Страница:
Новикову было хороша известно и о судьбе одного из своих Предшественников. Генерала Рычагова, посмевшего заявить Сталину, что летчики летают на «летающих гробах», расстреляли за высокую аварийность в советских ВВС. Поэтому когда Абакумов предложил Александру Александровичу сделку: жизнь и сравнительно небольшой срок в обмен на сведения, компрометирующие Жукова, маршал раздумывал недолго. Заявление на имя Сталина Новиков писал сам, следователи могли подсказывать только некоторые формулировки. Ведь они не могли знать деталей: когда именно встречались Жуков и Новиков, о чем говорили. Характерно, что на Совете Жуков ни одного из приведенных в заявлении фактов не опроверг.
Новиков каялся также в своем поведении по отношению к Василию Сталину. И пытался перевести стрелки на Георгия Константиновича: «…Жуков хитрит и лукавит душой. Внешне ЭТО, конечно, незаметно, но мне, находившемуся с ним в близкой связи, было хорошо видно. Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы по-отечески относится к нему и заботится. Но дело обстоит иначе. Когда недавно, уже перед моим арестом, я был у Жукова в кабинете на службе, и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один высказался по адресу Василия Сталина еще резче, чем я, и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления». Этого факта Жуков на Совете тоже опровергать не стал.
Если бы потребовалось, Абакумов и его люди могли из Новикова веревки вить. Например, заставить его показать, будто маршал Жуков составил военный заговор и замышляет теракт против вождя. Правда, для такого признания необходимо было бы Новикова изрядно поколотить. Александр Александрович должен был догадаться, что здесь ему грозит высшая мера, и просто так давать показания не стал бы. В своем последнем слове на суде, уже глядя в лицо смерти, Абакумов настаивал:
А вот наиболее рьяно защищавший Жукова маршал Рыбалко два года спустя, 28 августа 1948 года, внезапно скончался «после продолжительной и тяжелой болезни». В министерстве госбезопасности существовала специальная лаборатория профессора Г.М. Майрановского, специализировавшаяся на ядах, вызывавших смерть с симптомами той или иной болезни. Уж не умельцы ли из «лаборатории-Х» помогли Павлу Семеновичу отойти в лучший мир?
Прибыв в Одессу, Жуков круто взялся за наведение порядка как в войсках, так и в городе. После войны в «Одессе-маме» наблюдался настоящий разгул преступности. Вечером опасно было ходить по улицам. Бандиты нападали на офицеров и членов их семей. Георгий Константинович приказал разрешить офицерам круглосуточное ношение личного оружия. На первых порах эффект был обратным. Нападать на офицеров стали чаще — теперь уже с целью завладеть оружием. Тогда Жуков дал право применять его в случае опасности нападения со стороны преступников. Маршал провел целую военную операцию против преступников. Город был разбит на сектора, в каждом из которых специально выделенная воинская часть проводила зачистку: тотальные проверки документов, налеты на притоны, засады… Всех задержанных, среди которых было много мирных граждан, случайно попавших в облавы, отправляли на ночь в комендатуру, а утром передавали милиции. Нельзя сказать, что таким способом Жуков искоренил в Одессе преступность, но нападать на военных бандиты теперь остерегались. Местные же власти расценили действия командующего как самоуправство и сигнализировали в Москву.
Еще один конфликт Жукова с Одесским обкомом произошел на почве вечно актуального квартирного вопроса. В Одесском округе было полно бесквартирных офицеров. Снять себе не то что квартиру, а даже угол можно было только за большие деньги. На оплату квартир офицеры тратили до половины жалованья. Военное ведомство жилья в ту пору почти не строило, а одесские власти считали, что не обязаны предоставлять жилплощадь офицерам. Тем более что Жуков был в опале и добиться правды в Москве не мог. Тогда Георгий Константинович решил пойти по другому пути. Секретарю обкома Алексею Илларионовичу Кириченко доложили, что военные в городе начали выявлять пустующие квартиры и вселяться в них, ссылаясь на приказ Жукова. Маршал подтвердил, что такой приказ отдал, но отменить его отказался, указав, что все делается по постановлению образованной им жилищной комиссии, куда включены и депутаты горсовета. Комиссия также стала принуждать горожан, имеющих излишки жилплощади, сдавать комнаты офицерам по твердым ценам, значительно ниже тех, что сложились на рынке. Популярность Жукова в войсках резко возросла, зато от одесситов в обком и горком посыпались жалобы. Кириченко молил Москву: «Уберите от нас этого диктатора!» Летом 47-го Москва направила комиссию для проверки Одесского военного округа во главе с недавно назначенным министром вооруженных сил и произведенным в маршалы Булганиным. Жуков не явился встречать комиссию на вокзал. Когда-то Булганин был у него на Западном фронте членом Военного Совета, по сути, подчиненным, и теперь Георгий Константинович считал унизительным для себя быть в подчинении у «политического маршала». Этот инцидент увеличил неприязнь Николая Александровича к Жукову.
Крупных недостатков в боевой подготовке войск округа комиссия не нашла, но были выявлены факты грубого обращения Жукова с подчиненными. Офицеры жаловались: маршал жесток, порой беспощаден. В одном полку, увидев грязные умывальники, выставил командира за проходную и приказал больше в полк не пускать. Одного из своих заместителей, боевого генерала, выгнал с совещания за двухминутное опоздание. Подтвердилось и самоуправство маршала во взаимоотношениях с гражданскими властями.
