Страница:
Хрущев, наблюдавший контрподготовку на Воронежском фронте, свидетельствует: «Вдруг — звонок из 6-й гвардейской армии: командующий докладывает, что с переднего края перебежал солдат из какой-то эсэсовской дивизии… Солдат уверяет, будто завтра, 5 июля, в 3 утра немцы перейдут в наступление. Мы с Ватутиным приказали сейчас же доставить солдата к нам… и спросили:
— Почему вы так думаете?
— Я, конечно, приказа о наступлении не видел, но есть солдатское чутье, солдатский вестник. Во-первых, все мы получили трехсуточный сухой паек. Во-вторых, танки подведены вплотную к переднему краю. В-третьих, был приказ выложить боекомплект артснарядов прямо у орудий. Все приготовили, чтобы не было никакой задержки.
— Но отчего вы говорите, что в три часа утра? Откуда такая точность?
— Это вы уже и сами могли бы заметить. Если мы наступаем, то в это время года всегда в три утра, то есть с началом рассвета. Я уверен, что будет так, как Я вам сообщаю…
По плану первыми должны были наступать войска Рокоссовского, а уступом, спустя какое-то время, мы. Артиллерийский корпус резерва Главного Командования уже занял севернее нас свои позиции. А противник-то начал наступать сразу против нас и Рокоссовского одновременно. Таким образом, Рокоссовский оказался в более выгодном положении. Так как он по плану должен был наступать первым, то первым получал и пополнение, и боеприпасы, и все остальное… Противник, когда стал наступать, прорвался на нашем направлении глубже, чем у Рокоссовского, который был лучше подготовлен. А у нас еще оставалось 15 дней до нашего наступления; согласно плану, мы имели в резерве время. И вдруг оно сократилось: враг упредил нас. Это очень большой срок с точки зрения подброски пополнения и прочего на передний край…
Мы с Ватутиным, обдумывая план действий, обсудили и предложение командующего 6-й гвардейской армии Чистякова. Тот предложил: «Давайте в 21.00 сделаем артиллерийский налет на позиции противника, с тем чтобы незадолго перед его наступлением нанести ему урон». Я высказался так: «Лучше не будем наносить артналет в 21.00 (однако 5-минутный артналет, не имевший никакого эффекта, артиллерия 6-й гвардейской все же произвела. — Б.С.). Сколько можем мы вести артиллерийский огонь с учетом наличия нашего боезапаса? Несколько минут. Мы ведь не в состоянии долго стрелять, выбрасывать снаряды. Они нам потребуются назавтра, когда противник начнет наступать. А тут мы станем стрелять лишь по площадям. Это невыгодный расход боеприпасов. Давайте сделаем артналет, но за несколько часов до вражеского наступления, около 3-х часов».
У меня имелись такие соображения: к этому времени солдаты врага уже будут на исходных позициях, а не сидеть в траншеях и не будут укрыты; его артиллеристы тоже займут свои места у орудий. Все его люди выползут из подземелий и станут ожидать в открытом поле сигнала к действиям. Если в это время сделать хороший артналет, то мы получим большой эффект, нанеся урон противнику в живой силе и выведя из строя часть его техники… Как-то нарушится и связь, которая имеет большое значение при проведении операции… Без пяти минут три Варенцов (командующий артиллерией Воронежского фронта. — Б.С.) отдал приказ произвести артиллерийский налет на позиции противника… О результатах мы узнали позже. А ровно в 3 часа утра немецкая аккуратность «не подвела»: задрожала земля, загудел воздух. Такого я раньше никогда не наблюдал… Для 1943 года, надо признать, противник организовал чрезвычайно мощную артиллерийскую подготовку. Его авиация тоже стала громить наш передний край. Немцы использовали в те часы всю свою авиацию только на переднем крае с задачей сломить наше сопротивление, стереть в пыль наши укрепления, смешать все с землей и расчистить путь танкам, чтобы рвануться на Курск и окружить советские войска внутри дуги».
Показательно, что Хрущев не сказал ничего определенного о результатах контрподготовки. Вместе с тем, он совершенно верно указал на причину, почему Центральному фронту было легче отразить германское наступление, чем Воронежскому фронту. Оказывается, советские войска сами готовились перейти в наступление, а поскольку начать должны были войска Рокоссовского, у них было больше пополнений, боеприпасов, горючего и продовольствия. Интересно, что о том же эпизоде с германским перебежчиком идет речь и в мемуарах Василевского, который в начале Курской битвы находился на Воронежском фронте: «…С 16 часов 4 июля противник предпринял на широком участке Воронежского фронта боевую разведку примерно четырьмя батальонами, поддержанными 20 танками, артиллерией и авиацией… Захваченный в бою пленный, немец из 168-й пехотной дивизии, показал, что войскам розданы на руки сухой паек, порции водки и что 5 июля они должны ггерейти в наступление. Из телефонного разговора с Жуковым я узнал, что то же самое подтверждают немецкие перебежчики, перешедшие к нам 4 июля на Центральном фронте. Посоветовавшись с Ватутиным, мы решили в ночь на 5 июля провести предусмотренную планом артиллерийско-авиационную контрподготовку, которая, как выяснилось позднее, дала исключительный эффект. Противник, находившийся в исходном для наступления положении, понес большие потери в живой силе и технике. Дезорганизована была подготовленная им система артиллерийского огня, нарушено управление войсками. Понесла потери и вражеская авиация на аэродромах, а связь с нею у общевойскового командования тоже нарушилась… Гитлеровцы с трудом смогли начать наступление вместо 3 часов утра 5 июля тремя часами позже».
Итак, из воспоминаний Хрущева и Василевского как будто следует, что артиллерийская контрподготовка оказалась довольно эффективной. Напротив, Жуков утверждает, что воздействие превентивного артналета на противника оказалось не столь сильным, как надеялось советское командование.
