Географические названия почти не держались в голове, словно за что-то мстили Андрею. Если в газетной статье встречалась улица или город, ему требовалось прочесть название не менее двух десятков раз, чтобы оно осело в памяти. Потом проходил час, он свободно пересказывал содержание статьи, но улица или город забывались начисто. Такое избирательное нарушение фиксации Андрей связывал с расстройством кровообращения в травмированных зонах мозга. После аварии произошла потеря синапров в нейронах, поэтому когда он слышал незнакомое название, оно не связывалось с подходящей ассоциацией, необходимой для запоминания. Чтобы исправить дефект, он каждый день по тридцать минут читал карту дорог России, надеясь, что мозг установит новые ассоциативные связи в обход поврежденных. Пока помогало плохо.
[1], а фактически являлся ее первым лицом. Его престарелый босс не мог управлять бизнесом в полной мере, поскольку последние шесть лет наслаждался жизнью в уютной камере городской тюрьмы Бангу-1.
Лусио оглядел пляж.
Метрах в пятистах по направлению к городу купались дети, ветер доносил их радостный визг. На горизонте стоял нефтеналивной танкер. Больше никого. Курьер доны Флоресты еще не прибыл. Можно успеть выкупаться.
За спиной на высокой скорости промчались две машины, от которых пахнуло выхлопами. Лусио не стал запирать «порше» или ставить на охрану, никогда этого не делал. Автомобиль знали. Даже если бы какой-нибудь сумасшедший рискнул его угнать, вряд ли бы он сумел сбыть похищенное. Все, на что он мог надеяться, – это пуля и небольшой участок земли в дебрях городского парка. Так что Лусио не запер машину, а просто захлопнул дверцу и побрел к линии прибоя, увязая шлепанцами в мягком песке.
Неподалеку от воды он сложил одежду на шлепанцы, спрятал под ней пистолет и, разбежавшись, нырнул в теплые, упругие волны. Отплыв от берега, немного полежал на спине, затем с неохотой повернул обратно. Когда Лусио выходил из воды, курьер уже ждал. Человек в белой рубашке, в галстуке, с неприметным лицом клерка, с зализанными назад волосами, манерный до отвращения. Его машины на дороге не видать, – значит, приехал на такси. Он улыбался, разглядывая фигуру Лусио. В одной руке держал кейс, в другой – «глок», который должен был лежать на шлепанцах, прикрытых одеждой.
[2]. И тогда страх сменился интересом: почему? Почему Бог не покарал его, как обещала мать? Через полгода он совершил еще одно убийство. Кажется, это был прохожий, они сняли с него рубашку, часы, вытрясли из карманов всю мелочь. Его не требовалось убивать, но Лусио выпустил пулю из любопытства. Снова был подвал и суеверный ужас, но, когда он исчез, стало ясно, что наказание прошло стороной. Тогда Лусио попробовал еще раз, а затем еще... Так он проводил свои эксперименты до двадцати восьми лет. Он играл в русскую рулетку с самим Господом, совершая убийства одно за другим, и оставался безнаказанным. Он испытывал прилив энергии и азарт, но также вину, страх и непонимание: сколько еще убийств он должен совершить, чтобы Бог обрушил на него кару, как обещала мать?
...Страх отпустил через несколько секунд. Теперь две недели подвального ужаса превратились в короткий паралич. Наказания не последовало и в этот раз. Возможно, Бога не существовало вовсе, хотя после убийств Лусио по-прежнему слышал в голове звук, напоминающий грохот подноса матери.
Он обыскал курьера, забрал из заднего кармана брюк бумажник. Не для того чтобы имитировать ограбление, просто Лусио, выросший в бедной семье, с уважением относился к любым заработкам. Правда, теперь напуганный уличный мальчишка превратился в красавчика, плейбоя и обеспеченного человека, чьи фотографии периодически появлялись на передовицах местных газет. Его знали и боялись как огня, потому что такого безжалостного гангстера нужно еще поискать на всем побережье. Его единственным недостатком был «грохот грома». Он смущал, тяготил, Лусио страстно мечтал от него избавиться.
