Шахмагонов Федор. Из жизни полковника Дубровина

   Он был сторонником воевать со всеми, завоевать и далекие Гималаи, но умел рассчитывать, и в расчетах не получалось все сразу: и Франция, и Россия, и Гималаи...
   Генерала проводили. Рамфоринх пригласил меня в кабинет. Мне всегда становилось несколько не по себе, когда я видел размах перепончатых крыльев доисторического ящера, властителя этого странного мира, в котором шли страшные битвы за жизнь между гигантами с холодной кровью. Удачную аллегорию выбрал Рамфоринх для своей личности, для своей роли в жизни современного мира.
   - Вы сделали выводы из нашей беседы? - спросил он.
   - Задача из несложных, - ответил я ему спокойно. - На Восток пли на Запад-вашим генералам все равно, лишь бы не война на два фронта...
   - И для генералов не одно и то же! Для того чтобы победить Россию и употребить с пользой эту победу, надо уничтожить все ее население...
   - Гитлер не скрывает этой частя своей программы...
   Рамфоринх пренебрежительно махнул рукой:
   - Гитлер не финансист... Он- политик... Политики обязаны выдвигать в программе и неисполнимые положения... Что значит уничтожить население России? Это значит поднять на себя каждого, кто способен хотя бы кинуть камень. Это значит ожесточить русских людей и славян до такой степени, что даже дети возьмут в руки оружие... Не могут же наши гарнизоны жить, ис выходя из танка!
   Я решил побуднтьРамфоринха высказаться несколько отчетливее, поэтому спросил его:
   - Вы хотите показать Москве, господии барон, что Германия двинется на Запад, что России лучше не вмешиваться в этот конфликт.
   Рамфоринх покачал головой:
   - Вы нетерпеливы, мой друг! Односложного ответа на такой вопрос я вам не дам... Я не против восточного похода, если нам помогут Франция и Англия, - и я против поединка Германии с Россией... А между тем Россия могла бы открыть себе дорогу в Индию и к Индийскому океану, мы в это время завершили бы войну на Западе...
   Рамфоринх не был склонен к беспочвенным прожектам. Он возвращался к однажды уже поднятой теме.
   - Это предложение о переделе мира? - спросил я его.
   - Это пока тенденция.
   Он помолчал. Прошелся неслышно по ковру вдоль кабинета. Остановился возле глобуса. Он стоял на журнальном столике.
   - Как вы думаете, - продолжал он, раскручивая глобус указательным пальцем. - Ваша идеология активно раздвигает границы коммунизма... Мне кажется красивой идея приобщить к коммунизму трехсотмиллионный народ Индии... Россия сможет продвинуться в Китай, разделив там сферы влияния с Японией... Полмиллиарда населения, приобщенные к коммунизму!
   Я молчал, опасаясь неосторожным вопросом прервать его откровенные излияния. Доказывать ему безразнравственность таких предположений смысла не имело.
   Сейчас мне нужно било узнать, опираются ли его предположения на мнение его могущественных коллег.
   Он отошел от глобуса и не торопился развивать свои мысли. Oн явно ждал моей реакции. Лукавить было бесполезно. Я поставил вопрос прямо:
   - Это лично ваши проекты или они широко обсуждались на вашей встрече в кружке друзей рейхсфюрера?
   - Такие вещи не обсуждаются! Они прочитываются между строк... Я не исключаю, что в самое ближайшее время они будут представлены Гитлером Советскому правительству...
   Он сказал все, что хотел сказать. На этом наш разговор закончился.
   Я, конечно, обязан был сообщить все это в Центр.
   В сочетании с опасениями генерала, рассуждения Рамфорянха очень легко расшифровывались. Чего же лучше?
   Гитлер подталкивает Советский Союз в Индию, втягиваег в безысходный конфликт с Англией и, разделавшись с Францией, объединившись затем с Англией, бьет нам в спину.
   Беседой с генералом он хотел сказать мне: "Слушан, мы колеблемся, мы стоим перед выбором идти на Запад или на Восток. Выбор еще не сделан". Это угроза. Затем предложение идти в Индию. Это-пряник. Или война, или сговор о переделе мира! В Центр я послал сообщение, с точным пересказом беседы с генералом и его рассуждении о переделе мира.
   Близилась весна сорокового года. Продолжалась "странная воина" на Западе без активных действий.
