Шпанов Николай. Заговорщики. Преступление

мельнице оказалось лишенным самых элементарных удобств. Все вокруг провоняло
крысами. При каждом неосторожном движении с полов и стен поднимались тучи
серой, затхлой муки. Начищенные, как зеркало, сапоги Шверера стали похожи на
полотняные. Мука забиралась в нос, и Шверер уже несколько раз чихнул. Нет,
положительно такая война не нравилась Швереру, и он с нетерпением ждал,
когда японцы начнут действовать. Сообщение о том, что операция отложена до
следующей ночи, привело Шверера в уныние. Провести в таких условиях ночь и
весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!
Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с
зонтиком и в галошах...

7

Потерять из поля зрения силуэт мельника - это была катастрофа. Чэн ясно
представлял себе, как мельник сломя голову бежит к японскому штабу, как
предупреждает о приближении отряда по тропе, о движении Фу Би-чена в обход
японского фланга. Он уже ясно видел всю картину провала операции. И в этом
не был виноват никто, кроме него, Чэна. Не стоять тут, изображая из себя
командира, а итти рядом с мельником, не спускать с него мушки пистолета -
вот что он должен был делать!
Он с досадой сказал Стилу:
- Стой! Я потерял проводника.
Чэн соскочил на землю. Вылез и Джойс. Едва он сделал два шага, как
сразу попал в топь.
Чэн услышал смех Джойса.
- Чему вы? - с раздражением спросил Чэн.
- Действительно, прекрасный проводник...
Чэн стиснул зубы.
Подошли солдаты во главе с высоким командиром. Повидимому, они сразу
поняли, что произошло, но никто не издал ни звука. Молчал командир, молчали
Чэн и Джойс. И вдруг в тишине безветреной ночи все ясно услышали шелест
раздвигаемой жесткой травы. Звук быстро приближался. Чэн выхватил пистолет,
но в тот же миг высокие стебли перед его лицом покачнулись и на него
надвинулась темная фигура человека. Это был мельник.
Чэн навел пистолет на перебежчика, но мельник смело отстранил оружие.
- Японцы близко, - сказал он. - Хорошо, что вы остановились, ваша
машина слишком шумит.
- Он хочет заставить нас бросить броневик и попасться японцам с голыми
руками, - по-английски сказал Стил, высунувшись из дверцы.
Мельник, настороженно прислушивавшийся к звукам незнакомых слов, одно
мгновение помолчал, потом решительно заявил:
- Ее нужно толкать руками... Иначе японцы услышат.
- Это пахнет правдой, - сказал Джойс. - Если мы хотим подойти к ним
неожиданно, придется протолкнуть броневик на руках. - И, обращаясь к
мельнику, спросил: - Далеко до них?
Чэн перевел ответ:
- С половину ли.
Стил осторожно притворил дверцу и взялся за руль. Джойс и Чэн вместе с
остальными принялись толкать броневик.
В тишине слышалось тяжелое дыхание людей, да изредка раздавалось
чмоканье чьей-нибудь ноги, попавшей в трясину. Тумана больше не было, но
впереди, там, где возвышалась полоса берега, казалось еще темней, чем на
болоте. Продвинувшись шагов на сто, люди в изнеможении остановились. Только
высокий командир готов был еще напирать и напирать. У Чэна до слез болела
рана, но он первым взялся снова за потеплевшую от многих рук сталь брони.
Машина двинулась дальше. Теперь мельник шел медленно, шаг за шагом нащупывая
тропу.
Когда Чэн оглянулся, ему показалось, что полоска горизонта стала
чуть-чуть светлей, чем окружающая их тьма: неужели рассвет?.. Он пригляделся
к циферблату: до назначенного удара осталось не больше четверти часа.
Шопотом приказал подналечь. Машина покатилась быстрей, люди почти бежали.
Некоторые выбились из сил и отстали. Можно было подумать, что броневик
двигают только высокий командир и Джойс - такими большими казались они.
Наконец мельник остановился.
- Вот видишь?
Чэн посмотрел в направлении его вытянутой руки и различил контуры
мельницы. До нее осталось не больше полутораста-двухсот шагов. Можно было
только удивляться тому, что японцев не потревожило приближение отряда.
Повидимому, они чувствовали себя со стороны болота в полной безопасности.
"Или притаились", - мелькнула мысль у Чэна, и в этот миг он увидел, что
мельник пригнулся и побежал к берегу. Прежде чем Чэн успел выхватить
пистолет, фигура проводника растворилась на фоне холма.
Далеко направо к небу взвилась красная ракета Фу Би-чена.