Что же говорят немецкие мемуаристы? Ни Манштеин, ни Гудериан, ни Меллентин о советской контрподготовке даже не упоминают — верный признак, что артналет не оказал сколько-нибудь существенного влияния на операцию «Цитадель». А вот маршал артиллерии К.П. Казаков, автор очерка о действиях артиллерии в Великой Отечественной войне, озаглавленном просто: «Всегда с пехотой, всегда с танками», утверждает, что «артиллерийская контрподготовка если и не сорвала наступления противника, то нанесла ему большие потери, нарушила управление и значительно ослабила и дезорганизовала первые удары вражеских войск, которые все же были очень сильны». Последнюю фразу можно расценить как косвенное признание того, что контрподготовка не достигла тех целей, которые поставило советское командование. Да и тот факт, что немецкое наступление началось спустя несколько часов после окончания контрподготовки доказывает, что в момент ее проведения войска противника еще не вышли из укрытий на рубеж атаки. Никто бы не стал держать их несколько часов на этом рубеже с риском повторного удара советской артиллерии, а тем более два раза перемещать их обратно в укрытия и потом вновь на линию наступления. Скорее всего, задержка наступления по плану «Цитадель» была вызвана как ожиданием советской упреждающей атаки, так и уточнением целей для ударов германской артиллерии и авиации, выявленных в ходе контрподготовки.
В целом же, эта контрподготовка была делом бесперспективным, заранее обреченным на провал. Ведь все равно определить с точностью до нескольких минут время начала выдвижения немецких войск на исходные позиции не представлялось возможным. К тому же цели на германской стороне не были достаточно разведаны, чтобы точно поражать их, а не вести огонь по площадям. В итоге, артиллерия двух фронтов расстреляла половину боекомплекта в белый свет как в копеечку, да еще помогла тем самым неприятелю выявить позиции советских батарей. Потому-то и запомнилась Хрущеву сила и эффективность последовавшей затем германской артподготовки. И Конев, мемуарист довольно аккуратный и точный, результаты контрподготовки оценивает невысоко: «На Воронежском фронте артиллерийская контрподготовка была проведена дважды: пятиминутный огневой налет 4 июля (в 9 часов вечера. — Б С) и 5 июля с 3 часов до 3 часов 30 минут — уже во время артиллерийской и авиационной подготовки атаки противника, начатой в 2 часа 30 минут. На Центральном фронте артиллерийская контрподготовка также была проведена дважды — в 2 часа 20 минут и в 4 часа 35 минут — оба раза по 30 минут. Следует заметить, что на обоих фронтах первый мощный огневой удар был нанесен по главным средствам атаки. Однако сорвать наступление противника не удалось, хотя взаимодействие между основными силами и средствами первого эшелона врага было нарушено, а сила первоначального его удара значительно ослаблена… Конечно, эффект контрподготовки мог бы быть выше, если бы более точно были определены места сосредоточения пехоты и танков врага в исходном положении в ночь на 5 июля и если бы она была начата в тот момент, когда противник вышел из укрытий после ночного отдыха перед боем. К сожалению, удары нашей авиации по аэродромам противника были малоэффективными, так как противник с рассветом 5 июля поднял свою авиацию в воздух».
Выходит, прав был Жуков в своей оценке артиллерийской контрподготовки как недостаточно эффективной. Лучше было бы отказаться от ее проведения и сберечь мины и снаряды для непосредственного отражения германского наступления, когда противник уже проявил себя и тем облегчил задачу советских артиллеристов и летчиков. Но Георгий Константинович честно признал: соображения, что контрподготовку надо было проводить иначе, пришли ему на ум позднее, уже после начала сражения. Да и не был маршал принципиальным противником упреждающего артиллерийского и авиационного удара, не понимал, что в тех конкретных условиях толку от него все равно было мало, меньше, чем вреда в напрасной трате дефицитных боеприпасов.
Танковое сражение под Прохоровкой давно уже стало краеугольным камнем советского мифа Курской битвы. Оно будто бы явилось поворотным пунктом этой битвы и привело к окончательному краху немецкого наступления. Жуков вспоминал:
— Вы получили директиву о переброске армии на Воронежский фронт? — спросил он.
— Нет, товарищ Иванов, но об этом я информирован товарищем Степиным (из-за любимой сталинской игры в секретность сам Иосиф Виссарионович имел псевдоним Иванов, а Конев — Степин. — Б.С.).
— Как думаете осуществить передислокацию?
— Своим ходом.
— А вот товарищ Федоренко (командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии. — Б. С.) говорит, что при движении на такое большое расстояние танки выйдут из строя, и предлагает перебросить их по железной дороге.
— Этого делать нельзя, товарищ Иванов. Авиация противника может разбомбить эшелоны или железнодорожные мосты, тогда мы не скоро соберем армию. Кроме того, одна пехота, переброшенная автотранспортом в район сосредоточения, в случае встречи с танками врага окажется в тяжелом положении.
— Вы намерены совершать марш только ночами?
— Нет. Продолжительность ночи всего семь часов, и, если двигаться только в темное время суток, мне придется на день заводить танковые колонны в леса, а к вечеру выводить их из лесов, которых, кстати сказать, на пути мало.
— Что вы предлагаете?
— Прошу разрешения двигать армию днем и ночью…
— Но ведь вас в светлое время будут бомбить, — перебил меня Сталин.
— Да, возможно. Поэтому прошу вас дать указание авиации надежно прикрыть армию с воздуха.
— Хорошо, — согласился Верховный. — Ваша просьба о прикрытии марша армии авиацией будет выполнена. Сообщите о начала марша командующим Степным и Воронежским фронтами.
