Шведов Сергей. Варяжский сокол

   Трасик с трудом подбирал слова, пытаясь донести свои мысли до кудесницы Ангельды. Кудесница слушала его внимательно, но по ее сухому лицу трудно было понять, что она думает в эту минуту. А ведь на ней лежала не меньшая ответственность за этот мир, чем на Трасике, ставшем благодаря ее то ли ошибке, то ли озарению Макошиной ведуньей Синильдой. Он дорого бы дал сейчас, чтобы заглянуть в ее глаза, однако взор кудесницы был устремлен вниз, на украшенный священными знаками подол платья. Возможно, в этих знаках она пыталась отыскать ответ на вопросы, мучившие их обоих.
   – Спроси у нее, – проговорила вдруг она хриплым голосом.
   – У кого? – растерянно переспросил Трасик.
   – У своей матери, и ее ответ будет ответом богини Макоши.
   Трасик сглотнул слюну, подступившую к горлу. Ему вдруг стало страшно. Он буквально взмок от ужаса. Говорить с ушедшими в страну Вырай дозволялось немногим. Да и то, если была полная уверенность, что ушедший попал в страну Света, а не в страну Забвения. А вот у Трасика такой уверенности не было, не могло быть ее и у кудесницы Ангельды. Так почему же она толкает его на столь опасный шаг?
   – Иного выхода у нас нет, – тихо ответила она на его незаданный вопрос и впервые глянула Трасику прямо в глаза. В глазах кудесницы тоже был страх, и это неожиданно успокоило князя. С кудесницей Ангельдой они связаны одной веревочкой, и его поражение станет и ее поражением. Она ничего не сказала ему по поводу гана Карочея, да и кто он такой, этот жалкий скиф, чтобы говорить о нем в тот момент, когда решается судьба мирозданья и спор идет между богами?
   – А вправе ли ведунья Макоши карать кудесника Велеса? – задал он наконец вопрос, самый важный и давно мучающий его.
   – Вправе, – твердо проговорила Ангельда. – Ибо женское начало старше мужского. Этого мира не было бы без участия Рожаниц, вечных спутниц бога Рода. А богиня Макошь – воплощение одной из них. И как одна из Рожаниц, она Чернобогу не только жена, но и мать. А любая мать вправе спросить с оступившегося сына. Но ты, Синильда, должна услышать ее голос. Ибо это будет ответ и на мои, и на твои вопросы.
   – А где я должен услышать ее ответ?
   – Здесь, пред идолом богини.
   Трасик почему-то боялся этого высеченного из дерева лика Макоши. Он испугался его с первого взгляда, во время посвящения, когда стоял перед идолом обнаженным, переступая от испуга по холодному полу негнущимися ногами, а четыре ведуньи держали за углы покрывало, растянутое над его головой. А потом это покрывало опустилось на него, отрезав от мира. Трасик тогда пришел в ужас. На миг ему показалось, что он умер и уже никогда не увидит белого света, ибо место его обитания отныне – страна Забвения. И когда он готов был уже закричать от страха, стеснившего грудь, покрывало сдернули с его головы, а к дрожащим губам поднесли дурманящее питье. Пил он и сейчас, но вокруг не было ведуний. Чашу с дарами богини ему подала сама кудесница. И он содрогнулся от отвращения, сделав первый глоток, а потом с жадностью допил остальное. Он уже не раз испытывал это состояние отрешенности от земных забот, когда даже собственное тело кажется чужим, а освобожденный дух парит под сводами капища в поисках правды, доступной лишь тем, кто способен ее понять. Ангельда уже покинула зал, оставив Трасика один на один с идолом. Волшебное питье приглушило его страх, и он теперь без смущения вглядывался в лик богини. В какой-то миг ему показалось, что этот лик дрогнул. Он отшатнулся и, запутавшись в подоле платья, упал и уже с полу наблюдал, как идол обретает знакомые черты. Он действительно увидел свою мать, но не на месте идола, а где-то выше, и устремился было к ней не столько телом, сколько душой. Но, видимо, их разделяло слишком большое расстояние. Однако он услышал, как она произнесла:
   – Утоли его жажду. Утоли.
