Страница:
— И смерти королевы Изольды хотела! Опорочить мечтала нас обоих, а короля Марка — выставить идиотом на всю Логрию. Так вот, сейчас идиоткой будешь выглядеть ты. Этот парень обесчестит тебя, потому что ты ему нравишься. Что? Он тебе не нравится? Ну извини, леди Вазеллина! Не больно-то ты нас спрашивала, нравится ли нам гореть на костре. А этот парень, ты должна была слышать, имеет самый большой во всей Логрии детородный орган. Настолько громадный, что все девушки хоть и любят его, но всегда просят: «Перинис, милый, поосторожнее, ты делаешь мне больно!» С тобой, Вазеллина, мой друг Перинис осторожничать не будет. Ты этого не заслужила, а он устал от половинчатых соитий. Он хочет насладиться в полной мере. Кстати, Перинис славится не только размером члена, но и своей непомерной мужскою силой. Развлечения тебе хватит надолго. А не хватит — позовем помощников. Быстро снимай рубашку! — крикнул Тристан.
Вазеллина стояла, замерев от ужаса, и Тристану пришлось самому сдернуть с нее одежду. И вот тогда она удивила его. Стыдливо прикрываясь, как девушка, спросила с надеждой в голосе:
— А может, лучше ты, Тристан?
Вот дура! Он расхохотался. Мстительно, зло, с наслаждением. И отсмеявшись, сказал:
— Нет, я предпочту дирижировать. Думаю, это покажется тебе особенно приятным. А работать будет Перинис. И еще его друзья, которые, пожалуй, скоро подойдут. Я так решил. Понятно? И попробуй только не послушать моих советов. Голову сниму! Мне и меч не понадобится — оторву вот этими руками. Уразумела? Наклонись! Ноги ставь шире! Я сказал, шире! Начали.
Дирижировал Тристан увлеченно. Потом, когда подошли двое заранее предупрежденных рабов, это было уже и вправду как оркестр. Давая свои ценные указания, он вспомнил почти все позы из «Кама Сутры» и еще несколько таких, какие в силу известных этических представлений индусов там не упомянуты. А ребята были действительно неутомимы, особенно Перинис. Этот парень массу удовольствия получил. Кровь его совершенно не пугала, даже возбуждала еще сильнее, и только когда Вазеллина бесповоротно отключилась, могучий слуга наконец-то утратил к ней интерес. И Тристан подумал про себя: «Ну, слава Богу, хоть некрофилом этот оголтелый маньяк не станет».
— Все, братцы, хватит. Пошли, Перинис, — распорядился он. — Пусть валяется, к утру сама очнется. И уж поверьте мне, она никому не расскажет, что здесь случилось.
Потом Тристана затошнило, и он долго дышал на улице морозным ночным воздухом, вспоминая Чечню и литовскую девчонку. Многие тогда рвались ее изнасиловать, но Иван сказал «нет», ломая все установившиеся в войсках традиции. Пользуясь предоставленной ему неофициальной властью, он выпустил снайперше в голову, практически в упор, три пули из своего личного табельного оружия. Ребята даже морду хотели набить оборзевшему молодому особисту, но Иван был в таком состоянии, что они передумали. А он ушел ото всех в штабной сортир, закрылся, и его там долго и мучительно рвало над умывальником.
Немного придя в себя, Тристан обратился к Перинису, неожиданно назвав слугу его исконным прозвищем:
— Слышь, Пенис, пойди отвлеки охрану Изольды. Я хочу поговорить с ней через окно.
А под окном Тристан вспомнил, как не однажды развлекал Изольду в лесу умелым подражанием голосам разных птиц, перебрал в памяти те трели, которые ей больше всего нравились, да и запел соловьем. Соловей среди зимы — очень эффектно. Изольда выглянула почти сразу, мгновенно догадалась, кто это, тем более что слухи о прибытии Тристана уже дошли и до нее.
— Маша! Я решил не заходить сегодня. Я прав?
— Конечно. Хотя мне очень, очень плохо без тебя.
— Мы уплываем завтра на рассвете, Маша. По-другому нельзя.
— Я это знаю, Ваня. Знаю. Ты не потерял моего кольца?
— Вот оно! Я все помню. Я буду присылать тебе весточки. Обязательно, Маша! Все еще будет хорошо! Тебя никто больше не обидит. Король Марк верит тебе, как никогда. Удивительный дурак! Правда?
— Они тут все дураки, Ваня. А у меня осталось две сигареты. Хочешь, покурим?
— Конечно!
Она прикурила обе и бросила зажженную сигарету вниз. Тристан поймал на лету этот своеобразный воздушный поцелуй. Первая же затяжка ударила в голову, точно он вдруг превратился в маленького мальчика, каким был много-много лет назад, когда впервые, стянув у деда папиросу, пробовал курить.
— Голова кружится, — пожаловалась сверху Маша.
— Это от сигареты.
— Не только, — поправила она.
— Да, наверное, — согласился Иван. — Пора уходить. Вернешь мне Лушу?
— Конечно, теперь она нужнее тебе. Пусть Курнебрал подойдет утром. Собака всегда спит вместе со мной.
— Почему же она сейчас не чувствует, что я здесь? — удивился Иван.
— Потому что Перинис держит ее за ошейник в соседней комнате. Ваня, тебе действительно пора идти.
— Пора, — сказал он. — До встречи, милая!
И ему показалось вдруг, что за углом замка сигналит машина. Или это пароход на пристани дает предупреждающий гудок?
Какой гудок? Какой сигнал? Ты с ума сошел, Иванушка! Это же просто корова ревет на скотном дворе — протяжно, жалобно, по-зимнему тоскливо.
МЕЗОЛОГ ВТОРОЙ,
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
Вазеллина стояла, замерев от ужаса, и Тристану пришлось самому сдернуть с нее одежду. И вот тогда она удивила его. Стыдливо прикрываясь, как девушка, спросила с надеждой в голосе:
— А может, лучше ты, Тристан?
