Страница:
— О, да. Вполне достаточно повторить всего одну.
— Это все, что вы хотите мне сообщить? — Резкость Квейга граничила с откровенной грубостью. Он понимал, что старый лис неторопливо набивает себе цену, но устал от ожидания.
— Торопитесь, э? — Герцог крякнул совершенно по-стариковски, словно ему стукнуло все девяносто шесть, а не пятьдесят восемь. Что тоже, впрочем, возраст не юный, но до дряхлости лорду Алестару было еще далеко. — С такой горячностью — непременно успеете.
— Ваше сиятельство, я действительно тороплюсь. Если вы знаете, что именно я задумал, вы должны понимать, что я хочу предложить вам.
— Что вы хотите у меня попросить, герцог, попросить, а не предложить. Предлагать вам нечего.
— В таком случае вы бы со мной не разговаривали.
— Сразу видно, что вы плохо разбираетесь в торговле. Я не хочу ничего купить. Я хочу продать. Точнее даже, подарить. Практически безвозмездно.
— С трудом могу поверить в ваше, — Квейг немного помолчал, — бескорыстие.
— А я и не стану вас убеждать, что не преследую собственных интересов. Точнее, интересов своего герцогства. Не стоит вам напоминать, какая часть дохода уходит в казну, а какая остается вам? И заметьте, при этом наместница из столицы устанавливает дорожные пошлины, но я должен обеспечивать безопасность караванов!
Квейг приложил усилия, чтобы сдержать улыбку — экий актер пропадает! Безопасность караванов! Наняли куры лисицу курятник от лис охранять! Уж как она бедная, старалась — а вот только пустел курятник с каждой ночью, одни перышки остались. Герцог, тем временем, продолжал:
— У вас нет ни одного шанса, милорд, ни одного! Пускай даже несколько горячих голов решили дружбы ради положить эти головы на плаху. Никому дела нет до ваших личных счетов с наместницей, никто в здравом уме не захочет мстить за невинно убиенного герцога Суэрсен, и что бы там ни было написано в этой мифической книге — восстания не поднимают из-за дюжины выцветших листов пергамента. Нарушая закон, вы не добьетесь ничего. Я же могу помочь вам победить используя закон!
— Я уже пытался, — заметил Квейг с долей грустной иронии — он усмехался собственной глупости.
— Вы пытались использовать закон в свою пользу. Я же дам вам в руки оружие — закон, который можно использовать против наместницы. Более того, закон, с помощью которого можно положить конец этой глупой традиции выборной власти. Ведь если лучшие из правительниц оказываются всего лишь слабыми женщинами, стоит ли доверять им власть над тысячами тысяч?
— И какова же плата за вашу помощь?
— Я хочу, чтобы король, кто бы он ни был, признал суверенное право Ойстахэ!
— Если король сделает это, он будет либо дураком, либо безумцем, и его с полным правом отрешат от трона в тот же день. Ойстахэ в самом центре империи, здесь пересекаются все торговые тракты!
— Суверенное право, герцог, а не независимость. Мне все равно, как будет называться эта земля в официальных документах и на картах — я лишь хочу быть полновластным хозяином своих владений.
— Как вы совершенно правильно заметили — я герцог, а не король. Как я могу обещать вам от его имени? Я не претендую на трон ни для себя, ни для своих потомков. Да и потом, я не уверен, что стоит менять традиции. Более тысячи лет наместницы правили империей, и если одна из них оказалась… — Квейг замялся, подбирая подходящее слово, — недостойна, это не значит, что пришедшая следом будет такой же.
— Сама суть женской природы содержит в себе слабость. Вы думаете, что наместница управляет государством? Чушь, правит все равно мужчина, тот, кого выбирает она. Не проще ли выбрать короля раз и навсегда, без дамского посредничества?
— Вы обвиняете наместницу, — очень медленно, чуть ли не по слогам произнес Квейг, — что она нарушила верность своему супругу-королю?
Эта нарочитая медлительность помогла удержать первый порыв — ударить мерзавца, посмевшего осквернить ее, по лицу, разбить эти толстые, ухмыляющиеся губы, словно покрытые тонким слоем топленого сала, отблескивающего в свечных бликах, в кровь!
— Наконец-то мы подобрались к сути. Именно так, милорд, именно так.
— Она сама вам в этом призналась? — Квейг сумел взять себя в руки, и теперь только хорошо знающий его человек смог бы прочитать гнев в неестественно спокойном выражении лица герцога.
— Нет, не она. Ее любовник, правда, мне пришлось проявить некоторую настойчивость, чтобы заставить этого господина разговориться. Три дня голодовки — и он был готов признаться в чем угодно. Честно сказать, я и сам не знал, какую рыбку выловил в мутной воде. Как только мы придем к соглашению, я назову вам имя. Вам не понадобится никаких других доказательств. Ее величество выбрала в спутники редкостного слизняка. Дайте ему шанс выжить — и он подтвердит все, да еще и расскажет во всех подробностях, в каких позах ублажал нашу целомудренную властительницу все эти годы.
На этот раз во взгляде Квейга промелькнуло нечто, заставившее герцога Алестара вздрогнуть, самым верным словом для определения этого «нечто» было бы — «смерть». Старый лис замолк, недовольно ощутив знакомое ему, хоть и весьма редко ощущение, что он что-то упустил из виду в своих расчетах. Квейг сцепил пальцы в замок:
— Все, что я могу обещать вам — если мы добьемся успеха, и если владетельные лорды империи решат, что на трон должен сесть король — я поставлю его величество в известность о нашем соглашении. Если же, что весьма сомнительно, королем буду я — я исполню его сам. Это еще не все, — прервал Квейг собравшегося уже что-то возразить герцога, — вы должны понимать, что одного лишь закона обычно оказывается недостаточно. В случае военных действий я настаиваю на вашей помощи. Если вы пожелаете — в ваших лесах может пропасть хоть целая армия. Не надо объяснять мне очевидное — на вашу верность данному слову я не рассчитываю. Если вы увидите, что я проигрываю — никакие соглашения не удержат вас от удара в спину. Все, что я требую — не перебегайте мне дорогу раньше времени. Наместница достаточно мудра, чтобы простить вам недостаток рвения. Я же не прощу избыток.
