Включил связь.
— Эля, ты слышишь?
— Да.
— Я кое-что придумал. Давай попрощаемся на всякий случай. Я тебя люблю. Знай это!
— Томми…
Выключил связь и плавно увеличил тягу до десяти единиц. Зазвенел сигнал опасности. Окантовка панорамного экрана окрасилась в бордовый цвет. Увеличил еще на пол единицы.
— Внимание! Достигнуто предельное напряжение в элементах каркаса корабля, — сообщил кибермозг приятным контральто.
— А мне надо двенадцать! — прорычал Спиид и двинул сектора тяги на себя…
— А что было дальше?
— А дальше набор каркаса «поплыл». Корабль потерял герметичность, и я пережил несколько неприятных минут. Но все кончилось хорошо.
— Ты совсем не умеешь рассказывать. А назад мы в шлюпке полетим?
— Тоже вариант. Мы в шлюпке, а шлюпка в корабле. Но есть вариант лучше. Знаешь, что раньше делали, если днище корабля начинало сильно течь?
— Смолили?
— Нет, позднее. Когда корабли уже из железа были. Заливали днище цементом. Десять-пятнадцать сантиметров цемента между шпангоутами — и корабль на плаву еще долгие годы… Мы зальем днище цементом.
— Ты шутишь?
— Это образное выражение. Зальем пеногерметиком все помещения, примыкающие к наружной обшивке.
— И оранжерею?
— Оранжереи больше нет. Ты же знаешь, вакуум высасывает из растений воду. Они умерли очень быстро.
— А бассейн?
— Эля, прости, бассейна тоже нет. Когда я маневрировал на восьми "g", там летали трехметровые ледяные шары. В общем, легче новый сделать, чем этот отремонтировать…
— А зачем ты давление поднял?
— А зачем шины автомобилей надувают? Давление внутри увеличило жесткость корпуса. Эль…
— Что?
— Мы проиграли, Эль. Я загубил Моби Дик. Теперь мы не угонщики, а преступники в особо крупных размерах.
— Я знаю. Лэн тоже так думает. Джоанна говорит, что мы теперь аутло. Вне закона, вдали от закона. Томми, прости меня.
— Не перебивай, я не кончил. У нас больше нет пути назад. И знаешь, я не жалею. Теперь нет повода для сомнений. Только вперед. Смешно, правда?
— Ага. Вот послушай, что я вчера написала:
Глеб и Константин отнеслись к факультативному курсу «Основы диспетчерского контроля» очень серьезно. Может, чтоб курсанты не расслаблялись, а может, чтоб не потерять уважение к себе…
Сначала шло несколько часов теоретической подготовки. «Основные транспортные потоки приземелья», «Задачи диспетчерского контроля», «Работа диспетчерского пункта: стратегия и тактика, приемы и методы». Потом начинались практические занятия. Глеб подробно знакомил группу с работой одной из реальных площадок, с количеством и параметрами причалов, транспортными потоками, графиком движения на ближайшие часы. Курсанты распределяли между собой посты ближнего и дальнего наведения, диспетчеров посадочных зон или стыковочных колец. И начиналась игра. Для адаптации полчаса слушали переговоры настоящих диспетчеров и экипажей, следили на экранах за отметками кораблей. Потом Константин давал команду:
— Старое поле вахту принял! — и отключал голоса настоящих диспетчеров и пилотов. Он сам, Глеб и еще трое-четверо наиболее толковых парней, пропустив звук через исказители голоса, изображали радиообмен приходящих и уходящих бортов, управляли ситуационным тренажером. А команда диспетчеров должна была обеспечить нормальное функционирование объекта в течение трех часов. На экранах диспетчерской башни перемещались отметки бортов, загорались и гасли столбики цифр. Кто-то настойчиво взывал: «Я борт 42-33. Даст мне кто-нибудь коридор, или так и буду стоять?» Его перебивал другой: «Я 38-16, иду с пустыми баками. Высылайте танкер». «Серж, урод, забери у меня литерный!» — не по уставу, на весь зал возмущалась девушка в кресле диспетчера зоны ожидания. Шел учебный процесс…
Потом сравнивали с записями реальной ситуации.
Чем меньше наблюдалось отличий от реальной картины, тем выше оценивалась работа группы. Оценку выносили сами курсанты. На разборах спорили до хрипоты, до перехода на личности. Иногда Глеб с Константином участвовали в спорах, иногда молча наблюдали, изредка лишь вставляя замечание.
Умница и красавица Ленок организовала шефство над «холостяцкой берлогой» кураторов. Началось все хорошо — девушки перестирали горы грязного белья, пришили пуговицы. А закончилось появлением в «берлоге» десятка цветочных горшков. Умница и красавица сумела выбить из двух мужиков клятвенные обещания, что горшки не выкинут за окно, а, наоборот, будут регулярно поливать… Первый пункт клятвы Глеб с Константином выполнили. Скорей, из-за лени, нежели из-за уважения к данному слову. Со вторым дело обстояло намного хуже… Но появился безобидный повод поворчать. Константин заявил, что это способствует поддержанию психологического комфорта. Глеб спорить не стал.
Четко по графику прилетали и улетали группы. И только один курсант появлялся без всякого расписания. Иногда даже в разгар сессии. Всегда с небольшим побитым гермочемоданом, всегда в поношенном компенсационном костюме с эмблемой технической службы на рукаве, надписью «Старое поле» между лопаток и фамилией «Карельский» над левым нагрудным карманом. Всегда в тяжелых обшарпанных ботинках.
— К чему такой маскарад? — поинтересовался как-то Кон.
— Этот маскарад экономит мне кучу денег.
— Как?
— Являюсь в диспетчерскую или на сортировочную и с виноватым видом вопрошаю, нет ли попутки до Старого поля. Слово за слово, общие знакомые, кто на чем летал…
— И чем же ты отвечал?
— Правда — лучшее оружие. Я был на Лагранже-2, на Луне, ходил к Макбету на Моби Дике, участвовал в маневрах космофлота на линкоре Явай. Работал с Роговым, был «на ковре» у самого Адмирала, три дня провел в карцере на флагмане. У меня хорошая память на лица и фамилии. А дальше — находится попутка. Не до Старого поля, но все ж поближе… Два-три подскока — и я здесь.
— А как же таможня?
— Что — таможня? С ребятами из таможни спорить не надо. Охотно открываю чемоданчик. Кроме смены белья, пары отверток с плоскогубцами да нескольких скучных бумаг с печатями Корпуса там ничего нет.
Практикой диспетчерского дела Макс не занимался. Спросив разрешение, садился за пульт и часами крутил запись телеметрии с борта Моби Дика. Что-то высчитывал, сравнивал со своими заметками, грыз авторучку или костяшки пальцев и вновь крутил телеметрию. Сутками.
Иногда с гиперпередатчиков Старого поля в сторону Макбета уходили информационные пакеты. Начинались всегда с одной и той же музыкальной фразы. За ней следовала подборка новостей, касающихся космоса, научных программ, новостей учебного Корпуса и под конец — всякая всячина. Кон несколько раз проверял содержание таких пакетов, криминала ни разу не нашел, поэтому закрывал глаза на несанкционированные передачи.
