Страница:
Хэппи Мойон и Фрэнк Аббандандо обосновались в шести кварталах на восток, на Атлантик-авеню. Обе банды стали заниматься вымогательством, одна в Браунсвилле, другая в Оушен-Хилл, действуя еще более беспощадно, чем братья Шапиро.
Но вскоре разногласия между Рильзом и Мойоном возникли вновь и, несомненно, привели бы к междоусобной войне, если бы не неожиданно появившийся на сцене Альберт Анастасиа, владыка Бруклина, которому подчинялись оба района. Жестокость, сноровка, хладнокровие и стойкость молодых бандитов уже давно привлекали внимание грозного лейтенанта и компаньона Лепке Бухалтера. Как человек опытный, Альберт Анастасиа считал, что было бы неразумно позволить столь многообещающим молодым людям понапрасну растрачивать свои силы на столь же глупые, сколь и бесполезные убийства, Он направил к ним своего доверенного человека Луиса Капоне (не следует путать с Аль Капоне, с которым он никак не был связан).
Владелец одного из известных ресторанов, который служил ему прикрытием, Луис Капоне содержал его в основном как место, где полюбовно разрешались разногласия, возникавшие между людьми двух крупных боссов: Бухалтера и Анастасиа. Это не мешало тому же Капоне, когда требовалось, перевоплощаться в жестокого и безжалостного убийцу. Увещевая и угрожая, он предложил Рильзу и Мойону оставаться союзниками и, продолжая по-прежнему контролировать свои районы, совместно предоставить отряды своих молодчиков в распоряжение Анастасиа и Бухалтера.
Среди представителей преступного мира Нью-Йорка только тот, кто не дорожил жизнью, мог не принять «предложения» такого человека, как Анастасиа. И хотя, ни Рильз, ни Мойон не отказались от своих взаимных притязаний, они продолжали «работать» сообща.
Вплоть до трагического финала банды обоих гангстеров действовали как одна огромная, крепко сплоченная команда, которую американский преступный мир окрестил «Бруклинское объединение». Штрейкбрехеры и подстрекатели, наемные погромщики и бандиты, избивавшие неуступчивых профсоюзных деятелей, ликвидаторы «стукачей» или несговорчивых противников двух своих главарей, эти молодчики отнюдь не сидели без работы, и вскоре им даже пришлось пополнить свои ряды.
Постепенно они набили руку и так усовершенствовали различные способы уничтожения противников, что не оставляли при этом никаких следов. Их жестокость, высокая эффективность операций, своеобразное пристрастие к такого рода делам, страх, который они внушали, привели в восторг Лепке Бухалтера и Анастасиа. Перед «Бруклинским объединением» открывалось в ближайшем будущем широчайшее поле деятельности в национальном масштабе.
Проводя кровавые карательные экспедиции и мероприятия по запугиванию неблагонадежных, Эйби Рильз и Хэппи Мойон со своими бандами полностью подчинили себе Браунсвилл и Оушен-Хилл: они занимались рэкетом и вымогательством, эксплуатируя десятки тайных игорных домов, при которых имелись ростовщические конторы, обслуживающие незадачливых игроков. Эти «банки» выдавали ссуды на условиях шесть к пяти: за каждые пять долларов, взятые взаймы, должник обязывался выплачивать один доллар в педелю. Ссуды обычно выдавались сроком на шесть педель. Поэтому должник, взявший на весь этот период сто долларов, обязан был в итоге вернуть двести двадцать долларов, что составляет свыше тысячи процентов в пересчете на год. «Банк» страховал себя, заставляя человека, получавшего ссуду, подписывать чек на всю подлежавшую возврату сумму, включая проценты. В дальнейшем это позволяло законным образом добиваться наказания должника за выдачу чека без обеспечения, что в Соединенных Штатах Америки каралось тюремным заключением. Должнику, уклонявшемуся от выплаты ссуды, наносили визит мускулистые инкассаторы, которые для убедительности ломали ему одну или обе ноги битой для бейсбола, что автоматически вело к удваиванию начисленных процентов и установлению ближайшего и последнего срока "уплаты всего долга. Если и после этого бедняга оказывался неплатежеспособным и особенно если он осмеливался жаловаться полиции, его в назидание остальным истязали, нередко доводя до смерти, и он бесследно исчезал. Не обескураженные такими методами люди, не имеющие возможности получить ссуду законным путем, обращались в тайные конторы банды в Браунсвилле, доходы которых исчислялись десятками тысяч долларов еженедельно. Рильз расширил сферы своей активности за счет сводничества и продажи краденых машин, предназначенных для бесчисленных проходимцев, рыщущих в поисках машин для совершения очередных преступлений. Лучшими специалистами в этом деле были Блю Маггун и особенно один бывший студент с глазами мечтателя – Шолом Бернштейн, который лично украл более сотни машин и ни разу не попался.
Окружной атторней Бруклина и его заместитель не могли предполагать и десятой доли всего этого. Им до сих пор не удавалось арестовать кого-либо из членов банд Браунсвилла и Оушен-Хилл, если не считать нескольких гангстеров, которым было предъявлено обвинение в бродяжничестве. Можно представить себе их вид, когда утром 25 января 1940 года заключенный Гарри Рудольф, доставленный из тюрьмы, находящейся в Рикерс-Айленде, как бы в оправдание себе заявил им в начале своей «исповеди»:
– Я ненавижу эту банду из Браунсвилла!…
И почти без передышки Гарри, все более и более распаляясь, закончил:
– Эти подлые твари прикончили моего приятеля Рэда Халперта. Я готов свидетельствовать об этом под присягой!…
О'Двайер и Туркус несколько опешили.
Речь шла об убийстве, совершенном шесть лет назад и давно отнесенном к категории дел, «не имеющих продолжения». Полиции пришлось рыться в архивах, чтобы убедиться, что эта история не выдумана Рудольфом. Оказалось, что нет! 25 ноября 1933 года на пустыре было обнаружено изрешеченное пулями тело девятнадцатилетнего Рэда Халперта. Полиции не удалось обнаружить ни малейшей улики, она не имела ни одного самого скудного свидетельского показания.
– Неверно! Она могла бы их получить! – закричал Рудольф, все более волнуясь. – Я был там! Рэда перехватили, когда он выходил из дома, эти негодяи из Браунсвилла: Эйби Рильз, Багси Голдштейн и Дьюки Маффетор. Они увели его «прогуляться».
