Страница:
В сельской местности, в районах расквартирования войск шли повальные реквизиции, выливавшиеся в обычные грабежи. А частенько и без всяких реквизиций германские солдаты дополняли свой паек в ближайших деревнях. Даже Людендорф признавал, что "у населения отбирали лошадей, скот, продовольствие, брали все, что придется". Все это сопровождалось издевательствами, изнасилованиями. Пытающихся защитить свое добро убивали или "официально" расстреливали по приказам германских офицеров. Задокументированы и факты, когда наступающие немцы использовали мирных жителей в качестве "живого щита". Бесчинства на оккупированных территориях, кстати, продолжались и на Западе. Все так же казнили заложников - разве что масштабы этих расправ снизились, вошли в "упорядоченное" русло. Но военные трибуналы действовали на полную катушку. Например, по всем западным газетам нашумел расстрел бельгийской патриотки сестры милосердия Эдит Кавелль. Ну а германские соединения, отводимые в тыл для отдыха, оттягивались так круто, что превращали любой город в большой импровизированный бордель. Солдатня безобразничала, била стекла и витрины, а всех французских или польских женщин считала бесплатным "персоналом заведения", предоставленным в их полное распоряжение. Хватали первых попавшихся дам и девушек на улицах, врывались в дома. Как говорил начальник французской разведки ген. Нюдан, демонстрируя ген. Ингатьеву донесения агентуры об этих оргиях: "Без пьянства и разврата немцы не могут воевать". (Любопытно, что одним из первых распоряжений военных властей после занятия Варшавы стало указание о возобновлении работы здешних знаменитых публичных домов, считавшихся чуть ли не лучшими в Европе).
От немцев не отставали и австрийцы. Они и на собственной территории вели себя как завоеватели. В большинстве "освобожденных" сел болталось по несколько повешенных - для острастки русин. Зафиксировано несколько случаев, когда "за связь с врагом" вешали всю семью, включая детей. А те львовские дамы и господа, которые кричали "ура" и махали цветами царю, угодили в жуткий концлагерь Телергоф, специально созданный для "русофильской" славянской интеллинегции, туда слали и по доносам, и за неосторожное слово, а в результате отправили почти всю галицийскую интеллигенцию - за исключением, конечно, немцев, социалистов, националистов-"мазепинцев", евреев и униатов (кто и писал доносы). Нет, газовых камер в лагере еще не было. Но голод, побои, болезни, тяжелая и грязная работа уже были. Были поверки, когда тысячи мужчин и женщин часами стояли на "аппельплаце" под зноем, дождем, на холоде. А за какую-нибудь провинность могли поставить и на сутки - причем в одном белье. Был очень быстрый суд, выносивший смертные приговоры за "бунт" (в том числе и неповиновение). Были карцеры с кандалами, порками, подвешиванием за руки и ноги в горизонтальном положении, бастонадой по пяткам. Были садисты-надзиратели, забивавшие людей насмерть, доводившие до самоубийства. Словом, только техника еще "отставала" - но из Телергофа мало кто возвращался.
И между прочим, эта кампания тоже была сродни грандиозной этнической чистке. Без поголовного истребления - но в результате целенаправленного массированного удара по интеллигенции, уничтожения православных священников и прочих подобных мер уже через несколько десятилетий исчез... целый народ. Православные прикарпатские русины, говорившие на одном из наречий русского языка, изменились до неузнаваемости, превратившись в "западэньцев" ревностных униатов, ненавидящих "москалей" и считающих "ридной мовой" смесь украинского и польского, внедрявшуюся учителями-"мазепинцами".
Едва утвердившись в Луцке, австрийцы ознаменовали свое господство весьма символично - возвели в красивом городском саду напротив здания уездного суда целую шеренгу виселиц. Добротных, профессионально сколоченных саперами. И по свидетельствам очевидцев, не пустовали они никогда, а бывали дни, когда за разные прегрешения казнили по 40 чел.. На Юго-Западном фронте к своим удалось пробраться нескольким пленным - рассказывали, что их с товарищами пригнали на строительство укреплений. Пленные отказывались помогать врагу - тогда их держали по несколько дней без еды. Если и это не помогало, начинали расстреливать небольшими партиями. Причем осуществляли это не солдаты, а кадеты из военных училищ, будущие офицеры. И со второй-третьей расправы, видя, как на расстрел ставят земляков, обычно не выдерживали, соглашались работать. Российское правительство образовало чрезвычайную следственную комиссию по расследованию зверств оккупантов, и в 1916 г. она выпустила обзор собранных материалов, где приводились многочисленные факты убийств и истязаний гражданских лиц и пленных.
Но пожалуй, тут стоит еще раз вернуться к теме "сепаратного мира". В принципе, можно бы и не возвращаться, но уж слишком часто эта тема муссируется в литературе, причем с различных точек зрения. Кто обвиняет царя и царицу в попытках "предательства", кто наоборот, сетует по поводу упущенных возможностей выйти из войны. Дело в том, что по этому поводу немцы продолжали подъезжать и в конце 15-го. Министру двора Фредериксу было прислано письмо из Берлина от его знакомого Эйленбурга. Другим каналом стала фрейлина М.А. Васильчикова, застрявшая в войну в своем австрийском поместье. Через нее австро-германские предложения о мире рассылались министрам, Родзянко, членам царской семьи, а в декабре отправили в Россию и саму Васильчикову, вручив ей письма для царя и Сазонова от принца Гессенского (брата императрицы), от Франца-Иосифа и передав устные "приветы" от Вильгельма. Во всех посланиях гарантировались самые легкие и выгодные условия мира и следовали призывы "положить конец недоразумению" между Россией и Центральными Державами. Ответ царя был однозначным. В письме Эйленбурга, зачитанном ему Фредериксом, он подчеркнул слова о "старой дружбе" и написал на полях "Эта дружба умерла и похоронена", а Васильчикову за согласие взять на себя посредническую миссию выслал в поместье под Черниговом. Все письма были оставлены вообще без ответа, чтобы даже "нет" нельзя было истолковать как завязку диалога.
