Страница:
Затем он резко отдал приказ по-португальски, два его офицера ринулись вперед и схватили механика за руки. Тот издал слабый крик протеста, но они подтащили его к верстаку и уложили на него лицом вниз. Механик беспомощно дергался и дрыгал ногами. Быстро и умело офицеры привязали его колени к ножкам верстака, и он беспомощно распластался на столе.
Русский пилот выкрикнул какие-то слова протеста и сделал шаг вперед, но один из офицеров РЕНАМО приставил к его животу пистолет и заставил вернуться к стенке.
— Спросите его еще раз, — сказал Чайна. — Он будет для нас летать?
Пилот что-то крикнул ему по-русски. Было вполне ясно и без перевода, что это какое-то оскорбление. Его лицо горело, угри на лице были алыми и блестящими, словно пуговицы.
Чайна кивнул своим людям. Один из них вытащил из висящих у него на поясе ножен штык и разрезал им пояс на комбинезоне механика. Затем он сделал в нескольких местах надрезы на хлопчатобумажном комбинезоне и одним рывком разорвал его так, что тот клочьями повис вокруг колен механика. Под комбинезоном у механика оказались голубые эластичные трусы. Офицер РЕНАМО, насколько смог, спустил и их.
Клодия как завороженная в ужасе уставилась на обнаженные ягодицы механика. Они были очень белые, жирные и круглые, поросшие пучками темных курчавых волосков. Между бедрами проглядывала сморщенная мошонка, похожая на собачью.
Пилот что-то кричал по-русски, а Клодия вдруг обнаружила, что она слабым голосом умоляет генерала:
— Пожалуйста, генерал, отпустите меня. Я этого не вынесу.
Она попробовала отвернуться и закрыть глаза, но леденящий ужас предстоящей экзекуции все равно заставлял ее смотреть на происходящее сквозь неплотно сомкнутые пальцы.
Чайна же не обратил ни малейшего внимания ни на крики пилота, ни на мольбы Клодии. Он отдал короткий приказ офицеру, который теперь сидел на спине пленника. Продолжая прижимать несчастного к поверхности верстака, офицер обеими руками стиснул ягодицы механика и резко раздвинул их. Протесты Клодии застряли у нее в горле, во рту мгновенно пересохло, и она вдруг поняла, что неотрывно смотрит на розовато-коричневый анус русского, который среди волосатых ягодиц был похож на глаз слепца.
Чайна поднес к заду жертвы кончик раскаленного прута и несколько мгновений подержал в трех дюймах от цели. Механик почувствовал жар в самом интимном месте и начал так отчаянно сопротивляться, что ему на спину пришлось навалиться еще двум офицерам РЕНАМО.
— Так да или нет?
Чайна взглянул на русского пилота. Пилот что-то бормотал, как безумный, его лицо было перекошено от ярости, временами он выкрикивал угрозы и проклятья.
— Мне очень жаль, но необходимость вынуждает, — сказал Чайна и ткнул прутом вперед движением, которое совершают фехтовальщики, проводя выпад.
Когда мерцающий раскаленный металл соприкоснулся с нежной кожей заднего прохода русского, тот завизжал, и этот душераздирающий визг заставил Клодию сочувственно вскрикнуть.
Металл дымился, шипел и трещал, а Чайна, вращая запястьем, все глубже и глубже втыкал прут в тело русского. Теперь визг пленника превратился во что-то совершенно невообразимое. Клодия зажала уши руками и, отвернувшись, бросилась в дальний угол мастерской, где прижалась лицом к грубой поверхности стены.
Едкий дым заполнял ее ноздри, горло, легкие, отвратительный запах горелой плоти или кипящего жира прилип к языку, и содержимое желудка поднялось к самому горлу. Она попыталась сдержаться, но оно струей ударило ей в горло и фонтаном изверглось на земляной пол.
Визг у нее за спиной постепенно начал стихать, переходя в какие-то ужасные булькающие стоны. Русские разразились возмущенными яростными криками, шум стоял неимоверный.
Запах горелой плоти и мельком увиденные капли вытекающего из искалеченного тела кала снова вызвали у нее рвоту, затем она тыльной стороной руки вытерла рот и снова прижалась лбом к прохладной стене подвала. Ее всю колотило, по щекам ручьем текли слезы и пот.
Постепенно шум за ее спиной стих, теперь в блиндаже были слышны только стоны и всхлипывания механика. С каждым моментом они становились все слабее, но вызываемый ими ужас от этого не уменьшился. Клодия, и не глядя на русского, могла сказать, что тот умирает.
— Мисс Монтерро, — голос Чайны был ровным и спокойным, — пожалуйста, возьмите себя в руки, наша работа еще не закончена.
— Ты — животное! — взорвалась она. — Я тебя ненавижу. Господи, как я тебя ненавижу!
— Меня ни в малейшей степени не интересуют ваши чувства, — сказал Чайна. — А теперь скажите пилоту, что я ожидаю от него полного сотрудничества.
Стоны механика буквально сводили ее с ума. Когда она повернулась, чтобы взглянуть на Чайну, то увидела, что изувеченного пленника отвязали от верстака, и теперь тот валялся на полу. Генерал даже не позаботился вытащить из тела прут, который продолжал торчать между ягодиц жертвы. Пленник из последних сил извивался на земляном полу и безуспешно пытался вытащить из своего тела орудие пытки. Остывая, раскаленный металл так прикипел к внутренностям, что будто прирос к плоти. Каждый раз, как пленник пытался потянуть за конец прута, из ужасной раны вытекали струйки жидкого кала.
— Переведите пилоту то, что я сказал, — приказал Чайна.
Клодия с трудом оторвала глаза от умирающего и повернулась к пилоту.
— Пожалуйста, сделайте то, что он просит.
— Не могу! Я нарушу свой долг! — выкрикнул пилот.
— Да черт с ним, с вашим долгом! — яростно выкрикнула в ответ Клодия, — И вы, и ваши люди кончат так же! — Она рукой указала на корчащегося механика, не смея взглянуть на него снова. — Вот что произойдет со всеми вами!
Она повернулась к остальным русским, которые стояли трясущиеся и потрясенные, бледные от ужаса.
— Посмотрите на него! — заверещала она по-английски. — Вы этого тоже хотите?
Они не поняли ее слов, но им и так все было ясно. Все как один повернулись к пилоту.
Пилот еще с минуту противился их умоляющим взглядам, но когда по приказу Чайны офицеры РЕНАМО схватили еще одного из техников и начали привязывать его к верстаку, русский пилот протестующе вскинул руки.
— Скажите ему, чтобы прекратил, — устало сказал он. — Мы будем выполнять его приказы.
