— Включить фары?
— Не надо, Томми. Свет напугает одних, а других привлечет. Это будет искаженная картина реальности. Подождем, пока глаза привыкнут.
Ожила связь.
— Сорок первый, контрольный вызов.
Спиид наклонил микрофон к себе.
— Я сорок первый. У нас все штатно.
— А чего сигнал такой слабый?
— Мы под водой. Ловим саблезубых жабокрабов.
— Ловись рыбка большая и маленькая? До связи!
Эльвира переключила обзорный экран в инфракрасный диапазон, но в воде от этого было мало толку.
— Томми, я зажигаю свет. Где он включается?
— А искаженная картина?
— Сейчас важно общее представление. Детали уточним после.
Спиид рассмеялся и включил посадочные фары.
— Для общего представления надо посмотреть, что делается на глубине.
— Логично, — согласилась девушка. — Идем в глубину.
В лучах фар роились тысячи крохотных существ. Блестками мелькали, гоняясь друг за другом, рыбки покрупнее. Изредка в луч прожектора попадало нечто крупное, и тогда мелюзга мгновенно исчезала.
— Глубина шестьдесят. Удаление от берега восемьсот метров, — надиктовал Спиид в бортжурнал. — Начинается материковый склон. Уклон до тридцати градусов.
— Томми, тормозни. Смотри, акула с клешнями.
— Минутку, Эльхен. Сорок первый вызывает центральную. Мы идем в глубину, радиосвязи не будет, — забубнил он в микрофон. — Да, все нормально.
Отключив связь, перегнулся через подлокотник и выглянул в боковой иллюминатор.
— Какая же это акула? Это ежик с хвостиком.
— Опоздал. Твой ежик слопал акулу. И вообще, он не ежик, а кустик. Ты когда-нибудь видел кустик с зубами?
— А хвостик?
— Хвостик — акулий! — Девушка выдрала манипулятором хищный кустик с корнем и засунула в контейнер. — Идем дальше.
— Есть, мэм! — Томми наклонил нос шлюпки и повел судно в глубину. Что-то с легким скрежетом протащилось по обшивке от носа до кормы.
— Странно… — нахмурился Спиид.
— Я тоже ничего не видела.
— Знаешь, что надо делать в космосе, если чего-то не понимаешь?
— Думать. Головой!
— Это потом. А сначала, — Томми отпустил на секунду штурвал, набросил на плечи лямки привязной системы. Клацнула пряжка на груди. — Сначала надо принять меры безопас-с-с… Вот пакость!!!
Поперек лобового стекла легло толстое как бревно щупальце. Присоски величиной с блюдце, окаймленные когтями, намертво присосались к стеклу. Спиид стремительно наклонился к девушке, схватился правой рукой за дальний подлокотник ее кресла. Локоть больно вдавился в живот. Эльвира возмущенно взвизгнула. И тут шлюпка словно на стену налетела.
— Вя-я! — из легких вышибло остатки воздуха.
— Пристегнись!
Эля торопливо завозилась с ремнями.
— Убери локоть.
Но тут шлюпка легла на бок. Девушка взвизгнула:
— Ай! Не убирай!
Кое— как застегнула пряжку.
— А я думала, ты выпендриваешься, когда пристегиваться начал. Можешь стряхнуть этого?…
— Наверно, могу, если полный вперед дам. Но он навесное оборудование попортит. Давай, мы его ме-едленно наверх поднимем, сам отцепится.
— Давай!
Шлюпка перевернулась вверх дном, качнулась и встала вертикально носом вниз. Космолетчики повисли на ремнях.
— Чьерт побьери, — старательно коверкая слова, произнес Спиид.
— Вот именно! — согласилась девушка.
— Из такого положения я не могу дать хорошую тягу вверх. Антигравы под днищем…
— А я анекдот к нашему случаю знаю: «— Мыкола, я медведя поймал! — Веди сюда! — Он не йдет. — Тады сам иди. — Медведь не пущает!» Томми, объясни ему, чтоб нас правильно перевернул. А то мой завтрак наружу просится…
Спиид развернул внешнюю видеокамеру.
— Ни фига себе! Эльхен, боюсь, этот гибрид ежа с осьминогом меня не послушает. Я таких убедительных слов не знаю. Он весит впятеро против шлюпки.
Двухметровые иглы лесом покрывали тело гигантского кальмара. Зазубренные наконечники многих обломались. Но меж двухметровых росли метровые иглы. А между ними — полуметровые. И так далее.
— Что будем делать? Он же нас в глубину тащит.
— Мы туда и собирались. Подождем, пока ему не надоест.
— Не хочу ждать вниз головой! Дай мне хоть задание какое-нибудь.
— Сверши молитву в три раката.
— Томми!
— Хорошо. Выберем демократический способ правления. Кто за то, чтобы подождать? Один. Кто воздержался? Таких нету.
— А баба Яга против! — Эльхен ударила кулаком по красной кнопке сброса реактивных якорей. За бортом забурлила вода, шлюпка задергалась как шарик на резинке и перевернулась вверх дном. Спиид медленно развернул на 360 внешнюю видеокамеру.
— Знаешь, что ты сделала?! Ты его загарпунила! — восхитился он.
— Ой, меня сейчас стошнит.
— Эльхен, не делай этого! Народ тебя не поймет!
— Тогда полетели отсюда.
— Есть сложность. Пока у нас на якорях висит твоя добыча, мы не можем взлететь. Движители блокированы. А если отстрелить якоря, мы его потеряем.
— За бортом светлеет. Мы всплываем?
Спиид еще раз осмотрел кальмара.
— Якоря надули его шкурку как воздушный шарик.
— Томми, придумай, как доставить его на корабль.
— Легко сказать… — юноша задумался на целую минуту. Потом вызвал корабль.
— Сорок первый вызывает центральную.
— У вас все хорошо?
— Толик, хорошо — не то слово. Эльхен загарпунила зверя размером со звездолет. Но нам в одиночку его не вывезти, а оставить нельзя, съедят. Направь к нам еще две шлюпки с пилотами поопытней.
В разговор включился новый голос.
— Спиид, это Лэн. Вылетаем я и Джон. У вас точно все хорошо?
— Лэн, поторопитесь. Двигай к нам на всех парах. Хемингуэя, «Старик и море» помнишь? Вот и у нас так! Задержишься — один скелет останется. До связи.
— Томми, а как они нам помогут? — поинтересовалась Эльвира.
— Лэн пристыкуется нижним люком к нашему верхнему и перевернет нас ногами вниз. Тогда Джоанна пристыкуется к его верхнему люку, и мы всей этажеркой полетим на корабль.
