Страница:
Спроси у Ясеня
Ант Скаландис
Часть первая
АГЕНТАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ
Говорят, если вы намереваетесь раздавить помидор, то берите созревший.
Зеленый тоже можно, но его раздавить труднее.
Виктор Островский. «Я был агентом Моссада»
Глава первая
ПИАНИНО В КУСТАХ
Я опоздал на последний автобус. Это было нормально. Для данного периода жизни просто закономерно. А период выдался скверный. Еще в конце моего любимого месяца мая все пошло кувырком.
Сначала я потерял работу и сразу вслед за этим — друга, шустро занявшего освобожденную (от меня) должность начальника издательского отдела. Потом я сильно разбил машину. Очень сильно. А чинить ее было не на что. Во всяком случае, так считала Белка. «Сначала работу найди — потом будешь машину чинить». По-моему, это бьиа ужасная глупость, о чем я и говорил Белке постоянно. А работу я вообще искать не хотел, просто хотел летом отдохнуть, оглядеться, пожить в деревне, может, написать новый роман. Словом, из-за машины мы крепко поругались. Белка кричала: «Да чини ты свою поганую тачку! Уезжай куда хочешь! Отдыхай где угодно! Проедай все деньги! Только без меня!» И повторялось это все с утомительной регулярностью, так что в какой-то момент я действительно был готов развернуться и уехать. И вдруг умерлa мать. Говорят, общее горе сближает. Но, во-первых горе было не очень-то общим, а во-вторых, нам обоим хватило чувства такта лишь до девятого дня. Потом мы начали ругаться с удвоенной силой, как бы пытаясь наверстать упущенное за девять дней трагической тишины. И до того мне стало тошно, что я даже машину решил не чинить. Все равно ведь за один день мне ее никто бы не сделал, а рвануть в деревню хотелось немедленно. Иначе (я слишком хорошо знал и себя, и Белку) я бы уже через день переменил решение и снова увяз в болоте бытового идиотизма. Итак, я ушел из дома.
Была суббота. Белка уехала к тете на дачу в несусветную рань, и, когда она закрывала дверь, я сделал вид, что сплю. Потом встал, позавтракал и неспешно собрался. В последний раз задал корму нашему роскошному сиамскому коту Степану — насыпал «Вискас» в специальную мисочку и оставил на кухне тоненькую струйку воды из крана — по-другому Степан пить отказывался. Расставаться с верным другом было, конечно, грустно, но, что поделать, Белка любила его еще сильнее.
Потом я уложил все необходимое в рюкзак: еды дня на два, блок любимых сигарет «Голуаз» в синих пачках, резиновые сапоги, стопку чистых листов, несколько ручек и шестой том Стругацких с «Малышом», которого могу перечитывать бесконечно. Наконец извлек из антресольных дебрей завернутый в тряпку «ТТ», доставшийся мне год назад за символическую цену — триста баксов. Продал его один надежный знакомый Майкла, я мог быть уверен, что оружие не в розыске. Но Белка, конечно, психовала и только через полгода перестала спрашивать, когда же за нами придут. Применять «ТТ» по прямому назначению мне еще ни разу не приходилось, ну а на пустых бутылках я, разумеется, уже потренировался, забравшись однажды поглубже в лес и не пожалев двух патронов.
Для Белки осталась записка следующего содержания:
«Уехал в Заячьи Уши. Возвращаться не намерен. Надоело все. Зое Васильевне и Марку Львовичу большой привет. Андрюшку забывать не буду.
Миха.
Т'. .У. Забрал пушку и полторы штуки гринов. Остальное можешь тратить как хочешь».
Остальное — это еще четыре штуки с хвостиком, которые как раз накануне вернул нам Майкл, державший их под восемь процентов. Три штуки мы собирались отдать Лене под десять на весьма долгий срок, так что Белке нашлось бы на что жить без всякой работы. А если еще учесть, что осталась квартира моей матери, где перед смертью она жила совсем одна, и квартиру эту, конечно же, сам Бог велел сдавать… Да что там! Честно говоря, все Белкины проблемы я как-то сразу выкинул из головы. Впереди у меня были Заячьи Уши — наша замечательная деревня с редким названием и редкими сохранившимися домами, с заросшей травою улицей, с аистами на поржавевшей неработающей водонапорной башне, с чистейшим воздухом и с удивительной тишиной, в которой, должно быть, так славно работается. Я уже года два не писал ни строчки, если не считать предисловий, аннотаций, договоров, смет и прочей чепухи, а в деревне трудиться творчески мне и вовсе не приходилось — там бытовуха заедала похлеще, чем в городе. И вот теперь я шел и думал о новом романе. Да, я именно шел, а не ехал, потому что опоздал на автобус. Чуть больше двух лет назад я купил «шестерку», стал заядлым автолюбителем и очень быстро разучился ездить в наши Уши на перекладных. Поэтому теперь напутал что-то с расписанием, безумно долго прождал обшарпанного, разбитого «Икаруса» в Твери, а в Старице просто опоздал на последний транспорт. Путь предстоял неблизкий — почти тридцать километров по пустынному узкому шоссе с очень слабой надеждой на попутку. Грузовики в субботу вечером здесь практически не ездят, а дачники на легковушках (по себе знаю) никогда не останавливаются: либо нагружены под завязку, либо просто боятся, тем более когда их тормозит одинокий мужик подозрительного вида. Пуганый нынче пошел народ.
Я вышагивал по шоссе грамотно, придерживаясь левой стороны, навстречу предполагаемому транспорту, но транспорта не было, даже встречного, а в качестве попутки один раз промчался какой-то безумный «Мерседес», кажется, «шестисотый», смотревшийся довольно дико в этих малообитаемых краях. Снова наступила долгая душная тишина летнего вечера, в которой слышалось только гудение случайных жуков и мух над лугами да стрекотание придорожных кузнечиков. Потом где-то вдалеке, явно приближаясь, затрещало насекомое покрупнее — летел вертолет. «Вот бы подбросил!» — пришла нелепая мысль. Звук усиливался. Но тут его начал заглушать более радостный для меня шум: позади, за поворотом дороги, ревело что-то большое и тяжелое вроде «КамАЗа». Однако грузовик оказался не менее безумным, чем давешний «Мерседес»: он пронесся мимо на скорости около стольника, не обращая ровно никакого внимания на мою вскинутую руку. Я даже присел от обиды на пыльную траву у обочины — все-таки отмахал уже километров восемь. И тут появился вертолет. Он выскочил из-за деревьев совсем близко от меня, наверно, в полукилометре, не больше, и начал стремительно приближаться.