Сон Шверера был недолог. Несмотря на шелковое белье, на все
антипаразитные средства, которые были пущены в ход, чтобы предохранить его
от насекомых, он все же проснулся от ощущения, что кто-то щекочет его
одновременно в разных местах тела. Чесались спина и грудь, руки, ноги,
живот. Проснувшись, он тотчас вскочил и с трудом отогнал мысль, что усыпан
чумными блохами, вырвавшимися из какой-нибудь японской гранаты. Наскоро
одевшись и бормоча себе под нос все бранные слова, какие знал, он вышел из
каморки. Резкий свет ручного фонаря еще ярче, чем прежде, обнаружил все
убожество обстановки, в которой Шверер вынужден был проводить время вдали от
дома, от привычных удобств, от родных.
При мысли о родных, он вспомнил об Отто и даже приостановился от
удивления: куда он мог деваться? Ведь постель его была пуста. Неужели и тут
он нашел объект для шалости? Неужели сорванца не угомонили ночи, проведенные
в кабаках Харбина?
В нижнем этаже мельницы Шверер увидел свет. Накамура стоял спиною к
двери и, заглядывая через плечо сидящего за столом Исии, читал иероглифы,
которые быстро выводила рука врача. По мере чтения выражение лица японского
генерала делалось все более довольным.
В донесении, которое писал полковник Исии Сиро, говорилось, что план
предстоящей операции был составлен под общим наблюдением и руководством его
превосходительства начальника императорской военной миссии в Харбине
генерал-майора Накамуры. Накамура с удовлетворением подумал, что в штабе
квантунской армии завтра же узнают об обещании гоминдановского генерала Янь
Ши-фана, стоящего за южным концом болота, не мешать операции, задуманной
Накамурой. Далее в донесении сообщалось, что через сутки после того, как тут
произойдет небольшое, разыгранное лишь для вида сражение с Янь Ши-фаном,
войска красных будут заражены чумой. Болезнь эта станет распространяться с
такой молниеносной быстротой, что в неделю и от всей армии Янь Ши-фана не
останется ни одного солдата.
Накамура удовлетворенно втянул сквозь зубы воздух.
- Командующему армией будет приятно читать такое прекрасное донесение,
- сказал он.
Изобразив последний иероглиф и поставив под ним свою именную печать,
Исии вежливо предложил.
- Быть может, и вам, тесе какко, угодно поставить изображение вашего
высокого имени рядом с моею скромной печатью?
Накамура уклонился от такой чести: еще никто не знает, как будет
осуществлен прекрасный план. Нет смысла ставить свою печать раньше времени.
Пока за все отвечает Исии, так пусть и отвечает. Вот если все пройдет хорошо
- другое дело.
За спинами японцев неожиданно послышалось громкое чиханье Шверера. Оба
испуганно обернулись. Увидев немца, Накамура расплылся в угодливой улыбке.
- Уверены ли вы в том, что человек, посланный к китайцам, чтобы
заманить их, не выдаст ваших намерений, экселенц? - спросил Шверер.
Шверер сам не знал, как пришла ему эта мысль, но стоило ее высказать,
как она показалась вполне основательной.
- Мы оставили у себя в руках залог его верности, - ответил Накамура.
- Пфа! Верность китайца! - Шверер пренебрежительно фыркнул.
- Жена и дочь...
- А...
Это было единственным звуком, который успел издать Шверер. Гром
пушечного выстрела заполнил помещение. Посыпались стекла и глина разбитой
снарядом стены. Тотчас же послышалась трескотня винтовочных выстрелов и
второй удар пушки.
Все трое, сталкиваясь друг с другом, бросились к выходу.
Выскочив на двор, Шверер услышал гулкое таканье тяжелого японского
пулемета... второго... третьего. В темноте сверкали короткие блески
выстрелов: одни Шверер видел сзади, другие били как бы ему в лицо. Третий
раз ударила пушка. Следом за разрывом снаряда яркое пламя полыхнуло в
деревянной надстройке мельницы.
Шверер побежал прочь, выкрикивая:
- Отто!.. Отто!..
Перебежав двор, Шверер увидел фанзу. Первым движением было скрыться за
ее стенами, но он тут же сообразил, что глинобитные стены строения не
защита. Он огляделся, ища какого-нибудь укрытия, и тут увидел Отто,
выбежавшего из этой фанзы.
- Скорей, скорей отсюда! - крикнул ему Шверер. - Первое же попадание в
склад бактериологических гранат...
Отто стоял, прислонившись к стене фанзы.
- Скорее же, скорее! - бормотал Шверер, пытаясь оттащить сына от стены.
Отто посмотрел отцу в лицо, будто только сейчас узнал его.
- Да, да, скорее отсюда... сейчас...
Отто, не оборачиваясь, побежал к сараям, за которыми стояли автомобили.
Шверер бросился было за ним, но в этот миг за его спиною сверкнуло пламя -
такое яркое, что стала видна каждая соломинка на крыше фанзы. Страшный
грохот потряс воздух, и Швереру показалось, что на него обрушился весь
мир...
Гранаты!
Это была единственная мысль, которая успела прийти Швереру, когда он,
отброшенный взрывом, покатился по склону холма...


