Страница:
К счастью, в кандалы или колодки заковать их не догадались. И вообще, хотя они, облаченные кое-как в жуткую рванину, выглядели весьма неприглядно, изможденными я бы их не назвал. Вероятно, кормили их хоть и не до отвала, но достаточно. И вряд ли особо пытали. Сломанную ногу можно было отнести в счет первых мгновений дипломатического контакта.
– Где остальные? – спросил Генрик. – Вас было пятеро. Пятеро! – Он помахал растопыренными пальцами, а затем согнул два: – А осталось трое.
Первый терранин закатил глаза, громко вздохнул и изобразил, как нечто тяжелое куда-то бросают. Летят брызги. Тяжелого больше нет. Бросают еще. Осталось трое, – показал он. Из глаз его покатились слезы.
– Сварили, – ахнул я.
– Что ж, – сказал Генрик, – значит такая у них судьба. Ну, все, хорош трепаться. Пора делать ноги. Бери раненого.
Поднатужившись, я взвалил калеку на плечо и зашагал к выходу. Остальные поспешили за мной. Когда мы были уже возле двери цеха, со стороны покинутой кочегарки раздалось пронзительное верещание и оглушительный лязг железа по железу.
Верная холопка извещала членистоногих хозяев о нашем вторжении.
Я матюгнулся и побежал.
ГЛАВА 8
Хромой Брат, при всей своей худобе, весил никак не меньше пяти пудов. Разве что без малого. Бежать с такой ношей на спине – занятие не самое пустяковое. Филипп натужно дышал, чувствуя, как щеки от натуги сползают к подбородку, превращая лицо в уродливую гримасу. А впереди ждал склон кратера – усыпанный мелкой галькой, склонный к оползням. И ограда из «колючки». Перепрыгнуть ее сейчас представлялось несколько проблематичным.
«К счастью, – думал Филипп, грубовато поправляя живой груз, – в заборе наличествует превосходная брешь. Расчудесная такая дыра – всем брешам брешь и всем дырам дыра. Вот о ней и стоит думать. Благо с каждым шагом она все ближе и ближе. А за ней, совсем рядом – мешки, легчайшим движением рук превращаемые в самоходную тележку с колесами. Славные такие мешки. О тележке я уж и не говорю. Ага. Сразу по прибытии Братья займутся ею, подругой самокатной. Небось, разберутся с родной технологией. А мы с Генкой немного постреляем. Пора уже продемонстрировать онзанам преимущества лазерного прицела, прибора ночного видения и обороны с позиции, расположенной на главенствующей высоте. Ну, так вот. Когда потери преследователей превысят все мыслимые пределы, они в панике отступят для выработки нового плана действий. И выработают его, разумеется. Но мы к тому времени, дай бог, будем уже далеко… И все-таки лучше было бы, – погоревал он, – уйти без шуму и пыли. Жаль, не врезал я на прощание аборигенке по чану. Сука визгливая. Дворняга».
В лагере, между тем, нарастала суета. Разгорались все новые и новые огни, зазвучали команды. Свора гончих вот-вот должна была сорваться с цепи.
Беглецы выбивались из сил, стараясь максимально использовать полученную фору. Генрик, всхрапывая, толкал в спины медлительных по причине недокорма Братьев. Те, всхрапывая и оступаясь, карабкались следом за неутомимым легионером, несущим их товарища легко, словно годовалого ребенка. Хоть и гораздо бесцеремонней. Филипп тоже всхрапывал. Раненый терранин, как уже говорилось, годовалым ребенком отнюдь не являлся.
Наконец добрались до вожделенных мешков. Не сговариваясь, пали наземь. Братья, за исключением того, что путешествовал на личном носильщике, дышали со свистом. Филипп рванул клапан ранца и швырнул им упакованные в тонкий пластик заготовки колес. Прикрикнул: «Ну-ка, взялись дружненько!» – а сам пополз назад. Там, метрах в десяти, он приметил отличный камешек. Словно только и поджидающий того, кто приляжет за ним с ружьецом в руках. Неподалеку ворошил листву, устраиваясь, верный друг Генрик.
Бурлящее вражеское становище и быстро выползающие из него фигурки онзанов были как на ладони. Филипп раскинул ноги, обмотал локоть ремнем, примостил ложе карабина в ложбинку камня и спокойно сказал про себя: «Бах!» Отдача еле заметно толкнула в плечо. Первый из будущей гекатомбы розовый труп украсил собою склон.
«Понеслась…» – почти без эмоций констатировал Филипп.
Минут через пять его недавние предчувствия начали обретать черты реальности. Онзаны заметно сбросили обороты, поняв, что сдуру можно и сломать – причем все, что угодно. Ломать «это» им, по-видимому, не улыбалось. «Раки» принялись окапываться.
Генрик расправил сошки гранатомета.
После первой же короткой очереди, превратившей изрядный участок рачьих позиций в брызжущий визжащей каменной крошкой ад, онзаны, наконец, сообразили, что отступление иной раз является не позором, но мудростью. Когда же достаточно твердые и даже отчасти организованные отходящие их порядки стали с катастрофической скоростью редеть, они дрогнули.
Они смешались.
Они побежали.
В мгновение ока поле боя опустело.
– Я поведу сопляков. Надеюсь, они уже готовы. А ты проконтролируй ситуацию, – сказал Генрик. – Вот, держи. – Он бережно поставил возле Филиппа свой ненаглядный АГБ. – Только, чур, уговор. С возвратом.
Решение уйти, оставив в прикрытии друга, далось ему, конечно же, крайне нелегко. Но оно было единственно верным. Филипп это понимал. Он сам решил бы точно так же. И все-таки он был рад, что решать выпало не ему.
– Даю вам полчаса, – сказал он.
– Добро, – деловито кивнул Генрик.
Онзаны полчаса не ждали. Один за другим они покидали лагерь. В лобовую больше не перли. Прижимались к земле, прятались за естественные укрытия, совершали быстрые короткие перебежки. Филипп проворно отлавливал фигурки, заключенные сканером в веселенькую зеленую рамочку, и стрелял. Но их было слишком много, и появлялись они не так равномерно, как того хотелось. По его подсчетам, не менее трех мерзавцев сгинули без следа. То есть в скором времени могли пожаловать в гости. Ага, вот и четвертый растворился в изуродованном шелкопрядами лесу.
Возможно, кто-то из них отправился за подкреплением к соседям. Возможно, кто-то, пытаясь обойти его с тыла, обнаружит следы платформы и сообразит, что беглецы могли разделиться. Эх, еще один ушел! Бородача, покойничка, сейчас явно не хватало.