«Что ж он там, садился, что ли?» — удивленно подумал я, провожая взглядом гигантскую металлическую стрекозу в боевой маскировочной раскраске и абсолютно без каких-либо опознавательных знаков. Стрекочущее чудовище проплыло прямо над моей головой, довольно низко, мне даже показалось, что я чувствую ветер, поднимаемый лопастями пропеллера, и я отчетливо увидел в вертолетном брюхе черный провал открытого люка. Какая-то неведомая сила заставила меня съежиться, поднять плечи и прикрыть голову руками. Выстрелов не последовало. И я мрачно произнес вслух, чтобы стряхнуть наваждение:
— Шиза поперла.
Я действительно очень устал. Страшно устал. Три года без отпуска. Три года бесконечной погони за инфляцией, за ускользающим благополучием, за тающим здоровьем, за умирающей любовью, за недостижимой в наше дикое время литературной славой… Суета сует, господа.
Ноги налились вдруг тяжестью. На лбу выступил пот. А я еще шел всю дорогу в штормовке. Старая привычка — любовь к большим карманам. Может, действительно присесть передохнуть? Эх, сейчас бы холодненького пивка!
А в рюкзаке только термос с чаем да фляжка коньяку. А вокруг не ослабевающая даже к вечеру августовская жара… Ну ладно, вот сейчас дойду до ближайшей деревни и спрошу холодного… нет, пива там, конечно, не будет, а вот молочка налить могут.
Однако до деревни я не дошел.
Слева у дороги, сразу за очередным поворотом стоял под березами новехонький черный с серебристыми полосками «Ниссан-Патроль». В общем-то в коллекции безумного транспорта, встреченного мною в этот вечер, он смотрелся уже вполне нормально, но внимание, конечно, привлек. Тем более что это была моя любимая марка, моя мечта. Я всегда говорил: «Вот будет много денег, куплю себе „Ниссан-Патроль“ — самый лучший из джипов».
Теперь я уже не могу вспомнить точно, почему тогда сразу сошел с дороги и очень решительно направился к «самому лучшему из джипов». Может быть, надеялся, что меня подбросят (не глупо ли это?), может, хотел попросить у хозяина холодного пивка (еще глупее), а может, просто решил в очередной раз полюбоваться на свою мечту (совсем глупо). Но так или иначе, а я подошел к нему очень близко.
Могли в машине сидеть бандиты? Могли. Подумал я об этом? Возможно. Даже скорее всего. Пистолет я переложил из рюкзака в карман штормовки еще в начале пути, а теперь довольно нервно сжимал его рукоятку пальцами. Я подошел к «Ниссану» вплотную и первое, что увидел, — упаковку пива «Туборр» в багажнике. Упаковка бьиа вскрыта: из двадцати четырех не хватало двух банок, и — провалиться мне на этом самом месте! — пиво было холодным: полиэтилен отчетливо запотел, да и на баночках проступили искрящиеся капли. Второе, что я увидел: людей в машине не было. Не было их и вокруг. Никого. Третье, что я увидел: открытая водительская дверца. И, наконец, четвертое: в замке зажигания торчали ключи. От вида этих ключей у меня сразу закружилась голова. Я инстинктивно схватился за дверцу, чтобы не упасть, и еще раз воровато огляделся. Никого. Тишина. Только кузнечики стрекочут. Из открытого «бардачка» выглядывала полупустая пачка «Парламента». Я как-то автоматически протянул левую руку и вытащил за длинный двойной фильтр белоснежную сигарету. Внезапно заиграла музыка, как будто радио включалось от этого. Я вздрогнул и уронил сигарету на сиденье. Вытер испарину все той же левой рукой, которой так неловко задел кнопку магнитолы, потому что правой по-прежнему сжимал в кармане «ТТ», поднял сигарету, зажал в губах и прикурил от своей зажигалки. Потом сел под березой и задумался. Собственно, думал я пока лишь об одном — успею ли вытащить баночку холодного «Туборга» до возвращения хозяев…
Вот так, наверно, и погибают идиоты. Что может быть нелепее: получить пулю в лоб за банку пива, а перед этим, не исключено, еще и убить кого-то с перепугу все за ту же банку…
«Спокойно, Разгонов, спокойно, — сказал я себе. — Посиди, покури, подумай. Как тебя учил Петрович на тренировках по самбо? Никаких резких телодвижений раньше времени».
Я посмотрел на часы. Было без десяти шесть. Сколько уже прошло? Судя по каплям на банках — немного. Судя по ключам в замке — еще меньше. Хотя… Надо бы следы вокруг изучить… Изучишь. Посиди. Сигарета курится десять минут, как любит говорить Майкл. Впрочем, он говорил это давно, когда мы все еще курили «Яву» и «Родопи». Современные сигареты, даже такие длинные, как «Парламент», превращались в пепел гораздо быстрее.
Огонек уже дошел до угольной части фильтра и умер. Я выбросил окурок, снял рюкзак и обошел машину кругом. Мой окурок, мой рюкзак и примятая мною трава были единственными видимыми следами возле «Ниссана». Впрочем, жесткая августовская перестоявшая трава, сухие березовые листья, тропинка, протоптанная к шоссе давным-давно, — где тут заметишь следы! А бычки, банки и бумажки не все бросают где попало. Так что… Сматываться надо. Но почему? Как почему? Ты в Заячьи Уши шел? Ну так и иди в Заячьи Уши. Тебя сюда никто не приглашал. А-а, ты все о пиве страдаешь! Клептоман. Думаешь, сигарету все равно уже украл, значит, можно и пива взять — Бог простит. Кстати, пиво надо хватать скорее. Нет, не потому, что сейчас придут, пусть приходят — у тебя же «ТТ», а потому, что оно нагреется на этой жаре, противным станет. Верно? Неверно. Можно до ночи подождать, тогда оно опять остынет. Ну ладно, хватит!..
Я еще раз посмотрел на часы (немыслимым образом пролетело уже больше двадцати минут) и внезапно понял, что страдаю совсем не о пиве. Понял, почему не могу уйти так просто с этого места. Здесь случилась какая-то беда. На радостях люди не бросают шикарных машин с ключами в замке зажигания. Случилась беда — это факт. И, значит, я должен помочь. Замшелая по нынешним временам логика рассуждений, но что поделать, так уж я воспитан. Для меня никогда не стоял вопрос: зачем помогать? Интересовало только, кому и как. Сейчас эти два вопроса были особенно актуальны.
Я взял еще одну сигарету из «бардачка» и выключил «Радио-101», отвлекающее меня от размышлений. Солнце начало заметно клониться к западу. У горизонта собирались тучи. Я просидел больше часа. Никто не приходил. По шоссе за это время проехало несколько «Жигулей» (возможно, «Москвичей»), один «уазик» и два трактора. Но мне уже было плевать на них. А им, в свою очередь, было глубоко плевать на человека, сидящего возле пустого «Ниссана».