Он пожелал успеха и положил трубку». Странный, согласимся, разговор. Сначала Ротмистров доказывает, что из-за опасности налетов авиации противника переброска танковой армии по железной дороге нецелесообразна и настаивает на форсированном марше. Но тут же выясняется, что на марше все равно требуется усиленное прикрытие авиацией, поскольку противник может бомбить с воздуха танкистов, передвигающихся в дневное время. Вопрос: почему же нельзя было бы прикрыть авиацией эшелоны с танками? И разве не могло случиться так, что люфтваффе нанесли удар по танковым колоннам на марше, повредили автомобильные мосты и затормозили движение армии Ротмистрова? Мысль же Федоренко о том, что при движении походным порядком многие танки выйдут из строя, а у других окажется выработана значительная часть моторесурса и возрастет опасность поломки в бою, следует признать совершенно правильной. Тем не менее Павлу Алексеевичу удалось убедить Сталина в своей правоте. Вечером Ротмистров с подчиненными отметил собственный день рождения трофейным шампанским и в ночь на 7 июля повел армию к Прохоровке форсированным маршем.
Здесь я прерву ненадолго его рассказ, чтобы дать возможность высказаться представителю другой стороны по поводу того, могла ли в действительности германская авиация бомбить 5-ю гвардейскую танковую армию на железной дороге или в походе. Наш старый знакомый Мюллер-Гиллебранд свидетельствует: «Для операции „Цитадель“ требовалось бы гораздо больше пехотных дивизий и более мощная поддержка со стороны люфтваффе, а также значительное усиление войсками РГК, которые, однако, не могли быть предоставлены в достаточном количестве. Авиация поддержала наступление столь крупными силами, что вначале было обеспечено ее превосходство в воздухе над полем боя. Однако оказать достаточную поддержку войскам на всю глубину наступления, например, воздействовать на вражеские железнодорожные коммуникации и дороги, используемые противником для переброски войск в район сражения, из-за недостатка сил оказалось невозможным». Так что страхи Ротмистрова насчет возможных бомбежек с воздуха его армии в момент передислокации оказались сильно преувеличенными.
Павел Алексеевич продолжает: «Утром 8 июля главные силы армии после напряженного, изнурительного марша вышли в район юго-западнее Старого Оскола. Если считать, что наступивший день был потрачен на подтягивание тылов и окончательный выход частей в указанные им районы, то и с учетом этого времени армия за двое суток фактически преодолела 230-280 километров. Количество боевых машин, отставших по техническим причинам, исчислялось единицами, но и они после устранения неисправностей скоро возвратились в строй (чтобы через 4 дня навеки остаться на Прохоровском поле. — Б. С.)… В первом часу ночи 9 июля был получен боевой приказ — к исходу дня выйти в район Прохоровки в готовности вступить в сражение. Предстоял еще один, на этот раз 100-километровый марш. Новую задачу армия тоже с честью выполнила… Соединения и части, поднятые по тревоге… несмотря на высокую запыленность воздуха, жару и усталость, точно в установленный срок заняли район на рубеже Веселый-Прохоровка в готовности к дальнейшим действиям».
Форсированные марши даром не прошли. И люди, и танки армии Ротмистрова вышли к Прохоровке утомленными ничуть не меньше, чем немецкие танкисты после недели боев. А поскольку технику у нас ремонтировали гораздо хуже, чем в вермахте, противник получил определенное преимущество: у его танков в предстоящем сражении было меньше шансов выйти из строя по техническим причинам.
Ротмистрову предстояло нанести контрудар по наступающим немецким войскам. Маршал вспоминал: «Командующий фронтом… сказал:
— Не сумев прорваться к Курску через Обоянь, гитлеровцы, очевидно, решили перенести направление главного удара несколько восточнее — вдоль железной дороги на Прохоровку. Сюда стягиваются войска второго танкового корпуса СС, которые должны будут наступать на Прозоровском направлении во взаимодействии с сорок восьмым танковым корпусом и танковыми соединениями группы «Кемпф» (речь, очевидно, идет о 3-м танковом корпусе. — Б. С.). — Ватутин взглянул на Василевского и потом, обращаясь ко мне, продолжал: — Так вот, Павел Алексеевич, мы решили противопоставить эсэсовским танковым дивизиям нашу танковую гвардию — нанести контрудар противнику пятой гвардейской танковой армией, усиленной еще двумя танковыми корпусами.
— Кстати, танковые дивизии немцев имеют новые тяжелые танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». От них очень пострадала первая танковая армия Катукова. Знаете ли вы что-либо об этой технике и как думаете вести борьбу с ней? — спросил Василевский.
— Знаем, товарищ маршал. Их тактико-технические данные мы получили из штаба Степного фронта. Думали и над способами борьбы… Дело в том, что «тигры» и «фердинанды» имеют не только сильную лобовую броню, но мощную восьмидесятивосьмимиллиметровую пушку с большой дальностью прямого выстрела. В этом их преимущество перед нашими танками, вооруженными семидесятишестимиллиметровой пушкой. Успешная борьба с ними возможна лишь в условиях ближнего боя с использованием более высокой маневренности танков Т-34 и ведения огня по бортовой броне тяжелых машин немцев.
— Образно говоря, идти в рукопашную схватку, брать их на абордаж, — сказал командующий фронтом…
5-я гвардейская танковая армия усиливалась 2-м гвардейским Тацинским и 2-м танковым корпусами, 1529-м самоходно-артиллерийским, 1522-м и 1148-м гаубичными, 148-м и 93-м пушечными артиллерийскими полками, 16-м и 80-м полками гвардейских минометов. В целом, в нашей армии с приданными танковыми соединениями насчитывалось около 850 танков и САУ…
Район развертывания главных сил армии был избран несколько западнее и юго-западнее Прохоровки, на фронте до 15 километров. Учитывая, что предстояло вступить в сражение с очень сильной танковой группировкой противника, имевшей, по полученным сведениям, на прохоровском направлении около 700 танков и САУ, в том числе более 100 «тигров» и «фердинандов», решено было развернуть в первом эшелоне сразу все четыре танковых корпуса (18-й, 20-й, 2-й гвардейский Тацинс-кий и 2-й). Второй эшелон составили 5-й гвардейский Зимовни-ковский механизированный корпус. В резерве остались части передового отряда (53-й гвардейский танковый полк, 1-й отдельный гвардейский мотоциклетный и 678-й гаубичный артиллерийский полк. — Б. С.) и 689-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк…
Около девятнадцати часов 11 июля на мой КП прибыл маршал Василевский… Он одобрил мое решение и сообщил, что у него состоялся разговор с Верховным Главнокомандующим Сталиным, который поручил ему неотлучно находиться в 5-й гвардейской танковой и 5-й гвардейской общевойсковой армиях, координировать их действия в ходе сражения и оказывать необходимую помощь… Оставалось еще достаточно светлого времени, и маршал предложил осмотреть намеченные мною исходные районы 29-то и 18-го танковых корпусов… Вдруг Василевский приказал водителю остановиться. Машина свернула на обочину и резко затормозила у запыленных придорожных кустов… Явно послышался рокот танковых моторов. Потом показались и сами танки.
