– Неужели вам не хочется просто поваляться на песке? – спросил он.
– Хочется, – ответили мы практически хором.
– Тогда – вперед! Я разрешаю. Точнее, санкционирую и осуществляю практическое обеспечение вашего отпуска.
И мы с Сергеем почувствовали, что действительно пора.
– Только без нашей девочки грустно, – сказала я.
– Да ну! – удивился Дедушка. – Разве такой маленький ребенок даст отдохнуть?
– Отдых – понятие относительное, – объяснила я. – Пока работаем, мы слишком редко видим свою дочку. И потом, пусть Катя тоже в Карибском море искупается. Возражений нет?
Возражений не было.
– Я сгоняю за ними? – предложил Сергей.
– Зачем? – удивился Дедушка. – Ты же отдыхать собрался, а не работать. Кому нужен этот лишний перелет. Позвони, и пусть немедленно собираются к нам.
Мы позвонили в тот же вечер. Катя отказалась. Она как раз уже собиралась звонить нам, чтобы предупредить о своей срочной командировке в Осетию и передаче Машеньки с рук на руки Лидии Михайловне, жене дяди Семена. Мы пригласили их обоих в Штаты, и они с удовольствием дали согласие привезти нашу девочку, а заодно отметить на пляжах Флориды победу российской демократии. Потом мы звонили Тополю и Кедру с Пальмой, выдали самые свежие инструкции. Потом – Платану, Осокорю, Рябине, Вязу – всем нашим. Я даже Стасу Чистякову звякнула из Майами. Поздравляли друг друга с торжеством демократии, с началом нового этапа в истории планеты, с Новым Годом, с Рождеством Свободы, черт знает с чем мы поздравляли друг в друга в те дни. Никогда не забуду совершенно сказочное ощущение эйфории, ощущение почти детского восторга: коммунизму конец! Свобода! Мы победили! Господи, какая, на хрен, свобода? Кто победил? Что изменилось?.. Как мы были наивны! Даже поверить теперь трудно.
Удар, жуткий отрезвляющий удар, обрушился на нас очень скоро и совсем не с той стороны, откуда его ждали. Все, все, все показалось полнейшей чепухой в одночасье, в один миг…
Мы сидели втроем в резиденции Дедушки и пили чай. Это было на пятый день пребывания в Америке, и пить что-нибудь спиртное казалось уже совсем невозможным, будь то шотландское виски умопомрачительной выдержки, коллекционнейший французский коньяк или изысканные итальянские вина. Мы пили чай. Сосредоточенно, вдумчиво, медитативно. Как японцы. Мы сидели молча, смотрели друг на друга и оттягивались, пытаясь прочувствовать до мелочей, как лучший в мире сорт редкого китайского чая проникает в самое сердце через расширившиеся навстречу ему сосудики и сосуды. Такой чай пить с сахаром как бы даже оскорбительно, но сахарница в порядке соблюдения общих правил стояла на столе.
Вошел Корнелио. Шестидесятичетырехлетний помощник Базотти, его старейший верный соратник. Приблизился, наклонился к уху, неслышно пошевелил губами. И Дедушка вмиг окаменел. Это не литературный образ – это констатация факта. Его лицо, плечи, руки сделались абсолютно неподвижными. А потом щеки и лоб приобрели в один миг дикий, неправдоподобный голубовато-серый цвет. Это было так жутко, что хотелось закрыть глаза, да только глаза не слушались.
– Самолет разбился, – проговорил Дедушка.