— Спасибо, мисс Монтерро, — галантно улыбаясь, сказал Чайна. — Теперь вы свободны и можете присоединиться к полковнику Кортни.
— Как же вы будете общаться с пилотом? — неуверенно спросила она.
— Он уже меня понимает, — с благосклонной улыбкой сказал Чайна, переводя взгляд на русского. — Уверяю вас, он научится бегло говорить на моем языке с просто поразительной быстротой. — Генерал снова повернулся к Клодии. — Пожалуйста, передайте привет полковнику Кортни и попросите его заглянуть ко мне при первой же возможности. Я бы хотел поблагодарить его, проводить и пожелать счастливого пути. — Он издевательски поклонился ей. — Попутного ветра, мисс Монтерро. Надеюсь, вы с любовью будете вспоминать всех нас, ваших друзей из Африки.
Клодия не нашлась, что ответить, молча развернулась и побрела к выходу. Ее ноги тряслись и были как ватные.
Она брела по холму все еще под влиянием испытанного ужаса. Клодия почти не замечала окружающего, которое в другое время вызвало бы в ней тошноту и жалость.
У подножия холма девушка остановилась и попробовала взять себя в руки. Она принялась глубоко дышать, стараясь подавить непроизвольные всхлипывания, которые все еще душили ее, откинула с лица волосы и поправила полоску материи, служившую ей платком. Подолом рубашки она вытерла с лица пот и слезы и с удивлением посмотрела на жирные следы, оставшиеся на подоле.
— Я, наверное, выгляжу, как черт знает что, — прошептала она и сжала руки в кулаки, чтобы не было видно сломанных ногтей. И все же расправила плечи и вздернула подбородок. — Шон не должен видеть меня такой, — со злостью сказала она. — Соберись, женщина!
Когда Клодия торопливо подошла к тому месту, где над завернутым в одеяло Джобом склонился Шон, тот поднял глаза в ее сторону.
— Что случилось? — спросил он. — Что тебя там задержало?
— Здесь генерал Чайна. Он заставил меня пойти с ним.
— Чего ему было нужно? Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего. Ничего особенного. Я тебе потом все расскажу. Как Джоб?
— Я влил в него целый литр плазмы, — сказал Шон. Он подвесил капельницу к ветке над головой Джоба. — Пульс уже получше. Джоб ведь крепок, как бык. Помоги мне перевязать рану.
— Он в сознании?
— То приходит в сознание, то опять отключается, — ответил Шон.
Под повязкой оказалась такая ужасная рана, что они даже не рискнули обсуждать ее, тем более что Джоб мог услышать их.
Шон смазал всю поверхность раны йодистой мазью и наложил новую повязку, использовав ватные тампоны и чистые белые бинты из индивидуального пакета. Он еще не закончил перевязывать, а йод и кровь уже просочились сквозь бинты.
Они начали поворачивать Джоба с боку на бок, пропуская бинты у него под спиной. Клодия придерживала полуоторванную руку, согнув ее в локте и положив на грудь, а Шон надежно закрепил ее на месте. К тому моменту, когда они закончили, вся верхняя часть тела Джоба превратилась в большой кокон из умело наложенных повязок, откуда торчала только одна левая рука.
— Его пульс снова слабеет, — сказал Шон, выпуская запястье раненого. — Введу-ка я ему еще литр плазмы.
В лесу за холмом, на котором был расположен лагерь, послышались отрывистая автоматная очередь и выстрелы из гранатомета. Клодия подняла глаза.
— Что это?
— ФРЕЛИМО контратакует, — ответил Шон, продолжая возиться с капельницей. — Но у Чайны здесь приличные силы, а у ФРЕЛИМО, после того как оно потеряло поддержку с воздуха, энтузиазм явно поугас. Парни Чайны без особого труда могут сдержать их натиск.
— Шон, откуда здесь взялся Чайна? Я думала…
— Да, — оборвал ее Шон, — я тоже думал, что он сидит на месте. Но хитрая сволочь все это время кралась за нами по пятам, готовая в любой момент высочить вперед и перехватить добычу.
Он приладил к капельнице пакет с плазмой и присел на корточки рядом с Клодией, вглядываясь в ее лицо.
— Ну, хорошо, — сказал он. — А теперь рассказывай, что там произошло.
— Да ничего, — бодро улыбнулась она.
— Не пытайся меня надуть, красавица, — мягко сказал Шон и обнял ее. Клодия непроизвольно всхлипнула.
— Чайна, — прошептала она, — как раз после того, как ранили Джоба… Он заставил меня переводить для русского пилота. О, Господи, как я ненавижу его! Это просто животное. Он заставил меня наблюдать. — Она снова всхлипнула.
— Грязная работенка, да? — спросил Шон. Она кивнула головой.
— Он убил одного из русских, причем даже трудно описать как.
— Очень милый парнишка наш Чайна, но постарайся выбросить все это из головы, у нас достаточно собственных неприятностей. Пусть русские сами за себя переживают.
— Он в конце концов заставил русского пилота согласиться управлять вертолетом.
Шон встал сам и поднял на ноги ее.
— Не надо больше думать ни о Чайне, ни о русских. Единственное, о чем нам надо побеспокоиться, так это как самим убраться отсюда.
Он замолк на полуслове, заметив, как сержант Альфонсо вместе с дюжиной шанганских солдат спускается с холма, направляясь в их сторону. Все были нагружены добычей.
— Нкози! — широкое симпатичное лицо Альфонсо расплылось в красивой улыбке. — Какое сражение! Какая победа!
— Вы дрались, как стая боевых львов, — согласился Шон, — Сражение выиграно, теперь вы должны помочь нам добраться до границы. Капитан Джоб тяжело ранен.
Улыбка Альфонсо потускнела: несмотря на естественную племенную вражду, оба честно заслужили уважение друг друга.
— Что, тяжело?
Альфонсо подошел поближе и взглянул на Джоба.
— В медпункте есть носилки из стекловолокна, — вмешалась Клодия. — Можно нести его на них.
— До границы два дня пути, — с сомнением пробормотал Альфонсо. — И все время по территории, занятой ФРЕЛИМО.
— ФРЕЛИМО бегут, как собаки с горящим углем под хвостом, — сурово сказал Шон. — Пошли-ка двоих своих ребят за носилками.
— Тебя вызывает генерал Чайна. Он улетает на русском хеншо и перед отлетом хочет поговорить с тобой, — сказал Альфонсо.
— Хорошо, но чтобы к моему возвращению носилки были здесь, — предупредил Шон и взглянул на часы. — Ровно через час мы отправляемся в сторону границы.
