Шведов Сергей. На Муромской дороге

   – Так познакомь меня с титаном мысли, – попросил Балабанов.
   Будимир Ковыль на встречу согласился, но только после того, как Портсигаров без всяких дипломатических выкрутасов пообещал набить ему морду. Балабанов, стоявший у дверей гримерки великого писателя, очень хорошо слышал разговор, а потому сделал из услышанного вывод, что Будимир ещё не ушёл окончательно в Астрал и вполне способен трезво оценить угрозу, исходящую от оппонента.
   – Мистер Балабан, – представился сибиряк, допущенный, наконец, к великому писателю. – Резидент юпитерианской разведки.
   – Не понял, – растерянно пробасил Будимир Ковыль, которого угрозами вынудили к встрече всего лишь с поклонником его творчества.
   – Это ничего, – махнул рукой Балабанов. – Позвольте представить вам мистера Джульбарса, великого шамана Каймановых островов, сразу в двух его обличьях, собачьем и человечьем.
   – Хэллоу, – поприветствовал Ковыля Гонолупенко, тогда как чёрный пёс вежливо гавкнул.
   – А как этот шаман умудрился раздвоиться? – растерянно произнёс Будимир. – Шизофрения, – пояснил Балабанов, присаживаясь на стул напротив писателя расслабленно лежащего в кресле. – Материализация образов под воздействием астрала, потерявшего опору во вселенной. С медиумами это бывает. Сколь мне известно, вы ведь тоже имеете склонность к переселению душ и, подчиняясь законам кармы, способны перемещаться во времени и пространстве. Вы, кстати, бывали на Юпитере?
   – Нет, – сказал Ковыль и испуганно покосился на Портсигарова, стывшего в задумчивой позе. – Я по Земле специализируюсь.
   – Зря, – мягко пожурил его Балабанов. – Юпитер – место паломничества всех медиумов, колдунов, знахарей и пиарщиков Вселенной. Будете пролетать мимо – милости прошу к нашему шалашу. Вы, кстати, знакомы с Магадишмозароастропутрой? – Не совсем. То есть слышал кое-что, но лично видеть не довелось. – Так приезжайте, я вас познакомлю.
   Будимир Ковыль, похоже, уже не сомневался, что мстительный Портсигаров привёл к нему опасных сумасшедших и принялся лихорадочно искать выход из создавшегося положения, пытаясь подмигиванием привлечь внимание трёх остолопов в таких же, как и на нём, жёлтых хламидах. Эти явно не блещущие интеллектом молодые люди выполняли при любимце астрала и кумире широких читательских масс роли то ли охранников, то ли учеников. Увы, нерадивые ученики на знаки гуру не обратили внимания, целиком захваченные изучением шамана с далёких островов сразу в двух ипостасях. – У меня к вам просьба, – улыбнулся Балабанов струхнувшему медиуму. – По моим сведениям, вы хорошо знакомы со Скуратовым.
   – С прокурором?
   – Нет. Я имею в виду, собственно говоря, Малюту Скуратова, сподвижника царя Иоанна Васильевича. Я, видите ли, в свободное от основных дел время подрабатываю в министерстве внутренних дел, и у меня к нему возникли кое-какие вопросы.
   – Но позвольте, – растерянно произнес Будимир Ковыль. – Речь шла всего лишь о кармическом опыте, и я не совсем уверен, что его удастся повторить. – Насколько я знаю, первый раз вы путешествовали не очень далеко – в конец тридцатых годов минувшего столетия. Кстати, фамилия Мансуров вам ничего не говорит?
   – А при чём здесь Мансуров? – Семён Венедиктович большой поклонник вашего творчества. Он мне буквально все уши про вас прожужжал.
   – Ну, не знаю, – пожал плечами Ковыль. – Я его видел раза два-три у Мыскина, но никакой склонности к астральным мирам он не выказывал.
