Страница:
Ты, Селянин, отвези гражданку, покажи ей лес на Ганиной гари.
Дальнейшее - ее дело.
- Ганиной гари?! - привстал опешивший от чего-то Юрий.
- Именно на Ганиной, - подтвердил Чумаков.
Вдоль просеки шуршали, встряхивали колючими лохмами красностволые
сосны. Взвывая мотором, газик подпрыгивал на ухабах и оплетавших
просеку корневищах.
Лидия Ивановна в лад этим прыжкам раскачивалась на переднем
сиденье и через плечо косилась на сидевшего сзади Юрия.
Да, видно, не властна была над Селяниным даже модная телепатия.
Не доходят до него мечты и мысли Лидии Ивановны. Сидит, будто
проглотил аршин, насвистывает что-то и даже бровью не поведет.
- Ты, Юрий, всегда такой? - игривым голосом осведомилась Лидия
Ивановна.
- Какой такой? - Лицо Юрия каменное. Ни улыбки на нем, ни
оживления.
- Серьезный. Угрюмый, - ответила она. А так хотелось сказать:
"Чурбан бесчувственный. Пень равнодушный".
- Всегда.
- Да парень ты? Или только так носишь штаны? - зло выпалила Лидия
Ивановна и под смех шофера, перед самым носом Юрия, будто в пляске,
повела открытыми полными плечами.
А ему все трын-трава. Мямлит, словно спросонок:
- Говорят, парень.
- Кто говорит, тот, может, и проверил. А меня берет сомнение...
Но Юрий то ли сделал вид, что не расслышал ее игривых намеков, то
ли были они ему "до лампочки", сказал деловито:
- Все. Приехали. Вот Ганина гарь. Выбирайте товар.
Лидия Ивановна, разом позабыв об уязвленном женском самолюбии,
осмотрелась вокруг и едва не вскрикнула.
По обе стороны просеки ровно яростный ураган пролетел. И
выворотил из земли корявые березы, тонкостволые осинки,
кустарник-недоросток. Свалил, смешал все беспорядочной грудой,
намертво переплел ветки, раскорячил иссохшие корневища.
Такой бурелом, завалы этакие не всякий бульдозер осилит, и даже в
безлесной Средней Азии никому не нужна эта труха. За такую древесину
колхозы не только не оплатят комиссионных, но и саму поставщицу
прогонят взашей.
Лидия Ивановна еще раз обвела взглядом груды лесных завалов и,
разом позабыв взлелеянную в душе нежность к Селянину, едва сдерживая
душившие ее гневные слезы, яростно сказала:
- Ты это куда меня привез, безобразник?!
- Не ругайтесь. Привез, как было при вас приказано товарищем
Чумаковым, на Ганину гарь.
- А зачем мне эти банные веники? - Лидия Ивановна всхлипнула.
- Так это же тонкомер-дровяник. Да и не мое это дело. Товарищ
Чумаков приказал, я исполнил.
- Исполнил! - вспылила Лидия Ивановна. - Молод ты, парень, шутки
шутить надо мной. Ты меня не на гарь эту Ганину, ты меня в Красный лог
вези. Знающие люди говорят, у вас там лесу этого припасено много. Да
настоящего, строевого, сухонького... Мне такой подавай.
- Не было указаний насчет Красного лога.
Лидия Ивановна уловила в спокойном ровном тоне Юрия какую-то
неуверенность, заминку. Ей даже показалось, что Юрий пытается скрыть
от нее, что какие-то указания, причем именно относительно Красного
лога, Чумаков все-таки дал ему. Тогда Лидия Ивановна, страшась в душе
спугнуть везение, получить отпор от этого увальня, сделала решающий
шаг в своей жизни. Впрочем, то, что это был решающий шаг, Лидия
Ивановна в полной мере осознала лишь сейчас. А тогда, отведя Юрия в
сторону от шофера, сказала:
- Ты вот что, Юрий Селянин... Послушай теперь мои указания...
Давай-ка мы с тобой так поладим: я начинаю отгрузку строевого леса из
Красного лога. Ты, как представитель мехколонны, оформляешь акт честь
по форме, что это тонкомер и ничто другое и что взят он из Ганиной
гари. Столько-то кубометров. И, как полагается, даешь на утверждение
товарищу Чумакову. Я по чековым книжкам оплачиваю этот лес, как
тонкомер. А в благодарность за вашу любезность за каждый кубометр
товарищу Чумакову по два целковых, а тебе за старание по полтиннику.
Сказала и попятилась: вот сейчас этот непробиваемый Юрий Селянин
заорет: "Вы что?! Взятку предлагаете?! И кому? Самому товарищу
Чумакову?!" Да еще кулаком даст по физиономии вместо поцелуя...
Но Юрий сказал деловито и спокойно, ровно о решенном давно и
прочно:
- Товарищу Чумакову - три рубля, мне - рубль.
- Не жирно ли? - азартно, будто с торговцем арбузами на
ташкентском базаре рядилась, радостно возразила Лидия Ивановна.
- Дело ваше, - невозмутимо сказал Селянин. - Как говорится, у нас
- товар, у вас - купец. Жирно - пользуйтесь этой вот Ганиной гарью. У
нас тоже свой риск и свой расчет. И на этот риск товарищ Чумаков
меньше чем за трешку не согласен.
Через три дня Селянин отвез Лидию Ивановну в Красный лог, отмерил
ей тысячу кубометров строевого леса, деловито пересчитал тысячу рублей
для себя и три тысячи для Чумакова. Рассовал их по разным карманам и
сказал:
- Федор Иннокентьевич велел сверху прикрыть тонкомером.
Так все и началось...
- И как долго продолжались ваши коммерческие отношения с
Чумаковым? - спросил Денис, выслушав исповедь Лидии Ивановны.
- Три года. До перевода отсюда Чумакова. И до убийства Юрия
Селянина. Вернее, до того дня, когда Юрий наотрез отказался провести
последнюю операцию. Как ни нажимал на него Чумаков, как ни упрашивала
я, Юрий ни в какую. Это обошлось мне в десять тысяч моих комиссионных.
Я ведь предварительно оплачивала покупки, а после смерти Юрия его
преемник отмерил мне один дровяник. В полном соответствии с договором.
Я вынуждена была проглотить эту пилюлю: погрузить и отправить тонкомер
адресатам, тысячу кубометров. На этом мои полномочия закончились. В
колхозах мне было сказано, что такой товар им не нужен. А что я могла
сделать? Ведь не было в Таежногорске ни Селянина, ни Чумакова.
- Сколько всего вы закупили леса?
- О, мы вели дело с размахом! - На мгновение в погасших глазах
Лидии Ивановны зажглись искорки былого азарта. - Отгрузили за это
время четырнадцать тысяч кубометров.
- Спасибо, Лидия Ивановна, вы говорите правду, - думая о том, что
жестокой правдой против Чумакова, должно быть, являются все показания
этой "деловой женщины", сказал Денис. - Привлеченные капитаном
Стуковым эксперты установили, что в числе этих четырнадцати тысяч
свыше двенадцати тысяч кубометров деловой древесины. Остальное -
действительно тонкомер, или, как называют его специалисты, - дровяник.