Шверер пришел в себя в автомобиле, мчавшемся по степи. Первое, что
увидел Шверер, были несущиеся по сторонам в ослепительном свете фар высокие
стебли гаоляна. Они мелькали так быстро, что у Шверера закружилась голова.
Он снова закрыл глаза. И вдруг вспомнил: чумные гранаты! И тотчас же
почувствовал, что под бельем у него что-то копошится, ползает... Блохи!.. Он
застонал от ужаса и принялся срывать с себя одежду, белье. Отто пытался
удержать его, хватал за руки, но генерал, скрежеща зубами, с пеною у рта
рвал и рвал на себе все, пока не почувствовал, что холодный ветер, бьющий
навстречу мчавшейся машине, не ударяет его по голому телу... Тогда он сразу
обмяк и, заплакав гнусавым старческим плачем, упал на сиденье...


Было уже совсем светло, когда Фу Би-чен, Стил и Джойс сошлись у фанзы
за тем местом, где раньше была мельница. Последним подошел Чэн. Тыча дулом
пистолета в спину плетущегося перед ним японца, летчик заставил его
приблизиться к командиру. На японце были погоны врача. Он что-то бормотал и
заискивающе улыбался. Фу Би-чен, научившийся за время войны японским словам,
необходимым в походе, не мог понять, что говорил японец. А тот с досадой
повторял все одно и то же. Он хотел объяснить китайцам, что они могут не
бояться заразы: жаркое пламя сгоревшей мельницы уничтожило и опасные гранаты
и зараженных блох; китайцы могли не бояться.
Японец растягивал большой губастый рот в угодливой улыбке.
Фу Би-чен подошел к фанзе мельника, не тронутой пожаром, и заглянул в
черный квадрат входа. Когда глаза его привыкли к полутьме, он увидел
ребенка, ворочавшегося на куче ветоши.
Это была девочка с личиком, покрытым густым слоем пыли и копоти. Она
спала в обнимку с котенком, и только когда луч солнца, скользнувший в
крошечное оконце, упал ей на глаза, девочка недовольно сморщилась и закрыла
глаза кулачками.
Фу Би-чен поднял ребенка. Уцепившийся было за нее котенок упал и
жалобно замяукал. Девочка тотчас очнулась и, потянувшись к котенку, издала
тот же звук:
- Мяу-мяу...
Фу Би-чен оглядел внутренность фанзы, и стоявшие снаружи услышали его
крик:
- Скорее сюда... Японца, врача!..
Они вбежали в фанзу. Фу Би-чен молча показал в дальний угол. На полу
лежала мертвая женщина в растерзанной одежде.
Японец опустился на колени возле женщины. Через минуту он показал на
два входных отверстия пуль.
Чэн вышел из фанзы. Следом за ним Фу Би-чен с ребенком на руках.
- А мельник? - спросил он.
- Я видел его тело под холмом, - ответил Джойс.
- Вероятно, первая же японская очередь... - объяснил Стил.
Фу Би-чен взял на руки девочку.
- Нежный цветок его души...
- Я думал, что знаю нашего китайского крестьянина, - задумчиво
проговорил летчик Чэн. - Но если бы кто-нибудь рассказал мне случай с
мельником... - Не договорив, он отвернулся.
- Двенадцать лет назад, когда я только вернулся на родину, - сказал Фу
Би-чен, - председатель Мао Цзе-дун объяснил мне: "Вам необходимо постичь
