Послами в Крым обыкновенно отправлялись люди знатные, бояре; однажды случилось послать человека незначительного (паробка), и великий князь спешил извиниться, писал к хану: «На Литву проезду нет, а полем пути истомны». Важность, которую великий князь придавал крымским отношениям по поводу дел ордынских и литовских, заставляла его распоряжаться так, что в Крыму был постоянно русский посол; так Иоанн наказывал послу своему Шеину не уезжать из Крыма ни весною, ни летом и хлопотать, чтоб царь шел или на Орду, или на короля, а великого князя обсыпать обо всем; послы получали также наказ не уезжать до приезда других. Князь Семен Ромодановский, отправляясь послом в Крым, получил такой наказ: «Если от каких-нибудь других государей будут послы у царя Менгли-Гирея, от турецкого или от иных, то ему, Ромодановскому, ни под которым послом у царя не садиться и остатков у него после них не брать».
   Несмотря на то что в договоре именно было внесено условие не требовать пошлин, алчность татар заставляла великого князя постоянно наказывать послам своим: «Станет царь посла своего отправлять к великому князю, то говорить: „Как пожаловал царь великого князя, братом и другом себе учинил и правду (клятву) на том дал, потому бы и жаловал, посла своего послал бы без пошлин“. Татары любили также отправлять с послами множество лишних людей, которые в Москве кормились на счет великого князя и брали у него подарки, что было отяготительно, особенно для бережливого Иоанна; поэтому он наказывал послам споим говорить царю, чтоб с крымскими послами лишних людей не было В договоре не упомянуто было о поминках; несмотря на то, хан постоянно их требовал, писал: „Ныне братству примета то, ныне тот запрос: кречеты, соболи, рыбий зуб“. Вельможи Менгли-Гирея подражали своему хану, привязывались ко всякому случаю, чтоб выманить подарки; так, царевич Ямгурчей прислал сказать: „Я нынче женился и сына женил; так бы князь великий пожаловал, прислал шубу соболью, да шубу горностаевую, да шубу рысью. Да великий князь пожаловал, прислал мне третьего года панцирь; я ходил на недругов и панцирь истерял; так великий князь пожаловал бы, новый панцирь прислал“. Менгли-Гирей объявил требование на дань с одоевских князей, писал великому князю: „Исстарины одоевских городов князья давали нам ежегодно тысячу алтын ясаку, а дарагам другую тысячу давали, по тому обычаю я и послал дарагу их Бахшеиша“. Иоанн отвечал: „Одоевских князей больших не стало, отчина их пуста, а другие князья Одоевские нам служат, мы их кормим и жалуем своим жалованием, а иных князей Одоевских жребии за нами. Что они тебе давали и твоему человеку, тем я их жаловал, и им нечего давать, отчина их пуста, и теперь твоего человека я же жаловал, а им нечего давать. Так ты бы Одоевским князьям вперед свою пошлину отложил, да и дараг их к ним не посылал за своею пошлиною для меня“.
   Менгли-Гирея, его царевичей, уланов и князей еще удерживало от требований то обстоятельство, что они имели нужду в великом князе московском: между царевичами происходили усобицы, один изгонял другого; изгнанники находили убежище и кормление в московских владениях: в 1476 году Менгли-Гирей был изгнан Ахматом, и место его получил Зенебек, но последний не считал себя прочным в Крыму и потому просил Иоанна, чтоб в случае изгнания дал ему у себя убежище; великий князь отвечал: «Прислал ты ко мне своего человека, который говорил, что если по грехам придет на тебя истома, то мне бы дать тебе опочив в своей земле. Я и прежде твоего добра смотрел, когда еще ты был козаком; ты и тогда ко мне также приказывал, что если конь твой будет потен, то мне бы тебе в своей земле опочив дать. Я и тогда тебе опочив в своей земле давал; и нынче добру твоему рад везде; каковы твои дела будут после и захочешь у меня опочива; то я тебе опочив в своей земле дам и истому твою подниму». Предчувствие Зенебека сбылось: он был изгнан Менгли-Гиреем; Иоанн принял его и еще двоих братьев Менгли-Гиреевых: Нордоулата и Айдара. Извещая хана о принятии этих царевичей, великий князь писал: «Держу их у себя, истому своей земле и своим людям чиню для тебя».