— Однако, я, кажется, поторопился с выводами — вы кое-что понимаете в торговле. Недостаточно, чтобы зарабатывать этим на жизнь, но ваша хватка мне нравится, молодой человек. Итак, уточним детали: я даю вам в руки оружие, всего одно имя, но сколь значимое, и обязуюсь не мешать вашим победам. Заметьте — только победам, потерпите поражение — я в числе первых поспешу выразить лояльность ее величеству.
— Я же, взамен, обещаю сохранить в секрете источник своей осведомленности, герцог. При любом развитии событий это «оружие» не то, каким может гордиться мужчина и дворянин.
— Об этом я как-то не подумал. Будем считать это премией за проявленную добрую волю. Вы правы — я предпочту сохранить тайну.
— Я также обязуюсь либо предоставить вам право полного самоуправления в рамках империи, либо защищать ваши интересы перед королем в случае победы.
— Мне нравится иметь с вами дело, герцог. Экая четкость формулировок. Все верно.
— В таком случае, герцог, назовите имя, и я буду вынужден покинуть ваш гостеприимный дом. Я полагаю, что вы не станете настаивать на письменном контракте.
— Разумеется. Вашу голову в случае чего отъединят от тела и без дополнительных улик. А имя — если вы знакомы с этим человеком — то несказанно удивитесь. Ванр Пасуаш, секретарь ее величества.
Квейг с облегчением улыбнулся:
— Господин Пасуаш? Вам не кажется, что он выдал желаемое за действительное?
Нельзя сказать, что Квейг хорошо разбирался в женщинах — у него не возникало такой необходимости. Если мужчина красив — ему не нужно прилагать усилия, чтобы завоевать женщину, не нужно стремиться к пониманию, достаточно просто проявить интерес. Но даже в силу своего слабого разумения герцог не мог представить, что такая женщина, как Энрисса выбрала такое ничтожество. Гнев, вспыхнувший, когда он услышал обвинение, растворился в волне облегчения, герцога Ойстахэ просто ввели в заблуждение. Старый лис видел наместницу раз в жизни — на присяге, не удивительно, что он повелся на ложь во спасение. Но до чего же мерзкий червяк, этот Ванр Пасуаш! Опозорить женщину, а ведь он всем обязан наместнице! Она его из пыли чуть ли не в лорды вывела.
— Не считайте меня настолько легковерным, герцог. Разумеется, я не поверил господину Пасуашу на слово. Ее величеству каким-то чудом удалось избежать сплетен, но трудно спрятать белку в клетке. Мои люди побеседовали с придворным лекарем, с фрейлинами, с младшими секретарями в дворцовом управлении. За руку их никто не схватил, но никаких сомнений у меня не осталось. Да вы и сами подумайте — господин Пасуаш стрелы на лету не ловит, а такая блестящая карьера! И, заметьте, без всяких связей, без протекции! Бывают, конечно, чудеса, но они обычно случаются с теми, кто этих чудес достоин. Ванр Пасуаш не проявляет блестящих талантов Ланлосса Айрэ ни в одной области, между тем, ее величество доверяет ему безоговорочно. Все щекотливые поручения исполняет именно господин Пасуаш. Уж не знаю, какие еще вам нужны доказательства! Застать пару, так сказать, в процессе, с двумя обязательными в суде свидетелями?
— Прекратите, герцог! Вы оскорбляете женщину, это недостойно!
— Такой уж щекотливый момент, но как вам угодно.
Герцог Ойстахэ не сразу понял, чем так разгневал своего собеседника. Право же, собираться свергнуть женщину с трона, что неминуемо приведет к ее смерти, и при этом заботиться о ее чести — верх романтизма. Молодому человеку придется на собственной шкуре убедиться, что времена рыцарей остались в далеком прошлом. И только потом он вспомнил письмо почти семилетней давности, в котором сын рассказывал о пребывании при дворе герцога Квэ-Эро, похоже, без ума влюбившегося в наместницу. Об этом стоило вспомнить раньше, сейчас Алестар ругал себя за забывчивость, но, в конце концов, половина молодых дворян так или иначе влюбляется в наместницу, особенно если наместница молода и красива. И все они потом благополучно женятся, обзаводятся детьми, внуками и любовницами, и Квейг не был исключением из правила. Или… все-таки был?
Квейг поднялся:
— Вне зависимости от истинности ваших предположений, наш договор заключен, герцог. С вашего позволения, я уеду завтра с утра.
— Да, да, конечно. Уверен, множество дел требуют вашего внимания.
LXXXVIII
LXXXIX
— Это все, что вы хотите мне сообщить? — Резкость Квейга граничила с откровенной грубостью. Он понимал, что старый лис неторопливо набивает себе цену, но устал от ожидания.
— Торопитесь, э? — Герцог крякнул совершенно по-стариковски, словно ему стукнуло все девяносто шесть, а не пятьдесят восемь. Что тоже, впрочем, возраст не юный, но до дряхлости лорду Алестару было еще далеко. — С такой горячностью — непременно успеете.
— Ваше сиятельство, я действительно тороплюсь. Если вы знаете, что именно я задумал, вы должны понимать, что я хочу предложить вам.
— Что вы хотите у меня попросить, герцог, попросить, а не предложить. Предлагать вам нечего.
— В таком случае вы бы со мной не разговаривали.
— Сразу видно, что вы плохо разбираетесь в торговле. Я не хочу ничего купить. Я хочу продать. Точнее даже, подарить. Практически безвозмездно.
— С трудом могу поверить в ваше, — Квейг немного помолчал, — бескорыстие.