   Можно было подумать, - что Гитлер еще колеблется, куда ударить - на Запад или на Восток.
   Затяжка но всем. Замедленная мобилизация, замедленная переброска войск к западной границе, неторопливость в передислокации войск. Игра в "несекретные"
   секреты.
   Нападая на Польшу, Гитлер не провел всеобщей мобилизации. Этот факт скрыть oт разведки союзников было невозможно. Его и не скрывали. Что это означало?
   Это могло быть только знаком. Гитлер как бы говорил: я вторгаюсь в Польшу. Общественность ваших стран потребует от вас соблюдения договоров о военной помощи Польше! Но мы с вами понимаем, что здесь не забота о далекой Польше и не жажда справедливости... Общественность взволнована нарушением равновесия в Европе, но до той лишь черты, пока это касается Европы. Войну вы объявите, но терпение! Польша - это общая граница с Советской Россией. Если бы я имел намерения наступать на Западе и в Польше, если бы я был убежден, что союзники двинутся на Германию в тот час, когда мои танки будут в Польше, я, господа, провел бы всеобщую мобилизацию...
   И англо-французские дивизии стояли неподвижно, пока немецкие танки уничтожали польскую армию.
   Двадцать девятый раз назначалась дата вторжения во Францию и двадцать девять раз отменялась. Французская и английская разведки не могли не иметь точных данных о дислокации немецких армий на западных границах Германии. Но вопросы стратегии решались политиками, а не разведчиками. А политики высчитывали, сколько потребуется дней на переброску немецких дивизий с западной на восточную границу для нанесения внезапного удара по Советскому Союзу, и утешали себя мыслью, что Гитлер сможет в десять-пятнадцать дней перебросить армии в Польшу и начать наступление на Востоке. Бездействие покрывалось теорией "оборонительной войны". Не упреждение удара, а ожидание удара и развертывание сил после удара...
   По запросам из Центра я чувствовал, что в Москве взволнованы. Рамфоринх мне намекал, что в Швеции и в Швейцарии проходят контакты между британской секретной службой и немецкими деловыми кругами.
   Англия вновь прощупывала возможности соглашения с Гитлером, по-прежнему подталкивая его на Восток.
   Но Рамфоринх, по крайней мере, был тверд в своих опасениях за Рурский бассейн. Поворачивать войска на Восток, оставляя в тылу свыше ста дивизий в одном переходе от Рура, он не видел возможности... Но ответить на вопрос Центра о сроке начала действий на Западе я не мог. Сроки плыли... Центр запросил меня, не найду ли я возможности попасть в расположение немецких войск, дислоцированных на западной границе.
   Запрос был сделан всего лишь в форме пожелания.
   Не думаю, чтобы от меня ожидали сообщений чисто военного характера. Не тот был у меня характер работы.
   Западный театр военных действий мог интересовать Центр как арена политической борьбы. В Центре хотели иметь объективную информацию о решимости к сопротивлению союзников.
   Я осторожно поинтересовался у Рамфоринха, нет ли у него каких-либо своих особых интересов в действующей армии.
   - Сейчас это бездействующая армия! - ответил он мне. - В бездействующей армии у меня нет интересов...
   Какой же может быть у вас интерес в бездействующей армии?
   - Там можно точнее узнать, куда она двинется?
   - На Запад! - ответил Рамфоринх. - Это решено!
   Когда? Это военная тайна! Но вы мне подали мысль...
   В действующей армии могут возникнуть лично мои интересы... Генерал, с которым я имел беседу, не причислен к высшим, но мы возлагаем надежды на его доктрину войны... Высшие генералы, не только из ревности к младшему, но и по осторожности, скептически относятся к его доктрине. Мне нужен верный человек возле него, верный мне глаз... Вы не можете отрицать, что я вам помог в исполнении вашей миссии. Теперь я могу попросить вас помочь мне!
   - Всегда готов, господин барон! - ответил я. - Если это не нарушит интересов...
   Барон рассмеялся:
   - Мне не нужно, чтобы вы действовали вопреки вашим интересам... Мне не составило бы труда найти для этой цели немецкого офицера. Но я хочу видеть реальную картину событий... Немецкий офицер раздует и переоценит успех. Исказит действительность от восторга, неуспех попытается всячески оправдать... Вы способны быть бесстрастным свидетелем усилий наших войск во Франции...
