– Он им и был, – спокойно отозвался скиф. – Но и колдуны смертны, уважаемый бек.
   – А почему внуки Драгутина решили мстить мне и Манасии?
   – Потому что вы сыновья своего отца.
   – А что, это действительно опасно – быть сыном Змея Тугарина? – Толстые губы Езекии скривились в презрительной ухмылке, а в голосе явственно слышалась ирония. Карочей, однако, выдержал его цепкий и жесткий взгляд.
   – Опасно, – сказал он спокойно.
   – Значит, это правда, что каган Обадия повинен в смерти не только князя Драгутина, но и своего отца?
   – Все мы повинны в смерти кагана, – сокрушенно вздохнул скиф, – раз не сумели уберечь его от ярости черни.
   Езекия покачал головой:
   – Ты ушел от ответа, уважаемый Карочей, но я не настаиваю на полной твоей откровенности. Я хочу, чтобы ты знал: будь я тогда старше на десять лет, то встал бы на сторону отца, а не деда. И если каган Обадия пролил чью-то кровь, то я принимаю эту кровь на себя.
   – Достойный ответ сына великого отца, – серьезно сказал Карочей. – И все-таки будь осторожен, бек Езекия. Не думаю, что твои враги пришлют к тебе наемного убийцу, ибо честь ротария требует покарать кровника собственной рукой, но знай, что руки у этих людей очень длинные.
   – Спасибо за предупреждение, уважаемый бек.
   Варлав объявился в Сарае через три недели. Дабы не мозолить глаза посторонним, Карочей принял его ночью в доме знакомого купца, в преданности которого не сомневался. Варлав был на этот раз в кафтане хазарского покроя, а невыразительное лицо позволяло ему без труда растворяться в толпе местных обывателей.
   – У Воислава Рерика в Сарае есть свой осведомитель, имени его я не знаю, зато я видел женщину, которая приносит в крепость Луку весточки от него. Черненькая, с точеной фигуркой и довольно смазливым личиком. Зовут ее Халима.
   – Халима?! – воскликнул Карочей в ярости.
   – Ты ее знаешь?
   Ну еще бы скифу ее не знать. Ведь именно из-за предательства этой рабыни он едва не потерял доверие кагана Обадии и Жучина. А несчастному беку Вениамину коварство Халимы стоило жизни.
   – Сейчас эта женщина в городе.
   – Я вздерну ее на воротах.
   – Повесить ты ее всегда успеешь, уважаемый бек. Куда важнее найти человека, которому она служит.
   – Кажется, я догадываюсь, кто это может быть.
   Карочею не пришлось слишком уж напрягать извилины. Достаточно было просто припомнить похищение ганши Ярины и человека, который тогда ловко обвел вокруг пальцев уважаемых беков, сыграв на стороне боготура Осташа. И как это Карочей раньше обо всем не догадался! Раскуси он десять лет назад коварную Халиму, многое могло пойти по-другому.
   – Что еще?
   – Боготур Торуса попросил поддержки у Искара Урса, и тот ему не отказал. Через неделю пятьсот ротариев направятся к Берестеню. Их поведет атаман Мерич. По моим сведениям, Мерич метил в верховные атаманы Русалании, но у него вышел спор с Воиславом Рериком, закончившийся поединком на мечах. Мерич потерпел поражение на Божьем суде, и в итоге в верховники пролез Искар Урс.
   – Любопытно, – задумчиво проговорил Карочей.
   – Мне удалось пристроить в его дружину Аскольда. Это даст мне возможность побывать и в Берестене, и в Славутиче.
   – Ты все правильно сделал, Варлав. Мне тоже кажется, что именно Радимецкая земля станет новым местом столкновения в затянувшейся войне.
   – Если кагану удастся взять под свои руки Славутич, то он отрежет русаланов и от князя Гостомысла, и от кагана Славомира. А на великого киевского князя Дира у ротариев плохая надежда.
