Страница:
– Бред! – Ицхак едва не выругался в лицо уважаемому рабби.
– Но ведь старый Сухраб сошел с ума, каган-бек, а Тарлан умер от разрыва сердца. И он не первый в этой череде смертей. Один из телохранителей кагана выпрыгнул из окна, другой свернул себе шею на лестнице.
– Значит, призрак не в первый раз навещает кагана?
– Нет, Ицхак, не в первый. Я расспрашивал слуг. В первый раз он появился на второй день после смерти той женщины.
– Ты имеешь в виду ганшу Ярину?
– Да. Потом он пришел за день до гибели Манасии. Потом за день до гибели Езекии. Он или, точнее, она вслух произнесла его имя. Мне об этом сказал сам каган. Потом она пришла накануне смерти Рахили и тоже произнесла ее имя. А теперь сумасшедший Сухраб повторяет новое имя, произнесенное ею в этот раз.
– Что это за имя?
– Обадия.
Жучин не верил в призраков, но не верить рабби Иегуде он просто не мог. Ну не мог этот старый выжига выдумать такую странную и загадочную историю. Воображения у старого рабби не хватило бы. Об этом Ицхак сказал потрясенному Карочею. Скиф был человеком суеверным, Жучин это хорошо знал. Но при столь существенном недостатке Карочей все-таки обладал достаточно трезвым умом, способным оценивать ситуацию со стороны не только мистической.
– Нет, это не Велесовы волхвы, и это не Черный Ворон.
– Почему? – удивился Жучин.
– О том, что Обадия тяжело переживает смерть Ярины, могли знать только очень близкие к нему люди.
Скиф попал в самую точку. Ицхак даже с облегчением перевел дух. Этот мир действительно переполнен чудесами, но только до тех пор, когда за дело не возьмутся трезвомыслящие люди.
– Но если мы имеем дело не с призраком, то откуда этот человек мог знать о смерти Манасии, Езекии и Рахили?
– Заметь, Ицхак, имя Манасии «призрак» не произносил. Что же касается смерти Езекии, то ее могли без всякого чародейства предсказать два человека – это Варлав и Бахтиар.
– Кто такой Бахтиар?
– Ган воров, работающий на боготура Осташа. У него свой зуб на кагана, который истребил почти всех его дружков.
– Ты хочешь сказать, что у гана воров есть в кремнике свои люди? Да ты в своем уме, Карочей? Всех слуг и телохранителей кагана я лично перепроверял много раз. Нет вблизи Обадии случайных людей, все они служат ему уже многие годы.
– Значит, ган воров действует не один, – сделал вывод скиф. – Скажи, Ицхак, это ты дал яд Рахили?
– Нет, – вскинул брови Жучин, – но я полагал, что это сделал ты.
– Я не успел найти нужного человека, Ицхак, да и не слишком торопился. Надо же было дать Обадии время, чтобы прийти в себя после смерти сына.
– Ты очень добрый и чуткий человек, Карочей, – криво усмехнулся Жучин.
– Ты тоже, уважаемый каган-бек. Одно из двух: либо кто-то думал сходно с нами, либо Рахиль тоже видела призрак и опознала его или ее. Сколь я знаю, жена кагана Обадии была трезвомыслящей женщиной, не склонной к суевериям.
– Ты считаешь, что кагану грозит опасность?
– Если мы не вмешаемся, то его убьют сегодня ночью, – спокойно сказал Карочей.
– Но это же невозможно! – воскликнул Жучин.
– Ты хочешь сказать, что каганы бессмертны?
Удар был нанесен в самое уязвимое место. Впрочем, Карочей тоже принимал деятельное участие в устранении кагана Тургана и вместе с Ицхаком нес полную ответственность за содеянное если не перед людьми, то перед Богом. Теперь им предстояло не убить, а спасти кагана, носившего, правда, другое имя.
– Призрак является не в первый раз, – развил Карочей свою мысль, – но о предыдущих его появлениях знал только узкий круг лиц. Теперь об этом говорит весь город. Кому понадобилось распространять эти слухи? Разумеется, убийце. Если каган Обадия скончается завтра, то это не вызовет ни удивления, ни возмущения суеверных людей.
– Но если убийца все это время находился рядом с каганом, то почему не устранил его раньше?
– Потому что был жив Езекия. И никто не сомневался, что он наследует своему отцу. Но для некоторых людей Езекия был еще страшнее Обадии, ибо мальчик обладал непреклонным нравом и не прощал обид даже близким людям. Ты знаешь, Ицхак, кого я имею в виду.
– Старая сволочь, – процедил сквозь зубы Жучин.
– Надо заняться сумасшедшим Сухрабом. Раб ведь, кажется, принадлежал Рахили, а до этого долго жил в ее семье?
Каган встретил бека Карочея на редкость нелюбезно, но и не выставил за порог, что могло считаться прощением за несуществующую вину. Впрочем, Обадии сейчас было явно не до скифа. Карочей уже несколько месяцев не видел кагана и ужаснулся произошедшим в нем переменам. Из цветущего сильного мужчины каган стремительно превращался в полную развалину с трясущимися руками. Конечно, горе не красит человека, и трудно было ждать от отца, потерявшего двух любимых сыновей в течение нескольких месяцев, бодрости духа. Но это вовсе не значит, что мужчина, едва достигший сорокалетнего рубежа, должен выглядеть как ходячее подтверждение грозных пророчеств, высказанных по его адресу.
– По-моему, кагану что-то подсыпают в питье, – тихо сказал Карочей Жучину.
– Что ты имеешь в виду?
– Дурман-траву. Приняв ее, человек вполне способен увидеть не только женщину в белом, но и самого бога Велеса. Я однажды попробовал ее в одном из итильских притонов, а потому знаю, что говорю.
Оставив кагана наедине с мыслями, его одолевавшими, беки отправились на поиски сумасшедшего пророка, которого никто даже не попытался изолировать. Впрочем, в этом и не было никакой необходимости, ибо, по словам слуг и телохранителей, Сухраб вел себя тихо и только выкрикивал время от времени одну страшную фразу: «Обадия, Обадия, я жду тебя». Беки довольно долго наблюдали за безумным стариком, но пока трогать его не стали. Карочей пришел к выводу, что этот раб, невысокого роста, но крепкого телосложения, еще очень силен и вполне способен, подкравшись из-за угла, убить человека.
– Ты думаешь, это он свернул шею одному телохранителю, а другого выбросил из окна? – спросил Жучин.
