Страница:
– Пожалуй, не стоит. Подумаешь, чертики-слоники… Не извольте беспокоиться, сам справлюсь! – бодро пообещал я и поспешно ретировался под ее заливистый хохот.
Игорь Игоревич дымил своей чудовищной сигарой и улыбался каким-то мыслям. Если не ошибаюсь, я даже знал, каким именно.
– Куда теперь? – спросил я.
Он разогнал рукой голубое облачко табачного дыма.
– На склад, за обмундированием и амуницией. Вы еще не проголодались?
– Нет, а вы?
– А я бы чего-нибудь съел… Ну, да это подождет. Идемте!
«С капусты-то, пожалуй, много не набегаешь», – подумал я и зашагал за ним следом.
– Вам понравилась Вероника Владимировна? – спросил он меня вдруг.
– Очень! – сознался я. – У вас все женщины такие прелестные?
– Пожалуй… Большинство, я думаю.
– Интересно, как они относятся к нам, представителям отсталых народностей? – словно бы в пространство, задумчиво спросил я.
– С огромным интересом!
– Исследовательским?
– Не только… Между прочим, Вероника – лишь наполовину терранка. Отец у нее был русским. Но она вам не по зубам, Фил, – поспешил проявить заботливость Игорь Игоревич. – Об нее уже многие эти самые зубы сломали. Предостерегаю по-дружески.
«Ой-ей-ей! – понял я его. – Значит, и ваши обломочки, Игорь Игоревич, там валяются. И пенёчки-корешки, оставшиеся в деснах, еще побаливают».
Вслух же я только промычал невразумительно. Пусть как хочет, так и понимает.
Каптерка была как каптерка. Точь-в-точь, как у нас на заставе. Везде бирочки, таблички, порядок и, вроде, даже запах гуталина. Каптенармус, тот и вовсе был родным братом всех старшин и прапорщиков, встреченных мною на жизненном пути. Как он корчился, бедняга, когда выдавал мне штатный набор! Словно со своим расставался, с последним!
И понять его было можно. Столько вещей для одного служивого, наверное, и в самой распоследней Буржуинии не полагалось.
Связка белья. Связка носков. Два комплекта зеленого трико. Первый – повседневный, однотонный, второй – камуфляжной расцветки, полевой. Берет, не малиновый, правда, такой еще заслужить надо, а пятнисто-зеленый. Ботиночки типа «хаген» или, по-простому «говнодавы» – со шнуровкой по колено и ло-мо-вой подошвой. Ранец. («Спальник – внутри», – буркнул каптенармус.) Ремни разные, фляжки-фонарики. Тесак в ножнах, весьма смахивающий на «Бобр»[1]. Шлем с прозрачным забралом. Какая-то штуковина, похожая на крошечный микрокалькулятор с прочной крышкой и ремешками для крепления на руке. Комбинезон вроде бронежилета со стегаными штанами. А напоследок – широкий чешуйчатый браслет.
– Личный, – пояснил «старшина». – Зайдешь в санчасть, там перепишут на него все твои медицинские характеристики. Носи на правой руке, не снимая. Будет по чему опознать, если, ядрёна, башку оторвет.
Успокоил, значит. А если, ядрёна, руку тоже оторвёт?..
Я сгреб все в кучу, притянул ремнями к ранцу и забросил на плечо. Тюк получился не только объемный, но и тяжеленький.
– Когда смена белья? – деловито поинтересовался я.
– Какая такая смена? Что, я тебе, ядрёна, еще и подштанники переодевать должен?! – поразился каптенармус, и без того смертельно опечаленный безвозвратной разлукой со шмотками.
– В ванной комнате есть специальная корзина, туда и бросайте по мере загрязнения, – прошептал мне Игорь Игоревич, подталкивая к выходу. – Чистые вещи вам будут приносить по пятницам.
На улице он вздохнул с облегчением:
– Не люблю я здесь бывать! Осуждаете?
– Да вы что? Как можно? – вполне искренне удивился я его вопросу.
– Спасибо, Фил! – так же искренне поблагодарил он. – Ничего не могу с собой поделать. Столько лет пытаюсь привыкнуть – и никак!
– Зажуём это дело? – спросил я. – Лучше способа нет, вы уж поверьте!
– Зажуём! – согласился он. – Только сперва зайдем в казарму, вам следует переодеться.
По пути я мял пальцами ткань трико. Толстая, словно драп, очень мягкая и гладкая. Скорей подходящая для зимы, а не для здешних парниковых условий. Вопрос личного комфорта и теплового баланса в одежде меня порядком озаботил. Я не преминул полюбопытствовать, не жарко ли солдатикам разгуливать в такой форме:
– Вы вот, гляжу, не носите, – сказал я Игорю Игоревичу.
– Я не ношу потому что не положено, – молвил он. – Я же лицо наполовину гражданское, административный работник, так сказать… Кроме того, большую часть времени провожу на Земле. А жарко не будет, бросьте волноваться. Материал, из которого изготовлены предметы одежды и обувь, имеет самые высокие показатели по любым параметрам. Это вообще-то даже и не ткань в общепринятом, «мануфактурном» значении. Скорей сложный комплекс из натуральных и синтетических волокон, с кордом из металлопластовой нити и капиллярным каркасом поддержки искусственного микроклимата. Подобное трико – весьма популярная одежда среди наших ученых-натуралистов и разнообразных любителей экстремальных видов отдыха. Альпинистов, спелеотуристов и прочих покорителей природы. Уверен, понравится и вам.
– Надеюсь, понравится, – сказал я.
Трико пришлось мне впору. Вторая кожа! Комфортно и удобно. Ботиночки были и вовсе превыше всяких похвал. Легкие, мягкие – несмотря на то, что в подошву заложена металлическая пластина, что я сразу разглядел опытным глазом. Спал бы в них, не снимая.
Я собрал волосы в хвост, нахлобучил берет, выдвинул нижнюю челюсть вперед, глянул на себя в зеркало… и остался доволен. «Дикий гусь!» Можно в кино сниматься. Еще бы ружжо пострашнее, да «лесной» грим на рожу.
Повертел браслет. Карманов на форме не было и я, недолго думая, застегнул его на правом запястье, как старшина велел. Он словно врос в руку. Вот и славненько! «Микрокалькулятор» я приладил на левом запястье – взамен сдохших часов.
«Теперь провожу Игоря Игоревича на кормежку, а сам в санчасть, к Верочке!» – решил я и воодушевленно запел «окрасился месяц багрянцем». Добравшись до «…давно я тебя поджидал», понял, что выдвинутая челюсть здорово мешает полноценному исполнению и умолк. Все равно дальше – грустный финал, ну его к лешему!