— Конечно, Нкози — с готовностью согласился Альфонсо. — Мы будем готовы.
Шон повернулся к Клодии.
— Схожу к Чайне. Попробую уговорить его отвезти Джоба на вертолете, но, думаю, шансов немного. Пожалуйста, оставайся с Джобом и следи за пульсом. Среди медикаментов я нашел один не использованный шприц с адреналином. В самом крайнем случае воспользуйся им.
— Только, пожалуйста, не задерживайся, — прошептала она, — Я храбрая только тогда, когда рядом ты.
— С тобой останется Матату.
Шон быстро взобрался на холм и прошел мимо первой цепочки носильщиков РЕНАМО. Очевидно, Чайна решил забрать все, что мог унести, включая ящики с запасными частями для вертолета и канистры с авиационным бензином. Цепочка носильщиков направлялась обратно в дикие районы вдоль реки, и Шон почти не обратил на них внимания. Его роль была сыграна. Ему не терпелось уйти, добраться до границы, доставить Джоба туда, где ему окажут профессиональную медицинскую помощь, а Клодию туда, где она будет в безопасности. Однако при всем его нетерпении его мучили смутные сомнения: действительно ли Чайна сдержит свое слово и даст им уйти? Не слишком ли он оптимистичен?
— Ладно, посмотрим, — мрачно сказал он сам себе и крикнул одному из офицеров РЕНАМО, наблюдавшему за носильщиками: — Где генерал Чайна?
Чайна вместе со своим штабом и русскими пленными был в командном бункере базы. Генерал оторвался от карты, которую рассматривал, и приветливо улыбнулся вошедшему Шону.
— Мои поздравления, полковник. Ты был великолепен. Блистательная победа.
— Теперь ты мой должник.
— Ты со своими людьми хочешь уйти, — согласился Чайна. — Все долги между нами должны быть полностью оплачены. Так что вы вольны идти куда хотите.
— Нет, — покачал Шон головой. — По моим подсчетам, ты должен мне еще кое-что. Капитан Джоб тяжело ранен. Он в критическом состоянии. Я хочу, чтобы его отправили на захваченном вертолете.
— Ты, конечно, шутишь, — непринужденно рассмеялся Чайна. — Я не могу рисковать, рискуя такой ценной добычей по пустякам. Нет, полковник, все долги выплачены, пожалуйста, не надо настаивать на дополнительных требованиях. Мой плохой слух при этом может доставить мне такое раздражение, что я возьму да и пересмотрю свое и без того щедрое решение позволить вам спокойно удалиться. — Он улыбнулся и протянул руку. — Иди, иди, полковник. Давай расстанемся друзьями. Сержант Альфонсо и его люди остаются в твоем распоряжении. Ты человек почти беспредельных возможностей. Уверен, что ты легко дойдешь сам и доведешь целыми и невредимыми своих друзей.
Шон проигнорировал протянутую руку. Чайна посмотрел на свою руку и опустил ее.
— Итак, мы расстаемся, полковник. Я возвращаюсь к своей маленькой войне, и, кто знает, может, в один прекрасный день эта страна станет мой собственностью. А ты уходишь в объятья своей очень богатой и очень красивой молоденькой американки. — В его улыбке проскочила какая-то лисья хитрость. — Желаю счастья и удачи, и, думаю, ты желаешь мне того же самого. — Он вновь вернулся к своей карте, выведя Шона на какое-то мгновение из равновесия.
Что-то оставалось недоговоренным, так просто все это кончиться не могло. Шон знал: за этим последует еще что-то, но генерал Чайна уже начал отдавать по-португальски приказы своим офицерам, оставив его в замешательстве стоять в дверях бункера.
Шон постоял еще несколько мгновений, потом резко развернулся и вынырнул наружу. И только когда он вышел, Чайна поднял голову и улыбнулся ему вслед, улыбнулся злорадной змеиной улыбкой, которая, если бы Шон ее увидел, сразу ответила бы на все его вопросы.
* * *
Русский пилот выкрикнул какие-то слова протеста и сделал шаг вперед, но один из офицеров РЕНАМО приставил к его животу пистолет и заставил вернуться к стенке.
— Спросите его еще раз, — сказал Чайна. — Он будет для нас летать?
Пилот что-то крикнул ему по-русски. Было вполне ясно и без перевода, что это какое-то оскорбление. Его лицо горело, угри на лице были алыми и блестящими, словно пуговицы.
Чайна кивнул своим людям. Один из них вытащил из висящих у него на поясе ножен штык и разрезал им пояс на комбинезоне механика. Затем он сделал в нескольких местах надрезы на хлопчатобумажном комбинезоне и одним рывком разорвал его так, что тот клочьями повис вокруг колен механика. Под комбинезоном у механика оказались голубые эластичные трусы. Офицер РЕНАМО, насколько смог, спустил и их.
Клодия как завороженная в ужасе уставилась на обнаженные ягодицы механика. Они были очень белые, жирные и круглые, поросшие пучками темных курчавых волосков. Между бедрами проглядывала сморщенная мошонка, похожая на собачью.
Пилот что-то кричал по-русски, а Клодия вдруг обнаружила, что она слабым голосом умоляет генерала:
— Пожалуйста, генерал, отпустите меня. Я этого не вынесу.
Она попробовала отвернуться и закрыть глаза, но леденящий ужас предстоящей экзекуции все равно заставлял ее смотреть на происходящее сквозь неплотно сомкнутые пальцы.
Чайна же не обратил ни малейшего внимания ни на крики пилота, ни на мольбы Клодии. Он отдал короткий приказ офицеру, который теперь сидел на спине пленника. Продолжая прижимать несчастного к поверхности верстака, офицер обеими руками стиснул ягодицы механика и резко раздвинул их. Протесты Клодии застряли у нее в горле, во рту мгновенно пересохло, и она вдруг поняла, что неотрывно смотрит на розовато-коричневый анус русского, который среди волосатых ягодиц был похож на глаз слепца.
Чайна поднес к заду жертвы кончик раскаленного прута и несколько мгновений подержал в трех дюймах от цели. Механик почувствовал жар в самом интимном месте и начал так отчаянно сопротивляться, что ему на спину пришлось навалиться еще двум офицерам РЕНАМО.
— Так да или нет?
Чайна взглянул на русского пилота. Пилот что-то бормотал, как безумный, его лицо было перекошено от ярости, временами он выкрикивал угрозы и проклятья.
— Мне очень жаль, но необходимость вынуждает, — сказал Чайна и ткнул прутом вперед движением, которое совершают фехтовальщики, проводя выпад.