Но суть-то даже не в этом - для правильной оценки подобных шагов немецкой дипломатии достаточно сопоставить даты. Потому что германское правительство идею компромиссного мира с Россией отбросило еще в августе и больше к ней не возвращалось, напротив - активизировало планы по отчленению и германизации российских территорий. А значит, вся декабрьская возня с письмом Эйленбурга и Васильчиковой была обычной провокацией - чтобы вбить клин между державами Антанты и в самой России посеять недоверие к правительству. Впрочем, посудите сами, каким образом засылаются в страну "тайные эмиссары"? Попасть в Россию, не привлекая внимания, можно было через Швецию, Румынию, но Васильчикову переправили демонстративно... через фронт! С белыми флагами и парламентерами! Чтобы и солдаты видели, и офицеры, и разговоры пошли. И пусть царь на германские предложения реагировал отрицательно, это было и не важно - зато расползались слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся...
48. КУТ-ЭЛЬ-АМАРА, ХАМАДАН, КУМ
31.8. 1915 г. Талаат-паша, посетив германское посольство в Стамбуле, открытым текстом заявил: "Армянского вопроса больше не существует". Что и было добросовестно запротоколировано сотрудником посольства Кеппертом, а 4.9 включено в донесение поверенного в делах Лангенбурга рейхсканцлеру. Хотя надо отметить, тут Талаат прихвастнул. На самом деле "армянский вопрос" еще существовал и порождал массу новых проблем. Программа геноцида еще не была была завершена. К середине лета иттихадисты уничтожили основную массу христианского населения в восточных районах страны. Дальше там начались различного рода "зачистки".
Так, 1.7 шифровка министерства внутренних дел внесла ясность по поводу разночтений о переходе христиан в мусульманскую веру: "Некоторые армяне индивидуально и группами принимают ислам, чтобы не покидать своей родины. Их тоже следует депортировать". Уцелело значительное количество девушек и женщин, взятых убийцами в наложницы. И опять же вышел приказ, запрещающий сохранять жизнь таким способом. И попавший в русский плен врач-сириец из 36-й дивизии свидетельствовал, что у него на глазах была устроена резня "трофейных" армянок. Впрочем, те, кто уже попал в турецкие гаремы или в курдские деревни, оставались живыми - с чего бы хозяину уничтожать свое имущество? С остатками повстанцев, скрывающихся в горах Сасуна, покончили в конце сентября. Власти объявили об амнистии. И люди хоть не верили, но выходили - выгоняли голод и осенние холода. Сперва их действительно не трогали, ждали, пока придут остальные. Потом объявили, что амнистия амнистией, но веру придется сменить. И стали партиями отправлять якобы в Муш, "для перехода в ислам". Спаслась одна. Рассказала: "Нас увели 20 жандармов и доставили на берег реки Мурад; уже вечерело, когда нас остановили и начали обыскивать. Отняли все, что нашли. Затем, заставив отойти назад, стали в нас стрелять..." Сама она бросилась в реку и выплыла.
С середины лета, после "очистки" восточных вилайетов, план геноцида был введен в следующих по очереди регионах - центральной Турции и Сирии. Но и тут не обошлось без "осложнений". 13.7 в Суэдии, на Средиземноморском побережье, в 7 больших селениях были расклеены объявления, требующие через 8 дней быть готовыми к депортации. Жители решили не подчиняться и ушли на гору Муса-даг, организовав самооборону. Всего здесь собралось 4300 чел, из них 600 боеспособных мужчин, у которых было 150 винтовок и охотничьи ружья. Турки стянули войска, пробовали атаковать, но на труднодоступных кручах потеряли 200 солдат убитыми. Мало того, армяне сделали вылазку и отбили у врагов 2 пушки. Тогда их решили взять измором. Они продержались 7 недель, но у них кончились продукты, начались болезни, и все кончилось бы так же, как в Сасуне, но на их счастье 12.9 в здешние воды случайно зашел французский крейсер "Гишен" и заметил сигналы бедствия, поданные с Муса-дага. К нему вплавь отправили посыльных с просьбой о помощи. По радиограмме с "Гишена" подошла французская эскадра во главе с линкором "Жанна д`Арк", и с берега было снято 4058 чел., оставшихся в живых к этому моменту. Они были доставлены в Порт-Саид, где и обосновались, создав армянскую колонию.
Но в целом в центральных и западных вилайетах истребление шло легче, чем в восточных. Здесь армяне уже не составляли большинства населения, жили отдельными вкраплениями среди турецких деревень или в городах. Из причерноморских городов отправлять их куда-то в Сирию было далеко, и всех уничтожали там же. Свидетельница этих ужасов А. Торикян из Самсуна, спасшаяся из-за того, что была продана мусульманину, рассказывала, что в ее городе и в соседних Орду и Гиресуне людей топили, резали, и бойня сопровождалась разнузданными оргиями палачей. Так что мужчины-армяне иногда сами убивали своих сестер, жен и матерей, чтобы они избежали такой участи. В глубинных районах материковой Турции тоже, по сути, никаких депортаций не было. Жителей Йозгатского санждака уничтожили в два этапа. Одних вырезали в июле, хотя при этом давался выбор - смерть или принятие ислама. Но позже произошла повторная кампания для переменивших религию - мужчин выводили в уединенные места и забивали дубинами, многих женщин и детей закопали живыми. Хотя в принципе с августа стала проводиться и официальная "исламизация". Но под нее попадали только малолетние дети, которые теоретически могли забыть о своем происхождении. Их брали в специальные сиротские дома, давали новые, турецкие имена, придумывали родителей, якобы погибших в борьбе с "неверными" и воспитывали в духе политики "Иттихада" короче, пытались повторить опыт с янычарами, набиравшимися из детей христианских народов.
