Шахмагонов Федор. Из жизни полковника Дубровина

   * * *
   А теперь послушаем их разговор. В аппаратной собралась вся группа, участвовавшая в операции: Василий, Сретенцев, Волоков...
   Сальге. Здравствуйте, доктор!
   Раскольцев. Здравствуйте! Я удивлен...
   Сальге. У вас два дня не отвечает телефон!
   Раскольцев. Идут работы...
   Сальге. Знаю! Ведут подземный кабель... Почему?
   Раскольцев. Как это почему? Стояла воздушная линия, ведут подземный кабель. Я думаю, это лучше. Надежнее.
   Сальге. Мне именно сегодня надо было вам звонить... Случайность?
   Раскольцев. Не сходите с ума. Мы два года добивались, чтобы проложили подземный кабель. Я даже и генерала просил...
   В этом месте Василии взглянул на меня и даже поднял руку, чтобы я обратил внимание. Действительно, здесь что-то улавливалось в интонации: бытовое, приземленное. Словно бы говорили они об общем и давнем знакомом. Я попросил повторить фразу, отметил для себя, как строились паузы. Пошли дальше.
   Сальге. Я не люблю неслучайные случайности!
   Раскольцев. Этак нельзя! У меня больше оснований беспокоиться... Вы белым днем являетесь сюда...
   (Раскольцев еще и успокаивает его! Это неожиданность!)
   Сальге. Белым днем спокойнее. Здесь я управляю своими действиями, а не кто-то иной! Кабель - это вторжение в мою самостоятельность!
   Раскольцев. Что вас беспокоит? Вы что-нибудь заметили?
   Сальге. Я? Я всегда к этому готов!
   (Сыграла все же южная кровь. С огромной самоуверенностью и даже обидой на Раскольцева он произнес эти слова.) И добавил:
   - Я научился ходить невидимкой... Это моя профессия. Что же вы не поинтересуетесь судьбой своего старого друга?
   Раскольцев. Я знал, что она в руках профессионала.
   (А он не лишен чувства юмора, этот доктор!)
   Не наследили?
   Сальге. Смерть человека всегда оставляет след... В душах. Какой-то бандит что-то с ним не поделил... Выбросил его в окно на ходу поезда... Ночью сошел на какой-то маленькой станции, угнал самосвал. Уголовшина...
   Раскольцев. Они откопают, что это не Притыков!
   Сальге. Ну и что же? Может быть, даже у вас о нем спросят. Только не делайте глупостей! Хвалите его!
   О покойниках дурно не говорят. Вот к супруге его я напрасно наведывался...
   Раскольцев. Не смейте! Это уже под уголовщину не подведешь!
   Сальге. И не думаю... Она и не видела меня... Не подумал, что он отвалит в сторону, у нас были больше за вас опасения. Доктор, величина, связи... знакомства...
   Но все это прошлое! Можно начинать работу! Лекарства мои готовы?
   Раскольцев. Не так скоро! Вы сами не торопили меня!
   Сальге. Начинайте! Начинайте! Беда другая! Мы рассчитывали на связь через Шкаликова... Придется использовать запасной вариант.
   Раскольцев. Он надежен?
   Сальге. Что в нашем деле можно считать надежным? Вы могли бы мне это сказать? Мы с вами разыгрываем не рождественский спектакль на детской елке!
   Раскольцев. Кто это?
   Сальге. Его пароль: "Ангел пустыни"... У нас любят такие экстравагантные обозначения... "Удар грома", "Зимняя гроза", "Созвездие Гончих Псов"...
   Раскольцев. Вызывающий пароль...
   Сальге. Мне объяснили, что это сюжет русской иконы.
   Раскольцев. Так кто же?
   Василий почему-то усмехнулся. Наступила пауза. И вдруг после паузы негодующий возглас Раскольцева:
   - Вы с ума сошли! Мальчишка! У него нет прошлого!