– Почему бы тебе не рассказать об этом раньше? – с недоверием спросил О'Двайер…
– Я пытался.! Никто не хотел мне верить А отплатили мне вот чем! – Мок вытянул рубашку из брюк и показал худой живот, на котором отчетливо был виден длинный красный шрам. – Это тоже их работа! В меня стреляли. Только случайно пуля попала неглубоко, и мне самому удалось извлечь ее. После этого я предпочитал молчать. Но я постоянно думал об этой истории. Она не дает мне жить спокойно.
О'Двайер и Туркус продолжали подозрительно смотреть на него. Но даже если он и лгал, то его свидетельские показания могли позволить задержать, хотя бы ненадолго, опасных типов.
Вечером, того же дня капитан Бил А. Салливан, шеф 12-го полицейского округа, совершил рейд по пользующимся дурной славой питейным заведениям Бруклина в поисках подозреваемых, которых назвал Гарри Рудольф. Не очень рассчитывая на успех, он повсюду обращался к барменам с одними, и теми же словами:
– Если увидите Кида Твиста или Багси, передайте им, чтобы завтра, в. восемь утра, они зашли ко мне в участок.
К огромному удивлению Салливана, Эйби Рильз и Багси Голдштейн оказались пунктуальными, и пришли на свидание, едва полицейский заступил на службу. Оба вели себя нахально, были подчеркнуто спокойными и даже пробовали, шутить, – Эти мелкие забавы, все продолжаются, – ухмылялся Багси Голдштейн, для которого это могло закончиться двадцать пятым по счету арестом. – Валяйте, если вам это нравится! Как и всегда, мы выйдем отсюда через двое или трое суток, а вы будете приносить свои извинения, шеф!
Но ни ему, ни Рильзу уже никогда больше не придется свободно прогуляться, по улицам Бруклина! Не пройдет и года, как обоих, настигнет смерть.
В этот же день, после обеда патруль доставил задержанного на основании показаний Рудольфа третьего участника преступления. – Дюки Маффетора. Этот проходимец, двадцати пяти лет от роду, за всю свою жизнь не читал ничего, кроме комиксов, и ни разу даже не попытался заняться честным трудом. Этому ничтожеству противостояли такие грозные противники, как О'Двайер и Туркус.
Расследование они начали с того, что поместили арестованных в три разные тюрьмы, с тем чтобы изолировать их друг от друга, не допустить установления между ними тайной связи.
Рильза отправили в нью-йоркскую тюрьму Томбс, Голдштейна – на Статен-Айленд, Маффетора – в тюрьму графства Бронкс.
После этого следователи Мики Макдермотт и Джек Оснато, говорившие по-итальянски, взялись за Маффетора, пытаясь убедить его, что Ральз и Голдштейн все сваливают на него и хотят сделать из него козла отпущения. Но страх заставлял молодого бандита хранить молчание. Несмотря на свою тупость, он понимал, что никакая тюрьма не сможет сохранить жизнь «кенару», который начал «петь». Макдермотт и Оснато терпеливо продолжали обрабатывать Маффетора. Они сообщили ему, что Рильз и Голдштейн предложили Гарри Рудольфу 5 тысяч долларов, чтобы тот признал свои показания ложными, в том числе и их обвинение в убийстве Рэда Халперта… Это соответствовало действительности. Рудольф сам сообщил О'Двайеру и Туркусу о попытке подкупить его, совершенной с помощью одного из заключенных. Его сосед по камере подтвердил эти показания. Но следующая новость, которую принес Маффетору Туркус, сломила его сопротивление:
– Твою жену и малыша выбросили на улицу, потому что они не смогли заплатить за квартиру. А тем временем жены Рильза и Голдштейна продолжают купаться в золоте.
Потрясенный этим сообщением, Маффетор, отнюдь не отличавшийся большой сообразительностью и умом, начал хныкать:
– Эти сволочи бросили меня!…
20 февраля он «сломался». Да, он действительно участвовал в убийстве Алекса Рэда Халперта шесть лет тому назад. Но только как водитель. После допроса с пристрастием он признал, что незадолго до этого доставил Питсбургу Филу Страусу (одному из убийц из банды «Корнер») краденую автомашину, в которой спустя три дня обнаружили труп. Он признал также, что привозил к Рильзу еще одного приговоренного к смерти, Файнштейна, чей обугленный труп был найден 1 мая 1939 года на пустыре, и, кроме того, принимал участие 3 августа 1939 года, опять-таки в качестве водителя, в уничтожении некоего Сола Голдштейна, похищенного и убитого все тем же Питсбургом Филом. Он утверждал, что ему больше ничего но известно. Очевидно, его действительно использовали на второстепенных ролях и не считали нужным вводить в курс дела. Маффетор читал свои комиксы, в то время как остальные занимались делами куда более важными. Если следователи хотят еще что-то узнать, сказал Маффетор, то пусть допросят его приятеля Сэма Левина, который участвовал в операции по уничтожению Сола Голдштейна. Вскоре Левина удалось арестовать. Этот красивый парень слыл любимчиком девушек Бруклина. Благодаря тонким чертам лица, томным голубым глазам, светлым вьющимся волосам он с юных лет покорял женские сердца, пока не женился на Хелене, бывшей королеве красоты, в которую без памяти влюбился и которая подарила ему очаровательную дочь Барбару.
И тем не менее Левин был убийцей. Гораздо позднее следователям удастся установить, что Левин находился среди тех, кто прикончил Маранзано и еще добрую дюжину других людей. К моменту женитьбы он решил искупить свой грех и устроился водителем в отдел дорожного движения. Но когда его супруга в 1939 году отправилась в больницу, чтобы родить ему ребенка, Левин занял у Питсбурга Фила сто долларов, которые ему понадобились, чтобы внести аванс в клинику. После этого он вновь попал в зависимость от банды из Браунсвилла. Впоследствии он так и не смог вырваться из долговой кабалы. Ему, как и его приятелю Маффетору, было невдомек, что, арестовав их, полиция спасла им жизнь.
Банда, считая их ненадежными, решила от них избавиться. Уже в середине января был дан приказ уничтожить их. Они выжили только потому, что тщательность, с которой банда подготавливала в таких случаях свои акции, не позволила привести в исполнение приговор в более короткий срок. Так, прикончить Маффетора намеревались 9 февраля, а арестовали его 2 февраля. Левин, которого планировали убрать 1 марта, был схвачен полицией 19 февраля.