Материальный ущерб, нанесенный государству вашей преступной группой,
составляет свыше ста двадцати тысяч рублей. Согласны вы с этим?
- Об этом спросите Чумакова. Он знает цену каждому кубометру. Я
платила по ценам, указанным в счетах.
- Следовательно, Чумаков получил от вас за эти двенадцать тысяч
кубометров деловой древесины, - начал Денис, но Круглова перебила его:
- Чумаков получал оптом за всю древесину, независимо - деловая
она или какая. Я передала для него Селянину сорок две тысячи рублей.
- Послушай, Лидия, - задвигался на своем стуле Стуков, - а ты не
допускаешь, что этот самый Юрий только работал под Чумакова и
прикарманивал все эти день?
- Больно уж хочется вам, Василий Николаевич, хоть за уши да
вытащить Чумакова из грязи, - с усмешкой сказала Круглова. - Конечно,
деньги, они такие, они липнут к рукам. К тому же Юрия спросить уже ни
о чем нельзя. Чумаков позаботился об этом. Да только никак я не
допускаю, чтобы такой деляга, как Чумаков, без всякого личного
интереса так оплошал и допустил такую халатность, что у него под носом
возили из Красного лога чуть не корабельные сосны, а он подмахивал
акты Селянина о том, что возят дровяной осинник из Ганиной гари. Да и
сам не раз наезжал в Красный лог, видел своими глазами. Можете
спросить об этом его персонального шофера. - Круглова тяжело вздохнула
и добавила: - Хотя, наверное, зря я требовала с ним очную ставку.
Обставил он свою безопасность железно. Я ведь ни разу с рук на руки не
передала ему ни рубля. И вообще виделась с ним редко. О деньгах
разговора не вели никогда. А Юрия, через которого делалось все, нет в
живых. И выходит, что я перед таким высоким лицом клеветница и
оговорщица.
Казалось бы, еще после допроса свидетеля Яблокова, после встречи
в конторе ГШК с Афониным и другими закралась у Дениса робкая, но не
дававшая покоя мысль о том, что Федор Иннокентьевич Чумаков, если не
прямо, то косвенно имеет касательство и к гибели Юрия Селянина, и к
загадочному, на первый взгляд, интересу среднеазиатских колхозов к
лесу-тонкомеру. Мысль эта не давала покоя, приходилось сопротивляться
ей, отгонять... А после встречи в этом кабинете с самим Чумаковым
неловко было даже заподозрить в чем-нибудь такого сильного и гордого
своим делом человека. Но сейчас эта женщина напрямую подтверждает
самые дерзкие предположения следователя...
- Лидия Ивановна, по вашему трудовому соглашению, колхозы
выплачивали вам по десять рублей комиссионных за каждый купленный вами
кубометр. За что такая щедрая оплата?
- Ребенку понятно, - усмехнулась Круглова. - Древесина эта в
тайге, обделать ее, хоть бы те же ветки обрубить, погрузить на машины,
доставить на станцию, погрузить на платформы. А даром делать никто
ничего не станет. Ну, и мне вознаграждение за труды. Я ведь тоже не из
энтузиазма старалась. Мне тоже полагается зарплата. Мои заказчики
сказали: хочешь - всю десятку положи себе в карман и сама на закорках
таскай бревна, хочешь - раздай до копейки. Но доставь нам эти
кубометры. Распоряжайся комиссионными по своему усмотрению.
- Ну, и как же вы ими распорядились? Документами подтверждено,
что вы получили от колхозов сто двадцать тысяч рублей.
- Правильно, больше ста двадцати тысяч, - кивнула Круглова. - А
должна была получить сто сорок. Подкузьмил Селянин... А куда ушли?
Считайте... Чумакову, как я уже сказала, больше сорока двух тысяч.
Селянину - больше двенадцати, Пряхину и Жадовой - больше восьми, тысяч
двадцать пять на круг за разделку и за погрузочные работы. Сколько там
остается? Около сорока тысяч. Это, значит, мне. Все-таки кооперативная
квартира, колечки, сережки, ну и светская жизнь. Словом, ребятишкам на
молочишко... - Тяжело вздохнула и призналась: - Только это пустые
слова... Нету у меня ребятишек. А деньги как пришли, так и ушли...
- А вам не кажется, что вы позабыли упомянуть Игоря Петровича
Постникова, - напомнил Денис. - Ведь немалая часть погрузочных работ
осуществлялась с помощью Постникова.
- Этого голубка не припутывайте сюда, - почти умоляюще сказала
Круглова. - Чистый голубок он. Не получал он ни копейки. Как-то
заикнулась, что, мол, колхозы могут ему сверх оклада выплачивать
премиальные, так он прямо рассвирепел: "Не вздумай Федору
Иннокентьевичу заикнуться об этом. За такие премии судить будут и тебя
и меня". Тогда я к нему с другой стороны... Ко дню рождения браслет к
часам презентовала. Потом и не рада была. Игорь мне его чуть в лицо не
швырнул и закричал: ты что меня за Альфонса принимаешь?! Чудной он,
Игорь этот, как в церкви говорят: невинный отрок. И откуда такие
берутся?.. Месяц я после этого браслета избегала его, к телефону не
подходила. А с вывозкой леса прижало. Но тут Игорь сам пришел.
Простила я его за невежество с радостью. Не за деньги старался
Постников. Мне стоило только бровью повести - и он бы сам на загорбке
бревна эти с просеки на станцию поволок и уложил на платформу.
Василий Николаевич Стуков, все это время задумчиво молчавший,
сказал грубовато:
- Ты вот что, Лидия, ты уж извини на резком слове. Да только
объясни начистоту: ты вот здесь свою любовь с первого взгляда к Юрию
Селянину расписывала. Так, может, эта любовь такая же, как твоя любовь
к Постникову? Чтобы, значит, тебе бровью повести, а он за тебя и в
огонь, и в воду? Может, все для того, чтобы сберечь лишний рублик на
кубометре?
Разом побагровевшая Круглова с усилием заглотнула слезы, но
сказала твердо:
- Конечно, я виновата. Да только оскорблять меня не положено. И
вы это знаете. Но раз уж вы, дядя Вася, запустили такой вопрос, я
отвечу, как земляку... Верно, мужиков в моей жизни было много. И
молодых, и постарше. А вот Селянин Юрий, хоть и не был моим, один он
такой в моем сердце. И поведи он бровью, только намекни мне: мол,
брось, Лидия, свое поганое ремесло, уедем с тобой на край света... Я
бы с ним прямо от Надьки Жадовой, еще при первой встрече, хоть в
тундру, хоть в пустыню, и от денег отказалась бы бешеных...