   Надо отдать должное Варлаву: пробыв в чужом краю всего-то полгода, он отлично разобрался и в окружающих его людях, и в ситуации. С таким человеком можно было иметь дело не только в Хазарии и Руси, но и в далекой Европе.
   – Ты нуждаешься в крупном займе, бек Карочей.
   – Скорее наоборот, я ищу людей, которым можно безбоязненно и с выгодой для себя доверить большие средства.
   – О какой сумме идет речь?
   – Сто тысяч денариев.
   – Считай, что такого человека ты уже нашел, уважаемый бек. Город Рим – самое надежное хранилище во всей Ойкумене, а соратника надежнее папской курии тебе не найти.
   – Решено, уважаемый Варлав. Куда прикажешь доставить деньги?
   – Переправь их в Киев, к уважаемому Джелалу, а от него они попадут в нужное место и в нужный срок.
   – А обеспечение?
   – Папская печать позволит тебе получить деньги в любом месте в Ойкумене лучше любого ключа. Охота на гана воров Бахтиара едва не закончилась для бека Карочея ударом кинжала в грудь. Все-таки порядочному человеку не стоит соваться в воровские притоны, не имея за спиной большой дружины, способной в случае нужды разнести эти ветхие лачуги, пропахшие вином и едким потом, где люди проходят сквозь стены или проваливаются сквозь землю, стоит только к ним руку протянуть. Карочей успел увидеть удивленное лицо Бахтиара и насупленные брови Хвета. Именно Хвет нанес удар, стоивший преданному хазару Ярею жизни. А вот удар самого Карочея, нацеленный точно в шею гану воров, угодил в пустоту. Единственным трофеем этой неудачной охоты могла бы стать Халима, но проклятая ведьма предпочла яд лапам гана Карочея. Уважаемый Варлав встретил неудачу скифа тяжким вздохом и укоризненным качанием головы.
   – Скользкий, как налим, – попробовал оправдаться Карочей. – Но рано или поздно я до него доберусь.
   – До встречи в Славутиче, уважаемый бек, – вежливо склонил голову Варлав, отступил в тень и словно бы растворился в воздухе.

Глава 5
Славутич

   Ган Карочей не раз уже бывал в стольном радимецком граде и знал практически все его улицы и закоулки, а потому не заблудился здесь даже в темноте. Правда, упрямые радимецкие стражники долго не хотели открывать среди ночи ворота, но опознав наконец в прибывшем издалека госте сестричада великого князя Богдана, все-таки впустили его в город. Скиф обругал невеж последними словами и почти галопом помчался по пустынной улице к Детинцу, благо до него было рукой подать. Здесь тоже не обошлось без лая, но все-таки совсем уж раскиснуть под проливным дождем Карочею не дали. А в тереме его с распростертыми объятиями и здравной чашей в руке встречал сам Богдан. Великому князю радимичей уже перевалило далеко за пятьдесят, но, к сожалению, прожитые годы никак не отразились на его умственных способностях. Каким дураком он был в молодости, таким и остался под уклон годов. И это тем более удивительно, что его старшие братья, Борислав и Всеволод, люди незаурядные, по части интриг могли бы дать фору самому гану Карочею. А Богдан был просто увальнем, иногда добродушным, иногда жестоким и злым. Своим обрюзгшим лицом он сейчас напомнил скифу не столько дядьев по матери, Борислава и Всеволода, сколько беспутного брата кагана Хануку. От Хануки Богдана отличало только то, что последний считался незаурядным рубакой. Это позволило ему в конце концов выдержать испытания в священном кругу и стать боготуром уже в довольно зрелом возрасте. Говорят, что за Богдана хлопотал его брат, великий князь Всеволод, который после смерти единственного сына остался без наследников мужского пола. А Богдан все-таки отличался плодовитостью и успел завести трех сыновей, которые в любой момент могли подхватить власть из его слабеющих рук. Самым опасным среди сыновей Богдана был Владислав, недавно ставший боготуром с благословения кудесника Мстимира, взвалившего после смерти Сновида на свои широкие плечи тяжкую ношу первого ближника Чернобога не только в радимецких землях, но и во всей Руси. Мстимир считал, что именно Владислав должен стать соправителем отца, сменив на этом посту князя Горазда.