Торопливой чередой летели дни. Коллекции стремительно пополнялись. После того, как биологи исследовали местную биоту, карантинные меры стали пустой формальностью. Местные микроорганизмы не представляли опасности для земной живности. Закон взаимной несъедобности действовал и на этой планете. Но только на уровне микроорганизмов. На четвертый день Лева показал всем поучительный опыт. Выпустил в аквариум только что отловленного зверька, прозванного без излишних изысков кваквой шипохвостой, и бросил туда же свежеразмороженное баранье ребрышко с ошметками мяса. Кость захрустела, словно в камнедробилку попала. Десять секунд — и нет ребрышка. Через три минуты кваква отрыгнула все съеденное, а еще через две скончалась в страшных муках.
— В обратную сторону это тоже действует? — поинтересовалась геолог Тамара.
— Тоже. Но если ты его съешь, то умрешь безо всяких мучений минут через двадцать. Тихонько-тихонько, словно уснешь…
— Не буду я его есть!
Чтоб не тратить по часу на дорогу, обустроили на ледовом панцире материков четыре лагеря — два на северном материке, и два на южном. Лагеря выглядели очень просто — по шесть шлюпок, состыкованных боковыми шлюзами составляли «Теплый дом», а огромный надувной ангар — «Холодный дом». Лагеря располагались в тридцати километрах от береговой линии. Биологи клялись и божились, что ни одна земноводная тварь не сможет пройти по леднику больше десяти километров. Между Теплым и Холодным домом уже на второй день натянули пластиковый рукав-тоннель — температура «на улице» не поднималась выше минус десяти, а ветер нес мелкий колючий снег. С поднятым забралом шлема этот снег безжалостно сек щеки, а с опущенным — моментально облеплял стекло, лишая обзора.
В третьем (северном) лагере чуть ли не четверть Холодного дома занимала вакуумная установка, в которой эльвирин ежик-кальмар медленно, но планомерно превращался в чучело. Процесс этот шел долго и сложно, а из-за специфического запаха консервантов-пластификаторов представителя местной фауны дружно и демократично (один голос «против», два «воздержались», остальные — «за») переселили из ангара Моби Дика в Холодный дом.
К счастью, большинство операций выполняли киберы. Проверив сначала место ультразвуковым сканером, они раздвигали колючки и вгоняли в тушу двухметровую иглу трехлитрового шприца и впрыскивали консерватор. Обломанные колючки аккуратно подклеивали эпоксидным клеем.
По Элиным прикидкам после вакуумной сушки и замещения органических жидкостей пластификатором, а потом вспенивания пластификатора СВЧ-прогревом, тушка должна была усохнуть всего до трех-шести тонн, сохранив размеры и даже упругость щупалец.
Именно обработка щупалец и представляла особую сложность. Весь цикл сушки они проходили намного быстрее, и требовали очень аккуратного СВЧ-прогрева. Ежедневно штаб назначал дежурного не только на кухню, но и в помощь Эльвире.
В этот день по графику Эльвире помогал Макс. Работал быстро, четко и… молча. Понимал с полуслова и даже раньше. Разматывал кабели, подключал СВЧ-прогреватели, ставил экраны. Девушка долго крепилась, но не выдержала:
— Макс, ты как робот. Язык проглотил?
— Воняет.
— Давай поговорим о чем-нибудь. Отвлечемся…
— Молча быстрей закончим. Ну хорошо, как ты оцениваешь перспективы после возвращения?
— Тускло. Сюда направят еще одну экспедицию.
— Совпадает. Совет хочешь?
— Конечно, хочу!
— На обратном пути свяжись с музеем ксенозоологии и пообещай им вонючего ежика. Они будут рады. Как раз перед нашим отлетом новый корпус получили. Там огромный пустой вестибюль на первом этаже.
— Как я с ними свяжусь?
— Адрес есть в справочнике. Пошли им голограммы своего зверя, и заранее согласуй с нашим начальством акт о передаче ежика музею. Пока мы не прилетели, на ежика никто глаз не положил, это легко пройдет. А когда прилетим, выбивай из музея командировку на сопровождение и установку ежика в экспозицию.
— Зачем?
— Чтоб подальше быть от деканата, когда пойдет разбор полета. Потом, когда все утихнет, вернешься с благодарственной бумагой от музея… В личном деле благодарность не помешает.
— Максик, спасибо, но я должна быть в деканате. У меня есть план.
— Какой план?
— Спасения планеты! Представляешь, если мы вернемся с подробно разработанным планом спасения планеты, экспедиция уже не будет провальной!
Макс отпустил шланг, выпрямился и всем корпусом развернулся к Эле.
— Ты разработала план освоения Макбета?!
Девушка смутилась.
— Не освоения, а… Как бы это сказать? Помощи Макбету. Дать планете второй шанс.
— С этого момента — поподробнее, — Макс стащил перчатки и уселся на кожух генератора.
— Понимаешь, Максик, беда биологии Макбета в том, что на планете нет суши. А в океане жизнь зашла в тупик. Это же не жизнь, это жрущая друг друга ихтиомасса!
— Согласен. Дальше?
— На Макбете ведь есть суша! Но она подо льдом на полюсах. Ты слышал, что на Земле полюса местами менялись?
— Погоди, Эля, на Земле менялись местами магнитные полюса, а не географические.
— Это не важно! Главное у меня мысли в нужную сторону заработали. Надо просто развернуть планету, чтоб полюса переехали на экватор. Тогда материки станут не полярными, а экваториальными. Лед на них растает, и начнется нормальная жизнь. Как…
— Стоп! Эля, ты действительно думаешь, что развернуть планету — это просто???
— Ага! Надо только секрет знать!
— Крибле-крабле-бумс! — произнес Макс и задумчиво посмотрел на потолок. Потолок мягко колыхался под порывами ветра. Эля проследила взгляд и хихикнула.
— Отсюда не увидишь. Надо на улицу выйти.
— А что я увижу на улице?
— Зайчика!
— Спутник? — уточнил Макс и погрузился в ступор на целую минуту. — Сдаюсь!
— «Космический лифт» Кларка помнишь? А если его привязать не к экватору, а к полюсу, что будет?
— Постоянная сила, толкающая полюс вдоль меридиана в сторону экватора…
— Правильно!!!
— Погоди, Эльхен, якорь надо не на полюсе ставить, а где-то на восьмидесятом градусе широты. Иначе твой лифт на земную ось намотается…
— Ты понял?! Да хоть на семьдесят пятом! Я на все согласна!
— Выглядит реально… В качестве дипломного проекта пойдет. А если шум в прессе организовать… — Макс глубоко задумался.
— Макс…
Тишина
— Макс!…
— Ну Максик, ты что, уснул?
