Страница:
– Страна мазохистов, – засмеялся Балаганов. – Нет, как вам это понравится?! – Ностальгия, – повторил явно малопонятное, но очень нравящееся ему слово Вася. – Я же не знал, что они призраки, думал, самый обычный бизнес. А когда вы Барсукова арестовали, то я до смерти испугался. Вот, думаю, влип. Запросто ведь могли утащить.
– Куда утащить? – не понял Балабанов. – На тот свет, наверное, – пожал плечами Вася. – Я не знаю, откуда призраки приходят.
Вот ведь молодежь пошла, призраков она боится, а НКВД нет! В опричники он заявление подал! Да что же это делается на белом свете, граждане! Балабанова аж затрясло, то ли от смеха, то ли от возмущения. Хотя смеяться вроде было не над чем, а вот что касается возмущения, то для него открывался прямо-таки бескрайний простор. Судя по всему, «призраки» решили не ограничивать себя только сбором денег с добровольных клиентов, и стали использовать удачно найденную форму работы с народом, заскучавшим от демократии, для целей политических
Конопатого Васю выкинули по дороге, настоятельно порекомендовав ему подыскать другое место работы, если он, конечно, не собирается провести остаток дней на нарах. А сами продолжили скорбный путь возможно к славе, а возможно и к небу в крупную клетку.
Гонолупенко связался с шоуменами и установил, что сделка прошла успешно, аванс свободные либералы уже выплатили в размере двухсот тысяч, осталось только угодить им в лапы. Подтверждением тому, что дело действительно движется в нужном направлении, были «Мерседес» и «Хонда», цепкими моськами повисшие у сотрудников милиции на хвосте. Балабанов, разумеется, отрываться от них не собирался, наоборот – присматривал место, где можно было бы сдаться как можно более натурально и красиво.
– Облицовку мне не повредите, – забеспокоился по поводу своей собственности Портсигаров, который сопровождал процессию на Колиной машине, название которой Балабанов никак не мог запомнить из-за её абсолютной неудобоваримости для русского уха.
Задержание состоялось на тихой московской улочке на виду всего лишь у двух десятков прохожих. «Мерседес» подрезал беглецов, а «Хонда» лихо перекрыла им путь к отступлению. Дабы орда, ринувшаяся из обоих машин, не помяла в буйном раже чужую собственность, Балабанов с Гонолупенко её покинули и даже изобразили попытку побега, но тут же были схвачены молодцами из охранной фирмы «Сокол», которых либералы наняли для проведения сложной операции. Боясь схлопотать случайно по морде от настырных сотрудников частной фирмы, доблестные офицеры милиции хранили гордое молчание на всём пути от места задержания до офиса партии.
Встречать их вышел чуть ли не весь политсовет во главе с малоизвестными пока что широкому кругу, но отлично зарекомендовавшими себя в тусовочных кругах деятелями. Некоторых из них Балабанов помнил ещё по стародавним временам, когда, будучи переводчиком звезды каймановской эстрады Стингера, вращался в кругах творческой элиты. Верхушка свободолюбивых либералов пребывала в возбужденном состоянии от предвкушения мировой славы. Сбылась, можно сказать, мечта либерала. Удалось посадить в лужу все силовые министерства и службы разом, захватив с помощью подручных средств и некоторого количества денег двух преступников, которые, если верить телепрограммам и расклеенным по всему городу фотороботам, являлись угрозой цивилизованному миру.
– Это они, это они! – возбуждённо кричал вынырнувший из-за спин членов политсовета помощник депутата Полуэктова, прыщавый юноша Кузякин. – Агенты шейха Мансура. Я их опознал!
Задержанных провели в офис, окружив двойным кольцом из широкоплечих и статных сотрудников фирмы «Сокол» и куда более хлипких, но гораздо более агрессивных и недружелюбно настроенных очкастых либералов. Торжество горячих сторонников Свободы и Глобализации едва не было испорчено вспыхнувшим скандалом, который устроили Коля с Портсигаровым, требовавшие немедленного расчёта. Не то, чтобы либералы отказывались платить, но в вынесенной скандалистам коробке из-под ксерокса было всего лить триста тысяч долларов в дополнение к тем двумстам, которые шоумены уже успели получить за удачную наводку. – Договаривались за миллион, – орал обиженный Портсигаров. – Вы об этом миллионе народу все уши прожужжали, зарабатывая политические дивиденды. – Аферисты, – поддержал товарища по шоу-бизнесу Коля. – Мы вас на весь цивилизованный мир ославим.
– Войдите же в наше положение, – смущённо оправдывался желчный господин в светлом костюме. – Вы же либералы, в конце концов. У нас одна Идея. – Это я либерал?! – взвился Портсигаров, бия себя мощным кулаком в грудь. – Да я в пионерах был пять лет! В гробу я видал вашу Идею! Я жизнью рисковал, Янушевич, понял, жизнью! Три дня ползал по-пластунски по Москве, чтобы выследить вооружённых агентов, а вы мне суёте подачку в жалкие полмиллиона да ещё взываете к моей совести.
– Куда мы катимся! – всплёснул руками Коля. – Либералы, цвет нации, а ведут себя как абсолютно нецивилизованные медведи. Мы же с тобой договорились, Янушевич, ты же мне партбилетом клялся!
– Всё, – рыкнул Портсигаров, – раз такое дело мы забираем одного агента. Да я его лучше коммунистам продам. Пусть по дешёвке, пусть за моральное удовлетворение, но никто не посмеет сказать, что надул Портсигарова на целых полмиллиона.
– Стыдитесь, Портсигаров, вы же орденоносец, – зашумела либеральная общественность. – Нельзя же всё мерить на деньги.
– А не о деньгах речь, – надрывался Портсигаров. – Идеалы втоптаны в грязь. Попрано право личности продавать ближних и дальних за миллион долларов. Вы за это ответите, господа! Я устрою такой скандал, что от вас отвернётся всё цивилизованное человечество во главе с потомакским лидером Жорой.
– Ваш Жора не либерал, – обиженно отозвались из-за спины краснеющего Янукевича. – Он консерватор и ретроград.
– Это наш Жора не либерал!!! – возопил на всю Москву Портсигаров. – Ты слышал, Коля? Это куда мы попали, Это же сборище экстремистов, это скинхеды и антиглобалисты в одном лице. То есть лицо-то не одно, но ты посмотри на эти морды, Коля, это действительно не медведи – это гамадрилы, враги человечества.