   – А что я могу? – растерянно развел руками Богдан. – Все боготуры горой стоят за Владислава, а того не понимают, чем это может обернуться для радимецкой земли.
   – Сочувствую тебе, дядя, – покачал головой Карочей и залпом осушил здравную чашу.
   Если судить по столу, заставленному посудой, в княжеском тереме пировали. И этот пир, начавшийся с вечера, затянулся далеко за полночь. Иные из гостей уже не вязали лыка, иные просто спали, уронив головы на стол, усыпанный объедками, а бодрость духа сохранял пока только великий князь. Впрочем, для того чтобы свалить этого быка, откормленного на благодатной радимецкой земле, понадобилась бы целая бочка крепчайшего вина. Богдан еще и потому так обрадовался приезду сестричада, что обрел в его лице сразу и тонкого знатока чужеземных вин, и благодарного слушателя.
   – Вчера боготур Яромир так схватил за грудки князя Горазда, что едва до крови дело не дошло.
   – Какой еще боготур Яромир? – не понял Карочей.
   – Старший сын боготура Торусы. Свет еще не видел подобного разбойника. А ведь он родной брат тишайшей и нежнейшей Милицы. Они ведь и родились в один день. А его младший брат Драгутин, мало что молоко на губах не обсохло, прямо пригрозил изменникам смертью.
   – Каким еще изменникам?
   – Так старшине радимецкой, из коей многие выразили сомнение насчет поддержки Русалании и предлагали склониться пред каганом Обадией. Чтобы подсластить ганам и боярам горечь обиды, я пригласил их к себе на пир.
   Ган Карочей окинул взглядом пиршественный зал и усмехнулся. Дядька Богдан оставался верен себе и споил-таки родовых старейшин, часть из которых не нашла в себе силы, чтобы уползти подальше от гостеприимного великого князя. Если бы радимецкие вожди проявляли себя на поле брани столь же доблестно, как и за столом, то по меньшей мере половина Ойкумены была бы сейчас у них в руках.
   – Ты ведь слышал, что я просватал своего старшего сына Владислава за дочь Торусы Милицу? Свадьба состоится через седмицу, так что у тебя, сестричад, будет возможность смочить усы в сладком меду.
   Богдан захохотал, довольный впечатлением, произведенным на скифа. А Карочей с трудом сдержался, чтобы не запустить в эту рожу, побуревшую от пьянства, кубком, заполненным почти до краев вином. Вино он выпил залпом, а кубок поспешно отставил в сторону. Все-таки людям, имеющим такого союзника, как великий князь Богдан, никаких врагов не надо. И куда только смотрел князь Горазд? В конце концов, его затем и приставили к Богдану, чтобы он не позволил ему натворить глупостей.
   Выспавшись на дядькиных пуховиках, Карочей рано поутру отправился к Горазду. Бывший берестеньский князь, в отличие от своего соправителя, блистал трезвостью. Сухое лицо его было совершенно спокойно, а на упреки скифа он лишь удивленно вскинул брови:
   – Но я ведь уже обо всем договорился с беком Езекией, разве он не пересылал мои письма Ицхаку?