— Знаешь, Эльхен, если все верно на пять шагов вперед просчитать, с твоим проектом мы отмажемся от всех неприятностей. Надо геологов подключить.
— Дурак! — Эльвира отвернулась, села на кабельную катушку и натянула на голову капюшон.
— Элька, ты чего? Обиделась? Ты это серьезно — с поворотом материков? Ну Эль… — Макс присел рядом, обнял за плечи.
— Серьезней некуда! — сердито откликнулась девушка.
— А ты знаешь, сколько экспедиция стоить будет? Миллионы! А отдачи никакой. Кто будет финансировать?
— Я Гринпис подниму, зеленых со всего мира! Максик, пойми, планета на нас надеется. Только мы ей помочь можем.
— Очень хочешь?
— Больше жизни!
— Ты знаешь, — округлив глаза, сообщила капитану Лена, — здесь травоядных нет. Только всеядные и хищные. Ужас, правда?! Такие странные пищевые цепочки! Кто крупней — тот и прав. Бросаются на все, что движется. Без стального скафандра из шлюпки выйти нельзя.
Постепенно биологи разобрались в эволюционном дереве жизни на планете. Геологи увешали все стены плакатами с красочными разрезами коры. И ругались в голос, тыча в них пальцами и размахивая руками. На вежливые предложения остыть отмахивались, утверждая, что это спокойный, деловой разговор. Но вопрос острый.
Лэн уставал. Он старался быть в курсе всего, и видел, как изматывают себя работой люди. Усталость притупляет бдительность, замедляет реакцию и сообразительность. Короче, Лэн все больше боялся аварии, несчастного случая или серьезной травмы. Тем более, что настрой команды падал. Планету, казавшуюся такой перспективной поначалу, теперь в открытую звали пустышкой.
— Вот увидишь, — горячилась умница и красавица. — Когда мы скажем, что планета ни на что не годна, нам просто не поверят! Пошлют вторую экспедицию, а мы все попадем в черный список до выяснения!
— Усталость плюс депрессия — это предпосылка любой аварии, понимаешь? — разъяснял Лэн Джоанне, поймав ее в уголке камбуза.
— Объяви выходной день.
— Они не хотят. Говорят, что осталось всего полтора месяца.
— Лэн! Вот и повод! Через три дня ровно месяц, как мы тут! Подведение итогов, юбилей, вечеринка…
— В вашем предложении, мэм, е-е-есть разумная мысль, — без восторга отозвался капитан, теребя мочку уха. — Праздник — это хорошо… Но почти наверняка нарушение сухого закона. Для снятия напряжения и те-де. А на следующий день — головка бо-бо. Я подумаю…
В таких печальных мыслях Лэн брел по коридору за двумя биологами, тащившими внушительный ящик криогена, и вполуха слушал их треп.
— … Куда Димон делся?
— Спел ему песню печали дождевой червяк.
— Э-э?
— Не «э-э», а японская классика! Исса, сын крестьянина. В переводе, правда. Я не помню, как червяк по-японски.
— Щас криоген брошу, сам потащишь…
Мне бы ваши заботы, — улыбнулся Лэн и пропустил часть диалога. Но в следующий миг навострил уши:
— … Какой, к бесу, мозг? Ганглии. Димон его вскрыл, требуху отпрепарировал, за нервный ствол принялся. Только скальпелем прикоснулся, этот урод ожил и полпальца отхватил! Представляешь, больше суток в консерванте отмокал. Димон орет, кровь фонтаном, девочки в ауте.
— А потом?
— Костик косточку склеил, палец пришил, все чин-чином. Но рука перебинтована, к ладошке биотех медицинским пластырем примотан. Не рука, а боксерская перчатка. В рукав скафандра никакими силами не лезет. Димон с тоски на стенку лезет и от капитана прячется.
Лэн замер на полушаге, отстал от парней, развернулся и пошел в другую сторону. Кружным путем пройдя на мостик, вызвал на экран список экипажа и задумался, кто из трех кандидатур мог быть тем самым Димоном. Вызвал медицинский отсек.
— Костик, здравствуй. Как дела у Димона?
— Ты уже знаешь? Все путем. Если к возвращению палец не разработается, на Земле сделаем вторую операцию, нервы подправим.
— Хорошо. Ты скажи ему при случае, чтоб от меня не прятался. И еще. Будет время, напиши рапорт и зарегистрируй в бортжурнале по всей форме. Только не забудь.
— Обязательно, Кэп!
Следующим был групповой вызов всех руководителей лагерей.
— Лэн, можно попозже?
Лэн протянул руку и включил ревун аварийного вызова. С лиц моментально исчезли улыбки.
— В одном лагере произошло ЧП, — с каменным лицом начал Лэн. — А у меня на столе до сих пор нет рапорта о происшедшем. Даю два часа. Если через два часа рапорта не будет, виновный сядет под домашний арест на пятнадцать суток. Если такое повторится, виновный сядет на пятнадцать суток. Вопросы есть?
— Лэн, так нельзя! Сейчас каждый час на счету.
— Вот именно. Пятнадцать суток, и ни часом меньше. Все свободны.
Отключил связь, откинулся на спинку кресла.
— Сейчас, Фафик, нас завалят рапортами. Спорим, их будет три штуки.
— Прогноз принят, — отозвался кибермозг.
— … Эльвира, ты это серьезно?
— Что, Максик?
— Ну, что больше жизни хочешь.
— Так ведь все равно не позволят.
Макс остановился и дернул ее за руку.
— Ты эти школьные привычки брось. Они здесь не действуют. Мы в космосе, и сами за себя отвечаем.
— Макс, ты что, серьезно?
— Серьезней некуда.
— Тогда и я серьезно, — Эльхен взмахнула челкой. — Да, я хочу развернуть планету, и для этого готова пожертвовать жизнью.
— Идем ко мне в каюту, — Макс уже тянул ее за руку. — Жизнью жертвовать не надо, только карьерой.
Он ворвался в каюту, нырнул в шкаф, бросил на пол небольшой коврик и уселся в позу «Лотос». Джинсы не выдержали и лопнули на самом интересном месте, обнажив ярко-красные плавки. Макс не обратил на это внимания.
— Сядь! — он прикрыл глаза и положил ладони тыльной стороной на колени. По спине девушки забегали знакомые уже мурашки, под сердцем опять похолодело. Послушно опустившись на пол, она вспомнила школьные годы и кое-как повторила позу «лотос».
— Ты понимаешь, что одна не справишься. Нужно пять-шесть человек, которым твоя мечта поломает жизнь. Ты готова на это?
— Но… Только добровольцы, — голос прозвучал робко и неуверенно.