Он сказал это еле слышно, одними губами и по-итальянски, но я сразу поняла и даже не стала переспрашивать, какой именно самолет. Я перевела взгляд на Сергея и долго смотрела, как он кладет сахар в свою маленькую чашечку с чаем: одну ложку, вторую, третью, пятую, десятую. Чай перелился в блюдце, а потом и блюдце переполнилось, и рыжее пятно стало расплываться по белоснежной скатерти, а он все накладывал и накладывал сахар в крохотную чашечку из тончайшего китайского фарфора…
Дальнейшее я помню в отрывках. Все куда-то звонят, входят и выходят люди в форме и полуобнаженные господа, срочно выдернутые с пляжа. Докладывают, получают новые распоряжения, кивают, козыряют. А я сижу и пью граппу. Из горлышка, как пепси-колу. Сколько там было в этой бутылке? Ноль пять или ноль семь? Ни в одном глазу. Только становится очень жарко, и я иду в душ. Вдруг замечаю, что в ванной комнате я не одна. Неужели сексуальный маньяк? Нет, это Джуди из группы личной охраны руководящего персонала. "Джуди, дурашка, я не собираюсь вскрывать себе вены. Дай помыться спокойно". Одеваюсь. И не нахожу в карманах не только любимой "Беретты", но и пружинного десантного ножа, и даже тщательно припрятанной стреляющей ручки "Стингер". Вот идиоты! Я выхожу на улицу, никто не останавливает меня. Совершенно не представляю, где в этот момент находится Ясень. На улице почему-то темно. Магазин фирмы "Таурус интернешнл" на сорок девятой авеню. Я предъявляю им свое удостоверение сотрудника ФБР и покупаю пижонско-ковбойский револьвер, любимую игрушку Клинта Иствуда – "Магнум" 44. Правда, у него был "Смит и Вессон", но это не важно… Рядом со мной почему-то стоит Бенжамино из той же группы личной охраны. "Дай посмотреть," – говорит он ласково и берет у меня из рук тяжелый блестящий револьвер. Потом добавляет: "Тебе нельзя такой, ты еще маленькая". Я резко, не разворачиваясь, из случайного положения бью его по лицу…
Автобус, аэропорт, снова аэропорт, снова автобус. Нет, это не Москва, это Менло Парк, штат Калифорния, Центр духовной помощи, или как там у супругов Гроф называется это богоугодное заведение. Теперь я все время пью коньяк, а мне объясняют, что это нехорошо и пудрят мозги понятием трансформирующего кризиса и пробуждением энергии Кундалини. Наконец, находится добрый доктор, который вкатывает мне порцию ЛСД. И сразу становится хорошо.
Я сижу на берегу ручья и, опустив в холодную быструю воду руки, промываю крупный песок и камешки, отброшенные на мелкую металлическую сетку. Камешки цветные, скользкие очень разные, я отмываю их от крепко присохшего грунта, гнилых растений, дерьма и крови. Я отмываю их, и камешки тают, тают, растворяются один за другим. Это вообще не камешки – это сплошное засохшее дерьмо. Это моя жизнь. И я пытаюсь отмыть ее от всей налипшей за годы грязи. Вода холодная, чистая, и грязь уходит, уходит. Не остается ничего. Наконец в самом центре большой сетки сверкает нечто. Камешки вокруг превращаются в крошево, в жижицу, в мутные разводы. Все дерьмо утекает. Остается ясный, бесстыже желтый, сияющий самородок. Я беру его пальцами и подношу к лицу. Хорошо. Я засыпаю. Или просыпаюсь. Сама на поняла. Передо мной на одеяле лежит мое обручальное кольцо. Зачем я сняла его? Золотая поверхность ослепительно сияет в лучах солнца.
Когда я уже окончательно пришла в норму, мы встретились с Сергеем в нью-йоркском офисе Базотти. До отлета в Москву оставалось несколько часов. Под правым глазом у Ясеня расплывался цветами побежалости огромный фингал. Так эти синяки выглядят примерно на третий день после удара, но мне совершенно не хотелось спрашивать, что случилось: вряд ли это было по работе. И я спросила о другом:
– Какие-нибудь подробности известны?
– Да, но их немного. Самолет рухнул в океан в пятистах километрах от ближайшей суши. Экипаж не передал по радио ни единого сообщения о неисправностях. На месте аварии не найдено ничего: ни обломков, ни трупов. О черном ящике никто и не говорит – там глубина три километра. Есть только свидетельства моряков с испанского сейнера, что падал самолет практически "свечкой", носом вниз, и в воду вошел без взрыва. Имена всех пассажиров известны точно, все-таки, сама понимаешь, рейс отправлением из Москвы. Террористов на борту не было и быть не могло. Вместе с дядей Семеном и тетей Лидой (разумеется, они об этом не знали) летел любимый агент Дедушки Джеф Кауэн. Он тоже ничего не передал по каналам спецсвязи. Так что основная версия – неисправность двигателей, всю ответственность вешают на техников. Дополнительная версия – что-то вроде Бермудского треугольника, хотя до самого треугольника они как раз не долетели. Вот и все.
– Вот и все, – повторила я тихо. – Где мой "Магнум"?
– Не "Магнум", а "Таурус", – поправил Сергей. – "Магнум" – это тип патрона. Револьвер только чайники так называют.
И добавил, помолчав:
– Его вернули фирме, а деньги оставили в качестве компенсации за моральный ущерб.
– А-а-а, – протянула я. – Все равно новый куплю. И убью его из сорок четвертого калибра. Говорят, если все шесть зарядов высадить, от башки ничего не остается.
Я сделала паузу, наслаждаясь произведенным впечатлением.
– Верба, ты все еще бредишь, – выговорил он, наконец. – Кого ты решила убить?
– Ясно кого. Это что, по-твоему, несчастный случай? Неужели ты не понял? Их всех убил Седой. Это его почерк. Возможно, он охотился на Джефа, возможно, главным для него был Семен Федорович, но скорее всего он убивал Машку. Снова убивал Машку. На остальных, то есть на экипаж и семьдесят девять пассажиров, ему, конечно, наплевать. Это его стиль. И раз убита Машка, значит, теперь очередь Машкиных родителей, то есть нас с тобой. Правда, со мной у него ничего не получится. Я же заговоренная. Вот тут-то и понадобится оружие сорок четвертого калибра.
Он слушал меня и я читала в его глазах легкую панику, торопливую толкотню отчаянных вопросов: "Обнять ее? Прекратить монолог поцелуем? Закричать? Налить коньяка? Или вколоть дозу? Только чего – ЛСД, транквилизатора, усыпляющего?"
Он ничего не сделал. Я сама замолчала, шагнула к нему, прижалась щекой к груди. К чему говорить еще что-то – он не понимает меня. И от этого захотелось плакать. Но я уже не могла плакать. Слезы остались в тех, предыдущих жизнях, в этой – посреди необъятной и грязной решетки будней сиял самородным золотом лишь начищенный до зеркального блеска толстый короткий ствол револьвера "Таурус" 44 "Магнум".
По ночам мы с Сергеем любили друг друга. Страстно, по-настоящему. Мы и днем продолжали любить, было все: нежность, ласки, общие интересы, юмор, доступный лишь нам двоим, доверие, понимание, откровенность, но исчезло нечто большее и, быть может, главное, что связывало раньше – исчезла общая цель. После той трагической потери цели наши сделались окончательно разными. Он не понимал, зачем копаться в прошлом и мстить загадочному злодею, а я не понимала зачем копаться в будущем и пытаться осчастливить человечество, которое у нас ничего такого не просит. Это было очень тяжелое непонимание, и отношения наши сделались странными. Весьма странными.
Бороться в одиночку – это красиво и романтично. Но союзники все равно нужны любому. И я нашла себе нового союзника. Я снова отправилась в Непал. Сергей знал об этом и не возражал. Там, на Тибете, в одинокой хижине великого отшельника, в комнате для медитаций – да, именно в комнате для медитаций – я еще раз рассказала все, от самого начала и до последних подозрений по поводу катастрофы. Он слушал, не задавая вопросов. Потом произнес:
– В этой истории есть страшная тайна. Чего ты хочешь от меня?