   Понятна усмешка Василия. Не произнес имени, на бумаге написал. Из близких знакомых Раскольцева был этот "Ангел пустыни"!
   Сальге. У него есть твердое настоящее... И здесь идет смена поколений, доктор! Я попробую его на скользящей передаче, все сам проверю! У вас с ним связь упрощена. Есть и второй пароль. Он идет после первого...
   Через несколько фраз "Привет от Эдвардса". Все! Как только будет готова посылка, можете к нему обратиться... Отдыхайте! Я больше к вам не пожалую...
   Раздались мой голос и голос Сальге, это мы с ним раскланивались. Аппарат умолк.
   Мы сидели некоторое время в тяжелой задумчивости.
   Такая уж профессия, сталкивает она с человеческой подлостью, грязью, предательством, изменой... И все же к этим вещам привыкнуть невозможно.
   - Соучастие в убийстве подтвердилось! - заметил Василий. Но он думал уже о другом, как и все мы...
   Куда же распустили они свои щупальца? Ну, прежде всего, конечно, "Ангел пустыни". Связной. Человек, близко знакомый с Раскольцевым. Раскольцеву известен его характер, он молод, коли Раскольцев назвал его мальчишкой, связь с ним у Раскольцева упрощена... Сюжет русской иконы. Вполне достаточно отправных точек.
   Остальное дело техники исполнения этюда! Уточнение и имени и фамилии "Ангела пустыни" шло по линии Сретенцева...
   Генерал? "Я даже и генерала просил..."
   Здесь все туманно и неустойчиво. Это могло быть и проходной фразой, ровным счетом ничего за собой не несущей. Просил какого-то генерала похлопотать о закладке подземного кабеля. Сказал об этом... Только интонация настораживала. Так, как была произнесена эта фраза, говорят только о людях, известных обоим собеседникам. Сразу вопрос: почему этому господину известно, что у Раскольцева есть знакомый генерал? Стало быть, вообще круг знакомых анализировался теми, кто послал к Раскольцеву этого господина.
   Сомнений не было. Раскольцев был оживлен как старый агент. Завербован он мог быть только в плену.
   Кем? Гестапо или абвером? Особого, правда, значения это не имело... Он перешел в наследство другим хозяевам. Пытались оживить и Шкаликова. Сорвалось... Мы тогда не знали, какой был разговор у Шкаликова с Сальге, но мы знали, что Сальге его убил, что надежды на Шкаликова не оправдались.
   Оживляют агентуру. Зачем? Просто так, на всякий случай это не делается. Стало быть, Раскольцев понадобился именно сейчас, и, всего вероятнее, только потому, что прикоснулся к лицу или объекту, интересующему хозяев этого посланца, хозяев бывшей гестаповской или абверовской агентуры.
   Этот строй рассуждений подводил нас уже с другой стороны и к генералу... Опять же все это было смутно, интерес мог быть проявлен совсем и не к генералу. Но к кому-то он проявлялся. Надо было установить пациентов и знакомых Раскольцева и посмотреть, куда через него устремился этот господни.
   За эту сторону дела взялся Василий.
   Меня вызвал для доклада Сергей Константинович.
   Первый вопрос висел в воздухе.
   - Чем объясняется, что вы не задержали убийцу Шкаликова?
   - Слишком это было бы просто, Сергей Константинович! - ответил я. Настоящее расследование только начинается! Сегодня мы знаем, что этот неизвестный, он же пока что Гусейнов, оживил агента какой-то разведки. Можно предполагать...
   - Предполагать не надо! В конечном счете, от кого бы этот господин ни действовал, все сойдется в одном центре... Оживил? А может быть, Раскольцев и был действующим агентом?
   - Нет! Из записи их разговора видно, что они только начинают работать... Оживлен Раскольцев и ему придан связник.
   - Кто связник?
   - Это один из вопросов расследования...
   - Какое на вас впечатление произвел Раскольцев?
   - Всех фактов мы еще не знаем. Противник он сильны и.
   - Если сильный противник, то и человек сильный.