— Они будут думать, что добровольцы. Но решать тебе и сейчас. За них.
— А ты?
— У меня другие планы на жизнь. Но я готов помочь тебе.
— Максик, ты что, бог? Максик, я даже боюсь.
— Правильно боишься. Сосредоточься и решай. Как решишь — так и будет. Обещаю.
Проклятые мурашки никак не давали сосредоточиться. Эльвира чувствовала себя героиней непонятной пьесы. Никогда Макс так грубо не таскал ее за руку по коридору, никогда так странно себя не вел. И теперь сидит, в пол перед собой уставился. Если б удалось в глаза посмотреть…
— Макс, посмотри мне в глаза.
Поднял взгляд, и девушке стало по-настоящему страшно. Холодный, глубокий, но какой-то отстраненно-равнодушный. Глаза в глаза. Неподвижный. Как у змеи. Передернувшись, она зажмурилась, напружинила спину, словно линейку проглотила. И вдруг поверила, что Макс МОЖЕТ, что все — серьезно.
— Ты знаешь, что с нами будет?
— Нет, результат я не гарантирую. Проект запущу, остальное зависит от вас.
Все еще не открывая глаз, Эльвира потрогала ладошкой лоб, щеки. Лицо пылало. Но мысли обрели четкость и глубину. Целая планета получит шанс. Хороший, крепкий шанс начать все сначала. На гигантские стройки уходят десятки тысяч человеколет. Это тысячи жизней. А тут — всего пять-шесть. И — целая планета. Беспомощная как слепой котенок.
— Макс, я готова взять на себя ответственность. Если можешь — помоги.
Голос подвел. Одновременно и сиплый, и писклявый.
— Да будет так!
Эльвира открыла глаза. Макс снова стал обыкновенным. Смущенно улыбался.
— Эль, выйди, пожалуйста. Мне брюки сменить надо. Только не исчезай. У нас куча дел.
— О, великий Будда. Кровью договор подписать не надо?
Макс фыркнул и рассмеялся.
— … Все? — Эльвира загнула шесть пальцев. — Кэп добро дал, Геологи готовы, Лева слово скажет. Что еще? — И побежала разыскивать Макса.
Максим нашелся в ресторане для ВИП-ов. Пододвинул стол к стенке, на стол поставил мягкое кресло, на него — табуретку. Сам взгромоздился на эту неустойчивую пирамиду и шарил руками по стенке, там, где фальшивые деревянные панели соприкасались с потолком.
— Ой, Максик, подержать табуретку?
— Не надо, я уже закончил, — аккуратно спрыгнул, повалился на бок, красиво перекатился, как каскадер, и поднялся на ноги. Пирамида из кресла с табуреткой с грохотом рассыпалась. Девушка взвизгнула и отскочила.
— Ты что там делал?
— Превентивные меры предосторожности для сохранения карьеры, — Макс убрал в карман маленькие маникюрные щипчики, поставил кресло на ножки. — У тебя все готово?
— Угу.
— Тогда начинаем, — расчехлил гитару, взял несколько аккордов. На звук тут же заглянули чумазые геологи. Эльвира призывно замахала им обеими ладошками, а Макс исполнил полонез Агинского. Гитарой он владел профессионально, и когда закончил, слушателей было уже больше двух десятков. Макс улыбнулся и запел. В этот раз он выбрал старинные песни первой половины двадцатого века.
Девушка вновь не понимала, что с ней происходит. Наблюдала за собой как бы со стороны. И Макс — полчаса назад он был целеустремленный, деловитый, торопливый и даже грубый. А теперь — душа компании.
Эльвира потрясла головой, изгоняя ненужные мысли, и запела со всеми:
Макс переждал объявление, тряхнул головой и звонко ударил по струнам:
— Все в сборе?
— Группы Поля не хватает.
— Они задержатся. Просили начинать без них.
Как всегда, от биологов выступал Лева. Кратко описал основные направления эволюции жизни на Макбете, коснулся перспектив. Всем стало грустно.
— Почему это на Макбете эволюция неправильная? — возмутился врач Костик.
— Я не говорил, что неправильная. Необычная! Это совсем другое дело.
— А почему необычная?
— Она возвращает утраченное. Нигде больше эволюция так не делает. Ее лозунг — только вперед! А здесь она в такой заднице, что сама природа поняла — вперед пути нет.
— Э-эй, просветите темного! — донеслось от столика космачей. — Что значит — утраченное?
Лева почесал лоб, подбирая пример.
— Дельфины! Они вернулись в море, но дышат легкими. У их предков были когда-то жабры. Дельфины тоже хотели бы иметь жабры, но эволюция не повторяет ходов. Проехали — значит, все. А на Макбете повторяет!
— О чем это говорит?
— Я бы сказал, о полном эволюционном тупике. Здесь слишком мало суши и слишком мелкий океан. У местной живности нет возможности создать несколько полигонов и проверить на них различные эволюционные модели. Ну, типа Австралии с ее кенгуру. Каждый новый вид распространяется по всей планете. На практике это вырождается в примитивное соревнование зубов. Кто съел, тот и прав. Мы можем еще долгие годы изучать рода и виды, а можем вернуться на Землю хоть завтра. Главное выяснили — разум здесь не появится никогда. По теории ксеноэволюционистов Штрауса-Менге в подобных мирах нет шести необходимых условий возникновения разума.
— Что нужно, чтоб у планеты появился шанс? — с места спросил Максим.
— Я же говорил — суша! Дрейф материков. Материки расположились по полюсам. Если они выплывут в экваториальную область, жизнь моментально их освоит. На островах уже есть растительность. И есть двоякодышащие.
— Спасибо. А что скажут геологи?
— Без шансов! Макбет — старая планета с толстой корой. Если на Земле под океанами до магмы местами всего шесть-восемь километров, то здесь — двести пятьдесят и больше. Литосфера хорошо сбалансирована, так что движения материков не предвидится.
Доклад геологов был не такой печальный, но менее понятный для большинства. Тамара сыпала терминами, играла миллионами лет и геологическими эпохами.
— А вывод-то какой? — поинтересовался космач Толик.
— Не надо, Томми. Свет напугает одних, а других привлечет. Это будет искаженная картина реальности. Подождем, пока глаза привыкнут.
Ожила связь.
— Сорок первый, контрольный вызов.
Спиид наклонил микрофон к себе.
— Я сорок первый. У нас все штатно.
— А чего сигнал такой слабый?
— Мы под водой. Ловим саблезубых жабокрабов.
— Ловись рыбка большая и маленькая? До связи!
Эльвира переключила обзорный экран в инфракрасный диапазон, но в воде от этого было мало толку.