Когда мерцающий раскаленный металл соприкоснулся с нежной кожей заднего прохода русского, тот завизжал, и этот душераздирающий визг заставил Клодию сочувственно вскрикнуть.
Металл дымился, шипел и трещал, а Чайна, вращая запястьем, все глубже и глубже втыкал прут в тело русского. Теперь визг пленника превратился во что-то совершенно невообразимое. Клодия зажала уши руками и, отвернувшись, бросилась в дальний угол мастерской, где прижалась лицом к грубой поверхности стены.
Едкий дым заполнял ее ноздри, горло, легкие, отвратительный запах горелой плоти или кипящего жира прилип к языку, и содержимое желудка поднялось к самому горлу. Она попыталась сдержаться, но оно струей ударило ей в горло и фонтаном изверглось на земляной пол.
Визг у нее за спиной постепенно начал стихать, переходя в какие-то ужасные булькающие стоны. Русские разразились возмущенными яростными криками, шум стоял неимоверный.
Запах горелой плоти и мельком увиденные капли вытекающего из искалеченного тела кала снова вызвали у нее рвоту, затем она тыльной стороной руки вытерла рот и снова прижалась лбом к прохладной стене подвала. Ее всю колотило, по щекам ручьем текли слезы и пот.
Постепенно шум за ее спиной стих, теперь в блиндаже были слышны только стоны и всхлипывания механика. С каждым моментом они становились все слабее, но вызываемый ими ужас от этого не уменьшился. Клодия, и не глядя на русского, могла сказать, что тот умирает.
— Мисс Монтерро, — голос Чайны был ровным и спокойным, — пожалуйста, возьмите себя в руки, наша работа еще не закончена.
— Ты — животное! — взорвалась она. — Я тебя ненавижу. Господи, как я тебя ненавижу!
— Меня ни в малейшей степени не интересуют ваши чувства, — сказал Чайна. — А теперь скажите пилоту, что я ожидаю от него полного сотрудничества.
Стоны механика буквально сводили ее с ума. Когда она повернулась, чтобы взглянуть на Чайну, то увидела, что изувеченного пленника отвязали от верстака, и теперь тот валялся на полу. Генерал даже не позаботился вытащить из тела прут, который продолжал торчать между ягодиц жертвы. Пленник из последних сил извивался на земляном полу и безуспешно пытался вытащить из своего тела орудие пытки. Остывая, раскаленный металл так прикипел к внутренностям, что будто прирос к плоти. Каждый раз, как пленник пытался потянуть за конец прута, из ужасной раны вытекали струйки жидкого кала.
— Переведите пилоту то, что я сказал, — приказал Чайна.
Клодия с трудом оторвала глаза от умирающего и повернулась к пилоту.
— Пожалуйста, сделайте то, что он просит.
— Не могу! Я нарушу свой долг! — выкрикнул пилот.
— Да черт с ним, с вашим долгом! — яростно выкрикнула в ответ Клодия, — И вы, и ваши люди кончат так же! — Она рукой указала на корчащегося механика, не смея взглянуть на него снова. — Вот что произойдет со всеми вами!
Она повернулась к остальным русским, которые стояли трясущиеся и потрясенные, бледные от ужаса.
— Посмотрите на него! — заверещала она по-английски. — Вы этого тоже хотите?
Они не поняли ее слов, но им и так все было ясно. Все как один повернулись к пилоту.
Пилот еще с минуту противился их умоляющим взглядам, но когда по приказу Чайны офицеры РЕНАМО схватили еще одного из техников и начали привязывать его к верстаку, русский пилот протестующе вскинул руки.
— Скажите ему, чтобы прекратил, — устало сказал он. — Мы будем выполнять его приказы.
— Спасибо, мисс Монтерро, — галантно улыбаясь, сказал Чайна. — Теперь вы свободны и можете присоединиться к полковнику Кортни.
— Как же вы будете общаться с пилотом? — неуверенно спросила она.
— Он уже меня понимает, — с благосклонной улыбкой сказал Чайна, переводя взгляд на русского. — Уверяю вас, он научится бегло говорить на моем языке с просто поразительной быстротой. — Генерал снова повернулся к Клодии. — Пожалуйста, передайте привет полковнику Кортни и попросите его заглянуть ко мне при первой же возможности. Я бы хотел поблагодарить его, проводить и пожелать счастливого пути. — Он издевательски поклонился ей. — Попутного ветра, мисс Монтерро. Надеюсь, вы с любовью будете вспоминать всех нас, ваших друзей из Африки.
Клодия не нашлась, что ответить, молча развернулась и побрела к выходу. Ее ноги тряслись и были как ватные.
Она брела по холму все еще под влиянием испытанного ужаса. Клодия почти не замечала окружающего, которое в другое время вызвало бы в ней тошноту и жалость.
У подножия холма девушка остановилась и попробовала взять себя в руки. Она принялась глубоко дышать, стараясь подавить непроизвольные всхлипывания, которые все еще душили ее, откинула с лица волосы и поправила полоску материи, служившую ей платком. Подолом рубашки она вытерла с лица пот и слезы и с удивлением посмотрела на жирные следы, оставшиеся на подоле.
— Я, наверное, выгляжу, как черт знает что, — прошептала она и сжала руки в кулаки, чтобы не было видно сломанных ногтей. И все же расправила плечи и вздернула подбородок. — Шон не должен видеть меня такой, — со злостью сказала она. — Соберись, женщина!
Когда Клодия торопливо подошла к тому месту, где над завернутым в одеяло Джобом склонился Шон, тот поднял глаза в ее сторону.
— Что случилось? — спросил он. — Что тебя там задержало?
— Здесь генерал Чайна. Он заставил меня пойти с ним.
— Чего ему было нужно? Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего. Ничего особенного. Я тебе потом все расскажу. Как Джоб?
— Я влил в него целый литр плазмы, — сказал Шон. Он подвесил капельницу к ветке над головой Джоба. — Пульс уже получше. Джоб ведь крепок, как бык. Помоги мне перевязать рану.
— Он в сознании?
— То приходит в сознание, то опять отключается, — ответил Шон.
Под повязкой оказалась такая ужасная рана, что они даже не рискнули обсуждать ее, тем более что Джоб мог услышать их.
Шон смазал всю поверхность раны йодистой мазью и наложил новую повязку, использовав ватные тампоны и чистые белые бинты из индивидуального пакета. Он еще не закончил перевязывать, а йод и кровь уже просочились сквозь бинты.
Они начали поворачивать Джоба с боку на бок, пропуская бинты у него под спиной. Клодия придерживала полуоторванную руку, согнув ее в локте и положив на грудь, а Шон надежно закрепил ее на месте. К тому моменту, когда они закончили, вся верхняя часть тела Джоба превратилась в большой кокон из умело наложенных повязок, откуда торчала только одна левая рука.
