Страница:
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец – и в мозгах перекос, –
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Я первый вбежал по упруго поддающемуся под ногами пандусу и повалился в свое кресло. Поерзал, устраиваясь удобнее, вогнал «Дракона» в фиксаторы и задвинул страховочный корсет. Мягкие дуги и валики корсета прижали колени, плечи, грудь; в лицо ударила струя прохладного свежего воздуха.
Первое боевое задание! А ведь месяца еще не прошло с того дня, когда был подписан контракт. Чтоб унять возбуждение, я не нашел иного способа, кроме проверки действия наручных ножен. Да уж, Сергей Данилович постарался! Стоило мне согнуть кисть до щелчка предохранителя и развернуть ее наружу, как захваты на запястье разошлись, и нож мгновенно выдвинулся вперед, остановившись точно напротив ладони. Я сжал рукоятку и повернул кисть обратно, высвободив клинок из тесного паза между подпружиненными щечками. Хитрая система рычагов немедленно вернулась в исходное положение.
– Хорош баловаться! – цыкнул на меня Генрик. – Убирай железяку, пока кого-нибудь не поранил!
Я недоуменно пожал плечами и повторил те же процедуры. Ножны выдвинулись, «Рэндол» практически без усилия вошел в паз, и конструкция вновь сложилась, разместившись вдоль предплечья. Я потряс кистью, согнул руку в локте, изобразил апперкот в голову и отдачу воинской чести. Нож абсолютно не мешал.
– Готовы? Через двадцать секунд стартуем, – раздался звучный голос Анатолия Анатольевича. Батал-куратора нашего взвода и, соответственно, представителя группы военно-технической поддержки Легиона. – Отсчет пошел.
Я сдвинул лицевой щиток до уровня переносицы и оскалился: «Бей жукоглазых!»
Транспортер, мягко взревев, приподнялся над землей и полетел вдоль белой дороги. Ворота были распахнуты. Через блистер кабины я разглядел дядьку Сильвера, машущего нам своим беретом. Мы все замахали ему в ответ. Он, разумеется, этого не видел, но знал об этом наверняка.
Как только полусфера базы осталась позади, скорость машины существенно возросла. В наушниках щелкнуло, и чистый голос Генрика сказал мне прямо в ухо:
– Капрал! Если хочешь посмотреть, как будем проходить штольню, включи оптику.
– Уже, – отозвался я и снова уставился вперед.
Прямо по курсу транспортера, словно гигантский неправильный цветок, распустившийся на изогнутой телескопической мачте перфоратора, висела в полутора метрах над землей пузатая черная клякса со светящейся золотой каймой. Чем ближе мы подлетали, тем ярче сияла кайма. Наконец клякса заслонила собою все, и транспортер нырнул в черноту – как в воду. Заклубились миллионы серебристых пузырьков, нас тряхнуло несколько раз. Секунда – и мы вынырнули в чужом мире.
Под низким хмурым небом расстилалась равнина: гладкая, без сколько-нибудь заметных неровностей рельефа. Равнину сплошь покрывала буроватая стелющаяся растительность. Лишь кое-где на ней виднелись проплешины, присыпанные блестящим белым песком. Из центра проплешин торчали «усы» многометровых «бамбуков». Это ждали своего часа боевые перфораторы.
Навстречу нам летела редкая снежная крупа. Одним словом, был этот кусок параллельного мира чем-то вроде тундры.
Мелькнул табунок животных. Завидев вереницу транспортеров, они не бросились бежать, а легли – и тотчас исчезли, слившись с растительностью. «Интересно, – подумал я. – Прячутся. Похоже, что зверушки знакомы с воздушными хищниками. Вот бы посмотреть на такого орлика!»
Наш транспортер пошел на посадку неподалеку от одного из перфораторов. Другие – разошлись широким полукругом, преимущественно вправо от нас. Мы, таким образом, оказались почти на самом левом фланге.
– Капрал, держись возле меня, – сказал Генрик и совсем другим, откровенно «командным» голосом рявкнул: – Взвод! Земля!
Корсеты откинулись, щелкнув замками, и мы выскочили наружу. Транспортер взмыл и завис на высоте метров десяти-пятнадцати над нашими головами. Легионеры развернулись цепью и залегли в жесткое переплетение красноватых веточек с твердыми, мелкими, как у брусники, листочками.
– Капрал, оптику еще не выключил? – спросил Генрик.
– Нет.
– Ну, тогда смотри. Триста – триста пятьдесят метров от нас, направление юго-запад. Видишь нору? Сейчас крысы посыплются.
Я развернулся к югу. Нора – «клякса» канала, была значительно крупнее той, через которую мы с Генриком ходили на разведку. Даже крупнее той, через которую прибыли сюда транспортеры. Не искусственное творение перфоратора, а природное образование. Золотой бахромой она была не богата, и цвет побледнее – скорее темно-серый, чем черный. Одним из «потеков» она касалась земли; в месте соприкосновения клубился пар.
«Ага, пошли, родимые», – сухо сказал кто-то.
Из канала начали выпрыгивать розовые фигуры онзанов. Сразу, едва ступив на землю, они разбегались в стороны, приседали, выставив вперед длинные стволы пищалей и поводя усами. Я с удивлением заметил, что цвет их панцирей начал меняться – темнел, приобретая окраску окружающей растительности.
– В прятки решили поиграть, – сказал Генрик. – Ладно. Все равно. – И скомандовал: – Четвертый взвод! Сканеры – на тепло и феромоны!
Тем временем прибывали основные силы онзанов. Они выплескивались из раздутого чрева «кляксы» колышущеюся, многоногой мраморной массой – раз, другой… десятый. Действовали они очень слаженно, подчиняясь или командам, или заранее обговоренному плану. Первыми двигались авангардные, совсем уже изменившие окраску, онзаны: подымались из зарослей, быстро перебегали на несколько метров вперед, снова опускались. Затем маневр повторяли первая волна прибывших, потом вторая, третья и все последующие. За считанные минуты они преодолели большую часть разделявшего нас расстояния. До прямого – лоб в лоб – столкновения осталось теперь метров сорок-пятьдесят, не больше.
Легионеры не особо прятались. Часть залегла, но большинство, подобно мне, стояли на одном колене, вскинув карабины к плечу.
– Страшно, Капралов? – с ехидцей спросил меня кто-то, кажется, Волк.
– Непонятно, – отозвался я. – Что за представление? Психическая атака? Неужели они не видят нас? А транспортеры?
– Видят, конечно, – включился в переговоры Наум. – Только как опасность не воспринимают. Наверное, не приходилось еще сталкиваться. А средств массовой информации у них пока нет. Вот и прут напролом.
– Ну, сейчас мы им устроим! – с явным удовольствием воскликнул Волк.