– Очень даже может быть, – кивнул Карочей. – А вот великан Тарлан был ему явно не по силам, именно поэтому он дал ему яд, бесцветный и безвкусный, который мы наверняка найдем в его вещах.
– Почему ты так уверен?
– Потому что именно этим ядом он сегодня попытается отравить Обадию.
Карочей остановил служанку и попросил показать комнату помешанного Сухраба. Служанка удивилась столь странной просьбе уважаемых беков, но перечить им не посмела. В маленькой комнатушке ничего не оказалось, кроме сундука и деревянного топчана. Карочей брезгливо двумя пальчиками встряхнул одеяло. Небольшой серебряный кувшинчик едва не слетел на пол, но расторопный бек успел его поймать. Кувшинчик был тщательно закупорен деревянной пробкой, но Карочей все-таки сумел уловить знакомый запах.
– Я же говорил – дурман-трава, – торжествующе воскликнул скиф. – Многие настолько привыкают к ней, что отца родного готовы продать, дабы насладиться ее запахом. А стоит она немалых денег.
– Загляни в сундук, – попросил Ицхак.
В сундуке лежало белое платье и парик. Карочей не побоялся напялить парик себе на голову, чем вызвал улыбку у Ицхака Жучина. А на самом дне сундука скиф обнаружил золотую чашу для питья и небольшой тщательно закупоренный флакончик. В этом флакончике была смерть Обадии.
– Сухраб имеет доступ к питью и еде кагана, – задумчиво проговорил Жучин. – Он помогает поварам на кухне. Быть может, он уже влил в вино кагану яд?
– Это вряд ли, – покачал головой Карочей. – Слишком опасно. Судя по тому, как тщательно закупорен этот флакончик, яд обладает сильным запахом. А в кухне всегда много народу. Кроме того, повара обладают очень тонким нюхом. Нет, Сухраб не станет так подставляться. Сегодня он сам понесет питье кагану. Нацепит на лысую голову парик, наденет белое платье и предстанет перед Обадией призраком. Его ведь должны заметить другие. Которые подтвердят всем, что призрак был, а следовательно, в смерти кагана виноват Навий мир.
– И каган сам выпьет яд? – усомнился Жучин.
– Выпьет, – вздохнул Карочей. – Даже у самых сильных людей, Ицхак, бывают минуты слабости.
– Ну что ж, пойдем поговорим с Сухрабом?
– Нет, Ицхак, мы должны разоблачить этого собачьего сына на глазах у Обадии, иначе, боюсь, каган просто не поверит своим преданным бекам. Ведь он видел призрака собственными глазами, а люди имеют скверную привычку считать, что все увиденное не во сне – это явь. Во всяком случае, те из них, что никогда не имели дело с дурман-травой.
Жучин точно знал, что в ложницу Обадии ведет единственная дверь, которую днем и ночью сторожат телохранители, обычно по одному. До сего времени в присутствии этих молодцов особой необходимости не ощущалось, поскольку дворец кагана охранялся со всей строгостью и посторонние сюда попасть просто не могли. Сегодня у дверей кагана телохранителей было два. Бек Карочей и каган-бек Ицхак Жучин. Коридор слабо освещался мерцающими светильниками, из которых исходил слабый аромат. Самая большая медная чаша с огнем стояла почти у самых дверей ложницы кагана, и именно подле нее обычно топтался телохранитель. Карочею хватило ума, чтобы догадаться о причине странного поведения гвардейцев, которые становились легкой добычей немолодого уже человека. Сухраб добавлял в эту чашу ту самую жидкость, что хранилась у него в кувшинчике, после чего ражие молодцы, надышавшиеся испарений, начинали грезить наяву. Скиф видел собственными глазами, как безумный старик, вроде бы бесцельно бродивший по дворцу, задержался у чаши и воровато огляделся по сторонам. Чашу Карочей приказал незаметно заменить на другую и самолично зажег в ней огонь, не доверяя никому.
Стоять на страже, пусть даже и у ложницы кагана, уважаемым бекам прежде не доводилось. У Карочея очень скоро заболела спина, и он прислонился к стене, что, конечно, было нарушением устава и грозило ослушнику большими неприятностями. Жучин очень скоро последовал его примеру. Ни тот ни другой не знали, сколько нужно времени, чтобы впасть в болезненное полусонное состояние под воздействием дурман-травы. По мнению скифа, отстояли они уже достаточно, и он первым сполз на пол, притворившись то ли спящим, то ли мертвым. Рядом прилег уважаемый каган-бек. Карочей не спускал глаз с дальнего конца коридора, где вот-вот должна была появиться пришелица из Навьего мира. Чувства он сейчас испытывал сложные, и не самым последних среди них было чувство страха. Одно дело – среди бела дня рассуждать о коварстве старого Сухраба, и совсем другое – увидеть среди ночи существо с распущенными волосами, облаченное в белые одежды. В эту минуту скиф очень даже хорошо понимал Обадию. Ибо к нему действительно двигалось нечто не из нашего мира. Если бы Карочей собственными глазами не видел этот парик, мирно лежащий на дне рабского сундучка, он наверняка бы сейчас в ужасе вскочил на ноги. К счастью, обошлось. Призрак даже не взглянул на воинов, неподвижно лежащих на полу, и неслышной тенью скользнул в ложницу Обадии. Скорее всего, он посчитал телохранителей мертвыми. Из чего Карочей заключил, что в этот раз тот подлил в чашу не дурманящее вещество, а яд. Скиф медленно поднялся и обнажил меч. Жучин сделал то же самое. В ложницу Обадии они ворвались одновременно, чем шокировали призрака, уже протянувшего кагану золотую чашу с ядом. Карочей выбил эту чашу из рук Обадии ударом ноги, что выглядело, конечно, не слишком вежливо, но в данном случае ему было не до церемоний. Даже при первом взгляде на кагана становилось ясно, что он не в себе, и пока Карочей, ругаясь сквозь зубы, крутил руки хитроумному «призраку», Жучин тер виски Обадии уксусом, специально припасенным для этой цели. Но каган пришел в себя далеко не сразу. Наконец его взгляд стал вполне осмысленным, и Карочей тут же сорвал с ряженого парик.
– Сухраб? – удивленно воскликнул Обадия.
– Он самый, – подтвердил Карочей.
– Но почему вы здесь? – задал неуместный вопрос каган.
– Сегодня мы стерегли твой покой, Обадия, и, как видишь, удачно. Призрак больше не придет.
Болезненная гримаса исказила лицо кагана. Он бросил взгляд на чашу, лежащую на ковре, и перевел взгляд на раба, замеревшего в ужасе.