Она посидела, подперев руками лицо, потом сказала Денису:
- Могла бы я потянуть резину, поломаться, покуда бы вы искали
доказательства. Нашли бы, конечно, я понимаю. Но я сама все
рассказала. А почему сама, спросите?.. Есть у меня три причины: страх
сжирал меня за коммерцию, и даже в жарком Ташкенте колотил озноб.
Понимала, что не миновать расплаты. Знала и другое: не остановится
Чумаков. Вкусил сладкой жизни. Она ведь как паутина... Со мной
обошлось, с другими наколется. Значит, размотается клубок, и меня тоже
к ответу!.. Вторая причина - смерть Юрия простить себе не могу. А
третья - главная: не могу, чтоб Чумаков процветал на чужих костях. До
меня ведь в Ташкент слух дошел, будто совсем уже решено забрать его на
работу в Москву. Значит, будет он и в больших чинах, и при больших
деньгах, и не захлебнется Юркиной кровью. А это, граждане следователи,
не по-человечески. Земля остановится, если случится так...
- И все-таки, Лидия Ивановна,- почти сочувственно начал Денис, -
что же стало, по-вашему, решающим мотивом для Чумакова в расправе над
Селяниным? Его хозяйственное преступление, допустим, мне понятно:
решил стать подпольным миллионером, втянулся в аферы, обуяла жадность,
не мог остановиться... Но убить человека - это уже совсем иная
психология, крайняя мера жестокости, тем более убить человека,
которого он любил...
- Любил! - засмеялась Круглова. - Покуда Селянин прикрывал его
своей спиной да мошну ему набивал моими трешками. Чумаков, как
рассказывал Селянин, так планировал: его переведут в трест, Селянин
останется здесь, а трешки эти с каждого кубометра, хоть и пореже, но
потекут к нему. Ну, а если какой прокол, в ответе за все Селянин. А
Юрий, на свою беду, в последние месяцы взбунтовался. Может, страх его
настиг, может, совесть. Только Чумакову он отказал наотрез провести
последнюю со мной операцию, да еще пригрозил Чумакову и мне, что
заложит всю кодлу. Я поверила: заложит. И впору было самой бежать
отсюда... А Чумакову ведь некуда бежать. Боялся он тогда Селянина. От
одного слова Юрия могла рухнуть вся судьба Чумакова. Вот и решился
Чумаков. - Круглова, как бы ища согласия и поддержки, обвела
вопрошающим взглядом Стукова и Дениса и заключила печально: - Вполне я
сознаю, кто Чумаков и кто я. И понимаю, что цена моим словам грошовая.
Станете вы их еще проверять да примерять, но Чумаков вместе со мной
сядет на скамью подсудимых... Так вот, чтобы получилось это скорее,
хочу я вам назвать одно местечко. Поскольку Юрий Селянин был для
Чумакова не только золотой жилой, но и золотой рыбкой на посылках,
доверял Чумаков ему и свои амурные дела. Ему одному. В дачном поселке
под городом, на улице Лесной, номер дачи не знаю, есть такой
терем-теремок, как пасхальное яичко. Подъезжала я к нему вместе с
Юрием. Он поклажу доставлял от Чумакова. Я дожидалась его в машине.
Юрий потом шепнул мне, что хозяйкой в тереме Тамара Владимировна. А
фамилию не назвал. И намекнул, что Чумакову эта хозяйка ближе родной
жены. А еще Юрий говорил, что покуда к Чумакову не потекли мои трешки,
терема этого у Чумакова не было. Жил с женой в обычной квартире, как
все прочие труженики... Туда Юрий, хотя и реже, но тоже возил поклажи.
Когда конвойный вывел из кабинета Круглову, Денис энергично
растер свою раскалывавшуюся от боли голову и сказал устало:
- Вот вам, Василий Николаевич, его превосходительство статский
генерал Чумаков.
Стуков ответил почти умоляюще:
- Погодите, Денис Евгеньевич. Свыкнуться мне надобно со всем
этим. Но и не верить Лидии не могу. Смысла не вижу для нее в обмане. И
какою бы тяжелой ни была ее вина, я помню, что эта самая Лидка
Круглова - моего однополчанина дочка. А стало быть, солдатская совесть
велит мне тщательно вникнуть во все, о чем она толковала здесь, и,
если это правда, то костьми лечь, но снять с этого статского генерала
его погоны!..
Денис представлял Постникова самоуверенным, склонным порисоваться
человеком.
Однако сейчас перед Денисом сидел гражданин с осунувшимся,
усталым лицом... И Денис подумал: "Общение со следствием ни для кого
не проходит бесследно".
Стараясь ободрить Постникова, видно, не верившего в поворот к
лучшему в своей судьбе, Денис сказал сочувственно:
- Устали, Игорь Петрович, изнервничались?
- Ясно понял: самое страшное - жить в подвешенном состоянии, не
зная, в чем виновен и чем обернется завтрашний день. Да еще тоска по
жене, по дочке. Всего какой-то час лету, но ваш коллега лишил меня
права на этот час...
- Капитан Стуков сделал, Игорь Петрович, все для того, чтобы не
просто вернуть вам право на встречу с вашей семьей, но и вернуть вам
право на свободу, на доброе имя и добрую репутацию. - Денис вынул из
папки расчеты Стукова и, как несколько дней назад Чумакову, протянул
их Постникову. - Вот математически точное свидетельство вашей
невиновности в наезде на Селянина.
На порозовевшем лице Постникова проступили смятение и радость.
Когда он взял листок, пальцы его дрогнули.
- А, это те спасительные для меня шесть с половиной минут, о
которых рассказывал мне Федор Иннокентьевич. - И не удержался,
кольнул: - Так сказать, научный подвиг капитана милиции Стукова.
- Вы напрасно иронизируете. Это не научный подвиг, а проявление
следовательской честности, высокого профессионализма, я бы сказал,
следовательской удачливости. Без этих расчетов ваша судьба и судьба
всего дела о гибели Селянина могли завершиться иначе.
- Может быть, капитан Стуков и честен, и профессионален, только
мне от этого не легче. Какими профессиональными мотивами
руководствуется он, когда эти расчеты не доводит до моего сведения и я
продолжаю пребывать в незавидном положении подозреваемого без права
выехать к месту жительства.
"Следовательно, словоохотливый Чумаков посвятил Постникова лишь в
часть нашего разговора. О расследовании лесных дел умолчал". Отметив
про себя, что обстоятельство это, правда, опять косвенно,
свидетельствует против Чумакова, Денис сказал:
- Напрасно вы сетуете на Стукова. Выезда из Таежногорска не
разрешали вам по моему настоянию. В ходе доследования обстоятельств
гибели Селянина нас заинтересовала торговля лесом, которую вела
Таежногорская ПМК со среднеазиатскими колхозами. Установлена и
частично обезврежена группа расхитителей.
- Прикажете понимать вас в том смысле, - убито сказал Постников,
- что я имею честь принадлежать к этой группе?
- А как вы полагаете, положа руку на сердце?
- Ну, если положа руку на сердце, позвольте еще вопрос.
- Задавайте.