   Трасик вскрикнул от ужаса и потерял сознание.
 
   Кудесник Гордон слегка удивился, увидев среди волхвов Чернобога кудесницу Ангельду. Первая Макошина ближница редко посещала обитель Велеса, и почти всегда ее приход был связан с каким-то важным событием, способным изменить очень многое как в судьбе отдельных людей, так и в судьбах мира. По сосредоточенным лицам Завида и Благовида кудесник без труда определил, что случилось нечто из ряда вон выходящее, поставившее в тупик не только Ангельду, но и всех ведунов Чернобога. Гордон бросил беглый взгляд на деревянный лик идола, возвышающегося посреди огромного зала, но ничего примечательного в нем не обнаружил. Бог, заросший серебряной бородой, сохранял полную невозмутимость, в отличие от своих взволнованных ближников, нестройной толпой стоящих у его ног. Взоры всех собравшихся устремлялись на Гордона, и в этом не было бы ничего странного, если бы в этих глазах не отражались удивление и страх. Слегка растерявшийся кудесник невольно обернулся, пытаясь обнаружить за спиной объект столь пристального внимания, чем вызвал ропот собравшихся.
   – Она зовет тебя, кудесник, – сказал чуть треснутым голосом Завид.
   – Кто она? – с ненавистью глянул на своего извечного соперника Гордон.
   – Тебя зовет устами умершей ведуньи Синильды сама богиня Макошь.
   Гордон ошалело глянул на Ангельду, произнесшую эти слова. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь покойная княгиня и зачем ей вдруг понадобился бывший любовник. И вообще, с каких это пор ушедшие в страну Вырай стали призывать к себе живых? А главное, почему все решили, что устами этой безумной вдруг станет говорить сама Макошь? Кудеснику очень хотелось выплеснуть свое раздражение и недоумение на головы собравшихся, но он сдержался. Следовало сохранять достоинство первого ближника, тем более перед ликом самого Чернобога.
   – Кто слышал слова давно покинувшей нас ведуньи? – строго спросил Гордон.
   – Их слышала ее дочь, – спокойно отозвалась Ангельда.
   – Какая еще дочь?! – раздражение кудесника все-таки прорвалось наружу и эхом отозвалось под сводами капища.
   – Та самая, с которой ты снял покрывало во время черного обряда, – тихо, но веско произнес Завид.
   Гордону вдруг стало душно, рука его невольно потянулась к вороту рубахи, но остановилась на полпути. Он вдруг почувствовал, что душит его ожерелье кудесника Чернобога и это его он сейчас хочет сорвать. Гордона бросило сначала в жар, потом в холод. Тогда, пятнадцать лет назад, он усомнился в силе Волосатого. Тому было много причин. Но главная – непомерно раздувшееся самомнение. В какой-то миг ему показалось, что он способен управлять богами и обделывать с их помощью свои дела. Впрочем, этот миг длился достаточно долго, так долго, что он сумел добиться женщины, которой жаждал обладать, и самого высокого ранга посвящения. Над страхами других людей он просто смеялся. И охотно внимал речам своих новых друзей, называвших Чернобога деревяшкой. Увы, тогда он еще не знал, что за все в этом мире приходится платить. И не только монетами. Он вдруг увидел пухлые губы Синильды, раскрытые словно для поцелуя, и почувствовал запах, исходящий от ее тела и дурманящий голову.
   – Утоли его жажду! Утоли!
   – Что?! – Гордон дернулся всем телом и с изумлением уставился на кудесницу Ангельду. – Что ты сказала?
   – Это сказала не я, – холодно отозвалась Ангельда. – Это сказала богиня Макошь.
