Страница:
— А ничего не рассказывает, — ухмыльнулся Тристан. — Знаешь, как он ответил мне на прямой вопрос: «Я зверь благородный, но был всю жизнь сыном без матери, нет у меня и отца, как у людей, потому я всегда одинок». Сам понимаешь, как я оторопел от таких речей его, и только решил уточнить, почему же он зверь, а Сигурд мне этак просто: «А разве человек — не зверь?» Я не нашелся что ответить.
— Я бы тоже не нашелся, — кивнул Курнебрал. — Но все равно с сэром Сигурдом можно иметь дело. Так я считаю.
— С паном Сигурдом, — поправил Тристан.
Курнебрал только рукой махнул:
— Не люблю я этот их бесовский язык!
А Тристану, наоборот, польский нравился. Он очень быстро освоил его, говорил легко, практически без акцента, но не уставал умиляться забавной транскрипции собственного имени в устах Жилина — «Трыщан». Это звучало как треск ломаемого дерева, как шум разрываемой парусины, а еще напоминало о слове «тыща». Тоскливое напоминание: тыща лет разделяла их эпохи.
Например, некий Жегин смастерил ему небывалый меч и назвал его Гжам. Такого острого и прочного клинка не знали еще ни в одной стране мира. Сигурд рассказывал, что, проверяя качество работы кузнеца Жегина, он одним взмахом разрубил пополам ту наковальню, на которой меч и был выкован. Тристан позволил себе не поверить и на всякий случай спросил:
— Каким же заклятием заговорен твой меч, Сигурд?
— В том-то и секрет, брат Трыщан, что этот меч не надо заговаривать, он сам по себе волшебный.
Снова не поверил Тристан, и тогда герцог Жилин показал ему красивый фокус. Подошли они к быстрой мелкой речушке, Сигурд опустил в нее свой замечательный меч, именуемый Гжамом, воткнул в дно и держал неподвижно. Потом вырвал кусок шерсти из своего кафтана, бросил в воду и велел Тристану:
— Смотри!
Клок шерсти, увлекаемый течением, подплыл к лезвию клинка, и острая сталь рассекла его на две половинки.
«Не слабо», — подумал про себя Тристан и поинтересовался:
— А мне твой умелец не может замастырить что-нибудь похожее?
— Не может, — сказал Жилин. — Я убил его.
— Почему?
— Так надо. Это давняя и темная история. Я у него вырвал из груди сердце, поджарил и съел, как принято у нас в Исландии. Я ведь долго жил в Исландии. А Жегин был настоящий колдун. С колдунами нельзя по-другому, поверь мне.
«Господи! — думал Тристан. — Сплошная магия кругом, чертовщина и людоедство в придачу! Они плюют не только на законы Божьи, они плюют на законы физики, химии, биологии. И как прикажете жить в таком мире?»
Но приказано было жить спокойно и не особо обращать внимание на всякие мелкие странности. Кем приказано? Ну, сначала королем Марком. Потом — добрым волшебником Мырддиным. А вот теперь еще и сюзереном Сигурдом Жилиным. (Правильней, конечно, было сказать «Мырддином», «Жилином», но думая про себя на родном языке, Тристан склонял эти имена как русские фамилии.)
Польский герцог жил в свое удовольствие и делал деньги на всем без разбору: на войнах и коварных убийствах из-за угла, на торговле и натуральном обмене, на всевозможных хитростях, граничащих с мошенничеством, а также на магии и предсказаниях. Выражаясь языком двадцатого столетия, он сделал товаром не только людей, животных и предметы материальной культуры, но также и услуги, включая информационные. Талантливый человек, явно обогнавший свое время. Трудно было не уважать его. Иногда Тристан даже немного побаивался: а не продаст ли Жилин и его самого? Великому деляге ничего не стоило толкнуть кому-нибудь по дешевке и благородного рыцаря. Может быть, поэтому однажды Тристан и спросил прямо:
— Сигурд, признайся, для чего тебе столько денег?
Жилин улыбнулся, помолчал и сказал так:
— Никому до сих пор не говорил, а тебе скажу, Трыщан. Нравишься ты мне. И еще я верю, что мы будем в этой жизни заодно. Мне кажется, ты как раз тот единственный человек, на помощь которого я могу рассчитывать. Видишь ли, однажды, давно-давно, один великий мудрец предсказал, что золото мое меня и погубит. Но прорицатель оставил надежду. Если, сказал, встретишь настоящего друга, будешь спасен, и у вас все получится. Может, это ты и есть, Трыщан. Предсказатель не говорил, как будут звать моего друга.
— Может быть, и я, — дипломатично заметил Тристан своему хитрому собеседнику. — Ты все-таки для начала поведай, для чего столько денег копишь?
— Терпение, Трыщан, я уже начал рассказывать.
Сигурд понял, что и Тристан непрост. Не дождешься от него никаких авансов без должных гарантий. Обмен любезностями закончился, начались собственно переговоры.
— Я хочу, — заявил Сигурд Отважный, — чтобы у меня было золота больше, чем у всех остальных людей на земле, вместе взятых. Тогда и власть моя будет самой сильной в мире. Я хочу большой власти, настоящей власти, высшей власти. Не над городом, не над страной, а над миром. Это возможно. Я объехал многие-многие земли, я победил многих-многих рыцарей, великанов, чудовищ и королей. И я понял: это возможно. Власть над миром станет реальностью для того, у кого в руках окажется все золото мира.
«Паранойя!» — в легкой панике подумал Тристан.
Сигурд меж тем продолжал:
— Византию, Рим, Германию с Францией, Северные королевства и вашу Логрию объединить несложно. Властители всех этих стран должны будут стать вассалами короля Артура (Тристан вздрогнул), ибо не было и нет в истории монарха более честного и благородного. Он будет символом, а я буду тенью его, его сенешалем, его первым министром, его первосвященником, его придворным магом — кем угодно, не важно, но реальная власть будет в руках у меня. И тогда наш христианский мир найдет — уверяю тебя, найдет! — общий язык и с арабами, и с Киевской Русью, и со всеми этими хазарами, прости Господи, и пойдем мы дальше на восток, чтобы покорять Персию, Индию и Китай, покорять огнем и мечом, словом и золотом…
— Я понял тебя, брат Сигурд, — ответил Тристан, чуть-чуть подумав. — Мне нравятся мысли твои и твои мечты. Но я не тот человек, которого ты ищешь.