Ну хорошо, попробуем рассуждать логически. Вариант номер один: разборка. Приехали на двух (или больше) машинах, постреляли всех кого надо, включая водителя «Ниссана», и уехали. Трупы забрали с собой. В этом случае я сижу и жду милицию. Или друзей убитого. Или тех, кто убивал. Все они будут очень рады меня видеть. Но приехать могут не скоро. Можно успеть слинять. С машиной или без. Но с машиной потом все равно найдут. Сорок пять штук плюс все, что с этой машиной связано. Можно обойтись и без «плюса». За такие деньги убивают сразу, не задумываясь. А если отогнать машину поближе к Заячьим Ушам, взять из нее все, что окажется полезным, и бросить где-нибудь в другом месте? Но это очень рискованно. Очень… Боже мой, о чем это я?! Я же перебирал варианты. Итак, вариант номер два: машину угнали ради ценного груза, настолько ценного, что сам «Ниссан» рядом с ним — тьфу! Бросили, как обертку от конфеты, и умчались на какой-нибудь другой тачке. А-а! Да ведь они умчались на вертолете, том самом, без опознавательных знаков. Впрочем, вертолет и по первому варианту проходит отлично. Да только какое мне дело до этого вертолета? Он бы уже три раза успел вернуться, если бы захотел. Ладно, поехали дальше. Вариант номер три: «Ниссан» — это ловушка, приманка. Для кого? Для меня? Очень остроумно. Значит, крупный зверь, которого ловят, еще не появился. Или уже не появился. Могли его прибить по дороге? Могли. И совсем не те, кто ловит. Да, вариантов тьма. Но, если хорошенько подумать, многие из них отпадают… Кстати, какой там у нас номер? Номер был желтый, то, что раньше называли «эспэшный». Возможно, машину взяли в прокате. Это уже вариант номер четыре. И в таком случае ее начнут искать еще позже. И скорее всего искать будет милиция. А случай стандартный, рутинный… В общем куковать мне туг добрую неделю. Так. Какие еще возможности? Больше в голову ничего не приходило. Оставались только варианты из области фантастики: шпионские страсти, инопланетяне, путешествия во времени, материализация желаний по щучьему велению…
Я уже перешел на «Голуаз», стыдливо оставив в пачке несколько штучек «Парламента». Во рту пересохло, голова сделалась совершенно квадратной, и теперь, когда часы показывали почти восемь, проблема с пивом решилась как-то сама собой. Было уже просто глупо задаваться вопросом: а можно ли? Не то что страха, но и сомнений никаких не осталось. «Ниссан» казался теперь совершенно своим, родным, и все, что в нем находилось, тоже как бы принадлежало мне.
Я по-хозяйски открыл обе створки задней двери, которую тоже не заперли на ключ, и выудил из упаковки зеленовато-золотистую баночку «Туборга». Пиво, конечно, нагрелось, но было еще ничего, и примерно половину я выпил, почти не отрываясь, с истинным наслаждением. А потом медленно дососал остальное. И вдруг почувствовал, как спиртное ударило в голову. В общем, ничего особенного. Бывает такое состояние организма, когда алкоголь действует очень быстро и сильно. Это, например, состояние крайнего утомления или полной расслабленности. У меня скорее было второе: я медитировал под этой березой, как Будда под священным деревом бо. Бесконечными размышлениями я почти загнал себя в транс. Но вместе с пузырьками пива откуда-то из глубины поднялся вопрос: что же теперь делать?
Я тихонечко рыгнул и сам себе сказал вслух:
— Пора принимать решение, дурень!
Дурень взял еще одну штучку «Парламента», забрался уже совсем внаглую на водительское сиденье и закурил от электрозажигалки.
Прошло больше двух часов.
Солнце неумолимо падало за горизонт. Погода портилась. Там, на западе, собирались тучи, и наконец стало немного холодать.
В голове так шумело, что в какой-то момент я подумал: «Вот она, ловушка! В баночке-то было не просто пиво, а какая-нибудь дрянь психотропная. Вербуют, сволочи!»
И вот когда полезла в голову этакая ерунда, я отмахнулся от нее и сформулировал свой выбор. Я мог: первое — уйти; второе — уехать; третье — сидеть и ждать. Первое стало для меня совершенно невозможным (глупо, но я не ушел бы уже ни за какие коврижки); третье безумно надоело, хотелось кушать и спать. И посему оставалось второе. Я решил поехать в свою деревню. Здесь, возле дороги, у меня даже аппетита не было, хотя голова, безусловно, начала болеть именно от голода.
Решение созрело. Оно было окончательным и обжалованию не подлежало, хотя с позиций здравого смысла и не выдерживало никакой критики. Сказать, что я совсем не подумал о последствиях, было бы неправильно. Я подумал. Но как-то странно. Я был совершенно уверен, что милиция сюда не приедет и вообще машину эту искать не будет, ведь ни следов крови, ни дырок от пуль, ни даже вмятин на ней не было — где повод для расследования? Угон? Не похоже, ну, совсем не похоже на угон. В общем, можно было утверждать с очень высокой степенью вероятности, что машину эту будут искать бандиты. Почему же я не боялся связываться с ними? А вот это уже отдельный вопрос. Для начала надо разобраться, а кто такие вообще бандиты?
Лет пять назад словом «бандит» называли вполне конкретный социальный тип человека — этакого коротко стриженного, небритого, со зверским взглядом мокрушника, отмотавшего половину сознательной жизни на зоне, бегло ботающего по фене и носящего с собой под ватником «Макаров», а за голенищем перо длиной в полторы ладони. Сегодня все у нас переменилось. Сегодня появились бандиты в изысканных костюмах-тройках от Кардена и бандиты с полковничьими погонами, бандиты с удостоверениями ФСБ и с депутатскими мандатами, бандиты, говорящие на пяти языках, имеющие по несколько офисов в Вене и Лос-Анджелесе, появились даже бандиты с министерскими портфелями и бандиты… Впрочем, стоп, а то ведь придется и фамилии называть. А я сейчас не об этом — не о бандитах, которые на самом верху. Я сейчас говорю о бандитах, которые повсюду, которых стало едва ли не больше, чем обычных граждан. Попробуйте заняться каким угодно бизнесом, какой угодно коммерческой деятельностью, попробуйте сунуться в торговлю (на рынке или в магазине — неважно), займитесь, пусть даже в частном порядке, куплей-продажей недвижимости, возьмитесь за расследование серьезного дорожно-транспортного происшествия или подайте иск в суд по какому угодно поводу, лишь бы на приличную сумму, — и вы со всей неизбежностью вступите в контакт с бандитами. Вынуждены будете вступить. Или придется бросить начатое дело. Потому что бандиты — это основа основ современного Российского государства, его костяк, база, единственное структурное звено, сохраняющее жесткость и удерживающее страну от окончательного развала. Бандиты — это коммунисты сегодня. Если скрупулезно посчитать, окажется, что группировок по стране столько же, сколько раньше было райкомов. И, обратите внимание, никаких новых эсэнговских границ они не признают, планомерно укрепляя свою власть на местах по всей территории бывшего СССР. Трудно сказать наверняка, есть ли у них Политбюро, может быть, даже и ЦК нет, и это, конечно же, недоработка, которую нужно срочно исправлять, а вот первичные «партийные» организации функционируют отменно, ведут пропагандистскую работу среди населения, особенно с молодежью, и завоевывают с каждым днем все большее доверие. Вот так по жизни назвать своего знакомого бандита парторгом как-то даже оскорбительно. Парторги были людьми официальными и потому все-таки чужими. А с бандитами сегодня советуются, как с добрыми наставниками, вызывают, как участковых врачей, и точнее всего будет сравнить их с домашними психоаналитиками в Америке пятидесятых-шестидесятых годов.