Вот дура! Он расхохотался. Мстительно, зло, с наслаждением. И отсмеявшись, сказал:
— Нет, я предпочту дирижировать. Думаю, это покажется тебе особенно приятным. А работать будет Перинис. И еще его друзья, которые, пожалуй, скоро подойдут. Я так решил. Понятно? И попробуй только не послушать моих советов. Голову сниму! Мне и меч не понадобится — оторву вот этими руками. Уразумела? Наклонись! Ноги ставь шире! Я сказал, шире! Начали.
Дирижировал Тристан увлеченно. Потом, когда подошли двое заранее предупрежденных рабов, это было уже и вправду как оркестр. Давая свои ценные указания, он вспомнил почти все позы из «Кама Сутры» и еще несколько таких, какие в силу известных этических представлений индусов там не упомянуты. А ребята были действительно неутомимы, особенно Перинис. Этот парень массу удовольствия получил. Кровь его совершенно не пугала, даже возбуждала еще сильнее, и только когда Вазеллина бесповоротно отключилась, могучий слуга наконец-то утратил к ней интерес. И Тристан подумал про себя: «Ну, слава Богу, хоть некрофилом этот оголтелый маньяк не станет».
— Все, братцы, хватит. Пошли, Перинис, — распорядился он. — Пусть валяется, к утру сама очнется. И уж поверьте мне, она никому не расскажет, что здесь случилось.
Потом Тристана затошнило, и он долго дышал на улице морозным ночным воздухом, вспоминая Чечню и литовскую девчонку. Многие тогда рвались ее изнасиловать, но Иван сказал «нет», ломая все установившиеся в войсках традиции. Пользуясь предоставленной ему неофициальной властью, он выпустил снайперше в голову, практически в упор, три пули из своего личного табельного оружия. Ребята даже морду хотели набить оборзевшему молодому особисту, но Иван был в таком состоянии, что они передумали. А он ушел ото всех в штабной сортир, закрылся, и его там долго и мучительно рвало над умывальником.
Немного придя в себя, Тристан обратился к Перинису, неожиданно назвав слугу его исконным прозвищем:
— Слышь, Пенис, пойди отвлеки охрану Изольды. Я хочу поговорить с ней через окно.
А под окном Тристан вспомнил, как не однажды развлекал Изольду в лесу умелым подражанием голосам разных птиц, перебрал в памяти те трели, которые ей больше всего нравились, да и запел соловьем. Соловей среди зимы — очень эффектно. Изольда выглянула почти сразу, мгновенно догадалась, кто это, тем более что слухи о прибытии Тристана уже дошли и до нее.
— Маша! Я решил не заходить сегодня. Я прав?
— Конечно. Хотя мне очень, очень плохо без тебя.
— Мы уплываем завтра на рассвете, Маша. По-другому нельзя.
— Я это знаю, Ваня. Знаю. Ты не потерял моего кольца?
— Вот оно! Я все помню. Я буду присылать тебе весточки. Обязательно, Маша! Все еще будет хорошо! Тебя никто больше не обидит. Король Марк верит тебе, как никогда. Удивительный дурак! Правда?
— Они тут все дураки, Ваня. А у меня осталось две сигареты. Хочешь, покурим?
— Конечно!
Она прикурила обе и бросила зажженную сигарету вниз. Тристан поймал на лету этот своеобразный воздушный поцелуй. Первая же затяжка ударила в голову, точно он вдруг превратился в маленького мальчика, каким был много-много лет назад, когда впервые, стянув у деда папиросу, пробовал курить.
— Голова кружится, — пожаловалась сверху Маша.
— Это от сигареты.
— Не только, — поправила она.
— Да, наверное, — согласился Иван. — Пора уходить. Вернешь мне Лушу?
— Конечно, теперь она нужнее тебе. Пусть Курнебрал подойдет утром. Собака всегда спит вместе со мной.
— Почему же она сейчас не чувствует, что я здесь? — удивился Иван.
— Потому что Перинис держит ее за ошейник в соседней комнате. Ваня, тебе действительно пора идти.
— Пора, — сказал он. — До встречи, милая!
И ему показалось вдруг, что за углом замка сигналит машина. Или это пароход на пристани дает предупреждающий гудок?
Какой гудок? Какой сигнал? Ты с ума сошел, Иванушка! Это же просто корова ревет на скотном дворе — протяжно, жалобно, по-зимнему тоскливо.
На этом заканчивается
вторая часть новейшего скеля
о Тристане и Изольде.
МЕЗОЛОГ ВТОРОЙ,
или
еще один РЕМ-СКЕЛЬ
Король Артур, единственный сын доброго Утера Пендрагона и властитель всей Логрии, вышел во дворик своего замка в Камелоте и увидел, что подаренный ему накануне меч лежит перед самыми воротами на большой каменной плите и придавлен огромной наковальней. Артур подошел, подергал — хоть бы хны! Будто приварился меч к наковальне. Загрустил король.
Но тут на удачу выходил из дворца сэр Тристан Лотианский и Корнуоллский, сын славного Рыбалиня Кагнинадеса — то ли свиней собрался пасти, то ли прекрасную принцессу из гнусных лап очередного чудовища вызволять. Артур окликнул его и попросил:
— Тристан, подмогни!
— С нашим удовольствием, сэр Артур, вам всегда готов прийти на помощь!
Подошел поближе и спрашивает:
— А это что же, тот самый Эскалибур?
— Да нет, Тристан, Эскалибур всегда при мне, я его по молодости лет сам из-под наковальни вытащил. То есть тьфу! Что же я говорю такое! Из-под наковальни я какой-то другой клинок тягал, а меч Эскалибур мне же Леди Озера вручила, собственной персоной. Видишь, старым становлюсь, простые вещи путать и забывать начал. А в те-то времена как мне все легко удавалось! Прошли, наверное, мои лучшие годы, ничего не поделаешь. Однако ближе к делу. Вот этот меч, он тоже, брат, непростой. Называется Грам. Сам великий колдун Регин выковал для кого-то из Нибелунгов. А вчера у меня ребята из Исландии на переговорах были, вот — привезли в подарок. И представляешь, какой-то козел придавил клинок здоровущей этой наковальней.
— Все понятно, сэр. Держитесь за рукоять, — говорит Тристан, — а я наковальню-то и приподыму.
— Погоди, достойнейший рыцарь острова Британии, — удивился король Артур. — Да неужели ты не сможешь его одной рукою вырвать из-под груза?