Обиженные шоуменами либералы протестующе загудели, кто-то предложил набить скандалистам морду, кто-то назвал их крохоборами. Нехотя подчиняясь отчасти моральному, а отчасти и силовому давлению, Портсигаров с Колей и коробкой из-под ксерокса, заполненной купюрами, вынуждены были покинуть помещение. Их отступление, похожее на бегство, было встречено воплями торжества разгорячённых поборников свободы.
– Прошу прощения, – обратился к Янукевичу Балабанов. – Вы не могли бы уделить мне пять минут? Произошло какое-то недоразумение.
– Здесь виднейшие члены партии, – огрызнулся человек в белом костюме. – У нас нет секретов друг от друга.
– В таком случае давайте пройдём в кабинет, что же мы с вами так и будем митинговать в коридоре.
– В коридоре мы митинговать не будем, – надменно вскинул лысеющую голову Янукевич. – Мы сейчас пригласим журналистов и в торжественной обстановке передадим вас генеральному прокурору. Пусть вся страна видит, кто у нас борется с террористами, а кто всего лишь имитирует борьбу. Вам не уйти от возмездия, господин Балабан.
– Моя фамилия Барановский. Я полковник ФАПСИ. Сопровождаю генерала службы безопасности потомакского лидера, господина Чарльза Хиггинса, который весьма удивлён, что в самом центре Москвы его захватили экстремисты-скинхеды. – Но позвольте, – возмутился Янушевич. – Какие скинхеды? При чём здесь ФАПСИ? – Как при чём? – удивился полковник Барановский. – Вы что забыли – завтра к нам пребывает с визитом лидер одной далеко не второстепенной державы. Мы с господином Хиггинсом, разумеется инкогнито, объезжаем гостиницы, где будут размещены члены потомакской делегации. И вдруг бандитский налёт.
– Ху из пиплз? – подал голос мистер Хиггинс, чем едва не опрокинул на пол добрую половину партии Либеральной Свободы, с замиранием сердца вслушивавшихся в разговор.
– Кузякин, – страшным голосом крикнул побелевший как полотно господин Янукевич.
Прыщавый Кузякин явился на зов без большой охоты и в сильно расстроенных чувствах:
– Но я же собственными глазами их видел в Думе, вот и Кизяковский подтвердит.
Кизяковского Балабанов опознал, он действительно пил водку за соседним столиком, слева от пьющего чай депутата Кандыбы.
– Так я ведь не отрицаю, господа, что мы были в Думе с господином Хиггинсом. Мы действительно встречались и с господином Полуэктовым и с депутатом Жигановским и с депутатом Кандыбой. Вероятно, депутат Кизяковский подтвердит, что сам спикер жал руку господину Хиггинсу и приглашал в кабинет. И мы навестили его в рамках подготовки к визиту.
– Было, – сказал упавшим голосом Кизяковский. – На моих глазах они о чём-то говорили.
– Так что же ты молчал! – истерично взвизгнуло сразу несколько голосов. – Это всё Кузякин, – расстроенно крякнул Кизяковский. – Заладил как попугай: арабский акцент, террористы…
– Мне подполковник Барсуков сказал, что он агент Мансура, – обиженно заблеял прыщавый помощник. – Откуда мне знать. Но если он полковник Барановский, то пусть предъявит документы. И этот Хиггинс тоже.
Крыть претензию помощника похищенного депутата Балабанову было нечем. Кроме разве что милицейским удостоверением на имя майора Балабанова. Господин Янукевич, бравший предъявленные корочки с большой опаской, не мог скрыть удивления.
– А что вы хотите? – возмутился Барановский. – Не могу же я участвовать в операции, абсолютно секретной по своему статусу, под своим настоящим именем. Мы и господина Хиггинса возим по Москве как лейтенанта Гонолупенко, сотрудника министерства внутренних дел.
– Да, но нам-то вы не побоялись представиться настоящими именами? – подозрительно прищурился Янукевич.
– А разве мы находимся в стане врагов? – вскинул бровь Балабанов. – Я полагал, что здесь собрались люди, посвященные в тайны мировой политики. Искренние сторонники нашего сближения с Потомакской державой. Люди, которые не задумываясь кладут свои жизни ради единства всего цивилизованного человечества.
Собравшаяся либеральная публика была польщена характеристикой, прозвучавшей из уст высокопоставленного сотрудника ФАПСИ, однако всех подозрений она не рассеяла. Опять на авансцену вылез помощник депутата Кузякин, который, не смотря на молодость, обладал поразительно въедливым и вздорным характером.
– В прошлый раз он представлялся резидентом юпитерианской разведки, а мулата называл каймановским пресс-атташе.
– У вас, молодой человек, то ли со здоровьем нелады, то ли с чувством юмора, – тяжело вздохнул в ответ на выпад политического недоросля Балабанов. – Это была шутка и не более того. Согласитесь, депутату Думы не совсем ловко принимать в своем кабинете представителей спецслужб, один из которых к тому же хоть и из дружественной нам, но всё же чужеземной державы.
– А зачем вы хотели изъять у него компромат? – К сожалению, господа, я не могу вас посвятить во все подробности проводимой операции, но мы всего лишь пытались предупредить депутата Полуэктова о грозящей ему опасности. Увы, он не внял нашему предупреждению. Что касается вас, господин Кузякин, то по нашим сведениям вы знакомы с неким Будимиром Ковылём.
– Ха-ха-ха, – демонстративно засмеялся настырный Кузякин. – Будимира Ковыля знает вся страна.
– Очень может быть. Но далеко не вся страна знает, что писатель Ковыль является не только агентом барона Унгерна в Бурят-Агинском автономном округе, о чём он честно признается в своём капитальном труде «Сексуальная музыка небесных сфер», но и агентом НКВД, в некотором роде доверенным лицом самого товарища Сталина.
– Но это же бред, – возмутился Кузякин. – Бред сивой кобылы. – Вы совершенно правы, молодой человек, – охотно подтвердил полковник Барановский. – Именно в своей новой книге «Бред сивой кобылы в период течки» Ковыль и рассказывает о своей встрече с вождем. – Но позвольте, – вмешался в разговор нервный субъект с профессорскими залысинами. – Нельзя же так, по-солдафонски, вмешиваться в творческий процесс. Это же полет мысли!
– Этот полёт мысли над кукушкиным гнездом уже привёл к похищению неустановленными лицами сотрудника муниципалитета господина Мансурова и депутата Полуэктова. Вы, разумеется, слышали, господа, о подпольной организации под названием «Призраки»?