До снятия Жукова с поста командующего Одесским округом прошло еще несколько месяцев. За это время получило развитие так называемое «трофейное дело» и были арестованы много знавший жуковский адъютант подполковник А.С. Сёмочкин, состоявший при Жукове генералом для особых поручений генерал-лейтенант Л.Ф. Минюк и член Военного Совета группы войск в Германии генерал-лейтенант К.Ф. Телегин. Трофеи были взяты в период пребывания Жукова в Германии. Еще 23 августа 1946 года Булганин докладывал: «В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову… Для провоза мебели была выдана такая справка: „Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г.К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии „Альбин Май“, приобретена им за наличный расчет и Военным Советом Группы Советских оккупационных войск в Германии разрешен вывоз в Советский Союз“. Группы войск в Германии возглавлял тогда бывший начальник штаба у Жукова Василий Данилович Соколовский, а членом Военного Совета состоял Константин Федорович Телегин, по части „трофейной лихорадки“ не уступавший Жукову и вагонами гнавший на родину награбленное или скупленное по дешевке барахло.
Одесской таможне Булганин велел мебель адресату не выдавать до особого распоряжения. Впечатляет опись «имущества, прибывшего из города Хемниц». Акт о его задержании был составлен 19 июня — вскоре после снятия Жукова с поста главкома сухопутных войск. Георгий Константинович размахнулся аж на 194 предмета мебели. Тут и спальня для дачи, сделанная из карельской березы, и стол круглый «Рафаэль» (полированный орех Мозер с матовой инкрустацией под кожу), и гостиная красного дерева с обивкой из золотистого плюша и многое, многое другое, подавляющему большинству советских граждан даже десятилетия спустя знакомое лишь по выставкам иностранной мебели да по западным кинофильмам про «сладкую жизнь» буржуазии. А ведь вез все это богатство Георгий Константинович в голодном 46-м году, когда сотни тысяч его соотечественников умерли от элементарного недоедания.
Мебелью жуковские аппетиты не ограничивались. 5 января 1948 года, выполняя указание Сталина, Абакумов приказал произвести негласный обыск на московской квартире маршала. 10 января Виктор Семенович докладывал: «Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями. В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате». В шкатулке было 24 штуки часов, в том числе 17 золотых и 3 с драгоценными камнями. Золотых кулонов чекисты обнаружили 15 штук, в том числе 8 с бриллиантами. Нашли и некоторые другие золотые вещи — портсигары, браслеты, серьги… Абакумов на этом не успокоился: «По заключению работников, производивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать… Отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т. д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было».
Поэтому, доносил шеф госбезопасности, в ночь на 9-е января негласный обыск провели на даче Жукова в поселке Рублёво под Москвой. Здесь улов был гораздо более солидный, поскольку «две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей.
Например:
Шерстяных тканей, шелка, парчи, пан-бархата и других материалов — всего свыше 4000 метров;
Мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых, каракулевых — всего 323 шкуры;
Шевро высшего качества — 35 кож;
Дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и других дворцов Германии — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе.
Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;
Ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках — всего 55 штук, размещенных до комнатам дачи и частично хранящихся на складе;
Дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) — 7 больших ящиков;
Серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов — 2 ящика;
Аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук;
Уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук. Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом».
— Абакумов со знанием отмечал: «…Дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей». Точно такие же домашние музеи представляли собой дача и квартира самого Виктора Семеновича, который знатно пограбил в Германии. Но это станет предметом разбирательства позднее, после ареста Абакумова. Пока же он обвиняет Жукова в моральном разложении и отсутствии патриотизма: «Дело дошло до того, что в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин… Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах — заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе в дачу. На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных, переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке». В ту пору разворачивалась борьба с «низкопоклонством перед Западом» и против «безродных космополитов», так что абакумовские сентенции имели довольно зловещий смысл. Немецкие же книги понадобились Жукову только для того, чтобы украсить шкафы роскошными переплетами. Немецкий маршал знал плохо, хотя этим языком с ним когда-то занимался двоюродный брат Александр Пилихин.
Абакумову не давал покоя таинственный чемоданчик с драгоценностями. Министр докладывал Сталину: «В Одессу направлена группа оперативных работников МГБ СССР для производства негласного обыска в квартире Жукова. О результатах этой операции доложу Вам дополнительно.
Что касается не обнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Сёмочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой. Сегодня (10 января 1948 года. — Б.С.), когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время. Видимо, следует напрямую потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями».
Мы не знаем, удалось ли чекистам найти загадочный чемодан с драгоценностями, то исчезающий, то появляющийся вновь. Во всяком случае, когда в феврале 48-го, уже после официального обыска, награбленное имущество у Жукова изъяли и составили аж 14 описей, никаких новых драгоценностей, кроме уже перечисленных, там указано не было. Наоборот, кое-каких предметов стало меньше. Например, часов золотых — 9 вместо 17. Вероятно, некоторые часы маршалу оставили — с дарственными надписями или те, законное приобретение которых он смог доказать.
Так был ли чемоданчик? Может, и чемоданчика никакого не было? Чемоданчик, безусловно, был. Вот и дочь Жукова Эра его помнит, но утверждает, что никаких бриллиантов там отродясь не было: «…В том небольшом чемоданчике-несессере, подаренном маме папой, находились туалетные и другие дорожные мелочи. Был и другой чемоданчик, и тоже небольшой, который был приготовлен на случай ареста. Да, отец не исключал такой возможности, видя повальные аресты работавших с ним людей. В первых числах января 1948 года на квартире произвели унизительный многочасовой обыск, породивший столько лживой информации…».
Замечу попутно, что дочери маршала, хорошо запомнившие обыск 48-го года, ни словом не говорят о неудавшемся обыске в 46-м, когда будто бы Жуков прогнал чекистов. Нет следов этого обыска и в архивах госбезопасности. Подозреваю, что и в этом случае мы имеем дело с очередной фантазией маршала, призванной представить его храбрым рыцарем, противостоящим темным чекистским силам.