В общем, были и у меня свои бандиты. Некие друзья Майкла, с которыми он меня познакомил на всякий случай. Случая до сих пор не представлялось, но жизнь постепенно приучала не слишком бояться бандитов и считать общение с ними чем-то абсолютно нормальным. Вот и теперь я был внутренне совершенно готов к встрече с представителями «новой власти».
По логике закона и морали, я не имел права брать чужое. По логике бандитов, все, что плохо лежит, — твое. Я в своем решении опирался на какой-то средний вариант — на логику авантюриста: раз за машиной так долго не приходили, значит, уже и не придут. «Пора не пора — иду со двора». Детский сад, одним словом. Но в детство я впал не от хорошей жизни, как вы сами понимаете. Просто от отчаяния. Козырей-то у меня не было никаких. Пистолет, деньги, умение драться, умение соображать и даже все знакомые бандиты ничем бы мне не помогли при печальном повороте событий. Но жизнь моя в последнее время стала настолько унылой, что я мог сказать, как тот грузин из анекдота, которому при вступлении в партию объяснили, что от всех радостей привычных надо отказаться, а потом спросили, готов ли он жизнь за партию отдать. «Конэчно, готов, — печально ответил тот грузин. — На хрэна мнэ такая жизнь?»
Я тоже был готов. Во всяком случае, мне так казалось. Умирать было не страшно. Страшно было вернуться к той жизни, какою я жил последние два года. Вот что толкнуло меня в эту нелепую историю: тоска, отчаяние и чисто писательское любопытство пополам с природной склонностью к авантюризму. А еще — интуиция. Интуиция подсказывала, что я не погибну. В этой истории не погибну. Я смеюсь, если кто-нибудь утверждает, что интуиция помогла ему предвидеть скачок доллара на ММВБ, но когда дело касается жизни и смерти, тут уж, поверьте, интуиция кое-что значит.
Итак, решение созрело. Созрело в голове, а вот руки и ноги еще не были готовы слушаться. Я словно вошел в ступор и, положив ладони на баранку, очень внимательно смотрел через стекло на закат.
Алый шарик солнца в тот вечер не опускался за кромку земли, как обычно, а, зависнув довольно высоко над горизонтом, медленно таял, растворяя в сером однообразии внезапно нахмурившегося неба сначала свой нижний край, потом середину и наконец верхнюю уже совсем тонкую светящуюся полоску. Красный цвет равномерно растекался по окоему, и все пространство на западе из скучновато-пепельного становилось кремово-розовым. Я по-детски загадал про себя, что вот как солнце сядет, так я и тронусь в путь, а солнце, точно назло, не садилось, а таяло, как земляничное мороженое в теплом молоке, и я все смотрел и смотрел на это розовое марево, не понимая, какой же момент считать окончательным заходом, и все не решался, ну никак не решался повернуть ключ в замке зажигания.
Березы над головой вдруг зашумели, словно переговариваясь. Поднимался ветер. Я глянул назад и увидел огромную свинцовую тучу, наползающую с северо-востока. Туча мне не понравилась, и я решительно начал обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь… два, один, пуск!..
Я рисковал обнаружить, что машина не на ходу: допустим, в ней просто нет топлива (это был бы уже какой-то пятый вариант). И еще я рисковал попросту взлететь на воздух (в случае примитивной ловушки на крупного зверя). Но… движок завелся в одно касание и продолжал работать ровно и практически беззвучно.
«С Богом», — сказал я про себя и хлопнул дверцей. В тот же момент заорала сигнализация. То есть это я поначалу так решил, а уже в следующую секунду понял, что звук идет не снаружи, а изнутри и для сигнализации он слишком тихий. На панели мигала незнакомая фиолетовая лампочка. Однако в иномарках бывает много незнакомого, да и звуки они порой издают самые неожиданные. Я как-то ехал в девятьсот сороковой «Вольве», так она при включенном моторе и незакрытой дверце Полонез Огинского начинала играть. В общем, я не очень всполошился, просто призадумался, но еще не успел ничего решить, когда после четырех или пяти гудков этого зуммера раздался голос:
— Ясень, Ясень, вызывает Тополь. Как слышишь меня? Прием.
Я молчал, онемев от страха. Ведь меня, как вора, схватили за руку прямо на месте преступления и сейчас начнут бить. Бить будут серьезно, потому что за дело. Потому что я и в самом деле вор.
Голос повторил:
— Ясень, я Тополь. Отвечай. Я знаю, что ты в машине. Прием.
И тогда (очевидно, я окончательно сошел с ума) помимо воли и разума открылся мой собственный рот, и в эфир полетело следующее:
— Тополь, Тополь, говорит Ясень. Как слышишь меня? Прием.
— Так-то оно лучше. Ясень. Слушай меня внимательно. Сиди в машине и жди. И никаких телодвижений до следующей связи. Как понял меня? Прием.
— Понял тебя отлично: До связи, Тополь.
И передатчик затих.
«Ну вот и все, — подумал я. — Смертный приговор подписан. Теперь можно выпить хоть все двадцать оставшихся банок пива. Или сколько их там? Двадцать одна? А потом коньячком добавить. И даже закусить можно. И выкурить последнюю сигарету. Если успею».