Филипп дал очередь гранатами по «штабу» – просто для острастки. Онзаны ненадолго притаились, зато потом порскнули по многим направлениям одновременно. Некстати кончились заряды в карабине, и еще двое врагов успели куда-то скрыться, пока он занимался перезарядкой. Для первых «раков», за которыми не уследил Филипп, время было в самый раз появиться. Что же, он их ждал.
Б-баум-зз! Что-то тяжелое и не слишком быстрое врезалось в камень рядом с карабином и улетело рикошетом прочь.
– Пошалите у меня, – проворчал Капралов, разворачиваясь в сторону стрелка.
Того, однако, не было видно. Филипп провокационно завозился – будто бы прячась. Стрелок, убедившись, что ведет огонь в верном направлении, послал длиннющую очередь, способную по его замыслу разом решить все проблемы.
Так оно и вышло.
Очередь, как и следовало ожидать, ушла значительно выше, не причинив Филиппу ни малейшего урона. Зато горе-снайпер почил со снарядом в неумной башке.
Проблем у него больше не было.
И все-таки он свое дело сделал. За краткие секунды дуэли рекордное число лазутчиков, на борьбу с которыми у Филиппа не оставалось времени, разбежались по окрестностям. Далее оставаться в засаде становилось не только бесполезно, но и попросту опасно.
Капралов ретировался. Сначала задом, ползком, изображая обычного, безмозглого и безопасного речного рака. Затем на четвереньках. А затем уж припустив так, будто за ним гнался сам черт.
Бежал он не совсем по следам товарищей, а принимая несколько вправо. Так, чтобы не только хоть чуть-чуть запутать погоню, но и отсечь возможных преследователей, заходящих сбоку. Пусть их пока не было заметно, но ведь не вечно будет продолжаться такая удача. Вряд ли онзаны оставят вторжение на их территорию без достойного отмщения. Сообразив, что никто больше не препятствует покидать лагерь, возьмутся за дело всерьез. И тогда…
Филипп нагнал группу даже несколько позже, чем ожидал. Далеко ушли. Это было просто превосходно. Тележка, на которой сидели спиной друг к другу двое бывших пленников, ходко бежала по сосняку, уверенно преодолевая неровности и сминая кусты. Третий терранин, выглядящий несколько бодрее товарищей, трусил рядом.
Генрик неутомимо шнырял то тут, то там – как хороший охотничий пес, высматривающий притаившуюся дичь. Разница заключалась в том лишь, что дичью был он сам. Филипп перебросился с ним несколькими отрывистыми фразами, вернул одолженное оружие, и они закружили окрест уже вдвоем.
«Добраться бы до пещеры поскорее, – думали они, – а там уж пободаемся. Из пещеры с ее чудесной стенкой-невидимкой можно в одиночку сдерживать хоть роту противника. Притом настолько долго, насколько хватит боеприпасов. А пока онзаны перелезут через горную гряду, ой как далеко можно уйти. Глядишь, и выпутаемся!»
Никто их пока не беспокоил. И тишина…
Филиппа тишина эта вгоняла в тоску. Изводила, как назойливый ночной комар, что звенит где-то над ухом – и в атаку не идет, и спать не дает. Не к добру была эта тишина. Можно, конечно, обманывать себя мыслью, что онзаны – неважные следопыты, никудышные охотники и вообще – придурки. Только зачем?
По-видимому, перехват должен состояться у самого «донышка». И в этот раз уже не отделаешься надувной куклой. А надо еще вытащить беззащитных союзников, надеющихся на легионеров, точно на волшебников.
Терране, убаюканные мягким ходом тележки и согревшиеся в теплых накидках, устало прикорнули. А перед тем напичкали себя лекарствами из аптечек, обмотались пластырем, обмазались эпитель-гелем и жадно порубали. Бодрствующий миротворец до сих пор с аппетитом жевал на ходу пищевые концентраты и запивал витаминизированным тоником.
Генрик, простая душа, подгреб к нему и попробовал всучить карабин.
«Это он с дуру», – подумал о сержантской инициативе Филипп и оказался, конечно же, прав. От карабина терранин отпрыгнул, как от змеи. Выронил флягу и аж задрожал, сердешный. И затарахтел быстро-быстро, размахивая руками и тряся головенкой. «Ой, что вы, что вы! Никак невозможно! Совершенно! Решительно! Убивать гадко». И тут же покатились горючие слезы.
Генрик насилу удержался, чтобы не отвесить горе-пацифисту затрещину. Плюнул, обозвал его не шибко ласково и повелительным жестом поманил ухмыляющегося в кулак Филиппа.
– Скоро дойдем, – констатировал он очевидный факт. – Сейчас сделаем привал, ты приглядишь за гавриками, а я пошарю возле лаза. Не возникай! – оборвал он готового возмутиться Филиппа. – Тебя на рапид пускать, что со стихией заигрывать. Вдруг опять сдвинешься? Лучше уж я сам. Вот если не вернусь, тогда делай что хочешь. А пока я здесь командую. Усвоил?
– Ну, – неохотно сказал Филипп.
Саркисян исчез. Еще колыхались паутинные плети, еще кисло пахло горелым пироксилином из ствола АГБ, еще не распрямились примятые хвоинки и травинки, а он уже пропал.
Капралов обогнал платформу и встал на ее пути. Она ткнулась в выставленный ботинок, едва не сбив Филиппа с ног. Пассажиры качнулись, встрепенулись, просыпаясь, и вопросительно уставились на него.
– Привал. Спрыгивайте. – Он подергал платформу за скругленный, загнутый вверх передний край.
Наездники вырубили движок, однако слезать не стали, а незамедлительно принялись за еду. Пеший терранин, довольно хрюкнув, тут же завалился на бочок, обмотался накидкой и засопел.
– Ну и черт с вами, – сказал Филипп, но вдруг передумал и дернул платформу повторно. – Слезайте, говорю! Ишь, пригрелись. Стрельба начнется, а они тут как тут – заре навстречу…
– Пуля, она же дура, – оправдывался он несколько секунд спустя, укладывая их рядком в неглубокую ложбинку. (Парень со сломанной ногой выразительно морщился и даже постанывал, второй вел себя ничуть не сознательнее.) – Прилетит шальная, и поминай, как звали.
Словно в подтверждение его слов загрохотали выстрелы «пищалей», в торопливом говоре которых читалась паника стрелявших наугад онзанов. Грохот усиливался. Нетрудно было представить, как ошалевшие членистоногие поливают свинцом вокруг себя, совершенно не понимая, откуда рушится на них смерть. Разглядеть человека «на рапиде» чрезвычайно сложно.
До Больших Братьев наконец дошло, что к чему, и они вжались в землю, прикрывая головы руками. Филипп, решив, что рисоваться негоже и ему, залег рядом. Душа рвалась Генрику на подмогу. Как он там? Увернуться от пули даже в трансе более чем проблематично.