   Однажды Гордон уже слышал эти слова. Их произнесла княгиня Синильда в первую ночь их любви. Тогда между ними еще стояла тень княжича Драговита. Хотя нет, тенью Драговит стал много позже, а тогда он был еще полон сил и настолько нравился своей мачехе, что она буквально обезумела от страсти. Но этой страсти мешал отец Драговита, князь Витцан. Это ему, мужу княгини Синильды, принадлежало право распоряжаться ее судьбой. Правда, лишь до той поры, пока она не стала с помощью ведуна Гордона и своей родственницы Ангельды ведуньей Макоши. Витцан умер, но Драговит своего отношения к Синильде не изменил. И тогда все превозмогающая страсть княгини переродилось в лютую ненависть. Впрочем, у молодого ободритского князя и без Синильды было много врагов, они и воспользовались безумием княгини, чтобы свести с ним счеты не только при жизни, но и после смерти.
   – Утоли его жажду! Утоли! – так якобы сказала Синильде богиня Макошь, толкая ее на ложе ведуна Гордона. И княгиня повторила их на брачном ложе, которое стояло здесь же пред ликом Велеса, ибо это он вступал в связь с ведуньей Синильдой, а вовсе не Гордон, бывший тогда лишь сосудом для проявления божественной страсти. Увы, тогдашний Гордон в участие Велеса в их соитии не верил, а теперь, похоже, придется расплачиваться за проявленный когда-то скептицизм. Гордон не сомневался, что никто не мог слышать слова, произнесенные тогда почти в беспамятстве Синильдой, но тем страшнее было ему вновь услышать их из уст кудесницы Ангельды, которая сумела передать не только их суть, но и интонацию.
   – Чью жажду нужно утолить? – хрипло спросил Гордон.
   – Жажду бога, – выразил общее мнение Завид. – Нужно повторить ваш брачный обряд с Синильдой, дабы связь между богом Велесом и богиней Макошью не ослабла.
   – Но при чем здесь Синильда и при чем здесь я? – почти вскричал Гордон. – Зачем умершей обнимать живого?
   – Затем, что ее сыну князю Трасику скоро придется ступить на Калинов мост, – спокойно отозвался Завид. – И богиня Макошь хочет, чтобы избранный ею остался жить. Ибо кто же может поддержать князя во время испытания, кроме бога Велеса?
   Огромная тяжесть, давившая на кудесника Гордона, вдруг спала с его плеч. Он наконец сообразил, чего хотят от него кудесница Ангельда и волхвы. Им всего лишь нужно укрепить дух князя Трасика накануне предстоящего испытания. Кудесник едва не расхохотался, что было бы настоящим кощунством пред ликом Чернобога. Наивные люди! Если бы таким способом можно было избавить Трасика от беды, Гордон не стал бы медлить и ждать знака богини. Но он точно знал, что сын Синильды сыну Драговита не соперник ни на Калиновом мосту, ни в жизни. А потому и принял упреждающие меры, не перекладывая свои заботы на бога Велеса, которому, скорее всего, нет дела ни до живого Трасика, ни до его давно умершей матери.
   – Когда следует повторить брачный обряд? – спросил Гордон.
   – Сегодня ночью, – негромко отозвалась Ангельда. – В храме Макоши.
   – Я приду туда, как только стемнеет, – спокойно отозвался кудесник. – Да пребудут в мире и согласии Макошь и Велес.