— Максим, что вы ищите в телеметрии? — как-то спросил он, подстраивая лады гитары.
— Высчитываю, когда вернется Моби Дик, — Макс развернулся вместе с креслом, но глаз не поднял и по-прежнему продолжал грызть кулак.
— Никогда Ахиллес не сумеет догнать черепаху. Никогда Одиссей не сумеет вернуться домой… — пропел Константин — И когда же это произойдет?
— Вся программа у ребят займет три с половиной — четыре года.
— Вы же говорили — полтора-два.
— Врал. Все так думали, я не хотел поднимать шум раньше времени. Политика…
Гитара рявкнула.
— Глеб, зайди в башню. У Карельского интересные новости, — объявил Кон по громкой связи.
— Итак, вы нас обманули, — начал Глеб, когда его ввели в курс дела. — А вам не кажется это аморальным?
— Любая политика — глубоко аморальное занятие, — хмуро отозвался Максим, изучая носки ботинок. — Мораль, этика — эти понятия действуют на уровне индивидуумов. Политика преследует групповые интересы. Желания одиночек на этом уровне не рассматриваются.
— Политик-одиночка, блин! — выругался Глеб.
— Я обеспечил экипажу Моби Дика возможность спокойно работать, — отозвался Макс. — С точки зрения групповых интересов мое поведение было правильным и оправданным.
— Цель оправдывает средства! — вскипел Глеб. — Сколько же человек ты обманул?
— Всех! — Макс в упор взглянул в глаза куратору. И не отводил взгляд, пока Глеб не отвернулся первым.
— Кон, ты слышал? Он обманул всех…
— Успокоились! — возвысил голос Кон. — Чего-то подобного я и ждал. Осилить такой проект за семьсот суток — слишком уж оптимистично выходило… А вы, Карельский запомните: однажды прошлое вернется и тяпнет вас за жопу!
С этого дня Глеб с Карельским не разговаривал. Здравствуйте — до свидания — и больше ни слова.
В один из приездов Макс как всегда бросил вещи в облюбованной комнате, смыл дорожную грязь и поднялся в диспетчерскую башню. Глеба не было, а Кон правил какой-то файл, поминутно сверяясь с бумажной распечаткой. Спросив разрешение, Макс сел за пульт и развернул на экране архив телеметрии. Скачал по сети свой дневник и принялся считать рейсы Моби Дика.
Полтора года назад, когда только начались полеты на Старое поле, трудно было сопоставить количество рейсов с реальными объемами работ. За помощью к кураторам обращаться нельзя: пришлось бы слишком много рассказать, а это могло плохо кончиться. Для всех. Толик и Степан помогали чем могли. В первую поездку Макс заснял на видеокамеру бесконечные графики телеметрии, друзья распечатали их на бумаге и часами ползали, расстелив рулон по полу, споря и тыкая пальцами в пички на диаграммах. Постепенно самые важные параметры удалось идентифицировать.
Рейсы корабля исчислялись десятками. Но, сравнив энергозатраты при посадке пустого корабля и груженого, Макс сумел разработать алгоритм. И теперь выискивал только рейсы, которыми перевозились барабаны лебедок — «катушки». Катушка — это показатель. Четкий и однозначный. Одна лебедка — одна катушка.
Вскоре в телеметрии обнаружились участки, которые не могли быть ничем, кроме как маневрами по коррекции орбиты Зайчика. Макс понял, что расчет был правильным. Теперь он достаточно успешно ориентировался в телеметрии с борта корабля. В отдельном файле вел календарный график работ. С каждой поездкой на Старое поле график становился точнее. Степа научил извлекать из телеметрии координаты корабля. Макс пересчитывал их в высоту орбиты Зайчика, а ее — в натяжение тросов. Ребята шли с легким опережением графика.
Как обычно, для начала Макс отмотал архив телеметрии на дату своего последнего приезда. Вывел на панорамный экран и сжал масштаб, чтоб разом увидеть весь кусок до сегодняшнего дня.
Сердце сбилось с удара, живот похолодел, а в лицо ударила горячая кровь. Два месяца назад графики, пестрящие зубцами как расческа зубьями, вытянулись прямыми линиями. Моби Дик умер…
Макс поспешно убрал с экрана мертвый участок и, не поворачивая головы, скосил глаза на отражение в оконном стекле. Куратор, вроде, ничего не заметил. Все так же шуршал своей распечаткой. Макс осторожно растянул самый конец нормального участка. Полет на полной тяге в гипере, выход из гипера и маневры на восьмикратной перегрузке. А потом — те же восемь единиц на двигателе, но перегрузка нулевая. Это знакомо — коррекция орбиты Зайчика. Дальше мощность двигателя ступенчато повышается. Девять единиц, десять, десять с половиной — и все графики падают в ноль. Катастрофа… Моби Дика больше нет. Возможно, ребят тоже больше нет. Или они сидят в шлюпках и ждут помощи. Почему же кураторы не подняли тревогу? Хотят отыграться на ребятах за два года прозябания на Старом поле? Не может быть…
— Константи-и-н… — жалобно позвал Макс, выводя на экран «мертвый» участок. — Подойдите, пожалуйста сюда…
— А-а, это… — оторвался куратор от своих записей. — Корабль был серьезно поврежден, недели три ремонтировался, но сейчас выполнение программы продолжается.
— На борту все живы?
— Как я могу знать? Вы, Максим, первый начали срезать камеры. Я знаю только, что корабль по-прежнему совершает регулярные рейсы в пояс астероидов и обратно.
— Но тут все параметры — в линию…
— Многие говорят: «У меня глаза есть.» Но не видят! Ничего не видят, — произнес Кон давно заготовленную фразу.
— Покажите, пожалуйста, чего я не вижу.
Куратор наконец-то поднялся со своего места.
— Пусти меня за пульт и возьми кресло в углу.
Погасил на экране все графики, кроме одного.
— Это — напряжение бортовой сети. Единственный параметр, который мы сегодня получаем с борта. Если увеличить масштаб, видно, что напряжение слегка гуляет. Видишь эти провальчики. Это включение силовых механизмов. Остается сравнить записи со старыми и выяснить, включение какого механизма вызывает просадку питания такого вида. Все просто.
— Константин, что произошло на Моби Дике?
— Давай подумаем, — куратор выдвинул ящик и достал две пары темных очков в массивной оправе. — Включи и надень.
Макс надел очки. Стекла оказались угольно черными. Щелкнул микротумблером на оправе, и стекла прояснились. Кон тем временем вывел на экран схематичное изображение Моби Дика, трехмерную объемную проволочную модель.
— Концентратор телеметрии находится здесь, — начал Кон, высветив на схеме красный параллелепипед. — Передатчик рядом с ним, — еще один проволочный каркас окрасился красным. Но они работают, и о них можно забыть. Посмотрим информационные кабели, по которым к ним приходит информация…
Короткий стук по клавишам — и на схеме высветилось множество зеленых жилок. Макс приподнял очки. Все линии на экране раздвоились, словно на плохо пропечатанной странице журнала. Объем исчез, рисунок стал плоским. Макс поспешно опустил очки на глаза.