Вполне возможно, что в дорожном чемодане Жуковы бриллианты не хранили. Сёмочкин ведь в чемоданы своего начальника не заглядывал. Но вряд ли Алексей Сидорович выдумал про бриллианты. Он слишком хорошо был осведомлен про самые интимные жуковские дела. Не могли же чекисты заставить Сёмочкина придумать про чемодан с драгоценностями, чтобы потом этот же придуманный чемодан искать с таким рвением.
У меня лично насчет жуковских бриллиантов есть одна версия. Думаю, что они все-таки оказались изъяты, но чекисты, их изымавшие, даже не подозревали, что имеют дело с бриллиантами из жуковского чемоданчика. Я уже упоминал, что Жуков дружил с генералом Крюковым и его женой певицей Лидией Руслановой. Их обоих арестовали осенью 1948 года. А 5 февраля следователь майор Гришаев потряс Лидию Андреевну следующим сообщением: «Дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке 26, были изъяты принадлежащие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?» Русланова признала, что клад принадлежит ей: «Мне было жаль… Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, я, не задумываясь, покупала их, чтобы… чтобы бриллиантов становилось все больше и больше». На вопрос о средствах, на которые покупались драгоценности, певица показала: «Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда „левых“ концертов стало намного больше. А в 1946 году за четырехмесячную поездку по городам Урала и Сибири я заработала более 500 тысяч рублей, одна поездка в Донбасс дала 100 тысяч. Если честно, то скупкой бриллиантов я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта».
Следователь уличил Русланову также и в страсти к коллекционированию картин, место которым — в Третьяковке. Действительно, домашняя галерея Крюкова и Руслановой оказалась вдвое больше той, что абакумовские сыщики нашли на даче Жукова. Лидия Андреевна и Владимир Викторович были обладателями 132 полотен, среди которых 4 картины Нестерова, 5 — Кустодиева, 7 — Маковского, 5 — Шишкина, 4 — Репина, по 3 — Поленова, Малявина, Сомова и Айвазовского, по 2 — Серова и Врубеля, по 1 — Верещагина, Васнецова, Сурикова, Мясоедова, Тропинина, Юона, Левитана, Крамского, Брюллова… Многие российские музеи могли бы позавидовать сладкой парочке генерала и певицы, в суровые военные годы за бесценок скупавших полотна великих русских мастеров у их владельцев, нередко буквально умиравших с голода. Ведь большинство картин для Руслановой и Крюкова приобретал в блокадном Ленинграде известный искусствовед Игорь Грабарь. Жуков, в отличие от них, скупкой картин у голодающей советской интеллигенции не занимался. В его коллекции преобладали полотна западноевропейских мастеров, прихваченные в немецких музеях и замках. Как свидетельствует бывший офицер восточногерманского министерства госбезопасности, пресловутого «штази», X. Зойферт, «маршал Жуков забрал из Веймарского собрания „Хольцдорф“ более двух десятков картин и других произведений искусства».
Русланова на допросе, стараясь уменьшить свою вину, назвала фамилии еще многих «звезд», занимавшихся скупкой бриллиантов и художественных ценностей: Екатерина Гельцер, Антонина Нежданова, Леонид Утёсов, Исаак Дунаевский, Любовь Орлова и др. Но в отношении Жукова Лидия Андреевна держалась стойко и никаких компрометирующих показаний против маршала так и не дала. Не потому ли, что часть обнаруженных в тайнике на Петровке бриллиантов была из жуковского чемоданчика? Жуков вполне мог после опалы, опасаясь обыска и репрессий, передать драгоценности своей подруге Руслановой в расчете, что у нее-то камни не найдут. Впрочем, это только гипотеза.
Жуков, по крайней мере, присваивал себе вещи действительно ценные, не брал по мелочам, как ничем не брезговавший Крюков. Опись изъятого у Владимира Викторовича просто потрясает. Еще можно понять, зачем генералу понадобились дорогие сервизы, ковры, радиолы или аккордеоны, зачем он вывез из Германии сразу четыре автомобиля, которые потом сдавал в аренду за хорошие деньги. Но вот зачем Крюкову нужны были 140 кусков мыла, 44 велосипедных насоса, 47 банок гуталина, 50 пар шнурков для обуви, 19 штепселей, 78 оконных шпингалетов и 16 дверных замков, не смог бы толком объяснить, наверное, и он сам.
А началось трофейное дело с противостояния двух руководителей советских органов безопасности в Германии — уполномоченного НКВД Ивана Александровича Серова и главы военной контрразведки СМЕРШ Виктора Семеновича Абакумова. Серов стремился взять под свой контроль отделы СМЕРШ в армейских частях, Абакумов отстаивал их подчиненность исключительно себе и попытался арестовать людей Серова и некоторых армейских офицеров, заподозренных в присвоении трофейных ценностей.
Существует легенда, пущенная в оборот самим Жуковым, будто в конце июля 45-го он вызвал к себе Абакумова и потребовал объяснить, почему тот не представился по приезде ему, Жукову, как главнокомандующему войсками в Германии, и почему произвел без его ведома аресты офицеров. Абакумов беседовать с Жуковым на эту тему отказался, и Георгий Константинович потребовал от него в 24 часа покинуть территорию Германии, иначе грозился выслать главу СМЕРШ в Москву под конвоем. Документальных подтверждений эта версия не имеет, и мне лично внушает большие сомнения.