   – Вы имеете в виду Алексея Мыскина, заведующего отелем «Интернациональ»? – насторожился Балабанов.
   – Кажется да, – поморщился Будимир Ковыль. – Но какое отношение всё это имеет к нашему разговору? – Никакого, – охотно подтвердил Балабанов. – Просто приятно, что у нас с вами оказалось так много общих знакомых. Итак: ваше путешествие началось с «Воронка» и двух полуинтеллигентного вида молодых людей в форме офицеров ГПУ. – Я бы назвал это перемещением.
   – Хорошо, – согласился с поправкой Балабанов. – Вас переместили в Бутырскую тюрьму. Кстати, вы сознались в сотрудничестве с английской разведкой?
   – Да ничего подобного, – возмутился Будимир Ковыль. – Я работал на барона Унгерна в Бурят-Агинском автономном округе.
   – Эк тебя угораздило, – прицокнул языком Портсигаров, с интересом слушавший диалог поклонников астрала. – Это же верная вышка.
   – Кстати, почему вас не расстреляли? – вскинул бровь Балабанов. – Мне удалось с помощью астрала переместиться в нате время, – завилял глазами Ковыль.
   – Не пудрите мне мозги, гражданин Ковалёв, – рыкнул на завравшегося писателя Балабанов. – От ГПУ ещё никто не убегал. Вы слили им информацию на всех ваших знакомых.
   – А что я мог, – нервно дёрнулся Сеня. – Сначала я думал, что всё это мура, но когда меня к товарищу Сталину отвезли, то я понял, что всё это очень и очень серьёзно. Я избран астралом для высокой миссии.
   – И что тебе сказал товарищ Сталин? – спросил заинтересованный Гонолупенко, забывший на время свою роль каймановского шамана.
   – Сказал, что Родина меня не забудет. – В каком смыслё?
   – Во всех смыслах, – вздохнул Будимир Ковыль. – И ГПУ тоже. – А домой ты как вернулся? – спросил Балабанов.
   – Те же самые ребята привезли меня на «Воронке».
   В общем, нечто подобное Балабанов и предполагал – дыма без огня, как известно, не бывает. И если по городу ползут слухи о призраках, то наверняка ползут
   они неспроста. В таких делах главное не захлебнуться в мистике и, отделив
   мух от котлет, установить, что является плодом разгорячённого творческого воображения, а что вполне конкретными делами нечистых на руку людей. Смущало Балабанова только одно обстоятельство: не та вроде бы фигура Будимир Ковыль, чтобы морочить ему голову столь сложным способом.
   – Вы с депутатом Полуэктовым знакомы? – вежливо спросил ерзающего в кресле медиума Балабанов.
   – Первый раз слышу, – нервно дёрнулся Ковыль. – Мы, конечно, не опричники и не гэпэушники, – ласково улыбнулся ему Балабанов. – Но и у нас на Юпитере есть заплечных дел мастера. Мне что, вызвать летающую тарелку и доставить вас прямёхонько им в лапы?
   – Шутите? – криво усмехнулся Семён Ковалёв. – Джульбарс, – подал короткую команду Балабанов.
   Шаман Каймановых островов не стал рычать на перетрусившего писателя и уж тем более не стал его кусать, он просто подошел к креслу, положил мощные лапы на подрагивающие колени медиума и заглянул тому в глаза. Улыбка при этом у чёрного пса была воистину сатанинская. Если до сего момента у Будимира Ковыля и были сомнения по поводу шаманова статуса представленного ему пса, то в эту секунду они испарились безвозвратно. Милицейский пёс Джульбарс умел производить впечатление на интеллигентных людей.
   – Я знаком с его помощниками, – прошептал побелевшими губами Ковалёв. – Уберите, пожалуйста, шамана.
   – Он сам уйдёт, как только выдавит всю ложь из вашей порочной души, гражданин Ковалёв. Адрес Полуэктова вы узнали у помощника?