Сэм Левин был человеком умным, совсем другого склада, чем Маффетор. Несмотря на то что его допрос продолжался без перерыва в течение сорока восьми часов, он оставался нем как рыба. Тогда О'Двайер и Туркус решили применить другую тактику. Они устроили ему очную ставку с женой и маленькой Барбарой. Все трое явно обожали друг друга.
– Хотите спасти вашего мужа? – резко спросил Туркус у бывшей королевы красоты. – Это зависит только от вас. Убедите его говорить!
Хелена залилась слезами и бросилась в объятия мужа:
– Дорогой!… Я тебя умоляю… Ради нас, расскажи им всю правду.
Видя, что мать плачет, маленькая Барбара тоже разрыдалась. Левин потерял самообладание.
– Я не могу говорить!… Я не могу говорить!…– истерически выкрикивал он.
В этот день он больше ничего не сказал. Но с тех пор он испытывал огромную тревогу за жену и дочь, потому что знал, что они остались без гроша. Следующую свою встречу с ними он закончил тем, что согласился:
– Я готов дать показания, но только о том, что касается лично меня.
Он ограничился минимумом: признал свое участие в угоне автомобиля, который потом использовался во время одного из нападений. И все.
Туркус решил тогда ужесточить тактику.
– Как хочешь, Сэм, но ты дал показания при своей жене. Отныне она свидетель обвинения, и поэтому она сама и ее жизнь подвергаются опасности. Чтобы обеспечить ее охрану, мы вынуждены содержать ее в тюрьме.
Вне себя от ярости, Сэм Левин начал вопить, но заместитель окружного атторнея оставался непреклонным. Он был убежден, что очаровательная Хелена знает многое о преступной деятельности мужа, Туркус вызвал Хелену и маленькую Барбару. Окончательно сломленный, Сэм Левин решился выложить ему всю правду об убийстве Рэда Халперта. Халперт был бандитом, действующим в одиночку, столь сильно ненавидевшим полицейских, что никогда не носил одежды синего цвета. Имея на руках краденые драгоценности, которые необходимо было сбыть, Род обратился к банде «Корнер», к Питсбургу Филу Страусу.
– Я хотел бы иметь три куска, – объявил он свою цену.
– Ты что, сдурел? Я предлагаю тебе семьсот бак,[59] – услышал он в ответ.
– Семьсот долларов! Можешь ими подтереться! – огрызнулся Халперт.
Никто и никогда не смел так грубо, разговаривать с Гарри Страусом. Рэд Халперт был обречен. Банда, как обычно, стала, тщательно подготавливать его уничтожение.
По решению Эйби Рильза и Багси Голдштейна, заманить Халперта в ловушку должен был Сэм Левин, которого тот не знал. Но Левин взялся за это так неловко, что Халперт что-то заподозрил и первый выстрелил в Левина, промахнулся и скрылся.
Рильз и Голдштейн после последней неудачной попытки заполучить, его драгоценности решили сами заняться ликвидацией Халперта. Они договорились с Левином и Маффетором чтобы те обеспечили себе твердое алиби, поселившись в ночь, когда планировалось провести операцию, в одном номере гостиницы, а сами прикончили Халперта, воспользовавшись услугами его лучшего приятеля, некоего Уолтера Сайджа, которому в качестве награды за предательство доверили управление игорными автоматами в районе Салливана. Но в 1937 году заподозренного в присвоении большей части полученных доходов Сайджа по приказу Рильза прикончили; он получил тридцать два удара ломом в горло и грудь, нанесенных Питсбургом Фишем во время «прогулки» В горах Катскилл, в которой принимал участие и Сэм Левин. Его труп сбросили в озеро.
Левин, начав давать показания, уже не мог остановиться и признался еще в доброй полдюжине преступлений, в которых он принимал непосредственное участие. Тем самым он окончательно скомпрометировал Рильза, Голдштейна, Страуса, а также их сицилийских сообщников с Пасифик-авеню: Гарри Мойона и Фрэнка Аббандандо.
Именно он впервые назвал имя Луиса Капоне, одного из лейтенантов Лепке Бухалтера. Но самое главное – это то, что он действительно одним из первых обозначил в своих показаниях таинственную и потрясающую организацию убийц, в которой каждый мог быть руководителем акции уничтожения, но о которой он сам не знал ничего, кроме этого.
Для Рильза и Голдштейна, которые благодаря собственной самонадеянности попали в руки О'Двайера и Туркуса, признания Левина и Маффетора означали настоящую катастрофу. Тем более что сразу же после их показаний были арестованы Гарри Мойон и Фрэнк Аббандандо. 21 марта около десяти часов утра один из адвокатов предупредил об этом Рильза, и тот сразу же отправил письмо жене. Вот почему на следующий день в 17 часов 30 минут она предстала перед Туркусом.
Никогда заместитель окружного атторнея даже на мгновение не мог представить себе, что Рильз, этот замкнутый, словно несгораемый шкаф, человек, дерзкий и хладнокровный, позволит себе хоть в чем-нибудь признаться. Кстати, до этого момента Рильз решительно отрицал все, даже самое очевидное. Таким образом, нетрудно представить удивление, которое охватило Туркуса, когда он услышал заявление Рози Рильз:
– Мой муж хочет видеть окружного атторнея. Он хотел бы дать показания.
Туркус, который не поверил собственным ушам, потащил ее к О'Двайеру.
– Почему Рильз не изложил свою просьбу в письменном виде? – удивился О'Двайер.
Но Туркус прервал своего патрона.
– Не следует давать ему время на раздумья, он может изменить свое решение, – начал упрашивать он.
В то время как Рози Рильз препроводили под усиленной охраной под домашний арест, Туркус сел в машину и направился в тюрьму Томбс в Нью-Йорк, чтобы вытащить оттуда Рильза.
Но была страстная пятница, и на это требовалось разрешение судьи Верховного суда штата Нью-Йорк, В начале десятого вечера, когда он наконец получил столь желанное разрешение, Туркус в сопровождении двух детективов доставил Рильза в Бруклин.
Убийца отнюдь не выглядел взволнованным или удрученным. Скорее наоборот – он без конца зубоскалил и держался весьма уверенно. Без сомнения, его решение представляло собой результат хладнокровного расчета, а не страха.
О'Двайер и Туркус сразу поняли это. Рильз взял инициативу в свои руки.