Гул недоумения был ответом на вопрос осведомлённого сотрудника ФАПСИ. Послышались даже голоса, что господин то ли Барановский, то ли Балабанов просто морочит людям голову.
– Вы нам ещё о призраке коммунизма расскажите, – съехидничал Кузякин. – Ну а имя Сержа Массальского вам что-нибудь говорит?
О Масальском слышали, разумеется, все, но доброго слова никто из присутствующих о нем не сказал. Кремлевского оракула обозвали ренегатом, авторитаристом и авантюристом. С определениями поборников Свободы по адресу близкого к Каменным палатам стратега Балабанов спорить не стал, но настоятельно рекомендовал господину Янукевичу, во избежание крупного международного скандала, позвонить господину Массальскому и выяснить, знаком ли он с неким майором милиции Балабановым?
– Так вы же Барановский? – опять не удержался от реплики Кузякин. – Помолчите, молодой человек, – настоятельно порекомендовал ему Балабанов. – Вам с вашим куцым политическим опытом трудно оценить истинный масштаб явлений. Здесь есть люди поопытнее вас, которые понимают, что не всякую фамилию в этом мире рекомендуется произносить вслух. А тем более по телефону.
Господин Янукевич бил опытным политиком, сразу сообразившим, что случайно соприкоснулся с одной из величайших кремлёвских тайн. Ибо господин Массальский, что всем хорошо было известно, по мелочам не разменивался
– Только убедительная просьба, господин Янукевич, не затягивайте разговор. И ни в коем случае не упоминайте имени нашего гостя господина Хиггинса. Это может повредить нашим отношениям с Потомакской державой.
Янукевич совету внял, и его разговор с господином Массальским занял не более тридцати секунд. То ли кремлёвский оракул, занятый мировыми проблемами, не счёл возможным уделить больше времени пусть и либеральному, но откровенно маргинальному политику, то ли сам Янукевич, опасаясь обвинений со стороны товарищей по партии в сговоре с политическим противником, не пожелал затягивать контакт, но после заданного вопроса и выслушанного ответа беседа тут же прервалась. К счастью для полковника Барановского, Серж Массальский майора Балабанова не забыл, как не забыл, видимо, и данного ему Генералитетом поручения
– Рад был с вами познакомиться, господин Барановский, – тяжело вздохнул Янукевич, пряча в карман мобильник. – Надеюсь, вы извините нас за причиненные неудобства. Отдельные наши извинения господину Хиггинсу.
– О иес, – охотно откликнулся добродушный мистер Чарльз. – Вери гуд. – А как же деньги? – вскричал опомнившийся депутат Кизяковский. – Мы же за них полмиллиона баксов заплатили!
Этот вопль либеральной души растрогал полковника ФАПСИ почти до слез, но, к сожалению, он ничем не мог помочь потерпевшей от собственного рвения стороне. Конституция, как известно, запрещает офицерам спецслужб вмешиваться в партийные дела, а уж тем более контролировать связи партий с общественностью. – Да какие они общественность, – вскричал неуёмный помощник похищенного депутата. – Они же аферисты.
– А вас, господин Кузякин, я попрошу пройти с нами, – с металлическими нотками в голосе потребовал полковник Барановский, чем поверг присутствующих сначала в смущение, а потом и возмущение.
После разговора Янукевича с Массальским в коридоре стало значительно просторнее. Куда-то испарились доблестные сотрудники охранной фирмы «Сокол», столь лихо задержавшие и, между прочим, без санкции прокурора, арабских террористов в лице двух сотрудников милиции. Потеряв силовую опору, либералы подрастерялись, но отнюдь не ударились в панику. Наоборот, готовы были грудью встать на защиту однопартийца.
– Господин Кузякин привлекается по делу всего лишь как свидетель, – счел нужным дать пояснения Балабанов. – Долг каждого законопослушного гражданина помочь следствию. Я удивлён, господа. Сначала вы захватываете двух представителей спецслужб на улицах Москвы. А потом пытаетесь воспрепятствовать работе представителя власти. Господин Кизяковский подскажите коллегам, как в рамках недавно принятого закона можно охарактеризовать их недостойное поведение. – Экстремизм, – нехотя отозвался депутат.
Звучное слово, да ещё произнесенное коллегой охладило пылкие сердца либералов. Кое-кто в задних рядах ещё пытался хорохориться, но передние ряды, где стояли самые видные деятели из политсовета, оторопело молчали. Лишь нервный господин с профессорскими залысинами зло бросил смущённому депутату:
– Ну, спасибо тебе, Кизяковский, от лица либеральной общественности. Удружил.
Молчание товарищей по партии удручающе подействовало на не закаленного в политических баталиях Кузякина, который понуро побрёл к выходу, лишь слегка подталкиваемый в спину Балабановым.
– Я буду жаловаться, господин Барановский, – нашёл всё-таки силы для протеста Янукевич.
– Вы вольны делать всё, что вам угодно, господа, – великодушно разрешил сотрудник ФАПСИ от дверей. – Но только в рамках закона и никак иначе. Всего хорошего.
Портсигаровский «Форд», к счастью, не был брошен либералами на месте задержания и теперь паинькой стаял у входа в цитадель либерализма, готовый к новым трудам на благо Отечества. Кузякина без особых церемоний втолкнули на заднее сидение. Балабанов пожалел, что там нет Джульбарса, умеющего поворачивать к смирению самые мятежные души. Впрочем, Кузякин пока не собирался поднимать восстание на корабле, сбитый, видимо, с толку уверенными действиями его команды.
– Вы в курсе, господин Кузякин, что чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора?
Слегка побледневшее лицо помощника депутата указывало на то, что он в курсе, но до сего момента был уверен, что приговор ему не грозит, поскольку ничего выходящего за рамки закона он вроде бы не совершал. И эту свою уверенность он попытался донести до сотрудников спецслужб.
– Приговоры выносятся не только виновным, – объяснил неучу Балабанов. – Но вы правы в одном: не всякое дело доходит до суда. Вы меня понимаете?
– Не совсем, – робко отозвался Кузякин. – Молодость, молодость, – пожурил его Балабанов. – Вы ведь, господин Кузякин, убеждённый либерал, а следовательно готовы пожертвовать жизнью за процветание цивилизованного человечества.
– Э… В некотором роде. Я не понимаю, при чём тут моя жизнь. Я ведь ни в чём не виноват.