Платформа вдруг покачнулась, раздался хлесткий шлепок, и пара передних колес тут же начала опадать, с шипением выпуская воздух. Филипп прочувствованно чертыхнулся.
Пальба понемногу начала стихать.
Кто-то, свистя, как закипающий чайник, ломился, не разбирая дороги, прямо на Филиппа. Завидев бешено катящееся на четырех ногах розовое яйцо, усатое, хвостатое и при клешнях и резонно рассудив, что это не сержант Саркисян, Филипп влупил бегуну заряд в центр панциря. Онзан сбился с аллюра. Ослабевшие ноги заплелись в подобие математического знака бесконечности. Движущееся по инерции тело швырнуло прямо на похолодевших от ужаса Братьев. Братья, прыткие, как ящерки, торопливо расползлись в стороны, сдавленно завывая от страха.
Через минуту наступила тишина. На этот раз безопасная, что подтвердил своим появлением Генрик. Выглядел он не лучшим образом: шумно дышал, раздувая непомерную грудь, и истекал обильным потом. Система поглощения влаги, «зашитая» в комбинезоне, с таким наводнением сладить определенно не могла. Однако старалась – пар от Генрика валил густыми клубами, видимыми даже невооруженным зрением.
– Все чисто, – выдавил он в промежутке между вздохами. – Подъем, охламоны. Погнали по-быстрому…
– Тележка накрылась, – сообщил Филипп. – Вторую мастерить будем? Нет? Так я и думал. Эй, салаги, – заорал он, по очереди встряхивая Братьев, – хорош нежиться, пора топать.
Те неохотно поднимались, косясь на труп онзана. Филипп приобнял хроменького, перекинув его руку себе через загривок, и поспешил к пещере. Скоро его догнали, а затем и обогнали, остальные миротворцы. Генрик уровнял шаг и пошел рядом.
– Много тварей в засаде было? – спросил его Филипп.
– Десятка два. Знаешь, Капрал, они там собрались или дураки совсем, или я не знаю кто. Представляешь, ни одного зверя в пещере. Ни одного! Как можно такую позицию не занять? Сидели по кустам да за камнями. Пяток успели даже окопаться по самую маковку, но не ближе, чем в тридцати метрах от входа. Табу у них, что ли такое? Так ведь с обратной-то стороны лезли вчера без раздумий…
– Не ломай голову, – посоветовал Филипп и протянул шоколадку. – На, пожуй лучше.
– Спасибо, – сказал Генрик. – Слушай, ты что, все еще не наелся? – раздраженно спросил он скачущего на одной ноге терранина, который тоскливо проводил взглядом батончик. – Сгинь, ненасытный! Капрал, дай ты ему тоже. Видишь – мучается человек.
– Шиш ему, – буркнул Филипп. – Лопнет скоро. Нехватчик… Дома нарубаешься, понял! – прикрикнул он на обжору.
Тот понял и сник.
Возле пещеры смердело. Развороченные внутренности, пороховой дым. Патроны пищалей заряжались доисторическим черным порохом – и чад прошедшего побоища не успел развеяться в неподвижном предутреннем воздухе. Братья покашливали и брезгливо обходили свеженькие трупы стороной. Филипп с интересом разглядывал поле сражения, размышляя, насколько успешно управился бы он сам, выпади ему воевать с онзанами. Однозначного решения не вырисовывалось.
– Качественно сработано! – похвалил он с завистью.
Генрик молчаливо возгордился, не показывая, впрочем, виду. Он почти отдышался и даже казался чуточку посвежевшим.
В «бутылку» лезли следующим порядком: первый Генрик, за ним – ходячие Братья. Замыкали караван Филипп и хромоножка. Хромоножка, оставшийся без шоколада, совсем заскучал и начал понемногу тормозить движение. Филиппу до того надоело подгонять его, что он снова забросил терранина на плечо и нес как волк барана.
Не без труда протиснувшись в достопамятную дыру – творение пиропатрона, он напоследок обернулся. Обернулся и помертвел. Дыра зарастала. Со сводов пещеры, со стен, даже из пола сочилась, пузырясь, вязкая желтоватая жидкость. Она вспухала высоким пенным валом, выползала толчками наружу, неправильным «жабо» густого инея застывала по краю уменьшающегося на глазах отверстия.
Кажется, в пене что-то копошилось. Или кто-то.
Хромоножка разволновался. Он что-то торопливо говорил и чуть ли не пришпоривал Филиппа. Филипп опомнился и припустил наутек. Наездник вдруг взвизгнул и двумя рывками сполз со спины.
В тот же миг Филипп почувствовал, как к его ноге что-то прилипло и потянуло назад. Пока несмело, но крайне настойчиво. Он лягнулся, но оказалось напрасно. Нога увязла сильнее, и ее тут же сильнее потянуло. Терранин душераздирающе заорал захлебывающимся голосом. Филипп, не глядя, пальнул назад из «Дракона». Ногу отпустило. Брат орал все тоньше и тоньше. Оглядываться жутко не хотелось. Филипп оглянулся.
Желтая пена, наполненная изнутри безостановочным скользящим движением (клубок червей, сплетающихся в рыбацкой банке), залепила бедолагу до подбородка. Его рука, торчащая наружу, нелепо моталась, словно он дружелюбно приветствовал ею кого-то.
Филиппа затрясло. Начала кружиться голова. По телу разливалась болезненная истома. Пена вторично пошла на приступ его конечностей. Пока только конечностей и пока только нижних. Он лениво выстрелил в пузырящееся плоское щупальце. Щупальце рывком сократилось, но, утолстившись втрое, опять потекло к нему.
Появился Генрик, отшвырнул Филиппа за спину и открыл огонь. Первый выстрел он адресовал терранину, у которого к этому времени виднелась только верхняя часть лица с неестественно выпученными глазами. Снаряд, снесший полчерепа, превратил голову в кошмарную чашу, наполненную окровавленной плотью. Она тут же скрылась под пузырящейся мерзостью.
Филипп словно во сне достал из набедренного кармана пиропатрон, активировал с секундным замедлением и швырнул в пену. Ноги подкашивались, а от той, которая побывала в плену щупальца, по телу расползалась зябкая дрожь. Он швырнул еще один патрон, запоздало сообразив, что забыл его активировать.
Впрочем, это было не важно.
Почему-то болел живот.
Генрик почему-то разевал рот абсолютно беззвучно. И бил по щекам абсолютно невесомо. Пены перед Филиппом почему-то уже не было, а был омерзительный, оплавленный и скособоченный анус штольни, ведущей к выходу. И по нему надо было ползти.