— А я и не стану вас убеждать, что не преследую собственных интересов. Точнее, интересов своего герцогства. Не стоит вам напоминать, какая часть дохода уходит в казну, а какая остается вам? И заметьте, при этом наместница из столицы устанавливает дорожные пошлины, но я должен обеспечивать безопасность караванов!
Квейг приложил усилия, чтобы сдержать улыбку — экий актер пропадает! Безопасность караванов! Наняли куры лисицу курятник от лис охранять! Уж как она бедная, старалась — а вот только пустел курятник с каждой ночью, одни перышки остались. Герцог, тем временем, продолжал:
— У вас нет ни одного шанса, милорд, ни одного! Пускай даже несколько горячих голов решили дружбы ради положить эти головы на плаху. Никому дела нет до ваших личных счетов с наместницей, никто в здравом уме не захочет мстить за невинно убиенного герцога Суэрсен, и что бы там ни было написано в этой мифической книге — восстания не поднимают из-за дюжины выцветших листов пергамента. Нарушая закон, вы не добьетесь ничего. Я же могу помочь вам победить используя закон!
— Я уже пытался, — заметил Квейг с долей грустной иронии — он усмехался собственной глупости.
— Вы пытались использовать закон в свою пользу. Я же дам вам в руки оружие — закон, который можно использовать против наместницы. Более того, закон, с помощью которого можно положить конец этой глупой традиции выборной власти. Ведь если лучшие из правительниц оказываются всего лишь слабыми женщинами, стоит ли доверять им власть над тысячами тысяч?
— И какова же плата за вашу помощь?
— Я хочу, чтобы король, кто бы он ни был, признал суверенное право Ойстахэ!
— Если король сделает это, он будет либо дураком, либо безумцем, и его с полным правом отрешат от трона в тот же день. Ойстахэ в самом центре империи, здесь пересекаются все торговые тракты!
— Суверенное право, герцог, а не независимость. Мне все равно, как будет называться эта земля в официальных документах и на картах — я лишь хочу быть полновластным хозяином своих владений.
— Как вы совершенно правильно заметили — я герцог, а не король. Как я могу обещать вам от его имени? Я не претендую на трон ни для себя, ни для своих потомков. Да и потом, я не уверен, что стоит менять традиции. Более тысячи лет наместницы правили империей, и если одна из них оказалась… — Квейг замялся, подбирая подходящее слово, — недостойна, это не значит, что пришедшая следом будет такой же.
— Сама суть женской природы содержит в себе слабость. Вы думаете, что наместница управляет государством? Чушь, правит все равно мужчина, тот, кого выбирает она. Не проще ли выбрать короля раз и навсегда, без дамского посредничества?
— Вы обвиняете наместницу, — очень медленно, чуть ли не по слогам произнес Квейг, — что она нарушила верность своему супругу-королю?
Эта нарочитая медлительность помогла удержать первый порыв — ударить мерзавца, посмевшего осквернить ее, по лицу, разбить эти толстые, ухмыляющиеся губы, словно покрытые тонким слоем топленого сала, отблескивающего в свечных бликах, в кровь!
— Наконец-то мы подобрались к сути. Именно так, милорд, именно так.
— Она сама вам в этом призналась? — Квейг сумел взять себя в руки, и теперь только хорошо знающий его человек смог бы прочитать гнев в неестественно спокойном выражении лица герцога.
— Нет, не она. Ее любовник, правда, мне пришлось проявить некоторую настойчивость, чтобы заставить этого господина разговориться. Три дня голодовки — и он был готов признаться в чем угодно. Честно сказать, я и сам не знал, какую рыбку выловил в мутной воде. Как только мы придем к соглашению, я назову вам имя. Вам не понадобится никаких других доказательств. Ее величество выбрала в спутники редкостного слизняка. Дайте ему шанс выжить — и он подтвердит все, да еще и расскажет во всех подробностях, в каких позах ублажал нашу целомудренную властительницу все эти годы.
На этот раз во взгляде Квейга промелькнуло нечто, заставившее герцога Алестара вздрогнуть, самым верным словом для определения этого «нечто» было бы — «смерть». Старый лис замолк, недовольно ощутив знакомое ему, хоть и весьма редко ощущение, что он что-то упустил из виду в своих расчетах. Квейг сцепил пальцы в замок:
— Все, что я могу обещать вам — если мы добьемся успеха, и если владетельные лорды империи решат, что на трон должен сесть король — я поставлю его величество в известность о нашем соглашении. Если же, что весьма сомнительно, королем буду я — я исполню его сам. Это еще не все, — прервал Квейг собравшегося уже что-то возразить герцога, — вы должны понимать, что одного лишь закона обычно оказывается недостаточно. В случае военных действий я настаиваю на вашей помощи. Если вы пожелаете — в ваших лесах может пропасть хоть целая армия. Не надо объяснять мне очевидное — на вашу верность данному слову я не рассчитываю. Если вы увидите, что я проигрываю — никакие соглашения не удержат вас от удара в спину. Все, что я требую — не перебегайте мне дорогу раньше времени. Наместница достаточно мудра, чтобы простить вам недостаток рвения. Я же не прощу избыток.
— Однако, я, кажется, поторопился с выводами — вы кое-что понимаете в торговле. Недостаточно, чтобы зарабатывать этим на жизнь, но ваша хватка мне нравится, молодой человек. Итак, уточним детали: я даю вам в руки оружие, всего одно имя, но сколь значимое, и обязуюсь не мешать вашим победам. Заметьте — только победам, потерпите поражение — я в числе первых поспешу выразить лояльность ее величеству.
— Я же, взамен, обещаю сохранить в секрете источник своей осведомленности, герцог. При любом развитии событий это «оружие» не то, каким может гордиться мужчина и дворянин.
— Об этом я как-то не подумал. Будем считать это премией за проявленную добрую волю. Вы правы — я предпочту сохранить тайну.
— Я также обязуюсь либо предоставить вам право полного самоуправления в рамках империи, либо защищать ваши интересы перед королем в случае победы.