Я заглушил мотор и как-то автоматически приоткрыл дверцу, еще не понимая, куда собрался. На панели погас сиреневый огонек передатчика. Ага! Значит, он срабатывает вот так. Я еще раз хлопнул дверью — огонек зажегся. «Я знаю, что ты в машине», — сказал этот Тополь. Прозвучало красиво, но ведь дверь можно было закрыть и снаружи. Или я все равно услышал бы сигнал вызова? А интересно, с открытой дверью он сможет выйти на связь?
Сначала я потерял работу и сразу вслед за этим — друга, шустро занявшего освобожденную (от меня) должность начальника издательского отдела. Потом я сильно разбил машину. Очень сильно. А чинить ее было не на что. Во всяком случае, так считала Белка. «Сначала работу найди — потом будешь машину чинить». По-моему, это бьиа ужасная глупость, о чем я и говорил Белке постоянно. А работу я вообще искать не хотел, просто хотел летом отдохнуть, оглядеться, пожить в деревне, может, написать новый роман. Словом, из-за машины мы крепко поругались. Белка кричала: «Да чини ты свою поганую тачку! Уезжай куда хочешь! Отдыхай где угодно! Проедай все деньги! Только без меня!» И повторялось это все с утомительной регулярностью, так что в какой-то момент я действительно был готов развернуться и уехать. И вдруг умерлa мать. Говорят, общее горе сближает. Но, во-первых горе было не очень-то общим, а во-вторых, нам обоим хватило чувства такта лишь до девятого дня. Потом мы начали ругаться с удвоенной силой, как бы пытаясь наверстать упущенное за девять дней трагической тишины. И до того мне стало тошно, что я даже машину решил не чинить. Все равно ведь за один день мне ее никто бы не сделал, а рвануть в деревню хотелось немедленно. Иначе (я слишком хорошо знал и себя, и Белку) я бы уже через день переменил решение и снова увяз в болоте бытового идиотизма. Итак, я ушел из дома.
Была суббота. Белка уехала к тете на дачу в несусветную рань, и, когда она закрывала дверь, я сделал вид, что сплю. Потом встал, позавтракал и неспешно собрался. В последний раз задал корму нашему роскошному сиамскому коту Степану — насыпал «Вискас» в специальную мисочку и оставил на кухне тоненькую струйку воды из крана — по-другому Степан пить отказывался. Расставаться с верным другом было, конечно, грустно, но, что поделать, Белка любила его еще сильнее.
Потом я уложил все необходимое в рюкзак: еды дня на два, блок любимых сигарет «Голуаз» в синих пачках, резиновые сапоги, стопку чистых листов, несколько ручек и шестой том Стругацких с «Малышом», которого могу перечитывать бесконечно. Наконец извлек из антресольных дебрей завернутый в тряпку «ТТ», доставшийся мне год назад за символическую цену — триста баксов. Продал его один надежный знакомый Майкла, я мог быть уверен, что оружие не в розыске. Но Белка, конечно, психовала и только через полгода перестала спрашивать, когда же за нами придут. Применять «ТТ» по прямому назначению мне еще ни разу не приходилось, ну а на пустых бутылках я, разумеется, уже потренировался, забравшись однажды поглубже в лес и не пожалев двух патронов.
Для Белки осталась записка следующего содержания:
«Уехал в Заячьи Уши. Возвращаться не намерен. Надоело все. Зое Васильевне и Марку Львовичу большой привет. Андрюшку забывать не буду.
Миха.
Т'. .У. Забрал пушку и полторы штуки гринов. Остальное можешь тратить как хочешь».
Остальное — это еще четыре штуки с хвостиком, которые как раз накануне вернул нам Майкл, державший их под восемь процентов. Три штуки мы собирались отдать Лене под десять на весьма долгий срок, так что Белке нашлось бы на что жить без всякой работы. А если еще учесть, что осталась квартира моей матери, где перед смертью она жила совсем одна, и квартиру эту, конечно же, сам Бог велел сдавать… Да что там! Честно говоря, все Белкины проблемы я как-то сразу выкинул из головы. Впереди у меня были Заячьи Уши — наша замечательная деревня с редким названием и редкими сохранившимися домами, с заросшей травою улицей, с аистами на поржавевшей неработающей водонапорной башне, с чистейшим воздухом и с удивительной тишиной, в которой, должно быть, так славно работается. Я уже года два не писал ни строчки, если не считать предисловий, аннотаций, договоров, смет и прочей чепухи, а в деревне трудиться творчески мне и вовсе не приходилось — там бытовуха заедала похлеще, чем в городе. И вот теперь я шел и думал о новом романе. Да, я именно шел, а не ехал, потому что опоздал на автобус. Чуть больше двух лет назад я купил «шестерку», стал заядлым автолюбителем и очень быстро разучился ездить в наши Уши на перекладных. Поэтому теперь напутал что-то с расписанием, безумно долго прождал обшарпанного, разбитого «Икаруса» в Твери, а в Старице просто опоздал на последний транспорт. Путь предстоял неблизкий — почти тридцать километров по пустынному узкому шоссе с очень слабой надеждой на попутку. Грузовики в субботу вечером здесь практически не ездят, а дачники на легковушках (по себе знаю) никогда не останавливаются: либо нагружены под завязку, либо просто боятся, тем более когда их тормозит одинокий мужик подозрительного вида. Пуганый нынче пошел народ.
Я вышагивал по шоссе грамотно, придерживаясь левой стороны, навстречу предполагаемому транспорту, но транспорта не было, даже встречного, а в качестве попутки один раз промчался какой-то безумный «Мерседес», кажется, «шестисотый», смотревшийся довольно дико в этих малообитаемых краях. Снова наступила долгая душная тишина летнего вечера, в которой слышалось только гудение случайных жуков и мух над лугами да стрекотание придорожных кузнечиков. Потом где-то вдалеке, явно приближаясь, затрещало насекомое покрупнее — летел вертолет. «Вот бы подбросил!» — пришла нелепая мысль. Звук усиливался. Но тут его начал заглушать более радостный для меня шум: позади, за поворотом дороги, ревело что-то большое и тяжелое вроде «КамАЗа». Однако грузовик оказался не менее безумным, чем давешний «Мерседес»: он пронесся мимо на скорости около стольника, не обращая ровно никакого внимания на мою вскинутую руку. Я даже присел от обиды на пыльную траву у обочины — все-таки отмахал уже километров восемь. И тут появился вертолет. Он выскочил из-за деревьев совсем близко от меня, наверно, в полукилометре, не больше, и начал стремительно приближаться.
«Что ж он там, садился, что ли?» — удивленно подумал я, провожая взглядом гигантскую металлическую стрекозу в боевой маскировочной раскраске и абсолютно без каких-либо опознавательных знаков. Стрекочущее чудовище проплыло прямо над моей головой, довольно низко, мне даже показалось, что я чувствую ветер, поднимаемый лопастями пропеллера, и я отчетливо увидел в вертолетном брюхе черный провал открытого люка. Какая-то неведомая сила заставила меня съежиться, поднять плечи и прикрыть голову руками. Выстрелов не последовало. И я мрачно произнес вслух, чтобы стряхнуть наваждение:
— Шиза поперла.