   Карочея этот вопрос поразил едва ли не в самое сердце. То, что Езекия не любит каган-бека Жучина, тайной для него не являлось. Но одно дело не любить, а другое дело – скрывать от правой руки кагана очень важные сведения. Конечно, Езекия мог бы сослаться на то, что каган-бека долгое время не было в Итиле, но ведь он и отцу ничего не сообщил. Очень честолюбивый молодой человек, надо признать. Но своим упрямством сын кагана поставил Карочея и Горазда в очень непростое положение. Сообщив о проделках Езекии Жучину, они наверняка нажили бы в его лице врага. Сын кагана, будучи человеком злопамятным, чего доброго, начал бы сводить с ними счеты. Кроме того, до свадьбы княжича Владислава с дочерью Торусы оставалось всего несколько дней, а следовательно, обращаться за помощью в Итиль было уже поздно. Обидно только, что Езекия ничего не сказал беку Карочею о больших переменах, намечающихся в Радимецких землях.
   – Он что же, сам собирается возглавить рать? – спросил Карочей у Горазда.
   – Вероятно, – пожал плечами князь. – Я просил у кагана пятнадцать тысяч хазар. По моим прикидкам, этого будет достаточно, чтобы сровнять с землей Торусин горд. Но я никак не предполагал, что Езекия не поставит в известность о моей просьбе ни отца, ни Ицхака Жучина. В конце концов, тот же Ицхак прямо приказал мне все сведения переправлять в Итиль через Сарай.
   – Твоей вины здесь нет, – успокоил Горазда Карочей. – Просто бек Езекия метит в полководцы и хочет доказать отцу, что в Хазарии может быть более удачливый каган-бек, чем Ицхак Жучин. А ты уверен, что тебе хватит пятнадцати тысяч хазар?
   – На моей стороне многие радимецкие удельные князья и ганы, – спокойно отозвался Горазд. – Объединив их дружины, мы получим еще пятнадцать тысяч мечников. Боготуры в лучшем случае способны выставить десять тысяч человек.
   – Ты забыл о русаланах, – покачал головой Карочей. – Искар Урс уже прислал в Берестень пятьсот ротариев, и твой шурин принял их с честью.
   – И правильно сделал, – усмехнулся Горазд. – Я ведь не собираюсь воевать, Карочей. И пятнадцать тысяч хазар мне нужны только для прикрытия.
   – А почему ты не воспрепятствовал этой свадьбе?
   – Я как мог оттягивал время свадьбы, но ты забыл, что Владислав не мой сын. К тому же княжич в радимецком раскладе лишний. Он мне мешает, Карочей. Я считаю, что пришла пора решительных действий. Кагану Обадии никогда не утвердиться на этих землях, пока здесь первенствуют ближники Велеса.
   – Ты собрался, воспользовавшись случаем, покончить с боготурами?
   – А почему бы и нет, Карочей? – пожал плечами Горазд. – Неужели в Итиле думают иначе?
   – В Итиле думают сходно с тобой, князь, но мы никак не предполагали, что вы здесь зашли в своих намерениях так далеко.
   Карочей уже лет семь не видел Владислава и помыслить не мог, что из ничем не примечательного отрока вырастет столь надменный добрый молодец, не уступающий в силе своему отцу, зато значительно превосходящий его умом. Княжичу Владиславу пестуны уже не требовались, и он недвусмысленно дал это понять сначала князю Горазду, а потом беку Карочею, сунувшемуся было к нему с родственными советами. Скорее всего, он действительно любил свою невесту, которая, к слову сказать, отличалась просто-таки неземной красотой, но не это было для него главным. Княжич Владислав явно рассчитывал с помощью тестя Торусы и первого ближника Велеса Мстимира утвердиться на великом столе, сначала соправителем отца, а потом полноценным великим князем. К сожалению, в этом раскладе не хватало места для гана Горазда, что никак не могло устроить его могущественных итильских покровителей. Бек Карочей с интересом присматривался к кипящей в тереме великого князя Богдана жизни. Здесь почти полновластно хозяйничали молодые боготуры, оттеснив родовых старейшин и удельных князей в сторону. Неудивительно, что радимецким вождям это не понравилось. Скиф успел уже познакомиться с братом-близнецом прекрасной Милицы, боготуром Яромиром, названным так в честь деда, великого киевского князя, – очень симпатичным молодым человеком с насмешливыми голубыми глазами и приветливым улыбчивым лицом. А также с младшим братом невесты, тоже очень достойным отроком, который только-только выдержал боготурские испытания и теперь готовился с честью пронести по жизни свой рогатый шлем. В отличие от спокойного старшего брата, Драгутин был горяч, задирист и вечно попадал в какие-то истории. Беку Карочею он без обиняков сказал, что не любит хазар и что если у скифа найдется свободное время для нешуточного разговора, то он готов обменяться с ним ударами, хоть мечей, хоть секир. Карочей поблагодарил отрока за оказанную честь и пообещал лично снести ему голову в первой же битве, которая состоится между радимичами и хазарами.