— Мне нравится иметь с вами дело, герцог. Экая четкость формулировок. Все верно.
— В таком случае, герцог, назовите имя, и я буду вынужден покинуть ваш гостеприимный дом. Я полагаю, что вы не станете настаивать на письменном контракте.
— Разумеется. Вашу голову в случае чего отъединят от тела и без дополнительных улик. А имя — если вы знакомы с этим человеком — то несказанно удивитесь. Ванр Пасуаш, секретарь ее величества.
Квейг с облегчением улыбнулся:
— Господин Пасуаш? Вам не кажется, что он выдал желаемое за действительное?
Нельзя сказать, что Квейг хорошо разбирался в женщинах — у него не возникало такой необходимости. Если мужчина красив — ему не нужно прилагать усилия, чтобы завоевать женщину, не нужно стремиться к пониманию, достаточно просто проявить интерес. Но даже в силу своего слабого разумения герцог не мог представить, что такая женщина, как Энрисса выбрала такое ничтожество. Гнев, вспыхнувший, когда он услышал обвинение, растворился в волне облегчения, герцога Ойстахэ просто ввели в заблуждение. Старый лис видел наместницу раз в жизни — на присяге, не удивительно, что он повелся на ложь во спасение. Но до чего же мерзкий червяк, этот Ванр Пасуаш! Опозорить женщину, а ведь он всем обязан наместнице! Она его из пыли чуть ли не в лорды вывела.
— Не считайте меня настолько легковерным, герцог. Разумеется, я не поверил господину Пасуашу на слово. Ее величеству каким-то чудом удалось избежать сплетен, но трудно спрятать белку в клетке. Мои люди побеседовали с придворным лекарем, с фрейлинами, с младшими секретарями в дворцовом управлении. За руку их никто не схватил, но никаких сомнений у меня не осталось. Да вы и сами подумайте — господин Пасуаш стрелы на лету не ловит, а такая блестящая карьера! И, заметьте, без всяких связей, без протекции! Бывают, конечно, чудеса, но они обычно случаются с теми, кто этих чудес достоин. Ванр Пасуаш не проявляет блестящих талантов Ланлосса Айрэ ни в одной области, между тем, ее величество доверяет ему безоговорочно. Все щекотливые поручения исполняет именно господин Пасуаш. Уж не знаю, какие еще вам нужны доказательства! Застать пару, так сказать, в процессе, с двумя обязательными в суде свидетелями?
— Прекратите, герцог! Вы оскорбляете женщину, это недостойно!
— Такой уж щекотливый момент, но как вам угодно.
Герцог Ойстахэ не сразу понял, чем так разгневал своего собеседника. Право же, собираться свергнуть женщину с трона, что неминуемо приведет к ее смерти, и при этом заботиться о ее чести — верх романтизма. Молодому человеку придется на собственной шкуре убедиться, что времена рыцарей остались в далеком прошлом. И только потом он вспомнил письмо почти семилетней давности, в котором сын рассказывал о пребывании при дворе герцога Квэ-Эро, похоже, без ума влюбившегося в наместницу. Об этом стоило вспомнить раньше, сейчас Алестар ругал себя за забывчивость, но, в конце концов, половина молодых дворян так или иначе влюбляется в наместницу, особенно если наместница молода и красива. И все они потом благополучно женятся, обзаводятся детьми, внуками и любовницами, и Квейг не был исключением из правила. Или… все-таки был?
Квейг поднялся:
— Вне зависимости от истинности ваших предположений, наш договор заключен, герцог. С вашего позволения, я уеду завтра с утра.
— Да, да, конечно. Уверен, множество дел требуют вашего внимания.
* * *
Квейг не стал сразу возвращаться в свою комнату, хотя и хотел выспаться перед дорогой. Вместо этого он поднялся на крепостную стену, и, не обращая внимания на редких стражников и пробирающийся через плащ холод, начал ходить туда обратно, заставляя себя не убыстрять шаг. Он не мог поверить, но равно не мог и не верить. Та же ловушка, та же мука. «Она не могла!» против «Как она могла!» — он просыпался с этим и с этим засыпал. Как прикованный к позорному столбу узник не способен отогнать назойливую муху, так и Квейг оказался не в силах прекратить перебирать бесконечные «за» и «против». И вот теперь, словно мало было уже случившегося, еще и Ванр Пасуаш! Ванр Пасуаш — герцог вспоминал все свои встречи с этим чиновником — и мимолетные, семь лет назад, во дворце, и последнюю — в замке Аэллин. Ни тогда, ни сейчас он не видел в этом человеке ничего выдающегося. Даже высокий пост не стер с его лица свойственного мелким чиновникам выражения услужливой готовности: чего изволит ваша милость? Оно роднило их с лавочниками и содержателями веселых домов, с той лишь разницей, что чиновники продавали себя без посредников. Такими, как он, кишели дворцовые коридоры — жадные до власти и денег провинциалы, пытающиеся сделать карьеру. И видят боги — безуспешно пытающиеся. Наверх пробивались единицы, выдающиеся молодые люди, способные растолкать в стороны отпрысков богатых семейств, следующих по пути отцов и дедов. Но даже и у них на это уходили годы труда. Да и потом — рано или поздно подобный талант находил высокого покровителя. Ванр же поднялся наверх без посторонней помощи. И Квейг не мог измыслить ни одного убедительного объяснения стремительной карьере Ванра Пасуаша, кроме любезно предоставленного герцогом Ойстахэ. Внезапно он почувствовал жгучую боль в подреберье, да так, что ноги подкосились. Квейг оперся о зубец крепостной стены, с трудом втянул холодный воздух. Боль быстро отпустила. Герцог рассмеялся негромко: прямо как в старинных легендах: «и сердце его разорвалось от боли». Сменилась вторая ночная стража — нужно было возвращаться в гостевые покои, чтобы поспать хоть пару часов до рассвета. Теперь он понимал, что вопрос: «Почему из всех мужчин она выбрала Ванра Пасуаша?» на самом деле означал — «почему не меня?». Но это уже не имело никакого значения. Она выбрала. Проиграет он, или победит — выбор уже сделан, и Энрисса не из тех, кто склоняется перед победителем. Впрочем, кто может знать — если богиня сошла с одного пьедестала, стоит ли поспешно водружать ее на другой? Одно Квейг знал точно — пусть это глупо, пусть он своими руками лишит себя верной победы — эту стрелу он не спустит с тетивы. Он хотел победить, теперь — еще сильнее, чем прежде, но не такой ценой. Есть вещи, которые мужчина не может себе позволить, если хочет остаться мужчиной, и, пожалуй, самая запретная из них — унизить женщину.