— Как видим, только на этом участке все кабели идут пучком, — продолжал Кон. — Что у нас здесь? Двадцать второй шпангоут. Если он деформируется, кабели, идущие по нему, будут оборваны.
— К двадцать второму шпангоуту крепится упорная ферма…
— Нарисуй, — Кон пододвинул лист бумаги. Макс торопливо набросал силуэт корабля, цилиндр упорной фермы, точки крепления.
— Еще и одиннадцатый шпангоут… А почему на тридцать третьем силовом не закрепились?
— Не удалось. Там шлюпшлюзы мешают.
Кон уже вращал на экране схему корабля, указывал точки и векторы приложения сил. Прокрутил заключительный кусок телеметрии и внес последние цифры. Модель на экране исказилась.
— Видишь, курсант, все ясно и просто.
— Мне пока ничего не ясно.
— Ясно, что для кита этот рейс — последний. Что ребят, скорее всего, будут судить. Тебя, кстати, тоже. Советую завербоваться в какую-нибудь дальнюю-дальнюю экспедицию и сменить гражданство. Марсианская колония, к примеру, принимает всех, кому не лень.
— Почему — рейс последний? Корабль ведь летает…
— Потому что на Макбете некому техосмотр провести. У корабля деформировался силовой набор. Возможно, в отсеках вакуум, а экипаж работает в скафандрах. Ни один порт не выпустит корабль с такими повреждениями.
— Константин, вы доложите наверх о том, что мы сейчас узнали?
— А зачем? — Кон окинул курсанта ехидным взглядом. — Это что-нибудь изменит там? — ткнул пальцем в сторону экрана.
— Но в прошлый раз…
— Был научен горьким опытом. Помните, что в древнем Египте случалось с гонцами, приносящими плохие вести? Их побивали камнями. Я не хочу быть гонцом с дурной вестью. Вернутся курсанты — получат свое…
— А долг, этика? — Макс уже приходил в нормальное состояние.
— Напоминаю, курсант, видеокамеры отключили вы. Как обычные, так и скрытые. Могли отключить и телеметрию. На сегодня мне достоверно известно только то, что выполнение программы продолжается. Корабль возит грузы. Все! Но если вы, курсант, убеждены, что на борту произошла авария, я настоятельно рекомендую вам немедленно сообщить в деканат. И я помогу вам со всеми необходимыми инфоматериалами. Дать прямую видеосвязь с деканатом?
Кровь опять ударила Максу в лицо.
— Спасибо, не надо. Я не вижу пользы в этом сообщении. Достаточно знать, что выполнение программы продолжается.
Корабль выглядел странно. Шикарные коридоры, но через каждые тридцать метров — намертво принайтованная к полу гермопалатка с распахнутым лазом. И обязательно пара легких гермокостюмов внутри. Лэн опасался разгерметизации корабля. Утечка воздуха существует всегда. Идеальное уплотнение люка создать невозможно. Главное, чтоб она не превышала допустимую. Сейчас утечка в триста раз превышала оговоренную в паспорте корабля. Это не представляло опасности, но Спиид не мог разыскать место утечки и нервничал.
Посадочные лыжи корабля выдвинули как для посадки, усилили стальным двутавром и намертво приварили в таком положении. Теперь на внешнюю подвеску можно было цеплять до ста пятидесяти тысяч тонн.
— Это опасно? — пытала Эля Джоанну.
— Какая разница? Вернемся на Землю, с нас все равно голову снимут, отбивалась та.
— Эльхен, это абсолютно безопасно, — утверждал Томми. Эля ему не верила.
— А кто катушку уронил?
— Теперь до смерти вспоминать будешь!
— Не надо о смерти. Я и так боюсь.
— Ну и напрасно! Слышала, что у смерти хороший вкус? Она выбирает лучших.
— Ну да.
— А мы — кто? — Спиид со смехом сгреб ее в охапку и подкинул до потолка. (При лунном тяготении это не сложно.)
— Ты точно тыщу лет жить будешь, — заявила Эльвира, уцепившись за плафон и болтая ногами.
Работа шла размеренно и четко. Лэн со Спиидом мотались на Моби Дике между полюсом и поясом астероидов, везли новые и новые детали лебедок. Джоанна координировала сборку «площадок», руководила монтажом катушек, глубоким бурением, закреплением якорей. А Эльвира тянула тросы от Зайчика к полюсу. Рейс длился сначала двадцать пять дней, потом — дольше. Зайчик отодвигался от планеты, а быстрее установки просто не могли тянуть волокно. И так — тридцать метров в секунду, больше ста километров в час. Эльвира цепляла пучок тросов к шлюпке, переделанной в кабину межпланетного лифта — и отправлялась в рейс. Впервые с начала работ у нее появилось свободное время. В избытке. В таком избытке, что хоть волком вой!
Выть Эля не стала. Точнее попробовала разок — не помогает. Только Чипу удивила. Поэтому решила написать «Летопись славного дела» солидный исторический труд. Но получилось иное. На бумагу полились стихи. «Летопись» сменила название. Теперь это были «Песни белых китов». Они теснились, переполняли голову и грудь, толкались между собой и рвались наружу.
Летели недели. Новизна исчезла полностью, работа стала привычной. Вместе с новизной исчезли надежды, а желания усохли вылиняли, измельчали. Быт упростился до предела. Зачем тратить время на готовку? Сунуть стандартный рацион в подогреватель, через три минуты можно есть. Сорвать пленку за хвостик-уголок, выковырнуть из углубления одноразовые ложки, вилки — и весь столовый этикет. Сама упаковка — одноразовая тарелка. Освободилась — в утилизатор. Пятнадцать минут на обед — и вновь за работу.
Такая же привычная процедура, как еда — контроль систем жизнеобеспечения. Запас кислорода, запас воды, состояние поглотителей углекислоты и прочего, состояние энергогенератора. Рутина… Бесконечная череда дней позади, и такая же бесконечная ждет впереди.
А проект с каждым рейсом космического лифта близился к завершению. Зайчик, словно мячик на резинке, отодвигался от планеты все дальше. Стационарная орбита имела радиус 44 330 километров. Окончательная должна была составить 77 тысяч. При этом натяжение тросов достигало 7,9 на десять в десятой тонн. Эта цифра — десять в десятой степени завораживала. Такой силой можно не то, что горы двигать, орбиты планет менять!
Эля погладила Чипу по головке и взглянула на график. Через несколько часов в тридцати пяти тысячах километров за кормой, с Зайчика должна стартовать вторая кабинка космического лифта, которую поведет Спиид. Джоанна и Лэн заканчивают монтаж последних якорных площадок. В следующий рейс потянут тросы сразу четыре космических лифта.