   Но и сам Менгли-Гирей просил Иоанна, чтоб тот принял его в случае беды; великий князь велел ему отвечать, что поднимет его истому на своей голове, и дал ему крепкую грамоту с золотою печатью: «Дай господи, чтоб тебе лиха не было, брату моему, Менгли-Гирею, царю, а если что станется, какое дело о юрте отца твоего, и приедешь ко мне; то от меня, от сына моего, братьев, от великих князей и от добрых бояр тебе, царю, братьям и детям твоим, великим князьям и добрым слугам лиха никакого не будет: добровольно прийдешь, добровольно прочь пойдешь, нам тебя не держать. А сколько силы моей станет, буду стараться достать тебе отцовское место». В 1475 году Крым был завоеван турками; Менгли-Гирей остался ханом в качестве подручника султанова; сначала Менгли-Гирей не жаловался на турок, но под конец писал к Иоанну: «Султан посадил в Кафе сына своего: он теперь молод и моего слова слушается, а как вырастет, то слушаться перестанет, я также не стану слушаться, и пойдет между нами лихо: две бараньих головы в один котел не лезут». Иоанн отвечал, что будет стоять на той крепкой своей грамоте, которую уже раз дал ему.
   Кроме того, как было уже сказано, союз Крыма с Москвою скреплялся враждою Менгли-Гирея к Ахмату, а потом к его сыновьям. Мы видели, что Иоанн и Менгли-Гирей обязались в договорной грамоте иметь одних врагов и друзей, не означая именно кого, но в грамоте своей 1475 года Менгли-Гирей говорит, что, присягая исполнить договор, он выговорил Иоаннова недруга, короля, великий же князь, присягая перед послом крымским, выговорил Менгли-Гиреева недруга, Ахмата, и потому он, Менгли-Гирей, готов на всякого недруга Иоаннова, даже и на короля; зато и великий князь обязан выслать своих служилых татарских царевичей против Ахмата, если последний пойдет на Крым. По смерти Ахмата вследствие требования султана турецкого, который не мог с удовольствием смотреть на усобицы магометанских владельцев, сыновья Ахматовы помирились с Менгли-Гиреем; но когда в 1485 году один из них, Муртоза, выгнанный голодом из своих обычных кочевьев, пришел зимовать в Крым, то Менгли-Гирей схватил его и отослал в Кафу, потом отправил на Темиров улус брата своего, который разогнал и остаток Орды; но другой Ахматов сын, Махмуд, соединившись с князем Темиром, напал на Крым, освободил Муртозу, а Менгли-Гирей едва успел спастись тайным бегством с бою. Великий князь отрядил войско на улусы Ахматовых сыновей, и оно успело освободить многих крымских пленников, которых отослали к Менгли-Гирею. Муртоза после этого вздумал посадить в Крыму вместо Менгли-Гирея брата его, Нордоулата; но так как последний находился на службе у Иоанна, то сын Ахматов прислал московскому князю такую грамоту: «Муртозино слово Ивану: ведомо тебе будь, что Нордоулат, царь, с отцом моим и со мною был в любви, помирились мы с Менгли-Гиреем, но он своей клятвы не сдержал, за что и был наказан. Теперь Менгли-Гирей нам недруг и на его место надеемся посадить царем Нордоулата, отпусти его к нам, а жен и детей его оставь у себя. Когда бог помилует, даст ему тот юрт, тогда он возьмет их у тебя добром. Менгли-Гирей, царь, тебе другом был, но ведь и Нордоулат, царь, тебе друг же, нам он пригож, и ты его к нам отпусти». Понятно, что Иоанн не отпустил Нордоулата к Ахматовым сыновьям, не отпустил его и к самому Менгли-Гирею, когда тот, обеспокоенный сношениями Нордоулата с врагами, просил прислать его в Крым, обещая поделиться с ним властью. Вражда Ахматовых сыновей с Менгли-Гиреем продолжалась: Иоанн помогал Менгли-Гирею, отсюда, естественно, сын Ахматов, Шиг-Ахмет, сменивший Муртозу, помогал Литве в войне ее с Москвою. Но Литва не могла помочь ни самой себе, ни союзникам своим; видя это, Шиг-Ахмет завел было мирные переговоры с великим князем, который соглашался на союз с ним под условием союза его с Менгли-Гиреем, что было невозможно для Ахматова сына. Менгли-Гирей в 1502 году решил дело, напавши на Шиг-Ахмета и нанесши Орде его тяжелый, окончательный удар. Шиг-Ахмет убежал к погаям. Но Иоанн не хотел его окончательной гибели, он хотел доставить ему Астрахань под условием воевать с Литвою и быть в мире с Менгли-Гиреем. Но Шиг-Ахмет отправился в Турцию; султан не принял его, как врага Менгли-Гиреева; тогда он обратился к старому союзнику своему, королю польскому, но тот заключил его в неволю, желая иметь в руках узника, освобождением которого мог постоянно стращать Менгли-Гирея. Так прекратилось существование знаменитой Золотой Орды!