— Почему же? — удивился Жилин. — Ты силен, ты умен необычайно, ты молод, горяч, и ты согласен с моими планами. В чем же дело?
— Все очень просто, брат Сигурд. И очень грустно. Сердце мое изранено навек великой любовью, над которою я не властен. И если я дам тебе сегодня клятву верности, боюсь, уже завтра не сдержу ее. Ведь любовь все равно окажется сильнее. И тогда конец мне будет один — смерть.
— Странные речи слышу я от тебя, доблестный рыцарь! — еще сильнее изумился Сигурд.
И пришлось ему рассказывать все этому дотошному герцогу. Впрочем, Тристану давно уже хотелось с кем-нибудь поделиться своей тоской, так что, повествуя о Марке и Изольде, о злоключениях своих и победах, изливая совершенно новому человеку всю горечь и весь мед пережитого, Тристан испытывал сильнейшее облегчение.
— Вот, — сказал он, — теперь ты знаешь обо мне все, пан Сигурд. Да и к чему скрывать такое от друга.
Жилин долго оглаживал свою рыжеватую бороду, прежде чем сумел хоть что-нибудь вымолвить. А когда заговорил, то слова его были совсем неожиданны для Тристана.
— «Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Книга Экклезиаста, или Проповедника, глава первая, стих десятый. Помнишь Священное писание, Трыщан?
— Помню, конечно.
— Так ведь и впрямь ничего нового в этом мире не происходит. Вот послушай душещипательную историю о моей дочери.
И Жилин начал, словно читая по заученному:
— Дочь моя Сванхильда была прекраснейшей из женщин. Об этом стало известно конунгу Ёрмунрекку Могучему. И он послал сына своего Рандвера просватать ее за себя. Когда тот приехал ко мне, я отдал ему Сванхильду поскольку так было договорено. Но коварный ярл Бикки вдруг сказал, а не лучше ли будет, чтобы Сванхильда досталась Рандверу, ведь оба они молоды, а Ёрмунрекк — стар. Этот совет пришелся по сердцу молодым людям, и они согрешили в пути. А коварный Бикки сразу же рассказал обо всем конунгу. И повелел Ёрмунрекк тогда схватить сына своего и отвести на виселицу. Рандвер прямо там, перед виселицей, взял своего сокола, выщипал у него все перья и велел отнести к отцу. И Рандвера повесили. А Ёрмунрекк увидал того сокола и сразу понял смысл намека: был он сам жалок и беззащитен, как бесперый сокол, ибо стар уже и нет у него теперь сына. А потом Ёрмунрекк возвращался с охоты и увидел Сванхильду, которая сидела под деревом и причесывалась. Он подумал: «Вот от кого беда моя». И велел ее убить. Тогда пустили на Сванхильду лошадей и растоптали копытами насмерть.
— И что же ты сделал с этим Ёрмунрекком? — спросил Тристан помолчав.
— Убил его, — ответил Жилин равнодушно. И добавил еще равнодушнее: — Я посадил его в яму со змеями. Он тоже оказался колдуном и усыпил всех гадов звуками своей арфы. Но все-таки нашлась одна змея, которая не заснула, а прогрызла ему хрящ под грудиной, пролезла внутрь, впилась в печень и висела на ней, пока старик не издох.
— От твоей истории, брат Сигурд, я делаюсь еще печальнее, — сообщил Тристан.
— Не мудрено, — глухо отозвался Жилин. — Но я знаю одно средство, которое развеселит тебя. Пойдем.
«Неужели собачка?» — подумал Тристан.
Однако когда они пришли в замок, Сигурд достал серебряный кувшин и налил Тристану в кубок густой, маслянистой, чуть желтоватой жидкости. Тристан осторожно понюхал.
— Пей, не бойся, — подбодрил Жилин. — Это добрый напиток. Я называю его Пивом Сатаны.
Тристан пригубил от напитка и понял, что обоняние не обмануло его. Пиво Сатаны оказалось очень скверно очищенным, вонючим, но все же настоящим самогоном. «Вот ведь поляки, и здесь обскакали логров!»
Выпить весь кубок было бы по меньшей мере неосторожно. Он сделал глотка три или четыре, граммов на сто суммарно, и поставил зелье на стол, чувствуя, как тепло разливается по животу и медленно, но верно ударяет в голову. Было приятно. Но Тристан сказал:
— Средство твое поистине волшебно. Но я знаю, что даже Пиво Сатаны — это всего лишь пиво. Наутро от него обязательно заболит голова, а тоска вернется, нахлынет с новою силой.
— Ты очень умен, пан Трыщан Лотианский. А потому достоин настоящего утешения. Ведь у меня есть гораздо более могучее средство от тоски и грусти. Подожди немного.
Жилин отошел к стене и дернул за веревку, вызывая слугу, а когда тот явился, сказал всего три слова на каком-то совершенно тарабарском языке. Слуга кивнул и весьма скоро вернулся в покои герцога, бережно неся на вытянутых руках большую подушку из темно-красного бархата. Остановился и объявил:
— Волшебная собачка Лоло-ци-Ци.
Это была та еще собачка. На подушке, вальяжно развалясь и сосредоточенно вылизывая правую переднюю лапу сидел с абсолютно независимым видом солидный сиамский кот. Глаза его были чистейшего, ярко-голубого, небесного оттенка, а на шее болтался маленький радиоприемничек «Панасоник» высшего класса с самыми настоящими «вечными батарейками», ну, то есть с аккумулятором, подзаряжающимся от солнечного элемента. Иван хорошо знал эту модель.
«Ну здравствуй, мой маленький друг из Страны Эльфов!» Лейтенант Горюнов никогда и не догадывался, что первые двадцать три года своей жизни прожил, оказывается, среди эльфов. Милые такие эльфы бегали, помнится, вокруг него с «калашами» и матерились…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
— Я бы тоже не нашелся, — кивнул Курнебрал. — Но все равно с сэром Сигурдом можно иметь дело. Так я считаю.
— С паном Сигурдом, — поправил Тристан.
Курнебрал только рукой махнул:
— Не люблю я этот их бесовский язык!
А Тристану, наоборот, польский нравился. Он очень быстро освоил его, говорил легко, практически без акцента, но не уставал умиляться забавной транскрипции собственного имени в устах Жилина — «Трыщан». Это звучало как треск ломаемого дерева, как шум разрываемой парусины, а еще напоминало о слове «тыща». Тоскливое напоминание: тыща лет разделяла их эпохи.