— Смогу, — говорит Тристан, — да только глупость это несусветная. Вы уж мне поверьте. Меч Грам — это оружие с особой заточкой, и я никому не позволю так его уродовать. Тут, сэр, вынимать надо хитро, с предельной аккуратностью.
Прислушался король Артур к словам Тристана, и вдвоем они очень нежно, не повредив специальной заточки, освободили исландский меч от наковальни.
— Молодец, Тристан, — похвалил Артур. — Мудрость у нас не числят по разряду воинских достоинств, но, видать, правду о тебе говорят, что ты как раз рыцарь не только могучий, но и мудрый.
Тристан почтительно склонил голову и молвил:
— Так и есть, сэр. Некоторые говорят, что я один из трех величайших рыцарей острова Британии наряду с Промедолом Покорителем Врагов, сыном Инвайта Драного, а также Хватайром Храбрейшим. Иные считают, что я один из семи, и добавляют в список Ланселота Озерного, Куя Длинного, сына Кенира с Прекрасной Бородой, Хуайля, сына Кау, и Бедуина, сына Бедраука. Существуют и другие версии. Но на самом-то деле я — один-единственный. Потому и записывают меня порой в самые разные компании, даже, например, вместе с Упрямым Карликом по имени Уйдиляг или с Даллдафом, сыном Бикини-в-Кофе, равным которому был только Рахит, сын Морга. А я все равно не с ними. Я всегда сам по себе. Мне об этой моей особенности еще давно-давно сказывал величайший в Логрии добрый волшебник Мырддин, и вам, мой король, тоже должно быть известно, что Господь никогда бы не послал в Страну Логров двух исключительных рыцарей. Именем Бога нашего, рожденного в Вифлееме, клянусь, Я один такой — Тристан Исключительный.
— А я знаю, — неожиданно легко, как-то даже небрежно согласился Артур. — Ты, чем хвастаться, ответил бы лучше на волнующий меня вопрос.
— Пожалуйста! На какой угодно.
— Долго ли еще осталось процветать Стране Логров?
— Ах, сэр Артур, ах, мой король! Я бы ответил вам, что Логрия будет процветать вечно, и это была бы почти правда, а вы бы все равно не поверили мне. Однако нам с вами еще предстоит всерьез поговорить о Логрии немного позднее, когда мы встретимся на острове Авалон. Уверяю вас, мы там встретимся. А пока ответьте, пожалуйста, вы: Балкин и Палкин уже убили друг друга?
— Давно, друг мой.
— А Голоход излечил наконец смертельно раненного Балкином короля Фелиса из замка Каэр Банног?
— И это было.
— А Ланселот Озерный полюбил супругу вашу Гвиневру сильнее жизни своей?
— Да, Тристан, полюбил.
— Видите, значит, Час Главной Славы Логров уже прошел. А Мордред Коварный начал строить твои ужасные козни?
— Вот это нет, но слухи уже бродят по королевству, что замышляет он какую-то гадость.
— Ну, мой король, а вы еще спрашиваете! Можете считать, сами и ответили на свой вопрос. Близится, близится час вашей смерти. Мырддин же обо всем этом рассказывал. Я точно знаю, что рассказывал. Но сейчас скажу вам некие слова, каких этот милый добрый волшебник сказать по определению не мог. Ему, видите ли, не положено, ему свои внутренние законы не позволяют. А я в отличие от Мырддина на все законы поплевываю, мне все можно. И я скажу. Вы никогда не умрете, мой король, как, впрочем, никогда не умирает ни один из живущих на Земле. Люди просто переходят в мир иной. Совсем иной. Вы его себе и представить не можете. Тем более что миров таких много, и не все ранее знакомые люди встречаются друг с другом после того, что они привыкли называть смертью. Однако некоторым, избранным, таким, как вы или я, суждено возвращаться на Землю. И вы вернетесь, обязательно вернетесь. Вот только, мой дорогой король, даже я, Тристан Исключительный, не знаю когда. Знал бы — не утаил от вас. Честное слово.
— Спасибо тебе, Тристан, на добром слове. Может, меч-то возьмешь все-таки? Он твой по праву.
— Да нет, сэр Артур. У меня есть уже мой любимый, с той самой зазубриной, и она мне дороже всех волшебных свойств Грама, которым владели Нибелунги, Каладболга, которым владел Фергус, или Эскалибура, которым владеете вы. Лучше отдайте этот Грам Персивалю. Он как раз вчера свой клинок об оконную решетку сломал. К прекрасной даме в гости ходил, дверь закрыта была, а он, дурачок, торопился очень. И вот теперь парню в поход идти, за Святым граалем, если не ошибаюсь, а достойного оружия нет. Нескладно как-то. Отдайте меч Персивалю Уэльскому.
— Ладно, — обещал Артур.
— Ну, тогда прощаемся. Мне еще столько стран объехать предстоит, вы себе и вообразить не можете, сэр Артур!
— Могу, Тристан, могу. Ты, главное, про Изольду свою не забывай, — добавил король неожиданно. — Люблю я ее, славная девка…
И так же неожиданно оборвал сам себя:
— Давай прощаться.
И они попрощались в центре дворика в замке Камелот, и наковальня лежала рядом перевернутая, а меч Грам стоял между ними строго вертикально, потому что Тристан, расчувствовавшись, глубоко вонзил его в каменную плиту.
Ничего, Персиваль не маленький — вытащит!
Но тут на удачу выходил из дворца сэр Тристан Лотианский и Корнуоллский, сын славного Рыбалиня Кагнинадеса — то ли свиней собрался пасти, то ли прекрасную принцессу из гнусных лап очередного чудовища вызволять. Артур окликнул его и попросил:
— Тристан, подмогни!
— С нашим удовольствием, сэр Артур, вам всегда готов прийти на помощь!
Подошел поближе и спрашивает:
— А это что же, тот самый Эскалибур?