   - Сильный, Сергей Константинович! Думается мне, что и отличный специалист... Практика поставлена у него солидно.
   - Сильный человек, отличный специалист... Что его могло так крепко связать с международными авантюристами? Сильный человек по мелочам не запутается...
   - Я ему оставил свой телефон!
   - Зачем?
   - Представился я чекистом... Интересуюсь историей... А вдруг! Вдруг в часы сомнений и колебаний рука потянется к телефону. Ему будет легче обратиться к человеку знакомому, к своему пациенту. Может быть, это его подтолкнет прийти...
   - С повинной?
   - Сначала, может быть, посоветоваться! Может, быть, еще жив в нем человек? Не хотелось бы без борьбы его уступать...
   - Может быть... Может быть... Если его руки в прошлом не запятнаны кровью! Этот господин не уйдет, пока вы ведете расследование?
   - Он проверит, как пойдет передача... Этим у нас обеспечена еще одна встреча с ним.
   - Врач... Это же гуманная профессия... Неужели самое страшное? Тогда, во время войны? Связного будет трудно найти?
   - Не думаю...
   * * *
   Вечером у Раскольцева на веранде собрались гости.
   Приехал к Раскольцеву сыграть с ним партию в шахматы генерал Брунов. Его служба была связана с гражданской обороной. Никогда еще воинские формирования не выполняли столь высокой и благородной миссии - не только оборона от нападения, но и опасение миллионсгв людей от пламени термоядерного оружия.
   Петр Михайлович Брунов начал войну капитаном.
   С первых дней на переднем крае... Росли наши бронетанковые соединения, корпуса и армии. В боях рождались и традиции. Ранения, госпиталь, опять в бои. Горел в танке, обожжено лицо, перебита нога...
   Приехал на огонек художник Казанский. Он приехал не столько к Раскольцеву, сколько к его дочери. Елена Раскольцева кончила Суриковское училище, искусствовед. Казанский был ей интересен своими знаниями памятников древнерусского искусства. Раскольцсв смотрел на Казанского как на преуспевающего молодого человека. Он был не против этого знакомства. Не пьет, умеет зарабатывать деньги, купил даже машину... Елена знала, что она нравится, это было приятно, но она не торопилась определять свою жизнь...
   Брунов не первый раз видел этого художника у Раскольцева, привык к нему.
   Разговор зашел о недавней туристской поездке Казанского.
   Спрашивал Брунов.
   - Я слышал, что вы там знамениты! Как-то мне пришлось прослушать радиопередачи радиостанции "Свобода". Их обозреватель не скупился на эпитеты в ваш адрес. Вы знаете, что такое радиостанция "Свобода"?
   - Наслышан... Газеты читаю...
   - Вам не щекотно, что они вас хвалят?
   - Это их дело! Я в этом направлении старании не прилагал.
   - Я не о стараниях! Помилуйте! Но там же сидят оголтелые враги России... А вы как будто пытаетесь работать в традициях русского национального искусства?
   Наверное, надо подумать, что их так подкупило в вашем творчестве? Они выставляли какие-то ваши картины...
   Какие?
   - Библейские сюжеты... Эта тема не имеет прямого адреса! Она абстрактна, вечна... Скачущие всадники из Апокалипсиса... Страшный суд... Воскрешение мертвых...
   Земля и море отдают своих пленников... Этими темами занимался и Андрей Рублев... В век атомного оружия у многих мысли обращаются к Апокалипсису. Древние обладали более богатой фантазией на ужасы...
   - Может быть, они не знали настоящих ужасов и не могли себе представить хотя бы даже Хиросиму! Те, кто сегодня вещают по радио "Свобода", содержатся на деньги тех, кто сбросил атомную бомбу на Хиросиму! Я вас не утомил, Евгении Прокофьевич?
   Раскольцев смягчил остроту спора ироническим вопросом:
   - В атомный век, наверное, и игра в шахматы потребует новых правил?
   Брунов понял желание хозяина дома перевести разговор на более нейтральную тему.