В августе-сентябре дошла очередь до Западной Анатолии - была объявлена депортация из Измида, Бурсы, Кастамону, Ангоры (Анкары). И повторились те же кошмары. В Ангоре армяне составляли в то время 80 % населения. Сперва увели мужчин - в 40 км от города, в ущелье их ждала толпа "четников" с дубинами, топорами, косами и даже пилами, при помощи которых начали истреблять несчастных. Потом взялись за остальных горожан. По донесению генконсульства США, "турецкие возчики, отвозившие армян к месту резни, сами говорили... что всех армян убивали дубиной или расстреливали из револьвера, как только возчики выезжали за город. Самые закаленные люди не могли без содрогания видеть эту ужасную картину. Двое из турецких возчиков, не в силах перенести этих ужасов, умерли. Женщины и дети были отданы другой группе мучителей, в руках которых они страдали больше, чем их отцы, братья и мужья. Перед смертью женщины и девушки были обесчещены этими человекоподобными зверьми". В Биледжике тюрьмы наполнялись в течение дня, а за ночь пустели - всех задержанных уводили на убой. В с. Тель-Армен 3 тыс. жителей вырезали, потом мертвых вместе с еще живыми побросали в колодцы. Немец М.С., проезжавший 5.10 между Тель-Абиадом и Культепе, увидел на дороге "множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилий. Все мертвые дети были в одежде".
Большие города - Константинополь, Смирну (Измир), Алеппо - весной и летом не трогали. И многие состоятельные армянские торговцы, банкиры принимали ислам, соревнуясь в лояльности властям. И их отнюдь не разубеждали, что таким способом можно спастись. Но 14.9 вышел еще один указ о конфискации в пользу государства армянских поместий и имущества - имеющий в виду как раз эту категорию людей. И их тоже начали депортировать. Причем 9.9 Талаат направил вали Алеппо весьма красноречивый приказ: "Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено". Имелись там и такие указания: "Вместо косвенных мер, применяемых в других местах, как, например, строгость, поспешность высылки, трудности перемещений и разные невзгоды - можно без риска прибегать к непосредственным мерам". А в октябре, заключительным аккордом, произошли истребления и депортации во Фракии. Как вспоминал очевидец, "часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям". 1600 армян из Адрианополя (Эдирне), доведя до побережья, посадили на лодки, якобы для перевозки на азиатский берег, и выбросили в море.
Однако несмотря на "косвенные" и "непосредственные" меры сотни тысяч армян все же добрались до мест депортации. Добрались те, кому довелось преодолеть относительно недалекий путь - из Киликии, Сирии. Добрались высланные из Константинополя и других мест, лежавших вдоль Анатолийской железной дороги. Их гнали не пешком, а перевозили - в вагонах для скота, раскаленных под солнцем и забитых до отказа, по несколько суток без пищи и воды. Многие умирали, но они были избавлены от издевательств конвоиров, нападений убийц. И значительная часть прибывала в пункты назначения еще живыми. Но и их участь была плачевной, поскольку попадали они в концлагеря - причем на замечания иностранцев турки не без ехидства отмечали, что идею концлагерей переняли у англичан, из опыта бурской войны. Таких лагерей для армян была создана целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а главным из них стал Дейр-эз-Зор, точнее - большая система лагерей по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной.
Здесь людей размещали в палатках, шалашах, всяких заброшенных строениях, или просто под открытым небом, на солнцепеке или осенних дождях. Снабжения не было никакого. А местные власти и здесь пытались наживаться на несчастных, вымогая деньги даже за разрешение хоронить умерших. Были предложения дорезать уцелевших, но Абделлахад Нури-бей, уполномоченный "Главного комитета по делам высылки" в Сирии, заведовавший значительной частью лагерей, пришел к более "рациональному" решению - дескать, "нужда и зима сами убьют". Что представляли собой места высылки, сохранилось множество свидетельств. Учиталь немецкой школы в Алеппо М.Нипаге писал в сентябре 15-го: "В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая... Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть... Большинство их болеет тифом или дизентерией. Когда входишь во двор, тебе кажется, что это сумасшедший дом. Когда им приносят еду, то видно, что они разучились есть. Желудок их, уменьшенный многомесячным голоданием, не принимает больше пищи. Когда им дают хлеб, они с безразличием швыряют его в сторону; они спокойно ждут своей смерти". Вот еще одно свидетельство о тех же караван-сараях возле Алеппо. "Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около тысячи человек... Случалось, что на кладбище уносили с покойниками людей, подававших еще признаки жизни". Другой очевидец вспоминал: "Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости..." Свидетели, посетившие лагеря в районе Дейр-эз-Зора, писали о "призраках людей", которые "изредка получают кусок хлеба". При этих раздачах женщины и старики бросались толпами и "выли от голода".
Иностранцы, в том числе и многие немцы, пробовали как-то облегчить участь сосланных. Покупали продукты, медикаменты, нанимали носильщиков, чтобы хоть похоронить умерших. Собирали недобитых во время резни. И германский колонист из Киликии вспоминал: "В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1 - 2 лет". Однако даже такая помощь получалась лишь там, где местное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А когда американцы и нейтралы попытались наладить централизованную поддержку, это было запрещено. Разъяснили, что иначе сведется к нулю весь смысл кампании "проучить" армян, и те опять будут надеяться на иностранное вмешательство. Поэтому собирать средства, конечно, можно - но их расходование должно идти через государственных чиновников. И ясное дело, в чьих карманах эти средства остались бы. Благотворительные организации через посла США предлагали и другой вариант - раз уж иттихадисты хотят избавиться от армян, то пусть разрешат подать пароходы и вывезти уцелевших в Америку. В этом тоже было отказано.