В этот самый момент все и началось.
«Бамбуки» боевых перфораторов вдруг задрожали, заныли тонко, наклонились в сторону рачьего войска и метнули с макушек ветвистые грязно-зеленые разряды. Разряды впились в почву, охватывая скопление онзанов кольцом, сплелись в сетчатую стену с ячеями неправильной формы, запульсировали ритмично. Раздался громкий звук, похожий на вздох, и огромный участок тундры встал на дыбы, завернулся исполинским куском брошенной в огонь бересты и покатился к входу в канал: сминаясь, роняя комья земли, обрывки растительности и что-то еще – бесформенное, неприятное, мокрое. Транспортеры ринулись вслед, поливая оголенную почву слепящими, как сварочная дуга, струями пламени.
Я сглотнул и закрыл глаза. Это ужасное избиение напомнило мне почему-то старые художественные фильмы о войне, в которых десятки нацистских самолетов совершенно безнаказанно истребляли колонны вооруженных только трехлинейками советских солдат. И другие, более новые, документальные – о войне во Вьетнаме: с ковровыми бомбардировками, потоками напалма и облаками «оранжада».
Ветер донёс до нас огромные пластины жирной копоти. Одна прилипла к моему рукаву, ее мохнатый краешек шевелился точно живой. Я принялся оттирать ее перчаткой, но только размазал. Пятно походило на раздавленное насекомое. Почудился даже скверный запах, исходящий от него. Дьявольщина! Мне вдруг здорово поплохело.
Я откинул забрало, и меня вырвало.
– Закрой щиток, придурок! – зло сказал Генрик. – Блевать потом будешь. Если захочешь, я тебе даже компанию составлю, а сейчас вперед! – Он врезал мне ботинком под зад. – Вперед, Капралов, или я за себя не ручаюсь!
Я сплюнул, вытер рот тыльной стороной перчатки и опустил прозрачную броню. Транспортеры уже висели неподвижно. Проход исчез, заваленный огромной горой парящей земли с торчащими белесоватыми волосами корней. Легионеры медленно двигались, обходя распаханное пятно со всех сторон.
– Единичные онзаны могли остаться среди кустарника. Смотри в оба. Они, если заметят тебя первыми, жеманничать не станут. А убойная сила пищалей – тонны две, не меньше. Броня, конечно, спасет, но кости будут переломаны, как пить дать! – сказал Генрик уже гораздо более миролюбиво.
– Есть смотреть в оба, мастер сержант! – отозвался я и двинулся вперед.
Шагать по проволочному, хаотично перекрученному кустарнику было нелегко. Значительную часть времени я уделял не поискам уцелевших врагов, а непростой задаче удержаться в вертикальном положении. Поэтому встреча с первым настоящим, живым (вернее, полуживым) онзаном стала для меня полной неожиданностью.
Я едва не уткнулся в него носом.
Он дернулся, хотел убежать, но запутался в тенетах «брусники» и замер. Клешней у него уже не было. На их месте болтались трубчатые обломки с торчащими из рваных краев ярко-красными клочками мышц и сухожилий. Корявые ручки онзана были прижаты к телу, короткие узловатые пальцы судорожно сжимались и разжимались, он с присвистом кашлял – должно быть, стонал. Из четырех ног сохранилось только три, брюшко было изуродовано, наполовину оторвано, и только панцирь не пострадал. Так, грязь да пара царапин.
Он повернул в мою сторону улиточьи рожки, на концах которых мелко моргали морщинистыми веками слезящиеся глазки.
Его надо было убить.
Его просто необходимо было пристрелить – хотя бы из сострадания, мучается же, наверное, страшно! А я не мог. Меня опять начало тошнить. Я, оказывается, отвык от вида разорванной войною плоти, отвык совершенно.
– Эй, Капрал, ты не заснул? – раздался веселый голос Волка. – Пленных не берем, знаешь это?
Я утвердительно кивнул.
– Ну, так стреляй! Хули сопли развесил?!
Я мотнул головой, на сей раз отрицательно. Молча. Знал, если открою рот, прополощет наверняка. А я не хотел блевать сейчас. Перед кем угодно, только не перед Волком.
– Как знаешь. Тогда я сам.
Он подошел к онзану вплотную, шутовски помахал ему ручкой, упер ствол в середину розово-зеленой груди и выстрелил.
Онзана отбросило, и он рухнул в кустарник, задрав вверх конечности, которые почему-то так и остались торчать, не падая. Мы отошли уже далеко, а ножки все еще не поникли и подергивались конвульсивно, словно отбиваясь от кусачих летающих насекомых.
Мое внимание привлекло слабое шевеление слева. Сканер феромонов онзана не улавливал, только тепло. Я осторожно двинулся туда, полюбопытствовать, и вскоре сделался очевидцем местной трагедии. Не менее кровавой, чем разыгранная нами, но полностью к ней, нашей, безразличной.
Мускулистое, покрытое плотной пятнистой шерстью животное величиной со средних размеров собаку наслаждалось свежей дичиной. У хищника были две когтистые лапы, которыми оно прижимало жертву к плоскому камню и сложенные веером кожистые крылья, также покрытые короткой бурой шерсткой. Услышав мои шаги, оно обернулось и угрожающе зашипело. Черт, подумал я не без восхищения, какой великолепный уродец!
Более отвратительную морду трудно было представить. Собственно, морды, как таковой не имелось – только пасть, сходная с кошмарными пастями глубоководных океанских рыб, которой оканчивалась длинная толстая шея. Шея была в складках, а выдающиеся вперед шилообразные изогнутые зубы – два сверху и три снизу – в следах зубного камня.
Я замер.
Скотина успокоилась и продолжила трапезу. Вырывала из тела добычи изрядные куски мяса, и, дергаясь, прогоняла их по пищеводу. Горло при этом вздувалось, складки на нем натягивались. Распознать внешность добычи уже не представлялось возможным: «птичка» поработала на славу.
– Опаньки! – послышалось сзади. – Ни хера себе! А ну-ка, Капралов, отойди, я его сейчас грохну.
И тут на меня нашло. Злость какая-то. Злость на радостно-возбужденного, готового стрелять во все живое Волка. Я обернулся и сказал тихо:
– Только попробуй!
– И что будет? – ядовито спросил Волк. – Руки мне вырвешь?
Я не ответил. Он тоже замолчал, только улыбался снисходительно. Через минуту улыбка его стала жесткой, а в глазах появилось что-то вроде ненависти.
Я напрягся, ожидая взрыва.
– Волк, Капрал, что там у вас? – послышался в шлемофоне раздраженный вопрос Генрика. – А ну, прекращайте! Забыли, где находитесь?
Волк перестал, наконец, улыбаться и, процедив: «Ладно, потом поговорим», быстро пошел в сторону братской могилы рачьих сил вторжения.