Под ногами стеклянно хрустела пористая, как пемза, могила Бородача.
И надо было ползти.
А исходящие слюной пещерные черви только того и ждали. Впереди. И позади. Везде.
Недаром онзаны сторонились пещеры. Недаром терялись «шмели». Но почему ловушка пробудилась только сейчас? Что? Я говорю вслух? Разумеется. А почему ты говоришь шепотом? Пивка холодного хватил? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, успокойся ты, Генка, я уже ползу. Ведь я – бычий цепень. Ползать по кишкам – мое призвание.
Филипп пискнул сдавленно и скрючился, совершенно закупорив тесный лаз. В мозгу орудовал чей-то палец – грязный, волосатый, с колючими заусенцами и непременно с огромным, неровно обкусанным ногтем. Впрочем, пропал палец так же внезапно, как и появился. Он, должно быть, зацепил там моток спутанных лишних мыслей и уволок в свое логово. В грязный волосатый кулак.
В башке отчасти прояснилось.
Филипп пополз быстрее. «Дьявол, – подумал он, – я за этот поход дважды чуть не свихнулся. И все в одном месте – подле “донышка”. Может быть, там какой-нибудь психофон повышенный или другая какая зараза? А я оказался самой восприимчивой особью из всех? Ох, и повезло, нечего сказать! Не-ет, дайте только вернуться, сразу побегу на обследование! Пусть Вероника хоть лопнет от злости, мне до лампочки. “Лечи, – скажу, – и все тут! Долг исполняй”. И будет лечить, как миленькая. А придется – и уточку поменяет…»
«Тьфу ты, урод, – обругал он себя спустя минуту. – Вероника-то причем? “Уточку” тебе… “Особь восприимчивая!” Угасни, истерик сопливый. О деле думай!»
Он полз первым. Первым встал на карачки, первым поднялся на ноги. Первым выбрался наружу из проклятой пещеры. Потянулся, не глядя по сторонам, зевнул и вздохнул полной грудью. Впрочем, опасности не было. В противном случае его пристрелили бы сразу. А остальных немного погодя. Когда выгнал бы их из пещеры голод, жажда или разгневанный вспененный владелец.
Филипп раскрыл аптечку, вытащил упаковку сомы, всыпал в рот, сколько поместилось. Проглотил, запив водой из фляги. Организм надо было чистить. Поворотом барабана выбрал на инъекторе нейростимулятор, упер холодный дырчатый носик прибора в ямку под ухом и нажал на клавишу. Чуть кольнуло. Он нажал на клавишу еще раз. Мир стремительно приобрёл кристальную четкость картинки ЖК-дисплея.
Сразу захотелось пригнуться опасливо. Мозги восстанавливали способность к адекватному восприятию действительности. Филипп показал знаком, что территория чиста, можно выходить. Не дожидаясь появления спутников, заспешил, припадая на побывавшую в желтой пене ногу, к штольне.
Генрик включил «пускач».
Воздух задрожал: на «той стороне» штольни заработал, расшатывая стенку, разделяющую миры, перфоратор. В появившийся лаз сперва запустили терран, потом нырнули легионеры.
Они не видели, как за их спинами зашевелилась земля, как из нее полезли бесчисленные сотни онзанов, дождавшихся своего часа. Вероятно, онзаны знали, что штольня приведет их в самое сердце Легиона. Пусть не всех, пусть канал успеют свернуть почти сразу, но несколько бойцов (или несколько десятков, или, чем рачий черт не шутит, – сотен?) прорвутся обязательно. И покажут мягкотелым двуногим, где раки зимуют. Шли они, разумеется, на верную гибель.
Был ли в их языке синоним понятия камикадзе?
А легионеры, обгоняя бывших пленников, мчались к транспортеру, где улыбался им навстречу Петруха. Смеялись, сбрасывали осточертевшие заплечные мешки. Орали какой-то радостный вздор. Но белая дорога вдруг вздыбилась перед ними до небес, оплетенная фиолетовой и зеленой, басовито гудящей и искрящей сетью разрядов-молний. В лицо ударил обжигающе-горячий ветер. Ветер нес сухой степной сор, песок, вывороченные камни, он сбил людей с ног и опрокинул в вопящую мешанину нечеловеческих тел.
Перфоратор встряхнулся и притих. Петруха подбежал, бросился грудью на кучу горячей, сырой, парящей земли. Он расшвыривал кучу руками, плюясь, сдирая ногти, сдирая кожу на пальцах и ладонях. Он распинывал пласты дерна, он хрипел и матерился. Кажется, он плакал.
– Поздно, – сказал ему угрюмый Сильвер. – Не повезло им, хвост привели. Неудачники. Так уже было однажды. Ты лучше забудь о них, Меньшиков.
Петруха развернулся и с остервенением ударил ногой ему в пах.
ЧАСТЬ 3
ГЛАВА 1
Я купался в теплом Петуховском пруду. К середине июля пруд совсем зарос и походил скорее на болото – плавать было почти негде. А вылезать не хотелось. Поэтому, выбрав местечко, более-менее свободное от кувшинок и прочей шелухи, я лежал, покачиваясь на волнах, кверху пузом и меланхолично глядел в темнеющее перед грозой небо. В небе носились чайки. Любопытные, как сороки, они часто возвращались и закладывали надо мною красивые стремительные виражи. Я искренне надеялся, что во время шумных недавних заплывов между островками осоки не потревожил их гнезд. В противном случае мне грозила беспощадная бомбардировка. В качестве боеприпасов чайки используют жидкое гуано. Впрочем, провинись я перед ними всерьез, экзекуция свершилась бы уже давно.
Непогода между тем надвигалась.
«Находиться в воде во время грозы крайне опасно», – резонно подумал я, перевернулся на грудь и поплыл к берегу. Берег, однако, не приближался.
Наверное, потому что я греб только правой рукой. Левая, оказывается, запуталась в водорослях. Я дернул ею, стремясь порвать холодные стебли, но добился совсем не того, чего ожидал. Из глубины вынырнули две крупные щуки, вцепились в руку острыми кривыми зубами и потянули в разные стороны. Я вскрикнул. Щуки приободрились и принялись рвать добычу с еще большим ожесточением, громко рыча и мотая головами.
Руку жгло страшной болью Высокие волны, поднятые щучьими хвостами, заливали лицо. Громыхнул гром. Молния, опровергая законы физики, сверкнула лишь после третьего или четвертого раската. И ударила прямо мне в лоб.