– Кто? – спросил он страшным голосом, от которого даже у Карочея мурашки побежали по телу.
– Рабби Иегуда, – прошептал едва слышно Сухраб.
– Но зачем?
– Уважаемому Иегуде нужен более покладистый каган, – ответил Карочей за раба, онемевшего под взглядом Обадии.
– Уберите его! – хрипло выкрикнул каган.
– Кого его? – уточнил Ицхак.
– Обоих.
Беки подхватили обеспамятовавшего Сухраба и волоком потащили в коридор, где их уже поджидал начальник личной охраны Обадии, бек Вагиз, не на шутку встревоженный происшествием.
– Приготовьте для кагана другое помещение, – распорядился Ицхак, – и немедленно переведите его туда.
– А этот? – кивнул на раба бек Вагиз.
– Он нам еще понадобится, – недобро усмехнулся Карочей.
Рабби Иегуда гостей не ждал и был удивлен, что два уважаемых бека вздумали потревожить его среди ночи. Тем не менее он не только пустил их в дом, но и крикнул слугам, чтобы принесли вина.
– Не надо, – остановил Иегуду Жучин. – Разговор не для посторонних ушей.
– Может, нам пройти на террасу? – предложил Карочей. – В доме душно.
– Как вам будет угодно, беки, – пожал плечами Иегуда, кутаясь в длинный халат. – Я все-таки не понимаю, к чему такая срочность.
– Каган умер, – сказал Карочей, открывая дверь на террасу и пропуская уважаемого рабби вперед.
– Как умер?! – ахнул Иегуда. – Да быть того не может!
– Говорят, что ему явился призрак, рабби, видимо, тот же самый, что сейчас идет по дорожке твоего великолепного сада.
Иегуда ахнул, ибо бек не солгал. По залитой лунным светом дорожке действительно двигалось существо из чужого мира. Одежда и волосы женщины развевались на ветру, а в руках у нее была золотая чаша.
– Иегуда, Иегуда, я жду тебя.
– Что за бред, – выкрикнул рабби и отшатнулся назад. Однако беки не только придержали уважаемого купца, но и, подхватив под руки, помогли ему спуститься по каменной лестнице в сад. За спиной у рабби голосили испуганные слуги, а он, похолодев от ужаса, ждал решения своей судьбы.
– Бред, – шептал он чуть слышно непослушными губами. – Это же бред.
– Я тебе всегда говорил, рабби, – шутить с Навьим миром опасно, – сказал Карочей. – Пей, собачий сын. Смерть от яда легче, чем под кнутом палача. Милость кагана безгранична.
Иегуда принял из рук Сухраба полную до краев чашу, а пролить из нее хотя бы каплю ему не позволили уважаемые беки. В горле у рабби еще булькало вино, но тело уже не подчинялось разуму. Впрочем, в конвульсиях он бился недолго и вскоре рухнул на землю среди цветников, источающих неземной аромат.
Глава 8
– Но ведь старый Сухраб сошел с ума, каган-бек, а Тарлан умер от разрыва сердца. И он не первый в этой череде смертей. Один из телохранителей кагана выпрыгнул из окна, другой свернул себе шею на лестнице.
– Значит, призрак не в первый раз навещает кагана?
– Нет, Ицхак, не в первый. Я расспрашивал слуг. В первый раз он появился на второй день после смерти той женщины.
– Ты имеешь в виду ганшу Ярину?
– Да. Потом он пришел за день до гибели Манасии. Потом за день до гибели Езекии. Он или, точнее, она вслух произнесла его имя. Мне об этом сказал сам каган. Потом она пришла накануне смерти Рахили и тоже произнесла ее имя. А теперь сумасшедший Сухраб повторяет новое имя, произнесенное ею в этот раз.
– Что это за имя?
– Обадия.
Жучин не верил в призраков, но не верить рабби Иегуде он просто не мог. Ну не мог этот старый выжига выдумать такую странную и загадочную историю. Воображения у старого рабби не хватило бы. Об этом Ицхак сказал потрясенному Карочею. Скиф был человеком суеверным, Жучин это хорошо знал. Но при столь существенном недостатке Карочей все-таки обладал достаточно трезвым умом, способным оценивать ситуацию со стороны не только мистической.
– Нет, это не Велесовы волхвы, и это не Черный Ворон.
– Почему? – удивился Жучин.
– О том, что Обадия тяжело переживает смерть Ярины, могли знать только очень близкие к нему люди.
Скиф попал в самую точку. Ицхак даже с облегчением перевел дух. Этот мир действительно переполнен чудесами, но только до тех пор, когда за дело не возьмутся трезвомыслящие люди.
– Но если мы имеем дело не с призраком, то откуда этот человек мог знать о смерти Манасии, Езекии и Рахили?
– Заметь, Ицхак, имя Манасии «призрак» не произносил. Что же касается смерти Езекии, то ее могли без всякого чародейства предсказать два человека – это Варлав и Бахтиар.
– Кто такой Бахтиар?
– Ган воров, работающий на боготура Осташа. У него свой зуб на кагана, который истребил почти всех его дружков.
– Ты хочешь сказать, что у гана воров есть в кремнике свои люди? Да ты в своем уме, Карочей? Всех слуг и телохранителей кагана я лично перепроверял много раз. Нет вблизи Обадии случайных людей, все они служат ему уже многие годы.
– Значит, ган воров действует не один, – сделал вывод скиф. – Скажи, Ицхак, это ты дал яд Рахили?
– Нет, – вскинул брови Жучин, – но я полагал, что это сделал ты.
– Я не успел найти нужного человека, Ицхак, да и не слишком торопился. Надо же было дать Обадии время, чтобы прийти в себя после смерти сына.
– Ты очень добрый и чуткий человек, Карочей, – криво усмехнулся Жучин.
– Ты тоже, уважаемый каган-бек. Одно из двух: либо кто-то думал сходно с нами, либо Рахиль тоже видела призрак и опознала его или ее. Сколь я знаю, жена кагана Обадии была трезвомыслящей женщиной, не склонной к суевериям.
– Ты считаешь, что кагану грозит опасность?
– Если мы не вмешаемся, то его убьют сегодня ночью, – спокойно сказал Карочей.
– Но это же невозможно! – воскликнул Жучин.
– Ты хочешь сказать, что каганы бессмертны?
Удар был нанесен в самое уязвимое место. Впрочем, Карочей тоже принимал деятельное участие в устранении кагана Тургана и вместе с Ицхаком нес полную ответственность за содеянное если не перед людьми, то перед Богом. Теперь им предстояло не убить, а спасти кагана, носившего, правда, другое имя.