И вот тут-то выскочил еще один онзан, живой и здоровый, с ружьем.
Я чисто автоматически поместил алую точку прицела в центр высветившегося на забрале контура и плавно спустил курок. (Это я говорю так: «спустил курок», на самом же деле, какой может быть курок у «Дракона»?)
У онзана реакция тоже была – дай бог! Он пальнул одновременно со мной, а может даже раньше. Длиннющая очередь перехлестнула Волка снизу доверху, ушла в небо и погасла. Волк, как онзан давеча, полетел в кусты. Я побежал к нему, истошно крича в микрофон на аварийной частоте: «Транспорт срочно на мой пеленг, здесь раненый!» и размахивая руками.
Транспорт спикировал, мы с Анатолием Анатольевичем втащили расслабленное тело Волка внутрь. Батал-куратор немедленно вогнал ему в шею, между шлемом и горловиной трико, ствол инъектора. Нажал раз, другой, Волк дернулся, вскрикнул и обмяк. Крови на нем видно не было. Анатолий Анатольевич сказал: «Жить будет. Посиди пока с ним, подержи».
Пандус поднялся, транспортер взмыл в воздух.
Торопливо, боясь не успеть, я начал снимать с Волка шлем. Черт его знает, что ему может прийти в голову, когда очнется в следующий раз. Возьмет, да прикусит усик микрофона. Тогда: «бах!» – и голова Волка испарится во вспышке самоликвидатора. Угробив вдобавок транспортер вместе с экипажем. И со мною, разумеется, в первую очередь.
Наконец я управился с хитрой застежкой и отбросил опасный предмет подальше.
По лицу Волка струился обильный пот. Кожа рдела неровными пятнами, рот раскрылся, и из него вырывалось хриплое дыхание. Не найдя в десантном отсеке ничего, что бы можно было подсунуть ему под голову, я принялся за ранец. Осторожно вытащил из-под тела, расстегнул, достал надувной спальный кокон, дернул кольцо инициализации. Раздалось характерное шипение, спальник развернулся, надуваясь. Я подождал, пока он примет нужную форму, переложил Волка на мягкую поверхность. Потом снял с раненого остатки амуниции, запихнул ранец со шлемом под кресло и уселся рядом, на пол.
Двигатели транспортера негромко гудели, корпус иногда вздрагивал по неясным для меня причинам, а в остальном – тишь да гладь. Можно было пройти ближе к кабине и посмотреть на побоище сверху, да только мне не хотелось.
Я поставил карабин на предохранитель и закрыл глаза, откинувшись назад, к чьему-то креслу. Всего двадцать минут назад я с восторгом ожидал начала молодецкой потехи, видел себя героем-снайпером, рисующим звездочки по числу уничтоженных врагов на прикладе «Дракона» и уж, конечно, не допускал мысли о собственной тошноте и нерешительности. А сейчас… Ребята выполняли за меня работу, на которую я подписался совершенно сознательно, а я валялся как лось, рядом с человеком, пострадавшим именно из-за моей нерасторопности.
«В тире, небось, не тормозил», – сказал я себе сердито, поднялся на ноги и пошел в кабину.
Анатолий Анатольевич сидел, уткнув лицо в намордник пушечного прицела, а Петруха забрался на кресло с ногами и азартно орал скороговоркой что-то вроде бей-бей, не жалей!
– Что там? – спросил я у него.
Он вздрогнул от неожиданности, а потом поманил рукой, иди мол, сюда, поближе.
– Ну, блин, потеха! Бородач, придурок, в своем репертуаре. На кулачках с онзаном машется! Он всегда так делает, – добавил Меньшиков с прежним восторгом.
Я протиснулся между креслами и вытянул шею.
Транспортер висел в трех метрах над землей. Внизу, в круге из десятка легионеров, шла самая удивительная рукопашная схватка, какую мне приходилось когда-либо наблюдать. Бородач, зажав в каждой руке по штатному тесаку, легко танцевал вокруг крупного малоподвижного онзана, нанося ему быстрые рубящие удары по ногам. Неповоротливость онзана объяснялась многочисленными порезами, которые уже успел сделать на его конечностях Бородач. Ракообразный солдат размахивал одной клешней (другая бессильно свисала вдоль тела) и бестолково хлестал усами. Вдруг Бородач неловко качнулся, видимо, споткнувшись. Онзан бросился вперед, метя достать уцелевшей клешней открывшуюся шею. Эти несколько шагов оказались для него последними. Бородач покатился по земле, сразу вскочил, оказавшись за спиной у противника. Зажал здоровую клешню под мышкой, тесаком, будто консервным ножом, подковырнул броневую «шапочку» макушки онзана и погрузил широкое лезвие в приоткрывшуюся полоску мягкой ткани.
Наблюдающие зааплодировали. Петруха от радости заорал не своим голосом, а я хлопнул батал-куратора по спине и сказал:
– Высадите меня.
Он посмотрел удивленно.
– Зачем? Здесь все кончено. Взвод направляется на зачистку третьего ареала. Так что, если раненый не нуждается больше в вашей помощи, займите свое место.
Волка погрузили в «девятку» – обозный транспортер, вместе с еще одним легкораненым легионером. Тот все рвался «отправиться с ребятами», и Бобсону пришлось применить силу, чтобы обуздать воинственного парнишку. Рыжий верзила обнял буяна за плечи и, легко подняв в воздух, начал говорить что-то успокоительное. Кажется, живописал, как ласково будет за ним ухаживать красавица Вероника. Парнишка недолго подергал ногами, и затих, смирившись.
«Девятка» развернулась с небольшим креном и быстро пошла к входу в канал, ведущий домой, на базу.
Мы сидели по своим местам молча, только Бородач весело насвистывал, протирая промасленной ветошкой лезвие тесака.
– Капрал, – прервал молчание Генрик, – что вы там с Вовкой не поделили?
– У нас разные подходы к проблеме контакта человека с окружающей средой, – отозвался я сердито.
– Другого времени не нашлось?
– Нет.
– Мудаки, блин! – ругнулся он, а потом добавил кое-что по-армянски.
Я не ответил, хоть и все понял.
Транспортер остановился напротив пучка щетины, украшающей макушку ближайшего перфоратора. Анатолий Анатольевич высунулся из пилотской кабины и объявил:
– Повторяю для тех, кто не в курсе. Наш ареал – третий. Там сейчас глубокий снег. Действовать будем с воздуха. Тем не менее, к десантированию будьте готовы, включайте обогрев костюмов. Сканеры лучше настроить на тепло – так мы онзанов даже под сугробами разглядим. Площадь зачистки обычная, три гектара. Раненых во взводе, надеюсь, не прибавится.
