Страница:
То, что предлагал Жуков, явно тянуло не на частную, а на полномасштабную операцию стратегического значения. Но Сталин жуковский план не поддержал, а отдал предпочтение Юго-Западному направлению. Вот Жуков и корит Верховного в мемуарах: вместо большого наступления, обещавшего разгром угрожавшей Москве группы армий «Центр», отдал предпочтение не особо необходимой, частной операции в районе Харькова, в итоге окончившейся катастрофой. С ним, с Жуковым, если бы дали его фронту те резервы, что дали Тимошенко, такого конфуза никогда бы не случилось.
Но была ли в действительности Харьковская операция частной? Может быть, все дело в том, что эта операция имела столь же важное стратегическое значение, как и предлагавшееся Жуковым наступление на ржевско-вяземский плацдарм? И Сталин вместо одной стратегической операции, на западном направлении, предпочел другую — на юго-западном? И предпочел потому, что войска Тимошенко в ходе зимне-весеннего наступления достигли больших успехов, чем войска Жукова и Конева, так и не сумевшие взять Вязьму и потерпевшие крупную неудачу под Ржевом. Армиям же Юго-Западного фронта удалось захватить два важных плацдарма в районе Барвенкова и за рекой Большая Бабка, пригодные для концентрического наступления на Харьков, где можно было окружить и уничтожить значительные силы 6-й немецкой армии. Жукову могло быть обидно, что Сталин отдал предпочтение не ему, а Тимошенко. Вот и назвал Харьковскую операцию частной, чтобы читатель подумал: Ставка в тот момент вообще не хотела предпринимать стратегического наступления, а неразумно, вопреки жуковским советам, распылила силы на безрезультатные частные удары.
Выслушаем еще одного важного свидетеля — маршала, а в 42-м — генерал-лейтенанта, Баграмяна, возглавлявшего оперативную группу (фактически — штаб) Юго-Западного направления. Жуков утверждал, что он тоже участвовал в совещании в ГКО. Иван Христофорович подробно описывает подготовку к Харьковской операции, свой приезд в Москву в марте вместе с Тимошенко и Хрущевым, встречи со Сталиным, Шапошниковым и Василевским, однако ни разу не упоминает, что хотя бы на одной из этих встреч присутствовал Жуков. Ничего не говорит об обсуждении плана действий на весну и лето 1942 года с участием Жукова и Хрущев, тоже будто бы участвовавший в мифическом мартовском совещании. Баграмян же пишет, что предложенную Военным Советом Юго-Западного направления стратегическую операцию Верховный приказал перепланировать в частную. Однако то, что сообщает Иван Христофорович по поводу этой новой, разработанной уже согласно сталинским указаниям, операции, заставляет усомниться в ее частном характере. Вот как формулировалась цель Харьковской операции в плане действий на апрель-май, одобренном 30 марта 1942 года Сталиным, Шапошниковым и Василевским: «Основная цель действий войск Юго-Западного направления в указанный период — овладеть г. Харьковом, а затем произвести перегруппировку войск, — ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельникове и лишить этим противника важнейшей переправы через р. Днепр и железнодорожного узла Синельникове». Что-то уж больно обширные задачи для частной наступательной операции! А бывший командующий 38-й армией маршал К.С. Москаленко вспоминает, как в конце марта на совещании с командующими армиями Баграмян «сказал, что наши войска располагают большими преимуществами и поэтому должны упредить намерения противостоящего врага, разгромить его силы и выйти на рубеж среднего течения реки Днепр». И Баграмян, и Москаленко ссылаются на соответствующие архивные фонды. Не приходится сомневаться, что как по первоначальному, так и по окончательному плану Юго-Западному фронту предстояло не только овладеть Харьковом, но и выйти к среднему течению Днепра, разгромив при этом 6-ю армию группы армий «Юг» В директиве штаба Юго-Западного фронта Харьковская операция гордо именовалась «операцией по полному и окончательному освобождению советской Украины от немецко-фашистских захватчиков». Вот какую большую цель ставили своим подчиненным Тимошенко, Баграмян и Хрущев.
И это не была их собственная инициатива. Сталин, как известно, мемуаров не оставил, но успел выразить свои взгляды на весенне-летнюю кампанию 1942 года в первомайском приказе бойцам и командирам Красной Армии: «Что касается немецкой армии, то, несмотря на ее упорство в обороне, она все же стала намного слабее, чем 10 месяцев назад. Ее старые, опытные генералы вроде Рейхенау, Браухича, Тодта и других либо убиты Красной Армией, либо разогнаны немецко-фашистской верхушкой (из трех перечисленных только Браухича можно отнести к числу „разогнанных“, хотя он и сам подал рапорт об отставке; Тодт погиб в авиационной катастрофе, а Рейхенау умер от инфаркта, причем самолет, доставлявший его тело в Германию, также потерпел аварию. Красная Армия не имела никакого отношения к их гибели. — Б.С.). Ее кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью же разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением. Ее рядовой состав, серьезно ослабленный в ходе военных операций, получает все меньше пополнений… Приветствуя и поздравляя вас с днем 1 Мая, приказываю:…Всей Красной Армии — добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев!»