А вот близость Серова к Жукову в тот год сомнений не вызывает. Без представления со стороны Георгия Константиновича Серов никогда не был бы удостоен в период с конца 44-го по май 45-го двух орденов Красного Знамени, ордена Кутузова 1-й степени и, 29 мая 1945 года, звания Героя Советского Союза. Что же героического совершили Иван Александрович и его подчиненные? Серов бодро докладывал Жукову: «Войсками фронта в ответ на террористические проявления немцев расстреляно 567 участников фольксштурма — членов фашистской партии». В переводе на нормальный язык это означает обыкновенный расстрел заложников, запрещенный международными конвенциями и вмененный в вину германским генералам на Нюрнбергском процессе. Объявить участником фольксштурма (ополчения) можно было едва ли не каждого немца, а в национал-социалистической партии состояла десятая часть всего населения Германии.
В августе 45-го бывший начальник Главного Управления Контрразведки СМЕРШ Группы советских оккупационных войск в Германии генерал А.А. Вадис направил рапорт о попытках Жукова и Серова подчинить себе партийно-политические органы Советской Военной Администрации: «О Серове идут разговоры, что Героя Советского Союза он получил незаслуженно, это сделано Жуковым для того, чтобы приблизить Серова к себе… Многие считают, что Жуков является первым кандидатом на пост наркома обороны. Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“ (что-то я никогда не слышал, чтобы были плакаты „Слава фельдмаршалу Манштейну“ или „Слава генералу Эйзенхауэру“. — Б.С.). В одном из разговоров с армейским политработником, когда тот сослался на директиву Булганина о политорганах, Жуков заявил:
«Что Вы мне тычете Булганиным, я кто для Вас?», желая подчеркнуть, что он не кто-нибудь, а заместитель наркома обороны». Тогда Серову и Жукову удалось оправдаться перед Сталиным.
В свою очередь, Серов направил 8 сентября 1946 года Сталину жалобу на Абакумова, где просил оградить от «оскорблений и преследований» со стороны шефа госбезопасности. Здесь же Серов сообщал, что Жуков относится к вождю с неизменным почтением, за глаза называет его «хозяином» и высказывается о Сталине в высшей степени уважительно. Эта жалоба, в свою очередь, как и рапорт-донос Вадиса, остались без последствий.
Люди Серова были арестованы по распоряжению Абакумова только в конце 1947-го года, уже после отзыва Жукова и Серова из Германии. 6 февраля 1948 года бывший начальник оперативного сектора МВД в Берлине генерал-майор Алексей Матвеевич Сиднев показал: «Полностью сознавая свою вину перед партией и государством за преступления, которые я совершил в Германии, я просил бы только учесть, что надо мной стоял Серов, который, являясь моим начальником, не только не одернул меня, а, наоборот, поощрял этот грабеж и наживался в значительно большей степени, чем я. Вряд ли найдется такой человек, который был в Германии и не знал бы, что Серов являлся, по сути дела, главным воротилой по части присвоения награбленного. Самолет Серова постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе всякое ценное имущество, меха, ковры, картины и драгоценности для Серова. С таким же грузом в Москву Серов отправлял вагоны и автомашины… Направляя трофейное имущество из Германии в Советский Союз для сдачи в фонд государства, Серов под прикрытием этого большое количество ценностей и вещей брал себе.
Следуя примеру Серова, я также занимался хищениями ценностей и вещей, правда, за часть из них я расплачивался деньгами».
— Но ведь и деньги вами тоже были украдены? — вкрадчиво спросил Сиднева следователь Путинцев.
— Я денег не крал, — не очень уверенно пробормотал в ответ генерал.
Следователь, однако, моментально уличил Алексея Матвеевича во лжи: «Неправда. Арестованный бывший начальник оперативного сектора МВД в Тюрингии Бежанов Г.А. на допросе показал, что вы присвоили большие суммы немецких денег, которые использовали для личного обогащения».
Сидневу ничего не оставалось, как сознаться: «Правильно. При занятии Берлина одной из моих оперативных групп в Рейхсбанке было обнаружено более 40 миллионов немецких марок. Примерно столько же миллионов марок было изъято нами и в других хранилищах в районе Митте (Берлин). Все эти деньги были перевезены в подвал здания, в котором помещался берлинский оперативный сектор МВД… В подвале находилось около 100 мешков, в которых было более 80 миллионов марок».
Бывший глава берлинского сектора объяснил и механизм присвоения чинами МВД трофейных рейхсмарок: «Это делалось очень просто. Серов присылал мне так называемые заявки начальников оперативных секторов со своими резолюциями о выдаче им денег. Эти заявки, как правило, мотивировались необходимостью расходов по строительству и хозяйственными нуждами оперативных секторов. За счет этих сумм, действительно, покрывались расходы по оперативным секторам, а часть денег разворовывалось (чувствуется, по этим заявкам можно было подумать, что МВД в Германии дворцы строит! — Б. С.). Наряду с этим Серов раздавал ежеквартально каждому начальнику оперативного сектора так называемые безотчетные суммы, определяемые в несколько десятков тысяч марок, которые в большей части использовались ими на личные нужды… Таким путем каждый из начальников секторов получил из моего подвала по несколько миллионов рейхсмарок, а я лично, с разрешения Серова, взял для расходов по берлинскому сектору более 8 миллионов марок, часть которых использовал на личные нужды, но сколько именно, я сейчас указать не могу. Около ста тысяч германских марок были мною присвоены еще в 1945 году при обнаружении их в подвалах Рейхсбанка… В связи с передачей оперативной работы в Германии в ведении МГБ СССР (т. е. Абакумову, который на том этапе временно одержал верх над Серовым. — Б.С.), в октябре 1946 года меня вызвал Серов и предложил отправить ему все имеющиеся записи о расходовании немецких марок, а также сдать остаток имеющихся немецких денег. Из этого я понял, что Серов серьезно обеспокоен возможностью вскрытия всех преступлений, которые Серовым, мною, Клеповым (начальником одного из секторов МВД в Германии. — Б.С.) и Бежановым были совершены. Поэтому, возвратившись от Серова, я предложил бухгалтеру Ночвину отвезти в аппарат Серова все записи на выданные деньги и находившиеся у меня 3 миллиона немецких марок. Это указание Ночвин выполнил».