Он занял свое кресло, надвинул на лицо маску и погрузил руки до локтя в недра пульта. Над перфоратором воздух задрожал, замутился, вспух волнистым серовато-желтым облачком. Транспортер нырнул в пробитую штольню.
Для зрения, не вооруженного спецтехникой, пространство за оболочкой транспортера казалось непроглядным туманом. Снова хорошенько тряхнуло, и мы вылетели в ослепительную белизну и синеву.
Тундра, та же тундра. Только на этот раз она была как огромное заснеженное озеро.
Транспортер медленно закружился над равниной, точно хищная птица, высматривающая поживу. Вот цепочка следов, принадлежащих, по-видимому, паре мелких копытных. Вот бугорок, из которого торчит краешек зеленой ветки – карликовое деревце, не потерявшее листьев. Вот взбитый и истоптанный кем-то участок…
В середину этого участка и ударил плазменный разряд корабельной пушки, испарив разрывом внушительный объем снега. Когда пар осел, мгновенно обратившись ледяной крупой, взгляду предстали сразу три трупа онзанов. Они скорчились, переплетясь конечностями, на обугленных стволиках кустарника. Словно обнимались. Рядом валялась пищаль, блестели осколки стекла. Зачем рачьи первопроходцы брали с собой стеклянные, мало подходящие для подобных вылазок предметы, оставалось непонятно.
Транспортер, не задерживаясь, продолжил раскручивать «часовую» спираль. Последствия «выпадения» в этот мир осколков армии вторжения попадались все чаще. Простыня девственного снега была грубо вспахана глубокими бороздами, засыпана кусками дерна. Кое-где снег будто растопило потоками горячего воздуха. Еще четыре участка обстреляла наша пушка, и еще шесть чужеродных для здешней тундры трупов остались на выжженных пятнах.
Потом затаившиеся под снегом враги встречаться перестали, и транспортер полетел в обратном направлении, с каждым витком уменьшая радиус облета. Еще один выстрел, еще одна головешка. Наконец спираль сошлась к геометрическому центру. Мы опустились на снег.
– Попробуем на живца? – спросил Генрик у куратора.
– Попробуем, – подумав, ответил тот.
«А кто будет живцом?» – задал я себе риторический вопрос.
Мне выпало прочесать участок «сто метров в направлении ориентира номер один». Ориентиром выступал почти неразличимый холмик.
Что ж, подумал я, придется очень постараться, чтобы выдержать верный азимут. Эх, лыжи бы охотничьи! А то ведь придется пешком брести по сугробам, и не знаю, какой из меня при этом будет боец. Живец – да, живец будет хороший!
– Почему не продолжить облет на транспортере? – поинтересовался я у батал-куратора. – Все-таки сверху виднее. Да и безопаснее.
– Онзаны, – объяснил Анатолий Анатольевич, закуривая, – в случае опасности легко впадают в подобие анабиоза. Химические процессы в организме замедляются, температура падает, окраска тела приобретает идеальный для маскировки оттенок. Отыскать такой полутруп практически невозможно. Но одна реакция у них почему-то все-таки остается. Реакция на живого человека. Стоит приблизиться к такой вот «дохлой» твари, как она мигом оживает. К счастью, разогреть организм сразу до полной активности онзаны не успевают. Однако шевелиться и даже агрессивно действовать начинают все равно. Тут-то их и бери, тепленьких! Так что, чем больше вы будете барахтаться в сугробах, тем выше шансы на пробуждение возможных скрытников. Задача ясна? Тогда вперед!
Мои сослуживцы уже успели отползти – кто на десяток метров, а кто и больше. Я погреб нагонять упущенное за разговором время.
Семь человек – семь кривоватых дорожек-лепестков, отходящих от зеленого венчика транспортера. Семь обманчиво беззащитных живцов, а на деле – стальных блесен, снабженных коваными тройниками, брели по снегу в ожидании щучьего нападения. Нападения, заранее обреченного на неудачу.
Слева дважды грохнуло. На выстрел «Дракона» звук не походил, и я повернулся посмотреть, в чем дело. Генрик опускал АГБ, автоматический гранатомет Барышева – личное оружие, по традиции Легиона приобретенное на аванс. Грозная машинка этот АГБ. Очнувшегося и высунувшегося онзана две попавшие в него гранаты разнесли в клочья. Останки бедолаги разбросало на площади в несколько квадратных метров. Но таскать подобное смертоносное чудо вдобавок к «Дракону» – надо иметь стальной загривок! Как у Генрика или Павлуши Мелкого, который тоже владел подобной монструозною игрушкой.
А мне – и моя хороша. Я забросил карабин за спину и извлек пистолет из кобуры на правом бедре.
«Больше на глаза не показывайся, пока не подстрижешься и серьгу из уха не вынешь, – сказал вчера Сергей Данилович, швырнув мне патроны, снаряженные подкалиберными пулями. – Срамота глядеть! Чисто педик!»
И черт с ним. Подстригаться я не собирался.
Я снял «Хеклера» с предохранителя и взвел курок.
Дойдя до конца обговоренной трассы, сделал тридцать шагов на запад, как было приказано, и повернул к транспортеру. Лепесток дорожки обретал некоторую законченность очертаний. Онзаны на живца по фамилии Капралов почему-то не реагировали. Видимо, не было их на этом маршруте. И не придется мне испытать реальную действенность пистолета, а жаль! Лучше бы знать его возможности заранее, опробовав в достаточно спокойной обстановке борьбы с заторможенными врагами.
Анатолий Анатольевич и Петруха спокойно курили, не без комфорта разместившись на надутом спальнике рядом с «фаллопланом». Петруха что-то сказал, Анатолий Анатольевич кивнул, пилот скрылся в транспортере. Куратор откинулся и, наверное, прикрыл блаженно глаза…
Поэтому он не видел, как из сугроба поднялся, пошатываясь, белоснежный, с золотисто-розовым отливом – под цвет снега – онзан. Онзан широко размахнулся и бросил в сторону транспортера увесистый предмет, стеклянно блеснувший на солнце. Заметил я это мельком, потому что одна нога неожиданно провалилась в скрытую под снегом яму, и я нырнул лицом в сугроб. Когда выпрямился, предмет еще летел, тяжело вращаясь и оставляя черный дымный след. Я понял вдруг, что это бутылка.
Еще не соображая, что может в ней находиться, я открыл стрельбу. Лишь третья пуля достигла цели. Брызнули осколки, на месте бутылки образовался желтый шар огня. Воспламенившийся «молотов-коктейль» плеснулся на транспортер, на снег, на Анатолия Анатольевича. Куратору досталась лишь небольшая часть горючей жидкости, но его одежда, волосы и инстинктивно вскинутые к лицу руки мигом загорелись. Он упал на снег и начал кататься, завывая от боли.