LXXXVIII
Постоянное ожидание выматывало. Энрисса понимала, что чем дольше она держит армию в готовности — тем хуже солдаты будут драться, когда придет время. Поэтому, когда стали приходить первые сообщения о вооруженных волнениях, наместница вздохнула с облегчением. Она уже боялась, что будет вынуждена нанести первый удар. Ну что ж, теперь она вправе напомнить восставшим вассалам, кому они приносили присягу.
Тейвор внимательно склонился над картой, тут и там расцвеченной красными флажками:
— В пяти провинциях отмечены нападения на торговые караваны и склады, принадлежащие империи. На удивление мало жертв. Похоже, они больше пугают, чем действительно готовы драться.
— Пять провинций?
— Да, причем все — пограничные: Инванос, Виастро, Дарион, Альвор, Стрэйн.
— А Квэ-Эро?
— Там все спокойно, ваше величество, в Суэрсене и Инхоре тоже.
— Это меня как раз не удивляет. Там нет оживленной торговли. Но Квэ-Эро… свои земли герцог бережет. И без того нашел достаточно глупцов!
— Торговые гильдии волнуются, ваше величество, — было странно видеть мрачное выражение на обычно жизнерадостном лице бургомистра. — Эти нападения — угроза для торговли, если так будет продолжаться — самые уважаемые торговые дома не смогут выполнить свои обязательства. Особенно трудно тем, у кого отделения по провинциям, а главная контора — в столице. Капитаны отказываются выходить в море, приходится переправлять все товары по суше, а там — разбойники.
Наместница читала подлинный смысл высказывания между слов: мы платим налоги, так почему же империя не в силах защитить нас? И почему дело дошло до того, что нам нужна защита не от варваров, а от собственных лордов? И раз империя оказалась настолько слаба, не будет ли выгоднее договориться с этими лордами, а не ждать, пока папоротник зацветет?
— У страха большие глаза, почтенный Тарлон, да плохое зрение. Несколько нападений на караваны — еще не конец торговли по всей стране. Отныне все караваны будут сопровождаться военной охраной за счет казны.
Энрисса неслышно вздохнула — едва успев начаться, это восстание уже обходилось слишком дорого. Раньше охраняли только караваны, перевозящие налоги, точнее, ту часть налогов, что до сих пор взималась товаром: пушниной, металлом, оружием, зерном. Оставшаяся сумма выплачивалась звонкой монетой, а ее переводили векселем через имперское налоговое управление. Раньше лорды пользовались услугами частных контор, и расплачивались наличными уже в столице — государство слишком дорого ценило свое посредничество. Но сто лет назад Кларисса Пятая Величественная обязала графов и герцогов выплачивать денежную часть налога векселями через налоговое управление. Что поделать, величие правительницы всегда дорого обходится ее подданным.
Тейвор побарабанил пальцами по карте:
— Ваше величество, я отправил дополнительные силы в эти провинции, приказал усилить охрану трактов, но этого недостаточно. Так мы всего лишь обороняемся, предоставляем им право первого удара. И второго, и третьего, и четвертого! Они вынуждают нас распылять наши силы!
— Вы думаете, военачальник, что я этого не понимаю? Что конкретно вы предлагаете?
— Захватить Квэ-Эро. Нам известно, кто поднял этот мятеж, так пусть теперь герцог позаботится о своих землях, вместо того, чтобы мутить воду в чужих! Эту провинцию можно захватить за три дня, там нет ни одной серьезной крепости, герцогский дворец — мраморная игрушка. Войско — дворцовая и городская стража, люди — изнеженные и миролюбивые.
— Прекрасно, и что вы предлагаете делать после того, как захватите герцогство? Вешать по сотне заложников в день, пока герцог не сдастся?
Тейвор торопливо прикусил губу, чтобы сдержать уже готовое вырваться «да»:
— Герцог захочет освободить свои земли.
— Освободить? Зачем? Если войска империи будут вести себя в Квэ-Эро как захватчики, это только пробудит народный гнев. Сейчас мы имеем дело с дворянским восстанием, а так умоемся кровью, усмиряя народ. А если мы просто введем в Квэ-Эро войска, то зачем его освобождать от завоевателей, не причиняющих вреда? Герцог со спокойной душей продолжит следовать своему плану, какой бы он у него ни был, зная, что часть наших сил без толку сидит в Квэ-Эро и любуется морскими пейзажами.
— При всем уважении, ваше величество, вы сейчас рассуждаете, используя разум. Герцог же Квэ-Эро показал, что опирается на чувства, — заметил Хранитель. — Он действительно может вернуться, особенно если учитывать, что леди Ивенна все еще в Квэ-Эро, так же, как и его сыновья.
— Я уже думала об этом, Хранитель. Но мы не можем нарушать закон. Пока герцог не осужден за мятеж, мы не можем лишить его сына права наследования. Арестовать же герцогиню — лишь подтвердить, что я стремлюсь уничтожить род Аэллин.
— Ваше величество, что тогда предлагаете вы?
— Прежде всего, я хочу выявить всех участников мятежа.
— Это и так очевидно! В тех провинциях, где отмечены нападения, лорды поддерживают мятеж!