– Разгадки. Хочу, чтобы ты рассказал мне, где найти Седого.
– Но я не волшебник, Таня. Не телепат, не лозоходец и не медиум. Я просто ученый. Мне казалось, что ты поняла это еще в прошлый раз.
– Ты лукавишь, Анжей, – не поверила я. – Ты же творишь настоящие чудеса с людьми.
– С людьми, – подчеркнул он последнее слово. – Люди – это мой рабочий материал, как глина у скульптора. А вон они, мои чудеса. – Он кивнул в сторону огромных книжных стеллажей. – Кто не поленится прочесть это все, а после чуть-чуть пораскинуть мозгами, тот сможет делать почти то же самое, что и я.
– Почти, – поймала я его на слове.
– Разумеется, почти. Ведь каждый человек индивидуален. А некоторые, – он улыбнулся, перефразируя Оруэлла, – индивидуальнее других. Естественно, чтобы писать, как Пушкин, недостаточно знать русский язык в том же объеме, что и он, но если буквально в том же, это уже полдела. Так что в первую очередь, именно знания позволяют мне изменять людей. И если бы ты привела мне Седого, я бы, пожалуй сумел сделать его другим, но сделать Седого из воздуха, из ничего – не могу. А розыск – не моя профессия. Во всяком случае, ты знакома с этим делом намного лучше меня.
– Так что, считать этот долгий пассаж отказом в помощи?
Я еще не злилась, но была уже близка к этому.
– Нет, – он отрицательно покачал головой. – Я попытаюсь помочь тебе. Я ведь слушал очень внимательно, и услышал гораздо больше, чем ты сказала. Поэтому теперь послушай меня. Ты ведешь свое расследование обычным способом, и тот, кого ты называешь Седым ведет его параллельно с тобой. Убегая от тебя, он одновременно идет по пятам. Разумеется, он не всесилен, но могуществен, изощрен, многолик и многорук. Поэтому он будет всегда на шаг впереди. Старая задача про Ахиллеса и черепаху. Асимптота, бесконечное приближение.
Я вздрогнула, услышав это слово.
– Чтобы шагнуть по ту сторону недостижимого предела, – продолжал Анжей, – нужно выйти из плоскости тривиальных представлений, отбросить стандартную логику, положиться на то, что мы называем интуицией. Поверь ощущениям, а не мыслям. Попробуй обобщить все известные тебе факты по какому-нибудь совершенно случайному признаку. Найди парадоксальные аналогии в своей судьбе и судьбе Маши, Маши и Ясеня, дяди Семена и твоего тренера, Рамазана и Кости Градова, словом всех, кто мог иметь к этому, хоть малейшее отношение. И даже тех, кто ни малейшего отношения не имел. Аналогии обязательно найдутся. Попробуй понять, что они означают. Вывод придет сам собою. Это единственный путь. Ни я, ни кто другой не раскроет за тебя эту тайну, но я чувствую, что даю правильный совет.
При этом имей ввиду: обычное рутинное расследование, то есть сбор и накопление информации, сколь угодно пустой и даже лживой, совершенно необходимо. Без достаточного числа фактов, без достаточного приближения к заветному пределу, скачок по ту сторону невозможен. Это как вольтова дуга: чтобы она возникла, требуется определенное напряжение и определенное расстояние между электродами. Я говорю не слишком сложно? – он улыбнулся. – По-моему, все в объеме учебника физики для седьмого класса.
– Да, – сказала я почему-то шепотом. – Да. Спасибо тебе, Анжей.
В тишине послышались раскаты далекого грома, и крупные капли редкого в этих краях дождя забарабанили по пологой крыше, выложенной сплошь солнечными элементами.
Глава седьмая
– И что он сказал? – спросил Сергей, встретив меня в аэропорту.
– Нанда сказал, что я должна непременно найти Седого.
– Буквально так и сказал? – не поверил Сергей.
– Ну, не совсем, в общем смысл был такой, – выкрутилась я.
– Тогда объясни, какой именно: должна в смысле обязана или должна в смысле найдешь в любом случае?
– Во всех смыслах. Ясень. Чего ты ко мне привязался, литератор отставной? Анжей не против, чтобы я занималась этим расследованием, он даже за. Потому что, если я не найду Седого, то просто сойду с ума.
– Ну, это-то тебе не грозит, – улыбнулся Ясень, и я узнала в нем того прежнего Сергея, из давней, давней эпохи, четыре года назад.
– Скотина, – откликнулась я ласково. – Сам-то – гигант мысли!
– При чем здесь гигант мысли? – подколол он еще раз. – Я не имел ввиду, что тебе сходить не с чего – просто такое событие два раза не случается.
Я бы ему, конечно, ответила и на это, но тут мы подошли к машине. Еще метров с десяти он отключил сигнализацию, и я присвистнула: Ясень приехал на новом "ниссане-террано", мощном и удивительно обтекаемом трассовом джипе последней модели.
– А где "патроль"?
– Дома стоит. Этот пока не мой, дали покататься, предлагают поменять. А я попробовал – ну, удобно, конечно, комфортный он, приемистый, а "патроль" все равно лучше.
– Но это тоже специсполнение? – спросила я.
– Конечно. Может, для тебя взять?
Я оглядела пижонский кожаный салон, погладила обтянутую мягким баранку, тронула ручку передач.
– Ничего. Классная тачка.
– Бери, – сказал Ясень, словно продавец в автосалоне. – Я точно решил: с "патролем" не расстанусь.
Вот такая была встреча.
А потом я решила начать как бы с конца. Нормальный ход для нормального сыщика.
Бразилиа, столица Бразилии. Город-шедевр, произведение архитектурного гения двадцатого века.
Город, где убили Чистяковых.
Я уговорила Сергея поехать со мною вместе. Ему – для разрядки, мне – для поддержки. И действительно мы неплохо отдохнули. Вот только от полученной под занавес информации стало нехорошо. Один из убийц скончался в тюрьме в том же восемьдесят третьем при невыясненных обстоятельствах, а другой был жив до сих пор, но содержался в психушке. Он был абсолютно невменяем, с тех пор, как местные бандиты порешили всю его семью. В Бразилии тоже разборки бывают лихие. И все-таки я встретилась с сумасшедшим Педро. Зачем? Понятно, зачем. Чем шизоидней информация, тем больше шансов на успех. Чокнутый мексиканец лопотал целыми днями полную абракадабру, но я не поленилась записать ее, и прослушав затем несколько раз, вычленила несколько навязчиво повторявшихся фраз. Одна из них была такая: !Italiano es la cagada! (Итальянец – говно!) Какой итальянец, почему итальянец? Местная полиция не знала ни бандита с такой кличкой, ни хоть отчасти связанных с Педро граждан Италии.
Так появилась в этой истории новая загадка.
И следующей точкой моего мистического путешествия в поисках истины стал Неаполь. Сергей снова поехал вместе со мной. Во-первых, он стал элементарно бояться отпускать меня одну, во-вторых, Неаполь был для него не просто городом – велико оказалось искушение поворошить прошлое, а в-третьих, подходил уже конец декабря, мой день рождения и Новый год – грех расставаться в такие дни. В общем, когда в Москве над Кремлем торжественно опускали красный флаг и поднимали трехцветный, в Неаполе по традиции выбрасывали из окон на улицу всякую дребедень, а мы слушали, как все это со звоном и грохотом падает и смотрели по телевизору, конечно же, московскую программу, и Миша Задорнов поздравлял с наступающим обалдевший от неожиданности, замерший в растерянности советский народ, и все это было ужас как символично, а потом в шикарном отеле вдруг отключили горячую воду (может быть, кто-то по случаю Нового года решил выбросить старый водопровод, "сработанный еще рабами Рима"), и мы, уже выпив по бутылке роскошного шампанского хохотали в голос, складываясь пополам всякий раз, когда входил вызванный нами коридорный, чувствующий лично себя безмерно виноватым в случившейся аварии, и когда с присущей только итальянцам экспрессией перед нами многословно и яростно извинялись по телефону; мы говорили друг другу: "Вот видишь не только красные отключают горячую воду!" И снова хохотали, и Сергей предполагал: "А может, это происки Красных бригад?" Потом мы отправились на городской пляж (все равно горячей воды нет, а в море приятнее, чем под душем) и на потеху местной публике искупались в ледяных волнах Неаполитанского залива, разумеется, без всяких плавок и купальников. Потом, растеревшись полотенцами и накинув пуховые куртки, мы тут же на берегу пили "чинзано", которым нас угостили местные рыбаки, и граппу, любезно предоставленную для согрева докерами. Здорово было
А на утро я, наконец, получила телефон некоего Четриоло, знавшего Бернардо Фелоцци не только как Джинго, но и как Бернардо Фелоцци, позвонила ему и договорилась о встрече. Похоже было, что Четриоло (по-нашему "огурец") – это просто кличка, ну что ж, каждый волен представляться, как хочет.
Было часов одиннадцать, не меньше, но Сергей еще спал и правильно делал. Ведь это я ждала важного звонка и была им разбужена, и вообще это я приехала в Неаполь работать, а Ясень хотел просто отдохнуть. Но все-таки пришлось его растолкать.
– Сережа, вставай, мне надо срочно с тобой поговорить.
Он сладко зевнул, потер глаза и попросил:
– У нас там граппа осталась. Налей, пожалуйста.
– А без этого ты не можешь обойтись?
– Могу. Но не хочу. Помнишь, у Генри Каттнера? Папаша Хогбен умел пьянеть, превращая сахар в спирт прямо у себя в желудке, но все равно предпочитал маисовую. Вот и я запросто могу подавлять усилием воли похмельный синдром, но предпочитаю… Слушай, Верба, не томи душу, налей маисовой.
– Хорошо, – сказала я, доставая недопитую бутылку, – но только при одном условии. Ты будешь совершенно серьезно отвечать на все мои вопросы.
– Годится.
Он хлебнул, я тоже хлебнула – совсем чуть-чуть, за компанию, и мы начали.
– Существует архив службы ИКС?
– Разумеется.
– Ты имеешь к нему доступ?
– Очень ограниченный. Неограниченный имеют только три человека: Базотти, Спрингер и Кумахира. Возможно, еще Сиропулос. Ну, и наверно, есть личный архив Дедушки, к которому вообще никто доступа не имеет.
– А Ковальский?
– Анжей знает гораздо меньше, чем ты думаешь. Ему это все просто не нужно. Он далек от политики и интриг.
– Откуда взялся Кумахира?
– Кумахира – один из, говоря по-нашему, паханов якудзы, контрразведчик высочайшего класса и редкий интеллектуал. Дедушка искал такого человека долго и методично. Сегодня Кумахира – это реальный контроль над Японией и Китаем, как минимум.
– Доверять ему можно?
– Нет, конечно. Доверять никому нельзя.
– И Дедушке?
Ясень сделал паузу и налил себе еще капельку по поводу такого вопроса.
– Это отдельная тема, – сказал он. – Если у нас сегодня обзорный бриффинг, давай углубленное изучение проблем отложим на следующий раз.
– Давай, – согласилась я. – Это был не вопрос, а подколка. Поехали дальше. Кому ты звонил в Неаполь из Ясенева в ту ночь, когда мы познакомились?
– Роберто Пьяцци, одному из ведущих агентов Дедушки здесь, в Италии.
– С ним можно сейчас связаться?
– Разумеется. О чем ты хочешь его просить?
– Я хочу узнать все о Бернардо Фелоцци. О Джинго. Кстати, как его настоящее имя?
– Паоло Ферито.
– Забавная фамилия.
Ferito по-итальянски означает "раненый".
– Его убили? – я решила уточнить.
– Да, местные мафиози. Ему нельзя было возвращаться в Италию.
– Почему же он вернулся?
– Видишь ли, мы, конечно, были друзьями детства, но эту сокровенную тайну Бернардо не доверил мне.
– Я же просила серьезно. Сейчас граппу отниму.
– Отнимай, мне уже не надо. И я действительно ничего больше не знаю об этом итальянце. Тогда я навел о нем справки в самом общем виде и не для дела, а просто по привычке.
– Хорошо. Знал ли Дедушка Чистякова?
– Ничего себе перескок! Полагаю, что нет. Чистяков был резидентом в Португалии в те времена, когда Базотти еще только раскручивался, а уже в шестьдесят третьем году Анатолия Геннадьевича переводят в центральный аппарат, и до самого восемьдесят второго он сидит в Москве, если не считать нескольких краткосрочных командировок.
– Куда?
– Бразилия, Ангола, Бельгия, Испания, Германия, кажется. Наверняка не помню.
– Но это можно уточнить?
– Конечно, можно.
– Отлично. Встречался ли Дедушка с Андроповым?
– Да. В начале восемьдесят второго года. То есть это я считаю, что встречался. Ни документов, ни живых свидетелей этой встречи не существует.
– Ты хочешь сказать, что есть мертвые свидетели?
– Именно. С Дедушкой были два его лучших агента. Они убиты в том же январе командой гастролеров из Греции. Дедушка провел расследование и назвал заказчиком одного крупного перуанского торговца кокаином. Перуанец по сей день сидит в нашей далекой тюрьме, но те два убийства по-прежнему за собой не признает. И в данном случае я верю перуанцу. Дедушка сам убрал своих агентов.
– Ты же уверял меня, что с пятьдесят седьмого года, Базотти никого не убивает.
– Да, но это было исключение.
– А может, было много исключений?
– Не думаю. Встреча с Андроповым – абсолютно уникальный случай в биографии Дедушки. Очевидно, в том разговоре он впервые в жизни потерпел фиаско. Может быть, просто не сумел договориться ни о чем – это уже удар, а может быть, того хуже, почувствовал за собеседником непреодолимую силу, испытал давно забытое чувство страха и, пусть совсем недолго, но выглядел жалким и слабым. Базотти из тех людей, кто не умеет проигрывать. Никто не должен знать, что он вообще бывает слабым. Вот почему те двое не имели права на жизнь.
– А ты когда-нибудь спрашивал Дедушку напрямую? Не о тех двоих, а просто о встрече с Андроповым?
– Спрашивал. И он ответил очень странно в не свойственной ему манере: "Сержо, давай ты не будешь больше задавать мне этот вопрос". И я больше не задавал. Я понял потом, что внутри службы ИКС принято считать, будто переговоры с советским лидером планировались, но не состоялись. А подтверждение своей догадки получил через какое-то время от Нанды. Вот какой диалог состоялся между ним и Базотти в том же восемьдесят втором:
– Нехорошо, Фернандо, у тебя повышенный тремер. Руки трясутся.
– Да ну, это что за тремер! Ты бы посмотрел, как они трясутся у Андропова.
– Я видел.
– Что ты видел? Ты видел на экране, а у русских телевидение хитрое, они большие доки по сокрытию своих недостатков…
Дедушка не мог случайно проговориться, с ним такого не бывает. Значит, что? Проверка Нанды на умение молчать? Странная проверка. Да Ковальский ее и не выдержал. Сказал мне. Возможно, не только мне. А я сказал тебе. Больше похоже на целенаправленную утечку информации.