— Томми, я зажигаю свет. Где он включается?
— А искаженная картина?
— Сейчас важно общее представление. Детали уточним после.
Спиид рассмеялся и включил посадочные фары.
— Для общего представления надо посмотреть, что делается на глубине.
— Логично, — согласилась девушка. — Идем в глубину.
В лучах фар роились тысячи крохотных существ. Блестками мелькали, гоняясь друг за другом, рыбки покрупнее. Изредка в луч прожектора попадало нечто крупное, и тогда мелюзга мгновенно исчезала.
— Глубина шестьдесят. Удаление от берега восемьсот метров, — надиктовал Спиид в бортжурнал. — Начинается материковый склон. Уклон до тридцати градусов.
— Томми, тормозни. Смотри, акула с клешнями.
— Минутку, Эльхен. Сорок первый вызывает центральную. Мы идем в глубину, радиосвязи не будет, — забубнил он в микрофон. — Да, все нормально.
Отключив связь, перегнулся через подлокотник и выглянул в боковой иллюминатор.
— Какая же это акула? Это ежик с хвостиком.
— Опоздал. Твой ежик слопал акулу. И вообще, он не ежик, а кустик. Ты когда-нибудь видел кустик с зубами?
— А хвостик?
— Хвостик — акулий! — Девушка выдрала манипулятором хищный кустик с корнем и засунула в контейнер. — Идем дальше.
— Есть, мэм! — Томми наклонил нос шлюпки и повел судно в глубину. Что-то с легким скрежетом протащилось по обшивке от носа до кормы.
— Странно… — нахмурился Спиид.
— Я тоже ничего не видела.
— Знаешь, что надо делать в космосе, если чего-то не понимаешь?
— Думать. Головой!
— Это потом. А сначала, — Томми отпустил на секунду штурвал, набросил на плечи лямки привязной системы. Клацнула пряжка на груди. — Сначала надо принять меры безопас-с-с… Вот пакость!!!
Поперек лобового стекла легло толстое как бревно щупальце. Присоски величиной с блюдце, окаймленные когтями, намертво присосались к стеклу. Спиид стремительно наклонился к девушке, схватился правой рукой за дальний подлокотник ее кресла. Локоть больно вдавился в живот. Эльвира возмущенно взвизгнула. И тут шлюпка словно на стену налетела.
— Вя-я! — из легких вышибло остатки воздуха.
— Пристегнись!
Эля торопливо завозилась с ремнями.
— Убери локоть.
Но тут шлюпка легла на бок. Девушка взвизгнула:
— Ай! Не убирай!
Кое— как застегнула пряжку.
— А я думала, ты выпендриваешься, когда пристегиваться начал. Можешь стряхнуть этого?…
— Наверно, могу, если полный вперед дам. Но он навесное оборудование попортит. Давай, мы его ме-едленно наверх поднимем, сам отцепится.
— Давай!
Шлюпка перевернулась вверх дном, качнулась и встала вертикально носом вниз. Космолетчики повисли на ремнях.
— Чьерт побьери, — старательно коверкая слова, произнес Спиид.
— Вот именно! — согласилась девушка.
— Из такого положения я не могу дать хорошую тягу вверх. Антигравы под днищем…
— А я анекдот к нашему случаю знаю: «— Мыкола, я медведя поймал! — Веди сюда! — Он не йдет. — Тады сам иди. — Медведь не пущает!» Томми, объясни ему, чтоб нас правильно перевернул. А то мой завтрак наружу просится…
Спиид развернул внешнюю видеокамеру.
— Ни фига себе! Эльхен, боюсь, этот гибрид ежа с осьминогом меня не послушает. Я таких убедительных слов не знаю. Он весит впятеро против шлюпки.
Двухметровые иглы лесом покрывали тело гигантского кальмара. Зазубренные наконечники многих обломались. Но меж двухметровых росли метровые иглы. А между ними — полуметровые. И так далее.
— Что будем делать? Он же нас в глубину тащит.
— Мы туда и собирались. Подождем, пока ему не надоест.
— Не хочу ждать вниз головой! Дай мне хоть задание какое-нибудь.
— Сверши молитву в три раката.
— Томми!
— Хорошо. Выберем демократический способ правления. Кто за то, чтобы подождать? Один. Кто воздержался? Таких нету.
— А баба Яга против! — Эльхен ударила кулаком по красной кнопке сброса реактивных якорей. За бортом забурлила вода, шлюпка задергалась как шарик на резинке и перевернулась вверх дном. Спиид медленно развернул на 360 внешнюю видеокамеру.
— Знаешь, что ты сделала?! Ты его загарпунила! — восхитился он.
— Ой, меня сейчас стошнит.
— Эльхен, не делай этого! Народ тебя не поймет!
— Тогда полетели отсюда.
— Есть сложность. Пока у нас на якорях висит твоя добыча, мы не можем взлететь. Движители блокированы. А если отстрелить якоря, мы его потеряем.
— За бортом светлеет. Мы всплываем?
Спиид еще раз осмотрел кальмара.
— Якоря надули его шкурку как воздушный шарик.
— Томми, придумай, как доставить его на корабль.
— Легко сказать… — юноша задумался на целую минуту. Потом вызвал корабль.
— Сорок первый вызывает центральную.
— У вас все хорошо?
— Толик, хорошо — не то слово. Эльхен загарпунила зверя размером со звездолет. Но нам в одиночку его не вывезти, а оставить нельзя, съедят. Направь к нам еще две шлюпки с пилотами поопытней.
В разговор включился новый голос.
— Спиид, это Лэн. Вылетаем я и Джон. У вас точно все хорошо?
— Лэн, поторопитесь. Двигай к нам на всех парах. Хемингуэя, «Старик и море» помнишь? Вот и у нас так! Задержишься — один скелет останется. До связи.
— Томми, а как они нам помогут? — поинтересовалась Эльвира.
— Лэн пристыкуется нижним люком к нашему верхнему и перевернет нас ногами вниз. Тогда Джоанна пристыкуется к его верхнему люку, и мы всей этажеркой полетим на корабль.
* * *
Торопливой чередой летели дни. Коллекции стремительно пополнялись. После того, как биологи исследовали местную биоту, карантинные меры стали пустой формальностью. Местные микроорганизмы не представляли опасности для земной живности. Закон взаимной несъедобности действовал и на этой планете. Но только на уровне микроорганизмов. На четвертый день Лева показал всем поучительный опыт. Выпустил в аквариум только что отловленного зверька, прозванного без излишних изысков кваквой шипохвостой, и бросил туда же свежеразмороженное баранье ребрышко с ошметками мяса. Кость захрустела, словно в камнедробилку попала. Десять секунд — и нет ребрышка. Через три минуты кваква отрыгнула все съеденное, а еще через две скончалась в страшных муках.