   - Большинство игр с давних пор, - ответил on, - в какой-то степени воспроизводят войну. Шахматы, должно быть, изобретены полководцем древности. Удары пехоты... Удары легких и тяжелых фигур, прорыв оборонительной линии противника, проникновение на последнюю линию, в глубокий тыл. Философия, по которой пешка на последней линии становится ферзем. Игра начинается с середины поля... С поля битвы! Пока пешечный строй и строй тяжелых фигур не нарушены, король в безопасности. Тысячелетия эта тактика не менялась. Вообразим, что игра начинается не с середины поля, а на задних клетках...
   Раскольцев усмехнулся:
   - Тогда придется придумать новые ходы!
   - И ходы, и тактику игры... Наверное, она выразилась бы в том, чтобы быстрее, еще до удара противника отвести короля с уязвимых клеток! Король - это лишь символ, знак в числе фигур... Здесь скрыта более глубокая философия. Это нация!
   Брунову и невдомек, что каждое его слово записывается на магнитную проволоку портативным магнитофоном в кармане Раскольцева.
   А вот вопрос Раскольцева и попрямее:
   - Шахматное искусство атомного века... Скажите, Петр Михайлович, как человек сведущий, нам не посвященным... Скажите... Ну вот разразилась катастрофа!
   Не предотвратили! Если хоть какая-нибудь надежда... нам, простым людям, уцелеть?
   - Не предотвратили? - переспросил Врунов. - Это действительно катастрофа! Мне как-то пришлось читать в одной зарубежной газете, что новая война не должна быть военным разгромом вражеской нации, как это было в прошлых войнах, а буквально истреблением вражеского народа. Для истребления всего народа надо сбрасывать бомбы так, чтобы уничтожить без всякой жалости мужчин, женщин, детей, сжечь их жилища, разрушить заводы, отравить воду, выжечь урожай и превратить саму землю в безжизненную пустыню... Вот так! А вы, молодой человек, принимаете, не задумываясь, их знаки одобрения!
   - Но есть же какая-то надежда? Как, как можно спасти нацию от уничтожения? - воскликнул Раскольцев.
   - Это прежде всего не чувствовать себя обреченными, не утратить сопротивляемости. Это даст энергию для активных действии...
   - Но вот разразилось!
   Брунов продолжал:
   - Вовремя узнать, вовремя оповестить все население, вовремя принять все намеченные и заранее разработанные меры. Я приведу пример... Не конкретизируя. Система мероприятий для спасения миллионов от преступников разнообразна... Она состоит из множества отдельных деталей. Одна лишь мелочь из всей этой системы, одно мероприятие в большой серии, во время исполнения спасает один процент населения страны... Это, дорогие мои, два с половиной миллиона жизней! Впрочем, на досуге мы как-нибудь с вами побеседуем. Вы врач... Вам надо знать, как спасать людей. Я дам вам кое-что почитать...
   Брунов и Раскольцев вновь сели за шахматную доску.
   Раскольцев больше такого рода вопросов не задавал. Елена накрыла на стол. Выпили чаю, генерал уехал. За шахматную доску сели Евгений и Раскольцев.
   Они остались на веранде вдвоем, и вдруг Казанский услышал полушепот доктора:
   - Женечка, вы, по-моему, проявляли интерес к иконе "Ангел пустыни"?
   Это грянуло, как гром. Казанский не забыл истории, которая с ним произошла во время путешествия в Европу, но надеялся, что вспомнят о нем не скоро. Тогда придет час и разобраться. Он резко и в испуге поднял голову. Даже мелькнула надежда, что Раскольцев и не имеет в виду скрытого смысла эгих слов.
   - Зачем так пугаться! - с укоризной и успокаивающе ответил Раскольнев. - Вам привет от Эдвардса!
   Все соблюдено. Первый пароль, нейтральная фраза, второй пароль... Сомнений быть не могло.
   - Вы? - выдохнул Казанский.