— Да нет, Тристан, Эскалибур всегда при мне, я его по молодости лет сам из-под наковальни вытащил. То есть тьфу! Что же я говорю такое! Из-под наковальни я какой-то другой клинок тягал, а меч Эскалибур мне же Леди Озера вручила, собственной персоной. Видишь, старым становлюсь, простые вещи путать и забывать начал. А в те-то времена как мне все легко удавалось! Прошли, наверное, мои лучшие годы, ничего не поделаешь. Однако ближе к делу. Вот этот меч, он тоже, брат, непростой. Называется Грам. Сам великий колдун Регин выковал для кого-то из Нибелунгов. А вчера у меня ребята из Исландии на переговорах были, вот — привезли в подарок. И представляешь, какой-то козел придавил клинок здоровущей этой наковальней.
— Все понятно, сэр. Держитесь за рукоять, — говорит Тристан, — а я наковальню-то и приподыму.
— Погоди, достойнейший рыцарь острова Британии, — удивился король Артур. — Да неужели ты не сможешь его одной рукою вырвать из-под груза?
— Смогу, — говорит Тристан, — да только глупость это несусветная. Вы уж мне поверьте. Меч Грам — это оружие с особой заточкой, и я никому не позволю так его уродовать. Тут, сэр, вынимать надо хитро, с предельной аккуратностью.
Прислушался король Артур к словам Тристана, и вдвоем они очень нежно, не повредив специальной заточки, освободили исландский меч от наковальни.
— Молодец, Тристан, — похвалил Артур. — Мудрость у нас не числят по разряду воинских достоинств, но, видать, правду о тебе говорят, что ты как раз рыцарь не только могучий, но и мудрый.
Тристан почтительно склонил голову и молвил:
— Так и есть, сэр. Некоторые говорят, что я один из трех величайших рыцарей острова Британии наряду с Промедолом Покорителем Врагов, сыном Инвайта Драного, а также Хватайром Храбрейшим. Иные считают, что я один из семи, и добавляют в список Ланселота Озерного, Куя Длинного, сына Кенира с Прекрасной Бородой, Хуайля, сына Кау, и Бедуина, сына Бедраука. Существуют и другие версии. Но на самом-то деле я — один-единственный. Потому и записывают меня порой в самые разные компании, даже, например, вместе с Упрямым Карликом по имени Уйдиляг или с Даллдафом, сыном Бикини-в-Кофе, равным которому был только Рахит, сын Морга. А я все равно не с ними. Я всегда сам по себе. Мне об этой моей особенности еще давно-давно сказывал величайший в Логрии добрый волшебник Мырддин, и вам, мой король, тоже должно быть известно, что Господь никогда бы не послал в Страну Логров двух исключительных рыцарей. Именем Бога нашего, рожденного в Вифлееме, клянусь, Я один такой — Тристан Исключительный.
— А я знаю, — неожиданно легко, как-то даже небрежно согласился Артур. — Ты, чем хвастаться, ответил бы лучше на волнующий меня вопрос.
— Пожалуйста! На какой угодно.
— Долго ли еще осталось процветать Стране Логров?
— Ах, сэр Артур, ах, мой король! Я бы ответил вам, что Логрия будет процветать вечно, и это была бы почти правда, а вы бы все равно не поверили мне. Однако нам с вами еще предстоит всерьез поговорить о Логрии немного позднее, когда мы встретимся на острове Авалон. Уверяю вас, мы там встретимся. А пока ответьте, пожалуйста, вы: Балкин и Палкин уже убили друг друга?
— Давно, друг мой.
— А Голоход излечил наконец смертельно раненного Балкином короля Фелиса из замка Каэр Банног?
— И это было.
— А Ланселот Озерный полюбил супругу вашу Гвиневру сильнее жизни своей?
— Да, Тристан, полюбил.
— Видите, значит, Час Главной Славы Логров уже прошел. А Мордред Коварный начал строить твои ужасные козни?
— Вот это нет, но слухи уже бродят по королевству, что замышляет он какую-то гадость.
— Ну, мой король, а вы еще спрашиваете! Можете считать, сами и ответили на свой вопрос. Близится, близится час вашей смерти. Мырддин же обо всем этом рассказывал. Я точно знаю, что рассказывал. Но сейчас скажу вам некие слова, каких этот милый добрый волшебник сказать по определению не мог. Ему, видите ли, не положено, ему свои внутренние законы не позволяют. А я в отличие от Мырддина на все законы поплевываю, мне все можно. И я скажу. Вы никогда не умрете, мой король, как, впрочем, никогда не умирает ни один из живущих на Земле. Люди просто переходят в мир иной. Совсем иной. Вы его себе и представить не можете. Тем более что миров таких много, и не все ранее знакомые люди встречаются друг с другом после того, что они привыкли называть смертью. Однако некоторым, избранным, таким, как вы или я, суждено возвращаться на Землю. И вы вернетесь, обязательно вернетесь. Вот только, мой дорогой король, даже я, Тристан Исключительный, не знаю когда. Знал бы — не утаил от вас. Честное слово.
— Спасибо тебе, Тристан, на добром слове. Может, меч-то возьмешь все-таки? Он твой по праву.
— Да нет, сэр Артур. У меня есть уже мой любимый, с той самой зазубриной, и она мне дороже всех волшебных свойств Грама, которым владели Нибелунги, Каладболга, которым владел Фергус, или Эскалибура, которым владеете вы. Лучше отдайте этот Грам Персивалю. Он как раз вчера свой клинок об оконную решетку сломал. К прекрасной даме в гости ходил, дверь закрыта была, а он, дурачок, торопился очень. И вот теперь парню в поход идти, за Святым граалем, если не ошибаюсь, а достойного оружия нет. Нескладно как-то. Отдайте меч Персивалю Уэльскому.
— Ладно, — обещал Артур.
— Ну, тогда прощаемся. Мне еще столько стран объехать предстоит, вы себе и вообразить не можете, сэр Артур!
— Могу, Тристан, могу. Ты, главное, про Изольду свою не забывай, — добавил король неожиданно. — Люблю я ее, славная девка…
И так же неожиданно оборвал сам себя:
— Давай прощаться.
И они попрощались в центре дворика в замке Камелот, и наковальня лежала рядом перевернутая, а меч Грам стоял между ними строго вертикально, потому что Тристан, расчувствовавшись, глубоко вонзил его в каменную плиту.
Ничего, Персиваль не маленький — вытащит!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Счастье брезжит, обещая
Все, что мне желанно.