душу китайского крестьянина, - сказал он. - Поднимутся миллионы и
миллионы..." - Фу Би-чен поднял ребенка. - Миллионы нежнейших цветов взойдут
над землею Китая... Пусть японский врач осмотрит тело мельника, - быть
может, он еще не умер... Мне очень хотелось видеть счастье в его глазах.

8

Через два дня после разгрома группы генерала Накамуры, отряд вышел на
соединение с главными силами Чжу Дэ. А еще через день к месту встречи прибыл
главком. Солдаты Фу Би-чена выстроились в две длинные шеренги. На них были
покрытые заплатами, но чисто выстиранные курточки и кепи, настолько
выгоревшие под палящими лучами солнца и так омытые дождями, что от их
первоначальной окраски не осталось и следа. Впервые после двух лет разлуки
люди Фу Би-чена увидели Чжу Дэ. Генерал неторопливо приближался к строю. Он
был одет в такую же выгоревшую одежду, как солдаты, такой же загорелый, как
они, с таким же простым и суровым лицом крестьянина, какие были у
большинства солдат.
Приняв рапорт Фу Би-чена, Чжу Дэ снял кепи и поздоровался с отрядом. Он
поздравил солдат с победой и сказал короткую речь о значении боев этого
трудного, но чрезвычайно важного этапа освободительной войны; сказал о том,
как высоко 8-я армия несет знамя борьбы и как ее ценит народ, плотью от
плоти которого она является.
- Вот почему, - сказал Чжу Дэ, - народ любит вас. Смеясь, народ
говорит: "Восьмая армия - совсем не то, что грабители гоминдановцы. В
обычные дни мы ее и не видим. А вот стоит прийти противнику - Восьмая армия
тут как тут. Она появляется как из-под земли". Некоторые части противника,
которые уже давно воюют с вами, бойцами Восьмой армии, приходя на новое
место, прежде всего осведомляются у населения: есть ли тут "восьмерка". Если
люди говорят им "да", лица врагов темнеют. Если враг терпит поражение и от
других частей китайской армии, он все равно уверяет, что был разбит Восьмой
армией. Такова ваша слава! - Чжу Дэ оглядел ряды бойцов. - Поддерживайте
вашу славу, храните ее, как святыню, и донесите до дня окончательной победы
над врагом; помните слова нашей песни: "Только вперед, никогда назад, мы на
грани жизни и смерти". Я знаю, вы хорошо помните наше правило: "Ты
наступаешь - я отступаю; ты отступаешь - я преследую; ты останавливаешься -
я тревожу; ты устал - я бью". Враг устает все больше и больше, в то время
как мы набираемся сил. Придет время, когда он устанет настолько, что мы
добьем его... Если наша армия может тесно сотрудничать с народом, то враг
будет разбит и уничтожен до последнего солдата. В это я верю, глядя на
вас...
На дальнем левом фланге строя Чжу Дэ увидел трех отдельно стоящих
людей. Один из них был китаец, второй - белый и третий - негр.
- Кто такие? - спросил Чжу Дэ у Фу Би-чена.
- Авиаторы.
- О, у вас есть даже своя авиация?
- Был один трофейный самолет, но сгорел... Эти люди не мои люди, они
пробирались к вам.
Чжу Дэ попрощался с солдатами и двинулся к левому флангу. Солдаты
запели:

Слава армии восьмой -
Тверже стой,
народный строй!
Слава смелому Чжу Дэ,
Путь к победе
с ним везде...

Чжу Дэ остановился, с улыбкой слушая песню. Когда солдаты кончили петь,
он поклонился им и надел кепи.
Чэн перевел главкому рассказ Стила и Джойса об их путешествии в Китай.
Генерал дружески пожал руки механиков и Чэна и, грустно покачав головой,
сказал:
- Беда в одном - у нас почти нет боевой авиации, нехватает самолетов.
Заметив разочарование на лице Стила, тут же весело заявил:
- Это не должно вас огорчать: у нас нет самолетов, но они у нас,
несомненно, будут. Может быть, еще не так скоро, но, конечно, в достаточном
количестве. Мы в этом уверены.
- Вы сделали заказ за границей? - спросил Джойс.
- На заказы за рубежом у нас нет золота. Мы получим свои самолеты тут,
в нашей собственной стране.
- Ваша промышленность...
Но генерал не дал ему договорить:
- К сожалению, у нас нет и авиационной промышленности. Но у нас есть
враг, которого мы будем бить тем сильнее, чем дальше пойдет дело. Мы будем
получать нашу технику из его рук. Если мы будем бить японцев, у нас будут
японские самолеты.
Конец разговора произошел уже в землянке Фу Би-чена, где Чжу Дэ пил чай
с командирами.
- Когда вы попадете в наш тыл, то увидите, что мы с большим усердием
готовим кадры, в том числе летчиков. На инструкторско-преподавательскую
работу мы бросили самых лучших, самых опытных командиров. Школам мы отдаем
самые лучшие самолеты из тех, что попадают нам в руки. Вы, может быть,
скажете: "А не лучше ли использовать эти самолеты, этих опытных летчиков на
войне, чтобы драться с вражеской авиацией?" Разумеется, это было бы
прекрасно. Это очень помогло бы нам сегодня. Но мы должны думать не только о
"сегодня", а и о "завтра". Завтра авиация будет нам еще нужнее, чем сегодня.
И так как именно завтра мы рассчитываем иметь много самолетов, то и готовим
для них летчиков сегодня... Поэтому, мистер Стил и мистер Джойс, если вы
ничего не имеете против, мы используем ваши знания сначала в школе
командиров. А потом, когда у нас сформируется боевая авиация, вы сможете
поработать и в ней. Мы с радостью примем вашу братскую помощь. - Пожав обоим
механикам руки, генерал сказал Чэну: - А вам приказываю немедленно
отправиться в школу в качестве инструктора воздушного боя, поскольку вы
истребитель. Вы, говорят, учились летать у американцев? Тем легче будет вам
обучать наших людей летать и на американских самолетах, если они попадут нам
в руки.
Чэн так поспешно вытянулся, чтобы отдать честь, что причинил боль своей
раненой руке. Пробежавшая по лицу летчика судорога боли выдала его генералу.
Когда Чжу Дэ узнал, что летчик ранен, он приказал немедленно отправить его в
лазарет.
- Пользуйтесь случаем, товарищ Чэн, - добродушно сказал он, - хорошие
госпитали - не такие частые гости в Восьмой армии. А тут к нам, по
счастливой случайности, приблудился иностранный санитарный отряд.
Сомневаюсь, чтобы католические организации Америки, отправлявшие врачей в
Китай, предназначали их таким безбожникам, как коммунисты, но раз уж врачи
попали к нам - пользуйтесь. Уверен, что не сегодня-завтра, как только
католики в Соединенных Штатах узнают, что американские врачи лечат раненых
бойцов Восьмой армии, госпиталь тотчас отзовут или прикажут ему перекочевать
к гоминдановским генералам, которые за любую подачку готовы признать не