   Я оглянулся на барона. Усмешка бродила у него на губах.
   - Я так понял, что я в авангарде проделаю кампанию во Франции?
   - А разве это не интересно русским?
   - А зачем бы вам все это раскрывать нам?
   - Смелый вопрос! Я хочу, чтобы русские имели точную картину событий во Франции. Франция и Англия имеют четыре тысячи восемьсот танков, мы можем выставить только две тысячи двести танков... Но моим партнерам во Франции Народный фронт страшнее наших танков, и это известно в Москве. Я хочу, чтобы в Москве были из первых рук ориентированы о весомости наших предложений о переделе мира... Убедительная победа на Западе сделает более сговорчивым Восток.
   - Стало быть, вы должны быть уверены в успехе?
   - Затяжная война во Франции для нас поражение...
   Тогда все карты смешаны, и придется гасить свечи!
   Генерал командовал армейским корпусом, но по своему составу это был танковый корпус. Наименование "танковый корпус" еще не было тогда принято в немецкой армии.
   Генералу за пятьдесят, он участник первой мировой войны, довольно типичная биография для высшего немецкого офицера. Кадетский корпус, фснрнх в егерском батальоне, военная академия в Берлине. В начале первой мировой войны обер-лейтенант, затем произведен в капитаны, участвовал в боях, потом-штабы. Войну закончил капитаном, до генерал-лейтенанта дослужился в мирное время. В нападении на Польшу командовал корпусом.
   Седой, приземистый, с военной выправкой, всегда подтянут, подвижен и даже быстр. Решения принимал не колеблясь, всегда зная, что делает и зачем.
   Штатский человек при корпусном штабе - бельмо на глазу. Рамфоринх смягчил мое появление. Он офюрмил меня представителем компании, подчиненной его концерну.
   Генерал был извещен, что я прислан как уполномоченное лицо главы концерна.
   Генерал, однако, встретил меня сдержанно.
   О том, что выступление назначено на утро, я узнал не от генерала, а от офицеров.
   Ночью сказал мне об этом и генерал, считая нужным поделиться своими соображениями с "человеком Рамфоринха".
   - Отмены приказа выступать не поступило... - сказал он. - На рассвете, как только рассеется последний туман, мы начнем... Несколько тысяч бронированных машин должны решить судьбу мира... Мы вступаем в эру войны моторов...
   Слова его показались мне напыщенными, я даже удивился этакой манере изъясняться. Генерал как бы сам себя водружал на пьедестал.
   Утром, едва только забрезжил рассвет, дрогнула земля. Началась артиллерийская подготовка.
   Артиллерия была поддержана авиационным ударом.
   В 5 часов 35 минут двинулись танки головной дивизии.
   Я был оставлен на командном пункте, генерал в командирском танке двинулся в боевом строю.
   С наблюдательного пункта на господствующей высоте можно было проследить за движением танков. Перед глазами словно бы разыгрывался условный бой на учебном плацу. Пограничные укрепления по люксембургской границе были прорваны в течение нескольких минут.
   Стало известно, что там, в глубине, на территории Люксембурга выброшен большой десант, танки головной дивизии тут же вошли во взаимодействие с десантом.
   С сентября прошлого года минуло восемь месяцев.
   Восемь месяцев почти без выстрелов, но в состоянии объявленной войны противостояли войска противников. Потребовалось всего лишь несколько минут на прорыв фронта. Пет, это отнюдь не подвиг генерала и его танкистов, это гарантии Рамфоринха и европейских королей угля, стали, нефти. Единственно, что успела сделать противная сторона, - это разрушить горные дороги. К концу дня я проехал по этим дорогам. Взорваны некоторые мосты, кое-где горные завалы... За ночь завалы были расчищены, восстановлены мосты, и танки двинулись вперед уже по территории Бельгии. Штаб корпуса продвинулся далеко вперед. По-прежнему все было похоже на маневры.
   11 мая, к концу второго дня наступления, по условленной линии связи я отправил первую записку Рамфоринху. Эта записка должна была его найти самое большее часа через два, где бы он в то время ни находился.
   Но я знал, что он сидит в своей берлинской резиденции поблизости от фюрера.
   Я писал:
   "Господин барон!
   Два дня танки движутся на запад, как я теперь понял, в обход главных сил противника. В эти два дня я не имел случая наблюдать сколь-нибудь серьезного сопротивления, разве только на окраинах бельгийского городка Нешато, где войска нашего генерала были встречены егерями, бельгийскими пограничниками и французской кавалерией. Они решились на сопротивление, защищенные с обеих сторон довольно серьезными оборонительными сооружениями. Но для преодоления этого сопротивления не потребовалось развертывать хотя бы одну дивизию. Стрельбы было много, расход боеприпасов достаточный, чтобы окупить их выпуск, но сопротивляющиеся очень скоро капитулировали, и танки вошли в город. Смешно было бы, чтобы я в такой короткий срок сделал какие-то выводы о боеспособности танковых колонн, могу сказать лишь одно. Та часть военных действий, которую взялись обеспечить Вы и Ваши коллеги, протекала, как по расписанию. Нигде не видно главных сил противника, ни его танков, которых опасался наш генерал".
   Я отправил свою записку, а тут разыгрались занятные события.
   Наступление вел, конечно, не только корпус нашего генерала, хотя он и был одним из ведущих. Как складывалась конфигурация фронта, я тогда уловить не мог. На исходе был второй день движения немецких танков на Седан, а французская армия никак еще себя не проявила. Удар шел как бы в пустоту, немудрено, что немецкое командование, следуя классическим канонам вождения войск, обеспокоилось продвижением танковых колонн в глубину позиций противника и хотело себя обезопасить от неожиданности. Командующий танковой группой генерал фон Клейст приказал повернуть одну из танковых дивизий на защиту флангов всей группы. В приказе указывалось, что со стороны ее левого фланга ожидается выдвижение крупных французских кавалерийских соединений.
   - Сбивают темп наступления! - заметил генерал. - Консервативное представление о ходе современной войны. Приказ я не намерен выполнять! Потеряв внезапность и темп, мы можем наткнуться на неожиданные препятствия...
   Командир корпуса не выполнил приказа командующего группой. В мои обязанности не входило информировать барона о таких деталях, полагаю, что он и без меня получал такого рода информацию из первоисточников. Действия командира корпуса можно было признать авантюристическими, если бы эта война шла обычным порядком... Но где же французские танки? Они не появились, не обнаружили себя и кавалерийские части.
   12 мая в 5 часов утра танки опять пришли в движение. Штаб корпуса двинулся в рядах наступающих колонн.
   Наступление велось на городок Буйон с задачей именно в этот день начать переправу через реку Семуа.
   К восьми часам утра силами всего лишь пехотного полка Бупон был захвачен и в него вошел штаб корпуса.
   Штаб еще не успел по-настоящему расположиться, как генерал устремился к переправам через Семуа. Мост был взорван, но танки вброд преодолели реку и захватили предмостное укрепление. Генерал переправился на другой берег реки и двинулся в передовых колоннах на Седан. А в это время саперные части в спешном порядке наводили мост через Семуа.
   Штаб корпуса расположился в роскошном отеле "Панорама". Из окон прекрасный вид на долину реки Семуа, тишина, спокойствие, выстрелы и канонада отодвинулись далеко к Седану.
   В отель в открытой легковой машине приехал генерал.
   Ну хорошо, генерал все знал, знал, что рурскими магнатами приняты меры, чтобы французская армия была парализована, но солдаты этого не знали. Я вглядывался в лица солдат. Солдаты упивались победой, они верили, что с боя вырывают победу, они готовы были шагать по всей Европе, по всему миру, не предполагая, что не везде окажется столь благополучным их марш.
   Генерал уселся за рабочий стол, на котором офицеры расстелили тактические карты.
   На картах с предельной точностью были отмечены все укрепления на бельгийской и французской границах.
   Указывалось точное местонахождение каждой огневой точки, пулеметного гнезда, амбразуры с орудиями. Никакая аэрофотосъемка, никакая обычная военная разведка не могли доставить такого рода данные. Похоже было, что этого рода информацию немецкое командование получало прямо из французского генерального штаба.
   Не удивительно, что все наступательные операции развертывались как на учебном плацу. Командиры подразделений знали, сколько и откуда бьет пулеметов, был известен сектор их обстрела, можно было подавить огневые точки несколькими артиллерийскими выстрелами.
   На моих глазах медленно раскручивалась, как кинолента, картина подлого предательства, но я все еще не верил, что Франция падет, преданная своими правителями и некоторыми своими генералами.
   В отеле "Панорама", в десятке километров от линии фронта, штаб устроился, как на туристической прогулке.
   На втором этаже в огромных апартаментах оборудовали кабинеты, в нише развесили охотничьи трофеи, оленьи рога, кабанью голову, охотничье оружие, ковры.
   Третий день шло наступление, разведка утверждала, что ни французское, ни английское командование даже и не пытаются двинуть свои резервы навстречу лавине танков. Наметив точку удара, немецкое командование на этом направлении создало огромное превосходство в силах: по танкам в семь раз, в авиации в двадцать раз, а на участках прорыва-в двадцать, в двадцать пять раз.
   Генералу докладывали, что никакой перемены в соотношении сил не отмечено. Генерал рисовал сипим карандашом стрелы на картах, ставя задачи дивизиям.
   и вдруг на улице, неподалеку от отеля, несколько взрывов.
   - Воздух!
   Генерал развел руками и с иронией произнес:
   - Извините, господа! Война!
   Взорвалось еще несколько бомб. Голова дикого кабана от сотрясения сорвалась со стены и упала на стол с картами, пролетев дугой над генералом, вылетело огромное панорамное окно, осколки стекла усыпали мягкий ковер на полу.
   Штаб перебрался в другой отель. Воевать офицерам хотелось с удобствами. Генерал посмеивался, но не возражал. Еще один французский налет изгнал штаб корпуса и из этого отеля. Нападение было незначительным, и все же пришлось офицерам штаба корпуса изменить туристскому стилю.
   На 13 мая в штабе готовились задачи дивизиям на форсирование реки Маас и на переход французской границы,
   Я все. еще ждал сражения, ждал сопротивления французской армии. Маас-это уже вполне серьезно.
   14 а том берегу возведены долговременные и мощные укрепления, в нескольких километрах проходит "линия Мажино", оттуда артиллерия могла бы вести огонь по флангам наступающих танковых колонн. Если останавливать немецкие танки, то здесь. Это спорное место и в планах немецкого командования, которые понемпогу раскрывались передо мной.
   Еще в отеле "Панорама" генерал подписал предварительное распоряжение. В кем меня поразили несколько строчек. Прежде всего констатирующая часть приказа. В ней утверждалось:
   "Англо-французская моторизованная армия в составе 20 дивизий своим левым флангом, продвигаясь через Антверпен, подверглась сильным ударам нашей авиации и была рассеяна. Канал Альберта форсирован на всем фронте. Льеж пал".
   Двадцать дивизий моторизованной армии-этого, что могло решить исход первых же дней немецкого наступления. Как же они могли быть рассеяны лишь силами авиации, кто их вел, как, каким образом они оказались без прикрытия англо-французской авиации? На эти вопросы ни один грамотный военный не мог бы ответить. Теперь я мог считать, что ни одно из заверений Рамфоринха, которое он дал нашему генералу, не было блефом. Французские партнеры рурских магнатов, связанные разными картельными соглашениями, неумолимо вели Францию к поражению, вопреки воле ее солдат и офицеров. Второе положение приказа звучало не менее удивительно:
   "Группе фон Клейста при мощной поддержке почти всей немецкой боевой авиации продолжать наступление завтра 13.5.40, с утра, имея своей задачей при любых обстоятельствах форсировать реку Маас. В продолжении восьми, часов авиация последовательными волнами разрушит французскую оборону на реке Маас... После этого группа Клейста в 16.00 начнет форсирование реки..."
   Никто меня не мог бы убедить, что англо-французское командование не могло установить, что в район Седана перебрасывается вся немецкая авиация. Даже первые утренние налеты могли им указать на эту беспрецедентную переброску. Над Маасом должны были развернуться воздушные бои...
   Верховное командование опять же проявляло нервозность, высшие генералы, помнившие провал немецкого наступления в первую мировую войну, никак не могли примириться со стилем этой войны. Они считали войска, дивизии, танки и самолеты; расчеты Рамфоринха и Гитлера были неуловимы. Встречались и в штабе корпуса офицеры, которые с сомнением вчитывались в расписание форсирования Мааса и движения на Амьен и даже поговаривали, что если это случится, то свершится чудо.
   Кое-кто понимал, что ведется игра в поддавки, но эта игра не могла быть совсем явной, укрепления, оснащенные сильнейшей артиллерией, оставались грозным препятствием, и никто во Франции в эти часы не мог отдать приказа солдатам оставить эти укрепления без боя.
   И опять высшее командование вмешалось в планы корпуса. Генерал неистовствовал. Он воспользовался телефоном в штабе корпуса и соединился с Берлином, как я понял, с Рамфоринхом. Их разговор остался для меня неизвестным, по, быть может, именно в результате этого разговора командующий воздушным флотом не выполнил приказа фон Клейста, командующего группой войск.
   Командование сухопутных войск потребовало провести авиационный налет до артподготовки, генерал считал, что это нельзя делать, и просил авиацию для прикрытия наступающих танков. Во всех его расчетах была уверенность, что кто-то в тылу у противника расчистит дорогу танкам.
   Ночью развернулись бои, немецкие танки овладели крепостью Седан. Седан пал, но впереди Маас и "линия Мажино". Быть может, здесь, именно здесь их ждут, чтобы остановить этот страшный разбег? Дальше уже было бы поздно.
   Генерал нервничал, поминутно запрашивал через офицеров связи разведданные о передвижениях в тылу противника за "линией Мажино". В свободную минуту он вышел из помещения штаба, взглядом пригласив меня за собой.
   - Мы сделали все возможное... - начал он. - Теперь все зависит от того, что там у французов... Никто, кроме меня и Гитлера, не верит, что нам завтра удастся форсировать Маас... Или мы завтра выигрываем кампанию, или мы погружаемся в затяжную войну... Вы имеете какие-либо сообщения от барона?
   - Никаких!
   - Это хорошо или плохо?
   - Решительно ничего! - поспешил я уверить генерала. - Я нисколько не собираюсь преувеличивать значение своей миссии...
   - Быть может, я что-нибудь не так понял? - спросил генерал, и правая его бровь едва заметно поднялась вверх.
   - Моя обязанность смотреть и видеть...
   - Почти сто лет тому назад здесь, при Седане, была пленена французская армия в сто тысяч человек... Для них Седан - позор, для нас - слапа!
   Утром штаб корпуса переместился ближе к линии фронта. Генерал меня пригласил на командный пункт головной дивизии. Мы ехали в танках. С нами на походе были еще несколько штабных офицеров. В нескольких метрах мы попали под обстрел французской артиллерии, проехали минными полями, где работали под обстрелом саперы. Передовые отряды дивизии прорыва вплотную приблизились к французской границе.
   Все утро, волна за волной, на французские позиции летели самолеты. Методично сбрасывали свой груз на линии укреплений, разворачивались и уходили за новым запасом бомб. Это был как бы воздушный парад.
   Бомбардировщики заходили в атаку по двадцатьтридцать в звене и начинали пикирование, образуя многоэтажное "чертово колесо". Их эскортировали истребители; французская авиация бездействовала. Рухнула -моя надежда, что истребительная авиация Франции сорвет подготовку штурма укреплений, рассеяв немецкие бомбардировщики. С высотки, на которой располагался наблюдательный пункт головной дивизии, хорошо был виден противоположный, французский, берег Мааса. Над ним тянулись дымы, смрад, а сама земля, казалось, поднялась дыбом. От непрерывных разрывов земля, песок и пыль не успевали оседать. Рамфоринх мог быть доволен: взрывчатка, которая вырабатывалась на его заводах, расходовалась без экономии. Его заводы могли в ближайшее время получить богатейшие заказы. Его заводы... Не только его заводы, но и заводы, которыми он владел совместно с английскими и французскими партнерами в Швейцарии, в Латинской Америке и даже на территории Франции. В первые часы была начисто подавлена зенитная артиллерия, и немецкие летчики работали без помех. Почти в открытую сосредоточивались немецкие танки и пехота для броска через реку.
   Иногда французская артиллерия открывала огонь из укреплений. Но сейчас же туда обрушивались атаки с воздуха, и артиллерия умолкала.
   Левый фланг беспокоил генерала. У него имелась карта, на которой подробно были изображены все огневые средства укрепрайона. Французы здесь располагали тяжелой артиллерией, которую невозможно было подавить с воздуха. Артиллерийские позиции былк опущены в бетонные колодцы и прикрыты бетонными колпаками.