До нас дошло множество фотографий этих жертв. И если не знать, где и в каком году они сделаны, то легко ошибиться - ассоциации сразу связывают их с узниками Бухенвальда и Равенсбрюкка... Такие же обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Разве что волосы не острижены наголо и нет татуированных номеров. Тут их не учитывали и не считали. Младотурки о таких фотографиях, снятых кем-то в качестве свидетельства, кем-то просто из любопытства, тоже знали и пытались с этим бороться. Приказ командующего 4-й армией Джемаля-паши от 13.9.15 гласил: "Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом". А Талаат 29.12 указывал вали Алеппо: "Нам стало известно, что многие иностранные офицеры видели на дорогах трупы вышеупомянутых людей и фотографировали их. Необходимо, чтобы эти трупы сразу же были зарыты, а не выставлены напоказ".
Лагеря депортированных стали и эпицентрами заразных заболеваний. Эпидемия тифа вспыхнула в Алеппо и стала распространяться на сирийское побережье, Месопотамию. И национальности болезнь не разбирала, охватив и мусульманское население. Но когда секретарь комитета по делам депортации в Алеппо Наим-бей указал на эту опасность своему начальнику Нури-бею, тот нравоучительно ответил: "Мой мальчик, таким образом мы сразу избавимся от двух опасных элементов. Вместе с армянами ведь умирают арабы. Разве это плохо? Ведь расчищается дорога для туркизма". Однако геноцид ответным эхом ударил и по самим туркам. Ведь сотнями тысяч трупов были усеяны дороги, ущелья, заражены реки и ручьи, и по Османской империи стали расползаться тиф, холера, дизентерия. И войска тоже перемещались по этим зараженным дорогам, пили зараженную воду, и от болезней несли огромные небоевые потери, еще не добравшись до театра сражений.
Между тем война шла своим чередом. На русский Кавказский фронт прибыл новый главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Он хорошо знал и высоко ценил талант Юденича, поэтому разграничение полномочий осталось почти прежним. В оперативные вопросы и руководство войсками великий князь вмешиваться не стал, целиком доверяя это командарму и его штабу. Но если Воронцов-Дашков в большей степени оставался гражданским правителем края, то Николай Николаевич стал делать упор на организацию фронтового тыла, снабжения, подготовку пополнений, что пошло Кавказской армии на пользу. Она оставалась очень небольшой, и все так же отсюда брали пополнения для других фронтов - так, во время прорыва на Волыни отправили туда Кавказскую кавдивизию Шарпантье. Но за счет новых формирований это кое-как удавалось компенсировать. Так, на базе Закаспийской бригады была развернута 5-я Кавказская казачья дивизия.
В сентябре, когда 4-й Кавказский корпус, который к этому времени возглавил ген. Де Витт, пополнился и восстановил силы после Алашкертского сражения, Юденич приказал ему вернуть позиции, утраченные в ходе августовских боев и таким образом надежно обеспечить фланг Сарыкамышской группировки. 2-я и 5-я казачьи дивизии, сосредоточившись у Дутаха, нанесли удар на Мелязгерт, а 4-я казачья Чернозубова на Баш-калу и Ван. Успеху способствовало и то, что турки после провала операции Керим-паши основные силы с этого участка забрали, часть вернули под Эрзерум, часть перебросили в Иран и Ирак. Заслоны 36-й дивизии, курдского ополчения и убийц-"гамидие", коих тоже попытались использовать в качестве солдат, были сбиты. Лабинский, Таманский и Кавказский казачьи полки взяли Мелязгерт и продвинулись на запад до рубежей, достигнутых в июле. Отряд Чернозубова вошел в Баш-калу, и от него, как и навстречу, от Мелязгерта, были направлены части на Ван. Подошли к нему с двух сторон, но... остановились возле города и не смогли в него войти из-за трупного смрада. Донесение Чернозубова гласило: "Город Ван весь в развалинах. Лучшие постройки сожжены, а глинобитные разрушены. Улицы и дворы усеяны трупами армян и животных. Имущество разграблено и растаскано". А казаки Таманского полка рассказывали: "Ужасно там... Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами". По оценкам русского командования в Ване и его окрестностях было уничтожено около 55 тыс. чел.
Огромное влияние и авторитет великого князя существенно помогли операциям на другом фланге, в Аджарии. Благодаря его поддержке из Черноморского флота было выделено специальное соединение, Батумский отряд под командованием капитана I ранга Римского-Корсакова, который был подчинен сухопутному командованию. Что, кстати, являлось исключительным случаем в тогдашней мировой практике. Во всех странах флот и армия действовали сами по себе и объединяли усилия только в отдельных совместных операциях, моряки обычно держались за свою исключительность и о подчинении их пехоте нигде и речи не могло быть. Но создание Батумского отряда сразу сказалось на общей обстановке - он пресек доставку оружия и продовольствия турецким отрядам, действовавшим в этом районе, поддерживал огнем операции на побережье, осуществлял перевозки наших войск и высаживал тактические десанты. Положение турок и банд "четников", оттесненных в горы, страдающих от голода и холодов, стало плачевным, и осенью Приморский отряд Ляхова и части 2-го Туркестанского полностью очистили от противника Зачорохский край.