– А жертвы и не бывают виноватыми, – пояснил Гонолупенко. – На то они и жертвы. – Я так и знал, – вскричал Кузякин. – Вы не генерал Хиггинс, вы… – Я атташе каймановского посольства, а мистер Балабан резидент юпитерианской разведки, – перебил его Гонолупенко. – Вам же Химкин сказал.
– Полуэктов сказал, что Химкин идиот и провокатор, – задергался Кузякин. – Абсолютно точная характеристика, – подтвердил Балабанов. – Но что это меняет в вашей судьбе, молодой человек? Вы знакомы с Алексеем Мыскиным?
– Нет, то есть да, но какое это имеет отношение к делу? – Очевидное. Вы читали последние статьи Химкина в «Комсомольском агитаторе»? – Химкину всюду чудится чертовщина, он вообще помешан на Апокалипсисе. – Значит, вы не верите в призраков, вздумавших разрушить человеческую цивилизацию? И в летающие тарелки вы тоже не верите?
– Я же не идиот. – Что не помешало вам совместно с подполковником Барсуковым объявить меня посланцем шейха Мансура. Кстати, с чего вы взяли, что у меня арабский акцент? У вас есть знакомые арабы?
– Мне показалось. Я очень испугался, и мне показалось, что похитители говорят с арабским акцентом. Подполковник Барсуков скакал, что Аль Каида хочет помешать встрече двух президентов. И будет теперь шантажировать Кремль изъятым у Полуэктова компроматом.
– Значит, депутата похитили на ваших глазах? – Балабанов резко обернулся, что едва не привело к неприятным последствия. В последний момент майор успел, однако, увернуться от «Жигуленка», не вовремя пошедшего на обгон.
Кузякин сначала покраснел, потом побледнел, похоже, осознал, что неосторожно проговорился. Дабы не угодить в аварию, Балабанов притормозил у обочины, и теперь они с Гонолупенко на пару жгли помощника депутата глазами. Кузякин ёрзал, потел, но никак не хотел признавать своё поражение. Судя по всему, человеком он был самоуверенным и себе на уме, иначе не подался бы в столь молодые годы в политику.
– Тебя не будут судить, Кузякин, по той простой причине, что до суда ты не доживёшь. Слишком уж много знаешь.
– Ничего я не знаю, слышите, ничего. Вам меня не запугать. Я буду жаловаться вашему начальству.
– Наше начальство на Юпитере, – вздохнул Гонолупенко. – Далеко и высоко. Так ты говорить, что был в квартире у Полуэктова, когда того забирали арабские террористы?
– Разумеется был, – ответил за помощника Балабанов. – Ты случайно не состоишь с депутатом в гомосексуальной связи?
– С чего вы взяли, – возмутился до покраснения лица Кузякин. – Он просто боялся. Ему угрожали. Он прятался на квартире моей знакомой.
– И там его прихватили люди говорящие с акцентом? А где были в это время вы, господин Кузякин?
– Сидел в шкафу, – обречённо вздохнул помощник депутата. – Когда они вошли, я спрятался. А что я мог сделать. – Вы рассказывали об этом подполковнику Барсукову?
– Нет, никому не рассказывал. Да меня никто и не спрашивал.
Любопытная ситуация. Выходит, Полуэктова похитили всё-таки не «призраки». Или тот, кто планировал похищение, решил, что люди с арабским акцентом в данном случае будут уместнее, чем гэпэушники конца тридцатых годов? Непонятно другое, зачем Барсукову понадобилось переводить стрелки на Балабанова да ещё в столь абсурдной форме, объявляя его агентом несуществующего шейха. В конце концов, обвинение строилось на слишком зыбких основаниях для того, чтобы выдержать мало-мальски серьёзную проверку. Однако Генералитет, несмотря на очевидную абсурдность обвинений, тем не менее, с охотою пошёл на поводу у родственной фирмы и готовился сплавить далеко не худших своих сотрудников прокуратуре для дознания с последующей возможной передачей дела в суд. За каким дьяволом им понадобились арабские агенты в собственных рядах?
– Вы знаете, где живёт Мыскин? – Был у него несколько раз, – нехотя признался Кузякин. – Но ведь Алекс здесь совершенно не при чём.
Квартира господина Мыскина находилась в весьма престижном доме. Впрочем, квартир у Алекса было, если верить Кузякину, три или четыре. Плюс особняк под Москвой и вилла на Канарах. Небедный, судя по всему, господин. И проникнуть к нему в апартаменты оказалось совсем непросто. Конечно, полковник Барановский и генерал Хиггинс могли бы надавить своим авторитетом на охрану, но в данном случае этот номер не проходил. Если Мыскин тесно связан с подполковником Барсуковым, то, скорее всего, он уже в курсе, кто так изящно надул его в «Интернационале».
– Портсигаров, – сказал в мобильник Балабанов, – двигайте к дому Мыскина и прихватите с собой Ковыля.
Шоумены прибыли через час в приподнятом настроении. Зато Будимир Ковыль являл собой жалкое зрелище. Был он с жуткого похмелья и не совсем адекватно реагировал на окружающую действительность. Известного писателя мучила совесть и раздирали противоречия. С одной стороны он раскаивался, что позволил себя завербовать барону Унгерну, с другой, что стал проводником идей сталинизма в либеральном Отечестве. В заключение он попросил мистера Балабана отправить его на Юпитер, ибо нынешняя политическая атмосфера в России для него невыносима.
– А на Юпитере ты задышишь, – поддержал просьбу старого школьного приятеля Портсигаров.
Сердобольный Коля не поленился и сбегал в ближайший ларёк за пивом. Хлебнув живительного напитка, Будимир Ковыль слегка оклемался и проявил определённый интерес к миру в лице представителей внутренних органов и шоубизнеса. Не признал он только Кузякина, но в этой его забывчивости угадывалась большая доля фальши, а возможно просто страха перед ответственностью за совершённый грех предательства либерального депутата.
– Значит, с господином Кузякиным вы незнакомы? – в лоб спросил у писателя Балабанов.
– Кажется, где-то встречались, – увильнул от прямого ответа Ковыль. – У Мыскина мы встречались, – возмутился Кузякин. – Как раз накануне похищения Полуэктова. Я ему как путному адрес сообщил, а он, гад, с террористами связался. – Клевета, – попробовал встать в позу оскорблённой невинности писатель. – Ни с Мыскиным, ни с Полуэктовым я не знаком, а этого гражданина вижу первый раз в жизни.
Кузякин был до такой степени возмущён наглой ложью известного писателя, что тут же потребовал с того, вернуть долг в пять тысяч рублей, которые Будимир Ковыль занял у него неделю назад.