* * *
Несколько раз выезжал Тристан вместе с герцогом в походы. И не без успеха. Совершали они набеги на селения зловредных англов и саксов, тех самых, что уж не первый год снаряжали полки против Логрии. Тристан считал это про себя войной в тылу врага, а Жилин рассматривал, похоже, как очередную возможность поживиться — не более. В отличие от Тристана, который всегда быстро тратил на путешествия и развлечения все заработанные в боях деньги, Сигурд старательно накапливал золото в подвалах своего огромного замка и приобретал новые замки, а также скупал оружие, земли, скот и людей. Кроме того, он приваживал мудрецов, знахарей и умельцев. За всевозможные новейшие изобретения щедро платил.Например, некий Жегин смастерил ему небывалый меч и назвал его Гжам. Такого острого и прочного клинка не знали еще ни в одной стране мира. Сигурд рассказывал, что, проверяя качество работы кузнеца Жегина, он одним взмахом разрубил пополам ту наковальню, на которой меч и был выкован. Тристан позволил себе не поверить и на всякий случай спросил:
— Каким же заклятием заговорен твой меч, Сигурд?
— В том-то и секрет, брат Трыщан, что этот меч не надо заговаривать, он сам по себе волшебный.
Снова не поверил Тристан, и тогда герцог Жилин показал ему красивый фокус. Подошли они к быстрой мелкой речушке, Сигурд опустил в нее свой замечательный меч, именуемый Гжамом, воткнул в дно и держал неподвижно. Потом вырвал кусок шерсти из своего кафтана, бросил в воду и велел Тристану:
— Смотри!
Клок шерсти, увлекаемый течением, подплыл к лезвию клинка, и острая сталь рассекла его на две половинки.
«Не слабо», — подумал про себя Тристан и поинтересовался:
— А мне твой умелец не может замастырить что-нибудь похожее?
— Не может, — сказал Жилин. — Я убил его.
— Почему?
— Так надо. Это давняя и темная история. Я у него вырвал из груди сердце, поджарил и съел, как принято у нас в Исландии. Я ведь долго жил в Исландии. А Жегин был настоящий колдун. С колдунами нельзя по-другому, поверь мне.
«Господи! — думал Тристан. — Сплошная магия кругом, чертовщина и людоедство в придачу! Они плюют не только на законы Божьи, они плюют на законы физики, химии, биологии. И как прикажете жить в таком мире?»
Но приказано было жить спокойно и не особо обращать внимание на всякие мелкие странности. Кем приказано? Ну, сначала королем Марком. Потом — добрым волшебником Мырддиным. А вот теперь еще и сюзереном Сигурдом Жилиным. (Правильней, конечно, было сказать «Мырддином», «Жилином», но думая про себя на родном языке, Тристан склонял эти имена как русские фамилии.)
Польский герцог жил в свое удовольствие и делал деньги на всем без разбору: на войнах и коварных убийствах из-за угла, на торговле и натуральном обмене, на всевозможных хитростях, граничащих с мошенничеством, а также на магии и предсказаниях. Выражаясь языком двадцатого столетия, он сделал товаром не только людей, животных и предметы материальной культуры, но также и услуги, включая информационные. Талантливый человек, явно обогнавший свое время. Трудно было не уважать его. Иногда Тристан даже немного побаивался: а не продаст ли Жилин и его самого? Великому деляге ничего не стоило толкнуть кому-нибудь по дешевке и благородного рыцаря. Может быть, поэтому однажды Тристан и спросил прямо:
— Сигурд, признайся, для чего тебе столько денег?
Жилин улыбнулся, помолчал и сказал так:
— Никому до сих пор не говорил, а тебе скажу, Трыщан. Нравишься ты мне. И еще я верю, что мы будем в этой жизни заодно. Мне кажется, ты как раз тот единственный человек, на помощь которого я могу рассчитывать. Видишь ли, однажды, давно-давно, один великий мудрец предсказал, что золото мое меня и погубит. Но прорицатель оставил надежду. Если, сказал, встретишь настоящего друга, будешь спасен, и у вас все получится. Может, это ты и есть, Трыщан. Предсказатель не говорил, как будут звать моего друга.
— Может быть, и я, — дипломатично заметил Тристан своему хитрому собеседнику. — Ты все-таки для начала поведай, для чего столько денег копишь?
— Терпение, Трыщан, я уже начал рассказывать.
Сигурд понял, что и Тристан непрост. Не дождешься от него никаких авансов без должных гарантий. Обмен любезностями закончился, начались собственно переговоры.
— Я хочу, — заявил Сигурд Отважный, — чтобы у меня было золота больше, чем у всех остальных людей на земле, вместе взятых. Тогда и власть моя будет самой сильной в мире. Я хочу большой власти, настоящей власти, высшей власти. Не над городом, не над страной, а над миром. Это возможно. Я объехал многие-многие земли, я победил многих-многих рыцарей, великанов, чудовищ и королей. И я понял: это возможно. Власть над миром станет реальностью для того, у кого в руках окажется все золото мира.
«Паранойя!» — в легкой панике подумал Тристан.
Сигурд меж тем продолжал:
— Византию, Рим, Германию с Францией, Северные королевства и вашу Логрию объединить несложно. Властители всех этих стран должны будут стать вассалами короля Артура (Тристан вздрогнул), ибо не было и нет в истории монарха более честного и благородного. Он будет символом, а я буду тенью его, его сенешалем, его первым министром, его первосвященником, его придворным магом — кем угодно, не важно, но реальная власть будет в руках у меня. И тогда наш христианский мир найдет — уверяю тебя, найдет! — общий язык и с арабами, и с Киевской Русью, и со всеми этими хазарами, прости Господи, и пойдем мы дальше на восток, чтобы покорять Персию, Индию и Китай, покорять огнем и мечом, словом и золотом…
— Я понял тебя, брат Сигурд, — ответил Тристан, чуть-чуть подумав. — Мне нравятся мысли твои и твои мечты. Но я не тот человек, которого ты ищешь.
— Почему же? — удивился Жилин. — Ты силен, ты умен необычайно, ты молод, горяч, и ты согласен с моими планами. В чем же дело?