   – Я твое обещание запомню, бек, – нагло улыбнулся боготур Драгутин. – И очень надеюсь, что и ты его не забудешь. Я слышал, что хазарским бекам свойственна рассеянность в делах чести.
   – На мой счет можешь не волноваться, боготур. Я всегда держу слово.
   Сам боготур Торуса в Славутич почему-то не явился. Если верить слухам, то он готовился к приему многочисленных гостей. Не было в стольном граде и кудесника Мстимира, так что у заговорщиков оставалось достаточно времени, чтобы без помех обсудить все свои дела. Карочей от души порадовался за князя Горазда, который оказался на редкость расторопным человеком. Подавляющее число радимецких удельных князей и родовых старейшин именно в нем видели достойного великого князя. А через два дня после приезда в Славутич бека Карочея в городе объявился и почтенный Варлав, прибывший в свите русаланских атаманов, решивших засвидетельствовать свое почтение великому князю Богдану и его достойному соправителю князю Горазду.
   – Езекия уже скрытно выдвинул к радимецким границам свою десятитысячную рать, – сообщил Варлав заинтересованным собеседникам.
   – Но я же просил у него пятнадцать тысяч, – нахмурился Горазд.
   – Уважаемый бек побоялся оголить Сарай на время своего отсутствия.
   – Он что же, сам решил возглавить хазар?
   В ответ Варлав лишь пожал плечами. Вопрос действительно был лишним, ибо не затем же Езекия скрыл от отца важные сведения, чтобы плодами радимецкой победы воспользовался кто-то другой.
   – Бек Езекия будет ждать от тебя гонца, князь Горазд, и выступит по первому же твоему зову.
   – А тебе удалось договориться с Меричем, уважаемый Варлав? – спросил у хитроумного пестуна тана Аскольда Карочей.
   – Я намекнул ему, что есть люди, готовые оплатить услуги разумного человека. Атаман промолчал. Но думаю, он не станет рваться на помощь боготуру Торусе и предпочтет выждать, чем же закончится дело. Быть может, с ним следует поговорить тебе, бек Карочей. По моим сведениям, Мерич с самого начала выступал против войны с каганом.
   – Хорошо, – не стал спорить скиф. – Я встречусь с атаманом. Но как быть с таном Гвидоном, у него ведь может оказаться иное мнение на этот счет? И ротарии могут встать на его сторону.
   – Мне кажется, ган Гвидон влюбился в невесту князя Владислава, Милицу. А в его годы чувства всегда берут верх над разумом.
   Это было интересное наблюдение, и Карочей тут же намотал сказанное Варлавом на ус. Пятьсот ротариев – это большая сила, и если они вмешаются в ход событий, у заговорщиков будет масса неприятностей. Смущало скифа и то, что его главные противники словно бы пустили все на самотек, даже не пытаясь контролировать ход событий. Речь шла, естественно, о кудеснике Мстимире, боготурах Осташе и Торусе. Девять лет назад Карочею и Горазду удалось их переиграть, хотя в ту пору эти трое еще не ходили в радимецких землях на первых ролях. Тогда главным противником ближников кагана Обадии выступал боготур Вузлев, допустивший роковую ошибку. Этой ошибкой была женщина, которой любвеобильный внук кудесника Сновида доверился на свою беду. Так почему бы еще одной женщине, пусть и против своей воли, не помочь беку Карочею? Эх, будь бек лет на двадцать моложе, он бы не стал, подобно тану Гвидону, вздыхать в стороне, а просто выкрал бы понравившуюся девку из-под носа ее жениха.