Возле входа в столовую я предельно страдальческим голосом охнул и энергично застучал себя по лбу ладонью:
– Как же я мог забыть? Игорь Игоревич, простите вы меня, изувера, Христа ради! Я же должен еще браслетик зарегистрировать. Где была моя скудоумная голова раньше? Ну да не беда, я сейчас, быстренько! – И бросился бежать.
Игорь Игоревич дернулся вдогонку. Но живо сообразил, что никуда не годится такому представительному мужчине и административному работнику носиться за хитрым солдатиком всему гарнизону на потеху, – и махнул рукой.
Был бы на его месте я, так бы рявкнул, что хитрец в штаны бы напустил и обезножел в момент!
К счастью орнитологи, даже бывшие, люди сдержанные…
Вероника Владимировна меня не ждала. Это я понял сразу, стоило взбежать по пологой лестнице к ее вотчине.
«Вот тебе и неприступная крепость», – растерянно подумал я.
Она чрезвычайно нежно ворковала с Бобиком-вторым – двухметровым рыжим красавцем, с довольно, по-моему, глупым лицом. То есть у Бобика лицо было глупым, а не у Вероники. От счастья, по-видимому: девушка-то сидела у него на коленях. Спиной к входу, а значит и ко мне.
Интересно, сохранил бы, держа ее в объятиях, интеллектуальный вид я сам?
При виде нежданного гостя бравый Казанова выпучил бесцветные свои глазоньки и стал выглядеть еще смешнее.
– Привет, боец! – сказал я ему. – Веронику Владимировну не видел?
Бобик разинул пасть, но не нашелся, что ответить. А ведь видел ее, мерзавец, только что видел!
Зато нашлась Вероника. Она спорхнула с его коленей и удивленно, но не рассерженно, а с милой улыбкой, спросила:
– А, кинолог! Вы на процедуры? Решились-таки?!
Я пал на одно колено и проникновенно выдохнул:
– Из ваших рук – хоть чашу с ядом! Но клизму никогда!
– Это еще кто такой? – пробасил очнувшийся верзила. – Почему не на занятиях?
По тону я понял, что Бобик имеет какое-никакое командирское звание. Очень некстати.
– Новобранец! Рядовой Капралов! – отрапортовал я и лихо щелкнул каблуками. – Знакомлюсь с расположением части и прохожу комиссии. Здесь по приказу старшины, чтобы заклеймить личный браслет. Разрешите выполнять?
Рыжий замялся. Хотелось ему, понятно, вздрючить меня по всем статьям. Но близость прекрасной возлюбленной сделала его мягким и великодушным.
– Разрешаю, рядовой. Только быстро!
– Ну, это уж не от меня зависит. – Я протянул браслет Веронике, галантно склонив голову. – Не затруднит?
– Нет. – Она вдруг совершенно очаровательно порозовела. – Я сейчас!
И скрылась за дверью, где находился «пыточный гроб».
– Откуда родом, рядовой? – без интереса спросил Бобик, равнодушно глядя сквозь меня.
– Петуховские мы, – с готовностью откликнулся я. – Слыхал небось?
Он окончательно похоронил меня среди непримечательных сереньких личностей, не стоящих его внимания.
– Ни разу. Дыра, наверное, жуткая?
– Для тебя – наверное, – согласился я. – Для меня нет. Кому как…
– «Для Вас», – поправил он. – Обращайтесь ко мне на «вы», рядовой!
«Физиогномика – великая наука, – подумал я. – Глупое лицо лучше штампа в медицинской карточке. Что в нем нашла Вероника? Разве что рост?»
– Простите, господин генерал, не разглядел нашивок!
– Сержант, – великодушно сообщил он. – И не господин, а мастер. К старшим по званию следует обращаться «мастер». Мастер сержант, мастер лейтенант, мастер капитан и так далее. Понятно, рядовой?
– Яволь, мастер сержант! – гаркнул я, тараща глаза и вытягиваясь в струнку. – Спасибо за науку, мастер сержант!
– Ничего-ничего, рядовой, это всего лишь мой долг. Кстати, если вам предложат выбор взвода, предлагаю свой. У меня как раз имеется вакансия во второй четверке. – Он хлопнул меня по плечу. – И мне нравятся простые деревенские парни. Они всегда надежны и исполнительны. Подстричься, конечно, придется обязательно. Не так ли, Вероника?
У возвратившейся Вероники были свои соображения по поводу моей простоты, и она промолчала. Протянула браслет.
– Желаю удачи, Филипп!
Я повернулся и зашагал вниз по лестнице, не спросив разрешения убыть у грозного мастера сержанта. Надоело придуриваться перед откровенным дуболомом.
Он крякнул возмущенно и прокричал мне вслед:
– Запомните, рядовой: взвод сержанта Боба!
– Боба?! – Я расхохотался.
Игорь Игоревич поджидал меня у дверей столовой. Неужели успел насытиться? Или аппетит пропал от моего недвусмысленного маневра?
– Знаете, Фил, я должен срочно отбыть. К счастью, все формальности закончены, я со спокойным сердцем передам вас непосредственному начальнику. Я заочно внес вас в штат взвода, которым командует сержант Саркисян. Думаю, вы не будете возражать. Кажется, вы знакомы?
– Против? Конечно же, не буду! – обрадовался я. – Правда, меня еще приглашал сержант Боб…
– А, Боб, – отозвался Игорь Игоревич. – Не думаю, что вам будет интересно во взводе материально-технического снабжения.
Я согласно кивнул. «Меня в обозные? Слуга покорный!»
– Тогда идемте в спортивный зал. Самого Саркисяна сейчас нет, но его заместитель, ефрейтор Бородач, должен быть там.
Спортзал выглядел на миллион долларов! Столько оборудования мог себе позволить разве что знаменитый калифорнийский «GOLD'S GYM».
А простор!
А свет!
А воздух! М-м-мм!
– Ну, что ж, до свидания, Фил! – Игорь Игоревич крепко пожал мне руку. – Надеюсь, мы еще встретимся. Ни пуха, как говорится, ни пера!
– К черту-дьяволу! – отозвался я.
Он вздохнул, зачем-то одернул свой безукоризненный пиджак и ушел, раскуривая новую сигару. Мавр сделал свое дело…
Занимающихся в зале было не густо. Парочка взмыленных рукопашников, одинаковых с лица, неутомимо тузила друг друга в квадрате боксерского ринга. Несколько человек деловито нагружали платформу для жима ногами совершенно потрясающим количеством «блинов». Да в дальнем углу прыгал на скакалочке жилистый паренек.