   – Да. – И кому его передали? – Резиденту советской разведки товарищу Барсукову.
   Видимо, Сеня Ковалёв действительно сказал всё, что знал, поскольку Великий шаман Каймановых островов благосклонно гавкнул прямо ему в физиономию и важно вернулся на своё место. А Балабанов пожалел, что не встретился с писателем хотя бы двумя-тремя часами раньше. Ведь, можно сказать, в руках держал этого самого резидента. С другой стороны, можно ли считать врагом резидента Державы, правопреемницей которой является нынешняя Российская Федерация?
   В любом случае, этот агент Сталина служит в нынешнем ФСБ, в чём Балабанов мог лично убедиться из предъявленного ему документа. Конечно, корочки могли быть фальшивыми. Но вряд ли фальшивыми были лейтенанты, истинность которых подтверждали не только документы, но и такой авторитет по части призраков и прочих проявлений астрального мира, как мистер Джульбарс в собачьем обличье. – Что тебе известно о Мыскине? – спросил Балабанов, когда отважная пятёрка охотников за привидениями вместе со спасённым Химкиным вновь утвердилась под крышей забугорного «Форда».
   – Ничего, – пожал плечами Портсигаров. – Но то, что Химкина прятали именно в его отеле, уже о многом говорит.
   С этим утверждением Балабанов спорить не собирался. Дело было конечно не в Химкине, дело было в посланце лондонского изгнанника господине Полуэктове. Именно его похитили с помощью призраков в лице сотрудников из ГПУ-НКВД.
   И в этой связи очень интересным выглядело поведение подслушивавшего у дверей охранника Васи. С чего бы это здоровый молодой мужик вдруг хлопнулся в обморок, словно барышня, узнавшая о своей нечаянной беременности?
   – Агент Химкин, какого рожна вам вздумалось писать о призраках? – Так Портсигаров просил, от вашего имени, – обиженно надул губы журналист. – Допустим, – согласился Балабанов. – Но я всегда считал, что газетчики в работе должны опираться не на фантазии своих знакомых, а исключительно на факты. – Где ты таких журналистов видел? – засмеялся с заднего сиденья Коля.
   – У меня были факты, – запальчиво возразил Балабанову и Коле сотрудник известной газеты. – О дырах в Мироздании мне Философ рассказал. Ему на бутылку не хватало, вот он и продал мне информацию.
   – Адрес Философа? – Не знаю я, где он живёт. Но место, где он постоянно пасётся, показать могу. – В каком смысле пасётся, он что, травоядный?
   – Пьющий он, а не травоядный, – вздохнул Химкин. – Трётся он у кафе и ресторанчиков, где добрые люди всегда готовы отстегнуть червонец попавшему в беду интеллигентному человеку.
   – Он что, действительно философ? – Четыре класса образования и длиннющий коридор в несколько сроков, проведённых в местах отдалённых. Классный когда-то был аферист, но спился.
   – Хороши у наших журналистов информаторы, – покачал головой Гонолупенко. – Можно подумать, что у милиции лучше, – хмыкнул Коля.
   В словах шоумена была, конечно, своя сермяжная правда. Сам Балабанов тоже не брезговал черпать истину из источников сомнительной свежести, однако настораживало то, что мнение людей социально и психически здоровых никого в нашей стране, видимо, не интересует, вся политика строится на основе информации, полученной от аферистов как с тюремным стажем, так и без оного, но вхожих в наши высшие сферы, из которых, если верить Гонолупенко, явственно несёт серой.