Новиков каялся также в своем поведении по отношению к Василию Сталину. И пытался перевести стрелки на Георгия Константиновича: «…Жуков хитрит и лукавит душой. Внешне ЭТО, конечно, незаметно, но мне, находившемуся с ним в близкой связи, было хорошо видно. Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы по-отечески относится к нему и заботится. Но дело обстоит иначе. Когда недавно, уже перед моим арестом, я был у Жукова в кабинете на службе, и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один высказался по адресу Василия Сталина еще резче, чем я, и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления». Этого факта Жуков на Совете тоже опровергать не стал.
Если бы потребовалось, Абакумов и его люди могли из Новикова веревки вить. Например, заставить его показать, будто маршал Жуков составил военный заговор и замышляет теракт против вождя. Правда, для такого признания необходимо было бы Новикова изрядно поколотить. Александр Александрович должен был догадаться, что здесь ему грозит высшая мера, и просто так давать показания не стал бы. В своем последнем слове на суде, уже глядя в лицо смерти, Абакумов настаивал:
«…Я ничего не делал сам. Сталиным давались указания, а я их выполнял».Можно не сомневаться, что и в деле Жукова Абакумов руководствовался сталинскими указаниями. Сталин же совсем не собирался в тот момент делать из Жукова изменника и шпиона. Он решил перебросить Георгия Константиновича на запасной путь — в Одесский округ. Если будет большая война, Жуков еще пригодится.
А вот наиболее рьяно защищавший Жукова маршал Рыбалко два года спустя, 28 августа 1948 года, внезапно скончался «после продолжительной и тяжелой болезни». В министерстве госбезопасности существовала специальная лаборатория профессора Г.М. Майрановского, специализировавшаяся на ядах, вызывавших смерть с симптомами той или иной болезни. Уж не умельцы ли из «лаборатории-Х» помогли Павлу Семеновичу отойти в лучший мир?
Прибыв в Одессу, Жуков круто взялся за наведение порядка как в войсках, так и в городе. После войны в «Одессе-маме» наблюдался настоящий разгул преступности. Вечером опасно было ходить по улицам. Бандиты нападали на офицеров и членов их семей. Георгий Константинович приказал разрешить офицерам круглосуточное ношение личного оружия. На первых порах эффект был обратным. Нападать на офицеров стали чаще — теперь уже с целью завладеть оружием. Тогда Жуков дал право применять его в случае опасности нападения со стороны преступников. Маршал провел целую военную операцию против преступников. Город был разбит на сектора, в каждом из которых специально выделенная воинская часть проводила зачистку: тотальные проверки документов, налеты на притоны, засады… Всех задержанных, среди которых было много мирных граждан, случайно попавших в облавы, отправляли на ночь в комендатуру, а утром передавали милиции. Нельзя сказать, что таким способом Жуков искоренил в Одессе преступность, но нападать на военных бандиты теперь остерегались. Местные же власти расценили действия командующего как самоуправство и сигнализировали в Москву.
Еще один конфликт Жукова с Одесским обкомом произошел на почве вечно актуального квартирного вопроса. В Одесском округе было полно бесквартирных офицеров. Снять себе не то что квартиру, а даже угол можно было только за большие деньги. На оплату квартир офицеры тратили до половины жалованья. Военное ведомство жилья в ту пору почти не строило, а одесские власти считали, что не обязаны предоставлять жилплощадь офицерам. Тем более что Жуков был в опале и добиться правды в Москве не мог. Тогда Георгий Константинович решил пойти по другому пути. Секретарю обкома Алексею Илларионовичу Кириченко доложили, что военные в городе начали выявлять пустующие квартиры и вселяться в них, ссылаясь на приказ Жукова. Маршал подтвердил, что такой приказ отдал, но отменить его отказался, указав, что все делается по постановлению образованной им жилищной комиссии, куда включены и депутаты горсовета. Комиссия также стала принуждать горожан, имеющих излишки жилплощади, сдавать комнаты офицерам по твердым ценам, значительно ниже тех, что сложились на рынке. Популярность Жукова в войсках резко возросла, зато от одесситов в обком и горком посыпались жалобы. Кириченко молил Москву: «Уберите от нас этого диктатора!» Летом 47-го Москва направила комиссию для проверки Одесского военного округа во главе с недавно назначенным министром вооруженных сил и произведенным в маршалы Булганиным. Жуков не явился встречать комиссию на вокзал. Когда-то Булганин был у него на Западном фронте членом Военного Совета, по сути, подчиненным, и теперь Георгий Константинович считал унизительным для себя быть в подчинении у «политического маршала». Этот инцидент увеличил неприязнь Николая Александровича к Жукову.
Крупных недостатков в боевой подготовке войск округа комиссия не нашла, но были выявлены факты грубого обращения Жукова с подчиненными. Офицеры жаловались: маршал жесток, порой беспощаден. В одном полку, увидев грязные умывальники, выставил командира за проходную и приказал больше в полк не пускать. Одного из своих заместителей, боевого генерала, выгнал с совещания за двухминутное опоздание. Подтвердилось и самоуправство маршала во взаимоотношениях с гражданскими властями.