— Его пульс снова слабеет, — сказал Шон, выпуская запястье раненого. — Введу-ка я ему еще литр плазмы.
В лесу за холмом, на котором был расположен лагерь, послышались отрывистая автоматная очередь и выстрелы из гранатомета. Клодия подняла глаза.
— Что это?
— ФРЕЛИМО контратакует, — ответил Шон, продолжая возиться с капельницей. — Но у Чайны здесь приличные силы, а у ФРЕЛИМО, после того как оно потеряло поддержку с воздуха, энтузиазм явно поугас. Парни Чайны без особого труда могут сдержать их натиск.
— Шон, откуда здесь взялся Чайна? Я думала…
— Да, — оборвал ее Шон, — я тоже думал, что он сидит на месте. Но хитрая сволочь все это время кралась за нами по пятам, готовая в любой момент высочить вперед и перехватить добычу.
Он приладил к капельнице пакет с плазмой и присел на корточки рядом с Клодией, вглядываясь в ее лицо.
— Ну, хорошо, — сказал он. — А теперь рассказывай, что там произошло.
— Да ничего, — бодро улыбнулась она.
— Не пытайся меня надуть, красавица, — мягко сказал Шон и обнял ее. Клодия непроизвольно всхлипнула.
— Чайна, — прошептала она, — как раз после того, как ранили Джоба… Он заставил меня переводить для русского пилота. О, Господи, как я ненавижу его! Это просто животное. Он заставил меня наблюдать. — Она снова всхлипнула.
— Грязная работенка, да? — спросил Шон. Она кивнула головой.
— Он убил одного из русских, причем даже трудно описать как.
— Очень милый парнишка наш Чайна, но постарайся выбросить все это из головы, у нас достаточно собственных неприятностей. Пусть русские сами за себя переживают.
— Он в конце концов заставил русского пилота согласиться управлять вертолетом.
Шон встал сам и поднял на ноги ее.
— Не надо больше думать ни о Чайне, ни о русских. Единственное, о чем нам надо побеспокоиться, так это как самим убраться отсюда.
Он замолк на полуслове, заметив, как сержант Альфонсо вместе с дюжиной шанганских солдат спускается с холма, направляясь в их сторону. Все были нагружены добычей.
— Нкози! — широкое симпатичное лицо Альфонсо расплылось в красивой улыбке. — Какое сражение! Какая победа!
— Вы дрались, как стая боевых львов, — согласился Шон, — Сражение выиграно, теперь вы должны помочь нам добраться до границы. Капитан Джоб тяжело ранен.
Улыбка Альфонсо потускнела: несмотря на естественную племенную вражду, оба честно заслужили уважение друг друга.
— Что, тяжело?
Альфонсо подошел поближе и взглянул на Джоба.
— В медпункте есть носилки из стекловолокна, — вмешалась Клодия. — Можно нести его на них.
— До границы два дня пути, — с сомнением пробормотал Альфонсо. — И все время по территории, занятой ФРЕЛИМО.
— ФРЕЛИМО бегут, как собаки с горящим углем под хвостом, — сурово сказал Шон. — Пошли-ка двоих своих ребят за носилками.
— Тебя вызывает генерал Чайна. Он улетает на русском хеншо и перед отлетом хочет поговорить с тобой, — сказал Альфонсо.
— Хорошо, но чтобы к моему возвращению носилки были здесь, — предупредил Шон и взглянул на часы. — Ровно через час мы отправляемся в сторону границы.
— Конечно, Нкози — с готовностью согласился Альфонсо. — Мы будем готовы.
Шон повернулся к Клодии.
— Схожу к Чайне. Попробую уговорить его отвезти Джоба на вертолете, но, думаю, шансов немного. Пожалуйста, оставайся с Джобом и следи за пульсом. Среди медикаментов я нашел один не использованный шприц с адреналином. В самом крайнем случае воспользуйся им.
— Только, пожалуйста, не задерживайся, — прошептала она, — Я храбрая только тогда, когда рядом ты.
— С тобой останется Матату.
Шон быстро взобрался на холм и прошел мимо первой цепочки носильщиков РЕНАМО. Очевидно, Чайна решил забрать все, что мог унести, включая ящики с запасными частями для вертолета и канистры с авиационным бензином. Цепочка носильщиков направлялась обратно в дикие районы вдоль реки, и Шон почти не обратил на них внимания. Его роль была сыграна. Ему не терпелось уйти, добраться до границы, доставить Джоба туда, где ему окажут профессиональную медицинскую помощь, а Клодию туда, где она будет в безопасности. Однако при всем его нетерпении его мучили смутные сомнения: действительно ли Чайна сдержит свое слово и даст им уйти? Не слишком ли он оптимистичен?
— Ладно, посмотрим, — мрачно сказал он сам себе и крикнул одному из офицеров РЕНАМО, наблюдавшему за носильщиками: — Где генерал Чайна?
Чайна вместе со своим штабом и русскими пленными был в командном бункере базы. Генерал оторвался от карты, которую рассматривал, и приветливо улыбнулся вошедшему Шону.
— Мои поздравления, полковник. Ты был великолепен. Блистательная победа.
— Теперь ты мой должник.
— Ты со своими людьми хочешь уйти, — согласился Чайна. — Все долги между нами должны быть полностью оплачены. Так что вы вольны идти куда хотите.
— Нет, — покачал Шон головой. — По моим подсчетам, ты должен мне еще кое-что. Капитан Джоб тяжело ранен. Он в критическом состоянии. Я хочу, чтобы его отправили на захваченном вертолете.
— Ты, конечно, шутишь, — непринужденно рассмеялся Чайна. — Я не могу рисковать, рискуя такой ценной добычей по пустякам. Нет, полковник, все долги выплачены, пожалуйста, не надо настаивать на дополнительных требованиях. Мой плохой слух при этом может доставить мне такое раздражение, что я возьму да и пересмотрю свое и без того щедрое решение позволить вам спокойно удалиться. — Он улыбнулся и протянул руку. — Иди, иди, полковник. Давай расстанемся друзьями. Сержант Альфонсо и его люди остаются в твоем распоряжении. Ты человек почти беспредельных возможностей. Уверен, что ты легко дойдешь сам и доведешь целыми и невредимыми своих друзей.
Шон проигнорировал протянутую руку. Чайна посмотрел на свою руку и опустил ее.