— Все очень просто, брат Сигурд. И очень грустно. Сердце мое изранено навек великой любовью, над которою я не властен. И если я дам тебе сегодня клятву верности, боюсь, уже завтра не сдержу ее. Ведь любовь все равно окажется сильнее. И тогда конец мне будет один — смерть.
— Странные речи слышу я от тебя, доблестный рыцарь! — еще сильнее изумился Сигурд.
И пришлось ему рассказывать все этому дотошному герцогу. Впрочем, Тристану давно уже хотелось с кем-нибудь поделиться своей тоской, так что, повествуя о Марке и Изольде, о злоключениях своих и победах, изливая совершенно новому человеку всю горечь и весь мед пережитого, Тристан испытывал сильнейшее облегчение.
— Вот, — сказал он, — теперь ты знаешь обо мне все, пан Сигурд. Да и к чему скрывать такое от друга.
Жилин долго оглаживал свою рыжеватую бороду, прежде чем сумел хоть что-нибудь вымолвить. А когда заговорил, то слова его были совсем неожиданны для Тристана.
— «Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Книга Экклезиаста, или Проповедника, глава первая, стих десятый. Помнишь Священное писание, Трыщан?
— Помню, конечно.
— Так ведь и впрямь ничего нового в этом мире не происходит. Вот послушай душещипательную историю о моей дочери.
И Жилин начал, словно читая по заученному:
— Дочь моя Сванхильда была прекраснейшей из женщин. Об этом стало известно конунгу Ёрмунрекку Могучему. И он послал сына своего Рандвера просватать ее за себя. Когда тот приехал ко мне, я отдал ему Сванхильду поскольку так было договорено. Но коварный ярл Бикки вдруг сказал, а не лучше ли будет, чтобы Сванхильда досталась Рандверу, ведь оба они молоды, а Ёрмунрекк — стар. Этот совет пришелся по сердцу молодым людям, и они согрешили в пути. А коварный Бикки сразу же рассказал обо всем конунгу. И повелел Ёрмунрекк тогда схватить сына своего и отвести на виселицу. Рандвер прямо там, перед виселицей, взял своего сокола, выщипал у него все перья и велел отнести к отцу. И Рандвера повесили. А Ёрмунрекк увидал того сокола и сразу понял смысл намека: был он сам жалок и беззащитен, как бесперый сокол, ибо стар уже и нет у него теперь сына. А потом Ёрмунрекк возвращался с охоты и увидел Сванхильду, которая сидела под деревом и причесывалась. Он подумал: «Вот от кого беда моя». И велел ее убить. Тогда пустили на Сванхильду лошадей и растоптали копытами насмерть.
— И что же ты сделал с этим Ёрмунрекком? — спросил Тристан помолчав.
— Убил его, — ответил Жилин равнодушно. И добавил еще равнодушнее: — Я посадил его в яму со змеями. Он тоже оказался колдуном и усыпил всех гадов звуками своей арфы. Но все-таки нашлась одна змея, которая не заснула, а прогрызла ему хрящ под грудиной, пролезла внутрь, впилась в печень и висела на ней, пока старик не издох.
— От твоей истории, брат Сигурд, я делаюсь еще печальнее, — сообщил Тристан.
— Не мудрено, — глухо отозвался Жилин. — Но я знаю одно средство, которое развеселит тебя. Пойдем.
«Неужели собачка?» — подумал Тристан.
Однако когда они пришли в замок, Сигурд достал серебряный кувшин и налил Тристану в кубок густой, маслянистой, чуть желтоватой жидкости. Тристан осторожно понюхал.
— Пей, не бойся, — подбодрил Жилин. — Это добрый напиток. Я называю его Пивом Сатаны.
Тристан пригубил от напитка и понял, что обоняние не обмануло его. Пиво Сатаны оказалось очень скверно очищенным, вонючим, но все же настоящим самогоном. «Вот ведь поляки, и здесь обскакали логров!»
Выпить весь кубок было бы по меньшей мере неосторожно. Он сделал глотка три или четыре, граммов на сто суммарно, и поставил зелье на стол, чувствуя, как тепло разливается по животу и медленно, но верно ударяет в голову. Было приятно. Но Тристан сказал:
— Средство твое поистине волшебно. Но я знаю, что даже Пиво Сатаны — это всего лишь пиво. Наутро от него обязательно заболит голова, а тоска вернется, нахлынет с новою силой.
— Ты очень умен, пан Трыщан Лотианский. А потому достоин настоящего утешения. Ведь у меня есть гораздо более могучее средство от тоски и грусти. Подожди немного.
Жилин отошел к стене и дернул за веревку, вызывая слугу, а когда тот явился, сказал всего три слова на каком-то совершенно тарабарском языке. Слуга кивнул и весьма скоро вернулся в покои герцога, бережно неся на вытянутых руках большую подушку из темно-красного бархата. Остановился и объявил:
— Волшебная собачка Лоло-ци-Ци.
Это была та еще собачка. На подушке, вальяжно развалясь и сосредоточенно вылизывая правую переднюю лапу сидел с абсолютно независимым видом солидный сиамский кот. Глаза его были чистейшего, ярко-голубого, небесного оттенка, а на шее болтался маленький радиоприемничек «Панасоник» высшего класса с самыми настоящими «вечными батарейками», ну, то есть с аккумулятором, подзаряжающимся от солнечного элемента. Иван хорошо знал эту модель.
«Ну здравствуй, мой маленький друг из Страны Эльфов!» Лейтенант Горюнов никогда и не догадывался, что первые двадцать три года своей жизни прожил, оказывается, среди эльфов. Милые такие эльфы бегали, помнится, вокруг него с «калашами» и матерились…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
в которой Тристан одерживает свою очередную громкую, хотя и несколько необычную победу, однако, получив все что хотел, начинает тосковать еще сильнее и отправляется в дальний путь — обратно, к берегам Британии, еще не понимая толком, для чего
— Хороша? — спросил Жилин самодовольно.
— Дивно как хороша! — согласился Тристан, изо всех сил играя роль восхищенного простака.
Восхищение, впрочем, было натуральным — оставалось изобразить только простоту.
— Погладь ее.
— А не укусит?
— Волшебные собачки не кусаются.
«Ой ли!» — подумал Тристан и опасливо протянул руку к сиамцу.
Но кот действительно настроен был миролюбиво, характер имел покладистый, на ласку отзывался и доброжелательного человека чувствовал.
А Иван с детства тяготел к кошкам, у бабушки всегда подолгу играл с рыжим сибирским великаном Барсиком. Только вот собственного котенка завести так и не довелось ему. И неизрасходованная любовь к пушистым-когтистым-усатым-полосатым щедрым потоком изливалась теперь на «волшебную собачку». Лоло-ци-Ци почувствовал своего. И благодарно терся мордой о сильные и грубые ладони Тристана, ставшие такими нежными в этот момент. Да, если бы, кроме собаки Луши, у него был еще и такой замечательный сиамец, Тристану, безусловно, легче было бы переносить тяготы средневековой жизни и тоску но Изольде. Но что поделать, кельты и логры знать не знали, кто такие коты, тем более дальневосточных пород. Отправлять, что ли, специальную «кошачью экспедицию» в Египет? А кстати, были эти зверьки у славян в десятом веке? Ведь, кажется, были. Тогда почему же весьма образованный Сигурд Зеленогурский кошку собакой называет? Хороший вопрос. Но не главный сейчас. Главное — это…
Течение мыслей Тристана, медитативно поглаживающего «волшебную собачку», прервал новый совет Жилина:
— А теперь притронься к колокольцу.
Тристан примерно представлял себе, что произойдет, и приготовился адекватно среагировать, но все-таки вздрогнул, когда приятный и очень знакомый голос дикторши «Радио России» сообщил ему: «…сегодня на переговорах в Хельсинки между президентом России Ельциным и президентом США Биллом Клинтоном. В частности обсуждалась главная тема — расширение НАТО на восток. Беседа прошла за закрытыми дверями, но журналистам уже стало известно, что Клинтон предложил Ельцину вступить в НАТО…»
Жилин смотрел на Тристана очень внимательно и хитро улыбался, точно пытался сообразить, понятна ли Тристану льющаяся из «колокольчика» чужеземная речь. И очень важно было не подать виду. А впрочем, как он может догадаться, отчего Тристан вздрогнул. Здесь же логика совсем иная. Тристан вдруг вспомнил рассказ корчмаря: одних, мол, звуки колокольца излечивают, а других убивают. Не мог Си-гурд со своим чутьем на колдунов не распознать и в Тристане мага (а Тристан, по здешним понятиям, безусловно, был магом). Так, может, это у Жилина проверка такая: простые, обычные люди радуются небывалым звукам, исходящим из радиоприемника, а колдуны сверхчутьем своим ощущают бесовскую силу энергии грядущего и дуреют, как тараканы от дихлофоса?
«Нетушки! — решительно сказал про себя Тристан. — Рано еще мне в своем чародействе сознаваться. Хитер ты, пан Сигурд Отважный, но сегодня не на того напал. Я тебя старше на целую тысячу лет, а значит, не ты, а я поведу теперь расследование, и пока не выясню, как провалился сюда этот кот из далекого будущего с электронной игрушкой, ничего ты нового обо мне не узнаешь!»
С чего Тристан решил, что кот тоже прибыл из двадцатого века, он бы и сам не объяснил — это уже было на уровне чутья, вне логики, ну а то, что приемничек ловил радиоволны, испускаемые не здесь и не сейчас, подобный факт при всей его абсурдности воспринимался легко и естественно, как должное. Ведь Мырддин же дал понять полунамеком, что путешествия во времени — не такая простая штука, как думали себе господа Уэллс, Брэдбери или Земекис. Взаимопроникновение миров — так он, кажется, говорил.
А Сигурд тем временем подкрутил настройку и поймал радио «Ностальжи». Зазвучал добрый старый английский рок, и герцог, прикрыв глаза, стал раскачиваться на своем могучем стуле-троне, как музыкальный фанат на концерте любимой группы. Тристан еще давно на личном опыте проверил, как действуют на здешних неискушенных слушателей мелодии будущего. И даже этот фантасмагорический Жилин не стал исключением. Конечно, на самого Тристана музыка двадцатого века действовала еще сильнее, он готов был слушать ее и слушать, действительно забывая все беды и печали, но сейчас он уже взял себя в руки и просто грамотно играл роль. Робко, почти опасливо притронувшись еще раз к приемнику, он как бы случайно несколько раз сбивал настройку, вздрагивал от новых звуков, а потом, проявив сообразительность, заглушил «колокольчик».
— Откуда же у тебя это волшебство, Сигурд? Поистине неземной зверек, и уж совсем неземной колоколец. Звуки его действительно побеждают любую, самую глухую тоску. Даже страшно делается, уж не увлекают ли они человека в мир иной. Ты не задумывался, Сигурд, угодно ли Господу подобное искушение?
Герцог Жилин неопределенно помотал головой.
— Ну а кто и откуда привез тебе эту волшебную собачку?
— Я купил Лоло-ци-Ци у одного желтолицего узкоглазого торговца, был он кореец, по-моему, а сама собачка родом из далекой и загадочной страны Тай. Сам я в тех краях не бывал, но рассказывают про тамошних мудрецов, что еще много других небывалых вещиц навострились они делать.
— Что значит «вещиц»? — не понял Тристан.
— А то и значит. Кореец-то уверял меня, будто не настоящий это пес, а искусственный, человечьими руками сделанный, и потому кушать его нельзя. А вот кормить почему-то надо. Такая, понимаешь ли, механическая собачка: жрет и гадит, как все обычные звери. Но шерсть!.. Ты только посмотри на эти переливы! А глаза? Бывают такие глаза у живых существ? Да и с колокольчиком Лоло-ци-Ци никогда не расстается. Между прочим, кореец говорил мне, без него она и двигаться не сможет, а колоколец без собаки, в свою очередь, навсегда замолчит. Подтвердили эти опасения и мои местные мудрецы. Я, правда, не уверен, что все это действительно так, но к чему проверки устраивать? Не хочется терять ни этого замечательного зверя, ни эту райскую музыку. Аргументы были наиглупейшие, что, впрочем, неудивительно для мира, подчиненного логике невежества и всевозможных чуждых друг другу магий, и все-таки почему-то Тристану казалось, что есть, есть другое объяснение тайскому чуду, и об этом хорошо знает Жилин, однако сейчас специально говорит неправду. У него, как и у Тристана, была своя легенда, и ни один не хотел уступить другому в виртуозности вранья.
— Спасибо тебе, пан Сигурд, мне в самом деле стало намного лучше. Позволишь иногда общаться с Лоло-ци-Ци?
— Конечно, друг! Какие могут быть вопросы. Ладно, пошли теперь обедать.
Очень бы хотелось Тристану знать действительную расстановку сил, но — что поделать! — Мырддин по заказу еще ни разу не являлся.
А разговор вдруг зашел на весьма интересную тему.
Пан Крулик, прибывший накануне вечером с севера, то ли из Щецина, то ли из Гданьска, излагал печальные новости, сетовал на тупость и беспомощность всех рыцарей польского двора и предлагал поискать настоящего героя за морем.
И тогда Тристан слегка наклонил голову набок, улыбнулся эдак хитренько и поинтересовался:
— А что за дело такое важное на вашем севере, что для него уже заморские рыцари понадобились? Может, я кого порекомендую.
И Крулик охотно поделился подробностями.
Оказывается, все главные польские порты вот уж второй год подряд терроризирует невесть откуда приплывший непобедимый колосс с очаровательным именем Урхаган. («Имя-то явно кельтское или скандинавское», — отметил про себя Тристан.) Росту в нехристе этом десять локтей, не меньше, а силища такая, что в честном бою одолеть его просто немыслимо. И пользуясь своим физическим превосходством, Урхаган взимает непомерную дань со всех судов, прибывающих в Польское королевство. Алчность его растет теперь с каждым днем. Этак иностранные корабли скоро перестанут заходить в знаменитейшие торговые гавани Варяжского моря, а польские купцы просто будут уходить в море порожняком, так бессовестно обкрадывает их Урхаган.
Сигурд, понятное дело, недоволен появлением такого конкурента, ведь это ему, герцогу Зеленогурскому, долгие годы реально принадлежала вся прибыль с польской торговли. И конечно, Жилин уже пытался, и не однажды, одолеть Урхагана хитростью. Не тут-то было: бандюга-переросток всякий раз требовал поединка. На мечах, на палицах, на кулаках — ему все равно. Герцог вежливо отказывался и обещал подумать, кого из своих рыцарей пришлет вместо себя.
Так и прошло почти два года. И вот теперь Крулик прибыл с печальной вестью о том, что Урхаган, окончательно распоясавшись, идет войной прямо на Зелену Гуру. Корабль его уже поднимается вверх по Одре, и со дня на день великан будет здесь.
— Не надо никого звать, — скромно сказал Тристан. — Друг, неужели я не смогу защитить твоих интересов? Даже удивляюсь, почему раньше не попросил ты меня о помощи. Ведь еще никому никогда ни одного боя не проиграл Тристан Лотианский. Не проиграю и теперь.
— Ох, не зарекайся, Трыщан, не зарекайся, — грустно вздохнул Сигурд. — Думаешь, я мало наслышан о твоих победах? Над Моральтом и Драконом Острова Эрин, над людоедом и коварными баронами Корнуолла, надо всеми рыцарями и чудовищами юга Европы. Но здесь, брат, особый случай, уж ты мне поверь. Более могучего и коварного страшилища, чем этот Урхаган, еще не порождала Земля. Я очень боюсь за тебя, брат Трыщан.
— Спасибо, Сигурд, за меня уже многие в этой жизни боялись, может, поэтому я никогда не боялся за себя сам, — улыбнулся Тристан.
Он уже устал выслушивать всякий раз от всяких людей во всяких странах об уникальности именно того великана, который завелся у них, здесь, которого именно они, можно сказать, на собственных руках вырастили, вынянчили, а теперь вот сами сидят и дрожат от страха. На поверку все великаны оказывались достаточно убогими уродами, борцами-тяжеловесами весьма средней комплекции в своей весовой категории и даже не всегда культуристами на вид. А по части приемов рукопашного боя было у них и того хуже. Про мозги уж никто и не говорил — уровень интеллекта ниже звериного.
Кстати о зверях. Таких, как ирландский дракон, больше не попадалось. Встречались довольно крупные особи среди медведей, львов и крокодилов, но охоту на подобную живность Тристан давно освоил, и даже парочка-другая мутантов или гибридов типа парнокопытных птичек и мохнатых рептилий врасплох его не заставала. Он и не представлял уже, чем его можно теперь удивить. Какой еще, на хрен, особый случай! Тем более что в действительно особомслучае на помощь придет — Тристан был уверен — зеленоглазый кудесник Мырддин. Ведь приходил же до этого, ну и теперь подбросит что-нибудь в критический момент — ну там противогаз, дымовую шашку или ружье для подводной охоты. Где наша не пропадала!
— В общем, я не боюсь, и ты за меня не бойся, — посоветовал он Жилину. — Или зря прозвали тебя Сигурдом Отважным?
— Зря никому имен не дают, — философски заметил Жилин.
— Я тоже так думаю. А потому говори лучше, какую награду обещаешь за победу над Урхаганом.
— Любую, брат, — заявил Сигурд с традиционным для всех здешних властителей легкомыслием. — Проси что хочешь, отдам тебе хоть полкоролевства. Уж так он меня допек, вымогатель этот!
«На фиг мне нужна половина твоего королевства, принадлежащего тебе к тому же неформально? — подумал Тристан. — Еще проблемы возникнут с польским королем, с епископами, всякие юридические казусы начнутся. Врагу не пожелаешь такой награды. А к тому же полкоролевства ты мне, хитрюга, и так обещал, предлагая вместе переделом мира заняться. Нет, старина Сигурд, отдашь ты мне за победу кое-что другое!»
Вслух Тристан этого произносить не стал, а только, пристально посмотрев в глаза герцогу, спросил на всякий случай, для очистки совести:
— Ты хорошо подумал, друг мой?
— А я всегда хорошо думаю, — самодовольно улыбнулся Сигурд.
— Что ж, по рукам! — провозгласил Тристан, поднимаясь из-за стола. — Я прямо сейчас кликну Курнебрала и начну готовиться к поединку.
— Дивно как хороша! — согласился Тристан, изо всех сил играя роль восхищенного простака.
Восхищение, впрочем, было натуральным — оставалось изобразить только простоту.
— Погладь ее.
— А не укусит?
— Волшебные собачки не кусаются.
«Ой ли!» — подумал Тристан и опасливо протянул руку к сиамцу.
Но кот действительно настроен был миролюбиво, характер имел покладистый, на ласку отзывался и доброжелательного человека чувствовал.
А Иван с детства тяготел к кошкам, у бабушки всегда подолгу играл с рыжим сибирским великаном Барсиком. Только вот собственного котенка завести так и не довелось ему. И неизрасходованная любовь к пушистым-когтистым-усатым-полосатым щедрым потоком изливалась теперь на «волшебную собачку». Лоло-ци-Ци почувствовал своего. И благодарно терся мордой о сильные и грубые ладони Тристана, ставшие такими нежными в этот момент. Да, если бы, кроме собаки Луши, у него был еще и такой замечательный сиамец, Тристану, безусловно, легче было бы переносить тяготы средневековой жизни и тоску но Изольде. Но что поделать, кельты и логры знать не знали, кто такие коты, тем более дальневосточных пород. Отправлять, что ли, специальную «кошачью экспедицию» в Египет? А кстати, были эти зверьки у славян в десятом веке? Ведь, кажется, были. Тогда почему же весьма образованный Сигурд Зеленогурский кошку собакой называет? Хороший вопрос. Но не главный сейчас. Главное — это…
Течение мыслей Тристана, медитативно поглаживающего «волшебную собачку», прервал новый совет Жилина:
— А теперь притронься к колокольцу.
Тристан примерно представлял себе, что произойдет, и приготовился адекватно среагировать, но все-таки вздрогнул, когда приятный и очень знакомый голос дикторши «Радио России» сообщил ему: «…сегодня на переговорах в Хельсинки между президентом России Ельциным и президентом США Биллом Клинтоном. В частности обсуждалась главная тема — расширение НАТО на восток. Беседа прошла за закрытыми дверями, но журналистам уже стало известно, что Клинтон предложил Ельцину вступить в НАТО…»
Жилин смотрел на Тристана очень внимательно и хитро улыбался, точно пытался сообразить, понятна ли Тристану льющаяся из «колокольчика» чужеземная речь. И очень важно было не подать виду. А впрочем, как он может догадаться, отчего Тристан вздрогнул. Здесь же логика совсем иная. Тристан вдруг вспомнил рассказ корчмаря: одних, мол, звуки колокольца излечивают, а других убивают. Не мог Си-гурд со своим чутьем на колдунов не распознать и в Тристане мага (а Тристан, по здешним понятиям, безусловно, был магом). Так, может, это у Жилина проверка такая: простые, обычные люди радуются небывалым звукам, исходящим из радиоприемника, а колдуны сверхчутьем своим ощущают бесовскую силу энергии грядущего и дуреют, как тараканы от дихлофоса?
«Нетушки! — решительно сказал про себя Тристан. — Рано еще мне в своем чародействе сознаваться. Хитер ты, пан Сигурд Отважный, но сегодня не на того напал. Я тебя старше на целую тысячу лет, а значит, не ты, а я поведу теперь расследование, и пока не выясню, как провалился сюда этот кот из далекого будущего с электронной игрушкой, ничего ты нового обо мне не узнаешь!»
С чего Тристан решил, что кот тоже прибыл из двадцатого века, он бы и сам не объяснил — это уже было на уровне чутья, вне логики, ну а то, что приемничек ловил радиоволны, испускаемые не здесь и не сейчас, подобный факт при всей его абсурдности воспринимался легко и естественно, как должное. Ведь Мырддин же дал понять полунамеком, что путешествия во времени — не такая простая штука, как думали себе господа Уэллс, Брэдбери или Земекис. Взаимопроникновение миров — так он, кажется, говорил.
А Сигурд тем временем подкрутил настройку и поймал радио «Ностальжи». Зазвучал добрый старый английский рок, и герцог, прикрыв глаза, стал раскачиваться на своем могучем стуле-троне, как музыкальный фанат на концерте любимой группы. Тристан еще давно на личном опыте проверил, как действуют на здешних неискушенных слушателей мелодии будущего. И даже этот фантасмагорический Жилин не стал исключением. Конечно, на самого Тристана музыка двадцатого века действовала еще сильнее, он готов был слушать ее и слушать, действительно забывая все беды и печали, но сейчас он уже взял себя в руки и просто грамотно играл роль. Робко, почти опасливо притронувшись еще раз к приемнику, он как бы случайно несколько раз сбивал настройку, вздрагивал от новых звуков, а потом, проявив сообразительность, заглушил «колокольчик».
— Откуда же у тебя это волшебство, Сигурд? Поистине неземной зверек, и уж совсем неземной колоколец. Звуки его действительно побеждают любую, самую глухую тоску. Даже страшно делается, уж не увлекают ли они человека в мир иной. Ты не задумывался, Сигурд, угодно ли Господу подобное искушение?
Герцог Жилин неопределенно помотал головой.
— Ну а кто и откуда привез тебе эту волшебную собачку?
— Я купил Лоло-ци-Ци у одного желтолицего узкоглазого торговца, был он кореец, по-моему, а сама собачка родом из далекой и загадочной страны Тай. Сам я в тех краях не бывал, но рассказывают про тамошних мудрецов, что еще много других небывалых вещиц навострились они делать.
— Что значит «вещиц»? — не понял Тристан.
— А то и значит. Кореец-то уверял меня, будто не настоящий это пес, а искусственный, человечьими руками сделанный, и потому кушать его нельзя. А вот кормить почему-то надо. Такая, понимаешь ли, механическая собачка: жрет и гадит, как все обычные звери. Но шерсть!.. Ты только посмотри на эти переливы! А глаза? Бывают такие глаза у живых существ? Да и с колокольчиком Лоло-ци-Ци никогда не расстается. Между прочим, кореец говорил мне, без него она и двигаться не сможет, а колоколец без собаки, в свою очередь, навсегда замолчит. Подтвердили эти опасения и мои местные мудрецы. Я, правда, не уверен, что все это действительно так, но к чему проверки устраивать? Не хочется терять ни этого замечательного зверя, ни эту райскую музыку. Аргументы были наиглупейшие, что, впрочем, неудивительно для мира, подчиненного логике невежества и всевозможных чуждых друг другу магий, и все-таки почему-то Тристану казалось, что есть, есть другое объяснение тайскому чуду, и об этом хорошо знает Жилин, однако сейчас специально говорит неправду. У него, как и у Тристана, была своя легенда, и ни один не хотел уступить другому в виртуозности вранья.
— Спасибо тебе, пан Сигурд, мне в самом деле стало намного лучше. Позволишь иногда общаться с Лоло-ци-Ци?
— Конечно, друг! Какие могут быть вопросы. Ладно, пошли теперь обедать.