   Не впервые Гордону приходилось облачаться в брачный наряд, но впервые по столь странному случаю. Он уже был слишком стар, чтобы потрясать богиню жеребячьим пылом. Подобные обряды – удел молодых, сильных не столько духом, сколько телом. И будь на месте его сегодняшней невесты обычная Макошина ведунья, он бы с легким сердцем отправил на ложе любви какого-нибудь ражего и молодого боготура. Но в том-то и дело, что нынешний обряд был из необычных. Ошибка в толковании сна, совершенная тридцать лет назад тогда еще молодой ведуньей Ангельдой, ныне оборачивалась извращением древнего обычая. И пусть кудесница до сих пор считает, что всего лишь слепо исполняет волю своей богини, кудеснику Гордону позволительно в этом усомниться. Правда, усомниться ему следовало бы раньше, еще до того, как он подталкивал Синильду к свершению черного обряда, используя промашку глупой гусыни Ангельды и слепую веру самой княгини в избранность своего сына. Впрочем, далеко не все тогда было в руках Гордона. Князьям и боярам, совершившим страшное преступление, требовалось благословение богов, дабы уйти от возможной мести за убитых жителей сожженного города Рерика. Да и каган Славомир готов был уже отомстить за князя Годлава, принесенного в жертву. И благодаря расторопности Гордона знатные мужи это благословение получили. Внезапная смерть уцелевшего в резне князя Драговита после черного обряда явилась оправданием тех, кого еще недавно собирались объявить убийцами и святотатцами. Угрызений совести Гордон не испытывал ни тогда, ни сейчас. В конце концов, разве его возвышение не является подтверждением правоты совершенных тогда действий? Если бы бог Велес считал иначе, он никогда бы не допустил, чтобы его первым ближником стал ведун Гордон. Верно и то, что княгиня Синильда родила от князя Витцана не сына, а дочь, и пусть люди думают иначе, но ведь богам и их ближникам виднее. А поскольку женщина не может противостоять на Калиновом мосту мужчине, то и действия кудесника Гордона, нанявшего убийц, дабы помешать неизбежному святотатству, абсолютно верны, что бы по этому поводу ни думали глупцы вроде Завида и Благовида. В конце концов, Гордон потому и является первым ближником Велеса, что именно ему бог открывает самые сокровенные помыслы. И именно ему Велес и Макошь доверили поставить заключительную точку в этом странном и для непосвященных вроде бы запутанном деле. Кудесница Ангельда может спать спокойно, ее толкование сна будет объявлено верным, и все отныне пойдет своим чередом по предначертанному богами и их кудесниками пути.
   Гордон уверенно шагнул по полу, усыпанному цветами, к широкому ложу, стоящему подле идола Макоши. Ведуньи, одетые в белое, закружились в хороводе, а музыка, зазвучавшая вдруг под сводами капища, заставила сердце Гордона забиться чаще.
   – Утоли его жажду. Утоли, – произнесла громко кудесница Ангельда, и из хоровода навстречу Гордону двинулась женская фигура. У кудесника пересохло во рту. Ему вдруг показалось, что к нему медленно идет сама княгиня Синильда. Возможно, виной тому был платок и платье, делавшие Трасика похожим на мать, но Гордон вдруг почувствовал, что волею бога Велеса у него не будет проблем на брачном ложе. А потому без страха протянул руки к чаше с вином, предложенной невестой. Синильда подала эту чашу неловко, слегка омочив в ней свои пальцы, но кудесник Гордон не был брезглив и жадно припал губами к питью. Невесте он оставил самую малость, просто чтобы хватило смочить губы, и сейчас с интересом смотрел, как она подносит чашу ко рту. Синильда почему-то не торопилась, чаша мелко дрожала у нее в руках, а в глазах, устремленных на жениха, плескался ужас. Кажется, из чаши она так и не отпила, а всего лишь прикоснулась к ней губами. Удивленный Гордон вдруг покачнулся: ему показалось, что чьи-то костлявые руки вцепились в его горло, он захрипел в последней и бесплодной попытке призвать на помощь слуг и рухнул к ногам деревянной богини, равнодушной к мучениям смертных. Брачная чаша выскользнула из рук потрясенной невесты и покатилась по полу, оставляя за собой кровавый след. Волхвы, вошедшие в зал, подняли с пола отяжелевшее тело кудесника Гордона и положили его на широкое брачное ложе.
   – Такова воля богини, – торжественно произнес Завид. – Смертные не вправе оспаривать ее право самой выбрать себе жениха.
   Никто не посмел возразить старому волхву, ибо все присутствующие при брачном обряде знали, что поцелуй богини часто бывает смертельным для человека из плоти и крови. А кудесник Гордон здесь, на земле, был всего лишь человеком. Зато появилась надежда, что в стране Вырай он будет равен богам.