– Призрак является не в первый раз, – развил Карочей свою мысль, – но о предыдущих его появлениях знал только узкий круг лиц. Теперь об этом говорит весь город. Кому понадобилось распространять эти слухи? Разумеется, убийце. Если каган Обадия скончается завтра, то это не вызовет ни удивления, ни возмущения суеверных людей.
– Но если убийца все это время находился рядом с каганом, то почему не устранил его раньше?
– Потому что был жив Езекия. И никто не сомневался, что он наследует своему отцу. Но для некоторых людей Езекия был еще страшнее Обадии, ибо мальчик обладал непреклонным нравом и не прощал обид даже близким людям. Ты знаешь, Ицхак, кого я имею в виду.
– Старая сволочь, – процедил сквозь зубы Жучин.
– Надо заняться сумасшедшим Сухрабом. Раб ведь, кажется, принадлежал Рахили, а до этого долго жил в ее семье?
Каган встретил бека Карочея на редкость нелюбезно, но и не выставил за порог, что могло считаться прощением за несуществующую вину. Впрочем, Обадии сейчас было явно не до скифа. Карочей уже несколько месяцев не видел кагана и ужаснулся произошедшим в нем переменам. Из цветущего сильного мужчины каган стремительно превращался в полную развалину с трясущимися руками. Конечно, горе не красит человека, и трудно было ждать от отца, потерявшего двух любимых сыновей в течение нескольких месяцев, бодрости духа. Но это вовсе не значит, что мужчина, едва достигший сорокалетнего рубежа, должен выглядеть как ходячее подтверждение грозных пророчеств, высказанных по его адресу.
– По-моему, кагану что-то подсыпают в питье, – тихо сказал Карочей Жучину.
– Что ты имеешь в виду?
– Дурман-траву. Приняв ее, человек вполне способен увидеть не только женщину в белом, но и самого бога Велеса. Я однажды попробовал ее в одном из итильских притонов, а потому знаю, что говорю.
Оставив кагана наедине с мыслями, его одолевавшими, беки отправились на поиски сумасшедшего пророка, которого никто даже не попытался изолировать. Впрочем, в этом и не было никакой необходимости, ибо, по словам слуг и телохранителей, Сухраб вел себя тихо и только выкрикивал время от времени одну страшную фразу: «Обадия, Обадия, я жду тебя». Беки довольно долго наблюдали за безумным стариком, но пока трогать его не стали. Карочей пришел к выводу, что этот раб, невысокого роста, но крепкого телосложения, еще очень силен и вполне способен, подкравшись из-за угла, убить человека.
– Ты думаешь, это он свернул шею одному телохранителю, а другого выбросил из окна? – спросил Жучин.
– Очень даже может быть, – кивнул Карочей. – А вот великан Тарлан был ему явно не по силам, именно поэтому он дал ему яд, бесцветный и безвкусный, который мы наверняка найдем в его вещах.
– Почему ты так уверен?
– Потому что именно этим ядом он сегодня попытается отравить Обадию.
Карочей остановил служанку и попросил показать комнату помешанного Сухраба. Служанка удивилась столь странной просьбе уважаемых беков, но перечить им не посмела. В маленькой комнатушке ничего не оказалось, кроме сундука и деревянного топчана. Карочей брезгливо двумя пальчиками встряхнул одеяло. Небольшой серебряный кувшинчик едва не слетел на пол, но расторопный бек успел его поймать. Кувшинчик был тщательно закупорен деревянной пробкой, но Карочей все-таки сумел уловить знакомый запах.
– Я же говорил – дурман-трава, – торжествующе воскликнул скиф. – Многие настолько привыкают к ней, что отца родного готовы продать, дабы насладиться ее запахом. А стоит она немалых денег.
– Загляни в сундук, – попросил Ицхак.
В сундуке лежало белое платье и парик. Карочей не побоялся напялить парик себе на голову, чем вызвал улыбку у Ицхака Жучина. А на самом дне сундука скиф обнаружил золотую чашу для питья и небольшой тщательно закупоренный флакончик. В этом флакончике была смерть Обадии.
– Сухраб имеет доступ к питью и еде кагана, – задумчиво проговорил Жучин. – Он помогает поварам на кухне. Быть может, он уже влил в вино кагану яд?
– Это вряд ли, – покачал головой Карочей. – Слишком опасно. Судя по тому, как тщательно закупорен этот флакончик, яд обладает сильным запахом. А в кухне всегда много народу. Кроме того, повара обладают очень тонким нюхом. Нет, Сухраб не станет так подставляться. Сегодня он сам понесет питье кагану. Нацепит на лысую голову парик, наденет белое платье и предстанет перед Обадией призраком. Его ведь должны заметить другие. Которые подтвердят всем, что призрак был, а следовательно, в смерти кагана виноват Навий мир.
– И каган сам выпьет яд? – усомнился Жучин.
– Выпьет, – вздохнул Карочей. – Даже у самых сильных людей, Ицхак, бывают минуты слабости.
– Ну что ж, пойдем поговорим с Сухрабом?
– Нет, Ицхак, мы должны разоблачить этого собачьего сына на глазах у Обадии, иначе, боюсь, каган просто не поверит своим преданным бекам. Ведь он видел призрака собственными глазами, а люди имеют скверную привычку считать, что все увиденное не во сне – это явь. Во всяком случае, те из них, что никогда не имели дело с дурман-травой.
Жучин точно знал, что в ложницу Обадии ведет единственная дверь, которую днем и ночью сторожат телохранители, обычно по одному. До сего времени в присутствии этих молодцов особой необходимости не ощущалось, поскольку дворец кагана охранялся со всей строгостью и посторонние сюда попасть просто не могли. Сегодня у дверей кагана телохранителей было два. Бек Карочей и каган-бек Ицхак Жучин. Коридор слабо освещался мерцающими светильниками, из которых исходил слабый аромат. Самая большая медная чаша с огнем стояла почти у самых дверей ложницы кагана, и именно подле нее обычно топтался телохранитель. Карочею хватило ума, чтобы догадаться о причине странного поведения гвардейцев, которые становились легкой добычей немолодого уже человека. Сухраб добавлял в эту чашу ту самую жидкость, что хранилась у него в кувшинчике, после чего ражие молодцы, надышавшиеся испарений, начинали грезить наяву. Скиф видел собственными глазами, как безумный старик, вроде бы бесцельно бродивший по дворцу, задержался у чаши и воровато огляделся по сторонам. Чашу Карочей приказал незаметно заменить на другую и самолично зажег в ней огонь, не доверяя никому.