- Лида Круглова тоже обезврежена?
- Да. Но почему вы сразу заговорили об этой женщине?
Постников с опаской взглянул на Дениса, прикидывал в уме: какой
новой бедой обернется его откровенность.
- Во-первых, все знали, что лес в ПМК закупает Круглова,
во-вторых, хотя это грозит моему семейному очагу, я любил эту женщину.
В-третьих, у меня есть основания думать, что Лидия Ивановна не
простила мне разрыва с ней и в отместку за мою скорую женитьбу
оговорит меня в чем угодно. Не знаю, как на ваш взгляд, но есть
достоверное свидетельство моей непричастности к махинациям, если они
были, конечно. Любящий мужчина никогда не разменяет своих чувств на
денежные, тем более с любимой женщиной.
- В общем-то, логично, - подбодрил Постникова Денис. - Хотя в
жизни бывают всякие аномалии... Но вы напрасно не доверяете вашей
бывшей подруге. Она встала за вас стенай.
- Спасибо ей за правдивость, - облегченно вздохнул Постников. -
Но есть более авторитетное мнение обо мне. Спросите Федора
Иннокентьевича Чумакова. Он подтвердит, что помогал Кругловой в
грузовых операциях я лишь по его просьбам, в интересах ПМК, и,
естественно, не имел ни малейшей корысти. Тому, что скажет обо мне
Федор Иннокентьевич, можно верить.
Скрывая удовлетворение поворотом беседы, Денис сказал не без
иронии:
- В таком случае, Игорь Петрович, следствию, вопреки научному
подвигу капитана Стукова, пришлось бы поверить Чумакову и брать вас
под стражу. Поверить в то, что вы и только вы сбили своей автомашиной
идущего по дороге Селянина, что вы, отнюдь не бескорыстно, в обход
письменного запрета начальника ПМК, злоупотребляли служебным
положением, использовали ведомственный автотранспорт, краны и
подчиненных вам людей для оказания помощи расхитителям леса.
Лицо Постникова стало изжелта-бледным. В глазах проступил ужас:
- Так показал Федор Иннокентьевич?
- А кто же еще? - стараясь внушить хотя бы толику спокойствия
Постникову, сказал Денис. - Именно Федор Иннокентьевич, сидя на том же
стуле, на котором вы сидите сейчас.
Постников вскочил, словно ему стало нестерпимо сидеть на стуле,
на котором недавно сидел Чумаков и оговаривал его, своего любимца, в
преступлениях немыслимых, никогда им не совершенных. Постников налил
из графина стакан воды, залпом осушил его и сказал запальчиво:
- Как же так? Федор Иннокентьевич?! Ведь заготовил приказ о
назначении меня главным инженером!.. И это "вопреки его письменному
запрещению" да еще не бескорыстно?! - Постников уселся напротив Дениса
на другой стул и заговорил спокойнее: - Действительно, Чумаков отдал
письменное распоряжение не отвлекать ни одной машины или другого
какого-нибудь механизма и ни одного человека для непроизводственных
нужд. Но месяца через два-три Чумаков вызвал меня к себе и сказал, что
у него есть личная просьба: в нерабочее время в интересах ПМК оказать
содействие Кругловой в транспортировке леса до станции. Естественно, я
не мог ослушаться и стал договариваться с подчиненными, чтобы они за
отдельную плату выполняли работу для Кругловой. Потом Чумаков
несколько раз повторял эту просьбу. Ссылался на то, что из
среднеазиатских колхозов в порядке шефства поступают овощи и фрукты.
- А лично Чумаков присутствовал при погрузочных операциях?
- Нет, он был очень занят. Припоминаю единственный раз. Приехали
мы по производственным надобностям с Чумаковым в Красный лог. А там
Круглова чуть не плачет: остановилась погрузка леса из-за отсутствия
троса. Она к Чумакову. Тот отказал, но потом велел мне выдать ей трос.
Только оформить отдельным счетом.
- Вы, Игорь Петрович, хорошо помните, что это происходило именно
в Красном логу?
- Хорошо. В Красном логу техника была в тот момент
сконцентрирована.
- Какой лес грузили там - деловую древесину или дровяник?
- Из Красного лога грузили только сосновые и даже кедровые
бревна. Строевой лес...
- Мне хочется возвратить вас к событиям того вечера, когда погиб
Селянин. Почему на первом допросе вы скрывали, что ехали с Кругловой
по той дороге?
Постников сказал, как бы преодолев что-то в себе:
- Так советовал мне Чумаков. Я считал: из симпатии ко мне.
- Не можете припомнить, кого встретили на шоссе?
- Шел навстречу Селянин возле самого ДОЗа. Лидия потом твердила о
каком-то краешке вины. Я видел вину в том, что мы не взяли Селянина в
кабину. Наверное, он бы остался жив.
- А возле березы не встретили никого?
- Мелькнул кто-то. Но кто - не рассмотрел. Был сильно пьян и вел
машину.
Оставшись один, Денис вызвал по телефону секретаря начальника
Таежогорской ПМК и попросил пригласить к телефону Федора
Иннокентьевича Чумакова. Секретарша ответила, что он уже отбыл в
областной центр. Денис положил трубку и сказал:
- Придется, Федор Иннокентьевич, побеспокоить вас в областном
центре...
На этот раз Чумаков не ослеплял Дениса блеском горячих глаз и
белых зубов в дружеской улыбке. Выхоленное лицо и дородная фигура
источали оскорбленное достоинство и то смирение, о котором метко
говорят, что оно паче гордости.
С плохо скрытой неприязнью взглянул на Дениса и наклонил голову -
не то злость прятал, не то отменную вежливость проявлял, не то
намекал, что повинную голову меч не сечет.
- Вот, значит, как довелось нам во второй раз...
Он произнес это с искренним сожалением и положил на стол повестку
с таким скорбным видом, что следователь невольно подумал: наверное, с
таким же видом возлагал свой венок на могилу Селянина.
И все-таки Чумаков оставался Чумаковым. Без приглашения прочно
уселся на стул, улыбнулся грустно и, указав на повестку, сказал.
- Воистину, от сумы да от тюрьмы... - Вопросительно взглянул на
Дениса. Теплилась еще в глубине Чумаковой души надежда, что
говорун-проповедник, в общем-то свойский парень, каким постарался
предстать Денис при первой встрече, рассеет тревоги Федора
Иннокентьевича, и их отношения вернутся в ровное и доброе русло.
Но Денис молчал холодно и выжидательно. И Чумаков, глядя на
повестку, продолжал горестно:
- Изменчивость судьбы. Я вам рассказывал: прошел путь от грузчика
до руководителя треста. Победителем соревнования во всесоюзном
масштабе был, особо ответственные задания выполнял, в коллегиальных
органах состоял и состою, а вот подозреваемым - бог миловал... Не
скажу, что очень приятное состояние. - Сделал паузу и пробросил как бы
между прочим: - Поэтому направляясь к вам, я поставил в известность
кое-кого из товарищей, от которых зависит кое-что в этой жизни, где
Дальнейшее - ее дело.