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец – и в мозгах перекос, –
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Владимир Высоцкий
Я первый вбежал по упруго поддающемуся под ногами пандусу и повалился в свое кресло. Поерзал, устраиваясь удобнее, вогнал «Дракона» в фиксаторы и задвинул страховочный корсет. Мягкие дуги и валики корсета прижали колени, плечи, грудь; в лицо ударила струя прохладного свежего воздуха.
Первое боевое задание! А ведь месяца еще не прошло с того дня, когда был подписан контракт. Чтоб унять возбуждение, я не нашел иного способа, кроме проверки действия наручных ножен. Да уж, Сергей Данилович постарался! Стоило мне согнуть кисть до щелчка предохранителя и развернуть ее наружу, как захваты на запястье разошлись, и нож мгновенно выдвинулся вперед, остановившись точно напротив ладони. Я сжал рукоятку и повернул кисть обратно, высвободив клинок из тесного паза между подпружиненными щечками. Хитрая система рычагов немедленно вернулась в исходное положение.
– Хорош баловаться! – цыкнул на меня Генрик. – Убирай железяку, пока кого-нибудь не поранил!
Я недоуменно пожал плечами и повторил те же процедуры. Ножны выдвинулись, «Рэндол» практически без усилия вошел в паз, и конструкция вновь сложилась, разместившись вдоль предплечья. Я потряс кистью, согнул руку в локте, изобразил апперкот в голову и отдачу воинской чести. Нож абсолютно не мешал.
– Готовы? Через двадцать секунд стартуем, – раздался звучный голос Анатолия Анатольевича. Батал-куратора нашего взвода и, соответственно, представителя группы военно-технической поддержки Легиона. – Отсчет пошел.
Я сдвинул лицевой щиток до уровня переносицы и оскалился: «Бей жукоглазых!»
Транспортер, мягко взревев, приподнялся над землей и полетел вдоль белой дороги. Ворота были распахнуты. Через блистер кабины я разглядел дядьку Сильвера, машущего нам своим беретом. Мы все замахали ему в ответ. Он, разумеется, этого не видел, но знал об этом наверняка.
Как только полусфера базы осталась позади, скорость машины существенно возросла. В наушниках щелкнуло, и чистый голос Генрика сказал мне прямо в ухо:
– Капрал! Если хочешь посмотреть, как будем проходить штольню, включи оптику.
– Уже, – отозвался я и снова уставился вперед.
Прямо по курсу транспортера, словно гигантский неправильный цветок, распустившийся на изогнутой телескопической мачте перфоратора, висела в полутора метрах над землей пузатая черная клякса со светящейся золотой каймой. Чем ближе мы подлетали, тем ярче сияла кайма. Наконец клякса заслонила собою все, и транспортер нырнул в черноту – как в воду. Заклубились миллионы серебристых пузырьков, нас тряхнуло несколько раз. Секунда – и мы вынырнули в чужом мире.
Под низким хмурым небом расстилалась равнина: гладкая, без сколько-нибудь заметных неровностей рельефа. Равнину сплошь покрывала буроватая стелющаяся растительность. Лишь кое-где на ней виднелись проплешины, присыпанные блестящим белым песком. Из центра проплешин торчали «усы» многометровых «бамбуков». Это ждали своего часа боевые перфораторы.
Навстречу нам летела редкая снежная крупа. Одним словом, был этот кусок параллельного мира чем-то вроде тундры.
Мелькнул табунок животных. Завидев вереницу транспортеров, они не бросились бежать, а легли – и тотчас исчезли, слившись с растительностью. «Интересно, – подумал я. – Прячутся. Похоже, что зверушки знакомы с воздушными хищниками. Вот бы посмотреть на такого орлика!»
Наш транспортер пошел на посадку неподалеку от одного из перфораторов. Другие – разошлись широким полукругом, преимущественно вправо от нас. Мы, таким образом, оказались почти на самом левом фланге.
– Капрал, держись возле меня, – сказал Генрик и совсем другим, откровенно «командным» голосом рявкнул: – Взвод! Земля!
Корсеты откинулись, щелкнув замками, и мы выскочили наружу. Транспортер взмыл и завис на высоте метров десяти-пятнадцати над нашими головами. Легионеры развернулись цепью и залегли в жесткое переплетение красноватых веточек с твердыми, мелкими, как у брусники, листочками.
– Капрал, оптику еще не выключил? – спросил Генрик.
– Нет.
– Ну, тогда смотри. Триста – триста пятьдесят метров от нас, направление юго-запад. Видишь нору? Сейчас крысы посыплются.
Я развернулся к югу. Нора – «клякса» канала, была значительно крупнее той, через которую мы с Генриком ходили на разведку. Даже крупнее той, через которую прибыли сюда транспортеры. Не искусственное творение перфоратора, а природное образование. Золотой бахромой она была не богата, и цвет побледнее – скорее темно-серый, чем черный. Одним из «потеков» она касалась земли; в месте соприкосновения клубился пар.
«Ага, пошли, родимые», – сухо сказал кто-то.
Из канала начали выпрыгивать розовые фигуры онзанов. Сразу, едва ступив на землю, они разбегались в стороны, приседали, выставив вперед длинные стволы пищалей и поводя усами. Я с удивлением заметил, что цвет их панцирей начал меняться – темнел, приобретая окраску окружающей растительности.
– В прятки решили поиграть, – сказал Генрик. – Ладно. Все равно. – И скомандовал: – Четвертый взвод! Сканеры – на тепло и феромоны!
Тем временем прибывали основные силы онзанов. Они выплескивались из раздутого чрева «кляксы» колышущеюся, многоногой мраморной массой – раз, другой… десятый. Действовали они очень слаженно, подчиняясь или командам, или заранее обговоренному плану. Первыми двигались авангардные, совсем уже изменившие окраску, онзаны: подымались из зарослей, быстро перебегали на несколько метров вперед, снова опускались. Затем маневр повторяли первая волна прибывших, потом вторая, третья и все последующие. За считанные минуты они преодолели большую часть разделявшего нас расстояния. До прямого – лоб в лоб – столкновения осталось теперь метров сорок-пятьдесят, не больше.
Легионеры не особо прятались. Часть залегла, но большинство, подобно мне, стояли на одном колене, вскинув карабины к плечу.
– Страшно, Капралов? – с ехидцей спросил меня кто-то, кажется, Волк.
– Непонятно, – отозвался я. – Что за представление? Психическая атака? Неужели они не видят нас? А транспортеры?
– Видят, конечно, – включился в переговоры Наум. – Только как опасность не воспринимают. Наверное, не приходилось еще сталкиваться. А средств массовой информации у них пока нет. Вот и прут напролом.
– Ну, сейчас мы им устроим! – с явным удовольствием воскликнул Волк.