Верховный думал, ни много ни мало, об окончании войны в 1942 году! И Харьковская операция, отнюдь не частная, должна была положить начало разгрому вермахта. Вслед за ней должна была последовать операция в Крыму, тоже с весьма решительными целями. Войскам Крымского фронта предстояло соединиться с защитниками Севастополя, разбить 11-ю немецкую армию и освободить Крым. С аэродромов полуострова можно было бомбить как румынские нефтепромыслы, так и тыловые коммуникации группы армий «Юг». Кроме того, господство советского флота на Черном море позволяло высадить из Крыма крупный десант на юге Украины и ударить навстречу наступающим армиям Тимошенко. После того, как обозначился успех на Украине, в наступление должны были перейти войска Брянского фронта на льговско-курском направлении, а потом настала бы очередь Западного и Калининского фронтов атаковать ржевско-вяземский плацдарм. Вероятно, действительный замысел Ставки на весенне-летнюю кампанию 1942 года состоял в том, чтобы последовательно осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях, чтобы заставить противника распылить резервы, не дать ему создать сильную группировку для отражения наступления ни в одном из пунктов. Подобная стратегия принесла успех в 44-м, особенно с лета, когда во Франции был открыт Второй фронт. Но в 42-м у вермахта еще было достаточно сил, чтобы парировать советские удары.
Сталин, Шапошников, Василевский, Жуков, Тимошенко и прочие военачальники думали, что Красная Армия весной 42-го достаточно сильна, чтобы разгромить немцев. Их убеждали в этом и фантастические цифры немецких потерь, представляемые Разведуправлением Генштаба. Так, к 1 марту 1942 года потери вермахта на Восточном фронте с начала войны оценивались в 6,5 миллиона человека, в том числе 5,8 миллиона — из состава сухопутных сил Интересно, как люфтваффе и германский флот ухитрились потерять за 8 месяцев войны с Россией 700 тысяч человек, если до конца января 1945 года на Востоке они потеряли втрое меньше: 16,6 тысяч — флот и 219,0 тысяч — авиация, включая сюда и потери в войне против Польши. Действительные же потери германских сухопутных сил в войне против СССР к 1 марту 1942 года достигли лишь 1 005,6 тысяч человек и были вшестеро меньше, чем считали Сталин и его генералы. Свои же потери они преуменьшали в 2-3 раза.
Соотношение сил члены Ставки явно преувеличивали в свою пользу. Потому-то и пренебрегли предупреждениям разведки, что главный удар немцы собираются нанести на юге. Во второй половине марта в Генштаб поступили сведения, что перегруппировка немецких войск указывает — «центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере, при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы». Но не все ли равно, где именно враг собирается нанести главный удар, если неприятельское наступление планировали упредить. Тем более, что в избытке были и разведдонесения иного рода — будто вермахт повторит генеральное наступление на Москву.
Сталин очень рассчитывал на победы в Крыму и под Харьковом. Однако в 1942 году Второго фронта не было, вермахт был сильнее, чем два года спустя, а Красная Армия — слабее. В результате в мае готовившиеся только к наступлению, а не к обороне войска Крымского фронта были почти полностью уничтожены стремительным контрнаступлением Манштейна. А войска Юго-Западного фронта, наступая на Харьков, сами залезли в мешок и только облегчили немцам проведение ранее запланированной операции по ликвидации барвенковского выступа. После этого началось развертывание вермахта для осуществления плана «Блау» — генерального наступления южного крыла фронта к Кавказу и Сталинграду. Но Сталин и его генералы, включая Жукова и окончательно сменившего Шапошникова на посту начальника Генштаба Василевского, продолжали думать, что немецкие удары в Крыму и у Харькова были лишь частными операциями, призванными ликвидировать опасные советские плацдармы перед началом главного удара на Москву. Между тем советское командование получило чудесный подарок. 19 июня, за девять дней до начала наступления по плану «Блау», самолет с начальником оперативного отдела штаба 23-й танковой дивизии майором Рейхелем в темноте потерял ориентировку и приземлился на нейтральной полосе (по другой версии — на одном из советских прифронтовых аэродромов). Майор был убит, а его портфель с документами, раскрывающими основной замысел плана «Блау», попал в руки советского командования. Командир и начальник штаба танкового корпуса, куда входила дивизия Рейхеля, были отданы под суд и получили несколько лет тюрьмы. Однако германское командование не стало изменять план наступления. Перегруппировка войск отсрочила бы удар на несколько столь ценных летних недель.
Хрущев сообщает в своих мемуарах, что из захваченных у Рейхеля документов руководство Юго-Западного фронта сделало вывод, что немцы собираются наступать на Воронеж, и немедленно доложило о готовящемся наступлении противника Сталину. Однако Верховный отреагировал на доклад с иронией: «Ну, что там вам немцы подбрасывают? А вы принимаете всерьез намерения противника? Они вам карту подбросили. Самолет сел… Это делается для того, чтобы ввести в заблуждение, дезориентировать». На Юго-Западное направление не были переброшены резервы Ставки для отражения ожидавшегося командованием направления немецкого наступления. Сталин по-прежнему думал, что главный удар последует на Москву. Тимошенко, однако, счел захваченные документы подлинными. Он произвел бомбардировку обозначенного там штаба одного из немецких корпусов и начал перегруппировку войск. Кроме того, Семен Константинович приказал войскам при наступлении противника стараться сохранить целостность фронта, даже за счет отхода и потери территории, и избегать «котлов», подобных харьковскому. Это несколько уменьшило потери Южного и Юго-Западного фронтов в последующие недели.