Среди «качков» своим ростом и габаритами выделялся один, заросший косматым волосом по самые глаза. Его, вполне, по-моему, небезосновательно, я и принял за Бородача. Пока я пробирался через бурелом тренажеров, здоровяк успел пристроиться под гору железа, нагроможденного специально для него. К моему изумлению, наверх вдобавок к «блинам» запрыгнул нехлипкий молодой человек, устроился поудобнее и скомандовал:
– Давай!
Бородатый гигант громогласно ухнул и выпрямил ноги. Платформа подпрыгнула! Потом еще и еще. Я насчитал двадцать повторений – и это с весом, никак не меньшим, чем четыреста килограммов!
«Стероиды, – подумал я, – и в страшных количествах. Как поживает твоя печеночка, дружок?»
Человек-домкрат выполз из-под груза и заявил:
– Мало! Накинь еще полтинник!
Напарники бросились «накидывать», а я бочком-бочком подошел к нему.
– Бог в помощь!
– Пока сам справляюсь, – спокойно заверил он, искоса взглянув на меня.
«Гляди, грыжу не заработай», – подумал я и осведомился:
– Ты, наверное, Бородач?
Он хохотнул:
– Еще один обознался! Нет, братишка, ошибочка вышла.
– Что, Паха, опять тебя за Бородача приняли? – поинтересовался один из «грузчиков». Тот, что гарцевал на платформе во время рекордных жимов.
– Ну, блин! И, главное, блин, никак не пойму из-за чего? – Здоровяк ласково погладил свою взлохмаченную наличную растительность. – Бородач – вон! – Паха показал на жилистого малого, обосновавшегося в дальнем углу.
Я кивнул и направился к нему.
Парень был не так молод, как казалось издали. За тридцать, думаю, ему перевалило отнюдь не вчера. Абсолютно лысый, с чисто выбритым лицом и «гитлеровскими» усиками, с множеством цветных татуировок, густо обвивших обнаженные руки и торс. Он расположился между двумя стульями в глубочайшем продольном шпагате – задница его почти касалась пола. Татуировки отличались великолепным качеством исполнения и изображали исключительно геральдических хищных птиц. От родимой двухголовой до мотоциклетной «харлам-давыдовской». Присутствовал даже нацистский орел, правда, подвергнутый некоторой цензуре. Вместо свастики сжимал он своими когтистыми лапами ухмыляющийся череп в косо нахлобученной рогатой каске.
Глаза татуированного орнитофила были закрыты, лицо дышало умиротворенностью, а руки чертили в воздухе красивые фигуры замысловатых «ката».
– Вы Бородач? – спросил я почтительно. Командир, как-никак.
Один глаз, опушенный длинными, девическими ресницами, приоткрылся и уставился на меня.
– Мы Бородач. – Глаз закрылся снова. – Но мы здесь один, можно без «вы».
Ага, нос не задирает. Уже кое-что. Спросить бы, почему бороды нет? Так ведь, наверное, об этом его любой и всякий при знакомстве спрашивает. А выступать в роли «такого-же-как-все», признаюсь, не по мне.
– А я – новенький! Рядовой Капралов. Нынешним утром зачислен в ваш взвод.
– Ясно, – сказал он, не открывая на этот раз даже одного глаза. – Добро пожаловать, рядовой Капралов!
Бородач перестал размахивать руками и, наклонившись вперед, уперся ими в пол. Затем громко выдохнул и одним махом выбросил тело вертикально вверх. Легко прошел на руках несколько метров, обогнув стоящего столбом «рядового Капралова», и опустился на ноги где-то за моей спиной.
Я обернулся. Бородач как раз закладывал одну из ног себе за шею. Глаза его были по-прежнему закрыты.
– Готовишься к гастролям? – полюбопытствовал я.
– Готовлюсь, – с готовностью согласился он. – «Гуттаперчевый мальчик», слыхал, небось? – Он снова приоткрыл глаз.
– Вау! Возьмешь меня коверным? – загорелся я.
– Сперва посмотреть надобно, что ты умеешь. Ну-ка, упади смешно, – скомандовал он, меняя «заплечную» ногу.
Падать не хотелось. Тем паче, падать смешно. Бородач оценил заминку по-своему:
– Не умеешь. Посмотрим тогда, что умеешь…
Не успел я носом шмыгнуть, как он оказался рядом и нанес три быстрых удара. Прямиком в жизненно важные точки моего любимого организма. Два я отбил, а третий так и вовсе попытался перехватить с переводом на «болевой». Не скажу, правда, что это мне удалось. Бородач скользнул змеей и оказался у меня за спиной, в не очень удобной для меня позиции – с рукой, заломленной до самого затылка. Заломленная рука была, увы, моей. Я громко охнул. Продолжение схватки грозило вылиться в позорный для меня спектакль. С ползанием по полу и слезными мольбами о пощаде.
Пора было менять экспозицию.
Я предельным усилием воли дистанцировался от болевых ощущений, сосредоточив для этого внутренний взор на пупке, и врезал пяткой по подъему стопы Бородача.
На мне были новенькие ботинки, а он, бедняга, был босиком.
Рука ощутила прежнюю свободу, а слух утешил звук громкого вскрика, знаменующего точность и силу попадания. Жаль, продолжение было не столь приятным – мое правое ухо приласкал тяжелый удар, от которого я покатился кувырком. Откатившись на достаточное расстояние, живо вскочил. И вовремя! Бородач был тут как тут и свирепо топтал ногой участок капронового татами, на котором я только что валялся.
Начала собираться публика.
– Надери ему задницу, Бородач! – крикнул кто-то азартным и довольно тонким голосом.
Я на всякий случай голос запомнил. Пригодится.
Бородач хищно крался вокруг меня, выбирая момент, чтобы сделать что-нибудь плохое. Задницу надрать, например. Я держался настороже. Он вдруг остановился.
– Ладно, хватит! Вижу, ты парень не дурак, так что за коверного сойдешь. Беру! – Он протянул руку для дружеского пожатия.
«С такими ловкачами мы знакомы», – подумал я и осторожно подал свою.
«Предчувствия его не обманули!» Бородач крепко схватил меня за кисть и дернул к себе – лицом на выброшенный локоть. Если бы я этого не ожидал, нос мой стал бы в тот же миг гораздо менее красивым, чем прежде. А так, я лишь еще сильнее ускорился и врезался крепкими костями лба в район его ключиц. Очень славно врезался! Что-то где-то хрустнуло.
Бородач от удара грохнулся навзничь, увлекая меня за собой.
Мы лежали на теплом деревянном полу, как два брата-близнеца в люльке – бок о бок – и улыбались.
«Нечасто в наше время встретишь парня, который так здорово умеет врезать по уху», – думал я.
«Да уж!» – думал, наверное, Бородач. Он спросил:
– Как звать-то тебя по-человечески, рядовой Капралов?