Глава четвертая
ГУЭМПЛЕН
1
В первый день выхода на работу туда, где он почти год лежал как пациент, Андрей чувствовал себя не в своей тарелке. Те же стены, тот же коридор буквой Г, те же палаты, виды из окон. Но абсолютно другие ощущения. Проведенное здесь в роли пациента время изменило сознание. Чужая забота, чужой уход отучили от самостоятельности. Он привык принимать помощь, а не оказывать ее, отвык от роли врача. Особенно остро Андрей это осознал в ординаторской – комнате для врачей, куда он не заглядывал с прошлого года.
В ординаторской оказалась вся команда отделения неврологии. При его появлении тут же смолкли разговоры. Он неожиданно превратился в центр всеобщего внимания, отчего почувствовал себя неловко.
– А вот и наш Андрей! – сказал за всех Перельман. – С возвращением!
Его окружили. Хлопали по плечу, жали руку. Говорили, что рады видеть, поздравляли с выздоровлением – в общем, вещали сплошные банальности. Даже остроумный Тюрин, от которого Андрей всегда ждал сюрприза, выдавил из себя нечто вроде: «Рад, что с тобой все в порядке, и желаю, чтобы в порядке было и дальше». Андрей оглядывал радостные, улыбающиеся лица, улыбался в ответ и чувствовал, как внутри растет отвращение.
На лица коллег были наклеены лживые маски, скрывающие настороженность, недоверие, страх. Они боялись его. Боялись того, во что он превратился. Никто не смотрел в глаза. Когда Андрей отворачивался, то их улыбки замирали, а взгляды тайком изучали шрам на лице и пытались найти повреждения черепа под волосами. Андрей буквально читал мысли, копошащиеся в их головах словно крысы. Как он изменился! Неужели он сможет работать после такой травмы? Неужели ему можно доверить больного, инвалиду с перепаханным мозгом?
– Вообще-то я умер, а перед вами призрак, – ответил он на чью-то реплику.
Врачи засмеялись. Андрей засмеялся вместе с ними, чувствуя, насколько натужно и неестественно их веселье. Правильно, зачем обижать убогого? Лучше поддержать его неуклюжую шутку.
Вскоре ординаторская опустела и в ней остался только Перельман. Миша нахмуренно чесал подбородок:
– Еще раз поздравляю с выходом на работу.
– Спасибо.
– Но как заведующий отделением не могу не спросить: как твое душевное состояние?
– Я в порядке. – Ильин вздохнул с воодушевлением. – Я ждал этого момента долгих три месяца!
Трудно сказать, почувствовал ли Перельман ложь. Миша задумчиво кивнул, велел зайти через часик, чтобы определиться с объемом работы, и отправился на утреннюю пятиминутку с медсестрами. Андрей обессиленно рухнул на стул.
Сколько он продержится? Встреча с коллегами отняла не меньше килограмма нервов. А впереди ждут пациенты. Он воочию представил, как разговаривает с какой-нибудь неврастенической старушкой или мужиком с багровым от каждодневной выпивки лицом. Вместо доверительной беседы, являющейся основой общения с пациентом, они будут пялиться на шрам.
А что делать с исследованием сновидений?
Андрей задумчиво поскреб ногтями по столешнице.
Сновидениями занимается лаборатория Ковальчука. После случившегося у Андрея не было желания продолжать научную работу. Тем более иметь какое-то отношение к кафедре неврологии. Точнее, к одному из ее представителей – борову с прической ершиком и неутомимой жаждой прославиться за чужой счет...
Дверь в ординаторскую приоткрылась. Андрей настолько погрузился в мысли, что вздрогнул от неожиданности. На пороге стояла черноволосая девушка во врачебном халате. Заметив испуг Андрея, она стушевалась. Где он ее видел?
– Здравствуйте, Андрей Андреевич, – сказала она с акцентом. – Я Альбина Багаева. Вы меня помните?
Он вспомнил. Ординатор первого года (хотя сейчас, наверное, второго). Она заглядывала к нему в палату на следующий или через день после того, как он вышел из комы.
– Что вам нужно?
Девушка нервно сглотнула и начала фразу, окончание которой Андрей прекрасно знал, потому что пять минут назад то же самое талдычили его коллеги.