- Ганиной гари?! - привстал опешивший от чего-то Юрий.
- Именно на Ганиной, - подтвердил Чумаков.
Вдоль просеки шуршали, встряхивали колючими лохмами красностволые
сосны. Взвывая мотором, газик подпрыгивал на ухабах и оплетавших
просеку корневищах.
Лидия Ивановна в лад этим прыжкам раскачивалась на переднем
сиденье и через плечо косилась на сидевшего сзади Юрия.
Да, видно, не властна была над Селяниным даже модная телепатия.
Не доходят до него мечты и мысли Лидии Ивановны. Сидит, будто
проглотил аршин, насвистывает что-то и даже бровью не поведет.
- Ты, Юрий, всегда такой? - игривым голосом осведомилась Лидия
Ивановна.
- Какой такой? - Лицо Юрия каменное. Ни улыбки на нем, ни
оживления.
- Серьезный. Угрюмый, - ответила она. А так хотелось сказать:
"Чурбан бесчувственный. Пень равнодушный".
- Всегда.
- Да парень ты? Или только так носишь штаны? - зло выпалила Лидия
Ивановна и под смех шофера, перед самым носом Юрия, будто в пляске,
повела открытыми полными плечами.
А ему все трын-трава. Мямлит, словно спросонок:
- Говорят, парень.
- Кто говорит, тот, может, и проверил. А меня берет сомнение...
Но Юрий то ли сделал вид, что не расслышал ее игривых намеков, то
ли были они ему "до лампочки", сказал деловито:
- Все. Приехали. Вот Ганина гарь. Выбирайте товар.
Лидия Ивановна, разом позабыв об уязвленном женском самолюбии,
осмотрелась вокруг и едва не вскрикнула.
По обе стороны просеки ровно яростный ураган пролетел. И
выворотил из земли корявые березы, тонкостволые осинки,
кустарник-недоросток. Свалил, смешал все беспорядочной грудой,
намертво переплел ветки, раскорячил иссохшие корневища.
Такой бурелом, завалы этакие не всякий бульдозер осилит, и даже в
безлесной Средней Азии никому не нужна эта труха. За такую древесину
колхозы не только не оплатят комиссионных, но и саму поставщицу
прогонят взашей.
Лидия Ивановна еще раз обвела взглядом груды лесных завалов и,
разом позабыв взлелеянную в душе нежность к Селянину, едва сдерживая
душившие ее гневные слезы, яростно сказала:
- Ты это куда меня привез, безобразник?!
- Не ругайтесь. Привез, как было при вас приказано товарищем
Чумаковым, на Ганину гарь.
- А зачем мне эти банные веники? - Лидия Ивановна всхлипнула.
- Так это же тонкомер-дровяник. Да и не мое это дело. Товарищ
Чумаков приказал, я исполнил.
- Исполнил! - вспылила Лидия Ивановна. - Молод ты, парень, шутки
шутить надо мной. Ты меня не на гарь эту Ганину, ты меня в Красный лог
вези. Знающие люди говорят, у вас там лесу этого припасено много. Да
настоящего, строевого, сухонького... Мне такой подавай.
- Не было указаний насчет Красного лога.
Лидия Ивановна уловила в спокойном ровном тоне Юрия какую-то
неуверенность, заминку. Ей даже показалось, что Юрий пытается скрыть
от нее, что какие-то указания, причем именно относительно Красного
лога, Чумаков все-таки дал ему. Тогда Лидия Ивановна, страшась в душе
спугнуть везение, получить отпор от этого увальня, сделала решающий
шаг в своей жизни. Впрочем, то, что это был решающий шаг, Лидия
Ивановна в полной мере осознала лишь сейчас. А тогда, отведя Юрия в
сторону от шофера, сказала:
- Ты вот что, Юрий Селянин... Послушай теперь мои указания...
Давай-ка мы с тобой так поладим: я начинаю отгрузку строевого леса из
Красного лога. Ты, как представитель мехколонны, оформляешь акт честь
по форме, что это тонкомер и ничто другое и что взят он из Ганиной
гари. Столько-то кубометров. И, как полагается, даешь на утверждение
товарищу Чумакову. Я по чековым книжкам оплачиваю этот лес, как
тонкомер. А в благодарность за вашу любезность за каждый кубометр
товарищу Чумакову по два целковых, а тебе за старание по полтиннику.
Сказала и попятилась: вот сейчас этот непробиваемый Юрий Селянин
заорет: "Вы что?! Взятку предлагаете?! И кому? Самому товарищу
Чумакову?!" Да еще кулаком даст по физиономии вместо поцелуя...
Но Юрий сказал деловито и спокойно, ровно о решенном давно и
прочно:
- Товарищу Чумакову - три рубля, мне - рубль.
- Не жирно ли? - азартно, будто с торговцем арбузами на
ташкентском базаре рядилась, радостно возразила Лидия Ивановна.
- Дело ваше, - невозмутимо сказал Селянин. - Как говорится, у нас
- товар, у вас - купец. Жирно - пользуйтесь этой вот Ганиной гарью. У
нас тоже свой риск и свой расчет. И на этот риск товарищ Чумаков
меньше чем за трешку не согласен.
Через три дня Селянин отвез Лидию Ивановну в Красный лог, отмерил
ей тысячу кубометров строевого леса, деловито пересчитал тысячу рублей
для себя и три тысячи для Чумакова. Рассовал их по разным карманам и
сказал:
- Федор Иннокентьевич велел сверху прикрыть тонкомером.
Так все и началось...
- И как долго продолжались ваши коммерческие отношения с
Чумаковым? - спросил Денис, выслушав исповедь Лидии Ивановны.
- Три года. До перевода отсюда Чумакова. И до убийства Юрия
Селянина. Вернее, до того дня, когда Юрий наотрез отказался провести
последнюю операцию. Как ни нажимал на него Чумаков, как ни упрашивала
я, Юрий ни в какую. Это обошлось мне в десять тысяч моих комиссионных.
Я ведь предварительно оплачивала покупки, а после смерти Юрия его
преемник отмерил мне один дровяник. В полном соответствии с договором.
Я вынуждена была проглотить эту пилюлю: погрузить и отправить тонкомер
адресатам, тысячу кубометров. На этом мои полномочия закончились. В
колхозах мне было сказано, что такой товар им не нужен. А что я могла
сделать? Ведь не было в Таежногорске ни Селянина, ни Чумакова.
- Сколько всего вы закупили леса?
- О, мы вели дело с размахом! - На мгновение в погасших глазах
Лидии Ивановны зажглись искорки былого азарта. - Отгрузили за это
время четырнадцать тысяч кубометров.
- Спасибо, Лидия Ивановна, вы говорите правду, - думая о том, что
жестокой правдой против Чумакова, должно быть, являются все показания
этой "деловой женщины", сказал Денис. - Привлеченные капитаном
Стуковым эксперты установили, что в числе этих четырнадцати тысяч
свыше двенадцати тысяч кубометров деловой древесины. Остальное -
действительно тонкомер, или, как называют его специалисты, - дровяник.
