут же начали поступать радиограммы, что корпус не в силах отразить контратаки. А к утру пришло сообщение, что корпус покинул левый берег и отступил.
   После войны я нашел в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генералполковника Гальдера такую запись:
   "...Танковая армия в ходе своего наступления через р. Десна своим левым флангом настолько вцепилась в противника, что ее наступление на юг приостановилось. Она вынуждена была даже оставить уже захваченные участки местности".
   "Вцепилась в противника". Я сказал бы "сцепился с ней противник до рукопашной".
   На 293-ю стрелковую дивизию полковника Лагутина генерал двинул три танковые дивизии, подтянул корпусную артиллерию, вызвал крупные силы авиации.
   Он собрал стальной таран не меньшей силы, чем при форсировании Мааса по флешам "линии Мажино".
   В первый день этот таран потеснил дивизию и, осветив долину факелами горящих танков, прорвался на восточный берег Десны.
   С наблюдательного пункта генерал следил за переправой, видел и я в бинокль все, что там происходило.
   Через противотанковый ров танки прошли по заваленным в ров машинам и трупам своих солдат.
   Дважды пятились танки, из полсотни машин на узком участке прорыва осталось семнадцать танков. Генерал вновь бросил их в атаку.
   Танки прошли, но из семнадцати девять сгорели.
   Генерал переправился на другой берег. Бой отодвинулся в глубину. Генерал пошел по полю взглянуть, кто удерживал атаку танкового полка.
   Траншеи, несколько блиндажей, дзот с бревенчатым накатом, развороченный авиабомбой прямого попадания.
   Ни одного противотанкового орудия. Офицер для поручений насчитал девять трупов красноармейцев и среди них командира с двумя кубиками. В винтовках у них не оставалось ни одного патрона. Танк. Под танком красноармеец, разорванный на куски взрывом противотанковой гранаты. Раздавленный красноармеец и сгоревший танк. Девять человек, девять танков.
   Генерал шел по полю боя. В сторонке, там, где траншея замыкалась разбитым блиндажом, вдруг раздалась длинная автоматная очередь. Генерал упал на землю, его прикрыли солдаты. Мы спрыгнули в траншею. Автоматчики открыли огонь по разрушенному блиндажу.
   Блиндаж молчал.
   - Бронемашину! - приказал генерал.
   К блиндажу двинулась бронемашина оперативной группы, поливая пулеметным огнем блиндаж.
   Она подошла к блиндажу, расстреливая его из пулемета. За ней побежали автоматчики. У блиндажа разорвалась связка ручных гранат. Машина накренилась и вспыхнула. Автоматчики кинулись в блиндаж. Несколько очередей. И все стихло.
   Генерал встал и подошел к блиндажу.
   В разбитом блиндаже раненный в ноги лейтенант.
   У него были трофейный автомат и ручной пулемет с диском. Автомат и пулемет остались, но без патронов, Связкой гранат была разбита бронемашина, она же взрывом поразила и лейтенанта.
   Один - и десять убитых автоматчиков, один - и разбитая бронемашина.
   Генерал обернулся к командиру дивизии и процсдгл сквозь зубы:
   - На Ромны!
   Узкая полоска наступления, отмеченная пожарами и пепелищами, горящими танками, разбитой техникой.
   По этой дороге смерти генерал и его опергруппа двинулись ночью в Ромны. Генерал решил там обосновать командный пункт.
   Он пришел к выводу, что фронт прорван и можно наращивать удар на Киев.
   Позади Конотоп, перерезана дорога Киев-Чернигов.
   Ромны были обозначены на оперативной карте как захваченный город.
   К городу подъезжали ночью. Тогда еще не очень-то остерегались налетов советской авиации. Шли со светом.
   Но в город можно было въезжать с потушенными фарами: он горел со всех концов.
   Опергруппа генерала двигалась как бы по стальному коридору между настороженно выстроившимися танками.
   Танковые пушки били по невидимым целям, а быть может, просто для устрашения.
   Вдруг откуда-то, словно из-под земли, из какого-нибудь подвала начинал бить пулемет. Пули цвикали по танковой броне и бронемашинам. Танки разворачивали пушки и били по пулемету. Но двигаться к пулеметной точке боялись.
   Ни один танкист не решался выйти из машины, а на окраине то вспыхивала, то затихала перестрелка.
   - Что происходит? Город взят или не взят? - спросил генерал у командира дивизии.
   - Регулярных частей Красной Армии в городе нет! - ответил командир дивизии. - Но мы здесь встретили сопротивление...
   - Партизаны?
   - У партизан нет артиллерии, и они не сражаются в городах. Вооруженные жители...
   - Разгоните эту шайку!
   - Придется это сделать утром...
   - Где мы разместим командный пункт?
   - Здание школы...
   К зданию школы связисты потянули провода, радисты установили рацию...
   Над городом висел чад, танки не выключали моторы.
   Однако утром подошла еще одна танковая дивизия, н танки двинулись вперед, 293-я стрелковая дивизия как будто бы исчезла. Наступление сдерживали лишь несколько танков да налеты истребителей на танковые колонны. Генерал рвался вперед. В штабе произносилось слово "прорыв". Но официально никто не решался утвердить это предположение.