Так кораблик, чуть мелькая,
Мчится средь тумана,
Где встает скала морская
Гибелью нежданной.
На душе тоска такая!
Счастье столь обманно…
Моя любовь грустна,
И я не знаю сна.
Мне судьбина суждена
Бедного Тристана…
Бернарт де Вентадорн.«Песни», XII век
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой Тристан становится Рыцарем Круглого Стола, безумно много путешествует вместе с Курнебралом, отчего они оба даже притомляются слегка, зато постоянно знакомятся с новыми интересными людьми, и не только людьми
В начале решено было воплотить в жизнь неизвестно кем предложенную, но ставшую почти навязчивой идею послужить королю фризов. Почему? Да не почему! Говорят очень хороший человек король фризов. А виданное ли это дело вообще, чтобы король и очень хороший человек? Вот и рванули ребята к королю фризов, даже не разобравшись толком, как звать его, то ли Халадыл, то ли Снигахот. Хуже оказалось другое: никто не знал, где расположена страна фризов.
Тристан был уверен, что в Голландии, потому как в двадцатом веке Фрисландия стала частью именно этой страны. А верный оруженосец Курнебрал утверждал упрямо, что, по слухам, все королевство ихнее целиком расположено на островах. В общем, одно другому не мешало: ведь где-то там же, в Северном море, есть еще и Фризский архипелаг. Однако капитан корабля с ирландским именем Фроэх обиженно заявил, что не потерпит никаких указаний от людей, так плохо знающих географию. Сам же он якобы в стране фризов чуть ли не детство провел.
Фроэху доверились и очень скоро, подозрительно скоро, приплыли.
От берегов Британии со всей очевидностью корабль не удалялся. Меж тем встретившие их местные жители называли себя фризами, а правил ими даже не король, а так, герцог какой-то самозваный с нелепым именем Дамфриз, которое с какого языка ни переводи, а все получается «дурак замороженный». Таким он и оказался. Подобному королю служить — никакой радости, срам один. Так что визит к герцогу Дамфризу получился совсем коротким. Хорошо еще, это людьми и Богом забытое герцогство располагалось не так уж далеко от Камелота, и решил Тристан, что настала ему пора прибыть наконец ко двору Артура.
Путешествовать зимой — это вам не летом: холодно, сыро, мерзко. Матросы как сонные мухи передвигаются. Самому не то что подвигов совершать не хочется, а просто за рукоятку меча взяться противно. Спал бы себе и спал под шкурами в каюте. И чего сразу в Испанию не поплыли или того лучше — в Африку?
Ну ладно. Долго ли, коротко ли, прибыли они в Камелот, и величественные башни Артурова замка показались из-за скал, светя сквозь густой туман множеством огней. Что за праздник? Матерь Божья! Да как же они могли забыть? Видать, счет дням потеряли. Рождество ведь Христово ныне. Успели. Еще до начала торжества. Ну, это удача! Это — добрый знак.
И Тристану у короля Артура нашлось место за Круглым Столом, там аж золотые буковки его имени прямо на спинке кресла значились. Правда, само местечко оказалось неважным — Гибельным Сиденьем его называли. И даже рядом, особенно с левой, то есть зловещей, стороны от него никто садиться не хотел. Но Тристан в душе на все эти кельтские приметы поплевывал и больше радовался тому, что подсел к нему в итоге хороший друг и товарищ по несчастью Ланселот Озерный.
Ну а плюс ко всему пиво и вино при дворе Артура наливали доброе, а кормили сытно и вкусно. В общем, погуляли они с Курнебралом и матросами на славу: и Рождество отметили, и новое, особо почетное рыцарское звание обмыли. Однако пора и честь знать! Все ж таки поклялся королю логров служить верой и правдой. Ответственность на молодого и сильного рыцаря Тристана Лотианского взвалили немалую. Доверие такое надо было оправдывать. Поэтому на седьмой день отправились они с Курнебралом дальше в поход.
И тут уж Тристан настоял, чтобы не слушаться больше бестолкового Фроэха, не рваться по второму разу пусть и к очень хорошему, но неведомо где живущему королю Халадылу, или как его там, а держать путь на юг, и только на юг, где теплее, где фруктов побольше, и вообще!.. Возражений, впрочем, не было.
Обогнули они Испанию, заходя в гавани больших и малых городов, оставаясь в них иногда подолгу. Познакомились с очень милыми местами на юге Франции, добрались до восхитительных итальянских городов, посетили славную в веках Грецию. На Крите зарубили какого-то то ли быка, то ли человека, не разобрались, но зажарили и съели с аппетитом, на корабле как раз мясо к тому времени кончилось. С винами греческими и прочими византийскими сладостями расставаться долго не хотелось, но в итоге набрали с собою сколько смогли и поплыли все-таки дальше на восток. А там все больше появлялось людей, говоривших на даже Тристану не понятных языках — арабы, например, или армяне. Арабы как-то особенно Тристану не понравились: были они умны, образованны на удивление, а потому хитры и настороженны. Сражаться с ними как-то душа не лежала. Представились друг другу как умели и вежливо распрощались.
Безумно устал Тристан от европейского юга и знакомство с Азией, даже с иудеями решил оставить до следующего раза, а пока податься поближе к родному Северу через Эвксинский Понт или, как его здесь называли, Русское море. «Вот уж никогда бы не подумал, — удивлялся Тристан, — что Черное море Русским было! Прохлопали, мужики, отдали неизвестно кому, теперь сами крошечным кусочком берега владеем. Стыдоба!»
Ну ладно, двинулись они теперь в сторону Балтики, то есть по-тогдашнему Варяжского моря. И тут вдоль всего Днестровского торгового пути было очень неспокойно. Сначала пришлось порубать головы набежавшим из степей печенегам, потом — примчавшимся оттуда же каким-то уличам, тиверцам, уграм и даже мадьярам. Причем мадьяры эти пришли совсем не из Венгрии, а, наоборот, с востока, чуть ли не с Урала, и потому, наверное, были очень злые. Но Тристан и с ними совладал. А после заметил философски: «Может, иной мадьяр и не виноват в том, что он мадьяр…» В ответ на это вдрызг измотанный жаркими стычками Курнебрал обиженно взревел: «Как это не виноват?!» И Тристан решил с ним не спорить. Ну а древляне и поляне киевские, забредавшие порою к Днестру, людьми оказались куда как более миролюбивыми, да и говорили они почти по-русски — Тристан быстро научился их понимать.