До снятия Жукова с поста командующего Одесским округом прошло еще несколько месяцев. За это время получило развитие так называемое «трофейное дело» и были арестованы много знавший жуковский адъютант подполковник А.С. Сёмочкин, состоявший при Жукове генералом для особых поручений генерал-лейтенант Л.Ф. Минюк и член Военного Совета группы войск в Германии генерал-лейтенант К.Ф. Телегин. Трофеи были взяты в период пребывания Жукова в Германии. Еще 23 августа 1946 года Булганин докладывал: «В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову… Для провоза мебели была выдана такая справка: „Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г.К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии „Альбин Май“, приобретена им за наличный расчет и Военным Советом Группы Советских оккупационных войск в Германии разрешен вывоз в Советский Союз“. Группы войск в Германии возглавлял тогда бывший начальник штаба у Жукова Василий Данилович Соколовский, а членом Военного Совета состоял Константин Федорович Телегин, по части „трофейной лихорадки“ не уступавший Жукову и вагонами гнавший на родину награбленное или скупленное по дешевке барахло.
Одесской таможне Булганин велел мебель адресату не выдавать до особого распоряжения. Впечатляет опись «имущества, прибывшего из города Хемниц». Акт о его задержании был составлен 19 июня — вскоре после снятия Жукова с поста главкома сухопутных войск. Георгий Константинович размахнулся аж на 194 предмета мебели. Тут и спальня для дачи, сделанная из карельской березы, и стол круглый «Рафаэль» (полированный орех Мозер с матовой инкрустацией под кожу), и гостиная красного дерева с обивкой из золотистого плюша и многое, многое другое, подавляющему большинству советских граждан даже десятилетия спустя знакомое лишь по выставкам иностранной мебели да по западным кинофильмам про «сладкую жизнь» буржуазии. А ведь вез все это богатство Георгий Константинович в голодном 46-м году, когда сотни тысяч его соотечественников умерли от элементарного недоедания.
Мебелью жуковские аппетиты не ограничивались. 5 января 1948 года, выполняя указание Сталина, Абакумов приказал произвести негласный обыск на московской квартире маршала. 10 января Виктор Семенович докладывал: «Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями. В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате». В шкатулке было 24 штуки часов, в том числе 17 золотых и 3 с драгоценными камнями. Золотых кулонов чекисты обнаружили 15 штук, в том числе 8 с бриллиантами. Нашли и некоторые другие золотые вещи — портсигары, браслеты, серьги… Абакумов на этом не успокоился: «По заключению работников, производивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать… Отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т. д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было».
Поэтому, доносил шеф госбезопасности, в ночь на 9-е января негласный обыск провели на даче Жукова в поселке Рублёво под Москвой. Здесь улов был гораздо более солидный, поскольку «две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей.
Например:
Шерстяных тканей, шелка, парчи, пан-бархата и других материалов — всего свыше 4000 метров;
Мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых, каракулевых — всего 323 шкуры;
Шевро высшего качества — 35 кож;
Дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и других дворцов Германии — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе.
Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;
Ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках — всего 55 штук, размещенных до комнатам дачи и частично хранящихся на складе;
Дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) — 7 больших ящиков;
Серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов — 2 ящика;
Аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук;
Уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук. Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом».
— Абакумов со знанием отмечал: «…Дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей». Точно такие же домашние музеи представляли собой дача и квартира самого Виктора Семеновича, который знатно пограбил в Германии. Но это станет предметом разбирательства позднее, после ареста Абакумова. Пока же он обвиняет Жукова в моральном разложении и отсутствии патриотизма: «Дело дошло до того, что в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин… Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах — заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе в дачу. На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных, переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке». В ту пору разворачивалась борьба с «низкопоклонством перед Западом» и против «безродных космополитов», так что абакумовские сентенции имели довольно зловещий смысл. Немецкие же книги понадобились Жукову только для того, чтобы украсить шкафы роскошными переплетами. Немецкий маршал знал плохо, хотя этим языком с ним когда-то занимался двоюродный брат Александр Пилихин.
Абакумову не давал покоя таинственный чемоданчик с драгоценностями. Министр докладывал Сталину: «В Одессу направлена группа оперативных работников МГБ СССР для производства негласного обыска в квартире Жукова. О результатах этой операции доложу Вам дополнительно.
Что касается не обнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Сёмочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой. Сегодня (10 января 1948 года. — Б.С.), когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время. Видимо, следует напрямую потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями».
Мы не знаем, удалось ли чекистам найти загадочный чемодан с драгоценностями, то исчезающий, то появляющийся вновь. Во всяком случае, когда в феврале 48-го, уже после официального обыска, награбленное имущество у Жукова изъяли и составили аж 14 описей, никаких новых драгоценностей, кроме уже перечисленных, там указано не было. Наоборот, кое-каких предметов стало меньше. Например, часов золотых — 9 вместо 17. Вероятно, некоторые часы маршалу оставили — с дарственными надписями или те, законное приобретение которых он смог доказать.
Так был ли чемоданчик? Может, и чемоданчика никакого не было? Чемоданчик, безусловно, был. Вот и дочь Жукова Эра его помнит, но утверждает, что никаких бриллиантов там отродясь не было: «…В том небольшом чемоданчике-несессере, подаренном маме папой, находились туалетные и другие дорожные мелочи. Был и другой чемоданчик, и тоже небольшой, который был приготовлен на случай ареста. Да, отец не исключал такой возможности, видя повальные аресты работавших с ним людей. В первых числах января 1948 года на квартире произвели унизительный многочасовой обыск, породивший столько лживой информации…».
Замечу попутно, что дочери маршала, хорошо запомнившие обыск 48-го года, ни словом не говорят о неудавшемся обыске в 46-м, когда будто бы Жуков прогнал чекистов. Нет следов этого обыска и в архивах госбезопасности. Подозреваю, что и в этом случае мы имеем дело с очередной фантазией маршала, призванной представить его храбрым рыцарем, противостоящим темным чекистским силам.