— Генерал! В чем дело? — резко повернувшись ко мне, с досадой в голосе спросил Александр Михайлович. — Вас же предупреждали, что о прибытии ваших танков противник не должен знать. А они гуляют средь бела дня на глазах у немцев…
Я мгновенно вскинул бинокль. Действительно, через поле, подминая созревшие хлеба, в боевом порядке шли десятки танков, на ходу стреляя из короткоствольных пушек.
— Но это, товарищ маршал, не наши танки. Немецкие…
— Так… Где-то противник прорвался. Хочет упредить нас и захватить Прохоровку.
— Этого допустить нельзя, — сказал я Василевскому и по радио дал указание генералу Кириченко (командиру 29-го корпуса. — Б. С.) немедленно выделить две танковые бригады навстречу немецким танкам и остановить их продвижение…
Ранее намеченный нами исходный район для контрудара оказался в руках гитлеровцев. В связи с этим, подготовку к наступлению и, в частности, выбор огневых позиций артиллерии, рубежей развертывания и атаки следовало проводить заново. В сжатые сроки требовалось уточнить задачи, организовать взаимодействие между корпусами и частями, пересмотреть график артиллерийской подготовки и сделать все для четкого управления войсками в бою…
В шесть часов утра 12 июля я с группой офицеров приехал на командный пункт 29-го танкового корпуса. Он был избран моим наблюдательным пунктом, и весьма удачно. С холма юго-западнее Прохоровки хорошо просматривалась впереди лежащая местность, которой суждено было стать полем грандиозного танкового побоища. Из прочно построенного блиндажа в сожженном и вырубленном наполовину яблоневом саду открывался широкий обзор всхолмленной равнины с перелесками и оврагами. За пожелтевшей, позолоченной первыми лучами солнца тучной нивой виднелась темная опушка большого лесного массива. Там укрывался враг…
В 6.30 в небе появились «мессеры», чтобы очистить воздушное пространство… Примерно в 7 часов послышался монотонный гул немецких самолетов. И вот в безоблачном небе обозначились десятки «юнкерсов». Выбрав цели, они перестраивались и, блеснув на солнце стеклами кабин, тяжело, кренились на крыло, переходя в пике. Фашистская авиация наносила удары, в основном, по населенным пунктам и отдельным рощам. Над лесом и деревьями вздымались фонтаны земли, облака дыма, прорезаемые багровымц языками вспышек. В различных местах загорелись хлеба.
Вражеские самолеты не успели отбомбиться, как появились звенья советских истребителей. В воздухе завязались жаркие схватки. Один за другим запылали самолеты и, оставляя за собой густые шлейфы черного дыма, охваченные пламенем врезались в землю. Большинство «юнкерсов», преследуемые нашими истребителями, поворачивали назад, где попало сбрасывая свой бомбовый груз или уходя не отбомбившись. А вот в воздухе и наши бомбардировщики! Они шли на юго-эапад волна за волной, соблюдая четкое равнение. Их сопровождали истребители, всей своей решительностью показывая, что они хозяева неба…
Наконец грянули первые залпы армейской артиллерийской группы. Ударили артиллерийские батареи непосредственной поддержки танков. Артиллерия вела огонь, в основном, по площадям — предполагаемым районам скоплений танков врага и огневым позициям его артиллерии. У нас не было времени для того, чтобы точно установить, где расположены вражеские батареи и сосредоточены танки, поэтому определить эффективность артиллерийского огня не представлялось возможным.
Еще не умолк огневой шквал нашей артиллерии, как раздались залпы полков гвардейских минометов. Это начало атаки, которое продублировала моя радиостанция. «Сталь», «Сталь», «Сталь», — передавал в эфир начальник радиостанции младший техник-лейтенант В. Константинов. Тут же последовали сигналы командиров танковых корпусов, бригад, батальонов, рот и взводов.
— Почему вы так думаете?
— Я, конечно, приказа о наступлении не видел, но есть солдатское чутье, солдатский вестник. Во-первых, все мы получили трехсуточный сухой паек. Во-вторых, танки подведены вплотную к переднему краю. В-третьих, был приказ выложить боекомплект артснарядов прямо у орудий. Все приготовили, чтобы не было никакой задержки.
— Но отчего вы говорите, что в три часа утра? Откуда такая точность?