А на душе скребли когтями кошки. Эля боялась, что случится нечто ужасное. Может, авария, может, кто-то погибнет — она не знала. Но чувство приближающейся беды не покидало. В последних полетах мальчики рисковали. Возили уже по восемь блоков оснований за раз. Четыре оставляли на орбите Макбета, а с четырьмя садились, торопливо отцепляли и взлетали, чтоб перехватить оставленные на следующем витке. Джоанна жаловалась, что поседеет от такого лихачества. Она и на самом деле стала похожа на старушку. Похудела, ссутулилась, постоянно куталась в шаль.
Эля решила поговорить с Лэном. Но ошиблась, и вместо Лэна набрала код Томми. Подняла его с постели после вахты. Пришлось объяснять. Томми тут же начал ехидничать, что ошибка по Фрейду.
— Перестань, пожалуйста, — попросила Эля. — Плохо мне. Два года назад думала, все правильно делаем. А теперь — не знаю. Кому-нибудь нужно, что мы делаем, а? Что о нас через сто лет скажут?
— Тебя точно помнить будут, — улыбнулся Спиид. — Ты по себе памятник нерукотворный оставила.
— Перестань издеваться.
— А я серьезно. Лэн позавчера передачу перехватил. Вонючий ежик оказался ежихой, ее назвали твоим именем. Эльвирус… Эльвириус… Не помню, как по латыни, в общем, Эльвира головоногая, крупноигольчатая.
— Опять ты не о том…
— Все идет путем, Эля. У нас отличный экипаж. Мы за два года даже ни разу по-крупному не поссорились.
— Потому что не видим друг друга по месяцу. Томми, ты меня послушай. Когда площадку ото льда очистили — мы же на пятьсот миль вокруг жизнь в океане уничтожили. Моби Дик никогда не станет орбитальной учебной базой. Нас из космоса поганой метлой вышвырнут. А кому лучше станет от того, что мы сделали?
— Наверно, никому, — хмыкнул Томми. — Если здесь и появится через миллион лет разумная жизнь, наших следов к тому времени не останется. Зайчик оторвется и улетит, якорные площадки ржавой пылью рассыплются. Комбинат в поясе астероидов метеориты разбомбят. У местных геологов появится неразрешимая загадка — что же развернуло кору их планеты на девяносто градусов. Но какое-нибудь объяснение они обязательно найдут.
— Вот и ты говоришь, что никому это не надо…
— Я этого не говорю, — улыбнулся Спиид. — Помнишь, как нас Земля провожала? «Любите жизнь. Любите во всех проявлениях». А ради любви иногда делают грандиозные глупости. Хочешь, сейчас сделаю глупость, брошу все и прилечу к тебе?
— Хочу, только не надо, это опасно! А если с тросом столкнешься…
— Тогда ложись спать, малыш. Все идет как надо. Даже еще лучше! Лэн говорит, мы в три года уложимся.
Прошел год.
— Вот и все… Пора домой, — произнес Лэн и покрепче обнял Джоанну. — Три недели на последний вздох.
— Мальчики, я боюсь возвращаться, — пожаловалась Эля. — Может, еще неделю подежурим? Посмотрим, как киберы справляются…
— Нет причины откладывать неприятное, — возразил Спиид. И, по примеру капитана, обнял за плечи Эльхен. — Не убьют же нас, в конце концов. Но из космофлота попрут — сто процентов. Даже на Луну не выпустят… Вам еще хорошо, а на меня Моби Дик повесят.
— У тебя мания величия, — возразил Лэн. — За все отвечает капитан.
— А тебя на борту не было, — хмыкнул Спиид. — На борту ЧП, а капитана нету. Теперь тебе даже буксир не доверят. С тебя снимут голову и поместят в музей. Под стеклянный колпак. А на табличке напишут: «Он угробил Чуду-Юду».
— Убить не убьют, но шкурку спустят, — логично рассудила Джоанна.
— Нарежут из шкурки ремни, и протащат нас под килем! — поддержал Лэн.
— А потом заставят пройти по доске!
— И вздернут на рее!
— Джон, какая рея в наше время? Повесят на крюке грузового крана!
— … За ноги!
— Не за ноги, а за…
— Гусары, ма-а-лчать!!! — возмутилась Эля. — Фу на вас, мальчики. Слушайте!
— Курс на Землю, Томми. Готовность — минус пять!
От корабля к диспетчерской башне шли три фигурки. Сзади тащился грузовой кар. Глеб навел на них телеобъектив.
— А где Джоанна?
— На Марсе. Легла в больницу на операцию. Что-то с рукой.
Константин вышел на балкон башни, сфотографировал несколько раз с различным увеличением потрепанную тушу лайнера с нелепой, громоздкой, покореженной рамой, обхватывающей носовую часть.
— Просили для альманаха… Вот и все… Можно собирать чемоданы.
— Как он был красив… Что с ним будет?
— Одно из двух: или под нож, или в музей. В космос Моби Дику дорога заказана. Набор корпуса потерял геометрию.
— Что ждет твоих ребятишек?
Кон сморщился и отвернулся к окну.
— Они угробили корабль, — произнес он минуты через две. — Ты знаешь, сколько он стоит? Какие планы Академия с ним связывала?
— Знаю… Но планета…
— А что — планета?! — вспылил Кон. — Что получит человечество с этой планеты?! Макбет не для людей. Там ледники двести лет таять будут. Там климат установится только через два тысячелетия!… Извини, погорячился.
— Ты прав, все так. Но это же первый опыт астроинженерной деятельности человечества. По этому поступку иноземные цивилизации будут судить о нас. А мы ребятишек — пинком из космоса.
— Глеб, замолчи. Славы они огребут столько, сколько нам и не снилось. Захотят — найдут лазейку в космос. В конце концов, они знали, на что шли. Ответь мне, ты себя стариком не чувствуешь?
— В тридцать пять?
— Нет, я не то сказал. Не стариком — динозавром. Пережитком эпохи. Три года назад мы казались себе умными, сильными, всезнающими. Ребят держали за желторотиков. А эти желторотики вышли в космос — и начали двигать планеты. Понимаешь? Нам такое в голову придти не могло. А им это несложно! Они сильные, они — могут! Ну и кто мы после этого? Мы, которые пытаются решать их судьбы… Тормоз прогресса, или просто тормоза?
— Жизнь удивительно прекрасна. Жаль, что не здесь и не сейчас. Знаешь, что старик Хэм сказал последнему динозавру?
— ???
— Не спеши хоронить себя заживо!
04.10.2002 — 18.04.2004
В романе использованы стихи Байгильдеевой Эльвиры Рафаэлевны из сборника «НАСТАЛО ВРЕМЯ ВОЗДУХА».
— Эля, ты слышишь?
— Да.
— Я кое-что придумал. Давай попрощаемся на всякий случай. Я тебя люблю. Знай это!
— Томми…
Выключил связь и плавно увеличил тягу до десяти единиц. Зазвенел сигнал опасности. Окантовка панорамного экрана окрасилась в бордовый цвет. Увеличил еще на пол единицы.