   - Вас же просили ничему не удивляться!
   И уже тоном безапелляционного приказа:
   - Я сейчас выйду в кабинет и принесу вам коробку с лекарствами. Вам позвонят и скажут, куда их доставить!
   Раскольцев вышел. Казанскому на веранде стало душно, хотя был поздний вечер и из сада дул легкий, прохладный ветерок.
   В кабинете Раскольцев вынул из кармана портативный магнитофон в форме портсигара, извлек оттуда бобину чуть побольше пуговицы от пальто, вложил бобину в коробку от лекарств, заклеил ее условным образом и вышел к Казанскому.
   Коробочка с лекарством легла на шахматную доску.
   - Не вскрывать! - приказал Раскольцев.
   - Что? Что здесь? - шепотом спросил Казанский.
   - Лекарство! И кончим об этом! Вы ничего не знаете! Вы передаете лекарства! Ваш ход!
   Казанскому было не до игры. Он смотрел на доску, фигуры расплывались, он сделал какой-то ход.
   - Возьмите себя в руки! - гневно остановил его Раскольцев. - Мальчишка! Вы в серьезном деле!
   Казанский подвинул фигуру обратно.
   Он делал ходы. Но каждую его ошибку Раскольцев заставлял поправлять. Партию надо было как-то кончать. Казанский взял себя в руки. Игра пошла.
   - Вот так! - сказал Раскольцев. - Спокойно! Никто и ничего не узнает, если вы не распустите себя.
   * * *
   Сретенцев просмотрел круг знакомых Раскольцева.
   В поле его зрения попал и Казанский. Сразу же всплыли его поездки за иконами по деревням, посетители его мастерской, среди них - Нейхольд, полковник одной из разведслужб Эдвардc.
   За Казанским было установлено наблюдение.
   Получив "лекарство", он поехал домой.
   Первый час ночи. Василий пустил оперативную машину почти вплотную за "Москвичом". Проводил его от дачи до мастерской. Казанский не сразу заметил "Волгу". Останавливался, останавливалась и "Волга", Казанский подъехал к подъезду дома. "Волга" медленно проехала мимо.
   Тут же Василий мне позвонил домой и рассказал о своей проделке.
   Я искренне испугался - он мог все сорвать своим экспериментом.
   - Зачем это тебе понадобилось?
   - Вы же дали свой телефон Раскольцеву... На что-то надеетесь! Я тоже надеюсь! У меня больше шансов!
   Надо было ехать в управление, чтобы предотвратить возможность беды.
   Василий сидел у меня в кабинете.
   - Надеешься? - спросил я его.
   - Придет он к нам, товарищ полковник! Придет, слово даю! Иконку из-под полы продать, польститься на их похвалу-это одно дело! Нет у него никаких оснований впутываться в их дела. Страх его погонит к нам.
   - А совесть? Нам важнее, чтобы он по совести пришел!
   - Совесть! Хм! Она его сейчас крутит.
   Василий оказался прав.
   ... Казанский вошел в квартиру, запер дверь на все замки, обошел комнаты, кухню и туалет, осматривая каждый угол. Погасил свет и подошел к окну. Осмотрел переулок. "Москвич" стоял у подъезда, переулок был безлюден.
   Неужели ему показалось, что "Волга" шла за ним?
   Зачем они петляли, так же как петлял и он? Что это такое? Кто же тогда за ним следил? Не Раскольцев ли с Нейхольдом и Эдвардсом? Проверяли... А если это чекисты? Он же читал в каких-то книгах, что никто не арестовывает сразу шпионов, им дают работать, но под контролем. Может быть, все давным-давно о нем известно, а он и не знает, что все о нем известно...
   Казанский на мгновение представил, как бы он себя чувствовал, если бы вдруг та "Волга", которая следовала за ним, остановила бы его. Куда он дел бы эту коробочку с "лекарствами"? Они ее вскрыли бы, и все! И жизни конец, и всему-всему конец! А если взяли Раскольцева? Профессор Раскольцев... родился он после революции. Никогда Казанский за ним не замечал ничего настораживающего, он от политических разговоров обычно уходил. Плен? Плен... А если?..