– У меня свидетели есть, – потрясал кулаком помощник депутата. – Это тебе, аферист, даром не пройдёт.
– Куда утащить? – не понял Балабанов. – На тот свет, наверное, – пожал плечами Вася. – Я не знаю, откуда призраки приходят.
Вот ведь молодежь пошла, призраков она боится, а НКВД нет! В опричники он заявление подал! Да что же это делается на белом свете, граждане! Балабанова аж затрясло, то ли от смеха, то ли от возмущения. Хотя смеяться вроде было не над чем, а вот что касается возмущения, то для него открывался прямо-таки бескрайний простор. Судя по всему, «призраки» решили не ограничивать себя только сбором денег с добровольных клиентов, и стали использовать удачно найденную форму работы с народом, заскучавшим от демократии, для целей политических
Конопатого Васю выкинули по дороге, настоятельно порекомендовав ему подыскать другое место работы, если он, конечно, не собирается провести остаток дней на нарах. А сами продолжили скорбный путь возможно к славе, а возможно и к небу в крупную клетку.
Гонолупенко связался с шоуменами и установил, что сделка прошла успешно, аванс свободные либералы уже выплатили в размере двухсот тысяч, осталось только угодить им в лапы. Подтверждением тому, что дело действительно движется в нужном направлении, были «Мерседес» и «Хонда», цепкими моськами повисшие у сотрудников милиции на хвосте. Балабанов, разумеется, отрываться от них не собирался, наоборот – присматривал место, где можно было бы сдаться как можно более натурально и красиво.
– Облицовку мне не повредите, – забеспокоился по поводу своей собственности Портсигаров, который сопровождал процессию на Колиной машине, название которой Балабанов никак не мог запомнить из-за её абсолютной неудобоваримости для русского уха.
Задержание состоялось на тихой московской улочке на виду всего лишь у двух десятков прохожих. «Мерседес» подрезал беглецов, а «Хонда» лихо перекрыла им путь к отступлению. Дабы орда, ринувшаяся из обоих машин, не помяла в буйном раже чужую собственность, Балабанов с Гонолупенко её покинули и даже изобразили попытку побега, но тут же были схвачены молодцами из охранной фирмы «Сокол», которых либералы наняли для проведения сложной операции. Боясь схлопотать случайно по морде от настырных сотрудников частной фирмы, доблестные офицеры милиции хранили гордое молчание на всём пути от места задержания до офиса партии.
Встречать их вышел чуть ли не весь политсовет во главе с малоизвестными пока что широкому кругу, но отлично зарекомендовавшими себя в тусовочных кругах деятелями. Некоторых из них Балабанов помнил ещё по стародавним временам, когда, будучи переводчиком звезды каймановской эстрады Стингера, вращался в кругах творческой элиты. Верхушка свободолюбивых либералов пребывала в возбужденном состоянии от предвкушения мировой славы. Сбылась, можно сказать, мечта либерала. Удалось посадить в лужу все силовые министерства и службы разом, захватив с помощью подручных средств и некоторого количества денег двух преступников, которые, если верить телепрограммам и расклеенным по всему городу фотороботам, являлись угрозой цивилизованному миру.
– Это они, это они! – возбуждённо кричал вынырнувший из-за спин членов политсовета помощник депутата Полуэктова, прыщавый юноша Кузякин. – Агенты шейха Мансура. Я их опознал!
Задержанных провели в офис, окружив двойным кольцом из широкоплечих и статных сотрудников фирмы «Сокол» и куда более хлипких, но гораздо более агрессивных и недружелюбно настроенных очкастых либералов. Торжество горячих сторонников Свободы и Глобализации едва не было испорчено вспыхнувшим скандалом, который устроили Коля с Портсигаровым, требовавшие немедленного расчёта. Не то, чтобы либералы отказывались платить, но в вынесенной скандалистам коробке из-под ксерокса было всего лить триста тысяч долларов в дополнение к тем двумстам, которые шоумены уже успели получить за удачную наводку. – Договаривались за миллион, – орал обиженный Портсигаров. – Вы об этом миллионе народу все уши прожужжали, зарабатывая политические дивиденды. – Аферисты, – поддержал товарища по шоу-бизнесу Коля. – Мы вас на весь цивилизованный мир ославим.
– Войдите же в наше положение, – смущённо оправдывался желчный господин в светлом костюме. – Вы же либералы, в конце концов. У нас одна Идея. – Это я либерал?! – взвился Портсигаров, бия себя мощным кулаком в грудь. – Да я в пионерах был пять лет! В гробу я видал вашу Идею! Я жизнью рисковал, Янушевич, понял, жизнью! Три дня ползал по-пластунски по Москве, чтобы выследить вооружённых агентов, а вы мне суёте подачку в жалкие полмиллиона да ещё взываете к моей совести.
– Куда мы катимся! – всплёснул руками Коля. – Либералы, цвет нации, а ведут себя как абсолютно нецивилизованные медведи. Мы же с тобой договорились, Янушевич, ты же мне партбилетом клялся!
– Всё, – рыкнул Портсигаров, – раз такое дело мы забираем одного агента. Да я его лучше коммунистам продам. Пусть по дешёвке, пусть за моральное удовлетворение, но никто не посмеет сказать, что надул Портсигарова на целых полмиллиона.
– Стыдитесь, Портсигаров, вы же орденоносец, – зашумела либеральная общественность. – Нельзя же всё мерить на деньги.
– А не о деньгах речь, – надрывался Портсигаров. – Идеалы втоптаны в грязь. Попрано право личности продавать ближних и дальних за миллион долларов. Вы за это ответите, господа! Я устрою такой скандал, что от вас отвернётся всё цивилизованное человечество во главе с потомакским лидером Жорой.
– Ваш Жора не либерал, – обиженно отозвались из-за спины краснеющего Янукевича. – Он консерватор и ретроград.
– Это наш Жора не либерал!!! – возопил на всю Москву Портсигаров. – Ты слышал, Коля? Это куда мы попали, Это же сборище экстремистов, это скинхеды и антиглобалисты в одном лице. То есть лицо-то не одно, но ты посмотри на эти морды, Коля, это действительно не медведи – это гамадрилы, враги человечества.
Обиженные шоуменами либералы протестующе загудели, кто-то предложил набить скандалистам морду, кто-то назвал их крохоборами. Нехотя подчиняясь отчасти моральному, а отчасти и силовому давлению, Портсигаров с Колей и коробкой из-под ксерокса, заполненной купюрами, вынуждены были покинуть помещение. Их отступление, похожее на бегство, было встречено воплями торжества разгорячённых поборников свободы.