— Это слишком очевидно, граф. Кто мешает им напасть на караван в Тейворе, пока вы здесь заняты стратегией? И что же, я должна буду на этом основании обвинить вас как бунтовщика?
— Ваше величество вправе решать, разумеется. В любом случае я прошу разрешения выслать достаточно сил к границам Квэ-Эро, чтобы в случае необходимости занять провинцию. То же самое надо сделать по отношению к Дариону, Альвору и Стрейну. Если они увидят, что мы настроены серьезно — могут одуматься. Виастро и Инванос вразумлять бесполезно, лорд Дарио — близкий друг герцога Квэ-Эро, а граф Виастро, в свою очередь, дружен с соседом.
— Хорошо, граф, делайте, что считаете нужным, но я пока что запрещаю захватывать земли мятежников. Проследите, чтобы охрану трактов усилили во всех провинциях.
— Включая Ойстахэ?
— Нет, пока что нет, — не стоило раньше времени выкуривать старого лиса из норы. Военная охрана трактов резко уменьшит доход герцога, а род Уннэр не любит, когда их бьют по набитому карману, — Пусть герцог и дальше пользуется нашим доверием. В его интересах охранять караваны на своих землях, а в интересах мятежников не ссориться с герцогом Ойстахэ.
Энрисса устало потерла виски — вот граф Тейвор и дождался своих сражений. Лучше бы и он дальше оставался кабинетным военачальником, а то ведет себя как мальчишка, получивший в подарок долгожданную коробку оловянных солдатиков. У него теперь в мыслях только одно — как выиграть войну, в то время как наместница думает, как ее остановить, раз уж не удалось предотвратить. Теперь, когда пролилась первая кровь, Энриссе казалось, что все случилось по ее вине, что нужно было отдать маленького герцога Квейгу, а еще лучше — и вовсе не связываться с этой книгой — Аред с ними, с эльфами, их привилегии империю не разрушат, а вот восстание — может. Энрисса сомневалась, что найдет в себе силы последовать примеру Клариссы Гордой и обрушить потоки пламени на свои же земли. Пламя… интересно, почему магистр Ир не пришел на заседание Высокого Совета? Илану Энрисса и не ожидала увидеть в зале совета, белые ведьмы во все времена не желали иметь ничего общего с кровопролитием, хотя наместница и не сомневалась, что магистр внимательно следит за развитием событий. Впрочем, ей-то волноваться не о чем. Иногда Энрисса подозревала, что безразличие ордена Алеон к войнам и сражениям объясняется очень просто: кто бы ни захватил империю, белым ведьмам нечего опасаться за свое влияние. Женщины всегда будут рожать детей, мужчины — выпячивать свое естество, а крестьяне — пахать землю, и всем им будет нужна помощь белых сестер. Пока женщины будут рожать… Энрисса дотронулась до кленового листка на своей шее — она носила кулон, не снимая, но так и не привыкла к прохладному прикосновению камня. «Нет, еще не время, — в который раз возразила она сама себе, — сейчас война». Но с каждым разом в этом мысленном голосе оставалось все меньше и меньше убежденности. Наместница боялась, что у нее может не быть «потом».
Тейвор внимательно склонился над картой, тут и там расцвеченной красными флажками:
— В пяти провинциях отмечены нападения на торговые караваны и склады, принадлежащие империи. На удивление мало жертв. Похоже, они больше пугают, чем действительно готовы драться.
— Пять провинций?
— Да, причем все — пограничные: Инванос, Виастро, Дарион, Альвор, Стрэйн.
— А Квэ-Эро?
— Там все спокойно, ваше величество, в Суэрсене и Инхоре тоже.
— Это меня как раз не удивляет. Там нет оживленной торговли. Но Квэ-Эро… свои земли герцог бережет. И без того нашел достаточно глупцов!
— Торговые гильдии волнуются, ваше величество, — было странно видеть мрачное выражение на обычно жизнерадостном лице бургомистра. — Эти нападения — угроза для торговли, если так будет продолжаться — самые уважаемые торговые дома не смогут выполнить свои обязательства. Особенно трудно тем, у кого отделения по провинциям, а главная контора — в столице. Капитаны отказываются выходить в море, приходится переправлять все товары по суше, а там — разбойники.
Наместница читала подлинный смысл высказывания между слов: мы платим налоги, так почему же империя не в силах защитить нас? И почему дело дошло до того, что нам нужна защита не от варваров, а от собственных лордов? И раз империя оказалась настолько слаба, не будет ли выгоднее договориться с этими лордами, а не ждать, пока папоротник зацветет?
— У страха большие глаза, почтенный Тарлон, да плохое зрение. Несколько нападений на караваны — еще не конец торговли по всей стране. Отныне все караваны будут сопровождаться военной охраной за счет казны.
Энрисса неслышно вздохнула — едва успев начаться, это восстание уже обходилось слишком дорого. Раньше охраняли только караваны, перевозящие налоги, точнее, ту часть налогов, что до сих пор взималась товаром: пушниной, металлом, оружием, зерном. Оставшаяся сумма выплачивалась звонкой монетой, а ее переводили векселем через имперское налоговое управление. Раньше лорды пользовались услугами частных контор, и расплачивались наличными уже в столице — государство слишком дорого ценило свое посредничество. Но сто лет назад Кларисса Пятая Величественная обязала графов и герцогов выплачивать денежную часть налога векселями через налоговое управление. Что поделать, величие правительницы всегда дорого обходится ее подданным.
Тейвор побарабанил пальцами по карте:
— Ваше величество, я отправил дополнительные силы в эти провинции, приказал усилить охрану трактов, но этого недостаточно. Так мы всего лишь обороняемся, предоставляем им право первого удара. И второго, и третьего, и четвертого! Они вынуждают нас распылять наши силы!
— Вы думаете, военачальник, что я этого не понимаю? Что конкретно вы предлагаете?