   Крым избавил Москву окончательно от потомков Батыевых: чрез его посредство завелись первые сношения у нее с Турциею. Русский посол, дьяк Федор Курицын, ездивший к венгерскому королю Матвею Корвину, был задержан на возвратном пути турками в Белгороде, освободился по стараниям Матвея и Менгли-Гирея и, приехавши в Москву, известил великого князя,что турецкие паши в Белгороде намекали ему, почему бы его государю не вступить в дружественные сношения с их падишахом. Иоанн на этом основании написал Менгли-Гирею: «Как мой человек Федор был в руках у салтана турского, то ему говорили паши большие господаря своего словом, что салтан турский хочет со мною дружбы, и ты бы для меня поотведал, какой дружбы со мною хочет турский?» Менгли-Гирей справился в Константинополе и переслал к Иоанну ответ султанов: «Если государь московский тебе, Менгли-Гирею, брат, то будет и мне брат». Такой ответ еще не мог повести к сношениям, повели к ним притеснения, которым русские купцы стали подвергаться от турок в Азове и Кафе и вследствие которых должна была прерваться торговля, издавна столь деятельная и выгодная для русских областей. В 1492 году Менгли-Гирей получил от Иоанна грамоту для отсылки ее к султану Баязету II; грамота была написана так: «Султану, великому царю: между бусурманскими государями ты великий государь, над турскими и азямскими государями ты волен, ты польский (сухопутный) и морской государь, султан Баязет! Иоанн, божиею милостию единый правый господь всея России, отчич и дедич и иным многим землям от севера и до востока государь, величеству твоему слово наше таково: между нами наши люди не езжали нашего здоровья видеть, только наши гости из наших земель в твои земли ездят. Нашим и вашим людям от этого большие выгоды были; но гости наши били нам челом и сказывали, что они в твоих землях от твоих людей великие насилия терпят. Мы их речей не слушали, в Азов и Кафу ежегодно гостей отпускали. Но теперь эти гости били нам челом и сказывали, что в нынешнем году в Азове твой паша велел им ров копать и камень возить на городское строение, также в Азове, Кафе и других твоих городах; оценив, их товары возьмут, а потом отдадут только половину цены. Если между нашими гостями, живущими по пяти и по шести человек вместе, при одном хозяйстве (в одном котле), один разболится, то еще при жизни его отсылают от него всех товарищей, товар их печатают, и когда больной умрет, то этот товар у всех у них берут, называя его товаром одного умершего человека; если же больной выздоровеет, то отдадут только половину товара. Разболится русский купец и станет товар отдавать брату, или племяннику, или с товарищем станет отсылать его к жене и детям, то у него еще у живого товар отнимают и товарищей к нему не пускают. Да и других много насилий терпят наши купцы, почему нынешнею весною мы их и не отпустили ни в Азов, ни в Кафу и ни в какие другие твои города. Прежде наши гости платили одну тамгу, и насилий никаких над ними не было, а теперь при тебе недавно начались насилия: известно ли это твоему величеству или неизвестно? Если твои люди поступали так с нашими людьми по твоему приказу, то мы вперед своих гостей в твои земли отпускать не будем. Еще одно слово: Отец твой славный и великий был господарь; сказывают, хотел он, чтобы наши люди между нами ездили здоровье наше видеть, и послал было к нам своих людей, но, по божьей воле, дело не сделалось; почему же теперь между нами наши люди не ездят здоровье наше видеть? Обо всех этих делах написавши грамоту, прислал бы ты ее к нам, чтоб нам ведомо было».