– У вас нет ничего, что бы свидетельствовало против меня, – начал он, небрежно опустившись на деревянный табурет в скромно обставленном кабинете окружного атторнея.
– Вы глубоко заблуждаетесь, Эйби, – сказал Туркус, пораженный наглостью Рильза.
Тот пожал плечами и насмешливо улыбнулся:
– Вы располагаете сплетнями, которые сообщил вам законченный придурок и наплели два жалких негодяя, но у вас нет ни одного вещественного доказательства или улики, способных убедить жюри.
Так оно и было. Рильзу было известно содержание статьи 399 Уголовно-процессуального кодекса штата Нью-Йорк, которая гласила: «Ни один обвинительный приговор не может быть вынесен лишь на основании свидетельств участников преступления, если они не будут подтверждены другими доказательствами или другими свидетельскими показаниями, определенно устанавливающими участие обвиняемого в совершении данного правонарушения».[60] Согласно судебной практике, толкование этого положения кодекса было столь узким и жестким, что Рильз и Голдштейн могли бы перед судом под присягой признать себя виновными в совершении десятка убийств (причем все их сообщники подтвердили бы эти показания), но их тем не менее обязаны были бы выпустить на свободу, если бы не было представлено вещественного доказательства или подтверждено показаниями свидетеля то, что они сообщили суду.
Как и большинство завсегдатаев тюрем, Рильз знал, законы. С торжествующим видом он ткнул пальцем в сторону О'Двайера.
– Я сделаю так, что завтра вы станете человеком, о котором узнает вся страна, – пообещал он. – Это будет напоминать взрыв бомбы, и то, о чем я расскажу, навсегда войдет в анналы правосудия. Люди узнают правду о сотнях преступлений. Это всколыхнет всю нацию. Но для начала следует кое о чем договориться с глазу на глаз.
О'Двайер заставил Туркуса и полицейских удалиться и остался один на один с гангстером, который, казалось, уже заранее наслаждался своим триумфом. Спустя некоторое время атторней, несколько озабоченный, пригласил своего заместителя:
– Этот негодяй предлагает нам ошеломляющую сделку. Может быть, ее следует обсудить?
– Возможно, что это единственный шанс отправить на электрический стул добрую дюжину убийц. Только он может помочь в этом, снабдив нас конкретными данными, – признал Туркус.
О'Двайер на минуту задумался… Любопытный тип этот О'Двайер. Он был честолюбцем и отъявленным карьеристом. Для достижения своих целей он избрал путь, по которому прошло большинство политических деятелей Соединенных Штатов, полных решимости создать себе репутацию поборников закона. Он станет государственным атторнеем Бруклина, будучи кандидатом от демократической партии, обладавшей в то время огромной властью в штате Нью-Йорк. Но для него это было лишь промежуточным этапом. Он мечтал о большой политической карьере. И действительно, ему удастся занять должность, которая считается одной из самых надежных ступеней, ведущих к президентскому посту, – должность мэра Нью-Йорка. Он, торжествуя, получит ее после второй мировой войны, но в 1950 году сгорит в результате политического и финансового скандала, когда (о, ирония судьбы!) будет установлена его тесная связь с Фрэнком Костелло, политическим советником и великим взяточником преступного синдиката.
Однако в 1940 году О'Двайер находился в самом начале своей карьеры и с решением мешкать не стал.
– Постараемся особенно не уступать этому мошеннику, – предложил он своему заместителю Туркусу.
В итоге в течение всей ночи со страстной пятницы, утренняя заря которой некогда была свидетельницей предательства Иуды и отступничества Петра, продолжался упорный и мерзкий торг между Эйби Рильзом и представителями власти.
Убийца шел напролом. В обмен на свои признания он требовал полной безнаказанности. Это было неприемлемо и вызвало бы гневные протесты со стороны общественного мнения. О'Двайер внес контрпредложение:
– Мы признаем тебя виновным в совершении убийства второй степени,[61] и я лично буду ходатайствовать о том, чтобы твое сотрудничество с правосудием было полностью учтено.
Рильз, вне себя от ярости, ударил кулаком по столу.
– Об этом не может быть и речи! – закричал он. – Я не соглашусь ни на какое обвинение в убийстве!
Переговоры, проходившие в самых резких тонах, продолжались всю ночь. Наконец обе стороны пришли к взаимоприемлемому решению, основанному на тонкостях, присущих американскому праву: поскольку обвиняемому не могут быть вменены в вину его собственные свидетельские показания, Рильзу не будут предъявлены обвинения в убийствах, о которых он намерен сообщить и которые будут раскрыты благодаря предоставленной им информации. Он будет нести ответственность только в определенных пределах за те преступления, о которых не будет свидетельствовать, и, естественно, только на основании убедительных вещественных доказательств.
В конце концов, разве Томас Дьюи, главный соперник 0'Двайера в рядах республиканской партии, не использовал неоднократно подобный прием, чтобы добиться наиболее важных свидетельств?
К четырем часам утра Рильз почувствовал себя наконец удовлетворенным. И чтобы продемонстрировать своим собеседникам готовность сотрудничать и показать, насколько они были благоразумны, вступив с ним в сделку, он тут же выложил свой главный козырь, заставивший их застыть от изумления. Он поведал им о действительных обстоятельствах и мотивах убийства Шульца!
В течение пяти лет вплоть до этой минуты причины, побудившие ликвидировать «голландца», оставались неизвестными. Считалось, что убийство Шульца произошло в результате соперничества, возникшего между бандами гангстеров; склонялись даже к тому, что в деле была замешана женщина. Но именно Рильз первым сообщил ошеломленным О'Двайеру и Туркусу правду: Датч Шульц был казнен по приказу главарей преступного синдиката за то, что он осмелился, несмотря на их категорический запрет, упорствовать в своем намерении прикончить Томаса Дьюи, его «Немесиду».[62]
Рильз раскрыл всю подноготную этой акции, назвал имена настоящих убийц, что позволило немедленно арестовать двоих – Чарли Биг Уоркмана и Мэнди Вейса, одного из лейтенантов Бухалтера. Третьего даже Рильз знал только по прозвищу – Пиги. Он участвовал в операции в качестве водителя, но и он, и Вейс, который должен был прикрывать отход Биг Уоркмана, сбежали, не дождавшись ее завершения. Уоркман один пристрелил и Шульца, и трех его телохранителей, а потом нашел еще время обшарить карманы «голландца» и вытащить у него все деньги.[63] Только после этого он вышел не спеша на улицу к машине. Завидное хладнокровие!
Но вскоре разногласия между Рильзом и Мойоном возникли вновь и, несомненно, привели бы к междоусобной войне, если бы не неожиданно появившийся на сцене Альберт Анастасиа, владыка Бруклина, которому подчинялись оба района. Жестокость, сноровка, хладнокровие и стойкость молодых бандитов уже давно привлекали внимание грозного лейтенанта и компаньона Лепке Бухалтера. Как человек опытный, Альберт Анастасиа считал, что было бы неразумно позволить столь многообещающим молодым людям понапрасну растрачивать свои силы на столь же глупые, сколь и бесполезные убийства, Он направил к ним своего доверенного человека Луиса Капоне (не следует путать с Аль Капоне, с которым он никак не был связан).
Владелец одного из известных ресторанов, который служил ему прикрытием, Луис Капоне содержал его в основном как место, где полюбовно разрешались разногласия, возникавшие между людьми двух крупных боссов: Бухалтера и Анастасиа. Это не мешало тому же Капоне, когда требовалось, перевоплощаться в жестокого и безжалостного убийцу. Увещевая и угрожая, он предложил Рильзу и Мойону оставаться союзниками и, продолжая по-прежнему контролировать свои районы, совместно предоставить отряды своих молодчиков в распоряжение Анастасиа и Бухалтера.
Среди представителей преступного мира Нью-Йорка только тот, кто не дорожил жизнью, мог не принять «предложения» такого человека, как Анастасиа. И хотя, ни Рильз, ни Мойон не отказались от своих взаимных притязаний, они продолжали «работать» сообща.
Вплоть до трагического финала банды обоих гангстеров действовали как одна огромная, крепко сплоченная команда, которую американский преступный мир окрестил «Бруклинское объединение». Штрейкбрехеры и подстрекатели, наемные погромщики и бандиты, избивавшие неуступчивых профсоюзных деятелей, ликвидаторы «стукачей» или несговорчивых противников двух своих главарей, эти молодчики отнюдь не сидели без работы, и вскоре им даже пришлось пополнить свои ряды.
Постепенно они набили руку и так усовершенствовали различные способы уничтожения противников, что не оставляли при этом никаких следов. Их жестокость, высокая эффективность операций, своеобразное пристрастие к такого рода делам, страх, который они внушали, привели в восторг Лепке Бухалтера и Анастасиа. Перед «Бруклинским объединением» открывалось в ближайшем будущем широчайшее поле деятельности в национальном масштабе.
Проводя кровавые карательные экспедиции и мероприятия по запугиванию неблагонадежных, Эйби Рильз и Хэппи Мойон со своими бандами полностью подчинили себе Браунсвилл и Оушен-Хилл: они занимались рэкетом и вымогательством, эксплуатируя десятки тайных игорных домов, при которых имелись ростовщические конторы, обслуживающие незадачливых игроков. Эти «банки» выдавали ссуды на условиях шесть к пяти: за каждые пять долларов, взятые взаймы, должник обязывался выплачивать один доллар в педелю. Ссуды обычно выдавались сроком на шесть педель. Поэтому должник, взявший на весь этот период сто долларов, обязан был в итоге вернуть двести двадцать долларов, что составляет свыше тысячи процентов в пересчете на год. «Банк» страховал себя, заставляя человека, получавшего ссуду, подписывать чек на всю подлежавшую возврату сумму, включая проценты. В дальнейшем это позволяло законным образом добиваться наказания должника за выдачу чека без обеспечения, что в Соединенных Штатах Америки каралось тюремным заключением. Должнику, уклонявшемуся от выплаты ссуды, наносили визит мускулистые инкассаторы, которые для убедительности ломали ему одну или обе ноги битой для бейсбола, что автоматически вело к удваиванию начисленных процентов и установлению ближайшего и последнего срока "уплаты всего долга. Если и после этого бедняга оказывался неплатежеспособным и особенно если он осмеливался жаловаться полиции, его в назидание остальным истязали, нередко доводя до смерти, и он бесследно исчезал. Не обескураженные такими методами люди, не имеющие возможности получить ссуду законным путем, обращались в тайные конторы банды в Браунсвилле, доходы которых исчислялись десятками тысяч долларов еженедельно. Рильз расширил сферы своей активности за счет сводничества и продажи краденых машин, предназначенных для бесчисленных проходимцев, рыщущих в поисках машин для совершения очередных преступлений. Лучшими специалистами в этом деле были Блю Маггун и особенно один бывший студент с глазами мечтателя – Шолом Бернштейн, который лично украл более сотни машин и ни разу не попался.
Окружной атторней Бруклина и его заместитель не могли предполагать и десятой доли всего этого. Им до сих пор не удавалось арестовать кого-либо из членов банд Браунсвилла и Оушен-Хилл, если не считать нескольких гангстеров, которым было предъявлено обвинение в бродяжничестве. Можно представить себе их вид, когда утром 25 января 1940 года заключенный Гарри Рудольф, доставленный из тюрьмы, находящейся в Рикерс-Айленде, как бы в оправдание себе заявил им в начале своей «исповеди»:
– Я ненавижу эту банду из Браунсвилла!…
И почти без передышки Гарри, все более и более распаляясь, закончил:
– Эти подлые твари прикончили моего приятеля Рэда Халперта. Я готов свидетельствовать об этом под присягой!…
О'Двайер и Туркус несколько опешили.
Речь шла об убийстве, совершенном шесть лет назад и давно отнесенном к категории дел, «не имеющих продолжения». Полиции пришлось рыться в архивах, чтобы убедиться, что эта история не выдумана Рудольфом. Оказалось, что нет! 25 ноября 1933 года на пустыре было обнаружено изрешеченное пулями тело девятнадцатилетнего Рэда Халперта. Полиции не удалось обнаружить ни малейшей улики, она не имела ни одного самого скудного свидетельского показания.
– Неверно! Она могла бы их получить! – закричал Рудольф, все более волнуясь. – Я был там! Рэда перехватили, когда он выходил из дома, эти негодяи из Браунсвилла: Эйби Рильз, Багси Голдштейн и Дьюки Маффетор. Они увели его «прогуляться».