— Захватить Квэ-Эро. Нам известно, кто поднял этот мятеж, так пусть теперь герцог позаботится о своих землях, вместо того, чтобы мутить воду в чужих! Эту провинцию можно захватить за три дня, там нет ни одной серьезной крепости, герцогский дворец — мраморная игрушка. Войско — дворцовая и городская стража, люди — изнеженные и миролюбивые.
— Прекрасно, и что вы предлагаете делать после того, как захватите герцогство? Вешать по сотне заложников в день, пока герцог не сдастся?
Тейвор торопливо прикусил губу, чтобы сдержать уже готовое вырваться «да»:
— Герцог захочет освободить свои земли.
— Освободить? Зачем? Если войска империи будут вести себя в Квэ-Эро как захватчики, это только пробудит народный гнев. Сейчас мы имеем дело с дворянским восстанием, а так умоемся кровью, усмиряя народ. А если мы просто введем в Квэ-Эро войска, то зачем его освобождать от завоевателей, не причиняющих вреда? Герцог со спокойной душей продолжит следовать своему плану, какой бы он у него ни был, зная, что часть наших сил без толку сидит в Квэ-Эро и любуется морскими пейзажами.
— При всем уважении, ваше величество, вы сейчас рассуждаете, используя разум. Герцог же Квэ-Эро показал, что опирается на чувства, — заметил Хранитель. — Он действительно может вернуться, особенно если учитывать, что леди Ивенна все еще в Квэ-Эро, так же, как и его сыновья.
— Я уже думала об этом, Хранитель. Но мы не можем нарушать закон. Пока герцог не осужден за мятеж, мы не можем лишить его сына права наследования. Арестовать же герцогиню — лишь подтвердить, что я стремлюсь уничтожить род Аэллин.
— Ваше величество, что тогда предлагаете вы?
— Прежде всего, я хочу выявить всех участников мятежа.
— Это и так очевидно! В тех провинциях, где отмечены нападения, лорды поддерживают мятеж!
— Это слишком очевидно, граф. Кто мешает им напасть на караван в Тейворе, пока вы здесь заняты стратегией? И что же, я должна буду на этом основании обвинить вас как бунтовщика?
— Ваше величество вправе решать, разумеется. В любом случае я прошу разрешения выслать достаточно сил к границам Квэ-Эро, чтобы в случае необходимости занять провинцию. То же самое надо сделать по отношению к Дариону, Альвору и Стрейну. Если они увидят, что мы настроены серьезно — могут одуматься. Виастро и Инванос вразумлять бесполезно, лорд Дарио — близкий друг герцога Квэ-Эро, а граф Виастро, в свою очередь, дружен с соседом.
— Хорошо, граф, делайте, что считаете нужным, но я пока что запрещаю захватывать земли мятежников. Проследите, чтобы охрану трактов усилили во всех провинциях.
— Включая Ойстахэ?
— Нет, пока что нет, — не стоило раньше времени выкуривать старого лиса из норы. Военная охрана трактов резко уменьшит доход герцога, а род Уннэр не любит, когда их бьют по набитому карману, — Пусть герцог и дальше пользуется нашим доверием. В его интересах охранять караваны на своих землях, а в интересах мятежников не ссориться с герцогом Ойстахэ.
Энрисса устало потерла виски — вот граф Тейвор и дождался своих сражений. Лучше бы и он дальше оставался кабинетным военачальником, а то ведет себя как мальчишка, получивший в подарок долгожданную коробку оловянных солдатиков. У него теперь в мыслях только одно — как выиграть войну, в то время как наместница думает, как ее остановить, раз уж не удалось предотвратить. Теперь, когда пролилась первая кровь, Энриссе казалось, что все случилось по ее вине, что нужно было отдать маленького герцога Квейгу, а еще лучше — и вовсе не связываться с этой книгой — Аред с ними, с эльфами, их привилегии империю не разрушат, а вот восстание — может. Энрисса сомневалась, что найдет в себе силы последовать примеру Клариссы Гордой и обрушить потоки пламени на свои же земли. Пламя… интересно, почему магистр Ир не пришел на заседание Высокого Совета? Илану Энрисса и не ожидала увидеть в зале совета, белые ведьмы во все времена не желали иметь ничего общего с кровопролитием, хотя наместница и не сомневалась, что магистр внимательно следит за развитием событий. Впрочем, ей-то волноваться не о чем. Иногда Энрисса подозревала, что безразличие ордена Алеон к войнам и сражениям объясняется очень просто: кто бы ни захватил империю, белым ведьмам нечего опасаться за свое влияние. Женщины всегда будут рожать детей, мужчины — выпячивать свое естество, а крестьяне — пахать землю, и всем им будет нужна помощь белых сестер. Пока женщины будут рожать… Энрисса дотронулась до кленового листка на своей шее — она носила кулон, не снимая, но так и не привыкла к прохладному прикосновению камня. «Нет, еще не время, — в который раз возразила она сама себе, — сейчас война». Но с каждым разом в этом мысленном голосе оставалось все меньше и меньше убежденности. Наместница боялась, что у нее может не быть «потом».
LXXXIX
За все эти годы Эрна ни разу не пожалела об утраченной силе. Только потеряв магию, она начала жить по-настоящему. Если раньше она осуждала сестер, посвящавших жизнь борьбе за место в иерархии ордена, то теперь вспоминала о них с сочувствием — им просто не оставалось ничего другого. Всю жизнь грызть черствые сухари и даже не знать, что все остальные люди вынимают по утрам из печки горячий свежий хлеб… О, да, сила по-своему была приятна, Эрна помнила, как все ее естество охватывала теплая волна, поднимающаяся из самых глубин, как нарастал жар, учащалось дыхание, как удары сердца глухим стуком отдавались в ушах. Как это тепло, переросшее в жар, срывалось с кончиков пальцев, уходило в землю, возвращая той живительную силу, и на какой-то миг Эрна становилась землей и золой, зерном и колосом, или же сила взмывало в небо, превращая облака в грозовые тучи, и она становилась водой и льдом, громом и молнией. Каждое заклинание дарило ей миг единения, миг наслаждения, схожего, как она понимала теперь, с тем, что женщина испытывает, соединяясь с мужчиной. И все же, вот уже семь лет Эрна благодарила богов, лишивших ее волшебного дара. Она знала, что не нарушила бы устав по своей воле, и не из страха перед наказанием, или желания сохранить могущество. Бывшая ведьма не посмела бы пойти против воли богов, пожелавших наградить ее даром. Если Эарнир избрал ее посредницей, проводницей своей силы, дал ей возможность помогать и исцелять, хранить и благословлять, то кто она такая, чтобы отвергнуть его дар? Но боги воистину читают в сердцах людей, и Эарнир решил избрать для этой миссии другую, более достойную. Эрна от всей души желала этой неизвестной девочке удачи.
Но семь безмятежных лет остались в прошлом. Семь лет она успешно отгоняла призрак страха: что, если обман раскроется, орден заберет ее у Ланлосса, и она никогда больше не увидит свою дочь? Но этот страх оказался мыльным пузырем, лопнувшим от первого же укола настоящего, подлинного ужаса. Все началось в тот весенний день, когда она сидела на лужайке возле дома, вязала и, время от времени отрывала взгляд от мелькающих спиц, чтобы проверить, не убежала ли Саломэ слишком далеко, не залезла ли босыми ногами в холодный ручей, не забралась ли на такой заманчивый, но весьма неустойчивый камень. Детская фантазия казалось неисчерпаемой в изобретении способов вызывать родительское беспокойство, и Саломэ в этом ничем не отличалась от любого другого ребенка. Но на этот раз девочка сама прибежала к матери, не дожидаясь, пока ее позовут. Ноги были сухие, зато с ладошек капала вода:
— Мама, пошли со мной, ну скорее, пошли, к ручью!
Эрна отложила вязание, поднялась:
— Да что такое?
— Там вода!
— Удивительно верное наблюдение. Ты только сейчас заметила?
— Она теплая и колется! Как иголочками! Совсем не больно, только щекотно немножко.
Они подошли к ручью, Эрна опустила руку в воду — как и следовало ожидать, в начале весны вода в горной речушке была ледяной, летом, впрочем, она не становилась особо теплее. Эрна знала, что холодная вода может в первый момент обманчиво обжигать, но «колоть иголочками»… Саломэ снова запустила обе руки в воду, по ее лицу расплылась недоумевающая, но все равно счастливая улыбка, а у Эрны перехватило дыхание — она уже видела такие лица. Когда маленькие девочки, собранные со всех концов империи, оказавшиеся в школе ордена Алеон, успев выплакать все слезы по маме и дому, впервые ощущали в себе силу, под руководством мудрых наставниц. Когда непонимание и удивление постепенно уступало место радости от прикосновения силы, и после память об этом ощущении помогала пройти через сложное, порой изнуряющее обучение. Вода всегда первой раскрывала свои силы перед ученицами, воздух и земля шли следом, а огонь поддавался считанным девочкам, самым одаренным, способным выдержать враждебную стихию и усмирить ее. Они потом становились старшими сестрами, управляющими орденом. Эрна не принадлежала к их числу — она скорее побаивалась огня, слишком уж жадной казалась эта стихия, что ни дай — пожрет и потребует добавки. Она позвала дочку:
Но семь безмятежных лет остались в прошлом. Семь лет она успешно отгоняла призрак страха: что, если обман раскроется, орден заберет ее у Ланлосса, и она никогда больше не увидит свою дочь? Но этот страх оказался мыльным пузырем, лопнувшим от первого же укола настоящего, подлинного ужаса. Все началось в тот весенний день, когда она сидела на лужайке возле дома, вязала и, время от времени отрывала взгляд от мелькающих спиц, чтобы проверить, не убежала ли Саломэ слишком далеко, не залезла ли босыми ногами в холодный ручей, не забралась ли на такой заманчивый, но весьма неустойчивый камень. Детская фантазия казалось неисчерпаемой в изобретении способов вызывать родительское беспокойство, и Саломэ в этом ничем не отличалась от любого другого ребенка. Но на этот раз девочка сама прибежала к матери, не дожидаясь, пока ее позовут. Ноги были сухие, зато с ладошек капала вода:
— Мама, пошли со мной, ну скорее, пошли, к ручью!
Эрна отложила вязание, поднялась:
— Да что такое?
— Там вода!
— Удивительно верное наблюдение. Ты только сейчас заметила?
— Она теплая и колется! Как иголочками! Совсем не больно, только щекотно немножко.
Они подошли к ручью, Эрна опустила руку в воду — как и следовало ожидать, в начале весны вода в горной речушке была ледяной, летом, впрочем, она не становилась особо теплее. Эрна знала, что холодная вода может в первый момент обманчиво обжигать, но «колоть иголочками»… Саломэ снова запустила обе руки в воду, по ее лицу расплылась недоумевающая, но все равно счастливая улыбка, а у Эрны перехватило дыхание — она уже видела такие лица. Когда маленькие девочки, собранные со всех концов империи, оказавшиеся в школе ордена Алеон, успев выплакать все слезы по маме и дому, впервые ощущали в себе силу, под руководством мудрых наставниц. Когда непонимание и удивление постепенно уступало место радости от прикосновения силы, и после память об этом ощущении помогала пройти через сложное, порой изнуряющее обучение. Вода всегда первой раскрывала свои силы перед ученицами, воздух и земля шли следом, а огонь поддавался считанным девочкам, самым одаренным, способным выдержать враждебную стихию и усмирить ее. Они потом становились старшими сестрами, управляющими орденом. Эрна не принадлежала к их числу — она скорее побаивалась огня, слишком уж жадной казалась эта стихия, что ни дай — пожрет и потребует добавки. Она позвала дочку: