Шпанов Николай. Заговорщики. Преступление

правоту, а вовсе не в том, чтобы искать объективную истину и доктринерски
излагать ее. Не правда ли, мой фюрер?
Гитлер. Гуманизм, культура, международное право - все пустые слова.
Геббельс. Прекрасно, мой фюрер! Исторические слова!
Розенберг. Человек был внутренне искалечен, потому что в минуту
слабости, в трудные минуты его судьбы, ему в соблазнительном виде
представляли чуждый ему сам по себе мотив: гуманность, общечеловеческая
культура...
Гиммлер. Человечество может управляться лишь путем применения страха".
Ванденгейм щелкнул ногтем по листу:
- В этом есть уже смысл, хотя это и не имеет отношения к делу...
Впрочем, посмотрим, что они лопочут дальше.
"Фрик. Если мой фюрер позволит?..
Гитлер. Говорите.
Фрик. Современная гуманность и попечительство о больном, слабом и
неполноценном индивидууме отражаются на народе, как величайшее бедствие.
Помощь слабому - жестокость. Она ведет его к гибели. А мы не можем толкать к
гибели наш собственный народ. В свете грядущих испытаний мы должны
пересмотреть всю систему воспитания, социального обеспечения и
здравоохранения. Нужно сделать жизнь германца суровой.
Гиммлер. Доктору Фрику, повидимому, еще не ясно: у нас нет времени на
то, чтобы что-то пересматривать и перестраивать. Мы должны попросту
перестать сентиментальничать. Массам нужен кнут, а не социальное
обеспечение.
Геринг. Мне нужны люди с крепкими кулаками, которых не останавливают ни
слабые нервы, ни принципы, когда нужно укокошить того, кого я им укажу.
Гиммлер. Совершенно с тобой согласен.
Гитлер. Что скажет наш дорогой Розенберг?
Гесс. Розенберг должен иметь в виду, что внедрение национальной идеи в
широкие слои нашего населения возможно лишь в том случае, если рядом с
положительной борьбой за душу народа мы проведем полное искоренение
интернациональных отравителей его.
Дарре. Господин формирует не только животное, но и подвластного ему
человека не каким-то там образованием и тому подобным, а дрессировкой.
Гитлер. Мне кажется, я предоставил слово нашему Розенбергу.
Розенберг. Уничтожение польского государства является целью Германии.
Германии так же незачем церемониться с поляками, как она не церемонится с
чехами. Пространство - это борьба насмерть со славянством".
- Боже правый! - удивленно воскликнул Ванденгейм. - Решительно никакой
логики. Но, кажется, этот малый подошел к цели.
После некоторого колебания Джон вызвал Долласа и по мере того, как сам
прочитывал листки, передавал их адвокату.
Оба американца с удивлением увидели, что содержание второй части
стенограммы резко противоположно тому, что говорилось в начале совещания.
Камертоном к неожиданному повороту в речах гитлеровцев послужило столь же
краткое, сколь неожиданное заявление Геринга:
"Геринг. Теперь мы начинаем свою историю Европы. Она не будет написана
чернилами. Наши чернила - кровь.
Геббельс. Ты прав, Герман: война самая простая форма уничтожения жизни.
Борман. И единственно верная.
Розенберг. Естественный закон предписывает борьбу за существование. Для
Германии смысл этого закона в немедленной войне за пространство. Германская
нация не может отказаться от национального империализма. Он является ее
жизненным законом. А национальный империализм - это кровь. Геббельс должен
втолковать немцам, что ошибочно рассматривать войну, как уничтожение. Война
способствует расцвету всех материальных и интеллектуальных сил германской
эпохи. Война - явление созидательное. Разрушая, она создает. Война - вечный
омолаживатель. Германский народ не должен видеть ее разрушительной стороны.
Сталь и кровь - это баня, очищающая народ для новых идеалов. Каждый немец
должен знать - война не является чем-то преступным, она вовсе не является
грехом против человечества и гуманности. Когда начнут грохотать гранаты,
сердце немца должно лопаться от восторга. Немцы должны знать, что значит
маршировать, когда их ведет Гитлер.
Геббельс. Когда головы поляков, русских, французов и англичан будут
покрывать землю, как снег зимой, немец будет молиться, чтобы погода подольше
оставалась такой.
Гитлер. И тем не менее французы должны верить, что мы пришли к ним как
борцы за справедливый мир, за общественный порядок и за вечный мир. Все
поняли меня?
Геббельс. Да, мой фюрер.
Гитлер. Мы должны неустанно пропагандировать мысль, что вина лежит
всецело и исключительно на противниках. Делайте это, даже если вам самому
будет казаться, что дело обстоит наоборот. Народ вовсе не состоит из людей,
всегда способных рассуждать здраво. Чем меньше так называемого научного
балласта в нашей пропаганде, чем больше она обращается к элементарным, пусть
даже низким чувствам толпы, тем больше будет успех нашего слова и нашего
дела. Лучше германская ложь, чем так называемая общечеловеческая правда.
Нужно монтировать факты, приспособляя их к нашим надобностям. Путем
неустанной пропаганды можно заставить народ верить во что угодно. Посмотрите
на попов - они делают это достаточно ловко. И их мы тоже должны поставить
себе на службу. Это относится к доктору Геббельсу.
Геббельс. Да, мой фюрер.
Гитлер. Я благодарю судьбу за то, что она лишила меня научного
образования. Я свободен от многочисленных предрассудков. Я сужу обо всем
бесстрастно и холодно. Мы живем в конце эпохи разума. Суверенитет разума
является патологической деградацией нормальной жизни. Сознание - это
еврейское изобретение. Ни в области морали, ни в области науки никакой
правды не существует. Только в экзальтации чувств и в действии можно
приблизиться к тайне мира. Нет правды, все позволено. Каждое дело имеет свой
смысл, даже преступление. Мы должны быть жестоки со спокойной совестью:
время прекрасных чувств прошло. Я провожу политику силы, не беспокоясь о
мнимом кодексе чести и мешающем мне милосердии. Кто нас не любит, тот должен
нас, по крайней мере, бояться, чтобы не поднять на нас руку. Это относится к
вам, доктор Гиммлер!
Гиммлер. Да, мой фюрер.
Гитлер. Есть еще время, чтобы устроить германскому народу подлинную
кровавую баню. Небольшую - на несколько недель. Для этого годится Польша. И
своих людей полезно пугать время от времени. Повернемся же лицом к
Польше..."
Дойдя до этого места, Ванденгейм беспокойно заерзал в кресле и потер
ладонью вспотевшую лысину: разбойники приближаются к сути дела!.. Ну, Джон,
старина, шайка, кажется, совсем не так плоха, как ты подумал, а?.. Этот
ублюдок Гитлер хитрее, чем кажется.
"Гитлер. Масса подобна животному, которое следует своим инстинктам. Она
не хочет ни логики, ни рассудка. Восприимчивость масс к внешним явлениям
очень упрощена. Их возмущает только то, чего они не могут понять, - так
сделайте же войну понятной им, понятной и желанной, как хороший обед. Я не
ради того довел немцев до фанатизма, чтобы они лезли под перины; я
экзальтировал немецкий народ для того, чтобы сделать его орудием своей
политики. Дело Геббельса - раздуть в нем этот огонь. Дело Гиммлера - держать
его в руках. Дело Розенберга - вдохнуть в него тысячелетний дух германца.
Дело моих генералов - использовать солдата так, как того требуют интересы
нашей Германии. Я поворачиваю генералов лицом к Польше. Довольно разговоров
с поляками - я назначаю срок их уничтожения... Впрочем, об этом отдельно.
Всем вам незачем его знать... Если французы на свое горе вмешаются в наш
спор с Польшей - им конец!
Мы уничтожим Францию, так же как уничтожим Польшу... Смотрите на карту!
Я хочу показать всем, как это будет, в конечном счете, выглядеть: нужно
создать блок государств, ради формирования которого Германия начала войну
1914 года. В центре арийского гнезда - большое германское государство.
Чехия, Моравия, Австрия - нераздельная часть империи. Вокруг - система
мелких государств. Такова будущая основа Велико-Германии. Польша
превращается в чисто географическое понятие и отделяется от моря. Выходы к
морю - прерогатива германцев. Венгрия, Сербия, Кроация, уменьшенная Румыния,
отделенная от России Украина, целый ряд раздробленных южнорусских областей и
государств - таково лицо нашей будущей империи.
Несколько слов о России. Это важно. Предел нашего движения - линия А-А.
Я имею в виду Архангельск и Астрахань. Гадельн, проведите здесь линию.
Жирнее, чтобы все видели! Эту карту сохраните, как реликвию для германского
народа. Итак: небольшое Московское государство, отрезанное от моря на севере
и юге. Волга - его восточная граница. Вокруг него несколько
генерал-губернаторств. Между Волгой и Уралом? Розенберг, что там?
Розенберг. Приуральские степи, мой фюрер.
Гитлер. Ах, я не о том... Урал - наша восточная кузница. Дальше -
Сибирское царство под совместным протекторатом Германии и Японии. Из этих
подвластных ей областей Великая Германия будет черпать питание и соки для
своего могущества. С северо-востока ее прикроет щит Финляндии, на
юго-востоке бастион Кавказских гор защитит нашу нефть и минералы. Все это
будет сцементировано германской армией, германской экономикой, германской
денежной системой и нашей, германской внешней политикой. Таково начало.
Потом мне придется дать германскому народу попробовать кнута, чтобы поднять
его для нового похода и сделать способным раздавить Францию. Мы охотно
пойдем на любые жертвы, если они помогут нам уничтожить французскую
гегемонию в Европе. Сегодня все страны, которые не примирились с французским
господством на любом из континентов - в Европе, в Африке, в Азии, - наши
естественные союзники. Мы сумеем найти общий язык с любой из этих стран.
Временно мы пойдем на любые уступки, чтобы добиться конечного разгрома по
очереди всех наших врагов. Только тогда, когда это будет отчетливо понято
каждым немцем, - так, чтобы импульсы народа не вырождались в пассивное
сопротивление, а толкали к окончательному и решительному разгрому Франции, -
только тогда мы успокоимся. Голландия и Бельгия - составные части той же
задачи. За ними следуют Скандинавские страны. Все они будут включены в
состав империи. Мы первым долгом осуществим вторжение в Швецию. Мы не можем
оставить ее ни под русским, ни под английским влиянием. К тому же нам очень
нужна шведская руда. Мы ее никому не отдадим, даже самим шведам. И, наконец,
захват Америки и остальных континентов.
(Общие крики: "Хайль Гитлер!")
Гитлер. Я гарантирую вам, господа, что в желаемый момент я по-своему
переделаю всю Америку..."
Ванденгейм сдернул с носа очки и крикнул Долласу:
- Эй, Фосс! Сейчас вы получите от меня нечто, что заставит вас
подпрыгнуть на стуле. Нет, нет, погодите, я сам еще не дочитал:
"Гитлер. Америка уже сейчас является нашей лучшей поддержкой, несмотря
на то, что ее руководители отлично понимают, что собственными руками создают
наше могущество. Они помогают нам создать Германию как первую европейскую
державу и как конкурента Америки на тот день, когда мы дадим англичанам под
зад во всей их империи, загоним их на острова и заставим там защищаться от
эскадр Геринга.
Гесс. Браво, Герман!..
Гитлер. Америка будет нашей лучшей поддержкой в тот день, когда мы
сделаем прыжок из Европы к заморским пространствам. У нас в руках все
средства разбудить американский народ, как только это нам понадобится. Я
должен вам сказать, господа, что было бы недостойной нас ошибкой в этой
огромной борьбе цепляться за обветшалые фетиши национальных атрибутов. Мне
совершенно безразлично, как будет для начала называться та коалиция, которая
поведет наш дух к господству над миром: немецкой или готтентотской. Пусть
она даже называется американской. Мне все равно. Для конечного результата,
для истории это не имеет значения. Дух коалиции будет нашим, германским
духом, национал-социалистским. Мне важно, что США как система, где еще
гнездятся какие-то отвратительные остатки демократического разложения, будут
принуждены капитулировать. Полно и окончательно. В Америке уже есть люди,
способные помочь нам в этом - чистокровные янки национал-социалистской
формации. Это будет капитуляция духа Линкольна и Рузвельта перед духом
национал-социализма. Мы деморализуем американцев так же, как деморализовали
французов и англичан. Мы сделаем их неспособными сопротивляться нашему
духовному вторжению. А за вторжением нашего духа туда придут и наши
парашютисты. Мексика? Это страна, которая нуждается в том, чтобы ею
руководили компетентные люди, страна, которая лопнет при теперешних
хозяевах. Германия станет великой и могущественной, когда окончательно
овладеет мексиканскими шахтами и нефтью. Меня не удовлетворяет то, что
происходит сейчас: мы держим куски мексиканской земли, мы выкачиваем из ее
недр немного нефти с позволения американцев. Я хочу, чтобы американцы
спрашивали у меня разрешения на каждый баррель мексиканской нефти!.. Если
есть еще континент, где демократия является заразой и средством
самоубийства, - это Южная Америка. Ну, если будет нужно, мы подождем еще
несколько лет, а потом поможем им освободиться от этой заразы. Наша молодежь
должна изучить методы колонизации. Это дело не делается корректными
чиновниками и педантичными губернаторами. Нам нужны для этого бесстрашные
молодые люди. Слышите, Бальдур?
Бальдур фон Ширах. Хайль Гитлер!
Гитлер. В Бразилии мы будем иметь новую Германию. В конце концов мы
имеем право на этот континент, где Фуггеры, Вельсеры и другие немецкие
колонисты...
Геббельс. Мой фюрер, Фуггеры были евреи.
Гитлер. Молчите, Юпп! Если я говорю, что Фуггеры были немцами, значит
они были арийцами! Наш долг - не отдать никому то, что принадлежит нам по
праву на всем земном шаре. (Продолжительное молчание.) Вы сбили меня,
Геббельс. Вы бессовестный демагог! Вы всегда мешаете мне... Прошу всех
гражданских господ удалиться. Остаются только военные и Геббельс... И вы,
Риббентроп.
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Я готов подписать все, что предложат западные державы. Я сделаю
любые уступки на бумаге, чтобы иметь свободные руки для продолжения моей
политики. Я гарантирую все границы Европы. Я заключу пакты о ненападении со
всеми странами мира. Было бы с моей стороны ребячеством не пользоваться
этими средствами на том основании, что я должен буду нарушить свои
обязательства. Нет такого самого торжественного пакта, который рано или
поздно не был бы растоптан или не превратился бы в пустышку. Щепетильный
человек, который считает себя обязанным консультироваться с совестью, прежде
чем поставить свою подпись, просто дурак. Ему не следует заниматься
политикой. Почему и противнику не предоставить возможность подписывать
бумажки и обеспечивать себе воображаемую выгоду этих соглашений, если
противник заявляет, что он удовлетворен, и воображает, что эти соглашения
помогут ему прожить хоть один лишний час по сравнению с тем, что мы ему
определили... Безусловно, я подпишу любую бумажку. Это не помешает мне в
любой момент действовать так, как я буду считать нужным. Кровь сильнее
бумажек. Геринг прав: что написано чернилами, может быть зачеркнуто кровью.
Воображают, что я буду надевать перчатки, чтобы рассчитаться с моими
врагами? Нет, мы не имеем возможности быть гуманными! В этой борьбе
покатится много голов. Так постараемся, чтобы это не были наши головы!
Риббентроп. Мой фюрер, пришло время: я должен дать ответ президенту
Рузвельту на его послания.
Гитлер. Ваш ответ нужен ему, как... как...
Риббентроп. Я вполне понял вас, мой фюрер, но...
Гитлер. Что еще?
Риббентроп. Проблема очень усложнится, если мы будем раздражать
Америку. Это произведет дурное впечатление не только в Соединенных Штатах,
но и во всем мире.
Гитлер. Что вы понимаете во мнении мира?
Геббельс. Мой фюрер, не считаете ли вы полезным, чтобы Риббентроп
пояснил присутствующим всю ситуацию? О каких посланиях Рузвельта идет речь?
Гитлер. Риббентроп, объясните господам.
Риббентроп. Несколько дней тому назад...
Гитлер. Даты!
Риббентроп. 24 августа президент Рузвельт обратился к фюреру и
одновременно к президенту Польской республики.
Гитлер. Какой президент, какая республика?
Риббентроп. Я поясню, мой фюрер: Польская рес...
Гитлер. Фикция!
Риббентроп. Я понял вас, мой фюрер... Повторяю. 24 августа господин
Рузвельт писал фюреру: "В своем письме от 24 апреля я утверждал, что во
власти руководителей великих народов освободить свои народы от несчастий. Но
если немедленно не будут предприняты меры и усилия с полным чувством доброй
воли со всех сторон, для того чтобы найти мирное и удачное решение
существующих противоречий, кризис, который стоял перед миром, должен был бы
иначе окончиться катастрофой. Сегодня эта катастрофа кажется очень
близкой..."
Гитлер. Вы намерены прочесть нам полное собрание болтовни паралитика?
Риббентроп. Прошу прощения, мой фюрер.
Гитлер. Дайте краткое объяснение.
Риббентроп. Понимаю, мой фюрер... Господин Рузвельт пишет, что война,
нависшая над миром, сулит якобы неисчислимые страдания народам. Он призывает
фюрера и Польшу... Извините, он просит фюрера по-добрососедски разрешить с
Польшей разногласия, возникшие из-за Данцига и по другим причинам. Не
получив от нас ответа на это послание, Рузвельт 25 августа пишет снова:
поляки будто бы желают урегулировать все вопросы на основах, предложенных
президентом Соединенных Штатов. Он просит фюрера: "Мы надеемся, что нации
даже и теперь могут создать основы для мирных и счастливых взаимоотношений,
если вы и германское правительство согласитесь на мирные методы разрешения
вопросов, принятых польским правительством".
Гитлер. Не слышу вашей точки зрения.
Риббентроп. Мой фюрер, у меня...
Геббельс. У него нет точки зрения!
(Смех присутствующих.)
Гитлер. Доктор Геббельс!
Геббельс. Прошу прощения, мой фюрер.
Гитлер. Я сам поясню... 24 августа я дал армии приказ вступить в
Польшу, но тут пришло известие: англичане заключили с Польшей соглашение о
взаимной помощи. 26 августа они опубликовали объединенное англо-польское
коммюнике о том, что будут помогать друг другу, если одна из стран
подвергнется нападению. В таких условиях я счел нужным задержать исполнение
приказа, данного армии. Мы должны были предпринять меры для того, чтобы
удержать Англию и Францию от формального объявления войны. 28 августа
Гендерсон сообщил нам, что наши разногласия с Польшей должны быть
урегулированы мирным путем. Уже на следующий день я ответил британскому
послу, что мы готовы на переговоры с Польшей. Условием я поставил:
возвращение нам Данцига и Польского коридора.
Геринг. Это минимум!
Гитлер. Заключение договора между Англией и Польшей позволило нам
утверждать, что поляки нарушили договор с нами, заключенный в 1934 году. Мы
уже имели возможность убедить общественное мнение, что против нас заключен
заговор, что мы вынуждены защищаться. Если вы примете во внимание, что, не
полагаясь на дипломатические каналы, я непрерывно поддерживал неофициальный
контакт с Галифаксом, то увидите, что я действовал с открытыми глазами:
английское правительство не хотело воевать с нами. Если бы оно имело шансы
удержаться у власти, мы были бы в полной безопасности. Даже если
разнузданная английская демократия могла оказать давление на правительство в
смысле принуждения его к войне, мы тоже рисковали лишь формальным актом о
состоянии войны, без каких-либо реальных военных последствий в виде
наступления, блокады и тому подобного. Что касается Франции, то тут у меня
есть особые соображения. О них я пока не хочу говорить... Это позже... У
кого-нибудь есть вопросы?
Риббентроп. Поляки предпринимают один демарш за другим, в Лондоне и
Париже. Это вынуждает Понсэ и Гендерсона тревожить нас запросами.
Гитлер. Скажите им, что в стремлении к мирному урегулированию я даю
полякам еще двадцать четыре часа на размышление. Если в течение этого срока
они не пришлют в Берлин своих представителей для переговоров, я применю
силу... Слышите: я выступлю! Мое терпение лопается, я не могу больше
ждать!.. Двадцать четыре часа!
Риббентроп. Я слышу, мой фюрер.
Гитлер. Но не натворите глупостей. Не вздумайте послать им это
приглашение сейчас же. Повремените.
Риббентроп. Быть может, разрешите сообщить о нашем предложении
Гендерсону?.. Он вполне благожелательный человек.
Гитлер. Но только устно. Никаких документов.
Риббентроп. Разумеется, мой фюрер.
Геринг. Прочтите Гендерсону свое предложение по-немецки. Половины он не
поймет.
Гитлер. Никаких документов! Поляки не должны иметь официального
предложения по крайней мере в течение двадцати трех часов из названного мною
срока.
Геринг. Да, мы не знаем, как далеко может зайти трусость Бека. Они
могут проделать то же самое, что Чемберлен и Гаха. Тогда - прощай всякий
предлог для нападения.
Геббельс. Ну, если с теми же результатами - еще не такая большая беда.
Геринг. Ты ничего не понимаешь, Юпп! Ничего!.. Нам нужно вторжение и
ничего другого. Никаких зон! Никаких ограничений!
Гитлер. И никаких отсрочек! Я не могу больше ждать. Я уже сказал...
Двадцать четыре часа... Через двадцать три часа вы сделаете Варшаве свое
предложение. Все. Если они не пришлют своих представителей для
переговоров...
Риббентроп. В течение оставшегося им часа они могут по телеграфу
уполномочить Липского.
Гитлер. Никаких телеграфов, никаких Липских! Мы должны видеть у себя в
Берлине польских уполномоченных. Мы должны видеть подписи на их полномочиях.
Ничего другого! Если этого не будет, мы объявим всему миру, что поляки не
идут на переговоры, что они срывают наши мирные усилия. Вы все усвоили?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Можете итти. Остаются господа генералы и вы, Гиммлер.
Стенографов убрать! Видеман, вы ведете запись. Один экземпляр, только для
меня".
Ванденгейм повертел в руках последний листок стенограммы. Было досадно,
что конец совещания остался от него скрытым, хотя вторая половина
стенограммы и заставила его успокоиться.
- Что скажете, Фосс?
- Геринг не даром ест американский хлеб.
- Он набивает себе брюхо не хлебом, а долларами.
- Китайские мандарины умирали от одного золотого шарика, а этого не
берут тонны золота.
- Не каркайте, Фосс. Дай бог здоровья этому борову. С такой командой
можно делать дело.
- Если судить по этим листкам...
Джон перебил:
- Листки нужно сжечь.
- Жалко: отличный материал.
- Для тех, кто захочет повесить наших информаторов.
- Вы не разрешили бы мне скопировать все это?
- За каким чортом?
- Тут есть много такого на чем нашим людям нужно учиться. Гитлер
довольно верно сказал: ему нет никакого дела до того, как будут себя
называть будущие властители вселенной - немцами или американцами: важно, что
они будут национал-социалистами.
- Вы бредите, Фосс!.. Честное слово!.. Я старый республиканец.
- Надеюсь, Джон.
- Так какого же дьявола?..
- Но на вас нужно будет кому-то работать. Для этого тезисы фюрера и
кое-кого из его команды могут пригодиться.
- Копируйте. Но запомните: ни один листок, ни одна буква...
- Вы меня учите, Джон?
- Давайте выпьем, Фосс, а?
- Вам вредно, Джон. Лучше сходите в церковь и помолитесь за то, чтобы
господь-бог сохранил здоровье и жизнь фюреру.
- Вы в ладу с богом - вы и молитесь. А мне кажется как только Гитлер
сделает все, что следует, в Европе, его нужно будет посадить в клетку. Эта
собака хочет работать не только на охотника, а и на себя.
- Хуже! Она из тех, что может впиться в глотку хозяину.
- Вы повторяетесь, Фосс. Я уже слышал это от вас когда-то.


Встреча Ванденгейма с Герингом состоялась в ту же ночь. Осторожность
Геринга лишила историю возможности знать, что говорилось на этом свидании.
Самое тщательное исследование личного архива "наци Э 2" не обнаружило ни
стенограммы, ни адъютантской записи, ни каких-либо пометок в дневнике
рейхсмаршала. Даже нередко выручавшие историка записи Гиммлера, сделанные по
агентурным данным или по пленкам звукозаписывающих аппаратов, не могли тут
прийти на помощь: Геринг предусмотрел все. Повидимому, он и его американский
партнер одинаково боялись гласности.
И все же, не зная слов, которыми они обменивались, мы можем догадаться,
о чем шла беседа. Это можно было себе представить по нескольким фразам,
которыми Геринг и Ванденгейм обменялись на прощание в присутствии ожидавшего
в приемной Кроне.
Выходя из кабинета, Джон фамильярно держал фельдмаршала за локоть.
Багровое лицо американца не часто выражало такое удовлетворение, как в тот
момент.
- Бог да поможет вам, мой старый друг, - растроганно произнес он,
обращаясь к Герингу. - Идите без страха. Пусть Польша будет вашим первым
шагом в великом восточном походе для спасения человечества от призрака
большевизма. Жаль, что вы не решаетесь сразу схватить за горло и русских.
Чего вы боитесь?
- Англия, Англия! - проговорил Геринг.
- Об этом позаботимся мы, - с уверенностью ответил Ванденгейм. - Вас не
должно беспокоить, даже если англичане заставят Чемберлена объявить вам
настоящую войну.
Геринг был не в силах скрыть овладевший им ужас:
- Настоящая война?!
- Мы постараемся сделать ее не очень настоящей... Но будем надеяться на
всевышнего, да вразумит он неразумных. Англичанам незачем путаться в это
дело.
- Да, оно им не по силам.