– Почему бы тебе не рассказать об этом раньше? – с недоверием спросил О'Двайер…
– Я пытался.! Никто не хотел мне верить А отплатили мне вот чем! – Мок вытянул рубашку из брюк и показал худой живот, на котором отчетливо был виден длинный красный шрам. – Это тоже их работа! В меня стреляли. Только случайно пуля попала неглубоко, и мне самому удалось извлечь ее. После этого я предпочитал молчать. Но я постоянно думал об этой истории. Она не дает мне жить спокойно.
О'Двайер и Туркус продолжали подозрительно смотреть на него. Но даже если он и лгал, то его свидетельские показания могли позволить задержать, хотя бы ненадолго, опасных типов.
Вечером, того же дня капитан Бил А. Салливан, шеф 12-го полицейского округа, совершил рейд по пользующимся дурной славой питейным заведениям Бруклина в поисках подозреваемых, которых назвал Гарри Рудольф. Не очень рассчитывая на успех, он повсюду обращался к барменам с одними, и теми же словами:
– Если увидите Кида Твиста или Багси, передайте им, чтобы завтра, в. восемь утра, они зашли ко мне в участок.
К огромному удивлению Салливана, Эйби Рильз и Багси Голдштейн оказались пунктуальными, и пришли на свидание, едва полицейский заступил на службу. Оба вели себя нахально, были подчеркнуто спокойными и даже пробовали, шутить, – Эти мелкие забавы, все продолжаются, – ухмылялся Багси Голдштейн, для которого это могло закончиться двадцать пятым по счету арестом. – Валяйте, если вам это нравится! Как и всегда, мы выйдем отсюда через двое или трое суток, а вы будете приносить свои извинения, шеф!
Но ни ему, ни Рильзу уже никогда больше не придется свободно прогуляться, по улицам Бруклина! Не пройдет и года, как обоих, настигнет смерть.
В этот же день, после обеда патруль доставил задержанного на основании показаний Рудольфа третьего участника преступления. – Дюки Маффетора. Этот проходимец, двадцати пяти лет от роду, за всю свою жизнь не читал ничего, кроме комиксов, и ни разу даже не попытался заняться честным трудом. Этому ничтожеству противостояли такие грозные противники, как О'Двайер и Туркус.
Расследование они начали с того, что поместили арестованных в три разные тюрьмы, с тем чтобы изолировать их друг от друга, не допустить установления между ними тайной связи.
Рильза отправили в нью-йоркскую тюрьму Томбс, Голдштейна – на Статен-Айленд, Маффетора – в тюрьму графства Бронкс.
После этого следователи Мики Макдермотт и Джек Оснато, говорившие по-итальянски, взялись за Маффетора, пытаясь убедить его, что Ральз и Голдштейн все сваливают на него и хотят сделать из него козла отпущения. Но страх заставлял молодого бандита хранить молчание. Несмотря на свою тупость, он понимал, что никакая тюрьма не сможет сохранить жизнь «кенару», который начал «петь». Макдермотт и Оснато терпеливо продолжали обрабатывать Маффетора. Они сообщили ему, что Рильз и Голдштейн предложили Гарри Рудольфу 5 тысяч долларов, чтобы тот признал свои показания ложными, в том числе и их обвинение в убийстве Рэда Халперта… Это соответствовало действительности. Рудольф сам сообщил О'Двайеру и Туркусу о попытке подкупить его, совершенной с помощью одного из заключенных. Его сосед по камере подтвердил эти показания. Но следующая новость, которую принес Маффетору Туркус, сломила его сопротивление:
– Твою жену и малыша выбросили на улицу, потому что они не смогли заплатить за квартиру. А тем временем жены Рильза и Голдштейна продолжают купаться в золоте.
Потрясенный этим сообщением, Маффетор, отнюдь не отличавшийся большой сообразительностью и умом, начал хныкать:
– Эти сволочи бросили меня!…
20 февраля он «сломался». Да, он действительно участвовал в убийстве Алекса Рэда Халперта шесть лет тому назад. Но только как водитель. После допроса с пристрастием он признал, что незадолго до этого доставил Питсбургу Филу Страусу (одному из убийц из банды «Корнер») краденую автомашину, в которой спустя три дня обнаружили труп. Он признал также, что привозил к Рильзу еще одного приговоренного к смерти, Файнштейна, чей обугленный труп был найден 1 мая 1939 года на пустыре, и, кроме того, принимал участие 3 августа 1939 года, опять-таки в качестве водителя, в уничтожении некоего Сола Голдштейна, похищенного и убитого все тем же Питсбургом Филом. Он утверждал, что ему больше ничего но известно. Очевидно, его действительно использовали на второстепенных ролях и не считали нужным вводить в курс дела. Маффетор читал свои комиксы, в то время как остальные занимались делами куда более важными. Если следователи хотят еще что-то узнать, сказал Маффетор, то пусть допросят его приятеля Сэма Левина, который участвовал в операции по уничтожению Сола Голдштейна. Вскоре Левина удалось арестовать. Этот красивый парень слыл любимчиком девушек Бруклина. Благодаря тонким чертам лица, томным голубым глазам, светлым вьющимся волосам он с юных лет покорял женские сердца, пока не женился на Хелене, бывшей королеве красоты, в которую без памяти влюбился и которая подарила ему очаровательную дочь Барбару.
И тем не менее Левин был убийцей. Гораздо позднее следователям удастся установить, что Левин находился среди тех, кто прикончил Маранзано и еще добрую дюжину других людей. К моменту женитьбы он решил искупить свой грех и устроился водителем в отдел дорожного движения. Но когда его супруга в 1939 году отправилась в больницу, чтобы родить ему ребенка, Левин занял у Питсбурга Фила сто долларов, которые ему понадобились, чтобы внести аванс в клинику. После этого он вновь попал в зависимость от банды из Браунсвилла. Впоследствии он так и не смог вырваться из долговой кабалы. Ему, как и его приятелю Маффетору, было невдомек, что, арестовав их, полиция спасла им жизнь.
Банда, считая их ненадежными, решила от них избавиться. Уже в середине января был дан приказ уничтожить их. Они выжили только потому, что тщательность, с которой банда подготавливала в таких случаях свои акции, не позволила привести в исполнение приговор в более короткий срок. Так, прикончить Маффетора намеревались 9 февраля, а арестовали его 2 февраля. Левин, которого планировали убрать 1 марта, был схвачен полицией 19 февраля.