В этот самый момент все и началось.
«Бамбуки» боевых перфораторов вдруг задрожали, заныли тонко, наклонились в сторону рачьего войска и метнули с макушек ветвистые грязно-зеленые разряды. Разряды впились в почву, охватывая скопление онзанов кольцом, сплелись в сетчатую стену с ячеями неправильной формы, запульсировали ритмично. Раздался громкий звук, похожий на вздох, и огромный участок тундры встал на дыбы, завернулся исполинским куском брошенной в огонь бересты и покатился к входу в канал: сминаясь, роняя комья земли, обрывки растительности и что-то еще – бесформенное, неприятное, мокрое. Транспортеры ринулись вслед, поливая оголенную почву слепящими, как сварочная дуга, струями пламени.
Я сглотнул и закрыл глаза. Это ужасное избиение напомнило мне почему-то старые художественные фильмы о войне, в которых десятки нацистских самолетов совершенно безнаказанно истребляли колонны вооруженных только трехлинейками советских солдат. И другие, более новые, документальные – о войне во Вьетнаме: с ковровыми бомбардировками, потоками напалма и облаками «оранжада».
Ветер донёс до нас огромные пластины жирной копоти. Одна прилипла к моему рукаву, ее мохнатый краешек шевелился точно живой. Я принялся оттирать ее перчаткой, но только размазал. Пятно походило на раздавленное насекомое. Почудился даже скверный запах, исходящий от него. Дьявольщина! Мне вдруг здорово поплохело.
Я откинул забрало, и меня вырвало.
– Закрой щиток, придурок! – зло сказал Генрик. – Блевать потом будешь. Если захочешь, я тебе даже компанию составлю, а сейчас вперед! – Он врезал мне ботинком под зад. – Вперед, Капралов, или я за себя не ручаюсь!
Я сплюнул, вытер рот тыльной стороной перчатки и опустил прозрачную броню. Транспортеры уже висели неподвижно. Проход исчез, заваленный огромной горой парящей земли с торчащими белесоватыми волосами корней. Легионеры медленно двигались, обходя распаханное пятно со всех сторон.
– Единичные онзаны могли остаться среди кустарника. Смотри в оба. Они, если заметят тебя первыми, жеманничать не станут. А убойная сила пищалей – тонны две, не меньше. Броня, конечно, спасет, но кости будут переломаны, как пить дать! – сказал Генрик уже гораздо более миролюбиво.
– Есть смотреть в оба, мастер сержант! – отозвался я и двинулся вперед.
Шагать по проволочному, хаотично перекрученному кустарнику было нелегко. Значительную часть времени я уделял не поискам уцелевших врагов, а непростой задаче удержаться в вертикальном положении. Поэтому встреча с первым настоящим, живым (вернее, полуживым) онзаном стала для меня полной неожиданностью.
Я едва не уткнулся в него носом.
Он дернулся, хотел убежать, но запутался в тенетах «брусники» и замер. Клешней у него уже не было. На их месте болтались трубчатые обломки с торчащими из рваных краев ярко-красными клочками мышц и сухожилий. Корявые ручки онзана были прижаты к телу, короткие узловатые пальцы судорожно сжимались и разжимались, он с присвистом кашлял – должно быть, стонал. Из четырех ног сохранилось только три, брюшко было изуродовано, наполовину оторвано, и только панцирь не пострадал. Так, грязь да пара царапин.
Он повернул в мою сторону улиточьи рожки, на концах которых мелко моргали морщинистыми веками слезящиеся глазки.
Его надо было убить.
Его просто необходимо было пристрелить – хотя бы из сострадания, мучается же, наверное, страшно! А я не мог. Меня опять начало тошнить. Я, оказывается, отвык от вида разорванной войною плоти, отвык совершенно.
– Эй, Капрал, ты не заснул? – раздался веселый голос Волка. – Пленных не берем, знаешь это?
Я утвердительно кивнул.
– Ну, так стреляй! Хули сопли развесил?!
Я мотнул головой, на сей раз отрицательно. Молча. Знал, если открою рот, прополощет наверняка. А я не хотел блевать сейчас. Перед кем угодно, только не перед Волком.
– Как знаешь. Тогда я сам.
Он подошел к онзану вплотную, шутовски помахал ему ручкой, упер ствол в середину розово-зеленой груди и выстрелил.
Онзана отбросило, и он рухнул в кустарник, задрав вверх конечности, которые почему-то так и остались торчать, не падая. Мы отошли уже далеко, а ножки все еще не поникли и подергивались конвульсивно, словно отбиваясь от кусачих летающих насекомых.
Мое внимание привлекло слабое шевеление слева. Сканер феромонов онзана не улавливал, только тепло. Я осторожно двинулся туда, полюбопытствовать, и вскоре сделался очевидцем местной трагедии. Не менее кровавой, чем разыгранная нами, но полностью к ней, нашей, безразличной.
Мускулистое, покрытое плотной пятнистой шерстью животное величиной со средних размеров собаку наслаждалось свежей дичиной. У хищника были две когтистые лапы, которыми оно прижимало жертву к плоскому камню и сложенные веером кожистые крылья, также покрытые короткой бурой шерсткой. Услышав мои шаги, оно обернулось и угрожающе зашипело. Черт, подумал я не без восхищения, какой великолепный уродец!
Более отвратительную морду трудно было представить. Собственно, морды, как таковой не имелось – только пасть, сходная с кошмарными пастями глубоководных океанских рыб, которой оканчивалась длинная толстая шея. Шея была в складках, а выдающиеся вперед шилообразные изогнутые зубы – два сверху и три снизу – в следах зубного камня.
Я замер.
Скотина успокоилась и продолжила трапезу. Вырывала из тела добычи изрядные куски мяса, и, дергаясь, прогоняла их по пищеводу. Горло при этом вздувалось, складки на нем натягивались. Распознать внешность добычи уже не представлялось возможным: «птичка» поработала на славу.
– Опаньки! – послышалось сзади. – Ни хера себе! А ну-ка, Капралов, отойди, я его сейчас грохну.
И тут на меня нашло. Злость какая-то. Злость на радостно-возбужденного, готового стрелять во все живое Волка. Я обернулся и сказал тихо:
– Только попробуй!
– И что будет? – ядовито спросил Волк. – Руки мне вырвешь?
Я не ответил. Он тоже замолчал, только улыбался снисходительно. Через минуту улыбка его стала жесткой, а в глазах появилось что-то вроде ненависти.
Я напрягся, ожидая взрыва.
– Волк, Капрал, что там у вас? – послышался в шлемофоне раздраженный вопрос Генрика. – А ну, прекращайте! Забыли, где находитесь?
Волк перестал, наконец, улыбаться и, процедив: «Ладно, потом поговорим», быстро пошел в сторону братской могилы рачьих сил вторжения.
И вот тут-то выскочил еще один онзан, живой и здоровый, с ружьем.
Я чисто автоматически поместил алую точку прицела в центр высветившегося на забрале контура и плавно спустил курок. (Это я говорю так: «спустил курок», на самом же деле, какой может быть курок у «Дракона»?)
У онзана реакция тоже была – дай бог! Он пальнул одновременно со мной, а может даже раньше. Длиннющая очередь перехлестнула Волка снизу доверху, ушла в небо и погасла. Волк, как онзан давеча, полетел в кусты. Я побежал к нему, истошно крича в микрофон на аварийной частоте: «Транспорт срочно на мой пеленг, здесь раненый!» и размахивая руками.
Транспорт спикировал, мы с Анатолием Анатольевичем втащили расслабленное тело Волка внутрь. Батал-куратор немедленно вогнал ему в шею, между шлемом и горловиной трико, ствол инъектора. Нажал раз, другой, Волк дернулся, вскрикнул и обмяк. Крови на нем видно не было. Анатолий Анатольевич сказал: «Жить будет. Посиди пока с ним, подержи».
Пандус поднялся, транспортер взмыл в воздух.
Торопливо, боясь не успеть, я начал снимать с Волка шлем. Черт его знает, что ему может прийти в голову, когда очнется в следующий раз. Возьмет, да прикусит усик микрофона. Тогда: «бах!» – и голова Волка испарится во вспышке самоликвидатора. Угробив вдобавок транспортер вместе с экипажем. И со мною, разумеется, в первую очередь.
Наконец я управился с хитрой застежкой и отбросил опасный предмет подальше.
По лицу Волка струился обильный пот. Кожа рдела неровными пятнами, рот раскрылся, и из него вырывалось хриплое дыхание. Не найдя в десантном отсеке ничего, что бы можно было подсунуть ему под голову, я принялся за ранец. Осторожно вытащил из-под тела, расстегнул, достал надувной спальный кокон, дернул кольцо инициализации. Раздалось характерное шипение, спальник развернулся, надуваясь. Я подождал, пока он примет нужную форму, переложил Волка на мягкую поверхность. Потом снял с раненого остатки амуниции, запихнул ранец со шлемом под кресло и уселся рядом, на пол.
Двигатели транспортера негромко гудели, корпус иногда вздрагивал по неясным для меня причинам, а в остальном – тишь да гладь. Можно было пройти ближе к кабине и посмотреть на побоище сверху, да только мне не хотелось.
Я поставил карабин на предохранитель и закрыл глаза, откинувшись назад, к чьему-то креслу. Всего двадцать минут назад я с восторгом ожидал начала молодецкой потехи, видел себя героем-снайпером, рисующим звездочки по числу уничтоженных врагов на прикладе «Дракона» и уж, конечно, не допускал мысли о собственной тошноте и нерешительности. А сейчас… Ребята выполняли за меня работу, на которую я подписался совершенно сознательно, а я валялся как лось, рядом с человеком, пострадавшим именно из-за моей нерасторопности.
«В тире, небось, не тормозил», – сказал я себе сердито, поднялся на ноги и пошел в кабину.
Анатолий Анатольевич сидел, уткнув лицо в намордник пушечного прицела, а Петруха забрался на кресло с ногами и азартно орал скороговоркой что-то вроде бей-бей, не жалей!
– Что там? – спросил я у него.
Он вздрогнул от неожиданности, а потом поманил рукой, иди мол, сюда, поближе.
– Ну, блин, потеха! Бородач, придурок, в своем репертуаре. На кулачках с онзаном машется! Он всегда так делает, – добавил Меньшиков с прежним восторгом.
Я протиснулся между креслами и вытянул шею.
Транспортер висел в трех метрах над землей. Внизу, в круге из десятка легионеров, шла самая удивительная рукопашная схватка, какую мне приходилось когда-либо наблюдать. Бородач, зажав в каждой руке по штатному тесаку, легко танцевал вокруг крупного малоподвижного онзана, нанося ему быстрые рубящие удары по ногам. Неповоротливость онзана объяснялась многочисленными порезами, которые уже успел сделать на его конечностях Бородач. Ракообразный солдат размахивал одной клешней (другая бессильно свисала вдоль тела) и бестолково хлестал усами. Вдруг Бородач неловко качнулся, видимо, споткнувшись. Онзан бросился вперед, метя достать уцелевшей клешней открывшуюся шею. Эти несколько шагов оказались для него последними. Бородач покатился по земле, сразу вскочил, оказавшись за спиной у противника. Зажал здоровую клешню под мышкой, тесаком, будто консервным ножом, подковырнул броневую «шапочку» макушки онзана и погрузил широкое лезвие в приоткрывшуюся полоску мягкой ткани.
Наблюдающие зааплодировали. Петруха от радости заорал не своим голосом, а я хлопнул батал-куратора по спине и сказал:
– Высадите меня.
Он посмотрел удивленно.
– Зачем? Здесь все кончено. Взвод направляется на зачистку третьего ареала. Так что, если раненый не нуждается больше в вашей помощи, займите свое место.
Волка погрузили в «девятку» – обозный транспортер, вместе с еще одним легкораненым легионером. Тот все рвался «отправиться с ребятами», и Бобсону пришлось применить силу, чтобы обуздать воинственного парнишку. Рыжий верзила обнял буяна за плечи и, легко подняв в воздух, начал говорить что-то успокоительное. Кажется, живописал, как ласково будет за ним ухаживать красавица Вероника. Парнишка недолго подергал ногами, и затих, смирившись.
«Девятка» развернулась с небольшим креном и быстро пошла к входу в канал, ведущий домой, на базу.
Мы сидели по своим местам молча, только Бородач весело насвистывал, протирая промасленной ветошкой лезвие тесака.
– Капрал, – прервал молчание Генрик, – что вы там с Вовкой не поделили?
– У нас разные подходы к проблеме контакта человека с окружающей средой, – отозвался я сердито.
– Другого времени не нашлось?
– Нет.
– Мудаки, блин! – ругнулся он, а потом добавил кое-что по-армянски.
Я не ответил, хоть и все понял.
Транспортер остановился напротив пучка щетины, украшающей макушку ближайшего перфоратора. Анатолий Анатольевич высунулся из пилотской кабины и объявил:
– Повторяю для тех, кто не в курсе. Наш ареал – третий. Там сейчас глубокий снег. Действовать будем с воздуха. Тем не менее, к десантированию будьте готовы, включайте обогрев костюмов. Сканеры лучше настроить на тепло – так мы онзанов даже под сугробами разглядим. Площадь зачистки обычная, три гектара. Раненых во взводе, надеюсь, не прибавится.