   – Ротарий ты или не ротарий? Варяг ты или не варяг?
   Тан Гвидон, рыжеватый малый лет двадцати, не обладающий, по всему видно, могучим умом, лишь угрюмо отмалчивался на все подначки расходившегося бека. Атаманы Мерич и Аскольд тоже помалкивали. Вообще-то бек Карочей был врагом: все трое отлично помнили, что это именно он приезжал в лагерь ротариев договариваться о перемирии, но сейчас военные действия вроде бы не велись и не находилось повода для того, чтобы выставить настырного скифа за дверь чужого дома. К тому же атаманам, видимо, не хотелось обижать ни приютившего их радимецкого боярина Станислава, ни тем более великого князя Богдана, которому расторопный бек приходился сестричадом.
   – Мы сюда не девок воровать пришли, – угрюмо бросил тан Гвидон.
   – Я знаю, – кивнул бек. – Вы пришли, чтобы пропихнуть на великий стол родовича Искара Урса. Я одного только не могу понять: почему уважаемые ротарии с таким пылом, подставляя собственные головы под клинки, защищают выгоды честолюбца, возмечтавшего о каганской булаве, и при этом плюют на собственную пользу? Тебе ведь не сидеть на радимецком столе, тан Гвидон, а атаману Меричу никогда не ходить в князьях Русалании, пока жив Искар Урс. Кстати, прежде ведь в Русалании не было князей и каждый атаман мог получить верховную власть. Или я ошибаюсь, Мерич?
   – Ты не ошибаешься, бек Карочей, – небрежно бросил атаман. – Но мы не из тех людей, которые предают своих.
   – А кто говорит о предательстве? – удивился Карочей. – Я говорю всего лишь о глупости молодых и пылко влюбленных. Ты не желаешь подышать свежим воздухом, атаман? У боярина Станислава очень крепкое вино.
   Надо признать, что и в деревянных теремах есть своя прелесть. Выйдя на крыльцо, расписанное яркими красками, бек Карочей с удовольствием втянул носом запахи скотного двора, находившегося поблизости. Они напомнили ему о детстве, проведенном в станице, где у его отца был почти такой же деревянный дом, даже, пожалуй, поплоше. Кто мог подумать тогда, что удача вознесет младшего сына хоть и знатного, но бедного гана в первые ближники повелителя Хазарии и сделает одним из самых богатых людей Ойкумены?
   – Ты ведь тоже из скифов, атаман Мерич?
   – И что с того?
   – Твои предки всегда служили каганам Юга, а теперь ты спутался с пришлыми варягами и пляшешь под их дуду.
   – Зато я не изменил вере отцов, Карочей, в отличие от тебя, – усмехнулся в седые усы атаман.
   – Но если ты так люб своим богам, Мерич, то почему тебе изменила твоя удача? Ты ведь беден, атаман. А я, вероотступник, богат, как рахдонит. Ты далеко не первый в атаманском кругу, а я ближник кагана Обадии. Ты привел сюда всего лишь пятьсот ротариев и делишь власть с двумя глупыми варяжскими мальчишками, а я без труда подниму десять тысяч хазар. Так кто же из нас двоих больше люб небу, атаман Мерич?
   – Не все в этом мире измеряется золотом, иудей.
   – Брось, Мерич, – засмеялся Карочей, – ну какой из меня иудей? Я служу кагану только потому, что мне это выгодно. А ты служишь богу, который все время забывает тебя вознаградить. Так, может, твой Перун считает, что зрелый муж должен сам заботиться о себе?