Я действительно очень устал. Страшно устал. Три года без отпуска. Три года бесконечной погони за инфляцией, за ускользающим благополучием, за тающим здоровьем, за умирающей любовью, за недостижимой в наше дикое время литературной славой… Суета сует, господа.
Ноги налились вдруг тяжестью. На лбу выступил пот. А я еще шел всю дорогу в штормовке. Старая привычка — любовь к большим карманам. Может, действительно присесть передохнуть? Эх, сейчас бы холодненького пивка!
А в рюкзаке только термос с чаем да фляжка коньяку. А вокруг не ослабевающая даже к вечеру августовская жара… Ну ладно, вот сейчас дойду до ближайшей деревни и спрошу холодного… нет, пива там, конечно, не будет, а вот молочка налить могут.
Однако до деревни я не дошел.
Слева у дороги, сразу за очередным поворотом стоял под березами новехонький черный с серебристыми полосками «Ниссан-Патроль». В общем-то в коллекции безумного транспорта, встреченного мною в этот вечер, он смотрелся уже вполне нормально, но внимание, конечно, привлек. Тем более что это была моя любимая марка, моя мечта. Я всегда говорил: «Вот будет много денег, куплю себе „Ниссан-Патроль“ — самый лучший из джипов».
Теперь я уже не могу вспомнить точно, почему тогда сразу сошел с дороги и очень решительно направился к «самому лучшему из джипов». Может быть, надеялся, что меня подбросят (не глупо ли это?), может, хотел попросить у хозяина холодного пивка (еще глупее), а может, просто решил в очередной раз полюбоваться на свою мечту (совсем глупо). Но так или иначе, а я подошел к нему очень близко.
Могли в машине сидеть бандиты? Могли. Подумал я об этом? Возможно. Даже скорее всего. Пистолет я переложил из рюкзака в карман штормовки еще в начале пути, а теперь довольно нервно сжимал его рукоятку пальцами. Я подошел к «Ниссану» вплотную и первое, что увидел, — упаковку пива «Туборр» в багажнике. Упаковка бьиа вскрыта: из двадцати четырех не хватало двух банок, и — провалиться мне на этом самом месте! — пиво было холодным: полиэтилен отчетливо запотел, да и на баночках проступили искрящиеся капли. Второе, что я увидел: людей в машине не было. Не было их и вокруг. Никого. Третье, что я увидел: открытая водительская дверца. И, наконец, четвертое: в замке зажигания торчали ключи. От вида этих ключей у меня сразу закружилась голова. Я инстинктивно схватился за дверцу, чтобы не упасть, и еще раз воровато огляделся. Никого. Тишина. Только кузнечики стрекочут. Из открытого «бардачка» выглядывала полупустая пачка «Парламента». Я как-то автоматически протянул левую руку и вытащил за длинный двойной фильтр белоснежную сигарету. Внезапно заиграла музыка, как будто радио включалось от этого. Я вздрогнул и уронил сигарету на сиденье. Вытер испарину все той же левой рукой, которой так неловко задел кнопку магнитолы, потому что правой по-прежнему сжимал в кармане «ТТ», поднял сигарету, зажал в губах и прикурил от своей зажигалки. Потом сел под березой и задумался. Собственно, думал я пока лишь об одном — успею ли вытащить баночку холодного «Туборга» до возвращения хозяев…
Вот так, наверно, и погибают идиоты. Что может быть нелепее: получить пулю в лоб за банку пива, а перед этим, не исключено, еще и убить кого-то с перепугу все за ту же банку…
«Спокойно, Разгонов, спокойно, — сказал я себе. — Посиди, покури, подумай. Как тебя учил Петрович на тренировках по самбо? Никаких резких телодвижений раньше времени».
Я посмотрел на часы. Было без десяти шесть. Сколько уже прошло? Судя по каплям на банках — немного. Судя по ключам в замке — еще меньше. Хотя… Надо бы следы вокруг изучить… Изучишь. Посиди. Сигарета курится десять минут, как любит говорить Майкл. Впрочем, он говорил это давно, когда мы все еще курили «Яву» и «Родопи». Современные сигареты, даже такие длинные, как «Парламент», превращались в пепел гораздо быстрее.
Огонек уже дошел до угольной части фильтра и умер. Я выбросил окурок, снял рюкзак и обошел машину кругом. Мой окурок, мой рюкзак и примятая мною трава были единственными видимыми следами возле «Ниссана». Впрочем, жесткая августовская перестоявшая трава, сухие березовые листья, тропинка, протоптанная к шоссе давным-давно, — где тут заметишь следы! А бычки, банки и бумажки не все бросают где попало. Так что… Сматываться надо. Но почему? Как почему? Ты в Заячьи Уши шел? Ну так и иди в Заячьи Уши. Тебя сюда никто не приглашал. А-а, ты все о пиве страдаешь! Клептоман. Думаешь, сигарету все равно уже украл, значит, можно и пива взять — Бог простит. Кстати, пиво надо хватать скорее. Нет, не потому, что сейчас придут, пусть приходят — у тебя же «ТТ», а потому, что оно нагреется на этой жаре, противным станет. Верно? Неверно. Можно до ночи подождать, тогда оно опять остынет. Ну ладно, хватит!..
Я еще раз посмотрел на часы (немыслимым образом пролетело уже больше двадцати минут) и внезапно понял, что страдаю совсем не о пиве. Понял, почему не могу уйти так просто с этого места. Здесь случилась какая-то беда. На радостях люди не бросают шикарных машин с ключами в замке зажигания. Случилась беда — это факт. И, значит, я должен помочь. Замшелая по нынешним временам логика рассуждений, но что поделать, так уж я воспитан. Для меня никогда не стоял вопрос: зачем помогать? Интересовало только, кому и как. Сейчас эти два вопроса были особенно актуальны.
Я взял еще одну сигарету из «бардачка» и выключил «Радио-101», отвлекающее меня от размышлений. Солнце начало заметно клониться к западу. У горизонта собирались тучи. Я просидел больше часа. Никто не приходил. По шоссе за это время проехало несколько «Жигулей» (возможно, «Москвичей»), один «уазик» и два трактора. Но мне уже было плевать на них. А им, в свою очередь, было глубоко плевать на человека, сидящего возле пустого «Ниссана».