Глава 8
Слово скифа

   Известие о смерти кудесника Гордона, призванного в небесные чертоги богини Макоши прямо с брачного ложа, быстро распространилось по волынскому торгу и наконец долетело до ушей гана Карочея. Скиф не совсем понял, зачем престарелому кудеснику Гордону понадобилось вступать в брак, но, в конце концов, у ведунов языческих богов могут быть свои причуды и не гану их за это осуждать. Тем не менее он мысленно поздравил князя Трасика с тем, что тот наконец стал мужчиной. Теперь пришел черед действовать Карочею, и он горел желанием доказать князю, что слово скифа стоит никак не меньше слова ободрита. Тем более что смерть даджана была щедро оплачена нанимателем, ушедшим в страну Вырай.
   Слегка смутило Карочея то, что буквально накануне смерти кудесника боярин Драгутин покинул дом купца Никсини и уехал из города. К счастью, уехал недалеко. Расторопные соглядатаи без труда установили, что даджан обосновался в загородной усадьбе купца, где, по сведениям все тех же соглядатаев, давно уже прятались братаны Рерики, чья смерть безусловно станет подарком для их дяди князя Трасика. С Трасиком ган успел повидаться до начала громкого дела. К сожалению, ободрит выглядел так, словно на нем всю ночь воду возили, а потом еще и опоили каким-то волшебным зельем. Князь явно был чем-то потрясен и бормотал о какой-то брачной чаше. Якобы именно она стала причиной смерти кудесника Гордона. Из этого болезненного бормотания Карочей кое-что узнал о событиях минувшей ночи. Кажется, он поторопился с поздравлениями. Мужчиной князь Трасик не стал, зато у него были все шансы окончательно стать женщиной. Однако богиня Макошь не допустила поругания своего избранника и забрала кудесника раньше, чем он успел стать супругом. Причиной смерти Гордона объявили страсть Макоши, однако недоверчиво настроенный к славянским богам и богиням Карочей считал, что дело здесь не обошлось без перстня с ядом, подаренного ему рабби Зиновием. Этот перстень до сих пор украшал указательный палец Трасика. Ловкому Карочею не составило труда забрать у расстроенного князя свой подарок и убедиться собственными глазами, что желтых кристаллов там уже нет.
   – Что сказал тебе Завид? – грубо спросил Карочей у князя.
   – Он сказал, что не сомневается в благосклонности ко мне бога Велеса. И что на Калиновом мосту я обрету звание сразу и мужа, и ведуна. Разумеется, это только в том случае, если останусь жив.
   – И ты решил притвориться безумцем, чтобы избежать божьего суда?
   Карочей все больше убеждался, что стоящий перед ним бледный человек, скорее всего, не жертва, а достойный ученик своей матери Синильды и кудесника Гордона. Во всяком случае, Трасик очень ловко использовал давнее заблуждение на свой счет кудесницы Ангельды и с таким блеском отправил на тот свет своего учителя Гордона, что, узнай тот о проделках даровитого ученика, наверняка бы ему поаплодировал. Это же надо до такого додуматься: будучи мужчиной, пригласить на ложе другого мужчину и заставить его выпить яд из брачной чаши. Трасик допустил только одну ошибку: не стал женой кудесника Гордона на самом деле, что и позволило жрецам усомниться в его женской сути.
   – Но ведь меня ждет верная смерть! – взвизгнул Трасик. – Волхвы Велеса предали меня. И Ангельда не заступилась. А ты, Карочей, обещал мне, что после смерти Гордона Завид забудет о княжиче Сидраге.
   – Ты дурак, князь, извини уж на злом слове, – вздохнул Карочей. – Для того чтобы отменить божий суд, волхвам придется объявить причину, по которой он отменяется. То есть во всеуслышанье назвать тебя женщиной. Любопытно, долго ли ты после этого усидишь на ободритском столе? Нет, князь, ты взойдешь на Калинов мост, чем разом опровергнешь все грязные слухи на свой счет. И не твоя вина, что княжич Сидраг, вызвавший тебя на божий суд, на этот суд не явился.
   – А если… – начал было Трасик.
   – Никаких если, – оборвал его Карочей, – тому порукой слово скифского гана.