Бывшему Верховному Главнокомандующему на новом посту сразу же пришлось принимать и важные политические решения. Под влиянием германо-австрийских успехов снова обострилась обстановка в Иране. Местные племена и знать резко шатнулись в сторону Центральных Держав, что подогревалось не жалеющей денег германо-турецкой агентурой. Пользуясь этими настроениями, турки ввели на персидскую территорию свои части, и уже не только в приграничные районы, а стали продвигаться в центральные области страны. Подпитываясь отрядами курдов, они заняли Керманшах, а потом и Хамадан - в 350 км от Тегерана. Их приближение и поражения русских активизировали протурецкую партию в столице. Меджлис Ирана выступил за вступление в войну на стороне Центральных Держав, к этому же склонялось правительство, на сторону турок открыто перешел маршал Низам-эс-Султан, обещая немцам сформировать большую армию для наступления на русских. А слабовольный шах колебался, опасаясь прогадать. Сами по себе персидские войска были сбродом оборванцев и серьезной опасности не представляли. Но присоединение Ирана к туркам открыло бы дороги для вторжения разных банд с его территории и в Азербайджан, и в Среднюю Азию, заставило бы русских распылять силы, чтобы прикрыть новый фронт в тысячу километров - чего, собственно, враг и добивался.
От немцев не отставали и австрийцы. Они и на собственной территории вели себя как завоеватели. В большинстве "освобожденных" сел болталось по несколько повешенных - для острастки русин. Зафиксировано несколько случаев, когда "за связь с врагом" вешали всю семью, включая детей. А те львовские дамы и господа, которые кричали "ура" и махали цветами царю, угодили в жуткий концлагерь Телергоф, специально созданный для "русофильской" славянской интеллинегции, туда слали и по доносам, и за неосторожное слово, а в результате отправили почти всю галицийскую интеллигенцию - за исключением, конечно, немцев, социалистов, националистов-"мазепинцев", евреев и униатов (кто и писал доносы). Нет, газовых камер в лагере еще не было. Но голод, побои, болезни, тяжелая и грязная работа уже были. Были поверки, когда тысячи мужчин и женщин часами стояли на "аппельплаце" под зноем, дождем, на холоде. А за какую-нибудь провинность могли поставить и на сутки - причем в одном белье. Был очень быстрый суд, выносивший смертные приговоры за "бунт" (в том числе и неповиновение). Были карцеры с кандалами, порками, подвешиванием за руки и ноги в горизонтальном положении, бастонадой по пяткам. Были садисты-надзиратели, забивавшие людей насмерть, доводившие до самоубийства. Словом, только техника еще "отставала" - но из Телергофа мало кто возвращался.
И между прочим, эта кампания тоже была сродни грандиозной этнической чистке. Без поголовного истребления - но в результате целенаправленного массированного удара по интеллигенции, уничтожения православных священников и прочих подобных мер уже через несколько десятилетий исчез... целый народ. Православные прикарпатские русины, говорившие на одном из наречий русского языка, изменились до неузнаваемости, превратившись в "западэньцев" ревностных униатов, ненавидящих "москалей" и считающих "ридной мовой" смесь украинского и польского, внедрявшуюся учителями-"мазепинцами".
Едва утвердившись в Луцке, австрийцы ознаменовали свое господство весьма символично - возвели в красивом городском саду напротив здания уездного суда целую шеренгу виселиц. Добротных, профессионально сколоченных саперами. И по свидетельствам очевидцев, не пустовали они никогда, а бывали дни, когда за разные прегрешения казнили по 40 чел.. На Юго-Западном фронте к своим удалось пробраться нескольким пленным - рассказывали, что их с товарищами пригнали на строительство укреплений. Пленные отказывались помогать врагу - тогда их держали по несколько дней без еды. Если и это не помогало, начинали расстреливать небольшими партиями. Причем осуществляли это не солдаты, а кадеты из военных училищ, будущие офицеры. И со второй-третьей расправы, видя, как на расстрел ставят земляков, обычно не выдерживали, соглашались работать. Российское правительство образовало чрезвычайную следственную комиссию по расследованию зверств оккупантов, и в 1916 г. она выпустила обзор собранных материалов, где приводились многочисленные факты убийств и истязаний гражданских лиц и пленных.
Но пожалуй, тут стоит еще раз вернуться к теме "сепаратного мира". В принципе, можно бы и не возвращаться, но уж слишком часто эта тема муссируется в литературе, причем с различных точек зрения. Кто обвиняет царя и царицу в попытках "предательства", кто наоборот, сетует по поводу упущенных возможностей выйти из войны. Дело в том, что по этому поводу немцы продолжали подъезжать и в конце 15-го. Министру двора Фредериксу было прислано письмо из Берлина от его знакомого Эйленбурга. Другим каналом стала фрейлина М.А. Васильчикова, застрявшая в войну в своем австрийском поместье. Через нее австро-германские предложения о мире рассылались министрам, Родзянко, членам царской семьи, а в декабре отправили в Россию и саму Васильчикову, вручив ей письма для царя и Сазонова от принца Гессенского (брата императрицы), от Франца-Иосифа и передав устные "приветы" от Вильгельма. Во всех посланиях гарантировались самые легкие и выгодные условия мира и следовали призывы "положить конец недоразумению" между Россией и Центральными Державами. Ответ царя был однозначным. В письме Эйленбурга, зачитанном ему Фредериксом, он подчеркнул слова о "старой дружбе" и написал на полях "Эта дружба умерла и похоронена", а Васильчикову за согласие взять на себя посредническую миссию выслал в поместье под Черниговом. Все письма были оставлены вообще без ответа, чтобы даже "нет" нельзя было истолковать как завязку диалога.
Но суть-то даже не в этом - для правильной оценки подобных шагов немецкой дипломатии достаточно сопоставить даты. Потому что германское правительство идею компромиссного мира с Россией отбросило еще в августе и больше к ней не возвращалось, напротив - активизировало планы по отчленению и германизации российских территорий. А значит, вся декабрьская возня с письмом Эйленбурга и Васильчиковой была обычной провокацией - чтобы вбить клин между державами Антанты и в самой России посеять недоверие к правительству. Впрочем, посудите сами, каким образом засылаются в страну "тайные эмиссары"? Попасть в Россию, не привлекая внимания, можно было через Швецию, Румынию, но Васильчикову переправили демонстративно... через фронт! С белыми флагами и парламентерами! Чтобы и солдаты видели, и офицеры, и разговоры пошли. И пусть царь на германские предложения реагировал отрицательно, это было и не важно - зато расползались слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся...