– Иные, – затянул я свою излюбленную песенку, – зовут меня…
– Филька! Капрал, так твою растак, ты ли это?! – взревели оглушительно, сотрясая мироздание до самых основ, армянско-иерихонские трубы.
С полигона вернулся Генка Саркисян.
ГЛАВА 5
Основная группа участников марш-броска скрылась вдали. «Надо же, как резво бегают, архаровцы наемные!» – досадливо поразился Филипп. Семипудовый Мелкий, и тот обогнал его сразу, да так припустил, что скоро совершенно пропал из виду. «Стероиды, – еще раз напомнил Капралов себе. – Пусть он и здоровяк, зато потенциальный инвалид. И наверняка абсолютный импотент». Увы, легче от этих мыслей не стало. Привычка к постоянному существованию в роли “самого-самого”, лучшего из лучших – скверная, оказывается, штука. Особливо в случае, когда нежданно обнаруживаешь, что тащишься в арьергарде, что вынужден глотать пыль прошедшей колонны и пачкать ноги конскими яблоками. И что женщины, бросавшие на плечи героев цветы, а к ногам – свою честь, давно уже разошлись по домам. Этак можно и нервический срыв заработать.
Выход? Выход один – догнать и перегнать мер-р-рзавцев!
Воодушевленный Филипп резко увеличил скорость. Однако через пару сотен метров выяснилось, что долго такого темпа не потянуть. Пришлось благоразумно вернулся к прежнему.
А ведь заявлял же капитан Пивоваров: «Ноги, Капралов! Ноги и спина, а не бицепсы и трицепсы делают походную жизнь солдата более легкой. Насколько это возможно, разумеется. Бицепсы хороши для пляжа и девочек. Для гор, «броника» и пулемета с полным боезапасом они только во вред. Сатана явился на Землю, приняв облик «тренера чемпионов» Джо Уайдера, и ты с радостью бросился к нему в кабалу. Одумайся, Капралов! Одумайся, пока не поздно!»
Кажется, уже поздно…
Одиночество чертовски угнетает. Особенно, если оно сопряжено с нелюбимой, монотонной и тяжелой работой. Например, с бегом «на десятку» в полном обмундировании. Чтобы не упасть духом, нужно было срочно чем-то занять голову. Песенку, например, спеть. Без начала и конца, взяв за образец творчество народов Севера. Или речевку завести, в темпе бега. «Раз-два, три-четыре; три-четыре, раз-два! Кто бежит? Я бегу! Бойко двигаю ногу!»
Можно также прокрутить в памяти наиболее благостные события личной жизни. Скажем, вечером вчерашнего дня было немало приятных моментов. А это как раз и рекомендуется настоятельно – повторное переживание положительных эмоций.
«Помнишь, девочка, гуляли мы в саду…»
Первым делом, после маловразумительных криков радости, Генрик потащил Филиппа в столовую. Похоже, Легион поголовно был заражен страшным вирусом обжорства. Эпидемия булемии, не иначе!
Следом потянулась компания, занимавшаяся в спортзале.
– Знакомьтесь, – предложил спортсменам Генрик, – это мой армейский друг, Филипп Капралов. Целых полтора года, пользуясь должностным неравенством, беззастенчиво командовал мною. Теперь сержант я, и он заранее проливает горючие слезы. Проливаешь, так? – насупился он грозно.
Филипп не без драматизма шмыгнул носом:
– Именно так! Горе мое велико, могучий горбоносый вождь.
– Отлично. Предостерегаю, друзья, у него чрезмерно раздутое самомнение, и он любит, чтобы его величали по отчеству. Верно, Капрал? – Генрик крепко хватил Филиппа по спине.
– А то?! – согласился Филипп. – Кто ж не любит? Вот и Карнеги писал…
– Писал, точно. Так вот. Пользуясь законным правом сюзерена, приказываю: звать вышеназванного гордеца, кому как понравится. При малейших возражениях – драть за уши! Особо чадолюбивые и милосердные могут просить об этом своего сержанта. Возражения?
Он грозно взглянул на Филиппа.
– Никак нет, мастер сержант! Не извольте сомневаться, буду рад любой кличке, – отчеканил Филипп и тут же попросил другим тоном: – Кончай, Генка. Вдруг люди подумают, что я и в самом деле несносный моральный урод? А ведь я хороший!
– Совсем забыл, – добавил Генрик, – он еще и патологический хвастун. За что и люблю! Знакомься, Капрал, это мой взвод. Маловат, конечно – с тобой всего две полных четверки, – но так уж здесь принято. Начнем, пожалуй, с руководства. Вот этот лысый фюрер – Бородач. Мой заместитель, ефрейтор.
– Мы уже знакомы, – отозвался Бородач.
– Этого тщедушного карлика с мохнатым лицом зовут Павлом Мелким.
– Рад, – сказал лохматый здоровяк и едва не сломал Филиппу кисть, сжав, как слесарными тисками. После чего, не переставая широко улыбаться, пояснил: – Мелкий – это фамилие такое.
– Сан и Дан. Утверждают, что братья.
Чрезвычайно серьезные близнецы-боксеры по очереди подали Филиппу крепкие руки. «Александр». «Данила». Капралов, разумеется, тут же перепутал, кто из них кто. Впрочем, на груди у каждого легионера присутствовала табличка с именем.
– Наум, – чернокудрый хазарин, специалист по объездке диких тренажеров, назвался сам.
– Рабинович?! – ляпнул неожиданно для себя Филипп.
– Хуже, – понурил голову Наум. – Значительно хуже. Березовский.
Паша Мелкий, помрачневший было и побагровевший после выходки Филиппа, облегченно расхохотался. Отсмеявшись, предупредил:
– В другой раз, парень, следи за языком получше. Еще раз такое себе позволишь, закопаю! Уяснил?
– Вполне. Прости, – сказал Филипп Науму. – Ей-богу, пошутить хотел, и только-то.
Тот примирительно махнул рукой:
– Не бери в голову!
– Вольдемар, – голос последнего из наемников, изящного, чрезвычайно подвижного белокурого красавчика был негромким и по-мальчишески хрипловатым. – Но я предпочитаю, чтобы меня звали Волком. – Он с вызовом взглянул на Филиппа. – В противном случае, бывает, обижаюсь.
– Волк – страшный человек, – зашумели сразу все. – Хорошо, что он редко на кого обижается.
«Страшный человек, значит…» Филипп прищурился.
Теперь он знал, кто призывал Бородача к расправе над его задницей.
После потрясающе богатого обеда, перемежаемого обычными солдатскими шуточками и незлобивыми матерками, взвод двинулся в казарму.
– Сиеста, – важно объяснил Генрик.
– О-бал-деть! – захлопал глазами Филипп. – Уж не на курорт ли я попал?