— Итак, мы расстаемся, полковник. Я возвращаюсь к своей маленькой войне, и, кто знает, может, в один прекрасный день эта страна станет мой собственностью. А ты уходишь в объятья своей очень богатой и очень красивой молоденькой американки. — В его улыбке проскочила какая-то лисья хитрость. — Желаю счастья и удачи, и, думаю, ты желаешь мне того же самого. — Он вновь вернулся к своей карте, выведя Шона на какое-то мгновение из равновесия.
Что-то оставалось недоговоренным, так просто все это кончиться не могло. Шон знал: за этим последует еще что-то, но генерал Чайна уже начал отдавать по-португальски приказы своим офицерам, оставив его в замешательстве стоять в дверях бункера.
Шон постоял еще несколько мгновений, потом резко развернулся и вынырнул наружу. И только когда он вышел, Чайна поднял голову и улыбнулся ему вслед, улыбнулся злорадной змеиной улыбкой, которая, если бы Шон ее увидел, сразу ответила бы на все его вопросы.
* * *
Люди Альфонсо работали очень быстро. Носилки были облегченного типа, из стекловолокна, с углублением по форме человеческого тела, такие используют горноспасательные команды. И все равно, чтобы нести их по пересеченной местности, требовалось четверо, а им предстоял долгий и трудный путь до самой границы.
— Менее ста километров, и вовсе не такие уж трудные, — успокаивал себя Шон. — Если поторопимся, уложимся в два дня.
Клодия приветствовала его с облегчением.
— К Джобу, похоже, возвращаются силы. Он в сознании и спрашивал о тебе. Он говорил что-то про какую-то высоту. Высоту-31, что ли?
На губах Шона промелькнула улыбка.
— Это там, где мы впервые встретились. Он тогда слегка заблудился. Помоги-ка мне уложить его на носилки.
Они подняли Джоба и положили на стекловолоконные носилки. Шон прицепил капельницу к проволочному каркасу над головой раненого и укутал его трофейным серым одеялом.
— Матату, — сказал он, вставая, — веди нас домой.
И он жестом велел первым четверым, назначенным нести носилки, занять свои места.
До восхода солнца оставалось менее двух часов, но за этот краткий период они, кажется, прожили целую жизнь, подумал Шон, взглянув на базу на вершине холма. Там все еще поднимались струйки дыма, а в лесу как раз скрывалась последняя колонна тяжело нагруженных носильщиков генерала Чайны.
Отдаленные звуки сражения наконец сменились тишиной. Контратака ФРЕЛИМО давно выдохлась, и Чайна мог снова перекинуть свои силы в опасные районы в низовьях реки Пангве.
Пока Шон наблюдал за всем этим, захваченный вертолет медленно поднялся со взлетной площадки и завис над холмом, затем совершенно внезапно нырнул в их сторону, звук его двигателя перешел в крещендо, и внезапно на Шона уставились многочисленные жерла скорострельных пушек в носу вертолета.
В то время как вертолет летел на них, он узнал лицо Чайны за бронированным стеклом кабины. Генерал взгромоздился в кресло бортмеханика, откуда можно было управлять 12,7-миллиметровыми пушками. Шон увидел, как стволы пушек движутся из стороны в сторону в поисках цели. Вертолет был всего лишь в пятидесяти футах над ними, так близко, что он даже видел, как сверкают на темном лице оскаленные в улыбке белоснежные зубы Чайны.
Их маленькая колонна еще не достигла края леса. Вокруг не было никакого укрытия, никакой защиты от ужасного оружия. Шон инстинктивно притянул к себе Клодию, пытаясь прикрыть ее своим собственным телом.
Оказавшись у них над головой, генерал Чайна поднял правую руку в ироническом приветствии, и вертолет круто повернул, взяв курс на северо-запад, быстро превратился в точку и исчез из поля зрения. Все молча уставились ему вслед, оцепенев от пережитого страха, пока Шон наконец не нарушил воцарившуюся тишину:
— Ну, пошли, ребята!
И снова солдаты взялись за носилки и двинулись вперед легким шагом, тихо напевая древнюю походную песню.
Производя разведку пути, Матату наткнулся на несколько разрозненных групп бойцов ФРЕЛИМО, но те отступали в безлюдные речные районы. После потери воздушной поддержки наступательный пыл ФРЕЛИМО, похоже, пропал окончательно, и ситуация стала расплывчатой и запутанной. Хотя им пришлось отклониться на север дальше, чем планировал Шон, Матату все же умудрился вести их, избегая прямого контакта с ФРЕЛИМО. Чтобы не снижать скорость, солдаты, которые несли носилки, постоянно менялись.
Перед наступлением ночи отряд остановился, чтобы отдохнуть и перекусить. Альфонсо вышел на запланированную связь со штаб-квартирой РЕНАМО и сообщил свои координаты. В ответ он получил лишь лаконичное подтверждение приема без каких-либо изменений приказа.
Они устроили пир из прихваченных русских консервов и покурили пахучих балканских сигарет в желтоватой бумаге.
Джоб опять пришел в сознание и хриплым шепотом пожаловался:
— У меня плечо будто лев грызет.
Шон добавил ему в капельницу ампулу морфия, и это дало такой эффект, что Джоб даже поел, сжевав несколько кусочков безвкусного консервированного мяса. Однако жажда его мучила намного сильнее, чем голод, и Шон, поддерживая его голову, помог ему выпить целых две порции на удивление вкусного русского кофе.
Шон и Клодия сидели рядом с носилками и ждали, пока взойдет луна.
— Мы опять пойдем через долину Хондо, — сказал Шон Джобу. — Как только мы доставим тебя в миссию Святой Марии, с тобой будет все в порядке. Один из католических отцов — доктор, а я смогу послать сообщение моему брату Гарри в Йоханнесбург. Я попрошу его послать самолет компании в Умтали. На самолете мы отправим тебя в Центральный госпиталь Йоханнесбурга, раньше, чем ты сообразишь, что тебя задело, парень. Там тебе будет обеспечен лучший медицинский уход в мире.
Когда поднялась луна, они продолжили путь. Была уже почти полночь, когда Шон объявил остановку на ночлег.
Из нарезанной травы он сделал себе подстилку рядом с носилками Джоба, и когда, лежа в его объятиях, Клодия уже проваливалась в сон, он прошептал ей на ухо:
— Завтра ночью я сделаю тебе горячую ванну и уложу между чистыми простынями.
— Обещаешь? — вздохнула она.
— Клянусь!
По глубоко укоренившейся привычке Шон проснулся за час до рассвета и пошел поднимать часовых на предрассветную смену.
Альфонсо отбросил одеяло, вскочил и отправился с ним. Когда они обошли часовых, то остановились на краю лагеря, и Альфонсо предложил ему одну из русских сигарет. Они курили, прикрывая ладонями огоньки тлеющего табака.