Неизвестно, сообщил ли Сталин Жукову об инциденте с майором Рейхелем и как Георгий Константинович на это прореагировал. Самое любопытное, что и у Сталина, и у Жукова были совершенно объективные основания ожидать наступления немцев на Западном направлении. В группе армий «Центр» по-прежнему оставалось свыше 70 немецких дивизий — больше, чем в любой другой группе армий на Восточном фронте. На юге в генеральном наступлении участвовало 90 дивизий, но свыше половины из них составляли соединения, выставленные союзниками Германии — Румынией, Венгрией, Италией и Словакией. По боеспособности они очень значительно уступали немецким. На одном ржевско-вяземском плацдарме, который Гитлер приказал удерживать для будущего, после достижения основных целей на юге, для наступления на Москву было сосредоточено 42 дивизии. Когда в феврале-марте 1943 года немцам пришлось все-таки оставить этот плацдарм, то за счет сокращения линии фронта им удалось высвободить 21 дивизию. Если бы его эвакуация была проведена весной или, в крайнем случае, летом 42-го, эти дивизии отправились бы к Сталинграду. Высвобождение такого же числа советских дивизий не восстановило бы равновесия на юге, так как их боеспособность была существенно ниже. Да и далеко не факт, что Сталин решился бы ослабить московское направление. 21 немецкая дивизия — этой силы хватило бы, чтобы предотвратить катастрофу под Сталинградом. Ведь тогда фланги армии Паулюса прикрывали бы не слабые войска союзников, а полноценные германские соединения. Боюсь, если бы Жукову все-таки удалось заставить немцев уйти с ржевско-вяземского плацдарма, это могло лишить Красную Армию победы под Сталинградом.
Жуков никакого наказания за неудачу Ржевско-Вяземской операции не понес. Сталин слишком хорошо относился к спасителю Москвы и Ленинграда, чтобы ставить ему в строку мелкие по тем временам неудачи. С майскими катастрофами на юге их ведь не сравнишь: Керчь — 150 тысяч пленных, Харьков — аж 240 тысяч! Жуковские неудачи были куда скромнее. В августе безрезультатно закончилось очередное наступление Западного и Калининского фронтов. Последовавшее за ним немецкое контрнаступление, имевшее местное значение, также не привело к существенным изменениям обстановки. В июле командование 9-й немецкой армии провело операцию «Зейдлиц», целью которой была ликвидация оказавшихся в ее тылу соединений 22-й, 29-й и 39-й армий и 11-го кавалерийского корпуса Калининского фронта. В итоге было захвачено более 50 тысяч пленных. Однако здесь потерпел поражение фронт Конева, которым Жуков непосредственно не руководил.
Прежде чем перейти к рассказу об участии Жукова в Сталинградской битве, я хочу выделить его основные черты как командующего фронтом. Если судить по приказам, вышедшим за жуковской подписью, Георгий Константинович проявлял большую заботу о сбережении людей и техники, о том, чтобы нанести неприятелю решительное поражение, наиболее рациональным образом используя имеющиеся силы и средства. Вот, например, его директива от 30 марта 1942 года: «В Ставку Верховного Главнокомандования и Военный Совет фронта поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на неуничтоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Я требую:
1. Каждую ненормальную потерю людей в 24 часа тщательно расследовать и по результатам расследования немедленно принимать решение, донося в высший штаб. Командиров, преступно бросивших части на неподавленную систему огня противника, привлекать к строжайшей ответственности и назначать на низшую должность.
2. Перед атакой пехоты система огня противника обязательно должна быть подавлена и нейтрализована, для чего каждый командир, организующий атаку, должен иметь тщательно разработанный план уничтожения противника огнем и атакой. Такой план обязательно должен утверждаться старшим начальником, что одновременно должно служить контролем старшего командира.
3. К докладам о потерях прилагать личное объяснение по существу потерь, кто является виновником ненормальных потерь, какие меры приняты к виновным и чтобы не допускать их (потерь, а не виновных. — Б. С.) в дальнейшем».
Причины «ненормальных потерь» Георгий Константинович здесь вскрыл верно. А вот средства к их устранению предложил несколько странные, можно сказать, карательно-бюрократические. Казалось бы, логично разъяснить командирам, как именно нужно сберегать людей. Указать, что надо проводить тщательную разведку неприятельских позиций и как именно ее проводить. Потребовать, чтобы наступлению и артподготовке непременно предшествовала разведка целей, чтобы артиллерия не била вслепую по площадям, расходуя дефицитные боеприпасы, чтобы пехота научилась взаимодействовать с артиллерией, авиацией и танками, чтобы наступление не велось в слишком тесных боевых порядках, уязвимых для вражеского огня. Издать соответствующие инструкции, проверить накануне наступления, освоили ли войска на деле все эти премудрости, организовать обучение бойцов и командиров. Только тогда потери могут уменьшиться. Но ничего подобного в жуковской директиве нет. Есть только угрозы покарать нерадивых командиров за плохое сбережение жизней красноармейцев пехоты. Единственным результатом стало то, что командиры в донесениях вынуждены были всячески занижать размер потерь, чтобы сделать их «нормальными» и тем самым успокоить грозного командующего фронтом.