— Это вы уже и сами могли бы заметить. Если мы наступаем, то в это время года всегда в три утра, то есть с началом рассвета. Я уверен, что будет так, как Я вам сообщаю…
По плану первыми должны были наступать войска Рокоссовского, а уступом, спустя какое-то время, мы. Артиллерийский корпус резерва Главного Командования уже занял севернее нас свои позиции. А противник-то начал наступать сразу против нас и Рокоссовского одновременно. Таким образом, Рокоссовский оказался в более выгодном положении. Так как он по плану должен был наступать первым, то первым получал и пополнение, и боеприпасы, и все остальное… Противник, когда стал наступать, прорвался на нашем направлении глубже, чем у Рокоссовского, который был лучше подготовлен. А у нас еще оставалось 15 дней до нашего наступления; согласно плану, мы имели в резерве время. И вдруг оно сократилось: враг упредил нас. Это очень большой срок с точки зрения подброски пополнения и прочего на передний край…
Мы с Ватутиным, обдумывая план действий, обсудили и предложение командующего 6-й гвардейской армии Чистякова. Тот предложил: «Давайте в 21.00 сделаем артиллерийский налет на позиции противника, с тем чтобы незадолго перед его наступлением нанести ему урон». Я высказался так: «Лучше не будем наносить артналет в 21.00 (однако 5-минутный артналет, не имевший никакого эффекта, артиллерия 6-й гвардейской все же произвела. — Б.С.). Сколько можем мы вести артиллерийский огонь с учетом наличия нашего боезапаса? Несколько минут. Мы ведь не в состоянии долго стрелять, выбрасывать снаряды. Они нам потребуются назавтра, когда противник начнет наступать. А тут мы станем стрелять лишь по площадям. Это невыгодный расход боеприпасов. Давайте сделаем артналет, но за несколько часов до вражеского наступления, около 3-х часов».
У меня имелись такие соображения: к этому времени солдаты врага уже будут на исходных позициях, а не сидеть в траншеях и не будут укрыты; его артиллеристы тоже займут свои места у орудий. Все его люди выползут из подземелий и станут ожидать в открытом поле сигнала к действиям. Если в это время сделать хороший артналет, то мы получим большой эффект, нанеся урон противнику в живой силе и выведя из строя часть его техники… Как-то нарушится и связь, которая имеет большое значение при проведении операции… Без пяти минут три Варенцов (командующий артиллерией Воронежского фронта. — Б.С.) отдал приказ произвести артиллерийский налет на позиции противника… О результатах мы узнали позже. А ровно в 3 часа утра немецкая аккуратность «не подвела»: задрожала земля, загудел воздух. Такого я раньше никогда не наблюдал… Для 1943 года, надо признать, противник организовал чрезвычайно мощную артиллерийскую подготовку. Его авиация тоже стала громить наш передний край. Немцы использовали в те часы всю свою авиацию только на переднем крае с задачей сломить наше сопротивление, стереть в пыль наши укрепления, смешать все с землей и расчистить путь танкам, чтобы рвануться на Курск и окружить советские войска внутри дуги».
Показательно, что Хрущев не сказал ничего определенного о результатах контрподготовки. Вместе с тем, он совершенно верно указал на причину, почему Центральному фронту было легче отразить германское наступление, чем Воронежскому фронту. Оказывается, советские войска сами готовились перейти в наступление, а поскольку начать должны были войска Рокоссовского, у них было больше пополнений, боеприпасов, горючего и продовольствия. Интересно, что о том же эпизоде с германским перебежчиком идет речь и в мемуарах Василевского, который в начале Курской битвы находился на Воронежском фронте: «…С 16 часов 4 июля противник предпринял на широком участке Воронежского фронта боевую разведку примерно четырьмя батальонами, поддержанными 20 танками, артиллерией и авиацией… Захваченный в бою пленный, немец из 168-й пехотной дивизии, показал, что войскам розданы на руки сухой паек, порции водки и что 5 июля они должны ггерейти в наступление. Из телефонного разговора с Жуковым я узнал, что то же самое подтверждают немецкие перебежчики, перешедшие к нам 4 июля на Центральном фронте. Посоветовавшись с Ватутиным, мы решили в ночь на 5 июля провести предусмотренную планом артиллерийско-авиационную контрподготовку, которая, как выяснилось позднее, дала исключительный эффект. Противник, находившийся в исходном для наступления положении, понес большие потери в живой силе и технике. Дезорганизована была подготовленная им система артиллерийского огня, нарушено управление войсками. Понесла потери и вражеская авиация на аэродромах, а связь с нею у общевойскового командования тоже нарушилась… Гитлеровцы с трудом смогли начать наступление вместо 3 часов утра 5 июля тремя часами позже».
Итак, из воспоминаний Хрущева и Василевского как будто следует, что артиллерийская контрподготовка оказалась довольно эффективной. Напротив, Жуков утверждает, что воздействие превентивного артналета на противника оказалось не столь сильным, как надеялось советское командование.
Что же говорят немецкие мемуаристы? Ни Манштеин, ни Гудериан, ни Меллентин о советской контрподготовке даже не упоминают — верный признак, что артналет не оказал сколько-нибудь существенного влияния на операцию «Цитадель». А вот маршал артиллерии К.П. Казаков, автор очерка о действиях артиллерии в Великой Отечественной войне, озаглавленном просто: «Всегда с пехотой, всегда с танками», утверждает, что «артиллерийская контрподготовка если и не сорвала наступления противника, то нанесла ему большие потери, нарушила управление и значительно ослабила и дезорганизовала первые удары вражеских войск, которые все же были очень сильны». Последнюю фразу можно расценить как косвенное признание того, что контрподготовка не достигла тех целей, которые поставило советское командование. Да и тот факт, что немецкое наступление началось спустя несколько часов после окончания контрподготовки доказывает, что в момент ее проведения войска противника еще не вышли из укрытий на рубеж атаки. Никто бы не стал держать их несколько часов на этом рубеже с риском повторного удара советской артиллерии, а тем более два раза перемещать их обратно в укрытия и потом вновь на линию наступления. Скорее всего, задержка наступления по плану «Цитадель» была вызвана как ожиданием советской упреждающей атаки, так и уточнением целей для ударов германской артиллерии и авиации, выявленных в ходе контрподготовки.