   Философ оказался на трудовом посту, то бишь за столиком у кафе с романтическим названием «Парус». Балабанов, ожидавший увидеть вконец опустившегося бомжа был приятно удивлён, обнаружив человека средних лет, представительной и даже типично интеллигентской внешности, в очках, светлой рубашке и в синих поношенных джинсах. Несколько выпадали из ансамбля шлёпанцы на босу ногу, казённого образца. В таких большей частью ходят пациенты психиатрических лечебниц. Пожалуй, только похмельная дрожь конечностей выдавала в философе человека, склонного не только к рассуждениям на отвлечённые и непонятные обывателю темы, но и иным радостям жизни. Если бы этот тип заговорил бы сейчас об интервенции субвенций в сферы подверженные эрозии коррупции, Балабанов бы не очень удивился. К счастью, Философ принадлежал к иному течению любомудров, склонному к опрощению, а посему он всего лишь попросил Балабанова не загораживать солнце. Просьба эта была выражена на языке современных классиков, поклонников и последователей великого Рабаматахатраурпы.
   Предъявленное милицейское удостоверение подействовало на Философа отрезвляюще, он мгновенно спустился из высоких небесных сфер на грешную землю.
   – А что я в натуре сделал, гражданин начальник, Козёл сам виноват, не надо было свистеть соловьём фраеру в уши.
   – Не о Козле речь, – сходу оборвал спившегося афериста Балабанов. – О дырке в Мироздании.
   – Так бы сразу и сказали, – с облегчением вздохнул Философ. – А я ведь сразу смекнул, что дело нечисто. Ты прикинь, гражданин начальник, это же диверсия на уровне гражданского мышления с последующим его возвращением в лоно привычных схем, образов и трудовых отношений. Я сразу в натуре понял, что копают под основы.
   – Ближе к факту, – потребовал Балабанов. – Так факта не было, а был слом сознания от трудностей земного бытия. Я, гражданин начальник, не спорю, что выпил, но не больше чем всегда. Успел даже протрезветь, а потому и захотелось добавить. А приличный человек, если ему захотелось выпить, ныне идёт в кафе или ресторан, либо пасётся около. Не прежние времена, правильно, чтобы у пивного киоска в очереди париться. Район, правда, для меня новый, я там прежде никогда не бывал, но тем больше шансов встретить сочувствие к человеку, потерявшему основу под ногами в результате качки на попавшем в шторм корабле. Меня, главное, название удивило: «Столовая номер семнадцать от треста столовых номер три». Ну, думаю, хозяева – за пятнадцать лет реформ вывеску не сменили! Однако зашёл на свою голову, хотя кошки сразу же заскребли на душе. Запах, в натуре, как в заводской столовой. Я на том заводе полтора месяца отпахал, но на всю жизнь запомнил. Сразу с порога мне бац кумачом по глазам: «Партия – наш рулевой». А у нас ведь «медведи» сейчас рулят. Ну, думаю, нет проблем – пусть себе. Столики мне показались подозрительными, сейчас таких не делают. А над теми столиками в красивой такой рамочке золотая надпись: «Вас обслуживает бригада коммунистического труда». А далее уже на простом листе бумаге чёрным по белому: «У нас самообслуживание» А за прилавком тетёха в три обхвата в грязном халате, который белым назвать можно только условно. И эта тетёха прямо в лицо мне орёт: «Куда прёшь, интеллигентская морда, очки надел, а читать не научился». А народ кругом, нет чтобы защитить товарища по социальной прослойке, ржёт как известные представители мира фауны. Тут меня обида взяла: за что, кричу, боролись, зачем великую криминальную революцию делали, чтобы, значит, каждая кухарка-пролетарка человеку, семь лет отмотавшему на зоне, в морду плевала.
   – Я бы плюнул, – сказал Балабанов.
   – Чего? – не понял Философ.
   – Продолжайте, гражданин.
   – А чего продолжать-то: подходит ко мне комса с красными повязками, на которых золотом написано «Дружинник», берёт под белы ручки и через чёрный ход, мимо мусорных баков выводит на улицу. Я, естественно, возмущаюсь, а они мне прямо в лицо « Вали отсюда, контра, а то в ГПУ сдадим». Тут меня прямо холодный пот прошиб. Даром, что поддатый, а сразу сообразил, что к чему. И, значит, дворами, переулками короткими перебежками из провала выбрался.