Есть аналогичный жуковский приказ, касающийся не людей, а танков. Он датирован 19 февраля 1942 года. Жуков приводит убийственные данные о потерях танковых войск Западного фронта. К началу декабрьского наступления в 9 танковых бригадах насчитывалось 709 танков. К 15 февраля в строю осталось 153 машины. Потери составили 586 танков, в том числе 322 — безвозвратно. Кстати, в сумме потери и оставшиеся в строю танки дают не 709, а 739 машин. То ли Георгий Константинович где-то обсчитался, то ли уже в ходе наступления бригады получили пополнение в 30 новых танков. Для сравнения: вся германская Восточная армия за декабрь 1941 года и январь 42-го потеряла 951 танк, всего в 1,6 раза больше, чем 9 бригад Западного фронта. И как же Жуков собирался бороться со столь чудовищными потерями? Громкими угрозами: он требовал от нижестоящих начальников «издать приказы о предупреждении и ответственности за утрату танков вплоть до предания суду Военного трибунала». Жуков предписывал «расследовать каждый случай потери танков и в 48 часов доносить Военному Совету фронта». Но ни слова не говорил о необходимости совершенствовать тактику танкового боя и повышать уровень подготовки экипажей. Естественно, в подавляющем большинстве донесений о потерях танков командиры приводили подлинные или придуманные, но абсолютно объективные с виду причины выхода из строя боевой техники (иначе можно было угодить под трибунал), а заодно делали неприятельские потери больше собственных. Вот и получалось, что на бумаге на советско-германском фронте погибло в несколько раз больше танков, чем их произвела за войну промышленность Германии.
Жуков нередко вмешивался в действия командующих армиями. Например, 28 января 1942 года он распекал по прямому проводу командарма-20 Власова: «Должен Вам сказать, что Военный совет фронта и Ставка Верховного Главнокомандования ожидали от 20 армии большего, и нам очень неприятно видеть 20 армию в таком положении. Я думаю, все это произошло потому, что указание, которое Вам твердилось, о прорыве кулаком, вы не выполнили, игнорировали. Видимо, посчитали указание для себя недостаточно авторитетным, кабинетным — и это ваша ошибка».
Жуков указывал Власову: «Я убежден, что успех может быть достигнут только прорывом по местности, не имеющей населенных пунктов, хотя бы вне дорог. И не верю в возможность прорыва той группировки, в которой наступаете Вы, а потому Вам надлежит перейти к обороне небольшими заслонами против населенных пунктов с гарнизонами, а главные силы немедленно вывести в двух направлениях…». И далее перечислил, в районе каких именно населенных пунктов надо наносить главный удар, а где — вспомогательный.
Строго говоря, Георгий Константинович влез здесь не в свою епархию. Командующему армией на месте должно быть виднее, как именно проводить наступление. Жуков же недвусмысленно давал понять командарму, что может сам отдать приказы соединениям армии: «Согласен обождать день, чтобы Вы убедились, что кроме потерь, у Вас ничего не получится…». Власов же, хотя и не имел академического образования, был достаточно грамотным военачальником (о моральных качествах сейчас речь не идет). И его приказы даже звучали порою толковее жуковских. Например, 4 января 1942 года Андрей Андреевич издал специальный приказ «Об организации боя», где обязал командиров лично проводить разведку перед наступлением и «на местности устанавливать взаимодействие с артиллерией и танками по времени и рубежам». Власов, как и Жуков, требовал:
Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением и во время наступления на западном направлении в конце 41-го и в 42-м году практически во всех армиях Западного и Калининского фронтов. У того же Власова одна только 352 стрелковая дивизия к концу января понесла настолько тяжелые потери, что насчитывала всего 150 штыков. Такая же картина была и в других армиях. Жуков и Конев стремились быстрее разгромить противника, торопили с наступлением командармов. Те нажимали на командиров дивизий, последние, в свою очередь, на командиров полков и т. д.
Плохо подготовленные атаки вели к огромным потерям. Немецкая разведка в середине января 1942 года выпустила бюллетень «Опыт войны на Востоке», где обобщила основные особенности русских атак: «В большинстве случаев атаке предшествует разведка боем на широком фронте, которая после прорыва или просачивания в наше расположение переходит в решительное нападение с тыла и флангов. Артиллерийская подготовка атаки применяется редко, однако русские очень охотно применяют ночью, перед атакой, короткий, но сильный беспокоящий огонь с дальних дистанций, постоянно меняя при этом свои огневые позиции. Свои атаки русские начинают в сумерках или на рассвете. Пользуясь темнотой, туманом, вьюгой или дождливой погодой, русские занимают исходные позиции для атаки. Отбитые атаки повторяются снова, не щадя сил и ничего не меняя. Трудно предположить, что на протяжении одного дня боев наступающая часть каким-либо образом сменит схему проведения атаки. Таким образом, для отражения атак русских нужны крепкие нервы и сознание того, что наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских».