48. КУТ-ЭЛЬ-АМАРА, ХАМАДАН, КУМ
31.8. 1915 г. Талаат-паша, посетив германское посольство в Стамбуле, открытым текстом заявил: "Армянского вопроса больше не существует". Что и было добросовестно запротоколировано сотрудником посольства Кеппертом, а 4.9 включено в донесение поверенного в делах Лангенбурга рейхсканцлеру. Хотя надо отметить, тут Талаат прихвастнул. На самом деле "армянский вопрос" еще существовал и порождал массу новых проблем. Программа геноцида еще не была была завершена. К середине лета иттихадисты уничтожили основную массу христианского населения в восточных районах страны. Дальше там начались различного рода "зачистки".
Так, 1.7 шифровка министерства внутренних дел внесла ясность по поводу разночтений о переходе христиан в мусульманскую веру: "Некоторые армяне индивидуально и группами принимают ислам, чтобы не покидать своей родины. Их тоже следует депортировать". Уцелело значительное количество девушек и женщин, взятых убийцами в наложницы. И опять же вышел приказ, запрещающий сохранять жизнь таким способом. И попавший в русский плен врач-сириец из 36-й дивизии свидетельствовал, что у него на глазах была устроена резня "трофейных" армянок. Впрочем, те, кто уже попал в турецкие гаремы или в курдские деревни, оставались живыми - с чего бы хозяину уничтожать свое имущество? С остатками повстанцев, скрывающихся в горах Сасуна, покончили в конце сентября. Власти объявили об амнистии. И люди хоть не верили, но выходили - выгоняли голод и осенние холода. Сперва их действительно не трогали, ждали, пока придут остальные. Потом объявили, что амнистия амнистией, но веру придется сменить. И стали партиями отправлять якобы в Муш, "для перехода в ислам". Спаслась одна. Рассказала: "Нас увели 20 жандармов и доставили на берег реки Мурад; уже вечерело, когда нас остановили и начали обыскивать. Отняли все, что нашли. Затем, заставив отойти назад, стали в нас стрелять..." Сама она бросилась в реку и выплыла.
С середины лета, после "очистки" восточных вилайетов, план геноцида был введен в следующих по очереди регионах - центральной Турции и Сирии. Но и тут не обошлось без "осложнений". 13.7 в Суэдии, на Средиземноморском побережье, в 7 больших селениях были расклеены объявления, требующие через 8 дней быть готовыми к депортации. Жители решили не подчиняться и ушли на гору Муса-даг, организовав самооборону. Всего здесь собралось 4300 чел, из них 600 боеспособных мужчин, у которых было 150 винтовок и охотничьи ружья. Турки стянули войска, пробовали атаковать, но на труднодоступных кручах потеряли 200 солдат убитыми. Мало того, армяне сделали вылазку и отбили у врагов 2 пушки. Тогда их решили взять измором. Они продержались 7 недель, но у них кончились продукты, начались болезни, и все кончилось бы так же, как в Сасуне, но на их счастье 12.9 в здешние воды случайно зашел французский крейсер "Гишен" и заметил сигналы бедствия, поданные с Муса-дага. К нему вплавь отправили посыльных с просьбой о помощи. По радиограмме с "Гишена" подошла французская эскадра во главе с линкором "Жанна д`Арк", и с берега было снято 4058 чел., оставшихся в живых к этому моменту. Они были доставлены в Порт-Саид, где и обосновались, создав армянскую колонию.
Но в целом в центральных и западных вилайетах истребление шло легче, чем в восточных. Здесь армяне уже не составляли большинства населения, жили отдельными вкраплениями среди турецких деревень или в городах. Из причерноморских городов отправлять их куда-то в Сирию было далеко, и всех уничтожали там же. Свидетельница этих ужасов А. Торикян из Самсуна, спасшаяся из-за того, что была продана мусульманину, рассказывала, что в ее городе и в соседних Орду и Гиресуне людей топили, резали, и бойня сопровождалась разнузданными оргиями палачей. Так что мужчины-армяне иногда сами убивали своих сестер, жен и матерей, чтобы они избежали такой участи. В глубинных районах материковой Турции тоже, по сути, никаких депортаций не было. Жителей Йозгатского санждака уничтожили в два этапа. Одних вырезали в июле, хотя при этом давался выбор - смерть или принятие ислама. Но позже произошла повторная кампания для переменивших религию - мужчин выводили в уединенные места и забивали дубинами, многих женщин и детей закопали живыми. Хотя в принципе с августа стала проводиться и официальная "исламизация". Но под нее попадали только малолетние дети, которые теоретически могли забыть о своем происхождении. Их брали в специальные сиротские дома, давали новые, турецкие имена, придумывали родителей, якобы погибших в борьбе с "неверными" и воспитывали в духе политики "Иттихада" короче, пытались повторить опыт с янычарами, набиравшимися из детей христианских народов.