Так мало-помалу добрались путешественники до владений польского короля. Но и Польша оказалась раздробленной на какие-то княжества, то бишь воеводства. Порядка не было в стране, и люди добрые посоветовали держаться ближе к западу, к Одре, а не к Висле. «Там, — объясняли они, — уже германские земли начинаются, и вот такими же рыцарями, как вы, хоть пруд пруди». И решил Тристан, что люди добрые правы, надо все-таки искать себе подобных. Это в равной мере относилось и к друзьям, и к женам, и к начальникам, то бишь сюзеренам (так здесь, кажется, выражались?). Не отправляться же в самом деле на восток, в родные московские края, где, если он правильно помнит, пока лишь дикие звери по густым лесам бегают. Да и роднее ему сейчас Западная Европа — к чему скрывать?
За время долгих скитаний по южным странам, где жили очень милые, в сущности, и очень темпераментные люди, Тристан пришел к выводу: у всех этих черноволосых и темноглазых принципиально другой менталитет (классное словечко для десятого века!), и никогда они не смогут быть вассалами короля Артура. А именно такая задача — присоединение к Логрии новых земель — и была поставлена перед Тристаном. Всяческих чудовищ даже самого гадкого пошиба Тристан одолевал запросто. Первых рыцарей многих государств и просто странствующих умельцев, ни к каким королевствам не приписанных — тоже. Покорял на турнирах и уничтожал в боях. Неизменно и легко побеждал всех. Однако требовалось еще утвердить свою власть. Да вот незадача: людей, не только не слыхавших о Логрии, но даже не говорящих по-валлийски, заставить поверить, что лучшим и талантливейшим, самым сильным и добрым, в общем, отцом народов всей Евразии, а то и всей Земли является какой-то король Артур с острова Британии — в этом убедить не получалось. Менталитет народный оказывался неподвластен ни мечу Тристана, ни копью его, ни даже тем необъятным (для средневековья-то!) знаниям, которыми обладал Иван Горюнов.
В общем, попутешествовать было интересно. Как-никак круиз по Средиземному морю — с детства о таком мечтал. Но политического смысла почти ноль.
А вот на просторах Польши почувствовал Тристан что-то родное. Для кого же все-таки? Для потомка древних пиктов Тристана или для простого российского паренька Вани? Наверное, для обоих сразу. И понял он, что здесь задержится. Даже подумал: то-то обрадуется Мырддин со своим глобальным историческим экспериментом, если по прихоти Ивана польский король возьмет да и согласится стать вассалом короля Артура!
Однако до этого дело не дошло, и прежде всего потому, что Тристан оказался не первым, кто строил здесь и сейчас примерно такие же планы.
На окраине города им захотелось пить, свернули с дороги в корчму, да и разговорились с хозяином. Здешнего сюзерена — герцога Сигурда Жилина по прозвищу Отважный в народе любили. «Странное родовое имечко у него, — подумал Тристан. — То ли поляки так произносят французскую фамилию Жилен, то ли герцог этот в действительности какой-нибудь Васька Жилин из-под Пскова».
Меж тем корчмарь рассказал, что силой физической Бог не слишком щедро наградил Сигурда, зато отличался хозяин замка необычайным умом и сообразительностью, да и отважен был по-настоящему. А еще богатство его, нажитое во многих походах, считалось несметным, причем путешествовал Жилин всегда с небольшим, но очень сильным отрядом опытных бойцов, и маршруты его путешествий были мало кому известны. Подданным своим платил герцог щедро. Весь этот город с чудным названием Зелена Гypa, то есть Зеленая Гора, жил припеваючи, весь — от придворных пажей до последнего сапожника.
Подивились Тристан с Курнебралом и спросили:
— В чем же секрет таких успехов вашего сюзерена? Не может ведь не быть секрета, когда все так хорошо, пусть даже в одном, отдельно взятом, маленьком городе.
— Тайна сия велика есть! — начал было пудрить им мозги корчмарь, но потом раскололся. — Ладно. Скажу вам в виде исключения. Только чтобы больше никому, а уж если герцог прознает — он такой, он может прознать! — на меня ни в коем разе не ссылаться.
Тристан обещал, дав кабатчику слово рыцаря, и тот зашептал:
— Есть у нашего сюзерена Жилина маленькая тайская собачка, по-другому, собачка из Страны Эльфов, как ни назови ее, собачка волшебная. Люди разное говорят, откуда она взялась на самом деле, но в ней-то и заключена вся сила герцога Зеленогурского. Ведь на шее той собачки висит еще и колоколец необыкновенный. Колоколец, когда качнешь его, позвякивает И как услышит кто этот потусторонний звон, так одни ото всех хворей излечиваются, некоторые, говорят, даже воскресали, а другим, наоборот, плохо делается, так что они умирают враз. Много всяких небывалых вещей умеет делать эта собачка, лично я всего и не знаю. А зовут ее Лоло-ци-Ци. Вот и все.
Конечно, весь это рассказ представился Тристану, да и Курнебралу тоже, дремучей польской ахинеей, но все-таки они запомнили слова корчмаря. На всякий случай. Мало ли что. Дыма-то без огня не бывает. Запомнили, поблагодарили за доброе вино, да и пошли ко двору герцога.
— А что ты думаешь. Кур, по поводу национальности нашего сюзерена? И откуда так много языков знает, говорит на всех практически свободно?
— Чего ж тут особенного, сэр? — удивился Курнебрал такому вопросу. — Ты и сам языков знаешь не меньше. Вестимо откуда — из путешествий, из общения с людьми. А вот каких кровей будет наш новый друг Сигурд, и не знаю, право. На лицо как будто человек он южный, а борода вроде почти рыжая, и веснушки, и глаза синие. Не пойму я, сэр, не пойму. А сам-то он тебе что рассказывает?