Но была ли в действительности Харьковская операция частной? Может быть, все дело в том, что эта операция имела столь же важное стратегическое значение, как и предлагавшееся Жуковым наступление на ржевско-вяземский плацдарм? И Сталин вместо одной стратегической операции, на западном направлении, предпочел другую — на юго-западном? И предпочел потому, что войска Тимошенко в ходе зимне-весеннего наступления достигли больших успехов, чем войска Жукова и Конева, так и не сумевшие взять Вязьму и потерпевшие крупную неудачу под Ржевом. Армиям же Юго-Западного фронта удалось захватить два важных плацдарма в районе Барвенкова и за рекой Большая Бабка, пригодные для концентрического наступления на Харьков, где можно было окружить и уничтожить значительные силы 6-й немецкой армии. Жукову могло быть обидно, что Сталин отдал предпочтение не ему, а Тимошенко. Вот и назвал Харьковскую операцию частной, чтобы читатель подумал: Ставка в тот момент вообще не хотела предпринимать стратегического наступления, а неразумно, вопреки жуковским советам, распылила силы на безрезультатные частные удары.
Выслушаем еще одного важного свидетеля — маршала, а в 42-м — генерал-лейтенанта, Баграмяна, возглавлявшего оперативную группу (фактически — штаб) Юго-Западного направления. Жуков утверждал, что он тоже участвовал в совещании в ГКО. Иван Христофорович подробно описывает подготовку к Харьковской операции, свой приезд в Москву в марте вместе с Тимошенко и Хрущевым, встречи со Сталиным, Шапошниковым и Василевским, однако ни разу не упоминает, что хотя бы на одной из этих встреч присутствовал Жуков. Ничего не говорит об обсуждении плана действий на весну и лето 1942 года с участием Жукова и Хрущев, тоже будто бы участвовавший в мифическом мартовском совещании. Баграмян же пишет, что предложенную Военным Советом Юго-Западного направления стратегическую операцию Верховный приказал перепланировать в частную. Однако то, что сообщает Иван Христофорович по поводу этой новой, разработанной уже согласно сталинским указаниям, операции, заставляет усомниться в ее частном характере. Вот как формулировалась цель Харьковской операции в плане действий на апрель-май, одобренном 30 марта 1942 года Сталиным, Шапошниковым и Василевским: «Основная цель действий войск Юго-Западного направления в указанный период — овладеть г. Харьковом, а затем произвести перегруппировку войск, — ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельникове и лишить этим противника важнейшей переправы через р. Днепр и железнодорожного узла Синельникове». Что-то уж больно обширные задачи для частной наступательной операции! А бывший командующий 38-й армией маршал К.С. Москаленко вспоминает, как в конце марта на совещании с командующими армиями Баграмян «сказал, что наши войска располагают большими преимуществами и поэтому должны упредить намерения противостоящего врага, разгромить его силы и выйти на рубеж среднего течения реки Днепр». И Баграмян, и Москаленко ссылаются на соответствующие архивные фонды. Не приходится сомневаться, что как по первоначальному, так и по окончательному плану Юго-Западному фронту предстояло не только овладеть Харьковом, но и выйти к среднему течению Днепра, разгромив при этом 6-ю армию группы армий «Юг» В директиве штаба Юго-Западного фронта Харьковская операция гордо именовалась «операцией по полному и окончательному освобождению советской Украины от немецко-фашистских захватчиков». Вот какую большую цель ставили своим подчиненным Тимошенко, Баграмян и Хрущев.
И это не была их собственная инициатива. Сталин, как известно, мемуаров не оставил, но успел выразить свои взгляды на весенне-летнюю кампанию 1942 года в первомайском приказе бойцам и командирам Красной Армии: «Что касается немецкой армии, то, несмотря на ее упорство в обороне, она все же стала намного слабее, чем 10 месяцев назад. Ее старые, опытные генералы вроде Рейхенау, Браухича, Тодта и других либо убиты Красной Армией, либо разогнаны немецко-фашистской верхушкой (из трех перечисленных только Браухича можно отнести к числу „разогнанных“, хотя он и сам подал рапорт об отставке; Тодт погиб в авиационной катастрофе, а Рейхенау умер от инфаркта, причем самолет, доставлявший его тело в Германию, также потерпел аварию. Красная Армия не имела никакого отношения к их гибели. — Б.С.). Ее кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью же разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением. Ее рядовой состав, серьезно ослабленный в ходе военных операций, получает все меньше пополнений… Приветствуя и поздравляя вас с днем 1 Мая, приказываю:…Всей Красной Армии — добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев!»
Верховный думал, ни много ни мало, об окончании войны в 1942 году! И Харьковская операция, отнюдь не частная, должна была положить начало разгрому вермахта. Вслед за ней должна была последовать операция в Крыму, тоже с весьма решительными целями. Войскам Крымского фронта предстояло соединиться с защитниками Севастополя, разбить 11-ю немецкую армию и освободить Крым. С аэродромов полуострова можно было бомбить как румынские нефтепромыслы, так и тыловые коммуникации группы армий «Юг». Кроме того, господство советского флота на Черном море позволяло высадить из Крыма крупный десант на юге Украины и ударить навстречу наступающим армиям Тимошенко. После того, как обозначился успех на Украине, в наступление должны были перейти войска Брянского фронта на льговско-курском направлении, а потом настала бы очередь Западного и Калининского фронтов атаковать ржевско-вяземский плацдарм. Вероятно, действительный замысел Ставки на весенне-летнюю кампанию 1942 года состоял в том, чтобы последовательно осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях, чтобы заставить противника распылить резервы, не дать ему создать сильную группировку для отражения наступления ни в одном из пунктов. Подобная стратегия принесла успех в 44-м, особенно с лета, когда во Франции был открыт Второй фронт. Но в 42-м у вермахта еще было достаточно сил, чтобы парировать советские удары.