– Я очень рада, что...
– Что я наконец выздоровел? – с излишней резкостью сказал он. И пожалел о своих словах.
Багаева едва не заплакала. Она зажала рот, чтобы подавить всхлип. Андрей вдруг понял, что пожелание, которое она собиралась произнести, шло от сердца. Первое за сегодняшнее утро. А он обидел девушку.
Альбина преодолела слабость. Расправила плечи, подняла подбородок. В лице проступило упрямство.
– Да, я рада, что вы вернулись на работу. Быть может, мы почти не знакомы, но я очень переживала... На самом деле я знаю о вас больше, чем вы думаете. Я читала ваши статьи и под их влиянием поняла на втором курсе, что хочу заниматься сновидениями. Я мечтала встретиться с вами, а когда поступила в ординатуру, когда нас привели в отделение, то выяснилось, что вы... что вы... Я была в шоке... Но теперь все позади, и вы снова на рабочем месте...
Черные глаза девушки обиженно сверкнули. Она решительно повернулась, собираясь уйти. Но прежде чем ее белая туфелька переступила порог, Андрей произнес:
– Зачем вы учитесь на невролога?
Багаева остановилась. Повернула голову:
– Что?
– Если вам так нравятся сновидения, зачем вы поступили в ординатуру по неврологии?
Девушка задумчиво уперлась ладонью в дверной косяк:
– Многие из тех, кто занимался сновидениями, начинали как неврологи. Зигмунд Фрейд, академик Вейн, вы...
– Ладно, давайте поговорим. Только не маячьте у двери, присядьте куда-нибудь.
Багаева вошла в ординаторскую и опустилась на краешек стула. Невысокая, совсем молодая. На лице ни грамма косметики, прямые черные волосы заправлены за уши.
– Вы родом не из Питера?
– Из Владикавказа. Семь лет назад уехала из Северной Осетии и поступила в медицинский университет Санкт-Петербурга.
– Почему вы хотите заниматься сновидениями?
– Это очень интересная тема. Загадочная, даже мистическая.
– В спиритизме мистики не меньше.
Девушка немного подумала.
– Мне кажется, что исследование сновидений поможет людям разобраться в себе и в собственных проблемах.
– А почему вас заботят чужие проблемы?
– Потому что я врач, – ответила она. – Знаете, возможно, это глупость, но я не выношу чужую боль. Не могу смотреть, как людей съедает неизлечимая болезнь, мне хочется облегчить их страдания. Если существует способ это сделать, я готова приложить все силы, может быть, что-то принести в жертву... По-вашему, это глупость?
Андрей сцепил зубы, стараясь не показать улыбку. Девушка произнесла в точности то, что ответил бы он сам. Ответил до того, как попал в аварию.
– Нет, это не глупость, – произнес Андрей. – Хорошо. Давайте постараемся, чтобы за время ординатуры вы освоили не только профессию невролога, но и получили некоторый опыт в своем... мм... хобби. Если будут успехи, я похлопочу, чтобы вас взяли в новую лабораторию сновидений к Ковальчуку.
Взгляд Багаевой скользнул по Андрею. Ему показалось, разочарованно.
– А нельзя попасть туда, где работаете вы? – спросила девушка. Акцент сделался особенно заметным. Как ее зовут? Кажется, Альбина.
– Кафедра неврологии больше не занимается сновидениями. А я вряд ли там останусь... Кто вас курирует?
– Волгина.
– Думаю, Мария Дмитриевна не будет против, если я возьму над вами некоторое шефство. Вы сами не возражаете?
Ее лицо озарилось радостью:
– Что вы! Я бы этого хотела.
2
Его появление позволило Багаевой открыть новые грани профессии. Андрей рассказывал ей о тонкостях работы невролога, объяснял основные ошибки ординаторов, демонстрировал редкие практические приемы. А в свободное время вспоминал куски своей диссертации и наиболее характерные сны бывших пациентов.