– Прошу прощения, – обратился к Янукевичу Балабанов. – Вы не могли бы уделить мне пять минут? Произошло какое-то недоразумение.
– Здесь виднейшие члены партии, – огрызнулся человек в белом костюме. – У нас нет секретов друг от друга.
– В таком случае давайте пройдём в кабинет, что же мы с вами так и будем митинговать в коридоре.
– В коридоре мы митинговать не будем, – надменно вскинул лысеющую голову Янукевич. – Мы сейчас пригласим журналистов и в торжественной обстановке передадим вас генеральному прокурору. Пусть вся страна видит, кто у нас борется с террористами, а кто всего лишь имитирует борьбу. Вам не уйти от возмездия, господин Балабан.
– Моя фамилия Барановский. Я полковник ФАПСИ. Сопровождаю генерала службы безопасности потомакского лидера, господина Чарльза Хиггинса, который весьма удивлён, что в самом центре Москвы его захватили экстремисты-скинхеды. – Но позвольте, – возмутился Янушевич. – Какие скинхеды? При чём здесь ФАПСИ? – Как при чём? – удивился полковник Барановский. – Вы что забыли – завтра к нам пребывает с визитом лидер одной далеко не второстепенной державы. Мы с господином Хиггинсом, разумеется инкогнито, объезжаем гостиницы, где будут размещены члены потомакской делегации. И вдруг бандитский налёт.
– Ху из пиплз? – подал голос мистер Хиггинс, чем едва не опрокинул на пол добрую половину партии Либеральной Свободы, с замиранием сердца вслушивавшихся в разговор.
– Кузякин, – страшным голосом крикнул побелевший как полотно господин Янукевич.
Прыщавый Кузякин явился на зов без большой охоты и в сильно расстроенных чувствах:
– Но я же собственными глазами их видел в Думе, вот и Кизяковский подтвердит.
Кизяковского Балабанов опознал, он действительно пил водку за соседним столиком, слева от пьющего чай депутата Кандыбы.
– Так я ведь не отрицаю, господа, что мы были в Думе с господином Хиггинсом. Мы действительно встречались и с господином Полуэктовым и с депутатом Жигановским и с депутатом Кандыбой. Вероятно, депутат Кизяковский подтвердит, что сам спикер жал руку господину Хиггинсу и приглашал в кабинет. И мы навестили его в рамках подготовки к визиту.
– Было, – сказал упавшим голосом Кизяковский. – На моих глазах они о чём-то говорили.
– Так что же ты молчал! – истерично взвизгнуло сразу несколько голосов. – Это всё Кузякин, – расстроенно крякнул Кизяковский. – Заладил как попугай: арабский акцент, террористы…
– Мне подполковник Барсуков сказал, что он агент Мансура, – обиженно заблеял прыщавый помощник. – Откуда мне знать. Но если он полковник Барановский, то пусть предъявит документы. И этот Хиггинс тоже.
Крыть претензию помощника похищенного депутата Балабанову было нечем. Кроме разве что милицейским удостоверением на имя майора Балабанова. Господин Янукевич, бравший предъявленные корочки с большой опаской, не мог скрыть удивления.
– А что вы хотите? – возмутился Барановский. – Не могу же я участвовать в операции, абсолютно секретной по своему статусу, под своим настоящим именем. Мы и господина Хиггинса возим по Москве как лейтенанта Гонолупенко, сотрудника министерства внутренних дел.
– Да, но нам-то вы не побоялись представиться настоящими именами? – подозрительно прищурился Янукевич.
– А разве мы находимся в стане врагов? – вскинул бровь Балабанов. – Я полагал, что здесь собрались люди, посвященные в тайны мировой политики. Искренние сторонники нашего сближения с Потомакской державой. Люди, которые не задумываясь кладут свои жизни ради единства всего цивилизованного человечества.
Собравшаяся либеральная публика была польщена характеристикой, прозвучавшей из уст высокопоставленного сотрудника ФАПСИ, однако всех подозрений она не рассеяла. Опять на авансцену вылез помощник депутата Кузякин, который, не смотря на молодость, обладал поразительно въедливым и вздорным характером.
– В прошлый раз он представлялся резидентом юпитерианской разведки, а мулата называл каймановским пресс-атташе.
– У вас, молодой человек, то ли со здоровьем нелады, то ли с чувством юмора, – тяжело вздохнул в ответ на выпад политического недоросля Балабанов. – Это была шутка и не более того. Согласитесь, депутату Думы не совсем ловко принимать в своем кабинете представителей спецслужб, один из которых к тому же хоть и из дружественной нам, но всё же чужеземной державы.
– А зачем вы хотели изъять у него компромат? – К сожалению, господа, я не могу вас посвятить во все подробности проводимой операции, но мы всего лишь пытались предупредить депутата Полуэктова о грозящей ему опасности. Увы, он не внял нашему предупреждению. Что касается вас, господин Кузякин, то по нашим сведениям вы знакомы с неким Будимиром Ковылём.
– Ха-ха-ха, – демонстративно засмеялся настырный Кузякин. – Будимира Ковыля знает вся страна.
– Очень может быть. Но далеко не вся страна знает, что писатель Ковыль является не только агентом барона Унгерна в Бурят-Агинском автономном округе, о чём он честно признается в своём капитальном труде «Сексуальная музыка небесных сфер», но и агентом НКВД, в некотором роде доверенным лицом самого товарища Сталина.
– Но это же бред, – возмутился Кузякин. – Бред сивой кобылы. – Вы совершенно правы, молодой человек, – охотно подтвердил полковник Барановский. – Именно в своей новой книге «Бред сивой кобылы в период течки» Ковыль и рассказывает о своей встрече с вождем. – Но позвольте, – вмешался в разговор нервный субъект с профессорскими залысинами. – Нельзя же так, по-солдафонски, вмешиваться в творческий процесс. Это же полет мысли!
– Этот полёт мысли над кукушкиным гнездом уже привёл к похищению неустановленными лицами сотрудника муниципалитета господина Мансурова и депутата Полуэктова. Вы, разумеется, слышали, господа, о подпольной организации под названием «Призраки»?
Гул недоумения был ответом на вопрос осведомлённого сотрудника ФАПСИ. Послышались даже голоса, что господин то ли Барановский, то ли Балабанов просто морочит людям голову.