Стоять на страже, пусть даже и у ложницы кагана, уважаемым бекам прежде не доводилось. У Карочея очень скоро заболела спина, и он прислонился к стене, что, конечно, было нарушением устава и грозило ослушнику большими неприятностями. Жучин очень скоро последовал его примеру. Ни тот ни другой не знали, сколько нужно времени, чтобы впасть в болезненное полусонное состояние под воздействием дурман-травы. По мнению скифа, отстояли они уже достаточно, и он первым сполз на пол, притворившись то ли спящим, то ли мертвым. Рядом прилег уважаемый каган-бек. Карочей не спускал глаз с дальнего конца коридора, где вот-вот должна была появиться пришелица из Навьего мира. Чувства он сейчас испытывал сложные, и не самым последних среди них было чувство страха. Одно дело – среди бела дня рассуждать о коварстве старого Сухраба, и совсем другое – увидеть среди ночи существо с распущенными волосами, облаченное в белые одежды. В эту минуту скиф очень даже хорошо понимал Обадию. Ибо к нему действительно двигалось нечто не из нашего мира. Если бы Карочей собственными глазами не видел этот парик, мирно лежащий на дне рабского сундучка, он наверняка бы сейчас в ужасе вскочил на ноги. К счастью, обошлось. Призрак даже не взглянул на воинов, неподвижно лежащих на полу, и неслышной тенью скользнул в ложницу Обадии. Скорее всего, он посчитал телохранителей мертвыми. Из чего Карочей заключил, что в этот раз тот подлил в чашу не дурманящее вещество, а яд. Скиф медленно поднялся и обнажил меч. Жучин сделал то же самое. В ложницу Обадии они ворвались одновременно, чем шокировали призрака, уже протянувшего кагану золотую чашу с ядом. Карочей выбил эту чашу из рук Обадии ударом ноги, что выглядело, конечно, не слишком вежливо, но в данном случае ему было не до церемоний. Даже при первом взгляде на кагана становилось ясно, что он не в себе, и пока Карочей, ругаясь сквозь зубы, крутил руки хитроумному «призраку», Жучин тер виски Обадии уксусом, специально припасенным для этой цели. Но каган пришел в себя далеко не сразу. Наконец его взгляд стал вполне осмысленным, и Карочей тут же сорвал с ряженого парик.
– Сухраб? – удивленно воскликнул Обадия.
– Он самый, – подтвердил Карочей.
– Но почему вы здесь? – задал неуместный вопрос каган.
– Сегодня мы стерегли твой покой, Обадия, и, как видишь, удачно. Призрак больше не придет.
Болезненная гримаса исказила лицо кагана. Он бросил взгляд на чашу, лежащую на ковре, и перевел взгляд на раба, замеревшего в ужасе.
– Кто? – спросил он страшным голосом, от которого даже у Карочея мурашки побежали по телу.
– Рабби Иегуда, – прошептал едва слышно Сухраб.
– Но зачем?
– Уважаемому Иегуде нужен более покладистый каган, – ответил Карочей за раба, онемевшего под взглядом Обадии.
– Уберите его! – хрипло выкрикнул каган.
– Кого его? – уточнил Ицхак.
– Обоих.
Беки подхватили обеспамятовавшего Сухраба и волоком потащили в коридор, где их уже поджидал начальник личной охраны Обадии, бек Вагиз, не на шутку встревоженный происшествием.
– Приготовьте для кагана другое помещение, – распорядился Ицхак, – и немедленно переведите его туда.
– А этот? – кивнул на раба бек Вагиз.
– Он нам еще понадобится, – недобро усмехнулся Карочей.
Рабби Иегуда гостей не ждал и был удивлен, что два уважаемых бека вздумали потревожить его среди ночи. Тем не менее он не только пустил их в дом, но и крикнул слугам, чтобы принесли вина.
– Не надо, – остановил Иегуду Жучин. – Разговор не для посторонних ушей.
– Может, нам пройти на террасу? – предложил Карочей. – В доме душно.
– Как вам будет угодно, беки, – пожал плечами Иегуда, кутаясь в длинный халат. – Я все-таки не понимаю, к чему такая срочность.
– Каган умер, – сказал Карочей, открывая дверь на террасу и пропуская уважаемого рабби вперед.
– Как умер?! – ахнул Иегуда. – Да быть того не может!
– Говорят, что ему явился призрак, рабби, видимо, тот же самый, что сейчас идет по дорожке твоего великолепного сада.
Иегуда ахнул, ибо бек не солгал. По залитой лунным светом дорожке действительно двигалось существо из чужого мира. Одежда и волосы женщины развевались на ветру, а в руках у нее была золотая чаша.
– Иегуда, Иегуда, я жду тебя.
– Что за бред, – выкрикнул рабби и отшатнулся назад. Однако беки не только придержали уважаемого купца, но и, подхватив под руки, помогли ему спуститься по каменной лестнице в сад. За спиной у рабби голосили испуганные слуги, а он, похолодев от ужаса, ждал решения своей судьбы.
– Бред, – шептал он чуть слышно непослушными губами. – Это же бред.
– Я тебе всегда говорил, рабби, – шутить с Навьим миром опасно, – сказал Карочей. – Пей, собачий сын. Смерть от яда легче, чем под кнутом палача. Милость кагана безгранична.
Иегуда принял из рук Сухраба полную до краев чашу, а пролить из нее хотя бы каплю ему не позволили уважаемые беки. В горле у рабби еще булькало вино, но тело уже не подчинялось разуму. Впрочем, в конвульсиях он бился недолго и вскоре рухнул на землю среди цветников, источающих неземной аромат.
Глава 8
Последний поход
Каган Обадия на удивление быстро пришел в себя после пережитых потрясений. Утраченные было силы вновь вернулись к нему, а в глазах появился прежний стальной блеск владыки, уверенного в себе. Ни Карочей, ни Жучин ни словом больше не обмолвились о событиях страшной ночи в присутствии кагана, а известие о смерти рабби Иегуды Обадия пропустил мимо ушей, словно речь шла о погонщике ослов, а не о самом влиятельном и богатом рахдоните в Хазарии. Впрочем, никто кагана за равнодушие не осуждал, ибо в свете несчастий, обрушившихся на его голову, смерть престарелого дальнего родственника выглядела мелкой неприятностью. Между тем по городу ползли упорные слухи, что жадный до чужого добра рабби стал жертвой Навьего мира. Болтали и о призраке, который якобы грозил уважаемому Иегуде кулаком. Договорились уже до того, что к рабби приходил сам Чернобог Велес, который не упустил случая, чтобы заполучить для Навьего мира столь порочную душу. Но когда простодушный ган Касога заикнулся было о призраках в присутствии кагана, то бек Вагиз бросил на него такой страшный взгляд, что у болтуна едва язык не прирос к нёбу. Однако просьбу ближних беков о новой избраннице каган выслушал благосклонно.