Материальный ущерб, нанесенный государству вашей преступной группой,
составляет свыше ста двадцати тысяч рублей. Согласны вы с этим?
- Об этом спросите Чумакова. Он знает цену каждому кубометру. Я
платила по ценам, указанным в счетах.
- Следовательно, Чумаков получил от вас за эти двенадцать тысяч
кубометров деловой древесины, - начал Денис, но Круглова перебила его:
- Чумаков получал оптом за всю древесину, независимо - деловая
она или какая. Я передала для него Селянину сорок две тысячи рублей.
- Послушай, Лидия, - задвигался на своем стуле Стуков, - а ты не
допускаешь, что этот самый Юрий только работал под Чумакова и
прикарманивал все эти день?
- Больно уж хочется вам, Василий Николаевич, хоть за уши да
вытащить Чумакова из грязи, - с усмешкой сказала Круглова. - Конечно,
деньги, они такие, они липнут к рукам. К тому же Юрия спросить уже ни
о чем нельзя. Чумаков позаботился об этом. Да только никак я не
допускаю, чтобы такой деляга, как Чумаков, без всякого личного
интереса так оплошал и допустил такую халатность, что у него под носом
возили из Красного лога чуть не корабельные сосны, а он подмахивал
акты Селянина о том, что возят дровяной осинник из Ганиной гари. Да и
сам не раз наезжал в Красный лог, видел своими глазами. Можете
спросить об этом его персонального шофера. - Круглова тяжело вздохнула
и добавила: - Хотя, наверное, зря я требовала с ним очную ставку.
Обставил он свою безопасность железно. Я ведь ни разу с рук на руки не
передала ему ни рубля. И вообще виделась с ним редко. О деньгах
разговора не вели никогда. А Юрия, через которого делалось все, нет в
живых. И выходит, что я перед таким высоким лицом клеветница и
оговорщица.
Казалось бы, еще после допроса свидетеля Яблокова, после встречи
в конторе ГШК с Афониным и другими закралась у Дениса робкая, но не
дававшая покоя мысль о том, что Федор Иннокентьевич Чумаков, если не
прямо, то косвенно имеет касательство и к гибели Юрия Селянина, и к
загадочному, на первый взгляд, интересу среднеазиатских колхозов к
лесу-тонкомеру. Мысль эта не давала покоя, приходилось сопротивляться
ей, отгонять... А после встречи в этом кабинете с самим Чумаковым
неловко было даже заподозрить в чем-нибудь такого сильного и гордого
своим делом человека. Но сейчас эта женщина напрямую подтверждает
самые дерзкие предположения следователя...
- Лидия Ивановна, по вашему трудовому соглашению, колхозы
выплачивали вам по десять рублей комиссионных за каждый купленный вами
кубометр. За что такая щедрая оплата?
- Ребенку понятно, - усмехнулась Круглова. - Древесина эта в
тайге, обделать ее, хоть бы те же ветки обрубить, погрузить на машины,
доставить на станцию, погрузить на платформы. А даром делать никто
ничего не станет. Ну, и мне вознаграждение за труды. Я ведь тоже не из
энтузиазма старалась. Мне тоже полагается зарплата. Мои заказчики
сказали: хочешь - всю десятку положи себе в карман и сама на закорках
таскай бревна, хочешь - раздай до копейки. Но доставь нам эти
кубометры. Распоряжайся комиссионными по своему усмотрению.
- Ну, и как же вы ими распорядились? Документами подтверждено,
что вы получили от колхозов сто двадцать тысяч рублей.
- Правильно, больше ста двадцати тысяч, - кивнула Круглова. - А
должна была получить сто сорок. Подкузьмил Селянин... А куда ушли?
Считайте... Чумакову, как я уже сказала, больше сорока двух тысяч.
Селянину - больше двенадцати, Пряхину и Жадовой - больше восьми, тысяч
двадцать пять на круг за разделку и за погрузочные работы. Сколько там
остается? Около сорока тысяч. Это, значит, мне. Все-таки кооперативная
квартира, колечки, сережки, ну и светская жизнь. Словом, ребятишкам на
молочишко... - Тяжело вздохнула и призналась: - Только это пустые
слова... Нету у меня ребятишек. А деньги как пришли, так и ушли...
- А вам не кажется, что вы позабыли упомянуть Игоря Петровича
Постникова, - напомнил Денис. - Ведь немалая часть погрузочных работ
осуществлялась с помощью Постникова.
- Этого голубка не припутывайте сюда, - почти умоляюще сказала
Круглова. - Чистый голубок он. Не получал он ни копейки. Как-то
заикнулась, что, мол, колхозы могут ему сверх оклада выплачивать
премиальные, так он прямо рассвирепел: "Не вздумай Федору
Иннокентьевичу заикнуться об этом. За такие премии судить будут и тебя
и меня". Тогда я к нему с другой стороны... Ко дню рождения браслет к
часам презентовала. Потом и не рада была. Игорь мне его чуть в лицо не
швырнул и закричал: ты что меня за Альфонса принимаешь?! Чудной он,
Игорь этот, как в церкви говорят: невинный отрок. И откуда такие
берутся?.. Месяц я после этого браслета избегала его, к телефону не
подходила. А с вывозкой леса прижало. Но тут Игорь сам пришел.
Простила я его за невежество с радостью. Не за деньги старался
Постников. Мне стоило только бровью повести - и он бы сам на загорбке
бревна эти с просеки на станцию поволок и уложил на платформу.
Василий Николаевич Стуков, все это время задумчиво молчавший,
сказал грубовато:
- Ты вот что, Лидия, ты уж извини на резком слове. Да только
объясни начистоту: ты вот здесь свою любовь с первого взгляда к Юрию
Селянину расписывала. Так, может, эта любовь такая же, как твоя любовь
к Постникову? Чтобы, значит, тебе бровью повести, а он за тебя и в
огонь, и в воду? Может, все для того, чтобы сберечь лишний рублик на
кубометре?
Разом побагровевшая Круглова с усилием заглотнула слезы, но
сказала твердо:
- Конечно, я виновата. Да только оскорблять меня не положено. И
вы это знаете. Но раз уж вы, дядя Вася, запустили такой вопрос, я
отвечу, как земляку... Верно, мужиков в моей жизни было много. И
молодых, и постарше. А вот Селянин Юрий, хоть и не был моим, один он
такой в моем сердце. И поведи он бровью, только намекни мне: мол,
брось, Лидия, свое поганое ремесло, уедем с тобой на край света... Я
бы с ним прямо от Надьки Жадовой, еще при первой встрече, хоть в
тундру, хоть в пустыню, и от денег отказалась бы бешеных...
Она посидела, подперев руками лицо, потом сказала Денису:
- Могла бы я потянуть резину, поломаться, покуда бы вы искали
доказательства. Нашли бы, конечно, я понимаю. Но я сама все
рассказала. А почему сама, спросите?.. Есть у меня три причины: страх
сжирал меня за коммерцию, и даже в жарком Ташкенте колотил озноб.
Понимала, что не миновать расплаты. Знала и другое: не остановится
Чумаков. Вкусил сладкой жизни. Она ведь как паутина... Со мной
обошлось, с другими наколется. Значит, размотается клубок, и меня тоже
к ответу!.. Вторая причина - смерть Юрия простить себе не могу. А
третья - главная: не могу, чтоб Чумаков процветал на чужих костях. До
меня ведь в Ташкент слух дошел, будто совсем уже решено забрать его на
работу в Москву. Значит, будет он и в больших чинах, и при больших
деньгах, и не захлебнется Юркиной кровью. А это, граждане следователи,
не по-человечески. Земля остановится, если случится так...
- И все-таки, Лидия Ивановна,- почти сочувственно начал Денис, -
что же стало, по-вашему, решающим мотивом для Чумакова в расправе над
Селяниным? Его хозяйственное преступление, допустим, мне понятно:
решил стать подпольным миллионером, втянулся в аферы, обуяла жадность,
не мог остановиться... Но убить человека - это уже совсем иная
психология, крайняя мера жестокости, тем более убить человека,
которого он любил...
- Любил! - засмеялась Круглова. - Покуда Селянин прикрывал его
своей спиной да мошну ему набивал моими трешками. Чумаков, как
рассказывал Селянин, так планировал: его переведут в трест, Селянин
останется здесь, а трешки эти с каждого кубометра, хоть и пореже, но
потекут к нему. Ну, а если какой прокол, в ответе за все Селянин. А
Юрий, на свою беду, в последние месяцы взбунтовался. Может, страх его
настиг, может, совесть. Только Чумакову он отказал наотрез провести
последнюю со мной операцию, да еще пригрозил Чумакову и мне, что
заложит всю кодлу. Я поверила: заложит. И впору было самой бежать
отсюда... А Чумакову ведь некуда бежать. Боялся он тогда Селянина. От
одного слова Юрия могла рухнуть вся судьба Чумакова. Вот и решился
Чумаков. - Круглова, как бы ища согласия и поддержки, обвела
вопрошающим взглядом Стукова и Дениса и заключила печально: - Вполне я
сознаю, кто Чумаков и кто я. И понимаю, что цена моим словам грошовая.
Станете вы их еще проверять да примерять, но Чумаков вместе со мной
сядет на скамью подсудимых... Так вот, чтобы получилось это скорее,
хочу я вам назвать одно местечко. Поскольку Юрий Селянин был для
Чумакова не только золотой жилой, но и золотой рыбкой на посылках,
доверял Чумаков ему и свои амурные дела. Ему одному. В дачном поселке
под городом, на улице Лесной, номер дачи не знаю, есть такой
терем-теремок, как пасхальное яичко. Подъезжала я к нему вместе с
Юрием. Он поклажу доставлял от Чумакова. Я дожидалась его в машине.
Юрий потом шепнул мне, что хозяйкой в тереме Тамара Владимировна. А
фамилию не назвал. И намекнул, что Чумакову эта хозяйка ближе родной
жены. А еще Юрий говорил, что покуда к Чумакову не потекли мои трешки,
терема этого у Чумакова не было. Жил с женой в обычной квартире, как
все прочие труженики... Туда Юрий, хотя и реже, но тоже возил поклажи.
Когда конвойный вывел из кабинета Круглову, Денис энергично
растер свою раскалывавшуюся от боли голову и сказал устало:
- Вот вам, Василий Николаевич, его превосходительство статский
генерал Чумаков.
Стуков ответил почти умоляюще:
- Погодите, Денис Евгеньевич. Свыкнуться мне надобно со всем
этим. Но и не верить Лидии не могу. Смысла не вижу для нее в обмане. И
какою бы тяжелой ни была ее вина, я помню, что эта самая Лидка
Круглова - моего однополчанина дочка. А стало быть, солдатская совесть
велит мне тщательно вникнуть во все, о чем она толковала здесь, и,
если это правда, то костьми лечь, но снять с этого статского генерала
его погоны!..
Денис представлял Постникова самоуверенным, склонным порисоваться
человеком.
Однако сейчас перед Денисом сидел гражданин с осунувшимся,
усталым лицом... И Денис подумал: "Общение со следствием ни для кого
не проходит бесследно".
Стараясь ободрить Постникова, видно, не верившего в поворот к
лучшему в своей судьбе, Денис сказал сочувственно:
- Устали, Игорь Петрович, изнервничались?
- Ясно понял: самое страшное - жить в подвешенном состоянии, не
зная, в чем виновен и чем обернется завтрашний день. Да еще тоска по
жене, по дочке. Всего какой-то час лету, но ваш коллега лишил меня
права на этот час...
- Капитан Стуков сделал, Игорь Петрович, все для того, чтобы не
просто вернуть вам право на встречу с вашей семьей, но и вернуть вам
право на свободу, на доброе имя и добрую репутацию. - Денис вынул из
папки расчеты Стукова и, как несколько дней назад Чумакову, протянул
их Постникову. - Вот математически точное свидетельство вашей
невиновности в наезде на Селянина.
На порозовевшем лице Постникова проступили смятение и радость.
Когда он взял листок, пальцы его дрогнули.
- А, это те спасительные для меня шесть с половиной минут, о
которых рассказывал мне Федор Иннокентьевич. - И не удержался,
кольнул: - Так сказать, научный подвиг капитана милиции Стукова.
- Вы напрасно иронизируете. Это не научный подвиг, а проявление
следовательской честности, высокого профессионализма, я бы сказал,
следовательской удачливости. Без этих расчетов ваша судьба и судьба
всего дела о гибели Селянина могли завершиться иначе.
- Может быть, капитан Стуков и честен, и профессионален, только
мне от этого не легче. Какими профессиональными мотивами
руководствуется он, когда эти расчеты не доводит до моего сведения и я
продолжаю пребывать в незавидном положении подозреваемого без права
выехать к месту жительства.
"Следовательно, словоохотливый Чумаков посвятил Постникова лишь в
часть нашего разговора. О расследовании лесных дел умолчал". Отметив
про себя, что обстоятельство это, правда, опять косвенно,
свидетельствует против Чумакова, Денис сказал:
- Напрасно вы сетуете на Стукова. Выезда из Таежногорска не
разрешали вам по моему настоянию. В ходе доследования обстоятельств
гибели Селянина нас заинтересовала торговля лесом, которую вела
Таежногорская ПМК со среднеазиатскими колхозами. Установлена и
частично обезврежена группа расхитителей.
- Прикажете понимать вас в том смысле, - убито сказал Постников,
- что я имею честь принадлежать к этой группе?
- А как вы полагаете, положа руку на сердце?
- Ну, если положа руку на сердце, позвольте еще вопрос.
- Задавайте.
- Лида Круглова тоже обезврежена?
- Да. Но почему вы сразу заговорили об этой женщине?
Постников с опаской взглянул на Дениса, прикидывал в уме: какой
новой бедой обернется его откровенность.
- Во-первых, все знали, что лес в ПМК закупает Круглова,
во-вторых, хотя это грозит моему семейному очагу, я любил эту женщину.
В-третьих, у меня есть основания думать, что Лидия Ивановна не
простила мне разрыва с ней и в отместку за мою скорую женитьбу
оговорит меня в чем угодно. Не знаю, как на ваш взгляд, но есть
достоверное свидетельство моей непричастности к махинациям, если они
были, конечно. Любящий мужчина никогда не разменяет своих чувств на
денежные, тем более с любимой женщиной.
- В общем-то, логично, - подбодрил Постникова Денис. - Хотя в
жизни бывают всякие аномалии... Но вы напрасно не доверяете вашей
бывшей подруге. Она встала за вас стенай.
- Спасибо ей за правдивость, - облегченно вздохнул Постников. -
Но есть более авторитетное мнение обо мне. Спросите Федора
Иннокентьевича Чумакова. Он подтвердит, что помогал Кругловой в
грузовых операциях я лишь по его просьбам, в интересах ПМК, и,
естественно, не имел ни малейшей корысти. Тому, что скажет обо мне
Федор Иннокентьевич, можно верить.
Скрывая удовлетворение поворотом беседы, Денис сказал не без
иронии:
- В таком случае, Игорь Петрович, следствию, вопреки научному
подвигу капитана Стукова, пришлось бы поверить Чумакову и брать вас
под стражу. Поверить в то, что вы и только вы сбили своей автомашиной
идущего по дороге Селянина, что вы, отнюдь не бескорыстно, в обход
письменного запрета начальника ПМК, злоупотребляли служебным
положением, использовали ведомственный автотранспорт, краны и
подчиненных вам людей для оказания помощи расхитителям леса.
Лицо Постникова стало изжелта-бледным. В глазах проступил ужас:
- Так показал Федор Иннокентьевич?
- А кто же еще? - стараясь внушить хотя бы толику спокойствия
Постникову, сказал Денис. - Именно Федор Иннокентьевич, сидя на том же
стуле, на котором вы сидите сейчас.
Постников вскочил, словно ему стало нестерпимо сидеть на стуле,
на котором недавно сидел Чумаков и оговаривал его, своего любимца, в
преступлениях немыслимых, никогда им не совершенных. Постников налил
из графина стакан воды, залпом осушил его и сказал запальчиво:
- Как же так? Федор Иннокентьевич?! Ведь заготовил приказ о
назначении меня главным инженером!.. И это "вопреки его письменному
запрещению" да еще не бескорыстно?! - Постников уселся напротив Дениса
на другой стул и заговорил спокойнее: - Действительно, Чумаков отдал
письменное распоряжение не отвлекать ни одной машины или другого
какого-нибудь механизма и ни одного человека для непроизводственных
нужд. Но месяца через два-три Чумаков вызвал меня к себе и сказал, что
у него есть личная просьба: в нерабочее время в интересах ПМК оказать
содействие Кругловой в транспортировке леса до станции. Естественно, я
не мог ослушаться и стал договариваться с подчиненными, чтобы они за
отдельную плату выполняли работу для Кругловой. Потом Чумаков
несколько раз повторял эту просьбу. Ссылался на то, что из
среднеазиатских колхозов в порядке шефства поступают овощи и фрукты.
- А лично Чумаков присутствовал при погрузочных операциях?
- Нет, он был очень занят. Припоминаю единственный раз. Приехали
мы по производственным надобностям с Чумаковым в Красный лог. А там
Круглова чуть не плачет: остановилась погрузка леса из-за отсутствия
троса. Она к Чумакову. Тот отказал, но потом велел мне выдать ей трос.
Только оформить отдельным счетом.
- Вы, Игорь Петрович, хорошо помните, что это происходило именно
в Красном логу?
- Хорошо. В Красном логу техника была в тот момент
сконцентрирована.
- Какой лес грузили там - деловую древесину или дровяник?
- Из Красного лога грузили только сосновые и даже кедровые
бревна. Строевой лес...
- Мне хочется возвратить вас к событиям того вечера, когда погиб
Селянин. Почему на первом допросе вы скрывали, что ехали с Кругловой
по той дороге?
Постников сказал, как бы преодолев что-то в себе:
- Так советовал мне Чумаков. Я считал: из симпатии ко мне.
- Не можете припомнить, кого встретили на шоссе?
- Шел навстречу Селянин возле самого ДОЗа. Лидия потом твердила о
каком-то краешке вины. Я видел вину в том, что мы не взяли Селянина в
кабину. Наверное, он бы остался жив.
- А возле березы не встретили никого?
- Мелькнул кто-то. Но кто - не рассмотрел. Был сильно пьян и вел
машину.
Оставшись один, Денис вызвал по телефону секретаря начальника
Таежогорской ПМК и попросил пригласить к телефону Федора
Иннокентьевича Чумакова. Секретарша ответила, что он уже отбыл в
областной центр. Денис положил трубку и сказал:
- Придется, Федор Иннокентьевич, побеспокоить вас в областном
центре...
На этот раз Чумаков не ослеплял Дениса блеском горячих глаз и
белых зубов в дружеской улыбке. Выхоленное лицо и дородная фигура
источали оскорбленное достоинство и то смирение, о котором метко
говорят, что оно паче гордости.
С плохо скрытой неприязнью взглянул на Дениса и наклонил голову -
не то злость прятал, не то отменную вежливость проявлял, не то
намекал, что повинную голову меч не сечет.
- Вот, значит, как довелось нам во второй раз...
Он произнес это с искренним сожалением и положил на стол повестку
с таким скорбным видом, что следователь невольно подумал: наверное, с
таким же видом возлагал свой венок на могилу Селянина.
И все-таки Чумаков оставался Чумаковым. Без приглашения прочно
уселся на стул, улыбнулся грустно и, указав на повестку, сказал.
- Воистину, от сумы да от тюрьмы... - Вопросительно взглянул на
Дениса. Теплилась еще в глубине Чумаковой души надежда, что
говорун-проповедник, в общем-то свойский парень, каким постарался
предстать Денис при первой встрече, рассеет тревоги Федора
Иннокентьевича, и их отношения вернутся в ровное и доброе русло.
Но Денис молчал холодно и выжидательно. И Чумаков, глядя на
повестку, продолжал горестно:
- Изменчивость судьбы. Я вам рассказывал: прошел путь от грузчика
до руководителя треста. Победителем соревнования во всесоюзном
масштабе был, особо ответственные задания выполнял, в коллегиальных
органах состоял и состою, а вот подозреваемым - бог миловал... Не
скажу, что очень приятное состояние. - Сделал паузу и пробросил как бы
между прочим: - Поэтому направляясь к вам, я поставил в известность
кое-кого из товарищей, от которых зависит кое-что в этой жизни, где