— Внимание! Достигнуто предельное напряжение в элементах каркаса корабля, — сообщил кибермозг приятным контральто.
— А мне надо двенадцать! — прорычал Спиид и двинул сектора тяги на себя…
* * *
— А что было дальше?
— А дальше набор каркаса «поплыл». Корабль потерял герметичность, и я пережил несколько неприятных минут. Но все кончилось хорошо.
— Ты совсем не умеешь рассказывать. А назад мы в шлюпке полетим?
— Тоже вариант. Мы в шлюпке, а шлюпка в корабле. Но есть вариант лучше. Знаешь, что раньше делали, если днище корабля начинало сильно течь?
— Смолили?
— Нет, позднее. Когда корабли уже из железа были. Заливали днище цементом. Десять-пятнадцать сантиметров цемента между шпангоутами — и корабль на плаву еще долгие годы… Мы зальем днище цементом.
— Ты шутишь?
— Это образное выражение. Зальем пеногерметиком все помещения, примыкающие к наружной обшивке.
— И оранжерею?
— Оранжереи больше нет. Ты же знаешь, вакуум высасывает из растений воду. Они умерли очень быстро.
— А бассейн?
— Эля, прости, бассейна тоже нет. Когда я маневрировал на восьми "g", там летали трехметровые ледяные шары. В общем, легче новый сделать, чем этот отремонтировать…
— А зачем ты давление поднял?
— А зачем шины автомобилей надувают? Давление внутри увеличило жесткость корпуса. Эль…
— Что?
— Мы проиграли, Эль. Я загубил Моби Дик. Теперь мы не угонщики, а преступники в особо крупных размерах.
— Я знаю. Лэн тоже так думает. Джоанна говорит, что мы теперь аутло. Вне закона, вдали от закона. Томми, прости меня.
— Не перебивай, я не кончил. У нас больше нет пути назад. И знаешь, я не жалею. Теперь нет повода для сомнений. Только вперед. Смешно, правда?
— Ага. Вот послушай, что я вчера написала:
Флажком на мачте корабля
На ось надетая Земля
Черпает пену и скрипит, сражаясь с ветром.
И мироздание мое
Уже подтаяло с краев
И расточает нежных зайчиков по свету.
* * *
Глеб и Константин отнеслись к факультативному курсу «Основы диспетчерского контроля» очень серьезно. Может, чтоб курсанты не расслаблялись, а может, чтоб не потерять уважение к себе…
Сначала шло несколько часов теоретической подготовки. «Основные транспортные потоки приземелья», «Задачи диспетчерского контроля», «Работа диспетчерского пункта: стратегия и тактика, приемы и методы». Потом начинались практические занятия. Глеб подробно знакомил группу с работой одной из реальных площадок, с количеством и параметрами причалов, транспортными потоками, графиком движения на ближайшие часы. Курсанты распределяли между собой посты ближнего и дальнего наведения, диспетчеров посадочных зон или стыковочных колец. И начиналась игра. Для адаптации полчаса слушали переговоры настоящих диспетчеров и экипажей, следили на экранах за отметками кораблей. Потом Константин давал команду:
— Старое поле вахту принял! — и отключал голоса настоящих диспетчеров и пилотов. Он сам, Глеб и еще трое-четверо наиболее толковых парней, пропустив звук через исказители голоса, изображали радиообмен приходящих и уходящих бортов, управляли ситуационным тренажером. А команда диспетчеров должна была обеспечить нормальное функционирование объекта в течение трех часов. На экранах диспетчерской башни перемещались отметки бортов, загорались и гасли столбики цифр. Кто-то настойчиво взывал: «Я борт 42-33. Даст мне кто-нибудь коридор, или так и буду стоять?» Его перебивал другой: «Я 38-16, иду с пустыми баками. Высылайте танкер». «Серж, урод, забери у меня литерный!» — не по уставу, на весь зал возмущалась девушка в кресле диспетчера зоны ожидания. Шел учебный процесс…
Потом сравнивали с записями реальной ситуации.
Чем меньше наблюдалось отличий от реальной картины, тем выше оценивалась работа группы. Оценку выносили сами курсанты. На разборах спорили до хрипоты, до перехода на личности. Иногда Глеб с Константином участвовали в спорах, иногда молча наблюдали, изредка лишь вставляя замечание.
Умница и красавица Ленок организовала шефство над «холостяцкой берлогой» кураторов. Началось все хорошо — девушки перестирали горы грязного белья, пришили пуговицы. А закончилось появлением в «берлоге» десятка цветочных горшков. Умница и красавица сумела выбить из двух мужиков клятвенные обещания, что горшки не выкинут за окно, а, наоборот, будут регулярно поливать… Первый пункт клятвы Глеб с Константином выполнили. Скорей, из-за лени, нежели из-за уважения к данному слову. Со вторым дело обстояло намного хуже… Но появился безобидный повод поворчать. Константин заявил, что это способствует поддержанию психологического комфорта. Глеб спорить не стал.
Четко по графику прилетали и улетали группы. И только один курсант появлялся без всякого расписания. Иногда даже в разгар сессии. Всегда с небольшим побитым гермочемоданом, всегда в поношенном компенсационном костюме с эмблемой технической службы на рукаве, надписью «Старое поле» между лопаток и фамилией «Карельский» над левым нагрудным карманом. Всегда в тяжелых обшарпанных ботинках.
— К чему такой маскарад? — поинтересовался как-то Кон.
— Этот маскарад экономит мне кучу денег.
— Как?
— Являюсь в диспетчерскую или на сортировочную и с виноватым видом вопрошаю, нет ли попутки до Старого поля. Слово за слово, общие знакомые, кто на чем летал…
— И чем же ты отвечал?
— Правда — лучшее оружие. Я был на Лагранже-2, на Луне, ходил к Макбету на Моби Дике, участвовал в маневрах космофлота на линкоре Явай. Работал с Роговым, был «на ковре» у самого Адмирала, три дня провел в карцере на флагмане. У меня хорошая память на лица и фамилии. А дальше — находится попутка. Не до Старого поля, но все ж поближе… Два-три подскока — и я здесь.
— А как же таможня?
— Что — таможня? С ребятами из таможни спорить не надо. Охотно открываю чемоданчик. Кроме смены белья, пары отверток с плоскогубцами да нескольких скучных бумаг с печатями Корпуса там ничего нет.
Практикой диспетчерского дела Макс не занимался. Спросив разрешение, садился за пульт и часами крутил запись телеметрии с борта Моби Дика. Что-то высчитывал, сравнивал со своими заметками, грыз авторучку или костяшки пальцев и вновь крутил телеметрию. Сутками.
Иногда с гиперпередатчиков Старого поля в сторону Макбета уходили информационные пакеты. Начинались всегда с одной и той же музыкальной фразы. За ней следовала подборка новостей, касающихся космоса, научных программ, новостей учебного Корпуса и под конец — всякая всячина. Кон несколько раз проверял содержание таких пакетов, криминала ни разу не нашел, поэтому закрывал глаза на несанкционированные передачи.
— Максим, что вы ищите в телеметрии? — как-то спросил он, подстраивая лады гитары.