   – Что тебе от меня нужно, Карочей?
   – Ничего, Мерич. И за это ничего я заплачу тебе десять тысяч денариев.
   – Загадками говоришь, бек.
   – Ты должен опоздать на свадьбу, атаман. В конце концов, подобная незадача может случиться с каждым. А ты в радимецких землях человек чужой. Здешние тропы тебе незнакомы, а присланный проводник то ли сбежал, то ли оступился.
   – А что на это скажут таны Аскольд и Гвидон?
   – Они будут молчать. Ибо Гвидон получит свою девку, а про Аскольда ты, Мерич, и без того знаешь достаточно, чтобы беспокоиться на его счет.
   – Аскольд метит в зятья к князю Диру, – криво усмехнулся Мерич.
   – А почему бы тебе не помочь ему в этом, атаман? Ты уже далеко не так молод, чтобы мотаться по миру. А киевскому князю нужен мудрый советник и воевода. Так мне забрать сундук с серебром?
   – Какой еще сундук? – скосил на бека строгие глаза Мерич.
   – Тот самый, что стоит в твоей ложнице. Неужели ты в него так и не заглянул?
   Мерич молчал долго, так долго, что Карочей стал подумывать о кинжале, висевшем на поясе, и о спине атамана, прикрытой всего лишь полотном рубахи. К счастью, прибегать к крайним мерам ему не пришлось, Мерич все-таки произнес долго ожидаемое от него слово:
   – Оставь.

Глава 6
Свадьба

   Варлав не ожидал подвоха от трех смердов, медленно бредущих по городской мостовой. Хотя день клонился к закату, на улицах Славутича было еще много людей. Варлав посторонился, пропуская телегу, и неожиданно даже для себя оказался в окружении все тех же дюжих радимичей. Он даже успел разглядеть вроде бы знакомые глаза одного из них, но в следующее мгновение рухнул в беспамятстве. Смерды мгновенно закинули обмякшее тело чужака в проезжавшую телегу и взгромоздились на нее сами. Возница прицокнул языком, и сильный гнедой конь легко потащил за собой и добычу, и удачливых охотников. Никто не обратил внимания на суету вокруг телеги, а Варлав, потерявший сознание, очнулся лишь после того, как ему в лицо плеснули водой из ковша. Людей, окружающих его, он опознал сразу. Это были братья Рерики, боготур Осташ и Лихарь Урс, старший сын князя Искара. Голова Варлава раскалывалась от боли, но он все-таки сообразил, что попался в капкан, из которого выбраться будет уже невозможно. Тем не менее он как мог тянул время, собираясь с мыслями.
   – Ты погубил преданную мне женщину, – сказал бесцветным голосом Воислав Рерик.
   Речь шла о Халиме, это Варлав понял сразу. Это была его ошибка. Не стоило поручать гану Карочею столь деликатное дело, следовало выследить гана воров Бахтиара самому. Бахтиар ушел у скифа из-под носа и рассказал о случившемся либо Соколу, либо Быку, а этим не составило труда вычислить человека, который мог предупредить Карочея о связях рабыни с врагами кагана.
   – Не понимаю, о чем ты говоришь, князь.
   – Мы теряем время, Варлав, – спокойно сказал Осташ. – К тому же мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам.
   Варлав понимал, что проиграл, а каждый проигрыш должен быть оплачен. В данном случае следовало постараться, чтобы в уплату проигрыша не пошла его собственная кровь. Глупо было бы тайному легату папской курии падре Доминику умереть на чужой земле и под чужим именем, когда позади столько славных дел, а впереди почетная и обеспеченная старость. Что же касается местных варваров, то их жизни папского легата волновали мало, и он легко мог ими пожертвовать ради спасения жизни собственной.
   – Ваши условия? – сказал он спокойно.
   – Мы предлагаем тебе жизнь в обмен на сотрудничество.