Я дернулся и пришел в себя. Левую кисть продолжала терзать боль. Вообще-то, болело все тело, но над конечностью лихоманка измывалась с особым старанием. Я осторожно повернул голову. Из обрывка рукава торчала корявая головешка, покрытая коркой спекшейся крови. Пульта как не бывало…
– Где остальные? – спросил Генрик. – Вас было пятеро. Пятеро! – Он помахал растопыренными пальцами, а затем согнул два: – А осталось трое.
Первый терранин закатил глаза, громко вздохнул и изобразил, как нечто тяжелое куда-то бросают. Летят брызги. Тяжелого больше нет. Бросают еще. Осталось трое, – показал он. Из глаз его покатились слезы.
– Сварили, – ахнул я.
– Что ж, – сказал Генрик, – значит такая у них судьба. Ну, все, хорош трепаться. Пора делать ноги. Бери раненого.
Поднатужившись, я взвалил калеку на плечо и зашагал к выходу. Остальные поспешили за мной. Когда мы были уже возле двери цеха, со стороны покинутой кочегарки раздалось пронзительное верещание и оглушительный лязг железа по железу.
Верная холопка извещала членистоногих хозяев о нашем вторжении.
Я матюгнулся и побежал.
ГЛАВА 8
Затопили нас волны времен,
И была наша участь – мгновенна.
Александр Блок
Хромой Брат, при всей своей худобе, весил никак не меньше пяти пудов. Разве что без малого. Бежать с такой ношей на спине – занятие не самое пустяковое. Филипп натужно дышал, чувствуя, как щеки от натуги сползают к подбородку, превращая лицо в уродливую гримасу. А впереди ждал склон кратера – усыпанный мелкой галькой, склонный к оползням. И ограда из «колючки». Перепрыгнуть ее сейчас представлялось несколько проблематичным.
«К счастью, – думал Филипп, грубовато поправляя живой груз, – в заборе наличествует превосходная брешь. Расчудесная такая дыра – всем брешам брешь и всем дырам дыра. Вот о ней и стоит думать. Благо с каждым шагом она все ближе и ближе. А за ней, совсем рядом – мешки, легчайшим движением рук превращаемые в самоходную тележку с колесами. Славные такие мешки. О тележке я уж и не говорю. Ага. Сразу по прибытии Братья займутся ею, подругой самокатной. Небось, разберутся с родной технологией. А мы с Генкой немного постреляем. Пора уже продемонстрировать онзанам преимущества лазерного прицела, прибора ночного видения и обороны с позиции, расположенной на главенствующей высоте. Ну, так вот. Когда потери преследователей превысят все мыслимые пределы, они в панике отступят для выработки нового плана действий. И выработают его, разумеется. Но мы к тому времени, дай бог, будем уже далеко… И все-таки лучше было бы, – погоревал он, – уйти без шуму и пыли. Жаль, не врезал я на прощание аборигенке по чану. Сука визгливая. Дворняга».
В лагере, между тем, нарастала суета. Разгорались все новые и новые огни, зазвучали команды. Свора гончих вот-вот должна была сорваться с цепи.
Беглецы выбивались из сил, стараясь максимально использовать полученную фору. Генрик, всхрапывая, толкал в спины медлительных по причине недокорма Братьев. Те, всхрапывая и оступаясь, карабкались следом за неутомимым легионером, несущим их товарища легко, словно годовалого ребенка. Хоть и гораздо бесцеремонней. Филипп тоже всхрапывал. Раненый терранин, как уже говорилось, годовалым ребенком отнюдь не являлся.
Наконец добрались до вожделенных мешков. Не сговариваясь, пали наземь. Братья, за исключением того, что путешествовал на личном носильщике, дышали со свистом. Филипп рванул клапан ранца и швырнул им упакованные в тонкий пластик заготовки колес. Прикрикнул: «Ну-ка, взялись дружненько!» – а сам пополз назад. Там, метрах в десяти, он приметил отличный камешек. Словно только и поджидающий того, кто приляжет за ним с ружьецом в руках. Неподалеку ворошил листву, устраиваясь, верный друг Генрик.
Бурлящее вражеское становище и быстро выползающие из него фигурки онзанов были как на ладони. Филипп раскинул ноги, обмотал локоть ремнем, примостил ложе карабина в ложбинку камня и спокойно сказал про себя: «Бах!» Отдача еле заметно толкнула в плечо. Первый из будущей гекатомбы розовый труп украсил собою склон.
«Понеслась…» – почти без эмоций констатировал Филипп.
Минут через пять его недавние предчувствия начали обретать черты реальности. Онзаны заметно сбросили обороты, поняв, что сдуру можно и сломать – причем все, что угодно. Ломать «это» им, по-видимому, не улыбалось. «Раки» принялись окапываться.
Генрик расправил сошки гранатомета.
После первой же короткой очереди, превратившей изрядный участок рачьих позиций в брызжущий визжащей каменной крошкой ад, онзаны, наконец, сообразили, что отступление иной раз является не позором, но мудростью. Когда же достаточно твердые и даже отчасти организованные отходящие их порядки стали с катастрофической скоростью редеть, они дрогнули.
Они смешались.
Они побежали.
В мгновение ока поле боя опустело.
– Я поведу сопляков. Надеюсь, они уже готовы. А ты проконтролируй ситуацию, – сказал Генрик. – Вот, держи. – Он бережно поставил возле Филиппа свой ненаглядный АГБ. – Только, чур, уговор. С возвратом.
Решение уйти, оставив в прикрытии друга, далось ему, конечно же, крайне нелегко. Но оно было единственно верным. Филипп это понимал. Он сам решил бы точно так же. И все-таки он был рад, что решать выпало не ему.
– Даю вам полчаса, – сказал он.
– Добро, – деловито кивнул Генрик.
Онзаны полчаса не ждали. Один за другим они покидали лагерь. В лобовую больше не перли. Прижимались к земле, прятались за естественные укрытия, совершали быстрые короткие перебежки. Филипп проворно отлавливал фигурки, заключенные сканером в веселенькую зеленую рамочку, и стрелял. Но их было слишком много, и появлялись они не так равномерно, как того хотелось. По его подсчетам, не менее трех мерзавцев сгинули без следа. То есть в скором времени могли пожаловать в гости. Ага, вот и четвертый растворился в изуродованном шелкопрядами лесу.
Возможно, кто-то из них отправился за подкреплением к соседям. Возможно, кто-то, пытаясь обойти его с тыла, обнаружит следы платформы и сообразит, что беглецы могли разделиться. Эх, еще один ушел! Бородача, покойничка, сейчас явно не хватало.
Филипп дал очередь гранатами по «штабу» – просто для острастки. Онзаны ненадолго притаились, зато потом порскнули по многим направлениям одновременно. Некстати кончились заряды в карабине, и еще двое врагов успели куда-то скрыться, пока он занимался перезарядкой. Для первых «раков», за которыми не уследил Филипп, время было в самый раз появиться. Что же, он их ждал.