Игорь Игоревич дымил своей чудовищной сигарой и улыбался каким-то мыслям. Если не ошибаюсь, я даже знал, каким именно.
– Куда теперь? – спросил я.
Он разогнал рукой голубое облачко табачного дыма.
– На склад, за обмундированием и амуницией. Вы еще не проголодались?
– Нет, а вы?
– А я бы чего-нибудь съел… Ну, да это подождет. Идемте!
«С капусты-то, пожалуй, много не набегаешь», – подумал я и зашагал за ним следом.
– Вам понравилась Вероника Владимировна? – спросил он меня вдруг.
– Очень! – сознался я. – У вас все женщины такие прелестные?
– Пожалуй… Большинство, я думаю.
– Интересно, как они относятся к нам, представителям отсталых народностей? – словно бы в пространство, задумчиво спросил я.
– С огромным интересом!
– Исследовательским?
– Не только… Между прочим, Вероника – лишь наполовину терранка. Отец у нее был русским. Но она вам не по зубам, Фил, – поспешил проявить заботливость Игорь Игоревич. – Об нее уже многие эти самые зубы сломали. Предостерегаю по-дружески.
«Ой-ей-ей! – понял я его. – Значит, и ваши обломочки, Игорь Игоревич, там валяются. И пенёчки-корешки, оставшиеся в деснах, еще побаливают».
Вслух же я только промычал невразумительно. Пусть как хочет, так и понимает.
Каптерка была как каптерка. Точь-в-точь, как у нас на заставе. Везде бирочки, таблички, порядок и, вроде, даже запах гуталина. Каптенармус, тот и вовсе был родным братом всех старшин и прапорщиков, встреченных мною на жизненном пути. Как он корчился, бедняга, когда выдавал мне штатный набор! Словно со своим расставался, с последним!
И понять его было можно. Столько вещей для одного служивого, наверное, и в самой распоследней Буржуинии не полагалось.
Связка белья. Связка носков. Два комплекта зеленого трико. Первый – повседневный, однотонный, второй – камуфляжной расцветки, полевой. Берет, не малиновый, правда, такой еще заслужить надо, а пятнисто-зеленый. Ботиночки типа «хаген» или, по-простому «говнодавы» – со шнуровкой по колено и ло-мо-вой подошвой. Ранец. («Спальник – внутри», – буркнул каптенармус.) Ремни разные, фляжки-фонарики. Тесак в ножнах, весьма смахивающий на «Бобр»[1]. Шлем с прозрачным забралом. Какая-то штуковина, похожая на крошечный микрокалькулятор с прочной крышкой и ремешками для крепления на руке. Комбинезон вроде бронежилета со стегаными штанами. А напоследок – широкий чешуйчатый браслет.
– Личный, – пояснил «старшина». – Зайдешь в санчасть, там перепишут на него все твои медицинские характеристики. Носи на правой руке, не снимая. Будет по чему опознать, если, ядрёна, башку оторвет.
Успокоил, значит. А если, ядрёна, руку тоже оторвёт?..
Я сгреб все в кучу, притянул ремнями к ранцу и забросил на плечо. Тюк получился не только объемный, но и тяжеленький.
– Когда смена белья? – деловито поинтересовался я.
– Какая такая смена? Что, я тебе, ядрёна, еще и подштанники переодевать должен?! – поразился каптенармус, и без того смертельно опечаленный безвозвратной разлукой со шмотками.
– В ванной комнате есть специальная корзина, туда и бросайте по мере загрязнения, – прошептал мне Игорь Игоревич, подталкивая к выходу. – Чистые вещи вам будут приносить по пятницам.
На улице он вздохнул с облегчением:
– Не люблю я здесь бывать! Осуждаете?
– Да вы что? Как можно? – вполне искренне удивился я его вопросу.
– Спасибо, Фил! – так же искренне поблагодарил он. – Ничего не могу с собой поделать. Столько лет пытаюсь привыкнуть – и никак!
– Зажуём это дело? – спросил я. – Лучше способа нет, вы уж поверьте!
– Зажуём! – согласился он. – Только сперва зайдем в казарму, вам следует переодеться.
По пути я мял пальцами ткань трико. Толстая, словно драп, очень мягкая и гладкая. Скорей подходящая для зимы, а не для здешних парниковых условий. Вопрос личного комфорта и теплового баланса в одежде меня порядком озаботил. Я не преминул полюбопытствовать, не жарко ли солдатикам разгуливать в такой форме:
– Вы вот, гляжу, не носите, – сказал я Игорю Игоревичу.
– Я не ношу потому что не положено, – молвил он. – Я же лицо наполовину гражданское, административный работник, так сказать… Кроме того, большую часть времени провожу на Земле. А жарко не будет, бросьте волноваться. Материал, из которого изготовлены предметы одежды и обувь, имеет самые высокие показатели по любым параметрам. Это вообще-то даже и не ткань в общепринятом, «мануфактурном» значении. Скорей сложный комплекс из натуральных и синтетических волокон, с кордом из металлопластовой нити и капиллярным каркасом поддержки искусственного микроклимата. Подобное трико – весьма популярная одежда среди наших ученых-натуралистов и разнообразных любителей экстремальных видов отдыха. Альпинистов, спелеотуристов и прочих покорителей природы. Уверен, понравится и вам.
– Надеюсь, понравится, – сказал я.
Трико пришлось мне впору. Вторая кожа! Комфортно и удобно. Ботиночки были и вовсе превыше всяких похвал. Легкие, мягкие – несмотря на то, что в подошву заложена металлическая пластина, что я сразу разглядел опытным глазом. Спал бы в них, не снимая.
Я собрал волосы в хвост, нахлобучил берет, выдвинул нижнюю челюсть вперед, глянул на себя в зеркало… и остался доволен. «Дикий гусь!» Можно в кино сниматься. Еще бы ружжо пострашнее, да «лесной» грим на рожу.
Повертел браслет. Карманов на форме не было и я, недолго думая, застегнул его на правом запястье, как старшина велел. Он словно врос в руку. Вот и славненько! «Микрокалькулятор» я приладил на левом запястье – взамен сдохших часов.
«Теперь провожу Игоря Игоревича на кормежку, а сам в санчасть, к Верочке!» – решил я и воодушевленно запел «окрасился месяц багрянцем». Добравшись до «…давно я тебя поджидал», понял, что выдвинутая челюсть здорово мешает полноценному исполнению и умолк. Все равно дальше – грустный финал, ну его к лешему!
Возле входа в столовую я предельно страдальческим голосом охнул и энергично застучал себя по лбу ладонью:
– Как же я мог забыть? Игорь Игоревич, простите вы меня, изувера, Христа ради! Я же должен еще браслетик зарегистрировать. Где была моя скудоумная голова раньше? Ну да не беда, я сейчас, быстренько! – И бросился бежать.