— Это правда, что ты рассказывал мне про Южную Африку? — неожиданно спросил Альфонсо.
— А что я тебе рассказывал?
— Что там люди, даже черные, каждый день едят мясо.
Шон в темноте улыбнулся, позабавившись концепции рая в представлении Альфонсо, как места, где люди едят мясо каждый день.
— Иногда им надоедают бифштексы, — подтрунил он над ним, — и тогда они выбирают цыпленка или барашка.
Альфонсо покачал головой. В то, что африканец может устать от мяса, просто невозможно было поверить.
— А сколько зарабатывает чернокожий в Южной Африке? — спросил он.
— Около пятисот рэндов в месяц, если это обычный неквалифицированный рабочий, но там много и черных миллионеров.
Пятьсот рэндов было больше, чем человек зарабатывал в Мозамбике за год, и это еще, если ему вообще посчастливится найти работу. А миллион — это была такая цифра, которая просто выходила за пределы воображения Альфонсо.
— Пятьсот рэндов. — Он удивленно покачал головой. — А разве им платят в рэндах, а не в бумажных эскудо или зимбабвийских долларах? — взволнованно спросил он.
— В рэндах, — подтвердил Шон.
В сравнении с другими африканскими валютами рэнд был так же надежен, как золотой соверен.
— И в магазинах полно товара, товара, который человек может купить на свои рэнды? — подозрительно спросил Альфонсо.
Ему было трудно представить полки, полные товаров, предназначенных для продажи, исключая шеренги трогательных бутылок с местной газированной водой и пачки дешевых сигарет.
— Все, что хочешь, — заверил его Шон. — Мыло и сахар, растительное масло и консервированная кукуруза.
Для Альфонсо все это было позабытой роскошью.
— Сколько хочу? — переспросил он. — И никаких карточек?
— Столько, за сколько сможешь заплатить, — снова заверил его Шон. — А если твой живот набит до отказа, то ты можешь купить туфли, костюмы, галстуки, транзисторные приемники или темные очки…
— А велосипед? — взволнованно спросил Альфонсо.
— Только люди из самых низов ездят на велосипедах. — Шон улыбнулся, наслаждаясь сам собой. — Остальные раскатывают на машинах.
— У черных есть собственные машины?
Это Альфонсо обдумывал довольно долго.
— А для такого человека, как я, там найдется работа? — спросил он очень застенчиво, что было вовсе не в его характере.
— Для тебя? — Шон сделал вид, что задумался, а Альфонсо покорно ждал его приговора. — Для тебя? — повторил Шон. — У моего брата золотые рудники. Ты смог бы стать бригадиром уже через год. А через два — вырасти до начальника смены. Я могу устроить тебе работу в тот же день, как ты прибудешь на копи.
— А сколько получает бригадир?
— Тысячу, две тысячи в месяц, — пообещал Шон. Альфонсо был поражен. В РЕНАМО ему платили примерно один рэнд в сутки, причем в мозамбикских эскудо.
— Да, я бы не прочь стать бригадиром, — задумчиво пробормотал он.
— А разве хуже быть сержантом РЕНАМО? — продолжал подшучивать над ним Шон.
Альфонсо иронически рассмеялся.
— Конечно, в Южной Африке ты не сможешь голосовать, — продолжал разыгрывать его Шон. — Право голоса имеют только белые.
— Голосовать? Что значит голосовать? — спросил Альфонсо, но потом сам ответил на свой вопрос: — В Мозамбике у меня тоже нет права голоса. Никто не голосует в Замбии, Зимбабве, Анголе, Танзании. Никто не голосует в Африке, разве что пожизненно выберут президента, да однопартийное правительство. — Он покачал головой и фыркнул. — Право голоса? Ты не можешь съесть право голоса. Или надеть его, или поехать на нем на работу. За две тысячи в месяц и за полный живот ты можешь забрать мое право голоса себе.
— Менее ста километров, и вовсе не такие уж трудные, — успокаивал себя Шон. — Если поторопимся, уложимся в два дня.
Клодия приветствовала его с облегчением.
— К Джобу, похоже, возвращаются силы. Он в сознании и спрашивал о тебе. Он говорил что-то про какую-то высоту. Высоту-31, что ли?
На губах Шона промелькнула улыбка.
— Это там, где мы впервые встретились. Он тогда слегка заблудился. Помоги-ка мне уложить его на носилки.
Они подняли Джоба и положили на стекловолоконные носилки. Шон прицепил капельницу к проволочному каркасу над головой раненого и укутал его трофейным серым одеялом.
— Матату, — сказал он, вставая, — веди нас домой.
И он жестом велел первым четверым, назначенным нести носилки, занять свои места.
До восхода солнца оставалось менее двух часов, но за этот краткий период они, кажется, прожили целую жизнь, подумал Шон, взглянув на базу на вершине холма. Там все еще поднимались струйки дыма, а в лесу как раз скрывалась последняя колонна тяжело нагруженных носильщиков генерала Чайны.
Отдаленные звуки сражения наконец сменились тишиной. Контратака ФРЕЛИМО давно выдохлась, и Чайна мог снова перекинуть свои силы в опасные районы в низовьях реки Пангве.
Пока Шон наблюдал за всем этим, захваченный вертолет медленно поднялся со взлетной площадки и завис над холмом, затем совершенно внезапно нырнул в их сторону, звук его двигателя перешел в крещендо, и внезапно на Шона уставились многочисленные жерла скорострельных пушек в носу вертолета.
В то время как вертолет летел на них, он узнал лицо Чайны за бронированным стеклом кабины. Генерал взгромоздился в кресло бортмеханика, откуда можно было управлять 12,7-миллиметровыми пушками. Шон увидел, как стволы пушек движутся из стороны в сторону в поисках цели. Вертолет был всего лишь в пятидесяти футах над ними, так близко, что он даже видел, как сверкают на темном лице оскаленные в улыбке белоснежные зубы Чайны.
Их маленькая колонна еще не достигла края леса. Вокруг не было никакого укрытия, никакой защиты от ужасного оружия. Шон инстинктивно притянул к себе Клодию, пытаясь прикрыть ее своим собственным телом.
Оказавшись у них над головой, генерал Чайна поднял правую руку в ироническом приветствии, и вертолет круто повернул, взяв курс на северо-запад, быстро превратился в точку и исчез из поля зрения. Все молча уставились ему вслед, оцепенев от пережитого страха, пока Шон наконец не нарушил воцарившуюся тишину:
— Ну, пошли, ребята!
И снова солдаты взялись за носилки и двинулись вперед легким шагом, тихо напевая древнюю походную песню.