Он занял свое кресло, надвинул на лицо маску и погрузил руки до локтя в недра пульта. Над перфоратором воздух задрожал, замутился, вспух волнистым серовато-желтым облачком. Транспортер нырнул в пробитую штольню.
Для зрения, не вооруженного спецтехникой, пространство за оболочкой транспортера казалось непроглядным туманом. Снова хорошенько тряхнуло, и мы вылетели в ослепительную белизну и синеву.
Тундра, та же тундра. Только на этот раз она была как огромное заснеженное озеро.
Транспортер медленно закружился над равниной, точно хищная птица, высматривающая поживу. Вот цепочка следов, принадлежащих, по-видимому, паре мелких копытных. Вот бугорок, из которого торчит краешек зеленой ветки – карликовое деревце, не потерявшее листьев. Вот взбитый и истоптанный кем-то участок…
В середину этого участка и ударил плазменный разряд корабельной пушки, испарив разрывом внушительный объем снега. Когда пар осел, мгновенно обратившись ледяной крупой, взгляду предстали сразу три трупа онзанов. Они скорчились, переплетясь конечностями, на обугленных стволиках кустарника. Словно обнимались. Рядом валялась пищаль, блестели осколки стекла. Зачем рачьи первопроходцы брали с собой стеклянные, мало подходящие для подобных вылазок предметы, оставалось непонятно.
Транспортер, не задерживаясь, продолжил раскручивать «часовую» спираль. Последствия «выпадения» в этот мир осколков армии вторжения попадались все чаще. Простыня девственного снега была грубо вспахана глубокими бороздами, засыпана кусками дерна. Кое-где снег будто растопило потоками горячего воздуха. Еще четыре участка обстреляла наша пушка, и еще шесть чужеродных для здешней тундры трупов остались на выжженных пятнах.
Потом затаившиеся под снегом враги встречаться перестали, и транспортер полетел в обратном направлении, с каждым витком уменьшая радиус облета. Еще один выстрел, еще одна головешка. Наконец спираль сошлась к геометрическому центру. Мы опустились на снег.
– Попробуем на живца? – спросил Генрик у куратора.
– Попробуем, – подумав, ответил тот.
«А кто будет живцом?» – задал я себе риторический вопрос.
Мне выпало прочесать участок «сто метров в направлении ориентира номер один». Ориентиром выступал почти неразличимый холмик.
Что ж, подумал я, придется очень постараться, чтобы выдержать верный азимут. Эх, лыжи бы охотничьи! А то ведь придется пешком брести по сугробам, и не знаю, какой из меня при этом будет боец. Живец – да, живец будет хороший!
– Почему не продолжить облет на транспортере? – поинтересовался я у батал-куратора. – Все-таки сверху виднее. Да и безопаснее.
– Онзаны, – объяснил Анатолий Анатольевич, закуривая, – в случае опасности легко впадают в подобие анабиоза. Химические процессы в организме замедляются, температура падает, окраска тела приобретает идеальный для маскировки оттенок. Отыскать такой полутруп практически невозможно. Но одна реакция у них почему-то все-таки остается. Реакция на живого человека. Стоит приблизиться к такой вот «дохлой» твари, как она мигом оживает. К счастью, разогреть организм сразу до полной активности онзаны не успевают. Однако шевелиться и даже агрессивно действовать начинают все равно. Тут-то их и бери, тепленьких! Так что, чем больше вы будете барахтаться в сугробах, тем выше шансы на пробуждение возможных скрытников. Задача ясна? Тогда вперед!
Мои сослуживцы уже успели отползти – кто на десяток метров, а кто и больше. Я погреб нагонять упущенное за разговором время.
Семь человек – семь кривоватых дорожек-лепестков, отходящих от зеленого венчика транспортера. Семь обманчиво беззащитных живцов, а на деле – стальных блесен, снабженных коваными тройниками, брели по снегу в ожидании щучьего нападения. Нападения, заранее обреченного на неудачу.
Слева дважды грохнуло. На выстрел «Дракона» звук не походил, и я повернулся посмотреть, в чем дело. Генрик опускал АГБ, автоматический гранатомет Барышева – личное оружие, по традиции Легиона приобретенное на аванс. Грозная машинка этот АГБ. Очнувшегося и высунувшегося онзана две попавшие в него гранаты разнесли в клочья. Останки бедолаги разбросало на площади в несколько квадратных метров. Но таскать подобное смертоносное чудо вдобавок к «Дракону» – надо иметь стальной загривок! Как у Генрика или Павлуши Мелкого, который тоже владел подобной монструозною игрушкой.
А мне – и моя хороша. Я забросил карабин за спину и извлек пистолет из кобуры на правом бедре.
«Больше на глаза не показывайся, пока не подстрижешься и серьгу из уха не вынешь, – сказал вчера Сергей Данилович, швырнув мне патроны, снаряженные подкалиберными пулями. – Срамота глядеть! Чисто педик!»
И черт с ним. Подстригаться я не собирался.
Я снял «Хеклера» с предохранителя и взвел курок.
Дойдя до конца обговоренной трассы, сделал тридцать шагов на запад, как было приказано, и повернул к транспортеру. Лепесток дорожки обретал некоторую законченность очертаний. Онзаны на живца по фамилии Капралов почему-то не реагировали. Видимо, не было их на этом маршруте. И не придется мне испытать реальную действенность пистолета, а жаль! Лучше бы знать его возможности заранее, опробовав в достаточно спокойной обстановке борьбы с заторможенными врагами.
Анатолий Анатольевич и Петруха спокойно курили, не без комфорта разместившись на надутом спальнике рядом с «фаллопланом». Петруха что-то сказал, Анатолий Анатольевич кивнул, пилот скрылся в транспортере. Куратор откинулся и, наверное, прикрыл блаженно глаза…
Поэтому он не видел, как из сугроба поднялся, пошатываясь, белоснежный, с золотисто-розовым отливом – под цвет снега – онзан. Онзан широко размахнулся и бросил в сторону транспортера увесистый предмет, стеклянно блеснувший на солнце. Заметил я это мельком, потому что одна нога неожиданно провалилась в скрытую под снегом яму, и я нырнул лицом в сугроб. Когда выпрямился, предмет еще летел, тяжело вращаясь и оставляя черный дымный след. Я понял вдруг, что это бутылка.
Еще не соображая, что может в ней находиться, я открыл стрельбу. Лишь третья пуля достигла цели. Брызнули осколки, на месте бутылки образовался желтый шар огня. Воспламенившийся «молотов-коктейль» плеснулся на транспортер, на снег, на Анатолия Анатольевича. Куратору досталась лишь небольшая часть горючей жидкости, но его одежда, волосы и инстинктивно вскинутые к лицу руки мигом загорелись. Он упал на снег и начал кататься, завывая от боли.