   На лице Трасика отражалось сомнение в надежности этого слова. Все-таки ободритский князь оказался слишком трусоват для доблестного мужа. А ум далеко не всегда может заменить стойкость. Лучше бы Трасику родиться женщиной, это избавило бы гана Карочея от многих проблем. Ибо соблазнить женщину гораздо проще, чем вселить уверенность в упавшего духом мужчину.
   – По моим сведениям, – спокойно начал ган Карочей, – сегодня ночью будет совершен налет на загородную усадьбу купца Никсини. При этом погибнут братья Рерики, боярин Драгутин и боготур Осташ. Для нашего дела будет лучше, если князь Свентислав узнает обо всем только завтра поутру, когда викинги уже погрузятся на свои драккары и скроются в утреннем тумане. Ты меня понимаешь, князь Трасик?
   – Да, – не очень уверенно протянул ободрит.
   – Вот и отлично, – усмехнулся Карочей. – Я рассчитываю, что ты донесешь мою мысль до великого князя лужичей, который, надо полагать, не хуже нас с тобой понимает свою выгоду.
   – Он понимает, – подтвердил Трасик. – В таком случае, до свидания у Калинового моста, князь. И да помогут нам твои боги.
   У ярла Витовта все уже было готово. На полученные от гана Карочея монеты он приобрел две новые боевые ладьи и набрал дружину из ста крепких парней. Мечники ярла, все до одного облаченные в броню, представляли собой грозную силу. К сожалению, ста человек было слишком мало, чтобы сойтись с дружинниками боярина Драгутина, которые много чего повидали в этом мире и не раз участвовали в кровавых сечах. Витовт это, к счастью, понимал, а потому и привлек на помощь дружины двух знакомых ярлов, которые за сущие пустяки в триста денариев согласились поучаствовать в славном деле. Кроме того, грозный викинг набрал в местных кабаках и притонах еще примерно две сотни молодцов, умеющих орудовать мечами и ножами и жаждущих подвигов и денег. Всего под рукой у Витовта собралось четыре сотни на все готовых головорезов, которые при удачном раскладе должны были раскатать по бревнышку деревянную усадьбу одного из богатейших лужицких купцов. Витовт не сомневался в успехе, так же как и его приятели ярлы, одного из которых звали Ингер, а второго Рулав. Первый из них был, кажется, ободритом, а второй свеем. Впрочем, Карочея подобные тонкости не волновали, он заплатил деньги и теперь ждал от нанятых людей точного выполнения взятых на себя обязательств. Как установили соглядатаи гана, в усадьбе купца Никсини на данный момент находилось не более восьмидесяти вооруженных людей. Тридцать мечников братанов Рериков и пять десятков – боярина Драгутина, включая самого боярина, боготура Осташа и Белого Волка Буривоя. Таким образом, викинги имели над ободритами и людьми Драгутина пятикратное превосходство. А если учесть еще и два десятка хазар Карочея, которых он привел за собой в Волынь, то и более того. Имея под рукой такую силу, сомневаться в успехе было бы глупо. Да ган, собственно, и не сомневался. Здесь важно не дать уйти из-под удара княжичу Сидрагу, боготуру Осташу и боярину Драгутину. За головы этих троих щедрый ган Карочей обещал викингам еще по сто денариев. Его слова вызвали гул одобрения как вождей, так и мечников. Из Волыни двинулись еще засветло, и чтобы не привлекать к себе внимание, город покидали несколькими группами, а оружие и доспехи везли на подводах. До усадьбы Никсини насчитывалось не более десяти верст, так что викинги отправились пешими. Так им было привычнее. В отличие от тех же хазар, они не умели сражаться верхом. Своей стихией они считали воду, а средством передвижения – ладью или драккар. Ну а главный союзник викинга – это внезапность. Карочей был уверен, что Драгутин не ждет удара с этой стороны. Возможно, появление в Волыни хазарского гана и не осталось для него тайной, но, видимо, он не придал этому особого значения. Во всяком случае, после того как Карочей отправил на тот свет соглядатая, увязавшегося за ним, больше никто не пытался за ним следить. Возможно, этого соглядатая приставил к гану вовсе не даджан, а либо князь Трасик, либо Гийом Сакс. С этих, пожалуй, станется.