Тристан был уверен, что в Голландии, потому как в двадцатом веке Фрисландия стала частью именно этой страны. А верный оруженосец Курнебрал утверждал упрямо, что, по слухам, все королевство ихнее целиком расположено на островах. В общем, одно другому не мешало: ведь где-то там же, в Северном море, есть еще и Фризский архипелаг. Однако капитан корабля с ирландским именем Фроэх обиженно заявил, что не потерпит никаких указаний от людей, так плохо знающих географию. Сам же он якобы в стране фризов чуть ли не детство провел.
Фроэху доверились и очень скоро, подозрительно скоро, приплыли.
От берегов Британии со всей очевидностью корабль не удалялся. Меж тем встретившие их местные жители называли себя фризами, а правил ими даже не король, а так, герцог какой-то самозваный с нелепым именем Дамфриз, которое с какого языка ни переводи, а все получается «дурак замороженный». Таким он и оказался. Подобному королю служить — никакой радости, срам один. Так что визит к герцогу Дамфризу получился совсем коротким. Хорошо еще, это людьми и Богом забытое герцогство располагалось не так уж далеко от Камелота, и решил Тристан, что настала ему пора прибыть наконец ко двору Артура.
Путешествовать зимой — это вам не летом: холодно, сыро, мерзко. Матросы как сонные мухи передвигаются. Самому не то что подвигов совершать не хочется, а просто за рукоятку меча взяться противно. Спал бы себе и спал под шкурами в каюте. И чего сразу в Испанию не поплыли или того лучше — в Африку?
Ну ладно. Долго ли, коротко ли, прибыли они в Камелот, и величественные башни Артурова замка показались из-за скал, светя сквозь густой туман множеством огней. Что за праздник? Матерь Божья! Да как же они могли забыть? Видать, счет дням потеряли. Рождество ведь Христово ныне. Успели. Еще до начала торжества. Ну, это удача! Это — добрый знак.
И Тристану у короля Артура нашлось место за Круглым Столом, там аж золотые буковки его имени прямо на спинке кресла значились. Правда, само местечко оказалось неважным — Гибельным Сиденьем его называли. И даже рядом, особенно с левой, то есть зловещей, стороны от него никто садиться не хотел. Но Тристан в душе на все эти кельтские приметы поплевывал и больше радовался тому, что подсел к нему в итоге хороший друг и товарищ по несчастью Ланселот Озерный.
Ну а плюс ко всему пиво и вино при дворе Артура наливали доброе, а кормили сытно и вкусно. В общем, погуляли они с Курнебралом и матросами на славу: и Рождество отметили, и новое, особо почетное рыцарское звание обмыли. Однако пора и честь знать! Все ж таки поклялся королю логров служить верой и правдой. Ответственность на молодого и сильного рыцаря Тристана Лотианского взвалили немалую. Доверие такое надо было оправдывать. Поэтому на седьмой день отправились они с Курнебралом дальше в поход.
И тут уж Тристан настоял, чтобы не слушаться больше бестолкового Фроэха, не рваться по второму разу пусть и к очень хорошему, но неведомо где живущему королю Халадылу, или как его там, а держать путь на юг, и только на юг, где теплее, где фруктов побольше, и вообще!.. Возражений, впрочем, не было.
Обогнули они Испанию, заходя в гавани больших и малых городов, оставаясь в них иногда подолгу. Познакомились с очень милыми местами на юге Франции, добрались до восхитительных итальянских городов, посетили славную в веках Грецию. На Крите зарубили какого-то то ли быка, то ли человека, не разобрались, но зажарили и съели с аппетитом, на корабле как раз мясо к тому времени кончилось. С винами греческими и прочими византийскими сладостями расставаться долго не хотелось, но в итоге набрали с собою сколько смогли и поплыли все-таки дальше на восток. А там все больше появлялось людей, говоривших на даже Тристану не понятных языках — арабы, например, или армяне. Арабы как-то особенно Тристану не понравились: были они умны, образованны на удивление, а потому хитры и настороженны. Сражаться с ними как-то душа не лежала. Представились друг другу как умели и вежливо распрощались.
Безумно устал Тристан от европейского юга и знакомство с Азией, даже с иудеями решил оставить до следующего раза, а пока податься поближе к родному Северу через Эвксинский Понт или, как его здесь называли, Русское море. «Вот уж никогда бы не подумал, — удивлялся Тристан, — что Черное море Русским было! Прохлопали, мужики, отдали неизвестно кому, теперь сами крошечным кусочком берега владеем. Стыдоба!»
Ну ладно, двинулись они теперь в сторону Балтики, то есть по-тогдашнему Варяжского моря. И тут вдоль всего Днестровского торгового пути было очень неспокойно. Сначала пришлось порубать головы набежавшим из степей печенегам, потом — примчавшимся оттуда же каким-то уличам, тиверцам, уграм и даже мадьярам. Причем мадьяры эти пришли совсем не из Венгрии, а, наоборот, с востока, чуть ли не с Урала, и потому, наверное, были очень злые. Но Тристан и с ними совладал. А после заметил философски: «Может, иной мадьяр и не виноват в том, что он мадьяр…» В ответ на это вдрызг измотанный жаркими стычками Курнебрал обиженно взревел: «Как это не виноват?!» И Тристан решил с ним не спорить. Ну а древляне и поляне киевские, забредавшие порою к Днестру, людьми оказались куда как более миролюбивыми, да и говорили они почти по-русски — Тристан быстро научился их понимать.
Так мало-помалу добрались путешественники до владений польского короля. Но и Польша оказалась раздробленной на какие-то княжества, то бишь воеводства. Порядка не было в стране, и люди добрые посоветовали держаться ближе к западу, к Одре, а не к Висле. «Там, — объясняли они, — уже германские земли начинаются, и вот такими же рыцарями, как вы, хоть пруд пруди». И решил Тристан, что люди добрые правы, надо все-таки искать себе подобных. Это в равной мере относилось и к друзьям, и к женам, и к начальникам, то бишь сюзеренам (так здесь, кажется, выражались?). Не отправляться же в самом деле на восток, в родные московские края, где, если он правильно помнит, пока лишь дикие звери по густым лесам бегают. Да и роднее ему сейчас Западная Европа — к чему скрывать?