только бога, а и самого дьявола. - Тут Чжу Дэ обернулся к Стилу: - Кстати
говоря, о католиках: когда вы вернетесь в Соединенные Штаты...
- Боюсь, что это случится не очень скоро.
- А я надеюсь, что это может произойти скорее, чем вы думаете. Так я
говорю: когда вы туда вернетесь, спросите у американских католиков: почему
они так много говорят о дьяволе, сеющем зло во всем мире, и о том, что все
люди должны с этим дьяволом бороться, а сами ничего не делают для этой
борьбы? Почему они предоставляют бороться с этим всемирным дьяволом там,
безбожникам Китая, Испании и других стран, где происходит борьба со всеми
видами фашизма? Ведь имя дьявола - фашизм! Почему американские католики, так
же как и все другие американцы, ничего не сделали, чтобы предотвратить
победу фашизма в Испании? Почему они позволили немецкому фашизму захватить
Чехословакию? Почему американцы, называющие себя демократами, решительно
ничего не сделали для действительной помощи нам, китайским демократам, в
борьбе с японской разновидностью фашизма? Ведь мы вели с ним борьбу не на
жизнь, а на смерть, и тогда, когда была полная возможность спасения
Испанской республики. Ведь мы знаем, что во всей Америке и в Европе
нарастало народное движение против политики умиротворения, которую проводили
не только Чемберлен и Даладье, а и правители Америки. Мы же знаем, что в то
время, как простой народ в Англии и в Соединенных Штатах бойкотировал
японские товары, чтобы показать свою солидарность с нами, чтобы не давать ни
одного цента японским милитаристам, правительство этих стран посылало в
Японию металл для пушек и снарядов. Тут, на далеком востоке материка,
происходило совершенно то же, что и на его крайнем западе. Эта политика
официального невмешательства и неофициальной помощи империалистам дорого
обошлась миру. Она была причиной не только того, что Китай потерял часть
своей территории, но и причиной разрушения единства нашего народа. Пусть
правители Америки сопоставят даты некоторых событий на западе и на востоке
материка. Японцы захватили последний большой порт Китая Кантон сразу после
Мюнхена потому, что поняли: британский империализм не окажет японскому
никакого сопротивления, как он не оказал его империализму германскому. Да
что там Кантон! Японцы не постеснялись нарушить границы даже такой
"жемчужины британской короны", как Гонконг! Американцы называют себя
поборниками прогресса и демократии. Так пусть они придут в Китай и
посмотрят, как бюро гоминдановских чиновников, генералов и купцов кишат
нацистскими и фашистскими дипломатами и корреспондентами. Эти люди шепчут на
ухо китайцам: "За Испанией и Чехословакией наступит очередь Франции и
Англии. Германский вермахт покончит и с ними. Тогда никто и ничто не
помешает ему в движении на восток: СССР будет уничтожен, Япония будет
поставлена на колени. Только не идите ни на какие уступки китайскому народу.
Душите в нем все прогрессивное. Убивайте демократов, уничтожайте
коммунистов". И тут же за спиною дураков и преступников шептуны суют нож в
руки Японии. Они хотят, чтобы японцы перерезали горло Китаю... Почему
американцы не видят всего этого? Почему они не хотят этого видеть?..
Стил и Джойс поняли, что согласие Чжу Дэ принять их на службу - акт
большой дружбы. В их помощи китайская авиация, конечно, не нуждается. Если
народ Китая одержит победу над отечественной и иноземной реакцией, то не с
помощью иностранцев...