– Сновидение – удивительное состояние, в котором человек путешествует вне времени и пространства! – говорил он. – За одно мгновение мы можем перенестись в далекий мир детства, чтобы вспомнить или пережить яркие и драматичные эпизоды, казалось забытые навсегда. Многие люди не верят в силу сна. Они считают, что напрасно расходуют треть своей жизни. Однако сон – такая же необходимая функция организма, как дыхание, кровоснабжение или мышление. Во время сна мы не просто отдыхаем, мы перерабатываем всю информацию, поступившую в мозг за день. Мы окунаемся в глубинные колодцы подсознания и черпаем оттуда идеи, мысли. Сон – одна из форм нашей бессознательной жизни. Сознание – лишь верхушка айсберга, и только кажется, что наша психическая деятельность сознательна. На самом деле очень важны глубинные пласты, которые оказывают влияние на всю нашу жизнь...
Информацию девушка впитывала словно губка. Тайком наблюдая за ней, Андрей видел в Альбине задатки не просто врача, но ученого: упорство, умение зреть в корень, способность взглянуть на проблему под неожиданным углом. А еще Багаева прекрасно разбиралась в пациентах. Иногда Ильин удивлялся, с какой легкостью она читала характеры и находила подход к людям.
Проблема общения с коллегами с каждым днем ощущалась все острее. Нет, с Андреем были вежливы, ему улыбались, с ним пили чай, рассказывали случаи из бытовой жизни, интересовались мнением по поводу вчерашнего футбола... Но что-то в этих отношениях изменилось, что-то сломалось раз и навсегда. Когда он входил в ординаторскую, через какое-то время врачи потихоньку вытекали из комнаты, вспомнив о срочных делах и страдающих пациентах. Его чурались. Травма наложила на Андрея незримую печать отверженного. К нему больше не будут относиться с прежней непосредственностью.
О Кривокрасове было слышно лишь то, что он проходил стажировку где-то в Лос-Анджелесе, чему Андрей несказанно обрадовался. Ему хотелось, чтобы бывший руководитель как можно дольше оставался на максимальном расстоянии. Он даже надеялся, что, возможно, за океаном заметят этого крупного ученого и предложат остаться. Андрей продолжал на это надеяться, пока в последней декаде августа неожиданно не столкнулся с профессором нос к носу возле кабинета иглорефлексотерапии.
Андрей направлялся к больному, которого попросил посмотреть Перельман, когда из конца коридора раздался звук открывающегося лифта, а спустя секунду из-за угла выплыла до боли знакомая кряжистая фигура.
– Ильин! – закричал Кривокрасов на все отделение. – Ильин! Погоди!
Анатолий Федорович направился к нему тяжелым шагом. Ершик волос на голове стал короче, на лице густой тропический загар. А вот халат по-прежнему тесный, размера на два меньше, чем надо.
Взглянув на лицо Андрея, Кривокрасов не смог скрыть отвращения. Обычно коллеги не подавали виду, что шрам их смущает, но Кривокрасов раскрылся во всей красе. Его физиономию исказила брезгливая гримаса. Он не протянул руку для приветствия, словно опасаясь заразиться проказой.
– Поздравляю с выходом на работу! – произнес Кривокрасов, не переставая брезгливо морщиться. Андрей не выдержал и отвернулся. Ничего более лживого ему не доводилось слышать. Фраза прозвучала не приветливее пожелания благополучно сдохнуть. – Мне очень жаль, что с тобой произошла эта трагедия.
Андрей нетерпеливо кивнул, моля про себя, чтобы встреча закончилась как можно скорее. Жаль ему! Как бы коллеги ни относились к травме, все побывали у Андрея, когда он валялся здесь, на седьмом этаже. Только светило отечественной сомнологии не нашло времени на посещение.
– После того что с тобой случилось, пришлось взять в Париж Ковальчука.
От такой наглой лжи, произнесенной прямо в лицо, у Андрея задрожали руки. Это невозможно! Он бежал к Кривокрасову в тот день, когда случилась авария. Он узнал, что его, автора работы, беспардонно отлучили от поездки в... в... на конференцию. Андрей отказался готовить доклад для профессора, и тот выкинул его из заявки еще до того, как бампер «газели» и голова Андрея вошли в тесный, можно сказать дружеский, контакт.