Игорь Игоревич дернулся вдогонку. Но живо сообразил, что никуда не годится такому представительному мужчине и административному работнику носиться за хитрым солдатиком всему гарнизону на потеху, – и махнул рукой.
Был бы на его месте я, так бы рявкнул, что хитрец в штаны бы напустил и обезножел в момент!
К счастью орнитологи, даже бывшие, люди сдержанные…
Вероника Владимировна меня не ждала. Это я понял сразу, стоило взбежать по пологой лестнице к ее вотчине.
«Вот тебе и неприступная крепость», – растерянно подумал я.
Она чрезвычайно нежно ворковала с Бобиком-вторым – двухметровым рыжим красавцем, с довольно, по-моему, глупым лицом. То есть у Бобика лицо было глупым, а не у Вероники. От счастья, по-видимому: девушка-то сидела у него на коленях. Спиной к входу, а значит и ко мне.
Интересно, сохранил бы, держа ее в объятиях, интеллектуальный вид я сам?
При виде нежданного гостя бравый Казанова выпучил бесцветные свои глазоньки и стал выглядеть еще смешнее.
– Привет, боец! – сказал я ему. – Веронику Владимировну не видел?
Бобик разинул пасть, но не нашелся, что ответить. А ведь видел ее, мерзавец, только что видел!
Зато нашлась Вероника. Она спорхнула с его коленей и удивленно, но не рассерженно, а с милой улыбкой, спросила:
– А, кинолог! Вы на процедуры? Решились-таки?!
Я пал на одно колено и проникновенно выдохнул:
– Из ваших рук – хоть чашу с ядом! Но клизму никогда!
– Это еще кто такой? – пробасил очнувшийся верзила. – Почему не на занятиях?
По тону я понял, что Бобик имеет какое-никакое командирское звание. Очень некстати.
– Новобранец! Рядовой Капралов! – отрапортовал я и лихо щелкнул каблуками. – Знакомлюсь с расположением части и прохожу комиссии. Здесь по приказу старшины, чтобы заклеймить личный браслет. Разрешите выполнять?
Рыжий замялся. Хотелось ему, понятно, вздрючить меня по всем статьям. Но близость прекрасной возлюбленной сделала его мягким и великодушным.
– Разрешаю, рядовой. Только быстро!
– Ну, это уж не от меня зависит. – Я протянул браслет Веронике, галантно склонив голову. – Не затруднит?
– Нет. – Она вдруг совершенно очаровательно порозовела. – Я сейчас!
И скрылась за дверью, где находился «пыточный гроб».
– Откуда родом, рядовой? – без интереса спросил Бобик, равнодушно глядя сквозь меня.
– Петуховские мы, – с готовностью откликнулся я. – Слыхал небось?
Он окончательно похоронил меня среди непримечательных сереньких личностей, не стоящих его внимания.
– Ни разу. Дыра, наверное, жуткая?
– Для тебя – наверное, – согласился я. – Для меня нет. Кому как…
– «Для Вас», – поправил он. – Обращайтесь ко мне на «вы», рядовой!
«Физиогномика – великая наука, – подумал я. – Глупое лицо лучше штампа в медицинской карточке. Что в нем нашла Вероника? Разве что рост?»
– Простите, господин генерал, не разглядел нашивок!
– Сержант, – великодушно сообщил он. – И не господин, а мастер. К старшим по званию следует обращаться «мастер». Мастер сержант, мастер лейтенант, мастер капитан и так далее. Понятно, рядовой?
– Яволь, мастер сержант! – гаркнул я, тараща глаза и вытягиваясь в струнку. – Спасибо за науку, мастер сержант!
– Ничего-ничего, рядовой, это всего лишь мой долг. Кстати, если вам предложат выбор взвода, предлагаю свой. У меня как раз имеется вакансия во второй четверке. – Он хлопнул меня по плечу. – И мне нравятся простые деревенские парни. Они всегда надежны и исполнительны. Подстричься, конечно, придется обязательно. Не так ли, Вероника?
У возвратившейся Вероники были свои соображения по поводу моей простоты, и она промолчала. Протянула браслет.
– Желаю удачи, Филипп!
Я повернулся и зашагал вниз по лестнице, не спросив разрешения убыть у грозного мастера сержанта. Надоело придуриваться перед откровенным дуболомом.
Он крякнул возмущенно и прокричал мне вслед:
– Запомните, рядовой: взвод сержанта Боба!
– Боба?! – Я расхохотался.
Игорь Игоревич поджидал меня у дверей столовой. Неужели успел насытиться? Или аппетит пропал от моего недвусмысленного маневра?
– Знаете, Фил, я должен срочно отбыть. К счастью, все формальности закончены, я со спокойным сердцем передам вас непосредственному начальнику. Я заочно внес вас в штат взвода, которым командует сержант Саркисян. Думаю, вы не будете возражать. Кажется, вы знакомы?
– Против? Конечно же, не буду! – обрадовался я. – Правда, меня еще приглашал сержант Боб…
– А, Боб, – отозвался Игорь Игоревич. – Не думаю, что вам будет интересно во взводе материально-технического снабжения.
Я согласно кивнул. «Меня в обозные? Слуга покорный!»
– Тогда идемте в спортивный зал. Самого Саркисяна сейчас нет, но его заместитель, ефрейтор Бородач, должен быть там.
Спортзал выглядел на миллион долларов! Столько оборудования мог себе позволить разве что знаменитый калифорнийский «GOLD'S GYM».
А простор!
А свет!
А воздух! М-м-мм!
– Ну, что ж, до свидания, Фил! – Игорь Игоревич крепко пожал мне руку. – Надеюсь, мы еще встретимся. Ни пуха, как говорится, ни пера!
– К черту-дьяволу! – отозвался я.
Он вздохнул, зачем-то одернул свой безукоризненный пиджак и ушел, раскуривая новую сигару. Мавр сделал свое дело…
Занимающихся в зале было не густо. Парочка взмыленных рукопашников, одинаковых с лица, неутомимо тузила друг друга в квадрате боксерского ринга. Несколько человек деловито нагружали платформу для жима ногами совершенно потрясающим количеством «блинов». Да в дальнем углу прыгал на скакалочке жилистый паренек.
Среди «качков» своим ростом и габаритами выделялся один, заросший косматым волосом по самые глаза. Его, вполне, по-моему, небезосновательно, я и принял за Бородача. Пока я пробирался через бурелом тренажеров, здоровяк успел пристроиться под гору железа, нагроможденного специально для него. К моему изумлению, наверх вдобавок к «блинам» запрыгнул нехлипкий молодой человек, устроился поудобнее и скомандовал:
– Давай!