Ну хорошо, попробуем рассуждать логически. Вариант номер один: разборка. Приехали на двух (или больше) машинах, постреляли всех кого надо, включая водителя «Ниссана», и уехали. Трупы забрали с собой. В этом случае я сижу и жду милицию. Или друзей убитого. Или тех, кто убивал. Все они будут очень рады меня видеть. Но приехать могут не скоро. Можно успеть слинять. С машиной или без. Но с машиной потом все равно найдут. Сорок пять штук плюс все, что с этой машиной связано. Можно обойтись и без «плюса». За такие деньги убивают сразу, не задумываясь. А если отогнать машину поближе к Заячьим Ушам, взять из нее все, что окажется полезным, и бросить где-нибудь в другом месте? Но это очень рискованно. Очень… Боже мой, о чем это я?! Я же перебирал варианты. Итак, вариант номер два: машину угнали ради ценного груза, настолько ценного, что сам «Ниссан» рядом с ним — тьфу! Бросили, как обертку от конфеты, и умчались на какой-нибудь другой тачке. А-а! Да ведь они умчались на вертолете, том самом, без опознавательных знаков. Впрочем, вертолет и по первому варианту проходит отлично. Да только какое мне дело до этого вертолета? Он бы уже три раза успел вернуться, если бы захотел. Ладно, поехали дальше. Вариант номер три: «Ниссан» — это ловушка, приманка. Для кого? Для меня? Очень остроумно. Значит, крупный зверь, которого ловят, еще не появился. Или уже не появился. Могли его прибить по дороге? Могли. И совсем не те, кто ловит. Да, вариантов тьма. Но, если хорошенько подумать, многие из них отпадают… Кстати, какой там у нас номер? Номер был желтый, то, что раньше называли «эспэшный». Возможно, машину взяли в прокате. Это уже вариант номер четыре. И в таком случае ее начнут искать еще позже. И скорее всего искать будет милиция. А случай стандартный, рутинный… В общем куковать мне туг добрую неделю. Так. Какие еще возможности? Больше в голову ничего не приходило. Оставались только варианты из области фантастики: шпионские страсти, инопланетяне, путешествия во времени, материализация желаний по щучьему велению…
Я уже перешел на «Голуаз», стыдливо оставив в пачке несколько штучек «Парламента». Во рту пересохло, голова сделалась совершенно квадратной, и теперь, когда часы показывали почти восемь, проблема с пивом решилась как-то сама собой. Было уже просто глупо задаваться вопросом: а можно ли? Не то что страха, но и сомнений никаких не осталось. «Ниссан» казался теперь совершенно своим, родным, и все, что в нем находилось, тоже как бы принадлежало мне.
Я по-хозяйски открыл обе створки задней двери, которую тоже не заперли на ключ, и выудил из упаковки зеленовато-золотистую баночку «Туборга». Пиво, конечно, нагрелось, но было еще ничего, и примерно половину я выпил, почти не отрываясь, с истинным наслаждением. А потом медленно дососал остальное. И вдруг почувствовал, как спиртное ударило в голову. В общем, ничего особенного. Бывает такое состояние организма, когда алкоголь действует очень быстро и сильно. Это, например, состояние крайнего утомления или полной расслабленности. У меня скорее было второе: я медитировал под этой березой, как Будда под священным деревом бо. Бесконечными размышлениями я почти загнал себя в транс. Но вместе с пузырьками пива откуда-то из глубины поднялся вопрос: что же теперь делать?
Я тихонечко рыгнул и сам себе сказал вслух:
— Пора принимать решение, дурень!
Дурень взял еще одну штучку «Парламента», забрался уже совсем внаглую на водительское сиденье и закурил от электрозажигалки.
Прошло больше двух часов.
Солнце неумолимо падало за горизонт. Погода портилась. Там, на западе, собирались тучи, и наконец стало немного холодать.
В голове так шумело, что в какой-то момент я подумал: «Вот она, ловушка! В баночке-то было не просто пиво, а какая-нибудь дрянь психотропная. Вербуют, сволочи!»
И вот когда полезла в голову этакая ерунда, я отмахнулся от нее и сформулировал свой выбор. Я мог: первое — уйти; второе — уехать; третье — сидеть и ждать. Первое стало для меня совершенно невозможным (глупо, но я не ушел бы уже ни за какие коврижки); третье безумно надоело, хотелось кушать и спать. И посему оставалось второе. Я решил поехать в свою деревню. Здесь, возле дороги, у меня даже аппетита не было, хотя голова, безусловно, начала болеть именно от голода.
Решение созрело. Оно было окончательным и обжалованию не подлежало, хотя с позиций здравого смысла и не выдерживало никакой критики. Сказать, что я совсем не подумал о последствиях, было бы неправильно. Я подумал. Но как-то странно. Я был совершенно уверен, что милиция сюда не приедет и вообще машину эту искать не будет, ведь ни следов крови, ни дырок от пуль, ни даже вмятин на ней не было — где повод для расследования? Угон? Не похоже, ну, совсем не похоже на угон. В общем, можно было утверждать с очень высокой степенью вероятности, что машину эту будут искать бандиты. Почему же я не боялся связываться с ними? А вот это уже отдельный вопрос. Для начала надо разобраться, а кто такие вообще бандиты?
Лет пять назад словом «бандит» называли вполне конкретный социальный тип человека — этакого коротко стриженного, небритого, со зверским взглядом мокрушника, отмотавшего половину сознательной жизни на зоне, бегло ботающего по фене и носящего с собой под ватником «Макаров», а за голенищем перо длиной в полторы ладони. Сегодня все у нас переменилось. Сегодня появились бандиты в изысканных костюмах-тройках от Кардена и бандиты с полковничьими погонами, бандиты с удостоверениями ФСБ и с депутатскими мандатами, бандиты, говорящие на пяти языках, имеющие по несколько офисов в Вене и Лос-Анджелесе, появились даже бандиты с министерскими портфелями и бандиты… Впрочем, стоп, а то ведь придется и фамилии называть. А я сейчас не об этом — не о бандитах, которые на самом верху. Я сейчас говорю о бандитах, которые повсюду, которых стало едва ли не больше, чем обычных граждан. Попробуйте заняться каким угодно бизнесом, какой угодно коммерческой деятельностью, попробуйте сунуться в торговлю (на рынке или в магазине — неважно), займитесь, пусть даже в частном порядке, куплей-продажей недвижимости, возьмитесь за расследование серьезного дорожно-транспортного происшествия или подайте иск в суд по какому угодно поводу, лишь бы на приличную сумму, — и вы со всей неизбежностью вступите в контакт с бандитами. Вынуждены будете вступить. Или придется бросить начатое дело. Потому что бандиты — это основа основ современного Российского государства, его костяк, база, единственное структурное звено, сохраняющее жесткость и удерживающее страну от окончательного развала. Бандиты — это коммунисты сегодня. Если скрупулезно посчитать, окажется, что группировок по стране столько же, сколько раньше было райкомов. И, обратите внимание, никаких новых эсэнговских границ они не признают, планомерно укрепляя свою власть на местах по всей территории бывшего СССР. Трудно сказать наверняка, есть ли у них Политбюро, может быть, даже и ЦК нет, и это, конечно же, недоработка, которую нужно срочно исправлять, а вот первичные «партийные» организации функционируют отменно, ведут пропагандистскую работу среди населения, особенно с молодежью, и завоевывают с каждым днем все большее доверие. Вот так по жизни назвать своего знакомого бандита парторгом как-то даже оскорбительно. Парторги были людьми официальными и потому все-таки чужими. А с бандитами сегодня советуются, как с добрыми наставниками, вызывают, как участковых врачей, и точнее всего будет сравнить их с домашними психоаналитиками в Америке пятидесятых-шестидесятых годов.
В общем, были и у меня свои бандиты. Некие друзья Майкла, с которыми он меня познакомил на всякий случай. Случая до сих пор не представлялось, но жизнь постепенно приучала не слишком бояться бандитов и считать общение с ними чем-то абсолютно нормальным. Вот и теперь я был внутренне совершенно готов к встрече с представителями «новой власти».
По логике закона и морали, я не имел права брать чужое. По логике бандитов, все, что плохо лежит, — твое. Я в своем решении опирался на какой-то средний вариант — на логику авантюриста: раз за машиной так долго не приходили, значит, уже и не придут. «Пора не пора — иду со двора». Детский сад, одним словом. Но в детство я впал не от хорошей жизни, как вы сами понимаете. Просто от отчаяния. Козырей-то у меня не было никаких. Пистолет, деньги, умение драться, умение соображать и даже все знакомые бандиты ничем бы мне не помогли при печальном повороте событий. Но жизнь моя в последнее время стала настолько унылой, что я мог сказать, как тот грузин из анекдота, которому при вступлении в партию объяснили, что от всех радостей привычных надо отказаться, а потом спросили, готов ли он жизнь за партию отдать. «Конэчно, готов, — печально ответил тот грузин. — На хрэна мнэ такая жизнь?»
Я тоже был готов. Во всяком случае, мне так казалось. Умирать было не страшно. Страшно было вернуться к той жизни, какою я жил последние два года. Вот что толкнуло меня в эту нелепую историю: тоска, отчаяние и чисто писательское любопытство пополам с природной склонностью к авантюризму. А еще — интуиция. Интуиция подсказывала, что я не погибну. В этой истории не погибну. Я смеюсь, если кто-нибудь утверждает, что интуиция помогла ему предвидеть скачок доллара на ММВБ, но когда дело касается жизни и смерти, тут уж, поверьте, интуиция кое-что значит.
Итак, решение созрело. Созрело в голове, а вот руки и ноги еще не были готовы слушаться. Я словно вошел в ступор и, положив ладони на баранку, очень внимательно смотрел через стекло на закат.
Алый шарик солнца в тот вечер не опускался за кромку земли, как обычно, а, зависнув довольно высоко над горизонтом, медленно таял, растворяя в сером однообразии внезапно нахмурившегося неба сначала свой нижний край, потом середину и наконец верхнюю уже совсем тонкую светящуюся полоску. Красный цвет равномерно растекался по окоему, и все пространство на западе из скучновато-пепельного становилось кремово-розовым. Я по-детски загадал про себя, что вот как солнце сядет, так я и тронусь в путь, а солнце, точно назло, не садилось, а таяло, как земляничное мороженое в теплом молоке, и я все смотрел и смотрел на это розовое марево, не понимая, какой же момент считать окончательным заходом, и все не решался, ну никак не решался повернуть ключ в замке зажигания.
Березы над головой вдруг зашумели, словно переговариваясь. Поднимался ветер. Я глянул назад и увидел огромную свинцовую тучу, наползающую с северо-востока. Туча мне не понравилась, и я решительно начал обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь… два, один, пуск!..
Я рисковал обнаружить, что машина не на ходу: допустим, в ней просто нет топлива (это был бы уже какой-то пятый вариант). И еще я рисковал попросту взлететь на воздух (в случае примитивной ловушки на крупного зверя). Но… движок завелся в одно касание и продолжал работать ровно и практически беззвучно.
«С Богом», — сказал я про себя и хлопнул дверцей. В тот же момент заорала сигнализация. То есть это я поначалу так решил, а уже в следующую секунду понял, что звук идет не снаружи, а изнутри и для сигнализации он слишком тихий. На панели мигала незнакомая фиолетовая лампочка. Однако в иномарках бывает много незнакомого, да и звуки они порой издают самые неожиданные. Я как-то ехал в девятьсот сороковой «Вольве», так она при включенном моторе и незакрытой дверце Полонез Огинского начинала играть. В общем, я не очень всполошился, просто призадумался, но еще не успел ничего решить, когда после четырех или пяти гудков этого зуммера раздался голос:
— Ясень, Ясень, вызывает Тополь. Как слышишь меня? Прием.
Я молчал, онемев от страха. Ведь меня, как вора, схватили за руку прямо на месте преступления и сейчас начнут бить. Бить будут серьезно, потому что за дело. Потому что я и в самом деле вор.
Голос повторил:
— Ясень, я Тополь. Отвечай. Я знаю, что ты в машине. Прием.
И тогда (очевидно, я окончательно сошел с ума) помимо воли и разума открылся мой собственный рот, и в эфир полетело следующее:
— Тополь, Тополь, говорит Ясень. Как слышишь меня? Прием.
— Так-то оно лучше. Ясень. Слушай меня внимательно. Сиди в машине и жди. И никаких телодвижений до следующей связи. Как понял меня? Прием.
— Понял тебя отлично: До связи, Тополь.
И передатчик затих.
«Ну вот и все, — подумал я. — Смертный приговор подписан. Теперь можно выпить хоть все двадцать оставшихся банок пива. Или сколько их там? Двадцать одна? А потом коньячком добавить. И даже закусить можно. И выкурить последнюю сигарету. Если успею».
Я заглушил мотор и как-то автоматически приоткрыл дверцу, еще не понимая, куда собрался. На панели погас сиреневый огонек передатчика. Ага! Значит, он срабатывает вот так. Я еще раз хлопнул дверью — огонек зажегся. «Я знаю, что ты в машине», — сказал этот Тополь. Прозвучало красиво, но ведь дверь можно было закрыть и снаружи. Или я все равно услышал бы сигнал вызова? А интересно, с открытой дверью он сможет выйти на связь?