Сэм Левин был человеком умным, совсем другого склада, чем Маффетор. Несмотря на то что его допрос продолжался без перерыва в течение сорока восьми часов, он оставался нем как рыба. Тогда О'Двайер и Туркус решили применить другую тактику. Они устроили ему очную ставку с женой и маленькой Барбарой. Все трое явно обожали друг друга.
– Хотите спасти вашего мужа? – резко спросил Туркус у бывшей королевы красоты. – Это зависит только от вас. Убедите его говорить!
Хелена залилась слезами и бросилась в объятия мужа:
– Дорогой!… Я тебя умоляю… Ради нас, расскажи им всю правду.
Видя, что мать плачет, маленькая Барбара тоже разрыдалась. Левин потерял самообладание.
– Я не могу говорить!… Я не могу говорить!…– истерически выкрикивал он.
В этот день он больше ничего не сказал. Но с тех пор он испытывал огромную тревогу за жену и дочь, потому что знал, что они остались без гроша. Следующую свою встречу с ними он закончил тем, что согласился:
– Я готов дать показания, но только о том, что касается лично меня.
Он ограничился минимумом: признал свое участие в угоне автомобиля, который потом использовался во время одного из нападений. И все.
Туркус решил тогда ужесточить тактику.
– Как хочешь, Сэм, но ты дал показания при своей жене. Отныне она свидетель обвинения, и поэтому она сама и ее жизнь подвергаются опасности. Чтобы обеспечить ее охрану, мы вынуждены содержать ее в тюрьме.
Вне себя от ярости, Сэм Левин начал вопить, но заместитель окружного атторнея оставался непреклонным. Он был убежден, что очаровательная Хелена знает многое о преступной деятельности мужа, Туркус вызвал Хелену и маленькую Барбару. Окончательно сломленный, Сэм Левин решился выложить ему всю правду об убийстве Рэда Халперта. Халперт был бандитом, действующим в одиночку, столь сильно ненавидевшим полицейских, что никогда не носил одежды синего цвета. Имея на руках краденые драгоценности, которые необходимо было сбыть, Род обратился к банде «Корнер», к Питсбургу Филу Страусу.
– Я хотел бы иметь три куска, – объявил он свою цену.
– Ты что, сдурел? Я предлагаю тебе семьсот бак,[59] – услышал он в ответ.
– Семьсот долларов! Можешь ими подтереться! – огрызнулся Халперт.
Никто и никогда не смел так грубо, разговаривать с Гарри Страусом. Рэд Халперт был обречен. Банда, как обычно, стала, тщательно подготавливать его уничтожение.
По решению Эйби Рильза и Багси Голдштейна, заманить Халперта в ловушку должен был Сэм Левин, которого тот не знал. Но Левин взялся за это так неловко, что Халперт что-то заподозрил и первый выстрелил в Левина, промахнулся и скрылся.
Рильз и Голдштейн после последней неудачной попытки заполучить, его драгоценности решили сами заняться ликвидацией Халперта. Они договорились с Левином и Маффетором чтобы те обеспечили себе твердое алиби, поселившись в ночь, когда планировалось провести операцию, в одном номере гостиницы, а сами прикончили Халперта, воспользовавшись услугами его лучшего приятеля, некоего Уолтера Сайджа, которому в качестве награды за предательство доверили управление игорными автоматами в районе Салливана. Но в 1937 году заподозренного в присвоении большей части полученных доходов Сайджа по приказу Рильза прикончили; он получил тридцать два удара ломом в горло и грудь, нанесенных Питсбургом Фишем во время «прогулки» В горах Катскилл, в которой принимал участие и Сэм Левин. Его труп сбросили в озеро.
Левин, начав давать показания, уже не мог остановиться и признался еще в доброй полдюжине преступлений, в которых он принимал непосредственное участие. Тем самым он окончательно скомпрометировал Рильза, Голдштейна, Страуса, а также их сицилийских сообщников с Пасифик-авеню: Гарри Мойона и Фрэнка Аббандандо.
Именно он впервые назвал имя Луиса Капоне, одного из лейтенантов Лепке Бухалтера. Но самое главное – это то, что он действительно одним из первых обозначил в своих показаниях таинственную и потрясающую организацию убийц, в которой каждый мог быть руководителем акции уничтожения, но о которой он сам не знал ничего, кроме этого.
Для Рильза и Голдштейна, которые благодаря собственной самонадеянности попали в руки О'Двайера и Туркуса, признания Левина и Маффетора означали настоящую катастрофу. Тем более что сразу же после их показаний были арестованы Гарри Мойон и Фрэнк Аббандандо. 21 марта около десяти часов утра один из адвокатов предупредил об этом Рильза, и тот сразу же отправил письмо жене. Вот почему на следующий день в 17 часов 30 минут она предстала перед Туркусом.
Никогда заместитель окружного атторнея даже на мгновение не мог представить себе, что Рильз, этот замкнутый, словно несгораемый шкаф, человек, дерзкий и хладнокровный, позволит себе хоть в чем-нибудь признаться. Кстати, до этого момента Рильз решительно отрицал все, даже самое очевидное. Таким образом, нетрудно представить удивление, которое охватило Туркуса, когда он услышал заявление Рози Рильз:
– Мой муж хочет видеть окружного атторнея. Он хотел бы дать показания.
Туркус, который не поверил собственным ушам, потащил ее к О'Двайеру.
– Почему Рильз не изложил свою просьбу в письменном виде? – удивился О'Двайер.
Но Туркус прервал своего патрона.
– Не следует давать ему время на раздумья, он может изменить свое решение, – начал упрашивать он.
В то время как Рози Рильз препроводили под усиленной охраной под домашний арест, Туркус сел в машину и направился в тюрьму Томбс в Нью-Йорк, чтобы вытащить оттуда Рильза.
Но была страстная пятница, и на это требовалось разрешение судьи Верховного суда штата Нью-Йорк, В начале десятого вечера, когда он наконец получил столь желанное разрешение, Туркус в сопровождении двух детективов доставил Рильза в Бруклин.
Убийца отнюдь не выглядел взволнованным или удрученным. Скорее наоборот – он без конца зубоскалил и держался весьма уверенно. Без сомнения, его решение представляло собой результат хладнокровного расчета, а не страха.
О'Двайер и Туркус сразу поняли это. Рильз взял инициативу в свои руки.
– У вас нет ничего, что бы свидетельствовало против меня, – начал он, небрежно опустившись на деревянный табурет в скромно обставленном кабинете окружного атторнея.