– Вы нам ещё о призраке коммунизма расскажите, – съехидничал Кузякин. – Ну а имя Сержа Массальского вам что-нибудь говорит?
О Масальском слышали, разумеется, все, но доброго слова никто из присутствующих о нем не сказал. Кремлевского оракула обозвали ренегатом, авторитаристом и авантюристом. С определениями поборников Свободы по адресу близкого к Каменным палатам стратега Балабанов спорить не стал, но настоятельно рекомендовал господину Янукевичу, во избежание крупного международного скандала, позвонить господину Массальскому и выяснить, знаком ли он с неким майором милиции Балабановым?
– Так вы же Барановский? – опять не удержался от реплики Кузякин. – Помолчите, молодой человек, – настоятельно порекомендовал ему Балабанов. – Вам с вашим куцым политическим опытом трудно оценить истинный масштаб явлений. Здесь есть люди поопытнее вас, которые понимают, что не всякую фамилию в этом мире рекомендуется произносить вслух. А тем более по телефону.
Господин Янукевич бил опытным политиком, сразу сообразившим, что случайно соприкоснулся с одной из величайших кремлёвских тайн. Ибо господин Массальский, что всем хорошо было известно, по мелочам не разменивался
– Только убедительная просьба, господин Янукевич, не затягивайте разговор. И ни в коем случае не упоминайте имени нашего гостя господина Хиггинса. Это может повредить нашим отношениям с Потомакской державой.
Янукевич совету внял, и его разговор с господином Массальским занял не более тридцати секунд. То ли кремлёвский оракул, занятый мировыми проблемами, не счёл возможным уделить больше времени пусть и либеральному, но откровенно маргинальному политику, то ли сам Янукевич, опасаясь обвинений со стороны товарищей по партии в сговоре с политическим противником, не пожелал затягивать контакт, но после заданного вопроса и выслушанного ответа беседа тут же прервалась. К счастью для полковника Барановского, Серж Массальский майора Балабанова не забыл, как не забыл, видимо, и данного ему Генералитетом поручения
– Рад был с вами познакомиться, господин Барановский, – тяжело вздохнул Янукевич, пряча в карман мобильник. – Надеюсь, вы извините нас за причиненные неудобства. Отдельные наши извинения господину Хиггинсу.
– О иес, – охотно откликнулся добродушный мистер Чарльз. – Вери гуд. – А как же деньги? – вскричал опомнившийся депутат Кизяковский. – Мы же за них полмиллиона баксов заплатили!
Этот вопль либеральной души растрогал полковника ФАПСИ почти до слез, но, к сожалению, он ничем не мог помочь потерпевшей от собственного рвения стороне. Конституция, как известно, запрещает офицерам спецслужб вмешиваться в партийные дела, а уж тем более контролировать связи партий с общественностью. – Да какие они общественность, – вскричал неуёмный помощник похищенного депутата. – Они же аферисты.
– А вас, господин Кузякин, я попрошу пройти с нами, – с металлическими нотками в голосе потребовал полковник Барановский, чем поверг присутствующих сначала в смущение, а потом и возмущение.
После разговора Янукевича с Массальским в коридоре стало значительно просторнее. Куда-то испарились доблестные сотрудники охранной фирмы «Сокол», столь лихо задержавшие и, между прочим, без санкции прокурора, арабских террористов в лице двух сотрудников милиции. Потеряв силовую опору, либералы подрастерялись, но отнюдь не ударились в панику. Наоборот, готовы были грудью встать на защиту однопартийца.
– Господин Кузякин привлекается по делу всего лишь как свидетель, – счел нужным дать пояснения Балабанов. – Долг каждого законопослушного гражданина помочь следствию. Я удивлён, господа. Сначала вы захватываете двух представителей спецслужб на улицах Москвы. А потом пытаетесь воспрепятствовать работе представителя власти. Господин Кизяковский подскажите коллегам, как в рамках недавно принятого закона можно охарактеризовать их недостойное поведение. – Экстремизм, – нехотя отозвался депутат.
Звучное слово, да ещё произнесенное коллегой охладило пылкие сердца либералов. Кое-кто в задних рядах ещё пытался хорохориться, но передние ряды, где стояли самые видные деятели из политсовета, оторопело молчали. Лишь нервный господин с профессорскими залысинами зло бросил смущённому депутату:
– Ну, спасибо тебе, Кизяковский, от лица либеральной общественности. Удружил.
Молчание товарищей по партии удручающе подействовало на не закаленного в политических баталиях Кузякина, который понуро побрёл к выходу, лишь слегка подталкиваемый в спину Балабановым.
– Я буду жаловаться, господин Барановский, – нашёл всё-таки силы для протеста Янукевич.
– Вы вольны делать всё, что вам угодно, господа, – великодушно разрешил сотрудник ФАПСИ от дверей. – Но только в рамках закона и никак иначе. Всего хорошего.
Портсигаровский «Форд», к счастью, не был брошен либералами на месте задержания и теперь паинькой стаял у входа в цитадель либерализма, готовый к новым трудам на благо Отечества. Кузякина без особых церемоний втолкнули на заднее сидение. Балабанов пожалел, что там нет Джульбарса, умеющего поворачивать к смирению самые мятежные души. Впрочем, Кузякин пока не собирался поднимать восстание на корабле, сбитый, видимо, с толку уверенными действиями его команды.
– Вы в курсе, господин Кузякин, что чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора?
Слегка побледневшее лицо помощника депутата указывало на то, что он в курсе, но до сего момента был уверен, что приговор ему не грозит, поскольку ничего выходящего за рамки закона он вроде бы не совершал. И эту свою уверенность он попытался донести до сотрудников спецслужб.
– Приговоры выносятся не только виновным, – объяснил неучу Балабанов. – Но вы правы в одном: не всякое дело доходит до суда. Вы меня понимаете?
– Не совсем, – робко отозвался Кузякин. – Молодость, молодость, – пожурил его Балабанов. – Вы ведь, господин Кузякин, убеждённый либерал, а следовательно готовы пожертвовать жизнью за процветание цивилизованного человечества.
– Э… В некотором роде. Я не понимаю, при чём тут моя жизнь. Я ведь ни в чём не виноват.
– А жертвы и не бывают виноватыми, – пояснил Гонолупенко. – На то они и жертвы. – Я так и знал, – вскричал Кузякин. – Вы не генерал Хиггинс, вы… – Я атташе каймановского посольства, а мистер Балабан резидент юпитерианской разведки, – перебил его Гонолупенко. – Вам же Химкин сказал.