Бородатый гигант громогласно ухнул и выпрямил ноги. Платформа подпрыгнула! Потом еще и еще. Я насчитал двадцать повторений – и это с весом, никак не меньшим, чем четыреста килограммов!
«Стероиды, – подумал я, – и в страшных количествах. Как поживает твоя печеночка, дружок?»
Человек-домкрат выполз из-под груза и заявил:
– Мало! Накинь еще полтинник!
Напарники бросились «накидывать», а я бочком-бочком подошел к нему.
– Бог в помощь!
– Пока сам справляюсь, – спокойно заверил он, искоса взглянув на меня.
«Гляди, грыжу не заработай», – подумал я и осведомился:
– Ты, наверное, Бородач?
Он хохотнул:
– Еще один обознался! Нет, братишка, ошибочка вышла.
– Что, Паха, опять тебя за Бородача приняли? – поинтересовался один из «грузчиков». Тот, что гарцевал на платформе во время рекордных жимов.
– Ну, блин! И, главное, блин, никак не пойму из-за чего? – Здоровяк ласково погладил свою взлохмаченную наличную растительность. – Бородач – вон! – Паха показал на жилистого малого, обосновавшегося в дальнем углу.
Я кивнул и направился к нему.
Парень был не так молод, как казалось издали. За тридцать, думаю, ему перевалило отнюдь не вчера. Абсолютно лысый, с чисто выбритым лицом и «гитлеровскими» усиками, с множеством цветных татуировок, густо обвивших обнаженные руки и торс. Он расположился между двумя стульями в глубочайшем продольном шпагате – задница его почти касалась пола. Татуировки отличались великолепным качеством исполнения и изображали исключительно геральдических хищных птиц. От родимой двухголовой до мотоциклетной «харлам-давыдовской». Присутствовал даже нацистский орел, правда, подвергнутый некоторой цензуре. Вместо свастики сжимал он своими когтистыми лапами ухмыляющийся череп в косо нахлобученной рогатой каске.
Глаза татуированного орнитофила были закрыты, лицо дышало умиротворенностью, а руки чертили в воздухе красивые фигуры замысловатых «ката».
– Вы Бородач? – спросил я почтительно. Командир, как-никак.
Один глаз, опушенный длинными, девическими ресницами, приоткрылся и уставился на меня.
– Мы Бородач. – Глаз закрылся снова. – Но мы здесь один, можно без «вы».
Ага, нос не задирает. Уже кое-что. Спросить бы, почему бороды нет? Так ведь, наверное, об этом его любой и всякий при знакомстве спрашивает. А выступать в роли «такого-же-как-все», признаюсь, не по мне.
– А я – новенький! Рядовой Капралов. Нынешним утром зачислен в ваш взвод.
– Ясно, – сказал он, не открывая на этот раз даже одного глаза. – Добро пожаловать, рядовой Капралов!
Бородач перестал размахивать руками и, наклонившись вперед, уперся ими в пол. Затем громко выдохнул и одним махом выбросил тело вертикально вверх. Легко прошел на руках несколько метров, обогнув стоящего столбом «рядового Капралова», и опустился на ноги где-то за моей спиной.
Я обернулся. Бородач как раз закладывал одну из ног себе за шею. Глаза его были по-прежнему закрыты.
– Готовишься к гастролям? – полюбопытствовал я.
– Готовлюсь, – с готовностью согласился он. – «Гуттаперчевый мальчик», слыхал, небось? – Он снова приоткрыл глаз.
– Вау! Возьмешь меня коверным? – загорелся я.
– Сперва посмотреть надобно, что ты умеешь. Ну-ка, упади смешно, – скомандовал он, меняя «заплечную» ногу.
Падать не хотелось. Тем паче, падать смешно. Бородач оценил заминку по-своему:
– Не умеешь. Посмотрим тогда, что умеешь…
Не успел я носом шмыгнуть, как он оказался рядом и нанес три быстрых удара. Прямиком в жизненно важные точки моего любимого организма. Два я отбил, а третий так и вовсе попытался перехватить с переводом на «болевой». Не скажу, правда, что это мне удалось. Бородач скользнул змеей и оказался у меня за спиной, в не очень удобной для меня позиции – с рукой, заломленной до самого затылка. Заломленная рука была, увы, моей. Я громко охнул. Продолжение схватки грозило вылиться в позорный для меня спектакль. С ползанием по полу и слезными мольбами о пощаде.
Пора было менять экспозицию.
Я предельным усилием воли дистанцировался от болевых ощущений, сосредоточив для этого внутренний взор на пупке, и врезал пяткой по подъему стопы Бородача.
На мне были новенькие ботинки, а он, бедняга, был босиком.
Рука ощутила прежнюю свободу, а слух утешил звук громкого вскрика, знаменующего точность и силу попадания. Жаль, продолжение было не столь приятным – мое правое ухо приласкал тяжелый удар, от которого я покатился кувырком. Откатившись на достаточное расстояние, живо вскочил. И вовремя! Бородач был тут как тут и свирепо топтал ногой участок капронового татами, на котором я только что валялся.
Начала собираться публика.
– Надери ему задницу, Бородач! – крикнул кто-то азартным и довольно тонким голосом.
Я на всякий случай голос запомнил. Пригодится.
Бородач хищно крался вокруг меня, выбирая момент, чтобы сделать что-нибудь плохое. Задницу надрать, например. Я держался настороже. Он вдруг остановился.
– Ладно, хватит! Вижу, ты парень не дурак, так что за коверного сойдешь. Беру! – Он протянул руку для дружеского пожатия.
«С такими ловкачами мы знакомы», – подумал я и осторожно подал свою.
«Предчувствия его не обманули!» Бородач крепко схватил меня за кисть и дернул к себе – лицом на выброшенный локоть. Если бы я этого не ожидал, нос мой стал бы в тот же миг гораздо менее красивым, чем прежде. А так, я лишь еще сильнее ускорился и врезался крепкими костями лба в район его ключиц. Очень славно врезался! Что-то где-то хрустнуло.
Бородач от удара грохнулся навзничь, увлекая меня за собой.
Мы лежали на теплом деревянном полу, как два брата-близнеца в люльке – бок о бок – и улыбались.
«Нечасто в наше время встретишь парня, который так здорово умеет врезать по уху», – думал я.
«Да уж!» – думал, наверное, Бородач. Он спросил:
– Как звать-то тебя по-человечески, рядовой Капралов?
– Иные, – затянул я свою излюбленную песенку, – зовут меня…
– Филька! Капрал, так твою растак, ты ли это?! – взревели оглушительно, сотрясая мироздание до самых основ, армянско-иерихонские трубы.
С полигона вернулся Генка Саркисян.