Сталин, Шапошников, Василевский, Жуков, Тимошенко и прочие военачальники думали, что Красная Армия весной 42-го достаточно сильна, чтобы разгромить немцев. Их убеждали в этом и фантастические цифры немецких потерь, представляемые Разведуправлением Генштаба. Так, к 1 марту 1942 года потери вермахта на Восточном фронте с начала войны оценивались в 6,5 миллиона человека, в том числе 5,8 миллиона — из состава сухопутных сил Интересно, как люфтваффе и германский флот ухитрились потерять за 8 месяцев войны с Россией 700 тысяч человек, если до конца января 1945 года на Востоке они потеряли втрое меньше: 16,6 тысяч — флот и 219,0 тысяч — авиация, включая сюда и потери в войне против Польши. Действительные же потери германских сухопутных сил в войне против СССР к 1 марту 1942 года достигли лишь 1 005,6 тысяч человек и были вшестеро меньше, чем считали Сталин и его генералы. Свои же потери они преуменьшали в 2-3 раза.
Соотношение сил члены Ставки явно преувеличивали в свою пользу. Потому-то и пренебрегли предупреждениям разведки, что главный удар немцы собираются нанести на юге. Во второй половине марта в Генштаб поступили сведения, что перегруппировка немецких войск указывает — «центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере, при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы». Но не все ли равно, где именно враг собирается нанести главный удар, если неприятельское наступление планировали упредить. Тем более, что в избытке были и разведдонесения иного рода — будто вермахт повторит генеральное наступление на Москву.
Сталин очень рассчитывал на победы в Крыму и под Харьковом. Однако в 1942 году Второго фронта не было, вермахт был сильнее, чем два года спустя, а Красная Армия — слабее. В результате в мае готовившиеся только к наступлению, а не к обороне войска Крымского фронта были почти полностью уничтожены стремительным контрнаступлением Манштейна. А войска Юго-Западного фронта, наступая на Харьков, сами залезли в мешок и только облегчили немцам проведение ранее запланированной операции по ликвидации барвенковского выступа. После этого началось развертывание вермахта для осуществления плана «Блау» — генерального наступления южного крыла фронта к Кавказу и Сталинграду. Но Сталин и его генералы, включая Жукова и окончательно сменившего Шапошникова на посту начальника Генштаба Василевского, продолжали думать, что немецкие удары в Крыму и у Харькова были лишь частными операциями, призванными ликвидировать опасные советские плацдармы перед началом главного удара на Москву. Между тем советское командование получило чудесный подарок. 19 июня, за девять дней до начала наступления по плану «Блау», самолет с начальником оперативного отдела штаба 23-й танковой дивизии майором Рейхелем в темноте потерял ориентировку и приземлился на нейтральной полосе (по другой версии — на одном из советских прифронтовых аэродромов). Майор был убит, а его портфель с документами, раскрывающими основной замысел плана «Блау», попал в руки советского командования. Командир и начальник штаба танкового корпуса, куда входила дивизия Рейхеля, были отданы под суд и получили несколько лет тюрьмы. Однако германское командование не стало изменять план наступления. Перегруппировка войск отсрочила бы удар на несколько столь ценных летних недель.
Хрущев сообщает в своих мемуарах, что из захваченных у Рейхеля документов руководство Юго-Западного фронта сделало вывод, что немцы собираются наступать на Воронеж, и немедленно доложило о готовящемся наступлении противника Сталину. Однако Верховный отреагировал на доклад с иронией: «Ну, что там вам немцы подбрасывают? А вы принимаете всерьез намерения противника? Они вам карту подбросили. Самолет сел… Это делается для того, чтобы ввести в заблуждение, дезориентировать». На Юго-Западное направление не были переброшены резервы Ставки для отражения ожидавшегося командованием направления немецкого наступления. Сталин по-прежнему думал, что главный удар последует на Москву. Тимошенко, однако, счел захваченные документы подлинными. Он произвел бомбардировку обозначенного там штаба одного из немецких корпусов и начал перегруппировку войск. Кроме того, Семен Константинович приказал войскам при наступлении противника стараться сохранить целостность фронта, даже за счет отхода и потери территории, и избегать «котлов», подобных харьковскому. Это несколько уменьшило потери Южного и Юго-Западного фронтов в последующие недели.