– Полуэктов сказал, что Химкин идиот и провокатор, – задергался Кузякин. – Абсолютно точная характеристика, – подтвердил Балабанов. – Но что это меняет в вашей судьбе, молодой человек? Вы знакомы с Алексеем Мыскиным?
– Нет, то есть да, но какое это имеет отношение к делу? – Очевидное. Вы читали последние статьи Химкина в «Комсомольском агитаторе»? – Химкину всюду чудится чертовщина, он вообще помешан на Апокалипсисе. – Значит, вы не верите в призраков, вздумавших разрушить человеческую цивилизацию? И в летающие тарелки вы тоже не верите?
– Я же не идиот. – Что не помешало вам совместно с подполковником Барсуковым объявить меня посланцем шейха Мансура. Кстати, с чего вы взяли, что у меня арабский акцент? У вас есть знакомые арабы?
– Мне показалось. Я очень испугался, и мне показалось, что похитители говорят с арабским акцентом. Подполковник Барсуков скакал, что Аль Каида хочет помешать встрече двух президентов. И будет теперь шантажировать Кремль изъятым у Полуэктова компроматом.
– Значит, депутата похитили на ваших глазах? – Балабанов резко обернулся, что едва не привело к неприятным последствия. В последний момент майор успел, однако, увернуться от «Жигуленка», не вовремя пошедшего на обгон.
Кузякин сначала покраснел, потом побледнел, похоже, осознал, что неосторожно проговорился. Дабы не угодить в аварию, Балабанов притормозил у обочины, и теперь они с Гонолупенко на пару жгли помощника депутата глазами. Кузякин ёрзал, потел, но никак не хотел признавать своё поражение. Судя по всему, человеком он был самоуверенным и себе на уме, иначе не подался бы в столь молодые годы в политику.
– Тебя не будут судить, Кузякин, по той простой причине, что до суда ты не доживёшь. Слишком уж много знаешь.
– Ничего я не знаю, слышите, ничего. Вам меня не запугать. Я буду жаловаться вашему начальству.
– Наше начальство на Юпитере, – вздохнул Гонолупенко. – Далеко и высоко. Так ты говорить, что был в квартире у Полуэктова, когда того забирали арабские террористы?
– Разумеется был, – ответил за помощника Балабанов. – Ты случайно не состоишь с депутатом в гомосексуальной связи?
– С чего вы взяли, – возмутился до покраснения лица Кузякин. – Он просто боялся. Ему угрожали. Он прятался на квартире моей знакомой.
– И там его прихватили люди говорящие с акцентом? А где были в это время вы, господин Кузякин?
– Сидел в шкафу, – обречённо вздохнул помощник депутата. – Когда они вошли, я спрятался. А что я мог сделать. – Вы рассказывали об этом подполковнику Барсукову?
– Нет, никому не рассказывал. Да меня никто и не спрашивал.
Любопытная ситуация. Выходит, Полуэктова похитили всё-таки не «призраки». Или тот, кто планировал похищение, решил, что люди с арабским акцентом в данном случае будут уместнее, чем гэпэушники конца тридцатых годов? Непонятно другое, зачем Барсукову понадобилось переводить стрелки на Балабанова да ещё в столь абсурдной форме, объявляя его агентом несуществующего шейха. В конце концов, обвинение строилось на слишком зыбких основаниях для того, чтобы выдержать мало-мальски серьёзную проверку. Однако Генералитет, несмотря на очевидную абсурдность обвинений, тем не менее, с охотою пошёл на поводу у родственной фирмы и готовился сплавить далеко не худших своих сотрудников прокуратуре для дознания с последующей возможной передачей дела в суд. За каким дьяволом им понадобились арабские агенты в собственных рядах?
– Вы знаете, где живёт Мыскин? – Был у него несколько раз, – нехотя признался Кузякин. – Но ведь Алекс здесь совершенно не при чём.
Квартира господина Мыскина находилась в весьма престижном доме. Впрочем, квартир у Алекса было, если верить Кузякину, три или четыре. Плюс особняк под Москвой и вилла на Канарах. Небедный, судя по всему, господин. И проникнуть к нему в апартаменты оказалось совсем непросто. Конечно, полковник Барановский и генерал Хиггинс могли бы надавить своим авторитетом на охрану, но в данном случае этот номер не проходил. Если Мыскин тесно связан с подполковником Барсуковым, то, скорее всего, он уже в курсе, кто так изящно надул его в «Интернационале».
– Портсигаров, – сказал в мобильник Балабанов, – двигайте к дому Мыскина и прихватите с собой Ковыля.
Шоумены прибыли через час в приподнятом настроении. Зато Будимир Ковыль являл собой жалкое зрелище. Был он с жуткого похмелья и не совсем адекватно реагировал на окружающую действительность. Известного писателя мучила совесть и раздирали противоречия. С одной стороны он раскаивался, что позволил себя завербовать барону Унгерну, с другой, что стал проводником идей сталинизма в либеральном Отечестве. В заключение он попросил мистера Балабана отправить его на Юпитер, ибо нынешняя политическая атмосфера в России для него невыносима.
– А на Юпитере ты задышишь, – поддержал просьбу старого школьного приятеля Портсигаров.
Сердобольный Коля не поленился и сбегал в ближайший ларёк за пивом. Хлебнув живительного напитка, Будимир Ковыль слегка оклемался и проявил определённый интерес к миру в лице представителей внутренних органов и шоубизнеса. Не признал он только Кузякина, но в этой его забывчивости угадывалась большая доля фальши, а возможно просто страха перед ответственностью за совершённый грех предательства либерального депутата.
– Значит, с господином Кузякиным вы незнакомы? – в лоб спросил у писателя Балабанов.
– Кажется, где-то встречались, – увильнул от прямого ответа Ковыль. – У Мыскина мы встречались, – возмутился Кузякин. – Как раз накануне похищения Полуэктова. Я ему как путному адрес сообщил, а он, гад, с террористами связался. – Клевета, – попробовал встать в позу оскорблённой невинности писатель. – Ни с Мыскиным, ни с Полуэктовым я не знаком, а этого гражданина вижу первый раз в жизни.
Кузякин был до такой степени возмущён наглой ложью известного писателя, что тут же потребовал с того, вернуть долг в пять тысяч рублей, которые Будимир Ковыль занял у него неделю назад.
– У меня свидетели есть, – потрясал кулаком помощник депутата. – Это тебе, аферист, даром не пройдёт.