В целом же, эта контрподготовка была делом бесперспективным, заранее обреченным на провал. Ведь все равно определить с точностью до нескольких минут время начала выдвижения немецких войск на исходные позиции не представлялось возможным. К тому же цели на германской стороне не были достаточно разведаны, чтобы точно поражать их, а не вести огонь по площадям. В итоге, артиллерия двух фронтов расстреляла половину боекомплекта в белый свет как в копеечку, да еще помогла тем самым неприятелю выявить позиции советских батарей. Потому-то и запомнилась Хрущеву сила и эффективность последовавшей затем германской артподготовки. И Конев, мемуарист довольно аккуратный и точный, результаты контрподготовки оценивает невысоко: «На Воронежском фронте артиллерийская контрподготовка была проведена дважды: пятиминутный огневой налет 4 июля (в 9 часов вечера. — Б С) и 5 июля с 3 часов до 3 часов 30 минут — уже во время артиллерийской и авиационной подготовки атаки противника, начатой в 2 часа 30 минут. На Центральном фронте артиллерийская контрподготовка также была проведена дважды — в 2 часа 20 минут и в 4 часа 35 минут — оба раза по 30 минут. Следует заметить, что на обоих фронтах первый мощный огневой удар был нанесен по главным средствам атаки. Однако сорвать наступление противника не удалось, хотя взаимодействие между основными силами и средствами первого эшелона врага было нарушено, а сила первоначального его удара значительно ослаблена… Конечно, эффект контрподготовки мог бы быть выше, если бы более точно были определены места сосредоточения пехоты и танков врага в исходном положении в ночь на 5 июля и если бы она была начата в тот момент, когда противник вышел из укрытий после ночного отдыха перед боем. К сожалению, удары нашей авиации по аэродромам противника были малоэффективными, так как противник с рассветом 5 июля поднял свою авиацию в воздух».
Выходит, прав был Жуков в своей оценке артиллерийской контрподготовки как недостаточно эффективной. Лучше было бы отказаться от ее проведения и сберечь мины и снаряды для непосредственного отражения германского наступления, когда противник уже проявил себя и тем облегчил задачу советских артиллеристов и летчиков. Но Георгий Константинович честно признал: соображения, что контрподготовку надо было проводить иначе, пришли ему на ум позднее, уже после начала сражения. Да и не был маршал принципиальным противником упреждающего артиллерийского и авиационного удара, не понимал, что в тех конкретных условиях толку от него все равно было мало, меньше, чем вреда в напрасной трате дефицитных боеприпасов.
Танковое сражение под Прохоровкой давно уже стало краеугольным камнем советского мифа Курской битвы. Оно будто бы явилось поворотным пунктом этой битвы и привело к окончательному краху немецкого наступления. Жуков вспоминал:
«Согласно ранее разработанному плану. Ставка подтянула из своего резерва… в район Прохоровки 5-ю гвардейскую общевойсковую и 5-ю гвардейскую танковую армии и наутро 12 июля ввела их в сражение. Вступив в дело, 5-я танковая армия генерала П.А. Ротмистрова имела в строю более 800 танков и самоходно-артиллерийских установок. Противник в общей сложности имел на обоянском и прохоровском направлениях не меньшее количество танков, но боевой дух его войск был уже надломлен в предшествовавших сражениях с войсками 6-й гвардейской армии, 1-й танковой и 7-й гвардейской армий. В течение 12 июля на Воронежском фронте шла величайшая битва танкистов, артиллеристов, стрелков и летчиков (насчет летчиков Георгия Константиновича подвела память — Прохоровское сражение проходило без участия авиации; как записано в дневнике Верховного Главнокомандования вермахта, в этот день люфтваффе на Восточном фронте из-за нелетной погоды не действовали. — Б. С.), особенно ожесточенная на прохоровском направлении, где наиболее успешно действовала 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерала Ротмистрова».К этому месту редакторы последнего издания жуковских мемуаров сделали примечание: «5-я танковая армия в данном контексте в рукописи не названа». Выходит, маршал не считал действия танкистов Ротмистрова успешными? Скорее всего, именно так, потому что дальше Жуков прямо критикует командующего 5-й гвардейской танковой: «…Командованием противника было решено отвести войска генерала-фельдмаршала Манштейна обратно на оборонительные рубежи, с которых они начинали наступление. Это ему удалось сделать вследствие исключительной переутомленности наших 1-й танковой, 6-й и 7-й гвардейских армий, а также недостаточной активности 5-й гвардейской танковой армии. 23 июля главные силы противника были отведены на белгородский оборонительный рубеж. В своих мемуарах… Ротмистров пишет, будто бы решающую роль в разгроме бронетанковых войск группы армий „Юг“ сыграла 5-я танковая армия. Это нескромно и не совсем так. Обескровили и измотали врага войска 6-й и 7-й гвардейских и 1-й танковой армий, поддержанные артиллерией резерва Главного Командования и воздушной армией в период ожесточенных сражений 4-12 июля. 5-я танковая армия имела дело уже с крайне ослабленной группировкой немецких войск, потерявшей веру в возможность успешной борьбы с советскими войсками». А что же пишет главный маршал бронетанковых войск Павел Алексеевич Ротмистров? Он начинает издалека, с момента выдвижения армии в район боев: «Примерно через час после того, как улетел Конев (командующий Степным фронтом посетил штаб 5-й гвардейской танковой армии 6 июля. — Б. С.), позвонил по ВЧ Сталин.
— Вы получили директиву о переброске армии на Воронежский фронт? — спросил он.
— Нет, товарищ Иванов, но об этом я информирован товарищем Степиным (из-за любимой сталинской игры в секретность сам Иосиф Виссарионович имел псевдоним Иванов, а Конев — Степин. — Б.С.).
— Как думаете осуществить передислокацию?
— Своим ходом.
— А вот товарищ Федоренко (командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии. — Б. С.) говорит, что при движении на такое большое расстояние танки выйдут из строя, и предлагает перебросить их по железной дороге.
— Этого делать нельзя, товарищ Иванов. Авиация противника может разбомбить эшелоны или железнодорожные мосты, тогда мы не скоро соберем армию. Кроме того, одна пехота, переброшенная автотранспортом в район сосредоточения, в случае встречи с танками врага окажется в тяжелом положении.