– Тебе всего сорок лет, Обадия, – выразил общее мнение Жучин, – а каганату нужен наследник. Не Хануке же отдавать власть.
– Я женюсь, – твердо сказал каган. – После похода.
– Но почему после? – не понял Жучин.
– Я не хочу, чтобы на моих детей пала тень Черного крыла. Ты должен понять меня, Ицхак.
– Но ведь это глупое суеверие, Обадия!
– Может быть, Ицхак, но хазары в него верят, а я не хочу, чтобы моих детей называли сыновьями Дракона.
Жучин отказывался понимать кагана. Умный властный человек – и вдруг такая непростительная слабость. Тем более непростительная, что она могла погубить Хазарию, вверенную Обадии Богом. Случайная стрела, удар меча или секиры – да мало ли что может случиться с человеком в военном походе? Зачем же подвергать риску собственную жизнь, когда есть преданные беки, способные решить любую задачу, поставленную перед ними.
– Это выше его сил, Ицхак, – вздохнул Карочей.
– И ты туда же! – с досадой выкрикнул каган-бек. – Но ведь ты сам разоблачил ряженых, скиф! Так в чем же дело?
– Не знаю, – честно признался Карочей. – Видимо, разум и душа – это далеко не одно и то же. Разумом я все понимаю, но душа продолжает томиться в тревоге. Поверь мне на слово, Ицхак: Обадия станет прежним только тогда, когда увидит мертвыми Воислава Рерика и боготура Осташа. Ибо их смерть будет означать, что силы небесные на стороне кагана, а не его врагов. Чтобы стать богоизбранным каганом, ему нужно выиграть схватку на Калиновом мосту. И тогда за ним пойдут не только иудеи, но и язычники. Он станет повелителем не только Хазарии, но и Руси. Два человека могут помешать ему, Ицхак, только два. И мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы Сокол и Бык навсегда исчезли из нашего мира.
Каган выступил в поход в начале осени. Беком Правой руки он назначил Ицхака Жучина, беком Левой руки – Карочея. Это было неслыханное возвышение многими нелюбимого скифа, но в Хазарии не нашлось человека, который посмел бы перечить Обадии. Дабы избежать сюрпризов, каган взял с собой в поход брата Хануку и его старшего сына Моше. Знатные рахдониты, хорошо осведомленные о причине смерти рабби Иегуды, испуганно примолкли. Слов нет, уважаемый Иегуда слишком увлекся борьбой за влияние в каганате и переступил черту, но зачем же бросать столь чудовищную тень на его память, а следовательно, и на семью. Ведь теперь в Итиле каждая собака повторяет, что рабби Иегуда продал душу не то злому дэву, не то черному богу, не то еще кому-то из потустороннего мира. Мало того что самого кагана называют Змеем Тугарином, так теперь и на уважаемых рахдонитов пала тень. Их стали подозревать в колдовстве и связях с Навьим миром. И что особенно обидно – подозревают не только чужие, но и свои сефарды из простых и бедных родов, которые как-то уж очень быстро прониклись чужими страхами и суевериями. Бек Лазар попытался донести до Ицхака Жучина чаяния встревоженных рахдонитов, но каган-бек оставался равнодушен к тревогам соплеменников и единоверцев.
– Хватит, бек, – остановил Лазара Жучин. – Вы получили все, что желали. Вы купаетесь в золоте. А нищих в Итиле становится все больше, в том числе и среди сефардов. Помогите хотя бы им. Нельзя клясться именем бога и забывать о его заповедях.
– Каган Обадия не делает различий между истинными иудеями и мнимыми, – осторожно заметил бек.
– Мнимых иудеев в Хазарии нет и не будет, Лазар, – жестко сказал Жучин. – Запомни это и передай другим. Как только мы начнем разделять людей по крови, нас тут же сомнут. Просто уничтожат. И нам не помогут ни бог Яхве, ни мечи наемников.
Каган Обадия, призвавший под свою руку более шестидесяти тысяч человек, не собирался затягивать военные действия. Именно поэтому он обрушился на юг Русалании, беспощадно разрушая станицы и городки. У русов не было иного выхода, кроме как покинуть свои крепости на севере и двинуться навстречу хазарской рати, которая, пройдя Русаланию насквозь, грозила вторгнуться в полянские и радимецкие земли. Дабы ни у кого не возникло ни малейших сомнений в его намерениях, Обадия переправился через Дон и встал лагерем неподалеку от крепости Лука, где верховодил его главный враг, Воислав Рерик. Искар Урс привел свои полки туда же. Его объединенная рать насчитывала сорок тысяч человек ротариев, радимичей, новгородцев, скифов и славян. Все понимали, что битва у крепости Лука будет решающей. Во всяком случае, для Русалании. Но, покорив Русаланию, каганат наложит тяжелую лапу и на остальные княжества Руси. Именно поэтому радимичи прислали Искару Урсу десятитысячную рать во главе с боготуром Торусой. Очень долго сомневался великий князь Дир. Так долго, что Сивар Рерик, прискакавший в Киев, пообещал нерешительному сыну покойного Яромира похлопотать о нем перед Навьим миром. Трудно сказать, что больше подействовало на Дира, угрозы залетного Сокола или давление собственных бояр, опасавшихся хазарского вторжения, но он скрепя сердце двинул-таки в Русаланию двадцатитысячную рать. Более того, сам же ее и возглавил. Решимость Дира, на нейтралитет которого каган не без основания надеялся, резко поменяла ситуацию. Теперь рать Искара Урса по численности сравнялась с хазарской.
– Ромеи, – безошибочно объяснил поведение князя Дира бек Карочей. – Им усиление Хазарии, как кость в горле. Византийское влияние в Полянской земле возрастает. Наверняка они еще и приплатили киевским боярам, иначе откуда бы такая воинственность.