* * *
«Эх, спросить бы Мырддина, знает ли он о провалившемся в этот мир радиоприемнике! — думал Тристан во время обеда. — Если знает, очевидно, таким образом подает Тристану какой-то знак. Вот только какой? Попробуй пойми их, этих чертовых демиургов с высших уровней бытия, или как он там представлялся! А вот если Мырддин не в курсе, тогда совсем худо. Ведь при таком раскладе получается, что здесь и сейчас химичат одновременно как минимум две банды путешественников во времени, плохо договорившихся между собой. Это резко снижает шансы на возможное возвращение. Да и вообще на спокойную жизнь».Очень бы хотелось Тристану знать действительную расстановку сил, но — что поделать! — Мырддин по заказу еще ни разу не являлся.
А разговор вдруг зашел на весьма интересную тему.
Пан Крулик, прибывший накануне вечером с севера, то ли из Щецина, то ли из Гданьска, излагал печальные новости, сетовал на тупость и беспомощность всех рыцарей польского двора и предлагал поискать настоящего героя за морем.
И тогда Тристан слегка наклонил голову набок, улыбнулся эдак хитренько и поинтересовался:
— А что за дело такое важное на вашем севере, что для него уже заморские рыцари понадобились? Может, я кого порекомендую.
И Крулик охотно поделился подробностями.
Оказывается, все главные польские порты вот уж второй год подряд терроризирует невесть откуда приплывший непобедимый колосс с очаровательным именем Урхаган. («Имя-то явно кельтское или скандинавское», — отметил про себя Тристан.) Росту в нехристе этом десять локтей, не меньше, а силища такая, что в честном бою одолеть его просто немыслимо. И пользуясь своим физическим превосходством, Урхаган взимает непомерную дань со всех судов, прибывающих в Польское королевство. Алчность его растет теперь с каждым днем. Этак иностранные корабли скоро перестанут заходить в знаменитейшие торговые гавани Варяжского моря, а польские купцы просто будут уходить в море порожняком, так бессовестно обкрадывает их Урхаган.
Сигурд, понятное дело, недоволен появлением такого конкурента, ведь это ему, герцогу Зеленогурскому, долгие годы реально принадлежала вся прибыль с польской торговли. И конечно, Жилин уже пытался, и не однажды, одолеть Урхагана хитростью. Не тут-то было: бандюга-переросток всякий раз требовал поединка. На мечах, на палицах, на кулаках — ему все равно. Герцог вежливо отказывался и обещал подумать, кого из своих рыцарей пришлет вместо себя.
Так и прошло почти два года. И вот теперь Крулик прибыл с печальной вестью о том, что Урхаган, окончательно распоясавшись, идет войной прямо на Зелену Гуру. Корабль его уже поднимается вверх по Одре, и со дня на день великан будет здесь.
— Не надо никого звать, — скромно сказал Тристан. — Друг, неужели я не смогу защитить твоих интересов? Даже удивляюсь, почему раньше не попросил ты меня о помощи. Ведь еще никому никогда ни одного боя не проиграл Тристан Лотианский. Не проиграю и теперь.
— Ох, не зарекайся, Трыщан, не зарекайся, — грустно вздохнул Сигурд. — Думаешь, я мало наслышан о твоих победах? Над Моральтом и Драконом Острова Эрин, над людоедом и коварными баронами Корнуолла, надо всеми рыцарями и чудовищами юга Европы. Но здесь, брат, особый случай, уж ты мне поверь. Более могучего и коварного страшилища, чем этот Урхаган, еще не порождала Земля. Я очень боюсь за тебя, брат Трыщан.
— Спасибо, Сигурд, за меня уже многие в этой жизни боялись, может, поэтому я никогда не боялся за себя сам, — улыбнулся Тристан.
Он уже устал выслушивать всякий раз от всяких людей во всяких странах об уникальности именно того великана, который завелся у них, здесь, которого именно они, можно сказать, на собственных руках вырастили, вынянчили, а теперь вот сами сидят и дрожат от страха. На поверку все великаны оказывались достаточно убогими уродами, борцами-тяжеловесами весьма средней комплекции в своей весовой категории и даже не всегда культуристами на вид. А по части приемов рукопашного боя было у них и того хуже. Про мозги уж никто и не говорил — уровень интеллекта ниже звериного.
Кстати о зверях. Таких, как ирландский дракон, больше не попадалось. Встречались довольно крупные особи среди медведей, львов и крокодилов, но охоту на подобную живность Тристан давно освоил, и даже парочка-другая мутантов или гибридов типа парнокопытных птичек и мохнатых рептилий врасплох его не заставала. Он и не представлял уже, чем его можно теперь удивить. Какой еще, на хрен, особый случай! Тем более что в действительно особомслучае на помощь придет — Тристан был уверен — зеленоглазый кудесник Мырддин. Ведь приходил же до этого, ну и теперь подбросит что-нибудь в критический момент — ну там противогаз, дымовую шашку или ружье для подводной охоты. Где наша не пропадала!
— В общем, я не боюсь, и ты за меня не бойся, — посоветовал он Жилину. — Или зря прозвали тебя Сигурдом Отважным?
— Зря никому имен не дают, — философски заметил Жилин.
— Я тоже так думаю. А потому говори лучше, какую награду обещаешь за победу над Урхаганом.
— Любую, брат, — заявил Сигурд с традиционным для всех здешних властителей легкомыслием. — Проси что хочешь, отдам тебе хоть полкоролевства. Уж так он меня допек, вымогатель этот!
«На фиг мне нужна половина твоего королевства, принадлежащего тебе к тому же неформально? — подумал Тристан. — Еще проблемы возникнут с польским королем, с епископами, всякие юридические казусы начнутся. Врагу не пожелаешь такой награды. А к тому же полкоролевства ты мне, хитрюга, и так обещал, предлагая вместе переделом мира заняться. Нет, старина Сигурд, отдашь ты мне за победу кое-что другое!»
Вслух Тристан этого произносить не стал, а только, пристально посмотрев в глаза герцогу, спросил на всякий случай, для очистки совести:
— Ты хорошо подумал, друг мой?
— А я всегда хорошо думаю, — самодовольно улыбнулся Сигурд.
— Что ж, по рукам! — провозгласил Тристан, поднимаясь из-за стола. — Я прямо сейчас кликну Курнебрала и начну готовиться к поединку.