— Вы намерены совершать марш только ночами?
— Нет. Продолжительность ночи всего семь часов, и, если двигаться только в темное время суток, мне придется на день заводить танковые колонны в леса, а к вечеру выводить их из лесов, которых, кстати сказать, на пути мало.
— Что вы предлагаете?
— Прошу разрешения двигать армию днем и ночью…
— Но ведь вас в светлое время будут бомбить, — перебил меня Сталин.
— Да, возможно. Поэтому прошу вас дать указание авиации надежно прикрыть армию с воздуха.
— Хорошо, — согласился Верховный. — Ваша просьба о прикрытии марша армии авиацией будет выполнена. Сообщите о начала марша командующим Степным и Воронежским фронтами.
Он пожелал успеха и положил трубку». Странный, согласимся, разговор. Сначала Ротмистров доказывает, что из-за опасности налетов авиации противника переброска танковой армии по железной дороге нецелесообразна и настаивает на форсированном марше. Но тут же выясняется, что на марше все равно требуется усиленное прикрытие авиацией, поскольку противник может бомбить с воздуха танкистов, передвигающихся в дневное время. Вопрос: почему же нельзя было бы прикрыть авиацией эшелоны с танками? И разве не могло случиться так, что люфтваффе нанесли удар по танковым колоннам на марше, повредили автомобильные мосты и затормозили движение армии Ротмистрова? Мысль же Федоренко о том, что при движении походным порядком многие танки выйдут из строя, а у других окажется выработана значительная часть моторесурса и возрастет опасность поломки в бою, следует признать совершенно правильной. Тем не менее Павлу Алексеевичу удалось убедить Сталина в своей правоте. Вечером Ротмистров с подчиненными отметил собственный день рождения трофейным шампанским и в ночь на 7 июля повел армию к Прохоровке форсированным маршем.
Здесь я прерву ненадолго его рассказ, чтобы дать возможность высказаться представителю другой стороны по поводу того, могла ли в действительности германская авиация бомбить 5-ю гвардейскую танковую армию на железной дороге или в походе. Наш старый знакомый Мюллер-Гиллебранд свидетельствует: «Для операции „Цитадель“ требовалось бы гораздо больше пехотных дивизий и более мощная поддержка со стороны люфтваффе, а также значительное усиление войсками РГК, которые, однако, не могли быть предоставлены в достаточном количестве. Авиация поддержала наступление столь крупными силами, что вначале было обеспечено ее превосходство в воздухе над полем боя. Однако оказать достаточную поддержку войскам на всю глубину наступления, например, воздействовать на вражеские железнодорожные коммуникации и дороги, используемые противником для переброски войск в район сражения, из-за недостатка сил оказалось невозможным». Так что страхи Ротмистрова насчет возможных бомбежек с воздуха его армии в момент передислокации оказались сильно преувеличенными.
Павел Алексеевич продолжает: «Утром 8 июля главные силы армии после напряженного, изнурительного марша вышли в район юго-западнее Старого Оскола. Если считать, что наступивший день был потрачен на подтягивание тылов и окончательный выход частей в указанные им районы, то и с учетом этого времени армия за двое суток фактически преодолела 230-280 километров. Количество боевых машин, отставших по техническим причинам, исчислялось единицами, но и они после устранения неисправностей скоро возвратились в строй (чтобы через 4 дня навеки остаться на Прохоровском поле. — Б. С.)… В первом часу ночи 9 июля был получен боевой приказ — к исходу дня выйти в район Прохоровки в готовности вступить в сражение. Предстоял еще один, на этот раз 100-километровый марш. Новую задачу армия тоже с честью выполнила… Соединения и части, поднятые по тревоге… несмотря на высокую запыленность воздуха, жару и усталость, точно в установленный срок заняли район на рубеже Веселый-Прохоровка в готовности к дальнейшим действиям».
Форсированные марши даром не прошли. И люди, и танки армии Ротмистрова вышли к Прохоровке утомленными ничуть не меньше, чем немецкие танкисты после недели боев. А поскольку технику у нас ремонтировали гораздо хуже, чем в вермахте, противник получил определенное преимущество: у его танков в предстоящем сражении было меньше шансов выйти из строя по техническим причинам.
Ротмистрову предстояло нанести контрудар по наступающим немецким войскам. Маршал вспоминал: «Командующий фронтом… сказал:
— Не сумев прорваться к Курску через Обоянь, гитлеровцы, очевидно, решили перенести направление главного удара несколько восточнее — вдоль железной дороги на Прохоровку. Сюда стягиваются войска второго танкового корпуса СС, которые должны будут наступать на Прозоровском направлении во взаимодействии с сорок восьмым танковым корпусом и танковыми соединениями группы «Кемпф» (речь, очевидно, идет о 3-м танковом корпусе. — Б. С.). — Ватутин взглянул на Василевского и потом, обращаясь ко мне, продолжал: — Так вот, Павел Алексеевич, мы решили противопоставить эсэсовским танковым дивизиям нашу танковую гвардию — нанести контрудар противнику пятой гвардейской танковой армией, усиленной еще двумя танковыми корпусами.
— Кстати, танковые дивизии немцев имеют новые тяжелые танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». От них очень пострадала первая танковая армия Катукова. Знаете ли вы что-либо об этой технике и как думаете вести борьбу с ней? — спросил Василевский.
— Знаем, товарищ маршал. Их тактико-технические данные мы получили из штаба Степного фронта. Думали и над способами борьбы… Дело в том, что «тигры» и «фердинанды» имеют не только сильную лобовую броню, но мощную восьмидесятивосьмимиллиметровую пушку с большой дальностью прямого выстрела. В этом их преимущество перед нашими танками, вооруженными семидесятишестимиллиметровой пушкой. Успешная борьба с ними возможна лишь в условиях ближнего боя с использованием более высокой маневренности танков Т-34 и ведения огня по бортовой броне тяжелых машин немцев.