Неизвестно, сообщил ли Сталин Жукову об инциденте с майором Рейхелем и как Георгий Константинович на это прореагировал. Самое любопытное, что и у Сталина, и у Жукова были совершенно объективные основания ожидать наступления немцев на Западном направлении. В группе армий «Центр» по-прежнему оставалось свыше 70 немецких дивизий — больше, чем в любой другой группе армий на Восточном фронте. На юге в генеральном наступлении участвовало 90 дивизий, но свыше половины из них составляли соединения, выставленные союзниками Германии — Румынией, Венгрией, Италией и Словакией. По боеспособности они очень значительно уступали немецким. На одном ржевско-вяземском плацдарме, который Гитлер приказал удерживать для будущего, после достижения основных целей на юге, для наступления на Москву было сосредоточено 42 дивизии. Когда в феврале-марте 1943 года немцам пришлось все-таки оставить этот плацдарм, то за счет сокращения линии фронта им удалось высвободить 21 дивизию. Если бы его эвакуация была проведена весной или, в крайнем случае, летом 42-го, эти дивизии отправились бы к Сталинграду. Высвобождение такого же числа советских дивизий не восстановило бы равновесия на юге, так как их боеспособность была существенно ниже. Да и далеко не факт, что Сталин решился бы ослабить московское направление. 21 немецкая дивизия — этой силы хватило бы, чтобы предотвратить катастрофу под Сталинградом. Ведь тогда фланги армии Паулюса прикрывали бы не слабые войска союзников, а полноценные германские соединения. Боюсь, если бы Жукову все-таки удалось заставить немцев уйти с ржевско-вяземского плацдарма, это могло лишить Красную Армию победы под Сталинградом.
Жуков никакого наказания за неудачу Ржевско-Вяземской операции не понес. Сталин слишком хорошо относился к спасителю Москвы и Ленинграда, чтобы ставить ему в строку мелкие по тем временам неудачи. С майскими катастрофами на юге их ведь не сравнишь: Керчь — 150 тысяч пленных, Харьков — аж 240 тысяч! Жуковские неудачи были куда скромнее. В августе безрезультатно закончилось очередное наступление Западного и Калининского фронтов. Последовавшее за ним немецкое контрнаступление, имевшее местное значение, также не привело к существенным изменениям обстановки. В июле командование 9-й немецкой армии провело операцию «Зейдлиц», целью которой была ликвидация оказавшихся в ее тылу соединений 22-й, 29-й и 39-й армий и 11-го кавалерийского корпуса Калининского фронта. В итоге было захвачено более 50 тысяч пленных. Однако здесь потерпел поражение фронт Конева, которым Жуков непосредственно не руководил.
Прежде чем перейти к рассказу об участии Жукова в Сталинградской битве, я хочу выделить его основные черты как командующего фронтом. Если судить по приказам, вышедшим за жуковской подписью, Георгий Константинович проявлял большую заботу о сбережении людей и техники, о том, чтобы нанести неприятелю решительное поражение, наиболее рациональным образом используя имеющиеся силы и средства. Вот, например, его директива от 30 марта 1942 года: «В Ставку Верховного Главнокомандования и Военный Совет фронта поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на неуничтоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Я требую:
1. Каждую ненормальную потерю людей в 24 часа тщательно расследовать и по результатам расследования немедленно принимать решение, донося в высший штаб. Командиров, преступно бросивших части на неподавленную систему огня противника, привлекать к строжайшей ответственности и назначать на низшую должность.
2. Перед атакой пехоты система огня противника обязательно должна быть подавлена и нейтрализована, для чего каждый командир, организующий атаку, должен иметь тщательно разработанный план уничтожения противника огнем и атакой. Такой план обязательно должен утверждаться старшим начальником, что одновременно должно служить контролем старшего командира.
3. К докладам о потерях прилагать личное объяснение по существу потерь, кто является виновником ненормальных потерь, какие меры приняты к виновным и чтобы не допускать их (потерь, а не виновных. — Б. С.) в дальнейшем».
Причины «ненормальных потерь» Георгий Константинович здесь вскрыл верно. А вот средства к их устранению предложил несколько странные, можно сказать, карательно-бюрократические. Казалось бы, логично разъяснить командирам, как именно нужно сберегать людей. Указать, что надо проводить тщательную разведку неприятельских позиций и как именно ее проводить. Потребовать, чтобы наступлению и артподготовке непременно предшествовала разведка целей, чтобы артиллерия не била вслепую по площадям, расходуя дефицитные боеприпасы, чтобы пехота научилась взаимодействовать с артиллерией, авиацией и танками, чтобы наступление не велось в слишком тесных боевых порядках, уязвимых для вражеского огня. Издать соответствующие инструкции, проверить накануне наступления, освоили ли войска на деле все эти премудрости, организовать обучение бойцов и командиров. Только тогда потери могут уменьшиться. Но ничего подобного в жуковской директиве нет. Есть только угрозы покарать нерадивых командиров за плохое сбережение жизней красноармейцев пехоты. Единственным результатом стало то, что командиры в донесениях вынуждены были всячески занижать размер потерь, чтобы сделать их «нормальными» и тем самым успокоить грозного командующего фронтом.
Есть аналогичный жуковский приказ, касающийся не людей, а танков. Он датирован 19 февраля 1942 года. Жуков приводит убийственные данные о потерях танковых войск Западного фронта. К началу декабрьского наступления в 9 танковых бригадах насчитывалось 709 танков. К 15 февраля в строю осталось 153 машины. Потери составили 586 танков, в том числе 322 — безвозвратно. Кстати, в сумме потери и оставшиеся в строю танки дают не 709, а 739 машин. То ли Георгий Константинович где-то обсчитался, то ли уже в ходе наступления бригады получили пополнение в 30 новых танков. Для сравнения: вся германская Восточная армия за декабрь 1941 года и январь 42-го потеряла 951 танк, всего в 1,6 раза больше, чем 9 бригад Западного фронта. И как же Жуков собирался бороться со столь чудовищными потерями? Громкими угрозами: он требовал от нижестоящих начальников «издать приказы о предупреждении и ответственности за утрату танков вплоть до предания суду Военного трибунала». Жуков предписывал «расследовать каждый случай потери танков и в 48 часов доносить Военному Совету фронта». Но ни слова не говорил о необходимости совершенствовать тактику танкового боя и повышать уровень подготовки экипажей. Естественно, в подавляющем большинстве донесений о потерях танков командиры приводили подлинные или придуманные, но абсолютно объективные с виду причины выхода из строя боевой техники (иначе можно было угодить под трибунал), а заодно делали неприятельские потери больше собственных. Вот и получалось, что на бумаге на советско-германском фронте погибло в несколько раз больше танков, чем их произвела за войну промышленность Германии.