В августе-сентябре дошла очередь до Западной Анатолии - была объявлена депортация из Измида, Бурсы, Кастамону, Ангоры (Анкары). И повторились те же кошмары. В Ангоре армяне составляли в то время 80 % населения. Сперва увели мужчин - в 40 км от города, в ущелье их ждала толпа "четников" с дубинами, топорами, косами и даже пилами, при помощи которых начали истреблять несчастных. Потом взялись за остальных горожан. По донесению генконсульства США, "турецкие возчики, отвозившие армян к месту резни, сами говорили... что всех армян убивали дубиной или расстреливали из револьвера, как только возчики выезжали за город. Самые закаленные люди не могли без содрогания видеть эту ужасную картину. Двое из турецких возчиков, не в силах перенести этих ужасов, умерли. Женщины и дети были отданы другой группе мучителей, в руках которых они страдали больше, чем их отцы, братья и мужья. Перед смертью женщины и девушки были обесчещены этими человекоподобными зверьми". В Биледжике тюрьмы наполнялись в течение дня, а за ночь пустели - всех задержанных уводили на убой. В с. Тель-Армен 3 тыс. жителей вырезали, потом мертвых вместе с еще живыми побросали в колодцы. Немец М.С., проезжавший 5.10 между Тель-Абиадом и Культепе, увидел на дороге "множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилий. Все мертвые дети были в одежде".
Большие города - Константинополь, Смирну (Измир), Алеппо - весной и летом не трогали. И многие состоятельные армянские торговцы, банкиры принимали ислам, соревнуясь в лояльности властям. И их отнюдь не разубеждали, что таким способом можно спастись. Но 14.9 вышел еще один указ о конфискации в пользу государства армянских поместий и имущества - имеющий в виду как раз эту категорию людей. И их тоже начали депортировать. Причем 9.9 Талаат направил вали Алеппо весьма красноречивый приказ: "Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено". Имелись там и такие указания: "Вместо косвенных мер, применяемых в других местах, как, например, строгость, поспешность высылки, трудности перемещений и разные невзгоды - можно без риска прибегать к непосредственным мерам". А в октябре, заключительным аккордом, произошли истребления и депортации во Фракии. Как вспоминал очевидец, "часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям". 1600 армян из Адрианополя (Эдирне), доведя до побережья, посадили на лодки, якобы для перевозки на азиатский берег, и выбросили в море.
Однако несмотря на "косвенные" и "непосредственные" меры сотни тысяч армян все же добрались до мест депортации. Добрались те, кому довелось преодолеть относительно недалекий путь - из Киликии, Сирии. Добрались высланные из Константинополя и других мест, лежавших вдоль Анатолийской железной дороги. Их гнали не пешком, а перевозили - в вагонах для скота, раскаленных под солнцем и забитых до отказа, по несколько суток без пищи и воды. Многие умирали, но они были избавлены от издевательств конвоиров, нападений убийц. И значительная часть прибывала в пункты назначения еще живыми. Но и их участь была плачевной, поскольку попадали они в концлагеря - причем на замечания иностранцев турки не без ехидства отмечали, что идею концлагерей переняли у англичан, из опыта бурской войны. Таких лагерей для армян была создана целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а главным из них стал Дейр-эз-Зор, точнее - большая система лагерей по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной.
Здесь людей размещали в палатках, шалашах, всяких заброшенных строениях, или просто под открытым небом, на солнцепеке или осенних дождях. Снабжения не было никакого. А местные власти и здесь пытались наживаться на несчастных, вымогая деньги даже за разрешение хоронить умерших. Были предложения дорезать уцелевших, но Абделлахад Нури-бей, уполномоченный "Главного комитета по делам высылки" в Сирии, заведовавший значительной частью лагерей, пришел к более "рациональному" решению - дескать, "нужда и зима сами убьют". Что представляли собой места высылки, сохранилось множество свидетельств. Учиталь немецкой школы в Алеппо М.Нипаге писал в сентябре 15-го: "В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая... Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть... Большинство их болеет тифом или дизентерией. Когда входишь во двор, тебе кажется, что это сумасшедший дом. Когда им приносят еду, то видно, что они разучились есть. Желудок их, уменьшенный многомесячным голоданием, не принимает больше пищи. Когда им дают хлеб, они с безразличием швыряют его в сторону; они спокойно ждут своей смерти". Вот еще одно свидетельство о тех же караван-сараях возле Алеппо. "Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около тысячи человек... Случалось, что на кладбище уносили с покойниками людей, подававших еще признаки жизни". Другой очевидец вспоминал: "Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости..." Свидетели, посетившие лагеря в районе Дейр-эз-Зора, писали о "призраках людей", которые "изредка получают кусок хлеба". При этих раздачах женщины и старики бросались толпами и "выли от голода".
Иностранцы, в том числе и многие немцы, пробовали как-то облегчить участь сосланных. Покупали продукты, медикаменты, нанимали носильщиков, чтобы хоть похоронить умерших. Собирали недобитых во время резни. И германский колонист из Киликии вспоминал: "В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1 - 2 лет". Однако даже такая помощь получалась лишь там, где местное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А когда американцы и нейтралы попытались наладить централизованную поддержку, это было запрещено. Разъяснили, что иначе сведется к нулю весь смысл кампании "проучить" армян, и те опять будут надеяться на иностранное вмешательство. Поэтому собирать средства, конечно, можно - но их расходование должно идти через государственных чиновников. И ясное дело, в чьих карманах эти средства остались бы. Благотворительные организации через посла США предлагали и другой вариант - раз уж иттихадисты хотят избавиться от армян, то пусть разрешат подать пароходы и вывезти уцелевших в Америку. В этом тоже было отказано.
До нас дошло множество фотографий этих жертв. И если не знать, где и в каком году они сделаны, то легко ошибиться - ассоциации сразу связывают их с узниками Бухенвальда и Равенсбрюкка... Такие же обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Разве что волосы не острижены наголо и нет татуированных номеров. Тут их не учитывали и не считали. Младотурки о таких фотографиях, снятых кем-то в качестве свидетельства, кем-то просто из любопытства, тоже знали и пытались с этим бороться. Приказ командующего 4-й армией Джемаля-паши от 13.9.15 гласил: "Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом". А Талаат 29.12 указывал вали Алеппо: "Нам стало известно, что многие иностранные офицеры видели на дорогах трупы вышеупомянутых людей и фотографировали их. Необходимо, чтобы эти трупы сразу же были зарыты, а не выставлены напоказ".
Лагеря депортированных стали и эпицентрами заразных заболеваний. Эпидемия тифа вспыхнула в Алеппо и стала распространяться на сирийское побережье, Месопотамию. И национальности болезнь не разбирала, охватив и мусульманское население. Но когда секретарь комитета по делам депортации в Алеппо Наим-бей указал на эту опасность своему начальнику Нури-бею, тот нравоучительно ответил: "Мой мальчик, таким образом мы сразу избавимся от двух опасных элементов. Вместе с армянами ведь умирают арабы. Разве это плохо? Ведь расчищается дорога для туркизма". Однако геноцид ответным эхом ударил и по самим туркам. Ведь сотнями тысяч трупов были усеяны дороги, ущелья, заражены реки и ручьи, и по Османской империи стали расползаться тиф, холера, дизентерия. И войска тоже перемещались по этим зараженным дорогам, пили зараженную воду, и от болезней несли огромные небоевые потери, еще не добравшись до театра сражений.
Между тем война шла своим чередом. На русский Кавказский фронт прибыл новый главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Он хорошо знал и высоко ценил талант Юденича, поэтому разграничение полномочий осталось почти прежним. В оперативные вопросы и руководство войсками великий князь вмешиваться не стал, целиком доверяя это командарму и его штабу. Но если Воронцов-Дашков в большей степени оставался гражданским правителем края, то Николай Николаевич стал делать упор на организацию фронтового тыла, снабжения, подготовку пополнений, что пошло Кавказской армии на пользу. Она оставалась очень небольшой, и все так же отсюда брали пополнения для других фронтов - так, во время прорыва на Волыни отправили туда Кавказскую кавдивизию Шарпантье. Но за счет новых формирований это кое-как удавалось компенсировать. Так, на базе Закаспийской бригады была развернута 5-я Кавказская казачья дивизия.
В сентябре, когда 4-й Кавказский корпус, который к этому времени возглавил ген. Де Витт, пополнился и восстановил силы после Алашкертского сражения, Юденич приказал ему вернуть позиции, утраченные в ходе августовских боев и таким образом надежно обеспечить фланг Сарыкамышской группировки. 2-я и 5-я казачьи дивизии, сосредоточившись у Дутаха, нанесли удар на Мелязгерт, а 4-я казачья Чернозубова на Баш-калу и Ван. Успеху способствовало и то, что турки после провала операции Керим-паши основные силы с этого участка забрали, часть вернули под Эрзерум, часть перебросили в Иран и Ирак. Заслоны 36-й дивизии, курдского ополчения и убийц-"гамидие", коих тоже попытались использовать в качестве солдат, были сбиты. Лабинский, Таманский и Кавказский казачьи полки взяли Мелязгерт и продвинулись на запад до рубежей, достигнутых в июле. Отряд Чернозубова вошел в Баш-калу, и от него, как и навстречу, от Мелязгерта, были направлены части на Ван. Подошли к нему с двух сторон, но... остановились возле города и не смогли в него войти из-за трупного смрада. Донесение Чернозубова гласило: "Город Ван весь в развалинах. Лучшие постройки сожжены, а глинобитные разрушены. Улицы и дворы усеяны трупами армян и животных. Имущество разграблено и растаскано". А казаки Таманского полка рассказывали: "Ужасно там... Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами". По оценкам русского командования в Ване и его окрестностях было уничтожено около 55 тыс. чел.
Огромное влияние и авторитет великого князя существенно помогли операциям на другом фланге, в Аджарии. Благодаря его поддержке из Черноморского флота было выделено специальное соединение, Батумский отряд под командованием капитана I ранга Римского-Корсакова, который был подчинен сухопутному командованию. Что, кстати, являлось исключительным случаем в тогдашней мировой практике. Во всех странах флот и армия действовали сами по себе и объединяли усилия только в отдельных совместных операциях, моряки обычно держались за свою исключительность и о подчинении их пехоте нигде и речи не могло быть. Но создание Батумского отряда сразу сказалось на общей обстановке - он пресек доставку оружия и продовольствия турецким отрядам, действовавшим в этом районе, поддерживал огнем операции на побережье, осуществлял перевозки наших войск и высаживал тактические десанты. Положение турок и банд "четников", оттесненных в горы, страдающих от голода и холодов, стало плачевным, и осенью Приморский отряд Ляхова и части 2-го Туркестанского полностью очистили от противника Зачорохский край.
Бывшему Верховному Главнокомандующему на новом посту сразу же пришлось принимать и важные политические решения. Под влиянием германо-австрийских успехов снова обострилась обстановка в Иране. Местные племена и знать резко шатнулись в сторону Центральных Держав, что подогревалось не жалеющей денег германо-турецкой агентурой. Пользуясь этими настроениями, турки ввели на персидскую территорию свои части, и уже не только в приграничные районы, а стали продвигаться в центральные области страны. Подпитываясь отрядами курдов, они заняли Керманшах, а потом и Хамадан - в 350 км от Тегерана. Их приближение и поражения русских активизировали протурецкую партию в столице. Меджлис Ирана выступил за вступление в войну на стороне Центральных Держав, к этому же склонялось правительство, на сторону турок открыто перешел маршал Низам-эс-Султан, обещая немцам сформировать большую армию для наступления на русских. А слабовольный шах колебался, опасаясь прогадать. Сами по себе персидские войска были сбродом оборванцев и серьезной опасности не представляли. Но присоединение Ирана к туркам открыло бы дороги для вторжения разных банд с его территории и в Азербайджан, и в Среднюю Азию, заставило бы русских распылять силы, чтобы прикрыть новый фронт в тысячу километров - чего, собственно, враг и добивался.