   – Из какого провала? – Из дырки в Мироздании. Тоже ведь не первый год лаптем щи хлебаем. Кумекаем кое-что.
   – А больше ты в ту столовую не ходил? – Да что я псих, что ли, гражданин начальник. Мне в нашем времени комфортнее и уютнее, пусть пролетарии туда ходят. Я тот район за три версты обхожу, у меня расхождения с диалектическим материализмом, как на платформе сознания, так и на платформе бытия.
   – Тогда заходи к нам в Управление.
   – Зачем? – удивился Философ.
   – Я тебе годик оформлю.
   – Да за что? Что я такого сделал, гражданин начальник? – За разжигание социальной розни и дискредитацию интеллигентского сословия. Ныне это называется «экстремизм». Так что следи за базаром, Философ.
   По всему выходило, что спившийся аферист не врал. Уж больно подробно он всё описывал. Дружинники, это, конечно, не сотрудники НКВД в галифе и гимнастёрках, да и эпоха, описанная Философом, вроде бы не совсем та, но предчувствие подсказывало Балабанову, что напал он на верный след, который выведет его на похитителей как Мансурова, так и Полуэктова.
   В эту ночь Балабанов спал спокойно, правда, он привычно проснулся в полвторого ночи, но никаких звуков, как ни прислушивался, со стороны лестницы не уловил. То ли призраки успокоились, изъяв из мира живых гражданина Мансурова, то ли их насторожила кипучая деятельность Балабанова на антисатанинском фронте.
 
   Подполковник Оловянный встретил Балабанова со спокойствием человека, всё
   уже потерявшего и более того, смирившегося с потерями. «Комсомольский агитатор» лежал на столе скомканным. Газету, видимо, пытались порвать, но во время сообразили, что сей труд столь же бессмысленен, как попытка остановить снежную лавину в растревоженных эхом горах.
   – Майор, Балабанов, – начал слабым голосом Оловянный, – мне звонили из ФСБ. Вы преступник, майор, и даже более того – вы оборотень в мундире. – И что же в этом сообщении для вас стало новостью? – ласково спросил Балабанов, присаживаясь напротив парализованного начальника.
   – Я вас арестую, – неожиданно воспрял духом Оловянный и даже почти воспарил над столом, как известная птица Феникс над кучкой пепла.
   – У вас есть санкция прокурора? – деловито спросил Балабанов. – Об этом позаботится ФСБ`
   – Улита едет, когда-то будет, – успокоил начальника Балабанов. – Вам звонил Барсуков?
   – Допустим. Но и без Барсукова у нас вагон улик против вас. За поимку гражданина Балабанова партия Либеральной Свободы миллион долларов предлагает. Вы понимаете, миллион!
   – Я стою дороже. Не говоря уже о ценной информации, которой я владею – она практически бесценна. Вы знаете, что подполковник Барсуков копает против нашего министра?
   – Не говорите ерунды, гражданин Балабанов. Я знаю, подполковника Барсукова десять лет.
   – Пойми, Оловянный, сдавая нас с Гонолупенко, ты тем самым подписываешь отставку не только министру, но и всей коллегии.
   – Но и ты меня пойми, Балабанов, я не могу тебя прикрывать до бесконечности. Этот Кузякин, помощник Полуэктова, чёрт-те в чём тебя обвиняет. По его словам выходит, что ты агент шейха Мансура, засланный к нам для террористических акций. Решение о вашем с Гонолупенко аресте вот-вот будет принято. Сейчас между генералитетами, нашим и фсбшным, идёт торг, кем тебя считать, просто затесавшимся в органы случайным авантюристом или агентом шейха Мансура, на чём настаивают Кузякин и Барсуков. А меня уволят из органов, генерал мне об этом уже намекнул. Да что там намекнул, сказал открытым текстом – гнать, мол, надо таких как ты, Оловянный, из органов поганой метлой. А у меня двое детей. И пятнадцать лет беспорочной службы за плечами.