Вернувшись из полевого госпиталя, Чэн хотел сказать механикам, как
искусна милая китайская фельдшерица по имени Мэй и как мила ее родинка над
переносицей, но его перебили, не дали ему говорить, а через день Чэн забыл
имя Мэй. Когда, шагая по пыльной дороге в школу, чтобы скоротать время, он
стал все-таки рассказывать своим друзьям о приеме в госпитале, то просто
назвал ее милой китаянкой:
- Если бы вы видели, ребята, какая она красивая и какая у нее родинка
на лбу!
Перед Джойсом тотчас возник образ покинутой в Штатах Мэй, с которой он
не успел проститься перед отъездом и которая теперь, наверно, его забыла.
Джойс хотел расспросить Чэна о китайской фельдшерице с родинкой, но тут в
разговор вмешался Стил:
- А вы знаете, ребята, - вдруг вспомнил он, - мне сказали, что наш
бывший командир Фу Би-чен - летчик.
- Нет, - резко запротестовал Чэн, - на мой взгляд, не летчик тот, кто
столько лет не держался за штурвал. Он погиб для авиации.
Стил пристально посмотрел в глаза китайцу.
- В Испании я знавал художников, становившихся слесарями, и слесарей,
рисовавших плакаты. Я видел летчиков в пехоте и артиллеристов в коннице.
Партия знает, что нужно делать человеку.
- И все-таки... - упрямо начал было Чэн, но Джойс перебил:
- Перестаньте спорить, лучше передайте мне с повозки мое банджо.
Через минуту послышался его бас:

Битвы, которые нас не сгибали!
Битвы, длившиеся годами!
Битвы, в которых мы были сильнее стали,
Потому что вы стояли за нами,
Наш дорогой, наш самый дорогой товарищ -
Сталин!..

Арбы попутного обоза громыхали по каменистой шансийской дороге рядом с
пешеходами. Сквозь стук колес не до всех сразу ясно донеслась песня негра.
Но, по мере того как напев доходил, все новые и новые голоса присоединялись
к певцу.
К звездам, глядевшим с черного неба на беспредельные просторы китайской
земли, взлетала песня, сопровождаемая непривычным аккомпанементом банджо,
английские слова мешались с китайскими, но мотив был один:

Сталин,
Мы вас никогда не видали,
Но вы нам роднее любого на свете.
Пусть нас разделяют безбрежные дала,
Мы самые близкие ваши соседи...

9

В последнее время в отношениях лорда и леди Крейфильд установилось
странное противоречие: она протестовала против всего, что предлагал Бен, он
отвергал все планы Маргрет. В их совместной жизни никогда еще не было дней,
до такой степени переполненных тревожными мыслями и проектами, имевшими
целью спасти трещавшее здание безмятежной уверенности в незыблемости их
благополучия. Со времени последней большой забастовки горняков все пошло как
под гору. Бен, увлеченный своими свиньями, запустил дела. Времени,
свободного от занятия фермой, едва хватало на то, чтобы кое-как стравляться
с несложными обязанностями в кабинете министров. Маргрет потерпела большие
убытки в биржевой игре. Монти окончательно отошел в сторону и вел свои дела
независимо от брата и его жены.
Маргрет искала помощи у дяди Джона. Ванденгейм прислал ей в качестве
советника своего лондонского поверенного. Через него Маргрет, спекулируя на
тревоге, нависшей над Восточной Европой, приобрела контрольный пакет акций
нефтяного синдиката "Карпаты".