— В обратную сторону это тоже действует? — поинтересовалась геолог Тамара.
— Тоже. Но если ты его съешь, то умрешь безо всяких мучений минут через двадцать. Тихонько-тихонько, словно уснешь…
— Не буду я его есть!
Чтоб не тратить по часу на дорогу, обустроили на ледовом панцире материков четыре лагеря — два на северном материке, и два на южном. Лагеря выглядели очень просто — по шесть шлюпок, состыкованных боковыми шлюзами составляли «Теплый дом», а огромный надувной ангар — «Холодный дом». Лагеря располагались в тридцати километрах от береговой линии. Биологи клялись и божились, что ни одна земноводная тварь не сможет пройти по леднику больше десяти километров. Между Теплым и Холодным домом уже на второй день натянули пластиковый рукав-тоннель — температура «на улице» не поднималась выше минус десяти, а ветер нес мелкий колючий снег. С поднятым забралом шлема этот снег безжалостно сек щеки, а с опущенным — моментально облеплял стекло, лишая обзора.
В третьем (северном) лагере чуть ли не четверть Холодного дома занимала вакуумная установка, в которой эльвирин ежик-кальмар медленно, но планомерно превращался в чучело. Процесс этот шел долго и сложно, а из-за специфического запаха консервантов-пластификаторов представителя местной фауны дружно и демократично (один голос «против», два «воздержались», остальные — «за») переселили из ангара Моби Дика в Холодный дом.
К счастью, большинство операций выполняли киберы. Проверив сначала место ультразвуковым сканером, они раздвигали колючки и вгоняли в тушу двухметровую иглу трехлитрового шприца и впрыскивали консерватор. Обломанные колючки аккуратно подклеивали эпоксидным клеем.
По Элиным прикидкам после вакуумной сушки и замещения органических жидкостей пластификатором, а потом вспенивания пластификатора СВЧ-прогревом, тушка должна была усохнуть всего до трех-шести тонн, сохранив размеры и даже упругость щупалец.
Именно обработка щупалец и представляла особую сложность. Весь цикл сушки они проходили намного быстрее, и требовали очень аккуратного СВЧ-прогрева. Ежедневно штаб назначал дежурного не только на кухню, но и в помощь Эльвире.
В этот день по графику Эльвире помогал Макс. Работал быстро, четко и… молча. Понимал с полуслова и даже раньше. Разматывал кабели, подключал СВЧ-прогреватели, ставил экраны. Девушка долго крепилась, но не выдержала:
— Макс, ты как робот. Язык проглотил?
— Воняет.
— Давай поговорим о чем-нибудь. Отвлечемся…
— Молча быстрей закончим. Ну хорошо, как ты оцениваешь перспективы после возвращения?
— Тускло. Сюда направят еще одну экспедицию.
— Совпадает. Совет хочешь?
— Конечно, хочу!
— На обратном пути свяжись с музеем ксенозоологии и пообещай им вонючего ежика. Они будут рады. Как раз перед нашим отлетом новый корпус получили. Там огромный пустой вестибюль на первом этаже.
— Как я с ними свяжусь?
— Адрес есть в справочнике. Пошли им голограммы своего зверя, и заранее согласуй с нашим начальством акт о передаче ежика музею. Пока мы не прилетели, на ежика никто глаз не положил, это легко пройдет. А когда прилетим, выбивай из музея командировку на сопровождение и установку ежика в экспозицию.
— Зачем?
— Чтоб подальше быть от деканата, когда пойдет разбор полета. Потом, когда все утихнет, вернешься с благодарственной бумагой от музея… В личном деле благодарность не помешает.
— Максик, спасибо, но я должна быть в деканате. У меня есть план.
— Какой план?
— Спасения планеты! Представляешь, если мы вернемся с подробно разработанным планом спасения планеты, экспедиция уже не будет провальной!
Макс отпустил шланг, выпрямился и всем корпусом развернулся к Эле.
— Ты разработала план освоения Макбета?!
Девушка смутилась.
— Не освоения, а… Как бы это сказать? Помощи Макбету. Дать планете второй шанс.
— С этого момента — поподробнее, — Макс стащил перчатки и уселся на кожух генератора.
— Понимаешь, Максик, беда биологии Макбета в том, что на планете нет суши. А в океане жизнь зашла в тупик. Это же не жизнь, это жрущая друг друга ихтиомасса!
— Согласен. Дальше?
— На Макбете ведь есть суша! Но она подо льдом на полюсах. Ты слышал, что на Земле полюса местами менялись?
— Погоди, Эля, на Земле менялись местами магнитные полюса, а не географические.
— Это не важно! Главное у меня мысли в нужную сторону заработали. Надо просто развернуть планету, чтоб полюса переехали на экватор. Тогда материки станут не полярными, а экваториальными. Лед на них растает, и начнется нормальная жизнь. Как…
— Стоп! Эля, ты действительно думаешь, что развернуть планету — это просто???
— Ага! Надо только секрет знать!
— Крибле-крабле-бумс! — произнес Макс и задумчиво посмотрел на потолок. Потолок мягко колыхался под порывами ветра. Эля проследила взгляд и хихикнула.
— Отсюда не увидишь. Надо на улицу выйти.
— А что я увижу на улице?
— Зайчика!
— Спутник? — уточнил Макс и погрузился в ступор на целую минуту. — Сдаюсь!
— «Космический лифт» Кларка помнишь? А если его привязать не к экватору, а к полюсу, что будет?
— Постоянная сила, толкающая полюс вдоль меридиана в сторону экватора…
— Правильно!!!
— Погоди, Эльхен, якорь надо не на полюсе ставить, а где-то на восьмидесятом градусе широты. Иначе твой лифт на земную ось намотается…
— Ты понял?! Да хоть на семьдесят пятом! Я на все согласна!
— Выглядит реально… В качестве дипломного проекта пойдет. А если шум в прессе организовать… — Макс глубоко задумался.
— Макс…
Тишина
— Макс!…
— Ну Максик, ты что, уснул?
— Знаешь, Эльхен, если все верно на пять шагов вперед просчитать, с твоим проектом мы отмажемся от всех неприятностей. Надо геологов подключить.
— Дурак! — Эльвира отвернулась, села на кабельную катушку и натянула на голову капюшон.
— Элька, ты чего? Обиделась? Ты это серьезно — с поворотом материков? Ну Эль… — Макс присел рядом, обнял за плечи.
— Серьезней некуда! — сердито откликнулась девушка.
— А ты знаешь, сколько экспедиция стоить будет? Миллионы! А отдачи никакой. Кто будет финансировать?