— Высчитываю, когда вернется Моби Дик, — Макс развернулся вместе с креслом, но глаз не поднял и по-прежнему продолжал грызть кулак.
— Никогда Ахиллес не сумеет догнать черепаху. Никогда Одиссей не сумеет вернуться домой… — пропел Константин — И когда же это произойдет?
— Вся программа у ребят займет три с половиной — четыре года.
— Вы же говорили — полтора-два.
— Врал. Все так думали, я не хотел поднимать шум раньше времени. Политика…
Гитара рявкнула.
— Глеб, зайди в башню. У Карельского интересные новости, — объявил Кон по громкой связи.
— Итак, вы нас обманули, — начал Глеб, когда его ввели в курс дела. — А вам не кажется это аморальным?
— Любая политика — глубоко аморальное занятие, — хмуро отозвался Максим, изучая носки ботинок. — Мораль, этика — эти понятия действуют на уровне индивидуумов. Политика преследует групповые интересы. Желания одиночек на этом уровне не рассматриваются.
— Политик-одиночка, блин! — выругался Глеб.
— Я обеспечил экипажу Моби Дика возможность спокойно работать, — отозвался Макс. — С точки зрения групповых интересов мое поведение было правильным и оправданным.
— Цель оправдывает средства! — вскипел Глеб. — Сколько же человек ты обманул?
— Всех! — Макс в упор взглянул в глаза куратору. И не отводил взгляд, пока Глеб не отвернулся первым.
— Кон, ты слышал? Он обманул всех…
— Успокоились! — возвысил голос Кон. — Чего-то подобного я и ждал. Осилить такой проект за семьсот суток — слишком уж оптимистично выходило… А вы, Карельский запомните: однажды прошлое вернется и тяпнет вас за жопу!
С этого дня Глеб с Карельским не разговаривал. Здравствуйте — до свидания — и больше ни слова.
В один из приездов Макс как всегда бросил вещи в облюбованной комнате, смыл дорожную грязь и поднялся в диспетчерскую башню. Глеба не было, а Кон правил какой-то файл, поминутно сверяясь с бумажной распечаткой. Спросив разрешение, Макс сел за пульт и развернул на экране архив телеметрии. Скачал по сети свой дневник и принялся считать рейсы Моби Дика.
Полтора года назад, когда только начались полеты на Старое поле, трудно было сопоставить количество рейсов с реальными объемами работ. За помощью к кураторам обращаться нельзя: пришлось бы слишком много рассказать, а это могло плохо кончиться. Для всех. Толик и Степан помогали чем могли. В первую поездку Макс заснял на видеокамеру бесконечные графики телеметрии, друзья распечатали их на бумаге и часами ползали, расстелив рулон по полу, споря и тыкая пальцами в пички на диаграммах. Постепенно самые важные параметры удалось идентифицировать.
Рейсы корабля исчислялись десятками. Но, сравнив энергозатраты при посадке пустого корабля и груженого, Макс сумел разработать алгоритм. И теперь выискивал только рейсы, которыми перевозились барабаны лебедок — «катушки». Катушка — это показатель. Четкий и однозначный. Одна лебедка — одна катушка.
Вскоре в телеметрии обнаружились участки, которые не могли быть ничем, кроме как маневрами по коррекции орбиты Зайчика. Макс понял, что расчет был правильным. Теперь он достаточно успешно ориентировался в телеметрии с борта корабля. В отдельном файле вел календарный график работ. С каждой поездкой на Старое поле график становился точнее. Степа научил извлекать из телеметрии координаты корабля. Макс пересчитывал их в высоту орбиты Зайчика, а ее — в натяжение тросов. Ребята шли с легким опережением графика.
Как обычно, для начала Макс отмотал архив телеметрии на дату своего последнего приезда. Вывел на панорамный экран и сжал масштаб, чтоб разом увидеть весь кусок до сегодняшнего дня.
Сердце сбилось с удара, живот похолодел, а в лицо ударила горячая кровь. Два месяца назад графики, пестрящие зубцами как расческа зубьями, вытянулись прямыми линиями. Моби Дик умер…
Макс поспешно убрал с экрана мертвый участок и, не поворачивая головы, скосил глаза на отражение в оконном стекле. Куратор, вроде, ничего не заметил. Все так же шуршал своей распечаткой. Макс осторожно растянул самый конец нормального участка. Полет на полной тяге в гипере, выход из гипера и маневры на восьмикратной перегрузке. А потом — те же восемь единиц на двигателе, но перегрузка нулевая. Это знакомо — коррекция орбиты Зайчика. Дальше мощность двигателя ступенчато повышается. Девять единиц, десять, десять с половиной — и все графики падают в ноль. Катастрофа… Моби Дика больше нет. Возможно, ребят тоже больше нет. Или они сидят в шлюпках и ждут помощи. Почему же кураторы не подняли тревогу? Хотят отыграться на ребятах за два года прозябания на Старом поле? Не может быть…
— Константи-и-н… — жалобно позвал Макс, выводя на экран «мертвый» участок. — Подойдите, пожалуйста сюда…
— А-а, это… — оторвался куратор от своих записей. — Корабль был серьезно поврежден, недели три ремонтировался, но сейчас выполнение программы продолжается.
— На борту все живы?
— Как я могу знать? Вы, Максим, первый начали срезать камеры. Я знаю только, что корабль по-прежнему совершает регулярные рейсы в пояс астероидов и обратно.
— Но тут все параметры — в линию…
— Многие говорят: «У меня глаза есть.» Но не видят! Ничего не видят, — произнес Кон давно заготовленную фразу.
— Покажите, пожалуйста, чего я не вижу.
Куратор наконец-то поднялся со своего места.
— Пусти меня за пульт и возьми кресло в углу.
Погасил на экране все графики, кроме одного.
— Это — напряжение бортовой сети. Единственный параметр, который мы сегодня получаем с борта. Если увеличить масштаб, видно, что напряжение слегка гуляет. Видишь эти провальчики. Это включение силовых механизмов. Остается сравнить записи со старыми и выяснить, включение какого механизма вызывает просадку питания такого вида. Все просто.
— Константин, что произошло на Моби Дике?
— Давай подумаем, — куратор выдвинул ящик и достал две пары темных очков в массивной оправе. — Включи и надень.
Макс надел очки. Стекла оказались угольно черными. Щелкнул микротумблером на оправе, и стекла прояснились. Кон тем временем вывел на экран схематичное изображение Моби Дика, трехмерную объемную проволочную модель.
— Концентратор телеметрии находится здесь, — начал Кон, высветив на схеме красный параллелепипед. — Передатчик рядом с ним, — еще один проволочный каркас окрасился красным. Но они работают, и о них можно забыть. Посмотрим информационные кабели, по которым к ним приходит информация…
Короткий стук по клавишам — и на схеме высветилось множество зеленых жилок. Макс приподнял очки. Все линии на экране раздвоились, словно на плохо пропечатанной странице журнала. Объем исчез, рисунок стал плоским. Макс поспешно опустил очки на глаза.