За время долгих скитаний по южным странам, где жили очень милые, в сущности, и очень темпераментные люди, Тристан пришел к выводу: у всех этих черноволосых и темноглазых принципиально другой менталитет (классное словечко для десятого века!), и никогда они не смогут быть вассалами короля Артура. А именно такая задача — присоединение к Логрии новых земель — и была поставлена перед Тристаном. Всяческих чудовищ даже самого гадкого пошиба Тристан одолевал запросто. Первых рыцарей многих государств и просто странствующих умельцев, ни к каким королевствам не приписанных — тоже. Покорял на турнирах и уничтожал в боях. Неизменно и легко побеждал всех. Однако требовалось еще утвердить свою власть. Да вот незадача: людей, не только не слыхавших о Логрии, но даже не говорящих по-валлийски, заставить поверить, что лучшим и талантливейшим, самым сильным и добрым, в общем, отцом народов всей Евразии, а то и всей Земли является какой-то король Артур с острова Британии — в этом убедить не получалось. Менталитет народный оказывался неподвластен ни мечу Тристана, ни копью его, ни даже тем необъятным (для средневековья-то!) знаниям, которыми обладал Иван Горюнов.
В общем, попутешествовать было интересно. Как-никак круиз по Средиземному морю — с детства о таком мечтал. Но политического смысла почти ноль.
А вот на просторах Польши почувствовал Тристан что-то родное. Для кого же все-таки? Для потомка древних пиктов Тристана или для простого российского паренька Вани? Наверное, для обоих сразу. И понял он, что здесь задержится. Даже подумал: то-то обрадуется Мырддин со своим глобальным историческим экспериментом, если по прихоти Ивана польский король возьмет да и согласится стать вассалом короля Артура!
Однако до этого дело не дошло, и прежде всего потому, что Тристан оказался не первым, кто строил здесь и сейчас примерно такие же планы.
* * *
Замок Сигурда Отважного стоял на высоченном зеленом холме, внизу, вкруг него, образуя крутую излучину, протекала широкая в этих местах река Одра, а за нею во все стороны простирались леса, леса и леса. Красивое место, приятное, равнинное, и никакого тебе моря. От моря Тристана уже тошнило. Подъезжали они с Курнебралом к городу на роскошных лошадях, купленных совсем недавно. У Тристана — арабский жеребец, быстрый как ветер, взращенный для скачек и погонь, рассчитанный на рыцаря в легких доспехах. Оруженосцу же верному традиционно полагалась кобыла кастильской породы, мощная и выносливая. Эта зверюга и тащила на себе латы Тристана, в то время как сам он двигался налегке, правда, с мечом, но перевязи накинуты поверх модного кафтана местного покроя, совсем новенького, с иголочки, а на голове — огромная шляпа с перьями.На окраине города им захотелось пить, свернули с дороги в корчму, да и разговорились с хозяином. Здешнего сюзерена — герцога Сигурда Жилина по прозвищу Отважный в народе любили. «Странное родовое имечко у него, — подумал Тристан. — То ли поляки так произносят французскую фамилию Жилен, то ли герцог этот в действительности какой-нибудь Васька Жилин из-под Пскова».
Меж тем корчмарь рассказал, что силой физической Бог не слишком щедро наградил Сигурда, зато отличался хозяин замка необычайным умом и сообразительностью, да и отважен был по-настоящему. А еще богатство его, нажитое во многих походах, считалось несметным, причем путешествовал Жилин всегда с небольшим, но очень сильным отрядом опытных бойцов, и маршруты его путешествий были мало кому известны. Подданным своим платил герцог щедро. Весь этот город с чудным названием Зелена Гypa, то есть Зеленая Гора, жил припеваючи, весь — от придворных пажей до последнего сапожника.
Подивились Тристан с Курнебралом и спросили:
— В чем же секрет таких успехов вашего сюзерена? Не может ведь не быть секрета, когда все так хорошо, пусть даже в одном, отдельно взятом, маленьком городе.
— Тайна сия велика есть! — начал было пудрить им мозги корчмарь, но потом раскололся. — Ладно. Скажу вам в виде исключения. Только чтобы больше никому, а уж если герцог прознает — он такой, он может прознать! — на меня ни в коем разе не ссылаться.
Тристан обещал, дав кабатчику слово рыцаря, и тот зашептал:
— Есть у нашего сюзерена Жилина маленькая тайская собачка, по-другому, собачка из Страны Эльфов, как ни назови ее, собачка волшебная. Люди разное говорят, откуда она взялась на самом деле, но в ней-то и заключена вся сила герцога Зеленогурского. Ведь на шее той собачки висит еще и колоколец необыкновенный. Колоколец, когда качнешь его, позвякивает И как услышит кто этот потусторонний звон, так одни ото всех хворей излечиваются, некоторые, говорят, даже воскресали, а другим, наоборот, плохо делается, так что они умирают враз. Много всяких небывалых вещей умеет делать эта собачка, лично я всего и не знаю. А зовут ее Лоло-ци-Ци. Вот и все.
Конечно, весь это рассказ представился Тристану, да и Курнебралу тоже, дремучей польской ахинеей, но все-таки они запомнили слова корчмаря. На всякий случай. Мало ли что. Дыма-то без огня не бывает. Запомнили, поблагодарили за доброе вино, да и пошли ко двору герцога.
* * *
И надо заметить, герцог сразу им понравился. Радушный хозяин, живо реагирующий на все новое, держался он достойно в любой ситуации, разговор умел вести интересно на самые разные темы, а еще обладал удивительным для десятого века чувством такта, за которым угадывалось нечто большее, нечто неуловимое. Обаянием тайны называют это иногда. С Курнебралом обсуждать подобные вещи представлялось абсолютно бессмысленным — оруженосец был умен, но прост и в тонкостях психологии не разбирался, потому Тристан лишь спросил его как-то:— А что ты думаешь. Кур, по поводу национальности нашего сюзерена? И откуда так много языков знает, говорит на всех практически свободно?
— Чего ж тут особенного, сэр? — удивился Курнебрал такому вопросу. — Ты и сам языков знаешь не меньше. Вестимо откуда — из путешествий, из общения с людьми. А вот каких кровей будет наш новый друг Сигурд, и не знаю, право. На лицо как будто человек он южный, а борода вроде почти рыжая, и веснушки, и глаза синие. Не пойму я, сэр, не пойму. А сам-то он тебе что рассказывает?