   Сузилась полоса наступления. Местами танки выстраивались двойным рядом, и по этому бронированному коридору перебрасывалась на автомашинах пехота.
   Танков было много, все они сосредоточились на узкой полоске, на фронтальное наступление они не решались.
   В ночь на 18 сентября на командном пункте в Ромнах, где уже, казалось бы, воцарилось спокойствие, получили радиограмму, что восточнее города отмечено движение русских войск. К утру в городе послышалась канонада.
   Генерал поднялся на пожарную каланчу. Оттуда просматривался город, его окраины и поле за городом. Сначала мы увидели отходящую немецкую пехоту. По городу ударила советская артиллерия.
   Танковый строй прошили несколько "тридцатьчетверок" и отрезали отступающую пехоту, а потом из леса на поле высыпала кавалерия.
   "Тридцатьчетверки" подавили пулеметные точки, и конники врубились в пехоту. Можно было видеть с расстояния в несколько сотен метров, как конница обтекает город.
   Генерал спустился с вышки и нырнул в командирский танк. Опергруппа едва успела разместиться по бронемашинам. Поступил приказ отходить в Конотоп.
   В это время я впервые увидел наши краснозвездные истребители. В колонне началась паника, немецкие танки расползались по лесу. Эх, если бы летчики знали, что в колонне движется чуть ли не весь штаб танковой группы во главе с командующим! Они были заняты поддержкой атаки конников.
   Так впервые встретились на поле боя командир кавалерийского корпуса генерал Белов Павел Алексеевич и командующий танковой группы. Кто знал, что предстоит еще одна их встреча и еще один побег генерала от кавалерийской группы Белова...
   18 сентября я порадовался за удар в Ромнах, а наутро пришло сообщение, что Киев оставлен нашими войсками.
   В плен был взят командующий одной из наших армии, оборонявших Киев. Его привели к генералу.
   - Можем ли мы ожидать общей капитуляции?
   Командарм был мрачен, измучен бессонницей, но держался достойно и был скуп в ответах на слова.
   - Капитуляция? Почему вы заговорили о капитуляции? - спросил он в ответ.
   - Вы потеряли несколько армий! Украина открыта...
   - Капитуляции не будет!
   - Когда вы заметили мои танки?
   - Обнаружили мы их восьмого сентября, но о повороте армий с Московского направления мы узнали в первые же дни начала вашего рейда...
   - Почему же ваши войска не оставили Киева?
   - Таков был приказ!
   - Вы командовали армией, вы-человек, сведущий в крупных операциях... Не считаете ли вы, что дальнейшее сопротивление Красной Армии приведет только к бесполезному кровопролитию?
   - Мне трудно заниматься прогнозами, находясь в плену! - ответил командарм. - Одно могу я сказать, сопротивление еще только нарастает.
   После падения Киева две трети всех войск Восточного фронта объединились для удара на Москву.
   Усилилась танковая группа, пришли новые машины, острие удара медленно поворачивалось на северо-восток. Центром сосредоточения войск стал Рославль. Я воспользовался приездом в Рославль, чтобы отправить очередное сообщение в Центр через тайник Максима Петровича.
   Удар на Орел и Брянск-такие я делал выводы. Но, полагаю, что и на этот раз я не сделал открытия. Сосредоточение крупных танковых сил в районе Рославля не могло не быть отмечено нашей разведкой. А получится ли направление на Орел или Брянск-это зависело от многих условий, которые не могли быть предусмотрены не только разведчиком, но даже и командованием тех войск, которые шли в наступление, так же и командованием тех, кто оборонялся. Нельзя было подчинить единой воле миллионы случайностей.
   Пришло известие, что приостановлено наступление па Ленинград, ибо командование группы армий "Север"
   заявило, что своими силами оно не может продолжать наступление. И из группы армий "Север" и из группы армий "Юг" перебрасывались крупные войсковые объединения для удара на Москву. Собиралась армада, в которую Германия вкладывала все свои силы.
   А для меня готовилась неожиданная встреча с моей юностью.
   * * *
   Штаб группы армий "Центр" 24 сентября нацелил танковую группу на Орел-Брянск-Тулу. Наступление было назначено на 30 сентября, на два дня раньше всей группы армий, чтобы иметь в первые два дня поддержку всего воздушного флота Германии, сосредоточенного на Восточном 4'фонте.
   Под Ленинградом были полностью приостановлены наступательные операции, продолжал лишь свое движение вдоль побережья Черного моря (})OH Клейст со своими танками, используя успех под Киевом.
   Танковая группа генерала получила пополнение и состояла из трех тацкозых корпусов, двух армейских корпусов, кавалерийской дивизии и различных частей усиления.
   Три танковых корпуса можно было тогда приравнять по своему составу к нашим трем развернутым танковым армиям.
   Тысячи машин и около тысячи танков были сосредоточены на узкой полосе в районе Глухова. Рука генерала на штабном совещании прочертила жирную черту на свежей карте. Стрела уперлась своим острием в Орел...