— Как видим, только на этом участке все кабели идут пучком, — продолжал Кон. — Что у нас здесь? Двадцать второй шпангоут. Если он деформируется, кабели, идущие по нему, будут оборваны.
— К двадцать второму шпангоуту крепится упорная ферма…
— Нарисуй, — Кон пододвинул лист бумаги. Макс торопливо набросал силуэт корабля, цилиндр упорной фермы, точки крепления.
— Еще и одиннадцатый шпангоут… А почему на тридцать третьем силовом не закрепились?
— Не удалось. Там шлюпшлюзы мешают.
Кон уже вращал на экране схему корабля, указывал точки и векторы приложения сил. Прокрутил заключительный кусок телеметрии и внес последние цифры. Модель на экране исказилась.
— Видишь, курсант, все ясно и просто.
— Мне пока ничего не ясно.
— Ясно, что для кита этот рейс — последний. Что ребят, скорее всего, будут судить. Тебя, кстати, тоже. Советую завербоваться в какую-нибудь дальнюю-дальнюю экспедицию и сменить гражданство. Марсианская колония, к примеру, принимает всех, кому не лень.
— Почему — рейс последний? Корабль ведь летает…
— Потому что на Макбете некому техосмотр провести. У корабля деформировался силовой набор. Возможно, в отсеках вакуум, а экипаж работает в скафандрах. Ни один порт не выпустит корабль с такими повреждениями.
— Константин, вы доложите наверх о том, что мы сейчас узнали?
— А зачем? — Кон окинул курсанта ехидным взглядом. — Это что-нибудь изменит там? — ткнул пальцем в сторону экрана.
— Но в прошлый раз…
— Был научен горьким опытом. Помните, что в древнем Египте случалось с гонцами, приносящими плохие вести? Их побивали камнями. Я не хочу быть гонцом с дурной вестью. Вернутся курсанты — получат свое…
— А долг, этика? — Макс уже приходил в нормальное состояние.
— Напоминаю, курсант, видеокамеры отключили вы. Как обычные, так и скрытые. Могли отключить и телеметрию. На сегодня мне достоверно известно только то, что выполнение программы продолжается. Корабль возит грузы. Все! Но если вы, курсант, убеждены, что на борту произошла авария, я настоятельно рекомендую вам немедленно сообщить в деканат. И я помогу вам со всеми необходимыми инфоматериалами. Дать прямую видеосвязь с деканатом?
Кровь опять ударила Максу в лицо.
— Спасибо, не надо. Я не вижу пользы в этом сообщении. Достаточно знать, что выполнение программы продолжается.
* * *
Корабль выглядел странно. Шикарные коридоры, но через каждые тридцать метров — намертво принайтованная к полу гермопалатка с распахнутым лазом. И обязательно пара легких гермокостюмов внутри. Лэн опасался разгерметизации корабля. Утечка воздуха существует всегда. Идеальное уплотнение люка создать невозможно. Главное, чтоб она не превышала допустимую. Сейчас утечка в триста раз превышала оговоренную в паспорте корабля. Это не представляло опасности, но Спиид не мог разыскать место утечки и нервничал.
Посадочные лыжи корабля выдвинули как для посадки, усилили стальным двутавром и намертво приварили в таком положении. Теперь на внешнюю подвеску можно было цеплять до ста пятидесяти тысяч тонн.
— Это опасно? — пытала Эля Джоанну.
— Какая разница? Вернемся на Землю, с нас все равно голову снимут, отбивалась та.
— Эльхен, это абсолютно безопасно, — утверждал Томми. Эля ему не верила.
— А кто катушку уронил?
— Теперь до смерти вспоминать будешь!
— Не надо о смерти. Я и так боюсь.
— Ну и напрасно! Слышала, что у смерти хороший вкус? Она выбирает лучших.
— Ну да.
— А мы — кто? — Спиид со смехом сгреб ее в охапку и подкинул до потолка. (При лунном тяготении это не сложно.)
— Ты точно тыщу лет жить будешь, — заявила Эльвира, уцепившись за плафон и болтая ногами.
* * *
Работа шла размеренно и четко. Лэн со Спиидом мотались на Моби Дике между полюсом и поясом астероидов, везли новые и новые детали лебедок. Джоанна координировала сборку «площадок», руководила монтажом катушек, глубоким бурением, закреплением якорей. А Эльвира тянула тросы от Зайчика к полюсу. Рейс длился сначала двадцать пять дней, потом — дольше. Зайчик отодвигался от планеты, а быстрее установки просто не могли тянуть волокно. И так — тридцать метров в секунду, больше ста километров в час. Эльвира цепляла пучок тросов к шлюпке, переделанной в кабину межпланетного лифта — и отправлялась в рейс. Впервые с начала работ у нее появилось свободное время. В избытке. В таком избытке, что хоть волком вой!
Выть Эля не стала. Точнее попробовала разок — не помогает. Только Чипу удивила. Поэтому решила написать «Летопись славного дела» солидный исторический труд. Но получилось иное. На бумагу полились стихи. «Летопись» сменила название. Теперь это были «Песни белых китов». Они теснились, переполняли голову и грудь, толкались между собой и рвались наружу.
Все же, по-своему жизнь удалась -
Дикой — как хохот в лицо.
Вот и еще одна сказка сбылась,
Тоже с печальным концом.
Просто, до хмурых доплыв берегов,
Как мы хотели, сбылась
Скверная шутка неумных богов -
Сказка, хотя и про нас.
* * *
Летели недели. Новизна исчезла полностью, работа стала привычной. Вместе с новизной исчезли надежды, а желания усохли вылиняли, измельчали. Быт упростился до предела. Зачем тратить время на готовку? Сунуть стандартный рацион в подогреватель, через три минуты можно есть. Сорвать пленку за хвостик-уголок, выковырнуть из углубления одноразовые ложки, вилки — и весь столовый этикет. Сама упаковка — одноразовая тарелка. Освободилась — в утилизатор. Пятнадцать минут на обед — и вновь за работу.
Такая же привычная процедура, как еда — контроль систем жизнеобеспечения. Запас кислорода, запас воды, состояние поглотителей углекислоты и прочего, состояние энергогенератора. Рутина… Бесконечная череда дней позади, и такая же бесконечная ждет впереди.
А проект с каждым рейсом космического лифта близился к завершению. Зайчик, словно мячик на резинке, отодвигался от планеты все дальше. Стационарная орбита имела радиус 44 330 километров. Окончательная должна была составить 77 тысяч. При этом натяжение тросов достигало 7,9 на десять в десятой тонн. Эта цифра — десять в десятой степени завораживала. Такой силой можно не то, что горы двигать, орбиты планет менять!
Эля погладила Чипу по головке и взглянула на график. Через несколько часов в тридцати пяти тысячах километров за кормой, с Зайчика должна стартовать вторая кабинка космического лифта, которую поведет Спиид. Джоанна и Лэн заканчивают монтаж последних якорных площадок. В следующий рейс потянут тросы сразу четыре космических лифта.