Вполне возможно, что в дорожном чемодане Жуковы бриллианты не хранили. Сёмочкин ведь в чемоданы своего начальника не заглядывал. Но вряд ли Алексей Сидорович выдумал про бриллианты. Он слишком хорошо был осведомлен про самые интимные жуковские дела. Не могли же чекисты заставить Сёмочкина придумать про чемодан с драгоценностями, чтобы потом этот же придуманный чемодан искать с таким рвением.
У меня лично насчет жуковских бриллиантов есть одна версия. Думаю, что они все-таки оказались изъяты, но чекисты, их изымавшие, даже не подозревали, что имеют дело с бриллиантами из жуковского чемоданчика. Я уже упоминал, что Жуков дружил с генералом Крюковым и его женой певицей Лидией Руслановой. Их обоих арестовали осенью 1948 года. А 5 февраля следователь майор Гришаев потряс Лидию Андреевну следующим сообщением: «Дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке 26, были изъяты принадлежащие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?» Русланова признала, что клад принадлежит ей: «Мне было жаль… Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, я, не задумываясь, покупала их, чтобы… чтобы бриллиантов становилось все больше и больше». На вопрос о средствах, на которые покупались драгоценности, певица показала: «Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда „левых“ концертов стало намного больше. А в 1946 году за четырехмесячную поездку по городам Урала и Сибири я заработала более 500 тысяч рублей, одна поездка в Донбасс дала 100 тысяч. Если честно, то скупкой бриллиантов я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта».
Следователь уличил Русланову также и в страсти к коллекционированию картин, место которым — в Третьяковке. Действительно, домашняя галерея Крюкова и Руслановой оказалась вдвое больше той, что абакумовские сыщики нашли на даче Жукова. Лидия Андреевна и Владимир Викторович были обладателями 132 полотен, среди которых 4 картины Нестерова, 5 — Кустодиева, 7 — Маковского, 5 — Шишкина, 4 — Репина, по 3 — Поленова, Малявина, Сомова и Айвазовского, по 2 — Серова и Врубеля, по 1 — Верещагина, Васнецова, Сурикова, Мясоедова, Тропинина, Юона, Левитана, Крамского, Брюллова… Многие российские музеи могли бы позавидовать сладкой парочке генерала и певицы, в суровые военные годы за бесценок скупавших полотна великих русских мастеров у их владельцев, нередко буквально умиравших с голода. Ведь большинство картин для Руслановой и Крюкова приобретал в блокадном Ленинграде известный искусствовед Игорь Грабарь. Жуков, в отличие от них, скупкой картин у голодающей советской интеллигенции не занимался. В его коллекции преобладали полотна западноевропейских мастеров, прихваченные в немецких музеях и замках. Как свидетельствует бывший офицер восточногерманского министерства госбезопасности, пресловутого «штази», X. Зойферт, «маршал Жуков забрал из Веймарского собрания „Хольцдорф“ более двух десятков картин и других произведений искусства».
Русланова на допросе, стараясь уменьшить свою вину, назвала фамилии еще многих «звезд», занимавшихся скупкой бриллиантов и художественных ценностей: Екатерина Гельцер, Антонина Нежданова, Леонид Утёсов, Исаак Дунаевский, Любовь Орлова и др. Но в отношении Жукова Лидия Андреевна держалась стойко и никаких компрометирующих показаний против маршала так и не дала. Не потому ли, что часть обнаруженных в тайнике на Петровке бриллиантов была из жуковского чемоданчика? Жуков вполне мог после опалы, опасаясь обыска и репрессий, передать драгоценности своей подруге Руслановой в расчете, что у нее-то камни не найдут. Впрочем, это только гипотеза.
Жуков, по крайней мере, присваивал себе вещи действительно ценные, не брал по мелочам, как ничем не брезговавший Крюков. Опись изъятого у Владимира Викторовича просто потрясает. Еще можно понять, зачем генералу понадобились дорогие сервизы, ковры, радиолы или аккордеоны, зачем он вывез из Германии сразу четыре автомобиля, которые потом сдавал в аренду за хорошие деньги. Но вот зачем Крюкову нужны были 140 кусков мыла, 44 велосипедных насоса, 47 банок гуталина, 50 пар шнурков для обуви, 19 штепселей, 78 оконных шпингалетов и 16 дверных замков, не смог бы толком объяснить, наверное, и он сам.
А началось трофейное дело с противостояния двух руководителей советских органов безопасности в Германии — уполномоченного НКВД Ивана Александровича Серова и главы военной контрразведки СМЕРШ Виктора Семеновича Абакумова. Серов стремился взять под свой контроль отделы СМЕРШ в армейских частях, Абакумов отстаивал их подчиненность исключительно себе и попытался арестовать людей Серова и некоторых армейских офицеров, заподозренных в присвоении трофейных ценностей.
Существует легенда, пущенная в оборот самим Жуковым, будто в конце июля 45-го он вызвал к себе Абакумова и потребовал объяснить, почему тот не представился по приезде ему, Жукову, как главнокомандующему войсками в Германии, и почему произвел без его ведома аресты офицеров. Абакумов беседовать с Жуковым на эту тему отказался, и Георгий Константинович потребовал от него в 24 часа покинуть территорию Германии, иначе грозился выслать главу СМЕРШ в Москву под конвоем. Документальных подтверждений эта версия не имеет, и мне лично внушает большие сомнения.
А вот близость Серова к Жукову в тот год сомнений не вызывает. Без представления со стороны Георгия Константиновича Серов никогда не был бы удостоен в период с конца 44-го по май 45-го двух орденов Красного Знамени, ордена Кутузова 1-й степени и, 29 мая 1945 года, звания Героя Советского Союза. Что же героического совершили Иван Александрович и его подчиненные? Серов бодро докладывал Жукову: «Войсками фронта в ответ на террористические проявления немцев расстреляно 567 участников фольксштурма — членов фашистской партии». В переводе на нормальный язык это означает обыкновенный расстрел заложников, запрещенный международными конвенциями и вмененный в вину германским генералам на Нюрнбергском процессе. Объявить участником фольксштурма (ополчения) можно было едва ли не каждого немца, а в национал-социалистической партии состояла десятая часть всего населения Германии.