— Образно говоря, идти в рукопашную схватку, брать их на абордаж, — сказал командующий фронтом…
5-я гвардейская танковая армия усиливалась 2-м гвардейским Тацинским и 2-м танковым корпусами, 1529-м самоходно-артиллерийским, 1522-м и 1148-м гаубичными, 148-м и 93-м пушечными артиллерийскими полками, 16-м и 80-м полками гвардейских минометов. В целом, в нашей армии с приданными танковыми соединениями насчитывалось около 850 танков и САУ…
Район развертывания главных сил армии был избран несколько западнее и юго-западнее Прохоровки, на фронте до 15 километров. Учитывая, что предстояло вступить в сражение с очень сильной танковой группировкой противника, имевшей, по полученным сведениям, на прохоровском направлении около 700 танков и САУ, в том числе более 100 «тигров» и «фердинандов», решено было развернуть в первом эшелоне сразу все четыре танковых корпуса (18-й, 20-й, 2-й гвардейский Тацинс-кий и 2-й). Второй эшелон составили 5-й гвардейский Зимовни-ковский механизированный корпус. В резерве остались части передового отряда (53-й гвардейский танковый полк, 1-й отдельный гвардейский мотоциклетный и 678-й гаубичный артиллерийский полк. — Б. С.) и 689-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк…
Около девятнадцати часов 11 июля на мой КП прибыл маршал Василевский… Он одобрил мое решение и сообщил, что у него состоялся разговор с Верховным Главнокомандующим Сталиным, который поручил ему неотлучно находиться в 5-й гвардейской танковой и 5-й гвардейской общевойсковой армиях, координировать их действия в ходе сражения и оказывать необходимую помощь… Оставалось еще достаточно светлого времени, и маршал предложил осмотреть намеченные мною исходные районы 29-то и 18-го танковых корпусов… Вдруг Василевский приказал водителю остановиться. Машина свернула на обочину и резко затормозила у запыленных придорожных кустов… Явно послышался рокот танковых моторов. Потом показались и сами танки.
— Генерал! В чем дело? — резко повернувшись ко мне, с досадой в голосе спросил Александр Михайлович. — Вас же предупреждали, что о прибытии ваших танков противник не должен знать. А они гуляют средь бела дня на глазах у немцев…
Я мгновенно вскинул бинокль. Действительно, через поле, подминая созревшие хлеба, в боевом порядке шли десятки танков, на ходу стреляя из короткоствольных пушек.
— Но это, товарищ маршал, не наши танки. Немецкие…
— Так… Где-то противник прорвался. Хочет упредить нас и захватить Прохоровку.
— Этого допустить нельзя, — сказал я Василевскому и по радио дал указание генералу Кириченко (командиру 29-го корпуса. — Б. С.) немедленно выделить две танковые бригады навстречу немецким танкам и остановить их продвижение…
Ранее намеченный нами исходный район для контрудара оказался в руках гитлеровцев. В связи с этим, подготовку к наступлению и, в частности, выбор огневых позиций артиллерии, рубежей развертывания и атаки следовало проводить заново. В сжатые сроки требовалось уточнить задачи, организовать взаимодействие между корпусами и частями, пересмотреть график артиллерийской подготовки и сделать все для четкого управления войсками в бою…
В шесть часов утра 12 июля я с группой офицеров приехал на командный пункт 29-го танкового корпуса. Он был избран моим наблюдательным пунктом, и весьма удачно. С холма юго-западнее Прохоровки хорошо просматривалась впереди лежащая местность, которой суждено было стать полем грандиозного танкового побоища. Из прочно построенного блиндажа в сожженном и вырубленном наполовину яблоневом саду открывался широкий обзор всхолмленной равнины с перелесками и оврагами. За пожелтевшей, позолоченной первыми лучами солнца тучной нивой виднелась темная опушка большого лесного массива. Там укрывался враг…
В 6.30 в небе появились «мессеры», чтобы очистить воздушное пространство… Примерно в 7 часов послышался монотонный гул немецких самолетов. И вот в безоблачном небе обозначились десятки «юнкерсов». Выбрав цели, они перестраивались и, блеснув на солнце стеклами кабин, тяжело, кренились на крыло, переходя в пике. Фашистская авиация наносила удары, в основном, по населенным пунктам и отдельным рощам. Над лесом и деревьями вздымались фонтаны земли, облака дыма, прорезаемые багровымц языками вспышек. В различных местах загорелись хлеба.
Вражеские самолеты не успели отбомбиться, как появились звенья советских истребителей. В воздухе завязались жаркие схватки. Один за другим запылали самолеты и, оставляя за собой густые шлейфы черного дыма, охваченные пламенем врезались в землю. Большинство «юнкерсов», преследуемые нашими истребителями, поворачивали назад, где попало сбрасывая свой бомбовый груз или уходя не отбомбившись. А вот в воздухе и наши бомбардировщики! Они шли на юго-эапад волна за волной, соблюдая четкое равнение. Их сопровождали истребители, всей своей решительностью показывая, что они хозяева неба…
Наконец грянули первые залпы армейской артиллерийской группы. Ударили артиллерийские батареи непосредственной поддержки танков. Артиллерия вела огонь, в основном, по площадям — предполагаемым районам скоплений танков врага и огневым позициям его артиллерии. У нас не было времени для того, чтобы точно установить, где расположены вражеские батареи и сосредоточены танки, поэтому определить эффективность артиллерийского огня не представлялось возможным.
Еще не умолк огневой шквал нашей артиллерии, как раздались залпы полков гвардейских минометов. Это начало атаки, которое продублировала моя радиостанция. «Сталь», «Сталь», «Сталь», — передавал в эфир начальник радиостанции младший техник-лейтенант В. Константинов. Тут же последовали сигналы командиров танковых корпусов, бригад, батальонов, рот и взводов.