Каган-бек Жучин предпочел бы отступить. При численном равенстве противоборствующих сторон рать Искара Урса обладала превосходством в вооружении. Десятитысячная фаланга русаланских и варяжских русов была усилена тяжелой конницей радимичей, сплошь состоящей из хорошо снаряженных и обученных боготурских дружин. Киевлян тоже собирали не с бору по сосенке. Большая полянская дружина ничем не уступала радимичам. Ну а о новгородцах и говорить нечего. Цицкари качеством доспехов и оружия славились и в Руси, и в Хазарии. Главный ненавистник кагана Обадии, великий князь Гостомысл, никак не мог остаться в стороне от общего дела и увеличил численность новгородцев на Дону до десяти тысяч отборных мечников. В качестве легкой конницы Искар Урс использовал русаланских славян и скифов. Эти славились не столько качеством доспехов, сколько умением ездить верхом и появляться в самых неожиданных местах. Каган Обадия уже имел дело с конницей гана Лебедяна под Варуной и сохранил о той встрече самые неприятные воспоминания.
– Отступать уже поздно, – холодно отозвался Обадия на предложение каган-бека. – Трубите сбор.
Две рати выстроились друг против друга на обрывистом берегу Дона. Жучину такое построение не понравилось, ну хотя бы потому, что хазарам некуда было отступать. Каган Обадия слишком уж опрометчиво сжигал мосты за спиной. В конце концов, если силы противников равны, одна битва в любом случае не сможет решить исход войны. Да и место для наблюдения каган выбрал неудачно. Жучин, находившийся на правом фланге хазарской рати, очень хорошо видел Обадию на вершине холма, слишком близко расположенного к фаланге ротариев. Однако главную опасность для Обадии представляли киевляне, которые вполне могли опрокинуть хазар бека Карочея и обрушиться всей своей мощью на каганскую гвардию. Странно, что каган не видит очевидной опасности. Левый фланг следовало немедленно усилить, чтобы не нажить беды. Жучин послал бека Лазара к Обадии, но тот очень скоро вернулся ни с чем.
– Каган не стал меня слушать, – огорченно сказал бек.
– Почему? – удивился Жучин.
– Он узнал его.
– Кого его? – рассердился Ицхак.
– Черного Ворона. В первых рядах киевлян находятся конные ротарии во главе с Воиславом Рериком. По-моему, они нацелились прямо на холм, я сказал об этом беку Вагизу, но тот лишь пожал плечами.
Под началом у бека Вагиза находилась тысяча отборных воинов, личных телохранителей кагана, эти могли отразить почти любой случайный наскок, но далеко не факт, что они справятся с ротариями Воислава Рерика. Ицхак отлично помнил, что случилось с хазарами бека Хануки, которые на свою беду столкнулись в степи под крепостью Головка с железными всадниками Черного Ворона. Сейчас Ханука, нахохлившись, как сыч, косо сидел в седле гнедого коня неподалеку от Жучина и смотрел заплывшими глазками в сторону новгородцев, сорвавшихся с места. Лавина всадников, закованных в броню, неслась прямо на правый фланг хазарской рати, и Жучину сразу стало не до кагана Обадии. Напуск новгородцев возглавили витязи в звериных шкурах.
– Белые Волки, – безошибочно определил ган Касога. – Они всегда идут впереди новгородцев.
– Зачем? – удивился бек Лазар.
– Затем, что они лучше других знают дорогу в страну Света, – вздохнул Касога. – Волки никогда не поворачивают коней вспять. Нельзя стоять на месте, бек Ицхак, иначе они нас сомнут!
– Атака! – крикнул Жучин ближнему хазару. Звук рога заставил всадников вздрогнуть. Кони чуть осели назад, а потом стремительно рванулись с места навстречу мощному «Ура!», несшемуся из рядов новгородцев. – Встретимся на небе, – насмешливо перевел Ицхак опешившему Лазару боевой клич Белых Волков.
– Тебе всего сорок лет, Обадия, – выразил общее мнение Жучин, – а каганату нужен наследник. Не Хануке же отдавать власть.
– Я женюсь, – твердо сказал каган. – После похода.
– Но почему после? – не понял Жучин.
– Я не хочу, чтобы на моих детей пала тень Черного крыла. Ты должен понять меня, Ицхак.
– Но ведь это глупое суеверие, Обадия!
– Может быть, Ицхак, но хазары в него верят, а я не хочу, чтобы моих детей называли сыновьями Дракона.
Жучин отказывался понимать кагана. Умный властный человек – и вдруг такая непростительная слабость. Тем более непростительная, что она могла погубить Хазарию, вверенную Обадии Богом. Случайная стрела, удар меча или секиры – да мало ли что может случиться с человеком в военном походе? Зачем же подвергать риску собственную жизнь, когда есть преданные беки, способные решить любую задачу, поставленную перед ними.
– Это выше его сил, Ицхак, – вздохнул Карочей.
– И ты туда же! – с досадой выкрикнул каган-бек. – Но ведь ты сам разоблачил ряженых, скиф! Так в чем же дело?
– Не знаю, – честно признался Карочей. – Видимо, разум и душа – это далеко не одно и то же. Разумом я все понимаю, но душа продолжает томиться в тревоге. Поверь мне на слово, Ицхак: Обадия станет прежним только тогда, когда увидит мертвыми Воислава Рерика и боготура Осташа. Ибо их смерть будет означать, что силы небесные на стороне кагана, а не его врагов. Чтобы стать богоизбранным каганом, ему нужно выиграть схватку на Калиновом мосту. И тогда за ним пойдут не только иудеи, но и язычники. Он станет повелителем не только Хазарии, но и Руси. Два человека могут помешать ему, Ицхак, только два. И мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы Сокол и Бык навсегда исчезли из нашего мира.
Каган выступил в поход в начале осени. Беком Правой руки он назначил Ицхака Жучина, беком Левой руки – Карочея. Это было неслыханное возвышение многими нелюбимого скифа, но в Хазарии не нашлось человека, который посмел бы перечить Обадии. Дабы избежать сюрпризов, каган взял с собой в поход брата Хануку и его старшего сына Моше. Знатные рахдониты, хорошо осведомленные о причине смерти рабби Иегуды, испуганно примолкли. Слов нет, уважаемый Иегуда слишком увлекся борьбой за влияние в каганате и переступил черту, но зачем же бросать столь чудовищную тень на его память, а следовательно, и на семью. Ведь теперь в Итиле каждая собака повторяет, что рабби Иегуда продал душу не то злому дэву, не то черному богу, не то еще кому-то из потустороннего мира. Мало того что самого кагана называют Змеем Тугарином, так теперь и на уважаемых рахдонитов пала тень. Их стали подозревать в колдовстве и связях с Навьим миром. И что особенно обидно – подозревают не только чужие, но и свои сефарды из простых и бедных родов, которые как-то уж очень быстро прониклись чужими страхами и суевериями. Бек Лазар попытался донести до Ицхака Жучина чаяния встревоженных рахдонитов, но каган-бек оставался равнодушен к тревогам соплеменников и единоверцев.