   Если честно, то Балабанов с того самого момента, как Оловянный известил его о высокой миссии, порученной ему, заподозрил, что добром всё это не кончится. Что его и Гонолупенко непременно подставят, правда не знал как, где и по какому поводу. О том, что его могут объявить агентом шейха Мансура, он правда не догадывался. А такое обвинение тянуло минимум лет на пятнадцать, а то и на пожизненное заключение. Конечно, можно было обратиться в суд по правам человека в Страсбурге, но Балабанов сильно сомневался, что в нынешнее, прямо скажем, непростое время, кто-то станет защищать арабского террориста. Надо признать, что Балабанов недооценил Барсукова, а этот сукин сын оказался с воображением и успел буквально за ночь выкопать для своих оппонентов огромную яму, выбраться из которой будет нелегко.
   – О вас с Гонолупенко уже и в газетах пишут, – продолжал шептать Оловянный. – Вот полюбуйся.
   Балабанов взял смятую газету и полюбовался. Вообще-то Химкину было поручено резидентом юпитерианской разведки лишь слегка приподнять завесу секретности над тайнами операции «Призраки», а именно – засветить Портсигарова, дабы оппоненты заспешили к нему, как мотыльки, но Химкин перевыполнил задание, что, возможно, и зачлось бы ему как достижение, если бы этот субъект точал сапоги, но в данном случае он трудился на ином поприще, где за чрезмерное усердие бьют морду. Журналист успешно засветил не только шоумена, но и своего резидента, и великого шамана Каймановых островов, сразу в двух его ипостасях. Если верить Химкину, то именно шаман готовил террористическую акцию под кодовым названием «Призраки» для потрясения основ мировой цивилизации во время предстоящего на днях визита лидера Великой Потомакской державы. Очень может быть, что Химкина подвело чрезмерное усердие, но, скорее всего, прав был Портсигаров, предупреждавший, что Химкин работает сейчас на все мыслимые разведки мира. – Если у нашего генералитета и были сомнения на ваш счёт, то после этой статьи они рассеялись.
   – Ладно, – сказал Балабанов, поднимаясь. – Раз такое дело, я пошёл сдаваться партии Либеральной Свободы за миллион долларов.
   – Ты с ума сошёл? – округлил серые глаза Оловянный. – Разумеется. Можешь объявить об этом генералитету.
   Шоумены выслушали сообщение Балабанова с олимпийским спокойствием. За долгую тусовочную карьеру с кем они только не общались и в каких только компаниях не бывали: эка, скажите, невидаль, агент арабского шейха. Да среди нашей интеллектуальной и политической элиты каждый второй чей-нибудь агент. Куда больше их заинтересовало предложение милицейского майора, продать его партии Либеральной Свободы за миллион долларов.
   – А у них есть этот миллион? – усомнился принимавший участие в совещание генерал Чарльз Хиггинс, он же лейтенант Гонолупенко.
   – На этот счёт можешь не сомневаться, – подтвердил Коля. – Это с электоральной базой у них проблемы, а с деньгами полный ажур.
   – Риск слишком велик, – покачал головой Портсигаров. – Есть все шансы загреметь в места отдалённые.
   – Риск загреметь у них так и так очень велик, – возразил Коля. – Зато появляется возможность материально обеспечить семьи.
   – Ну что ж, – сдался Портсигаров. – Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Звони, Коля, либералам.
   Пока шоумены проворачивали крайне непростую финансовую операцию по купле-продаже своих хороших знакомых, доблестные сотрудники правоохранительных органов занялись отловом охранника Васи, о котором Гонолупенко весь вчерашний вечер наводил справки.