А на душе скребли когтями кошки. Эля боялась, что случится нечто ужасное. Может, авария, может, кто-то погибнет — она не знала. Но чувство приближающейся беды не покидало. В последних полетах мальчики рисковали. Возили уже по восемь блоков оснований за раз. Четыре оставляли на орбите Макбета, а с четырьмя садились, торопливо отцепляли и взлетали, чтоб перехватить оставленные на следующем витке. Джоанна жаловалась, что поседеет от такого лихачества. Она и на самом деле стала похожа на старушку. Похудела, ссутулилась, постоянно куталась в шаль.
Эля решила поговорить с Лэном. Но ошиблась, и вместо Лэна набрала код Томми. Подняла его с постели после вахты. Пришлось объяснять. Томми тут же начал ехидничать, что ошибка по Фрейду.
— Перестань, пожалуйста, — попросила Эля. — Плохо мне. Два года назад думала, все правильно делаем. А теперь — не знаю. Кому-нибудь нужно, что мы делаем, а? Что о нас через сто лет скажут?
— Тебя точно помнить будут, — улыбнулся Спиид. — Ты по себе памятник нерукотворный оставила.
— Перестань издеваться.
— А я серьезно. Лэн позавчера передачу перехватил. Вонючий ежик оказался ежихой, ее назвали твоим именем. Эльвирус… Эльвириус… Не помню, как по латыни, в общем, Эльвира головоногая, крупноигольчатая.
— Опять ты не о том…
— Все идет путем, Эля. У нас отличный экипаж. Мы за два года даже ни разу по-крупному не поссорились.
— Потому что не видим друг друга по месяцу. Томми, ты меня послушай. Когда площадку ото льда очистили — мы же на пятьсот миль вокруг жизнь в океане уничтожили. Моби Дик никогда не станет орбитальной учебной базой. Нас из космоса поганой метлой вышвырнут. А кому лучше станет от того, что мы сделали?
— Наверно, никому, — хмыкнул Томми. — Если здесь и появится через миллион лет разумная жизнь, наших следов к тому времени не останется. Зайчик оторвется и улетит, якорные площадки ржавой пылью рассыплются. Комбинат в поясе астероидов метеориты разбомбят. У местных геологов появится неразрешимая загадка — что же развернуло кору их планеты на девяносто градусов. Но какое-нибудь объяснение они обязательно найдут.
— Вот и ты говоришь, что никому это не надо…
— Я этого не говорю, — улыбнулся Спиид. — Помнишь, как нас Земля провожала? «Любите жизнь. Любите во всех проявлениях». А ради любви иногда делают грандиозные глупости. Хочешь, сейчас сделаю глупость, брошу все и прилечу к тебе?
— Хочу, только не надо, это опасно! А если с тросом столкнешься…
— Тогда ложись спать, малыш. Все идет как надо. Даже еще лучше! Лэн говорит, мы в три года уложимся.
* * *
Прошел год.
— Вот и все… Пора домой, — произнес Лэн и покрепче обнял Джоанну. — Три недели на последний вздох.
— Мальчики, я боюсь возвращаться, — пожаловалась Эля. — Может, еще неделю подежурим? Посмотрим, как киберы справляются…
— Нет причины откладывать неприятное, — возразил Спиид. И, по примеру капитана, обнял за плечи Эльхен. — Не убьют же нас, в конце концов. Но из космофлота попрут — сто процентов. Даже на Луну не выпустят… Вам еще хорошо, а на меня Моби Дик повесят.
— У тебя мания величия, — возразил Лэн. — За все отвечает капитан.
— А тебя на борту не было, — хмыкнул Спиид. — На борту ЧП, а капитана нету. Теперь тебе даже буксир не доверят. С тебя снимут голову и поместят в музей. Под стеклянный колпак. А на табличке напишут: «Он угробил Чуду-Юду».
— Убить не убьют, но шкурку спустят, — логично рассудила Джоанна.
— Нарежут из шкурки ремни, и протащат нас под килем! — поддержал Лэн.
— А потом заставят пройти по доске!
— И вздернут на рее!
— Джон, какая рея в наше время? Повесят на крюке грузового крана!
— … За ноги!
— Не за ноги, а за…
— Гусары, ма-а-лчать!!! — возмутилась Эля. — Фу на вас, мальчики. Слушайте!
— Хорошо сказано…
Жизнь была ползучим гадом
Бессердечным как скала.
Как всегда — планида задом,
Слезы градом, небо — адом,
Жизнь была… была… Была!
Нескончаемая сила,
Непомерная цена,
Жизнь была невыносима,
Но уж точно не скучна.
— Курс на Землю, Томми. Готовность — минус пять!
* * *
От корабля к диспетчерской башне шли три фигурки. Сзади тащился грузовой кар. Глеб навел на них телеобъектив.
— А где Джоанна?
— На Марсе. Легла в больницу на операцию. Что-то с рукой.
Константин вышел на балкон башни, сфотографировал несколько раз с различным увеличением потрепанную тушу лайнера с нелепой, громоздкой, покореженной рамой, обхватывающей носовую часть.
— Просили для альманаха… Вот и все… Можно собирать чемоданы.
— Как он был красив… Что с ним будет?
— Одно из двух: или под нож, или в музей. В космос Моби Дику дорога заказана. Набор корпуса потерял геометрию.
— Что ждет твоих ребятишек?
Кон сморщился и отвернулся к окну.
— Они угробили корабль, — произнес он минуты через две. — Ты знаешь, сколько он стоит? Какие планы Академия с ним связывала?
— Знаю… Но планета…
— А что — планета?! — вспылил Кон. — Что получит человечество с этой планеты?! Макбет не для людей. Там ледники двести лет таять будут. Там климат установится только через два тысячелетия!… Извини, погорячился.
— Ты прав, все так. Но это же первый опыт астроинженерной деятельности человечества. По этому поступку иноземные цивилизации будут судить о нас. А мы ребятишек — пинком из космоса.
— Глеб, замолчи. Славы они огребут столько, сколько нам и не снилось. Захотят — найдут лазейку в космос. В конце концов, они знали, на что шли. Ответь мне, ты себя стариком не чувствуешь?
— В тридцать пять?
— Нет, я не то сказал. Не стариком — динозавром. Пережитком эпохи. Три года назад мы казались себе умными, сильными, всезнающими. Ребят держали за желторотиков. А эти желторотики вышли в космос — и начали двигать планеты. Понимаешь? Нам такое в голову придти не могло. А им это несложно! Они сильные, они — могут! Ну и кто мы после этого? Мы, которые пытаются решать их судьбы… Тормоз прогресса, или просто тормоза?
— Жизнь удивительно прекрасна. Жаль, что не здесь и не сейчас. Знаешь, что старик Хэм сказал последнему динозавру?
— ???
— Не спеши хоронить себя заживо!
04.10.2002 — 18.04.2004
В романе использованы стихи Байгильдеевой Эльвиры Рафаэлевны из сборника «НАСТАЛО ВРЕМЯ ВОЗДУХА».