– Хватит, бек, – остановил Лазара Жучин. – Вы получили все, что желали. Вы купаетесь в золоте. А нищих в Итиле становится все больше, в том числе и среди сефардов. Помогите хотя бы им. Нельзя клясться именем бога и забывать о его заповедях.
– Каган Обадия не делает различий между истинными иудеями и мнимыми, – осторожно заметил бек.
– Мнимых иудеев в Хазарии нет и не будет, Лазар, – жестко сказал Жучин. – Запомни это и передай другим. Как только мы начнем разделять людей по крови, нас тут же сомнут. Просто уничтожат. И нам не помогут ни бог Яхве, ни мечи наемников.
Каган Обадия, призвавший под свою руку более шестидесяти тысяч человек, не собирался затягивать военные действия. Именно поэтому он обрушился на юг Русалании, беспощадно разрушая станицы и городки. У русов не было иного выхода, кроме как покинуть свои крепости на севере и двинуться навстречу хазарской рати, которая, пройдя Русаланию насквозь, грозила вторгнуться в полянские и радимецкие земли. Дабы ни у кого не возникло ни малейших сомнений в его намерениях, Обадия переправился через Дон и встал лагерем неподалеку от крепости Лука, где верховодил его главный враг, Воислав Рерик. Искар Урс привел свои полки туда же. Его объединенная рать насчитывала сорок тысяч человек ротариев, радимичей, новгородцев, скифов и славян. Все понимали, что битва у крепости Лука будет решающей. Во всяком случае, для Русалании. Но, покорив Русаланию, каганат наложит тяжелую лапу и на остальные княжества Руси. Именно поэтому радимичи прислали Искару Урсу десятитысячную рать во главе с боготуром Торусой. Очень долго сомневался великий князь Дир. Так долго, что Сивар Рерик, прискакавший в Киев, пообещал нерешительному сыну покойного Яромира похлопотать о нем перед Навьим миром. Трудно сказать, что больше подействовало на Дира, угрозы залетного Сокола или давление собственных бояр, опасавшихся хазарского вторжения, но он скрепя сердце двинул-таки в Русаланию двадцатитысячную рать. Более того, сам же ее и возглавил. Решимость Дира, на нейтралитет которого каган не без основания надеялся, резко поменяла ситуацию. Теперь рать Искара Урса по численности сравнялась с хазарской.
– Ромеи, – безошибочно объяснил поведение князя Дира бек Карочей. – Им усиление Хазарии, как кость в горле. Византийское влияние в Полянской земле возрастает. Наверняка они еще и приплатили киевским боярам, иначе откуда бы такая воинственность.
Каган-бек Жучин предпочел бы отступить. При численном равенстве противоборствующих сторон рать Искара Урса обладала превосходством в вооружении. Десятитысячная фаланга русаланских и варяжских русов была усилена тяжелой конницей радимичей, сплошь состоящей из хорошо снаряженных и обученных боготурских дружин. Киевлян тоже собирали не с бору по сосенке. Большая полянская дружина ничем не уступала радимичам. Ну а о новгородцах и говорить нечего. Цицкари качеством доспехов и оружия славились и в Руси, и в Хазарии. Главный ненавистник кагана Обадии, великий князь Гостомысл, никак не мог остаться в стороне от общего дела и увеличил численность новгородцев на Дону до десяти тысяч отборных мечников. В качестве легкой конницы Искар Урс использовал русаланских славян и скифов. Эти славились не столько качеством доспехов, сколько умением ездить верхом и появляться в самых неожиданных местах. Каган Обадия уже имел дело с конницей гана Лебедяна под Варуной и сохранил о той встрече самые неприятные воспоминания.
– Отступать уже поздно, – холодно отозвался Обадия на предложение каган-бека. – Трубите сбор.
Две рати выстроились друг против друга на обрывистом берегу Дона. Жучину такое построение не понравилось, ну хотя бы потому, что хазарам некуда было отступать. Каган Обадия слишком уж опрометчиво сжигал мосты за спиной. В конце концов, если силы противников равны, одна битва в любом случае не сможет решить исход войны. Да и место для наблюдения каган выбрал неудачно. Жучин, находившийся на правом фланге хазарской рати, очень хорошо видел Обадию на вершине холма, слишком близко расположенного к фаланге ротариев. Однако главную опасность для Обадии представляли киевляне, которые вполне могли опрокинуть хазар бека Карочея и обрушиться всей своей мощью на каганскую гвардию. Странно, что каган не видит очевидной опасности. Левый фланг следовало немедленно усилить, чтобы не нажить беды. Жучин послал бека Лазара к Обадии, но тот очень скоро вернулся ни с чем.
– Каган не стал меня слушать, – огорченно сказал бек.
– Почему? – удивился Жучин.
– Он узнал его.
– Кого его? – рассердился Ицхак.
– Черного Ворона. В первых рядах киевлян находятся конные ротарии во главе с Воиславом Рериком. По-моему, они нацелились прямо на холм, я сказал об этом беку Вагизу, но тот лишь пожал плечами.
Под началом у бека Вагиза находилась тысяча отборных воинов, личных телохранителей кагана, эти могли отразить почти любой случайный наскок, но далеко не факт, что они справятся с ротариями Воислава Рерика. Ицхак отлично помнил, что случилось с хазарами бека Хануки, которые на свою беду столкнулись в степи под крепостью Головка с железными всадниками Черного Ворона. Сейчас Ханука, нахохлившись, как сыч, косо сидел в седле гнедого коня неподалеку от Жучина и смотрел заплывшими глазками в сторону новгородцев, сорвавшихся с места. Лавина всадников, закованных в броню, неслась прямо на правый фланг хазарской рати, и Жучину сразу стало не до кагана Обадии. Напуск новгородцев возглавили витязи в звериных шкурах.
– Белые Волки, – безошибочно определил ган Касога. – Они всегда идут впереди новгородцев.
– Зачем? – удивился бек Лазар.
– Затем, что они лучше других знают дорогу в страну Света, – вздохнул Касога. – Волки никогда не поворачивают коней вспять. Нельзя стоять на месте, бек Ицхак, иначе они нас сомнут!
– Атака! – крикнул Жучин ближнему хазару. Звук рога заставил всадников вздрогнуть. Кони чуть осели назад, а потом стремительно рванулись с места навстречу мощному «Ура!», несшемуся из рядов новгородцев. – Встретимся на небе, – насмешливо перевел Ицхак опешившему Лазару боевой клич Белых Волков.