Б-баум-зз! Что-то тяжелое и не слишком быстрое врезалось в камень рядом с карабином и улетело рикошетом прочь.
– Пошалите у меня, – проворчал Капралов, разворачиваясь в сторону стрелка.
Того, однако, не было видно. Филипп провокационно завозился – будто бы прячась. Стрелок, убедившись, что ведет огонь в верном направлении, послал длиннющую очередь, способную по его замыслу разом решить все проблемы.
Так оно и вышло.
Очередь, как и следовало ожидать, ушла значительно выше, не причинив Филиппу ни малейшего урона. Зато горе-снайпер почил со снарядом в неумной башке.
Проблем у него больше не было.
И все-таки он свое дело сделал. За краткие секунды дуэли рекордное число лазутчиков, на борьбу с которыми у Филиппа не оставалось времени, разбежались по окрестностям. Далее оставаться в засаде становилось не только бесполезно, но и попросту опасно.
Капралов ретировался. Сначала задом, ползком, изображая обычного, безмозглого и безопасного речного рака. Затем на четвереньках. А затем уж припустив так, будто за ним гнался сам черт.
Бежал он не совсем по следам товарищей, а принимая несколько вправо. Так, чтобы не только хоть чуть-чуть запутать погоню, но и отсечь возможных преследователей, заходящих сбоку. Пусть их пока не было заметно, но ведь не вечно будет продолжаться такая удача. Вряд ли онзаны оставят вторжение на их территорию без достойного отмщения. Сообразив, что никто больше не препятствует покидать лагерь, возьмутся за дело всерьез. И тогда…
Филипп нагнал группу даже несколько позже, чем ожидал. Далеко ушли. Это было просто превосходно. Тележка, на которой сидели спиной друг к другу двое бывших пленников, ходко бежала по сосняку, уверенно преодолевая неровности и сминая кусты. Третий терранин, выглядящий несколько бодрее товарищей, трусил рядом.
Генрик неутомимо шнырял то тут, то там – как хороший охотничий пес, высматривающий притаившуюся дичь. Разница заключалась в том лишь, что дичью был он сам. Филипп перебросился с ним несколькими отрывистыми фразами, вернул одолженное оружие, и они закружили окрест уже вдвоем.
«Добраться бы до пещеры поскорее, – думали они, – а там уж пободаемся. Из пещеры с ее чудесной стенкой-невидимкой можно в одиночку сдерживать хоть роту противника. Притом настолько долго, насколько хватит боеприпасов. А пока онзаны перелезут через горную гряду, ой как далеко можно уйти. Глядишь, и выпутаемся!»
Никто их пока не беспокоил. И тишина…
Филиппа тишина эта вгоняла в тоску. Изводила, как назойливый ночной комар, что звенит где-то над ухом – и в атаку не идет, и спать не дает. Не к добру была эта тишина. Можно, конечно, обманывать себя мыслью, что онзаны – неважные следопыты, никудышные охотники и вообще – придурки. Только зачем?
По-видимому, перехват должен состояться у самого «донышка». И в этот раз уже не отделаешься надувной куклой. А надо еще вытащить беззащитных союзников, надеющихся на легионеров, точно на волшебников.
Терране, убаюканные мягким ходом тележки и согревшиеся в теплых накидках, устало прикорнули. А перед тем напичкали себя лекарствами из аптечек, обмотались пластырем, обмазались эпитель-гелем и жадно порубали. Бодрствующий миротворец до сих пор с аппетитом жевал на ходу пищевые концентраты и запивал витаминизированным тоником.
Генрик, простая душа, подгреб к нему и попробовал всучить карабин.
«Это он с дуру», – подумал о сержантской инициативе Филипп и оказался, конечно же, прав. От карабина терранин отпрыгнул, как от змеи. Выронил флягу и аж задрожал, сердешный. И затарахтел быстро-быстро, размахивая руками и тряся головенкой. «Ой, что вы, что вы! Никак невозможно! Совершенно! Решительно! Убивать гадко». И тут же покатились горючие слезы.
Генрик насилу удержался, чтобы не отвесить горе-пацифисту затрещину. Плюнул, обозвал его не шибко ласково и повелительным жестом поманил ухмыляющегося в кулак Филиппа.
– Скоро дойдем, – констатировал он очевидный факт. – Сейчас сделаем привал, ты приглядишь за гавриками, а я пошарю возле лаза. Не возникай! – оборвал он готового возмутиться Филиппа. – Тебя на рапид пускать, что со стихией заигрывать. Вдруг опять сдвинешься? Лучше уж я сам. Вот если не вернусь, тогда делай что хочешь. А пока я здесь командую. Усвоил?
– Ну, – неохотно сказал Филипп.
Саркисян исчез. Еще колыхались паутинные плети, еще кисло пахло горелым пироксилином из ствола АГБ, еще не распрямились примятые хвоинки и травинки, а он уже пропал.
Капралов обогнал платформу и встал на ее пути. Она ткнулась в выставленный ботинок, едва не сбив Филиппа с ног. Пассажиры качнулись, встрепенулись, просыпаясь, и вопросительно уставились на него.
– Привал. Спрыгивайте. – Он подергал платформу за скругленный, загнутый вверх передний край.
Наездники вырубили движок, однако слезать не стали, а незамедлительно принялись за еду. Пеший терранин, довольно хрюкнув, тут же завалился на бочок, обмотался накидкой и засопел.
– Ну и черт с вами, – сказал Филипп, но вдруг передумал и дернул платформу повторно. – Слезайте, говорю! Ишь, пригрелись. Стрельба начнется, а они тут как тут – заре навстречу…
– Пуля, она же дура, – оправдывался он несколько секунд спустя, укладывая их рядком в неглубокую ложбинку. (Парень со сломанной ногой выразительно морщился и даже постанывал, второй вел себя ничуть не сознательнее.) – Прилетит шальная, и поминай, как звали.
Словно в подтверждение его слов загрохотали выстрелы «пищалей», в торопливом говоре которых читалась паника стрелявших наугад онзанов. Грохот усиливался. Нетрудно было представить, как ошалевшие членистоногие поливают свинцом вокруг себя, совершенно не понимая, откуда рушится на них смерть. Разглядеть человека «на рапиде» чрезвычайно сложно.
До Больших Братьев наконец дошло, что к чему, и они вжались в землю, прикрывая головы руками. Филипп, решив, что рисоваться негоже и ему, залег рядом. Душа рвалась Генрику на подмогу. Как он там? Увернуться от пули даже в трансе более чем проблематично.
Платформа вдруг покачнулась, раздался хлесткий шлепок, и пара передних колес тут же начала опадать, с шипением выпуская воздух. Филипп прочувствованно чертыхнулся.