— Я Гринпис подниму, зеленых со всего мира! Максик, пойми, планета на нас надеется. Только мы ей помочь можем.
— Очень хочешь?
— Больше жизни!
* * *
— Ты знаешь, — округлив глаза, сообщила капитану Лена, — здесь травоядных нет. Только всеядные и хищные. Ужас, правда?! Такие странные пищевые цепочки! Кто крупней — тот и прав. Бросаются на все, что движется. Без стального скафандра из шлюпки выйти нельзя.
Постепенно биологи разобрались в эволюционном дереве жизни на планете. Геологи увешали все стены плакатами с красочными разрезами коры. И ругались в голос, тыча в них пальцами и размахивая руками. На вежливые предложения остыть отмахивались, утверждая, что это спокойный, деловой разговор. Но вопрос острый.
Лэн уставал. Он старался быть в курсе всего, и видел, как изматывают себя работой люди. Усталость притупляет бдительность, замедляет реакцию и сообразительность. Короче, Лэн все больше боялся аварии, несчастного случая или серьезной травмы. Тем более, что настрой команды падал. Планету, казавшуюся такой перспективной поначалу, теперь в открытую звали пустышкой.
— Вот увидишь, — горячилась умница и красавица. — Когда мы скажем, что планета ни на что не годна, нам просто не поверят! Пошлют вторую экспедицию, а мы все попадем в черный список до выяснения!
— Усталость плюс депрессия — это предпосылка любой аварии, понимаешь? — разъяснял Лэн Джоанне, поймав ее в уголке камбуза.
— Объяви выходной день.
— Они не хотят. Говорят, что осталось всего полтора месяца.
— Лэн! Вот и повод! Через три дня ровно месяц, как мы тут! Подведение итогов, юбилей, вечеринка…
— В вашем предложении, мэм, е-е-есть разумная мысль, — без восторга отозвался капитан, теребя мочку уха. — Праздник — это хорошо… Но почти наверняка нарушение сухого закона. Для снятия напряжения и те-де. А на следующий день — головка бо-бо. Я подумаю…
В таких печальных мыслях Лэн брел по коридору за двумя биологами, тащившими внушительный ящик криогена, и вполуха слушал их треп.
— … Куда Димон делся?
— Спел ему песню печали дождевой червяк.
— Э-э?
— Не «э-э», а японская классика! Исса, сын крестьянина. В переводе, правда. Я не помню, как червяк по-японски.
— Щас криоген брошу, сам потащишь…
Мне бы ваши заботы, — улыбнулся Лэн и пропустил часть диалога. Но в следующий миг навострил уши:
— … Какой, к бесу, мозг? Ганглии. Димон его вскрыл, требуху отпрепарировал, за нервный ствол принялся. Только скальпелем прикоснулся, этот урод ожил и полпальца отхватил! Представляешь, больше суток в консерванте отмокал. Димон орет, кровь фонтаном, девочки в ауте.
— А потом?
— Костик косточку склеил, палец пришил, все чин-чином. Но рука перебинтована, к ладошке биотех медицинским пластырем примотан. Не рука, а боксерская перчатка. В рукав скафандра никакими силами не лезет. Димон с тоски на стенку лезет и от капитана прячется.
Лэн замер на полушаге, отстал от парней, развернулся и пошел в другую сторону. Кружным путем пройдя на мостик, вызвал на экран список экипажа и задумался, кто из трех кандидатур мог быть тем самым Димоном. Вызвал медицинский отсек.
— Костик, здравствуй. Как дела у Димона?
— Ты уже знаешь? Все путем. Если к возвращению палец не разработается, на Земле сделаем вторую операцию, нервы подправим.
— Хорошо. Ты скажи ему при случае, чтоб от меня не прятался. И еще. Будет время, напиши рапорт и зарегистрируй в бортжурнале по всей форме. Только не забудь.
— Обязательно, Кэп!
Следующим был групповой вызов всех руководителей лагерей.
— Лэн, можно попозже?
Лэн протянул руку и включил ревун аварийного вызова. С лиц моментально исчезли улыбки.
— В одном лагере произошло ЧП, — с каменным лицом начал Лэн. — А у меня на столе до сих пор нет рапорта о происшедшем. Даю два часа. Если через два часа рапорта не будет, виновный сядет под домашний арест на пятнадцать суток. Если такое повторится, виновный сядет на пятнадцать суток. Вопросы есть?
— Лэн, так нельзя! Сейчас каждый час на счету.
— Вот именно. Пятнадцать суток, и ни часом меньше. Все свободны.
Отключил связь, откинулся на спинку кресла.
— Сейчас, Фафик, нас завалят рапортами. Спорим, их будет три штуки.
— Прогноз принят, — отозвался кибермозг.
* * *
— … Эльвира, ты это серьезно?
— Что, Максик?
— Ну, что больше жизни хочешь.
— Так ведь все равно не позволят.
Макс остановился и дернул ее за руку.
— Ты эти школьные привычки брось. Они здесь не действуют. Мы в космосе, и сами за себя отвечаем.
— Макс, ты что, серьезно?
— Серьезней некуда.
— Тогда и я серьезно, — Эльхен взмахнула челкой. — Да, я хочу развернуть планету, и для этого готова пожертвовать жизнью.
— Идем ко мне в каюту, — Макс уже тянул ее за руку. — Жизнью жертвовать не надо, только карьерой.
Он ворвался в каюту, нырнул в шкаф, бросил на пол небольшой коврик и уселся в позу «Лотос». Джинсы не выдержали и лопнули на самом интересном месте, обнажив ярко-красные плавки. Макс не обратил на это внимания.
— Сядь! — он прикрыл глаза и положил ладони тыльной стороной на колени. По спине девушки забегали знакомые уже мурашки, под сердцем опять похолодело. Послушно опустившись на пол, она вспомнила школьные годы и кое-как повторила позу «лотос».
— Ты понимаешь, что одна не справишься. Нужно пять-шесть человек, которым твоя мечта поломает жизнь. Ты готова на это?
— Но… Только добровольцы, — голос прозвучал робко и неуверенно.
— Они будут думать, что добровольцы. Но решать тебе и сейчас. За них.
— А ты?
— У меня другие планы на жизнь. Но я готов помочь тебе.
— Максик, ты что, бог? Максик, я даже боюсь.
— Правильно боишься. Сосредоточься и решай. Как решишь — так и будет. Обещаю.
Проклятые мурашки никак не давали сосредоточиться. Эльвира чувствовала себя героиней непонятной пьесы. Никогда Макс так грубо не таскал ее за руку по коридору, никогда так странно себя не вел. И теперь сидит, в пол перед собой уставился. Если б удалось в глаза посмотреть…
— Макс, посмотри мне в глаза.