   И Казанский похолодел.
   Рассуждение его в ту минуту было не лишено логики. Если Раскольцев был запутан в плену, то гестаповцами. И если он сегодня работает на Эдвардса, то это чистой воды шпионаж. А тут еще рядом Брунов. Система спасения миллионов людей от атомных взрывов, от радиации.
   Может быть, ему все это кажется, может быть, это всего лишь валютная сделка? А зачем он им понадобился? Разве о валютной сделке вел речь Эдварде? "Нечего притворяться!" - сказал себе Казанский.
   Он опять подошел к окну. По переулку шел, покачиваясь, пьяный. Остановился возле "Москвича", постоял и исчез в подворотне.
   Следят!
   Звонко прогремел в ночной тишине телефонный звонок. Казанский похолодел, не сразу взял трубку. Голос Раскольцева:
   - Как себя чувствуете, Женечка?
   - Отлично! - твердо отвегил Казанский.
   - Подъем душевных сил? - иронизировал Раскольцев.
   - Да нет, сел вот посмотреть на свои картины...
   - Это хорошо! Плюньте на мелочи жизни... Спокойной ночи!
   В трубке послышались гудки отбоя.
   В ту минуту Казанский не мог еще себе объяснить, почему он слукавил с Раскольцевым. Он уже ощутил между собой и Раскольцевым непроходимую пропасть.
   Казанский метался по мастерской. Он положил на стол коробочку и делал вокруг нее круги. Велико было у него искушение открыть ее, но боялся, боялся какой-нибудь ловушки, что в коробочке скрыт проверяющий его механизм. Он был прав - вскрыть ее могли только специалисты.
   Раздался онять телефонный звонок. Он снял трубку.
   - Алло!
   В трубке послышался незнакомый голос:
   - Здравствуйте, Евгений! Я от Алексея Алексеевича!
   Началось! Казанский едва сдерживал себя, чтобы не закричать. Однако ответил:
   - Слушаю вас!
   Глуховатый голос спокойно продолжал:
   - Вы интересовались картиной "Ангел пустыни".
   Я могу завтра вам ее показать... Я прошу вас подойти завтра в половине седьмого вечера к памятнику Пушкина. Идти от Никитских ворот по Большой Бронной...
   В трубке отбой...
   Казанский рассказывал, что именно в эту минуту он решился идти в Комитет государственной безопасности.
   Но как идти? А если они следят? Позвонить?
   В голове все смешалось. Казанский схватил коробочку, ключи от машины и кинулся по лестнице вниз. Он вскочил в машину и помчался... на вокзал. Решил ехать в Ленинград, в Ленинграде за ним они не уследят!
   Он побежал за билетом, оставив машину у подъезда вокзала. Кассирша объявила:
   - Все поезда ушли, молодой человек!
   Он вернулся к "Москвичу", у машины стоял милиционер.
   Опять испуг. Милиционер спросил, его ли это машина. Казанский чуть было не отрекся от машины.
   - Не-е-е... Не знаю! - ответил он.
   - Как же вы это не знаете? Вы на ней приехали!
   - Моя машина! Мне нужно ехать!!!
   Казанский буквально впрыгнул в "Москвич" и помчался.
   Вернулся домой, поставил машину у подъезда.
   В этот час он боялся, как бы мы его не арестовали до до того, как он сам явится.
   Когда он выглянул из окна в переулок, его охватил ужас. Около "Москвича" стояла милицейская оперативная машина. Это инспектора ГАИ обнаружили его "Москвич" по номеру, указанному милиционером. Казанский не сообразил, что появление оперативной милицейской машины вызвано его нелепым ответом милиционеру на вокзале. Он решил, что приехали за ним...
   В довершение всего раздался телефонный звонок. На этот раз он снял трубку, но в трубку ничего не ответил.