– Вы глубоко заблуждаетесь, Эйби, – сказал Туркус, пораженный наглостью Рильза.
Тот пожал плечами и насмешливо улыбнулся:
– Вы располагаете сплетнями, которые сообщил вам законченный придурок и наплели два жалких негодяя, но у вас нет ни одного вещественного доказательства или улики, способных убедить жюри.
Так оно и было. Рильзу было известно содержание статьи 399 Уголовно-процессуального кодекса штата Нью-Йорк, которая гласила: «Ни один обвинительный приговор не может быть вынесен лишь на основании свидетельств участников преступления, если они не будут подтверждены другими доказательствами или другими свидетельскими показаниями, определенно устанавливающими участие обвиняемого в совершении данного правонарушения».[60] Согласно судебной практике, толкование этого положения кодекса было столь узким и жестким, что Рильз и Голдштейн могли бы перед судом под присягой признать себя виновными в совершении десятка убийств (причем все их сообщники подтвердили бы эти показания), но их тем не менее обязаны были бы выпустить на свободу, если бы не было представлено вещественного доказательства или подтверждено показаниями свидетеля то, что они сообщили суду.
Как и большинство завсегдатаев тюрем, Рильз знал, законы. С торжествующим видом он ткнул пальцем в сторону О'Двайера.
– Я сделаю так, что завтра вы станете человеком, о котором узнает вся страна, – пообещал он. – Это будет напоминать взрыв бомбы, и то, о чем я расскажу, навсегда войдет в анналы правосудия. Люди узнают правду о сотнях преступлений. Это всколыхнет всю нацию. Но для начала следует кое о чем договориться с глазу на глаз.
О'Двайер заставил Туркуса и полицейских удалиться и остался один на один с гангстером, который, казалось, уже заранее наслаждался своим триумфом. Спустя некоторое время атторней, несколько озабоченный, пригласил своего заместителя:
– Этот негодяй предлагает нам ошеломляющую сделку. Может быть, ее следует обсудить?
– Возможно, что это единственный шанс отправить на электрический стул добрую дюжину убийц. Только он может помочь в этом, снабдив нас конкретными данными, – признал Туркус.
О'Двайер на минуту задумался… Любопытный тип этот О'Двайер. Он был честолюбцем и отъявленным карьеристом. Для достижения своих целей он избрал путь, по которому прошло большинство политических деятелей Соединенных Штатов, полных решимости создать себе репутацию поборников закона. Он станет государственным атторнеем Бруклина, будучи кандидатом от демократической партии, обладавшей в то время огромной властью в штате Нью-Йорк. Но для него это было лишь промежуточным этапом. Он мечтал о большой политической карьере. И действительно, ему удастся занять должность, которая считается одной из самых надежных ступеней, ведущих к президентскому посту, – должность мэра Нью-Йорка. Он, торжествуя, получит ее после второй мировой войны, но в 1950 году сгорит в результате политического и финансового скандала, когда (о, ирония судьбы!) будет установлена его тесная связь с Фрэнком Костелло, политическим советником и великим взяточником преступного синдиката.
Однако в 1940 году О'Двайер находился в самом начале своей карьеры и с решением мешкать не стал.
– Постараемся особенно не уступать этому мошеннику, – предложил он своему заместителю Туркусу.
В итоге в течение всей ночи со страстной пятницы, утренняя заря которой некогда была свидетельницей предательства Иуды и отступничества Петра, продолжался упорный и мерзкий торг между Эйби Рильзом и представителями власти.
Убийца шел напролом. В обмен на свои признания он требовал полной безнаказанности. Это было неприемлемо и вызвало бы гневные протесты со стороны общественного мнения. О'Двайер внес контрпредложение:
– Мы признаем тебя виновным в совершении убийства второй степени,[61] и я лично буду ходатайствовать о том, чтобы твое сотрудничество с правосудием было полностью учтено.
Рильз, вне себя от ярости, ударил кулаком по столу.
– Об этом не может быть и речи! – закричал он. – Я не соглашусь ни на какое обвинение в убийстве!
Переговоры, проходившие в самых резких тонах, продолжались всю ночь. Наконец обе стороны пришли к взаимоприемлемому решению, основанному на тонкостях, присущих американскому праву: поскольку обвиняемому не могут быть вменены в вину его собственные свидетельские показания, Рильзу не будут предъявлены обвинения в убийствах, о которых он намерен сообщить и которые будут раскрыты благодаря предоставленной им информации. Он будет нести ответственность только в определенных пределах за те преступления, о которых не будет свидетельствовать, и, естественно, только на основании убедительных вещественных доказательств.
В конце концов, разве Томас Дьюи, главный соперник 0'Двайера в рядах республиканской партии, не использовал неоднократно подобный прием, чтобы добиться наиболее важных свидетельств?
К четырем часам утра Рильз почувствовал себя наконец удовлетворенным. И чтобы продемонстрировать своим собеседникам готовность сотрудничать и показать, насколько они были благоразумны, вступив с ним в сделку, он тут же выложил свой главный козырь, заставивший их застыть от изумления. Он поведал им о действительных обстоятельствах и мотивах убийства Шульца!
В течение пяти лет вплоть до этой минуты причины, побудившие ликвидировать «голландца», оставались неизвестными. Считалось, что убийство Шульца произошло в результате соперничества, возникшего между бандами гангстеров; склонялись даже к тому, что в деле была замешана женщина. Но именно Рильз первым сообщил ошеломленным О'Двайеру и Туркусу правду: Датч Шульц был казнен по приказу главарей преступного синдиката за то, что он осмелился, несмотря на их категорический запрет, упорствовать в своем намерении прикончить Томаса Дьюи, его «Немесиду».[62]
Рильз раскрыл всю подноготную этой акции, назвал имена настоящих убийц, что позволило немедленно арестовать двоих – Чарли Биг Уоркмана и Мэнди Вейса, одного из лейтенантов Бухалтера. Третьего даже Рильз знал только по прозвищу – Пиги. Он участвовал в операции в качестве водителя, но и он, и Вейс, который должен был прикрывать отход Биг Уоркмана, сбежали, не дождавшись ее завершения. Уоркман один пристрелил и Шульца, и трех его телохранителей, а потом нашел еще время обшарить карманы «голландца» и вытащить у него все деньги.[63] Только после этого он вышел не спеша на улицу к машине. Завидное хладнокровие!