   Охранник Вася, отбарабанив суточную смену в отеле «Интернациональ» и посидев с приятелем за банкой пива в близлежащей забегаловке, уже собирался с чувством хорошо исполнённого долга отправиться на боковую в компании пёстро раскрашенной девицы, но был неожиданно остановлен на шумном Мостовском перекрестке полковником ФАПСИ Барановским и вместе с заскандалившей девицей препровожден в одолженный у Портсигарова солидный «Форд». Скандальную девицу, проверив документы, отпустили, а тихого и задумчивого Васю запихали в салон для допроса, а возможно и экзекуции. Последнее, разумеется, запрещено уголовным кодексом, но, увы, жизнь диктует свои законы, часто далеко отстоящие от прописных истин.
   – Ну что, юноша, – сказал Балабанов, усаживаясь за руль, – поздравляю, вы вляпались в большое дерьмо.
   – Я ни в чём не виноват, – быстро отозвался Вася и покраснел так, что в этом румянце стыдливости утонули густо усыпающие его лицо конопушки.
   – Нам что же, по-вашему, юноша, делать больше нечего, как только отлавливать на улицах Москвы ни в чем не повинных людей. Не усугубляйте свою вину, молодой человек. И без того вами уже несколько часов вынуждены заниматься две самые могущественные спецслужбы мира.
   – Но я ведь ничего не знаю. Абсолютно ничего. – Что не мешает вам подрабатывать на организацию, о преступном характере деятельности которой вы, конечно, догадывайтесь.
   – Но я же не знал, мне сказали, что это розыгрыш, шутка, стёб. Людей-де мучает ностальгия по ушедшим временам. Сначала меня взяли дружинником в столовую, а потом произвели в сотрудники НКВД.
   – И много на вашем счету незаконных арестов? – спросил генерал Хиггинс. – Всю ночь пашем, не покладая рук. До десяти клиентов за выезд собираем, а больше в «Воронок» не помещается.
   – И куда вы доставляете этих, как вы изволите выражаться, «клиентов»? – В зависимости от прейскуранта: кого на допрос к следователю, кого сразу в камеру, а если по высшему разряду, то на дачу к товарищу Сталину.
   – А ордера на арест у вас есть? – Ордеров нет, есть квитанции. Вот по этим квитанциям мы сортируем клиентов. – И сколько стоит визит к Иосифу Виссарионовичу? – полюбопытствовал Гонолупенко. – Десять тысяч зелёными. Но там всё по высшему разряду. Включая выпивку и ночь с девочкой. У нас есть и постоянные клиенты. Некоторых я уже чуть не по двадцатому разу к следователю возил.
   – А заправляет всем Мыскин? – Мыскин, – подтвердил Вася. – Он арендует дачи, камеры, ну и столовые тоже ему принадлежат. Народ валом валит. Я три месяца в столовке проработал. На этот суп смотреть не мог. О рыбных котлетах и говорить нечего, а клиенты летят, как саранча, и жрут, что ни попадя. – По дешевке, что ли? – удивился Балабанов. – Кой по дешёвке, – возмутился Вася. – Тарелка супа – двадцать долларов. А рыбные котлеты – тридцать. Мыскин кухарку тётю Дусю из Урюпинска выписал, так как она готовит, больше никто не может. Тараканы со всего квартала сбегаются. А соседи уже два раза жаловались властям на газовую атаку неизвестных террористов.
   – А у вас только по тридцать седьмому году прейскурант? – Мыскин собирается расширять дело. Я уже написал заявление, чтобы меня в опричники перевели. Там, говорят, платить будут больше. Да и работа не в тюряге, а в царских палатах.
   – А крышу вам обеспечивает полковник Барсуков? – Он и следователем подрабатывает. В смысле следователем НКВД. Я сам возил к нему нескольких клиентов.
   – Тоже по квитанции? – Естественно. С какой стати сапоги даром бить. – Ну а если клиент сопротивляется, требует, скажем, адвоката? – Бывает, что и по шее даём, для пущей достоверности. Люди ведь большие деньги заплатили и хотят, чтобы всё было натурально.