ГЛАВА 5
Что это были за люди? Только не члены общества трезвости. Конечно, среди них есть поджигатели, грабители и убийцы, – да разве нужно что-нибудь лучшее для войны? Не подлежит сомнению, что эти люди хорошо знают свое ремесло.
Ганс Гейнц Эверс
Основная группа участников марш-броска скрылась вдали. «Надо же, как резво бегают, архаровцы наемные!» – досадливо поразился Филипп. Семипудовый Мелкий, и тот обогнал его сразу, да так припустил, что скоро совершенно пропал из виду. «Стероиды, – еще раз напомнил Капралов себе. – Пусть он и здоровяк, зато потенциальный инвалид. И наверняка абсолютный импотент». Увы, легче от этих мыслей не стало. Привычка к постоянному существованию в роли “самого-самого”, лучшего из лучших – скверная, оказывается, штука. Особливо в случае, когда нежданно обнаруживаешь, что тащишься в арьергарде, что вынужден глотать пыль прошедшей колонны и пачкать ноги конскими яблоками. И что женщины, бросавшие на плечи героев цветы, а к ногам – свою честь, давно уже разошлись по домам. Этак можно и нервический срыв заработать.
Выход? Выход один – догнать и перегнать мер-р-рзавцев!
Воодушевленный Филипп резко увеличил скорость. Однако через пару сотен метров выяснилось, что долго такого темпа не потянуть. Пришлось благоразумно вернулся к прежнему.
А ведь заявлял же капитан Пивоваров: «Ноги, Капралов! Ноги и спина, а не бицепсы и трицепсы делают походную жизнь солдата более легкой. Насколько это возможно, разумеется. Бицепсы хороши для пляжа и девочек. Для гор, «броника» и пулемета с полным боезапасом они только во вред. Сатана явился на Землю, приняв облик «тренера чемпионов» Джо Уайдера, и ты с радостью бросился к нему в кабалу. Одумайся, Капралов! Одумайся, пока не поздно!»
Кажется, уже поздно…
Одиночество чертовски угнетает. Особенно, если оно сопряжено с нелюбимой, монотонной и тяжелой работой. Например, с бегом «на десятку» в полном обмундировании. Чтобы не упасть духом, нужно было срочно чем-то занять голову. Песенку, например, спеть. Без начала и конца, взяв за образец творчество народов Севера. Или речевку завести, в темпе бега. «Раз-два, три-четыре; три-четыре, раз-два! Кто бежит? Я бегу! Бойко двигаю ногу!»
Можно также прокрутить в памяти наиболее благостные события личной жизни. Скажем, вечером вчерашнего дня было немало приятных моментов. А это как раз и рекомендуется настоятельно – повторное переживание положительных эмоций.
«Помнишь, девочка, гуляли мы в саду…»
Первым делом, после маловразумительных криков радости, Генрик потащил Филиппа в столовую. Похоже, Легион поголовно был заражен страшным вирусом обжорства. Эпидемия булемии, не иначе!
Следом потянулась компания, занимавшаяся в спортзале.
– Знакомьтесь, – предложил спортсменам Генрик, – это мой армейский друг, Филипп Капралов. Целых полтора года, пользуясь должностным неравенством, беззастенчиво командовал мною. Теперь сержант я, и он заранее проливает горючие слезы. Проливаешь, так? – насупился он грозно.
Филипп не без драматизма шмыгнул носом:
– Именно так! Горе мое велико, могучий горбоносый вождь.
– Отлично. Предостерегаю, друзья, у него чрезмерно раздутое самомнение, и он любит, чтобы его величали по отчеству. Верно, Капрал? – Генрик крепко хватил Филиппа по спине.
– А то?! – согласился Филипп. – Кто ж не любит? Вот и Карнеги писал…
– Писал, точно. Так вот. Пользуясь законным правом сюзерена, приказываю: звать вышеназванного гордеца, кому как понравится. При малейших возражениях – драть за уши! Особо чадолюбивые и милосердные могут просить об этом своего сержанта. Возражения?
Он грозно взглянул на Филиппа.
– Никак нет, мастер сержант! Не извольте сомневаться, буду рад любой кличке, – отчеканил Филипп и тут же попросил другим тоном: – Кончай, Генка. Вдруг люди подумают, что я и в самом деле несносный моральный урод? А ведь я хороший!
– Совсем забыл, – добавил Генрик, – он еще и патологический хвастун. За что и люблю! Знакомься, Капрал, это мой взвод. Маловат, конечно – с тобой всего две полных четверки, – но так уж здесь принято. Начнем, пожалуй, с руководства. Вот этот лысый фюрер – Бородач. Мой заместитель, ефрейтор.
– Мы уже знакомы, – отозвался Бородач.
– Этого тщедушного карлика с мохнатым лицом зовут Павлом Мелким.
– Рад, – сказал лохматый здоровяк и едва не сломал Филиппу кисть, сжав, как слесарными тисками. После чего, не переставая широко улыбаться, пояснил: – Мелкий – это фамилие такое.
– Сан и Дан. Утверждают, что братья.
Чрезвычайно серьезные близнецы-боксеры по очереди подали Филиппу крепкие руки. «Александр». «Данила». Капралов, разумеется, тут же перепутал, кто из них кто. Впрочем, на груди у каждого легионера присутствовала табличка с именем.
– Наум, – чернокудрый хазарин, специалист по объездке диких тренажеров, назвался сам.
– Рабинович?! – ляпнул неожиданно для себя Филипп.
– Хуже, – понурил голову Наум. – Значительно хуже. Березовский.
Паша Мелкий, помрачневший было и побагровевший после выходки Филиппа, облегченно расхохотался. Отсмеявшись, предупредил:
– В другой раз, парень, следи за языком получше. Еще раз такое себе позволишь, закопаю! Уяснил?
– Вполне. Прости, – сказал Филипп Науму. – Ей-богу, пошутить хотел, и только-то.
Тот примирительно махнул рукой:
– Не бери в голову!
– Вольдемар, – голос последнего из наемников, изящного, чрезвычайно подвижного белокурого красавчика был негромким и по-мальчишески хрипловатым. – Но я предпочитаю, чтобы меня звали Волком. – Он с вызовом взглянул на Филиппа. – В противном случае, бывает, обижаюсь.
– Волк – страшный человек, – зашумели сразу все. – Хорошо, что он редко на кого обижается.
«Страшный человек, значит…» Филипп прищурился.
Теперь он знал, кто призывал Бородача к расправе над его задницей.
После потрясающе богатого обеда, перемежаемого обычными солдатскими шуточками и незлобивыми матерками, взвод двинулся в казарму.
– Сиеста, – важно объяснил Генрик.
– О-бал-деть! – захлопал глазами Филипп. – Уж не на курорт ли я попал?