Пальба понемногу начала стихать.
Кто-то, свистя, как закипающий чайник, ломился, не разбирая дороги, прямо на Филиппа. Завидев бешено катящееся на четырех ногах розовое яйцо, усатое, хвостатое и при клешнях и резонно рассудив, что это не сержант Саркисян, Филипп влупил бегуну заряд в центр панциря. Онзан сбился с аллюра. Ослабевшие ноги заплелись в подобие математического знака бесконечности. Движущееся по инерции тело швырнуло прямо на похолодевших от ужаса Братьев. Братья, прыткие, как ящерки, торопливо расползлись в стороны, сдавленно завывая от страха.
Через минуту наступила тишина. На этот раз безопасная, что подтвердил своим появлением Генрик. Выглядел он не лучшим образом: шумно дышал, раздувая непомерную грудь, и истекал обильным потом. Система поглощения влаги, «зашитая» в комбинезоне, с таким наводнением сладить определенно не могла. Однако старалась – пар от Генрика валил густыми клубами, видимыми даже невооруженным зрением.
– Все чисто, – выдавил он в промежутке между вздохами. – Подъем, охламоны. Погнали по-быстрому…
– Тележка накрылась, – сообщил Филипп. – Вторую мастерить будем? Нет? Так я и думал. Эй, салаги, – заорал он, по очереди встряхивая Братьев, – хорош нежиться, пора топать.
Те неохотно поднимались, косясь на труп онзана. Филипп приобнял хроменького, перекинув его руку себе через загривок, и поспешил к пещере. Скоро его догнали, а затем и обогнали, остальные миротворцы. Генрик уровнял шаг и пошел рядом.
– Много тварей в засаде было? – спросил его Филипп.
– Десятка два. Знаешь, Капрал, они там собрались или дураки совсем, или я не знаю кто. Представляешь, ни одного зверя в пещере. Ни одного! Как можно такую позицию не занять? Сидели по кустам да за камнями. Пяток успели даже окопаться по самую маковку, но не ближе, чем в тридцати метрах от входа. Табу у них, что ли такое? Так ведь с обратной-то стороны лезли вчера без раздумий…
– Не ломай голову, – посоветовал Филипп и протянул шоколадку. – На, пожуй лучше.
– Спасибо, – сказал Генрик. – Слушай, ты что, все еще не наелся? – раздраженно спросил он скачущего на одной ноге терранина, который тоскливо проводил взглядом батончик. – Сгинь, ненасытный! Капрал, дай ты ему тоже. Видишь – мучается человек.
– Шиш ему, – буркнул Филипп. – Лопнет скоро. Нехватчик… Дома нарубаешься, понял! – прикрикнул он на обжору.
Тот понял и сник.
Возле пещеры смердело. Развороченные внутренности, пороховой дым. Патроны пищалей заряжались доисторическим черным порохом – и чад прошедшего побоища не успел развеяться в неподвижном предутреннем воздухе. Братья покашливали и брезгливо обходили свеженькие трупы стороной. Филипп с интересом разглядывал поле сражения, размышляя, насколько успешно управился бы он сам, выпади ему воевать с онзанами. Однозначного решения не вырисовывалось.
– Качественно сработано! – похвалил он с завистью.
Генрик молчаливо возгордился, не показывая, впрочем, виду. Он почти отдышался и даже казался чуточку посвежевшим.
В «бутылку» лезли следующим порядком: первый Генрик, за ним – ходячие Братья. Замыкали караван Филипп и хромоножка. Хромоножка, оставшийся без шоколада, совсем заскучал и начал понемногу тормозить движение. Филиппу до того надоело подгонять его, что он снова забросил терранина на плечо и нес как волк барана.
Не без труда протиснувшись в достопамятную дыру – творение пиропатрона, он напоследок обернулся. Обернулся и помертвел. Дыра зарастала. Со сводов пещеры, со стен, даже из пола сочилась, пузырясь, вязкая желтоватая жидкость. Она вспухала высоким пенным валом, выползала толчками наружу, неправильным «жабо» густого инея застывала по краю уменьшающегося на глазах отверстия.
Кажется, в пене что-то копошилось. Или кто-то.
Хромоножка разволновался. Он что-то торопливо говорил и чуть ли не пришпоривал Филиппа. Филипп опомнился и припустил наутек. Наездник вдруг взвизгнул и двумя рывками сполз со спины.
В тот же миг Филипп почувствовал, как к его ноге что-то прилипло и потянуло назад. Пока несмело, но крайне настойчиво. Он лягнулся, но оказалось напрасно. Нога увязла сильнее, и ее тут же сильнее потянуло. Терранин душераздирающе заорал захлебывающимся голосом. Филипп, не глядя, пальнул назад из «Дракона». Ногу отпустило. Брат орал все тоньше и тоньше. Оглядываться жутко не хотелось. Филипп оглянулся.
Желтая пена, наполненная изнутри безостановочным скользящим движением (клубок червей, сплетающихся в рыбацкой банке), залепила бедолагу до подбородка. Его рука, торчащая наружу, нелепо моталась, словно он дружелюбно приветствовал ею кого-то.
Филиппа затрясло. Начала кружиться голова. По телу разливалась болезненная истома. Пена вторично пошла на приступ его конечностей. Пока только конечностей и пока только нижних. Он лениво выстрелил в пузырящееся плоское щупальце. Щупальце рывком сократилось, но, утолстившись втрое, опять потекло к нему.
Появился Генрик, отшвырнул Филиппа за спину и открыл огонь. Первый выстрел он адресовал терранину, у которого к этому времени виднелась только верхняя часть лица с неестественно выпученными глазами. Снаряд, снесший полчерепа, превратил голову в кошмарную чашу, наполненную окровавленной плотью. Она тут же скрылась под пузырящейся мерзостью.
Филипп словно во сне достал из набедренного кармана пиропатрон, активировал с секундным замедлением и швырнул в пену. Ноги подкашивались, а от той, которая побывала в плену щупальца, по телу расползалась зябкая дрожь. Он швырнул еще один патрон, запоздало сообразив, что забыл его активировать.
Впрочем, это было не важно.
Почему-то болел живот.
Генрик почему-то разевал рот абсолютно беззвучно. И бил по щекам абсолютно невесомо. Пены перед Филиппом почему-то уже не было, а был омерзительный, оплавленный и скособоченный анус штольни, ведущей к выходу. И по нему надо было ползти.
Под ногами стеклянно хрустела пористая, как пемза, могила Бородача.
И надо было ползти.
А исходящие слюной пещерные черви только того и ждали. Впереди. И позади. Везде.