В августе 45-го бывший начальник Главного Управления Контрразведки СМЕРШ Группы советских оккупационных войск в Германии генерал А.А. Вадис направил рапорт о попытках Жукова и Серова подчинить себе партийно-политические органы Советской Военной Администрации: «О Серове идут разговоры, что Героя Советского Союза он получил незаслуженно, это сделано Жуковым для того, чтобы приблизить Серова к себе… Многие считают, что Жуков является первым кандидатом на пост наркома обороны. Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“ (что-то я никогда не слышал, чтобы были плакаты „Слава фельдмаршалу Манштейну“ или „Слава генералу Эйзенхауэру“. — Б.С.). В одном из разговоров с армейским политработником, когда тот сослался на директиву Булганина о политорганах, Жуков заявил:
«Что Вы мне тычете Булганиным, я кто для Вас?», желая подчеркнуть, что он не кто-нибудь, а заместитель наркома обороны». Тогда Серову и Жукову удалось оправдаться перед Сталиным.
В свою очередь, Серов направил 8 сентября 1946 года Сталину жалобу на Абакумова, где просил оградить от «оскорблений и преследований» со стороны шефа госбезопасности. Здесь же Серов сообщал, что Жуков относится к вождю с неизменным почтением, за глаза называет его «хозяином» и высказывается о Сталине в высшей степени уважительно. Эта жалоба, в свою очередь, как и рапорт-донос Вадиса, остались без последствий.
Люди Серова были арестованы по распоряжению Абакумова только в конце 1947-го года, уже после отзыва Жукова и Серова из Германии. 6 февраля 1948 года бывший начальник оперативного сектора МВД в Берлине генерал-майор Алексей Матвеевич Сиднев показал: «Полностью сознавая свою вину перед партией и государством за преступления, которые я совершил в Германии, я просил бы только учесть, что надо мной стоял Серов, который, являясь моим начальником, не только не одернул меня, а, наоборот, поощрял этот грабеж и наживался в значительно большей степени, чем я. Вряд ли найдется такой человек, который был в Германии и не знал бы, что Серов являлся, по сути дела, главным воротилой по части присвоения награбленного. Самолет Серова постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе всякое ценное имущество, меха, ковры, картины и драгоценности для Серова. С таким же грузом в Москву Серов отправлял вагоны и автомашины… Направляя трофейное имущество из Германии в Советский Союз для сдачи в фонд государства, Серов под прикрытием этого большое количество ценностей и вещей брал себе.
Следуя примеру Серова, я также занимался хищениями ценностей и вещей, правда, за часть из них я расплачивался деньгами».
— Но ведь и деньги вами тоже были украдены? — вкрадчиво спросил Сиднева следователь Путинцев.
— Я денег не крал, — не очень уверенно пробормотал в ответ генерал.
Следователь, однако, моментально уличил Алексея Матвеевича во лжи: «Неправда. Арестованный бывший начальник оперативного сектора МВД в Тюрингии Бежанов Г.А. на допросе показал, что вы присвоили большие суммы немецких денег, которые использовали для личного обогащения».
Сидневу ничего не оставалось, как сознаться: «Правильно. При занятии Берлина одной из моих оперативных групп в Рейхсбанке было обнаружено более 40 миллионов немецких марок. Примерно столько же миллионов марок было изъято нами и в других хранилищах в районе Митте (Берлин). Все эти деньги были перевезены в подвал здания, в котором помещался берлинский оперативный сектор МВД… В подвале находилось около 100 мешков, в которых было более 80 миллионов марок».
Бывший глава берлинского сектора объяснил и механизм присвоения чинами МВД трофейных рейхсмарок: «Это делалось очень просто. Серов присылал мне так называемые заявки начальников оперативных секторов со своими резолюциями о выдаче им денег. Эти заявки, как правило, мотивировались необходимостью расходов по строительству и хозяйственными нуждами оперативных секторов. За счет этих сумм, действительно, покрывались расходы по оперативным секторам, а часть денег разворовывалось (чувствуется, по этим заявкам можно было подумать, что МВД в Германии дворцы строит! — Б. С.). Наряду с этим Серов раздавал ежеквартально каждому начальнику оперативного сектора так называемые безотчетные суммы, определяемые в несколько десятков тысяч марок, которые в большей части использовались ими на личные нужды… Таким путем каждый из начальников секторов получил из моего подвала по несколько миллионов рейхсмарок, а я лично, с разрешения Серова, взял для расходов по берлинскому сектору более 8 миллионов марок, часть которых использовал на личные нужды, но сколько именно, я сейчас указать не могу. Около ста тысяч германских марок были мною присвоены еще в 1945 году при обнаружении их в подвалах Рейхсбанка… В связи с передачей оперативной работы в Германии в ведении МГБ СССР (т. е. Абакумову, который на том этапе временно одержал верх над Серовым. — Б.С.), в октябре 1946 года меня вызвал Серов и предложил отправить ему все имеющиеся записи о расходовании немецких марок, а также сдать остаток имеющихся немецких денег. Из этого я понял, что Серов серьезно обеспокоен возможностью вскрытия всех преступлений, которые Серовым, мною, Клеповым (начальником одного из секторов МВД в Германии. — Б.С.) и Бежановым были совершены. Поэтому, возвратившись от Серова, я предложил бухгалтеру Ночвину отвезти в аппарат Серова все записи на выданные деньги и находившиеся у меня 3 миллиона немецких марок. Это указание Ночвин выполнил».