   С другого конца провода кричали:
   - Алло! Алло! Это аптека?
   Обычная неполадка в московском телефонном узле, а может быть, кто-то и номером ошибся.
   Тут Казанский отвел душу.
   - Почему аптека? - взорвался он. - Какая аптека?
   Вы с ума сошли! Хулиганство!
   Трубку на другом конце провода положили. Именно поиски аптеки и надоумили его. Он набрал телефон "скорой помощи" и вызвал врача, сказав, что у него сильнейший сердечный приступ.
   Врач приехал.
   Выслушал его, серьезных отклонений не нашел. Но Казанский в истерике уверял, что у него разрывается сердце.
   - Спасите меня, доктор! Спасите! - кричал он.
   Врач вызвал санитаров. Казанского уложили на носилки и увезли в больницу.
   В девять часов утра ко мне позвонили из приемной и спросили, не интересует ли меня некто Казанский?
   Я посмотрел на Василия. Он не слышал, конечно, что мне сказали, но весь потянулся к телефонной трубке. Ждал!
   Я спросил:
   - Он в приемной?
   Мне ответили, что Казанский вызывает следователя Комитета государственной безопасности в больницу.
   Глядя на Василия, я не сдержал улыбки.
   - Эксперимент удался! - объявил я ему. - Казанский просит нашего сотрудника, чтобы сделать заявление...
   - Надо торопиться, Никита Алексеевич! Свидание у них назначено на половину седьмого.
   - Почему торопиться? - спросил я.
   - А если послать его на встречу?
   - И с поличным взять?
   Я нарочно задал такой вопрос, я знал, что Василий задумал нечто иное.
   Он меня понял.
   - Никита Алексеевич, я не о том! А если через Казанского ворваться в эту цепочку?
   - Ворвемся в цепочку, дальше что? Вступать в игру?
   - Смотря что их интересует... Если Брунов, то мы можем сделать большое дело!
   - Это зависит и от Казанского...
   - Согласится!
   - Я не об этом. Сумеет ли он их переиграть? Мы же с тобой решили, что Раскольцев очень сильный противник. И этот еще господин...
   Все это звучало убедительно.
   - Я вижу, Василий, вам очень хочется поехать в больницу... Ехать, однако, придется мне!
   Я попросил главного врача больницы отвести мне часа на два отдельную комнату. Главный врач уступил мне свои кабинет. Туда привели Казанского. Дверь закрылась. Я запер ее на ключ, повернулся к Казанскому.
   В его глазах и мольба, и надежда.
   Я показал ему свое удостоверение. Сам не стал задавать ему вопросов. Важно было, чтобы он все рассказал, чтобы раскрылась мера его искренности.
   Всю историю знакомства с Нейхольдом он рассказал подробнейшим образом, ничего не утаил. Трудно ему было, человек хочет всегда выглядеть красиво. Художник - и вдруг спекулянт, мошенник... И этот порог он перешагнул. В лицах, живо, с полной беспощадностью к себе изобразил сцену вербовки его Эдвардсом.
   Словом, рассказал все, вплоть до вызова "скорой помощи". Статья 64 Уголовного кодекса гласит: "Не подлежит уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своей связи с иностранной разведкой". Я показал ему портрет Сальге, тогда еще личности для нас туманной.
   Он его никогда не видел.
   Наступала решающая минута. Посылка, небольшая картонная коробочка из-под пилюль лежала передо мной на столе. Он не открывал ее.
   О вступлении в большую игру речи пока еще не шло.
   Но позондиронать, попробовать, пойдет ли игра, мы могли.
   - И предположений никаких нет, - спросил я его, - кто придет к вам на встречу у памятника Пушкина?
   - Никаких!
   - У вас нет желания прогуляться по Большой Бронной от Никитских ворот до площади Пушкина?
   - Мне? Сейчас? Сегодня?
   - Не сейчас! У вас целый день впереди, чтобы подготовиться! Вы этим нам очень поможете.