Недаром онзаны сторонились пещеры. Недаром терялись «шмели». Но почему ловушка пробудилась только сейчас? Что? Я говорю вслух? Разумеется. А почему ты говоришь шепотом? Пивка холодного хватил? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, успокойся ты, Генка, я уже ползу. Ведь я – бычий цепень. Ползать по кишкам – мое призвание.
Филипп пискнул сдавленно и скрючился, совершенно закупорив тесный лаз. В мозгу орудовал чей-то палец – грязный, волосатый, с колючими заусенцами и непременно с огромным, неровно обкусанным ногтем. Впрочем, пропал палец так же внезапно, как и появился. Он, должно быть, зацепил там моток спутанных лишних мыслей и уволок в свое логово. В грязный волосатый кулак.
В башке отчасти прояснилось.
Филипп пополз быстрее. «Дьявол, – подумал он, – я за этот поход дважды чуть не свихнулся. И все в одном месте – подле “донышка”. Может быть, там какой-нибудь психофон повышенный или другая какая зараза? А я оказался самой восприимчивой особью из всех? Ох, и повезло, нечего сказать! Не-ет, дайте только вернуться, сразу побегу на обследование! Пусть Вероника хоть лопнет от злости, мне до лампочки. “Лечи, – скажу, – и все тут! Долг исполняй”. И будет лечить, как миленькая. А придется – и уточку поменяет…»
«Тьфу ты, урод, – обругал он себя спустя минуту. – Вероника-то причем? “Уточку” тебе… “Особь восприимчивая!” Угасни, истерик сопливый. О деле думай!»
Он полз первым. Первым встал на карачки, первым поднялся на ноги. Первым выбрался наружу из проклятой пещеры. Потянулся, не глядя по сторонам, зевнул и вздохнул полной грудью. Впрочем, опасности не было. В противном случае его пристрелили бы сразу. А остальных немного погодя. Когда выгнал бы их из пещеры голод, жажда или разгневанный вспененный владелец.
Филипп раскрыл аптечку, вытащил упаковку сомы, всыпал в рот, сколько поместилось. Проглотил, запив водой из фляги. Организм надо было чистить. Поворотом барабана выбрал на инъекторе нейростимулятор, упер холодный дырчатый носик прибора в ямку под ухом и нажал на клавишу. Чуть кольнуло. Он нажал на клавишу еще раз. Мир стремительно приобрёл кристальную четкость картинки ЖК-дисплея.
Сразу захотелось пригнуться опасливо. Мозги восстанавливали способность к адекватному восприятию действительности. Филипп показал знаком, что территория чиста, можно выходить. Не дожидаясь появления спутников, заспешил, припадая на побывавшую в желтой пене ногу, к штольне.
Генрик включил «пускач».
Воздух задрожал: на «той стороне» штольни заработал, расшатывая стенку, разделяющую миры, перфоратор. В появившийся лаз сперва запустили терран, потом нырнули легионеры.
Они не видели, как за их спинами зашевелилась земля, как из нее полезли бесчисленные сотни онзанов, дождавшихся своего часа. Вероятно, онзаны знали, что штольня приведет их в самое сердце Легиона. Пусть не всех, пусть канал успеют свернуть почти сразу, но несколько бойцов (или несколько десятков, или, чем рачий черт не шутит, – сотен?) прорвутся обязательно. И покажут мягкотелым двуногим, где раки зимуют. Шли они, разумеется, на верную гибель.
Был ли в их языке синоним понятия камикадзе?
А легионеры, обгоняя бывших пленников, мчались к транспортеру, где улыбался им навстречу Петруха. Смеялись, сбрасывали осточертевшие заплечные мешки. Орали какой-то радостный вздор. Но белая дорога вдруг вздыбилась перед ними до небес, оплетенная фиолетовой и зеленой, басовито гудящей и искрящей сетью разрядов-молний. В лицо ударил обжигающе-горячий ветер. Ветер нес сухой степной сор, песок, вывороченные камни, он сбил людей с ног и опрокинул в вопящую мешанину нечеловеческих тел.
Перфоратор встряхнулся и притих. Петруха подбежал, бросился грудью на кучу горячей, сырой, парящей земли. Он расшвыривал кучу руками, плюясь, сдирая ногти, сдирая кожу на пальцах и ладонях. Он распинывал пласты дерна, он хрипел и матерился. Кажется, он плакал.
– Поздно, – сказал ему угрюмый Сильвер. – Не повезло им, хвост привели. Неудачники. Так уже было однажды. Ты лучше забудь о них, Меньшиков.
Петруха развернулся и с остервенением ударил ногой ему в пах.
ЧАСТЬ 3
ГЛАВА 1
Снежная равнина, белая луна,
Саваном покрыта наша сторона.
И березы в белом плачут по лесам.
Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?
Сергей Есенин
Я купался в теплом Петуховском пруду. К середине июля пруд совсем зарос и походил скорее на болото – плавать было почти негде. А вылезать не хотелось. Поэтому, выбрав местечко, более-менее свободное от кувшинок и прочей шелухи, я лежал, покачиваясь на волнах, кверху пузом и меланхолично глядел в темнеющее перед грозой небо. В небе носились чайки. Любопытные, как сороки, они часто возвращались и закладывали надо мною красивые стремительные виражи. Я искренне надеялся, что во время шумных недавних заплывов между островками осоки не потревожил их гнезд. В противном случае мне грозила беспощадная бомбардировка. В качестве боеприпасов чайки используют жидкое гуано. Впрочем, провинись я перед ними всерьез, экзекуция свершилась бы уже давно.
Непогода между тем надвигалась.
«Находиться в воде во время грозы крайне опасно», – резонно подумал я, перевернулся на грудь и поплыл к берегу. Берег, однако, не приближался.
Наверное, потому что я греб только правой рукой. Левая, оказывается, запуталась в водорослях. Я дернул ею, стремясь порвать холодные стебли, но добился совсем не того, чего ожидал. Из глубины вынырнули две крупные щуки, вцепились в руку острыми кривыми зубами и потянули в разные стороны. Я вскрикнул. Щуки приободрились и принялись рвать добычу с еще большим ожесточением, громко рыча и мотая головами.
Руку жгло страшной болью Высокие волны, поднятые щучьими хвостами, заливали лицо. Громыхнул гром. Молния, опровергая законы физики, сверкнула лишь после третьего или четвертого раската. И ударила прямо мне в лоб.
Я дернулся и пришел в себя. Левую кисть продолжала терзать боль. Вообще-то, болело все тело, но над конечностью лихоманка измывалась с особым старанием. Я осторожно повернул голову. Из обрывка рукава торчала корявая головешка, покрытая коркой спекшейся крови. Пульта как не бывало…