Поднял взгляд, и девушке стало по-настоящему страшно. Холодный, глубокий, но какой-то отстраненно-равнодушный. Глаза в глаза. Неподвижный. Как у змеи. Передернувшись, она зажмурилась, напружинила спину, словно линейку проглотила. И вдруг поверила, что Макс МОЖЕТ, что все — серьезно.
— Ты знаешь, что с нами будет?
— Нет, результат я не гарантирую. Проект запущу, остальное зависит от вас.
Все еще не открывая глаз, Эльвира потрогала ладошкой лоб, щеки. Лицо пылало. Но мысли обрели четкость и глубину. Целая планета получит шанс. Хороший, крепкий шанс начать все сначала. На гигантские стройки уходят десятки тысяч человеколет. Это тысячи жизней. А тут — всего пять-шесть. И — целая планета. Беспомощная как слепой котенок.
— Макс, я готова взять на себя ответственность. Если можешь — помоги.
Голос подвел. Одновременно и сиплый, и писклявый.
— Да будет так!
Эльвира открыла глаза. Макс снова стал обыкновенным. Смущенно улыбался.
— Эль, выйди, пожалуйста. Мне брюки сменить надо. Только не исчезай. У нас куча дел.
— О, великий Будда. Кровью договор подписать не надо?
Макс фыркнул и рассмеялся.
* * *
— … Все? — Эльвира загнула шесть пальцев. — Кэп добро дал, Геологи готовы, Лева слово скажет. Что еще? — И побежала разыскивать Макса.
Максим нашелся в ресторане для ВИП-ов. Пододвинул стол к стенке, на стол поставил мягкое кресло, на него — табуретку. Сам взгромоздился на эту неустойчивую пирамиду и шарил руками по стенке, там, где фальшивые деревянные панели соприкасались с потолком.
— Ой, Максик, подержать табуретку?
— Не надо, я уже закончил, — аккуратно спрыгнул, повалился на бок, красиво перекатился, как каскадер, и поднялся на ноги. Пирамида из кресла с табуреткой с грохотом рассыпалась. Девушка взвизгнула и отскочила.
— Ты что там делал?
— Превентивные меры предосторожности для сохранения карьеры, — Макс убрал в карман маленькие маникюрные щипчики, поставил кресло на ножки. — У тебя все готово?
— Угу.
— Тогда начинаем, — расчехлил гитару, взял несколько аккордов. На звук тут же заглянули чумазые геологи. Эльвира призывно замахала им обеими ладошками, а Макс исполнил полонез Агинского. Гитарой он владел профессионально, и когда закончил, слушателей было уже больше двух десятков. Макс улыбнулся и запел. В этот раз он выбрал старинные песни первой половины двадцатого века.
Девушка вновь не понимала, что с ней происходит. Наблюдала за собой как бы со стороны. И Макс — полчаса назад он был целеустремленный, деловитый, торопливый и даже грубый. А теперь — душа компании.
И песни поет странные. Наверно, в этом есть какой-то смысл. Максим ничего не делает просто так. Он все на десять ходов просчитывает. Может, и сейчас?… А в голову уж совсем бестолковые мысли лезут, что если за него выйти, то никакие напасти не страшны. За ним — как за каменной стеной… Ни пикнуть, ни «мяу» сказать. Фу ты, пропасть!
Ты, конек вороной, передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих…
Эльвира потрясла головой, изгоняя ненужные мысли, и запела со всеми:
— Внимание! — прозвучал по трансляции голос капитана. — Через десять минут общее собрание. В программе — доклад биологов, потом геологов, и под конец — доклад группы гляциологов о возможных вариантах эволюции системы.
Пьем за яростных, за непохожих.
За презревших грошевой уют.
Во флибустьерском дальнем синем море
Люди Флинта песенку поют!
Макс переждал объявление, тряхнул головой и звонко ударил по струнам:
Вошел капитан. Макс взял звучный аккорд и отложил гитару.
Мы ехали шагом, мы мчались в боях.
И «Яблочко» песню держали в зубах.
Ах, песенку эту доныне хранит
Трава молодая, степной малахит.
Но песню иную о дальней земле
Возил мой приятель с собою в седле…
— Все в сборе?
— Группы Поля не хватает.
— Они задержатся. Просили начинать без них.
Как всегда, от биологов выступал Лева. Кратко описал основные направления эволюции жизни на Макбете, коснулся перспектив. Всем стало грустно.
— Почему это на Макбете эволюция неправильная? — возмутился врач Костик.
— Я не говорил, что неправильная. Необычная! Это совсем другое дело.
— А почему необычная?
— Она возвращает утраченное. Нигде больше эволюция так не делает. Ее лозунг — только вперед! А здесь она в такой заднице, что сама природа поняла — вперед пути нет.
— Э-эй, просветите темного! — донеслось от столика космачей. — Что значит — утраченное?
Лева почесал лоб, подбирая пример.
— Дельфины! Они вернулись в море, но дышат легкими. У их предков были когда-то жабры. Дельфины тоже хотели бы иметь жабры, но эволюция не повторяет ходов. Проехали — значит, все. А на Макбете повторяет!
— О чем это говорит?
— Я бы сказал, о полном эволюционном тупике. Здесь слишком мало суши и слишком мелкий океан. У местной живности нет возможности создать несколько полигонов и проверить на них различные эволюционные модели. Ну, типа Австралии с ее кенгуру. Каждый новый вид распространяется по всей планете. На практике это вырождается в примитивное соревнование зубов. Кто съел, тот и прав. Мы можем еще долгие годы изучать рода и виды, а можем вернуться на Землю хоть завтра. Главное выяснили — разум здесь не появится никогда. По теории ксеноэволюционистов Штрауса-Менге в подобных мирах нет шести необходимых условий возникновения разума.
— Что нужно, чтоб у планеты появился шанс? — с места спросил Максим.
— Я же говорил — суша! Дрейф материков. Материки расположились по полюсам. Если они выплывут в экваториальную область, жизнь моментально их освоит. На островах уже есть растительность. И есть двоякодышащие.
— Спасибо. А что скажут геологи?
— Без шансов! Макбет — старая планета с толстой корой. Если на Земле под океанами до магмы местами всего шесть-восемь километров, то здесь — двести пятьдесят и больше. Литосфера хорошо сбалансирована, так что движения материков не предвидится.
Доклад геологов был не такой печальный, но менее понятный для большинства. Тамара сыпала терминами, играла миллионами лет и геологическими эпохами.
— А вывод-то какой? — поинтересовался космач Толик.