Производя разведку пути, Матату наткнулся на несколько разрозненных групп бойцов ФРЕЛИМО, но те отступали в безлюдные речные районы. После потери воздушной поддержки наступательный пыл ФРЕЛИМО, похоже, пропал окончательно, и ситуация стала расплывчатой и запутанной. Хотя им пришлось отклониться на север дальше, чем планировал Шон, Матату все же умудрился вести их, избегая прямого контакта с ФРЕЛИМО. Чтобы не снижать скорость, солдаты, которые несли носилки, постоянно менялись.
Перед наступлением ночи отряд остановился, чтобы отдохнуть и перекусить. Альфонсо вышел на запланированную связь со штаб-квартирой РЕНАМО и сообщил свои координаты. В ответ он получил лишь лаконичное подтверждение приема без каких-либо изменений приказа.
Они устроили пир из прихваченных русских консервов и покурили пахучих балканских сигарет в желтоватой бумаге.
Джоб опять пришел в сознание и хриплым шепотом пожаловался:
— У меня плечо будто лев грызет.
Шон добавил ему в капельницу ампулу морфия, и это дало такой эффект, что Джоб даже поел, сжевав несколько кусочков безвкусного консервированного мяса. Однако жажда его мучила намного сильнее, чем голод, и Шон, поддерживая его голову, помог ему выпить целых две порции на удивление вкусного русского кофе.
Шон и Клодия сидели рядом с носилками и ждали, пока взойдет луна.
— Мы опять пойдем через долину Хондо, — сказал Шон Джобу. — Как только мы доставим тебя в миссию Святой Марии, с тобой будет все в порядке. Один из католических отцов — доктор, а я смогу послать сообщение моему брату Гарри в Йоханнесбург. Я попрошу его послать самолет компании в Умтали. На самолете мы отправим тебя в Центральный госпиталь Йоханнесбурга, раньше, чем ты сообразишь, что тебя задело, парень. Там тебе будет обеспечен лучший медицинский уход в мире.
Когда поднялась луна, они продолжили путь. Была уже почти полночь, когда Шон объявил остановку на ночлег.
Из нарезанной травы он сделал себе подстилку рядом с носилками Джоба, и когда, лежа в его объятиях, Клодия уже проваливалась в сон, он прошептал ей на ухо:
— Завтра ночью я сделаю тебе горячую ванну и уложу между чистыми простынями.
— Обещаешь? — вздохнула она.
— Клянусь!
По глубоко укоренившейся привычке Шон проснулся за час до рассвета и пошел поднимать часовых на предрассветную смену.
Альфонсо отбросил одеяло, вскочил и отправился с ним. Когда они обошли часовых, то остановились на краю лагеря, и Альфонсо предложил ему одну из русских сигарет. Они курили, прикрывая ладонями огоньки тлеющего табака.
— Это правда, что ты рассказывал мне про Южную Африку? — неожиданно спросил Альфонсо.
— А что я тебе рассказывал?
— Что там люди, даже черные, каждый день едят мясо.
Шон в темноте улыбнулся, позабавившись концепции рая в представлении Альфонсо, как места, где люди едят мясо каждый день.
— Иногда им надоедают бифштексы, — подтрунил он над ним, — и тогда они выбирают цыпленка или барашка.
Альфонсо покачал головой. В то, что африканец может устать от мяса, просто невозможно было поверить.
— А сколько зарабатывает чернокожий в Южной Африке? — спросил он.
— Около пятисот рэндов в месяц, если это обычный неквалифицированный рабочий, но там много и черных миллионеров.
Пятьсот рэндов было больше, чем человек зарабатывал в Мозамбике за год, и это еще, если ему вообще посчастливится найти работу. А миллион — это была такая цифра, которая просто выходила за пределы воображения Альфонсо.
— Пятьсот рэндов. — Он удивленно покачал головой. — А разве им платят в рэндах, а не в бумажных эскудо или зимбабвийских долларах? — взволнованно спросил он.
— В рэндах, — подтвердил Шон.
В сравнении с другими африканскими валютами рэнд был так же надежен, как золотой соверен.
— И в магазинах полно товара, товара, который человек может купить на свои рэнды? — подозрительно спросил Альфонсо.
Ему было трудно представить полки, полные товаров, предназначенных для продажи, исключая шеренги трогательных бутылок с местной газированной водой и пачки дешевых сигарет.
— Все, что хочешь, — заверил его Шон. — Мыло и сахар, растительное масло и консервированная кукуруза.
Для Альфонсо все это было позабытой роскошью.
— Сколько хочу? — переспросил он. — И никаких карточек?
— Столько, за сколько сможешь заплатить, — снова заверил его Шон. — А если твой живот набит до отказа, то ты можешь купить туфли, костюмы, галстуки, транзисторные приемники или темные очки…
— А велосипед? — взволнованно спросил Альфонсо.
— Только люди из самых низов ездят на велосипедах. — Шон улыбнулся, наслаждаясь сам собой. — Остальные раскатывают на машинах.
— У черных есть собственные машины?
Это Альфонсо обдумывал довольно долго.
— А для такого человека, как я, там найдется работа? — спросил он очень застенчиво, что было вовсе не в его характере.
— Для тебя? — Шон сделал вид, что задумался, а Альфонсо покорно ждал его приговора. — Для тебя? — повторил Шон. — У моего брата золотые рудники. Ты смог бы стать бригадиром уже через год. А через два — вырасти до начальника смены. Я могу устроить тебе работу в тот же день, как ты прибудешь на копи.
— А сколько получает бригадир?
— Тысячу, две тысячи в месяц, — пообещал Шон. Альфонсо был поражен. В РЕНАМО ему платили примерно один рэнд в сутки, причем в мозамбикских эскудо.
— Да, я бы не прочь стать бригадиром, — задумчиво пробормотал он.
— А разве хуже быть сержантом РЕНАМО? — продолжал подшучивать над ним Шон.
Альфонсо иронически рассмеялся.
— Конечно, в Южной Африке ты не сможешь голосовать, — продолжал разыгрывать его Шон. — Право голоса имеют только белые.
— Голосовать? Что значит голосовать? — спросил Альфонсо, но потом сам ответил на свой вопрос: — В Мозамбике у меня тоже нет права голоса. Никто не голосует в Замбии, Зимбабве, Анголе, Танзании. Никто не голосует в Африке, разве что пожизненно выберут президента, да однопартийное правительство. — Он покачал головой и фыркнул. — Право голоса? Ты не можешь съесть право голоса. Или надеть его, или поехать на нем на работу. За две тысячи в месяц и за полный живот ты можешь забрать мое право голоса себе.