Жуков нередко вмешивался в действия командующих армиями. Например, 28 января 1942 года он распекал по прямому проводу командарма-20 Власова: «Должен Вам сказать, что Военный совет фронта и Ставка Верховного Главнокомандования ожидали от 20 армии большего, и нам очень неприятно видеть 20 армию в таком положении. Я думаю, все это произошло потому, что указание, которое Вам твердилось, о прорыве кулаком, вы не выполнили, игнорировали. Видимо, посчитали указание для себя недостаточно авторитетным, кабинетным — и это ваша ошибка».
Жуков указывал Власову: «Я убежден, что успех может быть достигнут только прорывом по местности, не имеющей населенных пунктов, хотя бы вне дорог. И не верю в возможность прорыва той группировки, в которой наступаете Вы, а потому Вам надлежит перейти к обороне небольшими заслонами против населенных пунктов с гарнизонами, а главные силы немедленно вывести в двух направлениях…». И далее перечислил, в районе каких именно населенных пунктов надо наносить главный удар, а где — вспомогательный.
Строго говоря, Георгий Константинович влез здесь не в свою епархию. Командующему армией на месте должно быть виднее, как именно проводить наступление. Жуков же недвусмысленно давал понять командарму, что может сам отдать приказы соединениям армии: «Согласен обождать день, чтобы Вы убедились, что кроме потерь, у Вас ничего не получится…». Власов же, хотя и не имел академического образования, был достаточно грамотным военачальником (о моральных качествах сейчас речь не идет). И его приказы даже звучали порою толковее жуковских. Например, 4 января 1942 года Андрей Андреевич издал специальный приказ «Об организации боя», где обязал командиров лично проводить разведку перед наступлением и «на местности устанавливать взаимодействие с артиллерией и танками по времени и рубежам». Власов, как и Жуков, требовал:
«Не распылять своих сил и средств на широком фронте, а стремиться бить противника на узком фронте всей массой огня артиллерии, минометов и живой силы. Стремиться обходить укрепленные населенные пункты противника — ни в коем случае не бить его в лоб, а бить там, где он не ожидает». Наблюдательные пункты артдивизионов командующий 20-й армией приказал иметь непосредственно на КП командиров батальонов, чтобы можно было скорейшим образом выполнять заявки пехоты «по огневому воздействию на противника». Все положения этого приказа очень разумные и, в отличие от жуковского приказа о сбережении солдатских жизней, вполне конкретны. Но с власовским приказом та же беда: исполнялся он из рук вон плохо, и сам командующий армией часто распылял силы и предпринимал плохо подготовленные лобовые атаки, на что ему справедливо указывал Жуков».Одну из безумных фронтальных атак в августе 41-го под Киевом, предпринятой руководимой Власовым 37-й армией, запечатлел немецкий офицер в письме родным: «…С расстояния в 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю… Уцелевшие одиночки тупо шли вперед. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперед. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное раскатистое: „Ура-а-а!“… Первые три волны были уничтожены нашим огнем… Натиск четвертой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов… Пулеметы раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для замены стволов… Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас… Если Советы могут позволить себе тратить столько людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как же часто и каким числом людей они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?»
Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением и во время наступления на западном направлении в конце 41-го и в 42-м году практически во всех армиях Западного и Калининского фронтов. У того же Власова одна только 352 стрелковая дивизия к концу января понесла настолько тяжелые потери, что насчитывала всего 150 штыков. Такая же картина была и в других армиях. Жуков и Конев стремились быстрее разгромить противника, торопили с наступлением командармов. Те нажимали на командиров дивизий, последние, в свою очередь, на командиров полков и т. д.
Плохо подготовленные атаки вели к огромным потерям. Немецкая разведка в середине января 1942 года выпустила бюллетень «Опыт войны на Востоке», где обобщила основные особенности русских атак: «В большинстве случаев атаке предшествует разведка боем на широком фронте, которая после прорыва или просачивания в наше расположение переходит в решительное нападение с тыла и флангов. Артиллерийская подготовка атаки применяется редко, однако русские очень охотно применяют ночью, перед атакой, короткий, но сильный беспокоящий огонь с дальних дистанций, постоянно меняя при этом свои огневые позиции. Свои атаки русские начинают в сумерках или на рассвете. Пользуясь темнотой, туманом, вьюгой или дождливой погодой, русские занимают исходные позиции для атаки. Отбитые атаки повторяются снова, не щадя сил и ничего не меняя. Трудно предположить, что на протяжении одного дня боев наступающая часть каким-либо образом сменит схему проведения атаки. Таким образом, для отражения атак русских нужны крепкие нервы и сознание того, что наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских».