Страница:
Вольтату получить личное подтверждение их от Чемберлена, кабинет которого
находится недалеко от кабинета Вильсона".
Москва. "Известия": "Вчера В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг, которым В.М.Молотов передал
ответ Советского Правительства на последние предложения Англии и Франции".
Берлин. Из запроса германского министра иностранных дел Риббентропа
послу в Лондоне фон Дирксену: "Вольтат по своем возвращении в Берлин доложил
о беседе с сэром Горацием Вильсоном... Эти предложения рассматриваются,
повидимому, английской стороной как официальный зондаж.
Лондон. Ответ германского посла в Лондоне фон Дирксена германскому
министерству иностранных дел, Берлин: "Несмотря на то, что беседа в
политическом отношении не была углублена, мое впечатление таково, что в
форме хозяйственно-политических вопросов нам хотели предложить широкую
конструктивную программу".
Москва. "Известия": "1 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг, которые передали
В.М.Молотову новые англо-французские предложения. Беседа продолжалась
полтора часа".
Лондон. Из записи советника германского посольства в Лондоне г.Кордта
об его беседе с лейбористским политиком Чарльзом Роденом Бакстоном:
"Меня посетил для беседы бывший депутат лейбористской партии г.Чарльз
Роден Бакстон, брат известного пэра-лейбориста Ноэля Бакстона. Г-н Роден
Бакстон имеет особое бюро в палате общин и дает заключения по политическим
вопросам для лейбористской партии. Он заявил, что публичное обсуждение
способов сохранения мира в настоящее время не может привести к цели...
Поэтому необходимо возвратиться к своего рода тайной дипломатии. Руководящие
круги Германии и Великобритании должны попытаться путем переговоров, с
исключением всякого участия общественного мнения, найти путь к выходу...
Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о
разграничении сфер интересов. Под разграничением сфер интересов он понимает,
с одной стороны, невмешательство других держав в эти сферы интересов и, с
другой стороны, признание законного права за благоприятствуемой великой
державой препятствовать государствам, расположенным в сфере ее интересов,
вести враждебную ей политику. Конкретно это означало бы:
1. Германия обещает не вмешиваться в дела Британской империи.
2. Великобритания обещает полностью уважать германские сферы интересов
в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого был бы отказ
Великобритании от гарантий, предоставленных ею некоторым государствам в
германской сфере интересов. Далее Великобритания обещает действовать в том
направлении, чтобы Франция расторгла союз с Советским Союзом и отказалась бы
ото всех своих связей в Юго-Восточной Европе.
3. Великобритания обещает прекратить ведущиеся в настоящее время
переговоры о заключении пакта с Советским Союзом.
...В заключение я спросил г.Родена Бакстона, делился ли он своими
мыслями с членами британского правительства. Г-н Роден Бакстон уклонился от
прямого ответа. Но мне кажется, что из его витиеватых объяснений можно
сделать вывод, что подобные мысли свойственны сэру Горацию Вильсону, а
следовательно, и премьер-министру Чемберлену.
Москва. "Известия": "3 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг. В.М.Молотов передал ответ
Советского Правительства на последние англо-французские предложения. Беседа
продолжалась свыше часа".
Лондон. Из совершенно секретного политического донесения германского
посла в Лондоне фон Дирксена министерству иностранных дел, Берлин:
"...сэр Гораций Вильсон сказал, что англо-германское соглашение,
включающее отказ от нападения на третьи державы, начисто освободило бы
британское правительство от принятых им на себя в настоящее время
гарантийных обязательств в отношении Польши, Турции и т.д...
Соглашение о невмешательстве: с английской стороны готовы будут сделать
заявление о невмешательстве по отношению к Велико-Германии. Оно
распространяется в частности и на данцигский вопрос.
Сэр Гораций Вильсон остановился на том, что вступление в
конфиденциальные переговоры с германским правительством связано для
Чемберлена с большим риском. Если о них что-либо станет известно, то
произойдет грандиозный скандал, и Чемберлен, вероятно, будет вынужден уйти в
отставку... Хотя и возможно прийти к такому соглашению, но для этого
требуется применить все мастерство лиц, участвующих в переговорах с
английской стороны, для того чтобы не провалить все дело. На настоящей
стадии требуется прежде всего сохранять строжайшую тайну.
На мой вопрос, каков был бы предварительный вклад с английской стороны,
для того чтобы был оправдан предварительный вклад с германской стороны, сэр
Гораций Вильсон ответил, что британское правительство ведь уже проявило свою
добрую волю и свою инициативу тем, что оно обсудило все пункты с г.Вольтатом
и тем самым осведомило германское правительство о своей готовности к
переговорам.
В Лондоне преобладает впечатление, что возникшие за последние месяцы
связи с другими государствами являются лишь резервным средством для
подлинного примирения с Германией. Эти связи отпадут, как только будет
достигнута единственно важная и достойная усилий цель - соглашение с
Германией".
Москва. "Известия": "8 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг. Беседа продолжалась около
двух часов".
Гредицберг. Из обзорной записки германского посла в Лондоне фон
Дирксена: "О данцигском кризисе. Питаемый различными источниками, хлынул в
английскую печать поток сообщений о сосредоточенных в Данциге армейских
корпусах, о введенной туда тяжелой артиллерии, о сооружении укреплений и
т.д. Эта кампания достигла своего кульминационного пункта в первые дни июля.
В конце недели сообщения "Юнайтед пресс" из Варшавы о данцигско-польском
кризисе, ультиматуме и т.д. вызвали в Лондоне настоящую панику и кризисное
настроение. Создатели паники были скоро выявлены посольством - это были
американские круги, работавшие через американское посольство в Варшаве.
Впервые со всей отчетливостью проявилась заинтересованность Рузвельта в
обострении положения или войне для того, чтобы сначала добиться изменения
закона о нейтралитете, а затем, чтобы, благодаря войне, быть вновь
избранным".
Москва. "9, 17, 23, 27 июля В.М.Молотов принимал для переговоров
английского посла Сиидса, французского посла Наджиара и Стрэнга".
2 августа ТАСС опубликовал сообщение: "В своей речи в палате общин 31
июля с.г. парламентский заместитель министра иностранных дел г.Батлер
сказал, как передает печать, что английское правительство принимает все меры
к ускорению ликвидации существующих разногласий между СССР и Англией,
главным из которых является вопрос о том, должны ли мы посягать на
независимость балтийских государств или нет. Я согласен, сказал г.Батлер,
что мы не должны этого делать, и именно в этом разногласии кроются главные
причины затяжки переговоров.
ТАСС уполномочен заявить, что если г.Батлер действительно сказал
вышеупомянутое, то он допустил искажение позиции Советского Правительства.
На самом деле разногласия состоят не в том, чтобы посягать или не посягать
на независимость балтийских стран, ибо обе стороны стоят за гарантию этой
независимости, а в том, чтобы в формуле о "косвенной агрессии" не оставить
никакой лазейки для агрессора, покушающегося на независимость балтийских
стран. Одна из причин затяжки переговоров состоит в том, что английская
формула оставляет такую лазейку для агрессора".
Лондон. Из донесения германского посла в Лондоне фон Дирксена
министерству иностранных дел. Берлин, 1.VIII.1939 г.: "К продолжению
переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии, - или,
вернее, благодаря этому, - здесь относятся скептически. Об этом
свидетельствует состав английской миссии: адмирал, до настоящего времени
комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в
штабе адмиралтейства; генерал - точно так же простой строевой офицер;
генерал авиации - выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не
стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей
задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные
соглашения".
Москва. Утром 11 августа в Москву прибыла из Ленинграда английская и
французская военные миссии, возглавляемые адмиралом Драке и генералом
Думанк.
После этого одно за другим в Москве публикуются опровержения по поводу
инсинуаций, распространяемых буржуазной и в особенности польской печатью, о
причинах затруднений в англо-франко-советских переговорах. На мысль об
истинном происхождении этих измышлений наводит донесение Дирксена о
провокационной деятельности американцев в Варшаве, стремящихся в интересах
Германии помешать участию Польши в разрешении тупика, в который зашли
московские переговоры. Наряду с тем, что англо-американо-французы толкали
немцев на восток, инспирация такой позиции Польши была равносильна
принесению ее в жертву агрессору в уплату за "восточный поход".
27 августа 1939 года об этом было ясно сказано на страницах всех
советских газет. Они опубликовали интервью с маршалом Ворошиловым,
возглавлявшим советскую военную миссию для переговоров с англо-французскими
военными миссиями: "...Советская военная миссия считала, что СССР, не
имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии,
Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не
существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в
соприкосновение с войсками агрессора. Подобно тому как английские и
американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в
военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели
возможности оперировать на территории Франции, так и Советские вооруженные
силы не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными
силами Франции и Англии, если они не будут пропущены на территорию Польши.
Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и
английская военные миссии не согласились с такой позицией советской миссии,
а польское правительство открыто заявило, что оно не нуждается и не примет
военной помощи от СССР.
Это обстоятельство сделало невозможным военное сотрудничество СССР и
этих стран.
В этом основа разногласий. На этом и прервались переговоры...
...Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что
СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт
о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства,
что военные переговоры с Англией и Францией зашли в тупик в силу
непреодолимых разногласий".
Так закончилась одна из позорнейших глав истории внешней политики
американо-англо-французских поджигателей войны.
Далеко не все люди давали себе ясный отчет в том, что произошло.
Многие, притом из совершенно различных кругов европейского и американского
общества, задавали себе вопрос: "Что означает заявление Молотова о том, что
Советский Союз готов заключить договор о ненападении с любым государством,
которое это предложит?"
Бесполезно было растолковывать буржуазным политикам, что в основе
подобного заявления советского правительства лежала неуклонная воля
советских народов к миру, железная последовательность мирной политики
коммунистической партии и советского правительства. Какой бы острой ни была
политическая обстановка, как бы ни был накален воздух вследствие интриг и
происков врагов мира и демократии, советское правительство не намеревалось
изменять своей внешнеполитической линии - мир, мир, еще раз мир!
В эти дни, узнав о заключении советско-германского договора о
ненападении, Рупп Вирт, крайне взволнованный, отыскал Клару:
- Что это такое?.. Я ничего не понимаю!.. Союзники уверяют, будто СССР
предпочел пакт о ненападении с Гитлером заключению союза с западными
державами.
Клара покачала головой.
- Ты должен читать это так: Советский Союз действительно предпочел пакт
о ненападении с немецкими империалистами незаключению оборонительного союза
с обманувшими его французскими и английскими империалистами. Спорить с
правильностью такой позиции нельзя. Это было бы противно здравому смыслу,
логике, стремлению спасти человечество в целом и свой собственный народ от
пролития крови. Должны ли русские коммунисты позволить иностранным
буржуазным интриганам втянуть советский народ в войну с Германией и Японией,
как того очень хочется и англичанам, и французам, и американцам? Нет и нет!
- воскликнула Клара и, стараясь быть точной, процитировала: - "Это не
значит, что мы должны обязательно идти при такой обстановке на активное
выступление против кого-нибудь. Это неверно. Если у кого-нибудь такая нотка
проскальзывает - то это неправильно. Наше знамя остается по-старому знаменем
мира. Но если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, - нам
придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы
бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить..."
Слышишь, Рупп: "Наше знамя остается по-старому знаменем мира", и "мы
выступим для того, чтобы бросить решающую гирю...". Сталин сказал это
пятнадцать лет тому назад, но слова его сохранили всю остроту, всю свою
справедливость для наших дней. Подумай над ними, хорошенько подумай, друг
мой...
- Наше знамя остается по-старому знаменем мира... - задумчиво повторил
Рупп. - Это нужно до конца понять, когда вокруг только и слышишь слово
"война".
- Но понять необходимо, - сказала Клара, - и тогда ты еще раз оценишь
все величие идей, под знаменем которых мы с тобой боремся.
Известие о заключении пакта о ненападении между Советским Союзом и
Германией ошеломило и Джона Ванденгейма. В первый момент это произвело на
нею такое впечатление, как если бы верный, хорошо выдрессированный пес -
Гитлер - отказался броситься на того, кого ему указал хозяин. Но уже в
следующую минуту Джон забыл и о Гитлере и о Геринге, который клялся Джону и
в собственной верности и в безусловной покорности фюрера. Ванденгейм забыл
даже о Шахте, приставленном к хозяевам Третьей империи для наблюдения, чтобы
они не наделали глупостей. Джона подавляла мысль о том, что
советско-германский пакт - это крушение всех расчетов, построенных на войне
в Европе. Это снижение деловой конъюнктуры; это падение бумаг военной
промышленности, в которую вложены миллионы Ванденгейма не только в Европе,
но и тут, у себя, в Штатах. Это... это...
Чем дальше, тем страшнее наливалась кровью его шея, затылок, лицо.
Глядя на то, как Джон неподвижно сидел за столом, ухватившись за трубку
телефона, можно было подумать, что его уже хватил удар. Только брови, все
больше сдвигавшиеся у переносицы, да свист тяжелого дыхания говорили о том,
что он еще жив. Джон задыхался от злобы: позволить так обернуться московским
переговорам англо-французов с Советами! Сталин разгадал игру, затеянную для
успокоения России перед нападением Гитлера.
Ванденгейм напрасно искал какого-то ясного и быстрого, как удар молнии,
решения. Оно должно было все изменить, вернуть события в предназначенное им
русло, спасти положение. Но решения не было.
Завтра же... Кой чорт завтра?! Сегодня, сейчас, сию минуту затрезвонят
телефоны. Меллоны, дюпоны, рокфеллеры, вся свора их доверенных и директоров
набросятся на него с истерическими вопросами, с упреками, с воплями и
угрозами. Д'Арси Купер за свою мировую монополию на мыло и маргарин способен
убить родного отца! Джемс Муни навалится на Джона всею тяжестью "Дженерал
моторе". Хорошо еще, что Форд повел свои дела с Гитлером помимо Джона. Зато
у остальных нечего просить пощады. Они будут пытаться за его счет спасти
свое. Ведь ему доверили ведение дел с Германией, он отвечал за этих
проклятых псов - Гитлера, Геринга. Недосмотрел? Они вырвались из рук,
натворили у него за спиной чорт знает что? Так вот же!..
Джон рванул телефонную трубку:
- Берлин!.. Шахта!..
Туманные иносказания Шахта не успокоили Джона. Через два дня теплоход
"Президент Линкольн" принял на борт Джона с Фостером и целую ораву
экспертов, секретарей, стенографов и шифровальщиков.
Это было дурной шуткой судьбы: самая нечестная миссия, какую
Соединенные Штаты когда-либо посылали к берегам своей бабушки - Европы,
плыла на корабле, носившем имя одного из самых честных людей американской
истории. Но едва ли кто-нибудь из окружавших Джона людей размышлял на столь
отвлеченные темы, как честность, история и доброе имя Штатов. Все их помыслы
и усилия были направлены к тому, чтобы помочь Ванденгейму выполнить миссию,
возложенную на него американским воинствующим монополистическим капиталом.
Джону и его доверителям война нужна была так же, как дождь нужен хлебопашцу,
солнце - живому организму. Только горами трупов можно было запрудить
надвигавшийся на них страшный водопад кризиса. Производство трупов означало
уничтожение танков, пушек, снарядов, колбасы, сапог, кораблей, солдатских
курток, мыла, бинтов, медикаментов, машин, домов, целых городов, целых стран
- всего, что можно было производить и продавать, продавать...
Война была для Ванденгеймов магическим колесом, способным не только
удержать на ходу, но и безмерно ускорить движение промышленности, спасти
конъюнктуру, предотвратить катастрофу. Так же смотрели на вещи магнаты
германской промышленности, производители пушек во Франции и английские
торговцы лиддитом и линкорами. Уничтожать, чтобы строить; производить, чтобы
уничтожать. Такова была единственная система, при которой они все могли
удержаться на вершине жизни. Даром провидения были такие разбойники, как
Гитлер и Муссолини; посланцем бога был новый папа - Пий XII, готовивший
гвозди, чтобы распять двести миллионов советских людей.
Политико-стратегическая цель развязывания германской агрессии
выражалась в коротком, но ясном кличе: "Война сверхприбыли!"
Джону, метавшемуся по каюте "Президента Линкольна", каждый потерянный
день и час казались уже катастрофой. Он жалел о том, что плыл, а не летел в
Европу. Дорогие часы и минуты перемалывались винтами "Линкольна". Движение
корабля казалось Джону ходом черепахи.
По радио, с океана, были назначены в Европе все совещания, определены
места и часы сбора, вызваны и инструктированы участники. Пожалуй, только
один человек, которого Джону необходимо было увидеть, не был уведомлен ни о
месте, ни о времени встречи. Это был группенфюрер СС Вильгельм фон Кроне.
Джон должен был увидеть его первым, и наедине. Он должен был узнать все, что
Кроне выведал о планах нацистов, о намерениях Геринга. Нужно было понять,
почему толстый жадюга, с такою ловкостью вымогающий подачки, не хочет или не
может выполнить свои обязательства.
Но увидеться с Кроне Джону не удалось ни в день высадки в Гамбурге, ни
по приезде в Берлин. Боясь провала, Кроне ограничился тем, что доставил
Джону документ, который должен был объяснить все. Это была фотокопия
стенограммы секретного совещания Гитлера с другими главарями нацистской
шайки. Вооружившись лупой, Джон прочел:
"Гитлер. Риббентроп, сообщите заинтересованным державам: я не настолько
безумен, чтобы желать войны. Я - за мир. Обязательства, которые мы
подписываем, всегда исполняются. Того, что мы не надеемся выполнить, мы
никогда не подпишем. Германский народ желает жить в мире со всеми. Мы
убеждены, что в наших отношениях с Францией такая договоренность возможна,
если правительства проявят подлинную дальновидность в подходе к касающимся
их проблемам. Вы меня поняли, Риббентроп?
Риббентроп. О да, мой фюрер.
Гитлер. Даже Советской России вы можете еще раз повторить, что
имперское правительство будет соблюдать букву и дух своих соглашений с нею.
Добавьте: рейхсканцлер уверен, что именно нынешняя Германия и только она в
состоянии проводить такую положительную политику в отношении Советского
Союза. Только наше государство не питает никаких враждебных чувств к чужим
политическим системам, каковы бы они ни были. Вы меня поняли, Риббентроп?
Риббентроп. О да, мой фюрер!
Гитлер. Мы не намерены нарушать права какой-нибудь нации, и мы не
желаем ни урезать жизненные возможности какого-либо народа, ни порабощать,
угнетать или подчинять его. Мы не признаем больше принципа германизации. Нам
чуждо умонастроение последнего столетия, считавшего возможным превратить
поляков и французов в немцев. Окружающие нас нации мы рассматриваем как
существующие факты. Немецкий народ хочет существовать точно так же, как
хочет существовать французский народ и как хочет существовать польский
народ. Германия готова принять участие в любом самом торжественном и
длительном пакте о ненападении, так как Германия не думает ни о каком
нападении, а думает лишь о своей безопасности. Вы поняли меня, Риббентроп?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Вы вечно вставляете в ноты что-нибудь свое, но на этот раз это
вам не удастся: я сам проверю каждую депешу, которую вы будете отправлять
нашим послам. Понимаете?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Вы должны теперь без конца твердить: Германия склоняется к
миру, но не из слабости или страха. Она стоит за мир именно в силу
национал-социалистской концепции народа и государства. Мы не намерены никому
навязывать то, что им чуждо: немецкий характер, немецкий язык, немецкую
культуру. Вам все ясно, Риббентроп?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Повторите им всем в десятый раз: в Европе мы не имеем больше
никаких территориальных притязаний. Польша и Германия должны оставить мысль
о войне не только на десять лет, но на сто, а вернее - навсегда. Германия не
нападет на Польшу. Германия уладит все вопросы с Польшей полюбовно, не
исключая вопроса о коридоре. Так же, как Германия надеется, что Польша не
намерена захватывать у нее Восточную Пруссию, остаток Силезии. Я вполне могу
сказать, что с тех пор, как Лига наций окончательно отказалась от
последовательно проводимых ею попыток нарушить порядок в Данциге и назначила
новым комиссаром выдающегося своими моральными качествами человека, это
наиболее опасное для европейского мира место полностью утратило характер
угрожающий... Европа и весь мир должны поверить: тот, кто будет разжигать
войну, может желать только хаоса. Наша национал-социалистская наука видит в
каждой войне, которая ведется для подчинения себе других народов, ту
причину, которая неминуемо ослабит победителя и превратит его в
побежденного.
Риббентроп. Да!
Гитлер. Что "да"?
Риббентроп. Я все понял, мой фюрер..."
Джон в бешенстве отшвырнул стенограмму.
- Проклятые кретины!..
Жесткие листки глянцевитой фотографической бумаги рассыпались по ковру.
Некоторое время Джон тупо глядел на них. Потом сообразил, что их оставить
тут нельзя. Найди их кто-нибудь - это дорого обойдется Кроне. Он с
кряхтением ползал по ковру, собирая листки. Это подействовало на него
успокаивающе. Он расправил их и стал читать дальше: чашу глупости Гитлера
нужно испить до конца. Что бы ни болтал этот идиот, Ванденгейму следовало
это знать. Нужно действовать с открытыми глазами... Но уж он покажет Гитлеру
миролюбие! Он попомнит ему нежелание воевать с Польшей! Он заставит
паршивого ефрейторишку и всех его подручных плакать кровавыми слезами над
стенограммой об уважении прав России.
Джон с такой злобой поправил съехавшие было очки, что стало больно
переносице.
Он выругался и, с размаху погрузившись в кресло, возобновил чтение:
"Гитлер. Доверяйте вашей интуиции, вашему инстинкту, всему, чему
хотите, только не вашим знаниям. Запомните это раз навсегда. Откажитесь от
всяких сложностей, от всяких доктрин. Специалисты погружены в свои теории,
как пауки в паутину. Они не способны выткать ничего более путного. Просто
приказывайте им, и тогда они создадут проекты, пригодные для дела.
Специалисты всегда могут изменить точку зрения в соответствии с вашим
желанием. Малообразованный, по физически здоровый человек полезнее для
общества, чем умственно развитой человек. Наш дух должен научиться
маршировать, а это значит: германские силы должны итти в ногу.
Вымаршированные мысли - лучшие мысли. В них бьется священный германский дух,
дух столетий, дух тысячелетий..."
Ванденгейм потер лоб, силясь понять то, что читал.
"Геббельс. Германский дух - основа. Мы должны бороться за его
укрепление. Вся наша система воспитания, в сущности говоря, должна
корениться на трех понятиях: раса, оружие, вождь. Основное - внедрение
расового сознания в нашего человека.
Гесс. Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее пониманий узок,
зато забывчивость очень велика.
Геббельс. Искусство заключается в том, что я непрерывно доказываю свою
находится недалеко от кабинета Вильсона".
Москва. "Известия": "Вчера В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг, которым В.М.Молотов передал
ответ Советского Правительства на последние предложения Англии и Франции".
Берлин. Из запроса германского министра иностранных дел Риббентропа
послу в Лондоне фон Дирксену: "Вольтат по своем возвращении в Берлин доложил
о беседе с сэром Горацием Вильсоном... Эти предложения рассматриваются,
повидимому, английской стороной как официальный зондаж.
Лондон. Ответ германского посла в Лондоне фон Дирксена германскому
министерству иностранных дел, Берлин: "Несмотря на то, что беседа в
политическом отношении не была углублена, мое впечатление таково, что в
форме хозяйственно-политических вопросов нам хотели предложить широкую
конструктивную программу".
Москва. "Известия": "1 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг, которые передали
В.М.Молотову новые англо-французские предложения. Беседа продолжалась
полтора часа".
Лондон. Из записи советника германского посольства в Лондоне г.Кордта
об его беседе с лейбористским политиком Чарльзом Роденом Бакстоном:
"Меня посетил для беседы бывший депутат лейбористской партии г.Чарльз
Роден Бакстон, брат известного пэра-лейбориста Ноэля Бакстона. Г-н Роден
Бакстон имеет особое бюро в палате общин и дает заключения по политическим
вопросам для лейбористской партии. Он заявил, что публичное обсуждение
способов сохранения мира в настоящее время не может привести к цели...
Поэтому необходимо возвратиться к своего рода тайной дипломатии. Руководящие
круги Германии и Великобритании должны попытаться путем переговоров, с
исключением всякого участия общественного мнения, найти путь к выходу...
Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о
разграничении сфер интересов. Под разграничением сфер интересов он понимает,
с одной стороны, невмешательство других держав в эти сферы интересов и, с
другой стороны, признание законного права за благоприятствуемой великой
державой препятствовать государствам, расположенным в сфере ее интересов,
вести враждебную ей политику. Конкретно это означало бы:
1. Германия обещает не вмешиваться в дела Британской империи.
2. Великобритания обещает полностью уважать германские сферы интересов
в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого был бы отказ
Великобритании от гарантий, предоставленных ею некоторым государствам в
германской сфере интересов. Далее Великобритания обещает действовать в том
направлении, чтобы Франция расторгла союз с Советским Союзом и отказалась бы
ото всех своих связей в Юго-Восточной Европе.
3. Великобритания обещает прекратить ведущиеся в настоящее время
переговоры о заключении пакта с Советским Союзом.
...В заключение я спросил г.Родена Бакстона, делился ли он своими
мыслями с членами британского правительства. Г-н Роден Бакстон уклонился от
прямого ответа. Но мне кажется, что из его витиеватых объяснений можно
сделать вывод, что подобные мысли свойственны сэру Горацию Вильсону, а
следовательно, и премьер-министру Чемберлену.
Москва. "Известия": "3 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг. В.М.Молотов передал ответ
Советского Правительства на последние англо-французские предложения. Беседа
продолжалась свыше часа".
Лондон. Из совершенно секретного политического донесения германского
посла в Лондоне фон Дирксена министерству иностранных дел, Берлин:
"...сэр Гораций Вильсон сказал, что англо-германское соглашение,
включающее отказ от нападения на третьи державы, начисто освободило бы
британское правительство от принятых им на себя в настоящее время
гарантийных обязательств в отношении Польши, Турции и т.д...
Соглашение о невмешательстве: с английской стороны готовы будут сделать
заявление о невмешательстве по отношению к Велико-Германии. Оно
распространяется в частности и на данцигский вопрос.
Сэр Гораций Вильсон остановился на том, что вступление в
конфиденциальные переговоры с германским правительством связано для
Чемберлена с большим риском. Если о них что-либо станет известно, то
произойдет грандиозный скандал, и Чемберлен, вероятно, будет вынужден уйти в
отставку... Хотя и возможно прийти к такому соглашению, но для этого
требуется применить все мастерство лиц, участвующих в переговорах с
английской стороны, для того чтобы не провалить все дело. На настоящей
стадии требуется прежде всего сохранять строжайшую тайну.
На мой вопрос, каков был бы предварительный вклад с английской стороны,
для того чтобы был оправдан предварительный вклад с германской стороны, сэр
Гораций Вильсон ответил, что британское правительство ведь уже проявило свою
добрую волю и свою инициативу тем, что оно обсудило все пункты с г.Вольтатом
и тем самым осведомило германское правительство о своей готовности к
переговорам.
В Лондоне преобладает впечатление, что возникшие за последние месяцы
связи с другими государствами являются лишь резервным средством для
подлинного примирения с Германией. Эти связи отпадут, как только будет
достигнута единственно важная и достойная усилий цель - соглашение с
Германией".
Москва. "Известия": "8 июля В.М.Молотовым были приняты английский посол
г.Сиидс, французский посол г.Наджиар и г.Стрэнг. Беседа продолжалась около
двух часов".
Гредицберг. Из обзорной записки германского посла в Лондоне фон
Дирксена: "О данцигском кризисе. Питаемый различными источниками, хлынул в
английскую печать поток сообщений о сосредоточенных в Данциге армейских
корпусах, о введенной туда тяжелой артиллерии, о сооружении укреплений и
т.д. Эта кампания достигла своего кульминационного пункта в первые дни июля.
В конце недели сообщения "Юнайтед пресс" из Варшавы о данцигско-польском
кризисе, ультиматуме и т.д. вызвали в Лондоне настоящую панику и кризисное
настроение. Создатели паники были скоро выявлены посольством - это были
американские круги, работавшие через американское посольство в Варшаве.
Впервые со всей отчетливостью проявилась заинтересованность Рузвельта в
обострении положения или войне для того, чтобы сначала добиться изменения
закона о нейтралитете, а затем, чтобы, благодаря войне, быть вновь
избранным".
Москва. "9, 17, 23, 27 июля В.М.Молотов принимал для переговоров
английского посла Сиидса, французского посла Наджиара и Стрэнга".
2 августа ТАСС опубликовал сообщение: "В своей речи в палате общин 31
июля с.г. парламентский заместитель министра иностранных дел г.Батлер
сказал, как передает печать, что английское правительство принимает все меры
к ускорению ликвидации существующих разногласий между СССР и Англией,
главным из которых является вопрос о том, должны ли мы посягать на
независимость балтийских государств или нет. Я согласен, сказал г.Батлер,
что мы не должны этого делать, и именно в этом разногласии кроются главные
причины затяжки переговоров.
ТАСС уполномочен заявить, что если г.Батлер действительно сказал
вышеупомянутое, то он допустил искажение позиции Советского Правительства.
На самом деле разногласия состоят не в том, чтобы посягать или не посягать
на независимость балтийских стран, ибо обе стороны стоят за гарантию этой
независимости, а в том, чтобы в формуле о "косвенной агрессии" не оставить
никакой лазейки для агрессора, покушающегося на независимость балтийских
стран. Одна из причин затяжки переговоров состоит в том, что английская
формула оставляет такую лазейку для агрессора".
Лондон. Из донесения германского посла в Лондоне фон Дирксена
министерству иностранных дел. Берлин, 1.VIII.1939 г.: "К продолжению
переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии, - или,
вернее, благодаря этому, - здесь относятся скептически. Об этом
свидетельствует состав английской миссии: адмирал, до настоящего времени
комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в
штабе адмиралтейства; генерал - точно так же простой строевой офицер;
генерал авиации - выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не
стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей
задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные
соглашения".
Москва. Утром 11 августа в Москву прибыла из Ленинграда английская и
французская военные миссии, возглавляемые адмиралом Драке и генералом
Думанк.
После этого одно за другим в Москве публикуются опровержения по поводу
инсинуаций, распространяемых буржуазной и в особенности польской печатью, о
причинах затруднений в англо-франко-советских переговорах. На мысль об
истинном происхождении этих измышлений наводит донесение Дирксена о
провокационной деятельности американцев в Варшаве, стремящихся в интересах
Германии помешать участию Польши в разрешении тупика, в который зашли
московские переговоры. Наряду с тем, что англо-американо-французы толкали
немцев на восток, инспирация такой позиции Польши была равносильна
принесению ее в жертву агрессору в уплату за "восточный поход".
27 августа 1939 года об этом было ясно сказано на страницах всех
советских газет. Они опубликовали интервью с маршалом Ворошиловым,
возглавлявшим советскую военную миссию для переговоров с англо-французскими
военными миссиями: "...Советская военная миссия считала, что СССР, не
имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии,
Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не
существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в
соприкосновение с войсками агрессора. Подобно тому как английские и
американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в
военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели
возможности оперировать на территории Франции, так и Советские вооруженные
силы не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными
силами Франции и Англии, если они не будут пропущены на территорию Польши.
Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и
английская военные миссии не согласились с такой позицией советской миссии,
а польское правительство открыто заявило, что оно не нуждается и не примет
военной помощи от СССР.
Это обстоятельство сделало невозможным военное сотрудничество СССР и
этих стран.
В этом основа разногласий. На этом и прервались переговоры...
...Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что
СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт
о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства,
что военные переговоры с Англией и Францией зашли в тупик в силу
непреодолимых разногласий".
Так закончилась одна из позорнейших глав истории внешней политики
американо-англо-французских поджигателей войны.
Далеко не все люди давали себе ясный отчет в том, что произошло.
Многие, притом из совершенно различных кругов европейского и американского
общества, задавали себе вопрос: "Что означает заявление Молотова о том, что
Советский Союз готов заключить договор о ненападении с любым государством,
которое это предложит?"
Бесполезно было растолковывать буржуазным политикам, что в основе
подобного заявления советского правительства лежала неуклонная воля
советских народов к миру, железная последовательность мирной политики
коммунистической партии и советского правительства. Какой бы острой ни была
политическая обстановка, как бы ни был накален воздух вследствие интриг и
происков врагов мира и демократии, советское правительство не намеревалось
изменять своей внешнеполитической линии - мир, мир, еще раз мир!
В эти дни, узнав о заключении советско-германского договора о
ненападении, Рупп Вирт, крайне взволнованный, отыскал Клару:
- Что это такое?.. Я ничего не понимаю!.. Союзники уверяют, будто СССР
предпочел пакт о ненападении с Гитлером заключению союза с западными
державами.
Клара покачала головой.
- Ты должен читать это так: Советский Союз действительно предпочел пакт
о ненападении с немецкими империалистами незаключению оборонительного союза
с обманувшими его французскими и английскими империалистами. Спорить с
правильностью такой позиции нельзя. Это было бы противно здравому смыслу,
логике, стремлению спасти человечество в целом и свой собственный народ от
пролития крови. Должны ли русские коммунисты позволить иностранным
буржуазным интриганам втянуть советский народ в войну с Германией и Японией,
как того очень хочется и англичанам, и французам, и американцам? Нет и нет!
- воскликнула Клара и, стараясь быть точной, процитировала: - "Это не
значит, что мы должны обязательно идти при такой обстановке на активное
выступление против кого-нибудь. Это неверно. Если у кого-нибудь такая нотка
проскальзывает - то это неправильно. Наше знамя остается по-старому знаменем
мира. Но если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, - нам
придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы
бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить..."
Слышишь, Рупп: "Наше знамя остается по-старому знаменем мира", и "мы
выступим для того, чтобы бросить решающую гирю...". Сталин сказал это
пятнадцать лет тому назад, но слова его сохранили всю остроту, всю свою
справедливость для наших дней. Подумай над ними, хорошенько подумай, друг
мой...
- Наше знамя остается по-старому знаменем мира... - задумчиво повторил
Рупп. - Это нужно до конца понять, когда вокруг только и слышишь слово
"война".
- Но понять необходимо, - сказала Клара, - и тогда ты еще раз оценишь
все величие идей, под знаменем которых мы с тобой боремся.
Известие о заключении пакта о ненападении между Советским Союзом и
Германией ошеломило и Джона Ванденгейма. В первый момент это произвело на
нею такое впечатление, как если бы верный, хорошо выдрессированный пес -
Гитлер - отказался броситься на того, кого ему указал хозяин. Но уже в
следующую минуту Джон забыл и о Гитлере и о Геринге, который клялся Джону и
в собственной верности и в безусловной покорности фюрера. Ванденгейм забыл
даже о Шахте, приставленном к хозяевам Третьей империи для наблюдения, чтобы
они не наделали глупостей. Джона подавляла мысль о том, что
советско-германский пакт - это крушение всех расчетов, построенных на войне
в Европе. Это снижение деловой конъюнктуры; это падение бумаг военной
промышленности, в которую вложены миллионы Ванденгейма не только в Европе,
но и тут, у себя, в Штатах. Это... это...
Чем дальше, тем страшнее наливалась кровью его шея, затылок, лицо.
Глядя на то, как Джон неподвижно сидел за столом, ухватившись за трубку
телефона, можно было подумать, что его уже хватил удар. Только брови, все
больше сдвигавшиеся у переносицы, да свист тяжелого дыхания говорили о том,
что он еще жив. Джон задыхался от злобы: позволить так обернуться московским
переговорам англо-французов с Советами! Сталин разгадал игру, затеянную для
успокоения России перед нападением Гитлера.
Ванденгейм напрасно искал какого-то ясного и быстрого, как удар молнии,
решения. Оно должно было все изменить, вернуть события в предназначенное им
русло, спасти положение. Но решения не было.
Завтра же... Кой чорт завтра?! Сегодня, сейчас, сию минуту затрезвонят
телефоны. Меллоны, дюпоны, рокфеллеры, вся свора их доверенных и директоров
набросятся на него с истерическими вопросами, с упреками, с воплями и
угрозами. Д'Арси Купер за свою мировую монополию на мыло и маргарин способен
убить родного отца! Джемс Муни навалится на Джона всею тяжестью "Дженерал
моторе". Хорошо еще, что Форд повел свои дела с Гитлером помимо Джона. Зато
у остальных нечего просить пощады. Они будут пытаться за его счет спасти
свое. Ведь ему доверили ведение дел с Германией, он отвечал за этих
проклятых псов - Гитлера, Геринга. Недосмотрел? Они вырвались из рук,
натворили у него за спиной чорт знает что? Так вот же!..
Джон рванул телефонную трубку:
- Берлин!.. Шахта!..
Туманные иносказания Шахта не успокоили Джона. Через два дня теплоход
"Президент Линкольн" принял на борт Джона с Фостером и целую ораву
экспертов, секретарей, стенографов и шифровальщиков.
Это было дурной шуткой судьбы: самая нечестная миссия, какую
Соединенные Штаты когда-либо посылали к берегам своей бабушки - Европы,
плыла на корабле, носившем имя одного из самых честных людей американской
истории. Но едва ли кто-нибудь из окружавших Джона людей размышлял на столь
отвлеченные темы, как честность, история и доброе имя Штатов. Все их помыслы
и усилия были направлены к тому, чтобы помочь Ванденгейму выполнить миссию,
возложенную на него американским воинствующим монополистическим капиталом.
Джону и его доверителям война нужна была так же, как дождь нужен хлебопашцу,
солнце - живому организму. Только горами трупов можно было запрудить
надвигавшийся на них страшный водопад кризиса. Производство трупов означало
уничтожение танков, пушек, снарядов, колбасы, сапог, кораблей, солдатских
курток, мыла, бинтов, медикаментов, машин, домов, целых городов, целых стран
- всего, что можно было производить и продавать, продавать...
Война была для Ванденгеймов магическим колесом, способным не только
удержать на ходу, но и безмерно ускорить движение промышленности, спасти
конъюнктуру, предотвратить катастрофу. Так же смотрели на вещи магнаты
германской промышленности, производители пушек во Франции и английские
торговцы лиддитом и линкорами. Уничтожать, чтобы строить; производить, чтобы
уничтожать. Такова была единственная система, при которой они все могли
удержаться на вершине жизни. Даром провидения были такие разбойники, как
Гитлер и Муссолини; посланцем бога был новый папа - Пий XII, готовивший
гвозди, чтобы распять двести миллионов советских людей.
Политико-стратегическая цель развязывания германской агрессии
выражалась в коротком, но ясном кличе: "Война сверхприбыли!"
Джону, метавшемуся по каюте "Президента Линкольна", каждый потерянный
день и час казались уже катастрофой. Он жалел о том, что плыл, а не летел в
Европу. Дорогие часы и минуты перемалывались винтами "Линкольна". Движение
корабля казалось Джону ходом черепахи.
По радио, с океана, были назначены в Европе все совещания, определены
места и часы сбора, вызваны и инструктированы участники. Пожалуй, только
один человек, которого Джону необходимо было увидеть, не был уведомлен ни о
месте, ни о времени встречи. Это был группенфюрер СС Вильгельм фон Кроне.
Джон должен был увидеть его первым, и наедине. Он должен был узнать все, что
Кроне выведал о планах нацистов, о намерениях Геринга. Нужно было понять,
почему толстый жадюга, с такою ловкостью вымогающий подачки, не хочет или не
может выполнить свои обязательства.
Но увидеться с Кроне Джону не удалось ни в день высадки в Гамбурге, ни
по приезде в Берлин. Боясь провала, Кроне ограничился тем, что доставил
Джону документ, который должен был объяснить все. Это была фотокопия
стенограммы секретного совещания Гитлера с другими главарями нацистской
шайки. Вооружившись лупой, Джон прочел:
"Гитлер. Риббентроп, сообщите заинтересованным державам: я не настолько
безумен, чтобы желать войны. Я - за мир. Обязательства, которые мы
подписываем, всегда исполняются. Того, что мы не надеемся выполнить, мы
никогда не подпишем. Германский народ желает жить в мире со всеми. Мы
убеждены, что в наших отношениях с Францией такая договоренность возможна,
если правительства проявят подлинную дальновидность в подходе к касающимся
их проблемам. Вы меня поняли, Риббентроп?
Риббентроп. О да, мой фюрер.
Гитлер. Даже Советской России вы можете еще раз повторить, что
имперское правительство будет соблюдать букву и дух своих соглашений с нею.
Добавьте: рейхсканцлер уверен, что именно нынешняя Германия и только она в
состоянии проводить такую положительную политику в отношении Советского
Союза. Только наше государство не питает никаких враждебных чувств к чужим
политическим системам, каковы бы они ни были. Вы меня поняли, Риббентроп?
Риббентроп. О да, мой фюрер!
Гитлер. Мы не намерены нарушать права какой-нибудь нации, и мы не
желаем ни урезать жизненные возможности какого-либо народа, ни порабощать,
угнетать или подчинять его. Мы не признаем больше принципа германизации. Нам
чуждо умонастроение последнего столетия, считавшего возможным превратить
поляков и французов в немцев. Окружающие нас нации мы рассматриваем как
существующие факты. Немецкий народ хочет существовать точно так же, как
хочет существовать французский народ и как хочет существовать польский
народ. Германия готова принять участие в любом самом торжественном и
длительном пакте о ненападении, так как Германия не думает ни о каком
нападении, а думает лишь о своей безопасности. Вы поняли меня, Риббентроп?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Вы вечно вставляете в ноты что-нибудь свое, но на этот раз это
вам не удастся: я сам проверю каждую депешу, которую вы будете отправлять
нашим послам. Понимаете?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Вы должны теперь без конца твердить: Германия склоняется к
миру, но не из слабости или страха. Она стоит за мир именно в силу
национал-социалистской концепции народа и государства. Мы не намерены никому
навязывать то, что им чуждо: немецкий характер, немецкий язык, немецкую
культуру. Вам все ясно, Риббентроп?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Повторите им всем в десятый раз: в Европе мы не имеем больше
никаких территориальных притязаний. Польша и Германия должны оставить мысль
о войне не только на десять лет, но на сто, а вернее - навсегда. Германия не
нападет на Польшу. Германия уладит все вопросы с Польшей полюбовно, не
исключая вопроса о коридоре. Так же, как Германия надеется, что Польша не
намерена захватывать у нее Восточную Пруссию, остаток Силезии. Я вполне могу
сказать, что с тех пор, как Лига наций окончательно отказалась от
последовательно проводимых ею попыток нарушить порядок в Данциге и назначила
новым комиссаром выдающегося своими моральными качествами человека, это
наиболее опасное для европейского мира место полностью утратило характер
угрожающий... Европа и весь мир должны поверить: тот, кто будет разжигать
войну, может желать только хаоса. Наша национал-социалистская наука видит в
каждой войне, которая ведется для подчинения себе других народов, ту
причину, которая неминуемо ослабит победителя и превратит его в
побежденного.
Риббентроп. Да!
Гитлер. Что "да"?
Риббентроп. Я все понял, мой фюрер..."
Джон в бешенстве отшвырнул стенограмму.
- Проклятые кретины!..
Жесткие листки глянцевитой фотографической бумаги рассыпались по ковру.
Некоторое время Джон тупо глядел на них. Потом сообразил, что их оставить
тут нельзя. Найди их кто-нибудь - это дорого обойдется Кроне. Он с
кряхтением ползал по ковру, собирая листки. Это подействовало на него
успокаивающе. Он расправил их и стал читать дальше: чашу глупости Гитлера
нужно испить до конца. Что бы ни болтал этот идиот, Ванденгейму следовало
это знать. Нужно действовать с открытыми глазами... Но уж он покажет Гитлеру
миролюбие! Он попомнит ему нежелание воевать с Польшей! Он заставит
паршивого ефрейторишку и всех его подручных плакать кровавыми слезами над
стенограммой об уважении прав России.
Джон с такой злобой поправил съехавшие было очки, что стало больно
переносице.
Он выругался и, с размаху погрузившись в кресло, возобновил чтение:
"Гитлер. Доверяйте вашей интуиции, вашему инстинкту, всему, чему
хотите, только не вашим знаниям. Запомните это раз навсегда. Откажитесь от
всяких сложностей, от всяких доктрин. Специалисты погружены в свои теории,
как пауки в паутину. Они не способны выткать ничего более путного. Просто
приказывайте им, и тогда они создадут проекты, пригодные для дела.
Специалисты всегда могут изменить точку зрения в соответствии с вашим
желанием. Малообразованный, по физически здоровый человек полезнее для
общества, чем умственно развитой человек. Наш дух должен научиться
маршировать, а это значит: германские силы должны итти в ногу.
Вымаршированные мысли - лучшие мысли. В них бьется священный германский дух,
дух столетий, дух тысячелетий..."
Ванденгейм потер лоб, силясь понять то, что читал.
"Геббельс. Германский дух - основа. Мы должны бороться за его
укрепление. Вся наша система воспитания, в сущности говоря, должна
корениться на трех понятиях: раса, оружие, вождь. Основное - внедрение
расового сознания в нашего человека.
Гесс. Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее пониманий узок,
зато забывчивость очень велика.
Геббельс. Искусство заключается в том, что я непрерывно доказываю свою