   Султан, получивши грамоту, отправил посла в Москву, но в литовских владениях посол этот был остановлен по приказанию великого князя Александра и возвращен назад. Тогда Иоанн в 1497 году отправил в Турцию своего посла Михаила Плещеева, которому дан был наказ править поклон султану и сыну его, кафинскому наместнику, стоя, а не на коленях, не уступать места никакому другому послу и сказать посольские речи только султану, а не пашам. Плещеев на основании этого наказа не захотел иметь с пашами никакого дела, не поехал к ним обедать, не взял их подарков. Султан в письме к Менгли-Гирею жаловался на Плещеева как на невежду и объявил, что не отправит своего посла в Москву, боясь, чтоб он не потерпел там оскорбления; но с Плещеевым отправил грамоту, в которой, называя себя государем Анатолийской и Румской земли, Белого (Мраморного) и Черного морей, Караманской земли, Меньшего Рима и иных многих земель, а Иоанна — князем всея Руси, Восточной, Польской и иных многих земель, писал, что приложил его грамоту к своему сердцу, изъявил желание, чтоб послы между ними ходили часто, чтоб великий князь отпускал в Турцию своих гостей, которые увидят его правду к себе; относительно же обид прежним купцам прислана была другая грамота, в которой Баязет писал, что приказал сыну своему Магомету, кафинскому наместнику, и дядьке его, чтоб с этих пор давали русским купцам за их товары настоящую цену, не оставляли ничего за собою, не брали бы купцов, не заставляли их камень носить и землю копать, писал, что с этих пор наследникам умерших в Турции русских купцов стоит только прийти к кадию, поставить свидетелей и присягнуть, что они действительно наследники, — и товары будут им отданы. Если же кто из русских умрет, а наследников у него при нем не будет, то кадий положит его имущество на год у доброго человека в крепком месте, и когда наследник явится, получит имение вышеозначенным порядком. Русский человек, заболевши, пусть пишет духовную перед добрыми людьми, и когда наследник приедет, получит имение по обыску и присяге. Если кто из русских будет долго болен, то зауморщики вместе с кадием опишут его имение, чтоб не истерялось. Лгут те, которые говорят, будто в Турции больных русских из комнат выкидывают и имение их берут на султана; кто из русских умрет и не будет у него родных, то начальство города берет имение его на сохранение, а самого хоронит и поминки правит, как будет приказано в духовной; если же умерший будет кому-нибудь должен, то заимодавец приходит к кадию и присягает в справедливости своего требования, и кадий по обыску отдает ему долг из имущества покойного. «Гостей своих в мою землю на их промысл отпускай, — заключает султан свою грамоту, — из нашей заповеди никто не смеет выступить. Как свои двери отворены видишь перед собою, так и мои двери перед тобою отворены всегда. О чем какое дело будет, что тебе на мысль придет, с любовью, без зазрения напиши ко мне: все перед тобою готово. Тебе великий поклон, и кто тебя любит и меня любит, и тому великий поклон».
   Торговля возобновилась; продолжались сношения с Константинополем, но преимущественно с кафинским султаном-наместником; отправляя к последнему посла Андрея Кутузова в 1501 году, Иоанн дал ему такой наказ: «Если кто-нибудь ему в Кафе скажет: „Почему государь твой к отцу нашего государя пишет в грамоте свое имя наперед?“, то он должен отвечать: „Когда государь наш писал первую грамоту к султану Баязету, то почтил его, написал его имя прежде своего; но Баязет-султан вместо того, чтобы точно так же почтить его, написал свое имя прежде имени государя нашего; после этого государю нашему для чего писать его имя прежде своего?“ Жалобы русских купцов на турецкое правосудие и разного рода притеснения возобновились; когда в 1501 году приехал в Москву кафинский посол Алакозь, то великий князь велел сказать ему: „Били мне челом наши гости, говорят, что им сила чинится в суде и в иных делах в Кафе: чего станет искать русин на бусурманине, или кто из русских умрет, и если при этом у русских не будет свидетеля-бусурманина, то, сколько бы ни было свидетелей русских, судьи им не верят и русинов обвиняют в суде и в зауморках (в иске имущества, остававшегося после умерших). Если же чего станет искать бусурманин на русине и пошлется на русина, то тут и русак — свидетель. Потом новые притеснения: берут пошлину с оружия, которое русские купцы на себе привозят, с платья, с пистолей, с корму; заставляют русских купцов на султановом дворе дрова носить из корабля“. Алакозь отвечал, что относительно пошлин с оружия и прочего купцы обманывают: в таможне скажут, что оружие привезли для собственного употребления, но только что выйдут из таможни, то начнут продавать; дрова же заставили их возить без султанова ведома, и вперед того не будет. Иоанн посылал также к султану жаловаться на разбои азовских козаков, от которых сильно страдали наши послы и купцы.
   Этим ограничивались сношения с Турциею. Из других восточных народов московское правительство при Иоанне сносилось с ордою Тюменскою и союзными ей ногаями. Предметом сношений были дела казанские, ордынские, торговые. Так, тюменский владелец, известный уже нам Ибрагим-Ивак, просил великого князя выпустить из неволи родственника его, бывшего царя казанского Алегама, но Иоанн не исполнил этой просьбы; один из ногайских владельцев просил согласия Иоаннова на брак своей дочери с другим царем казанским, Магмет-Аминем. Московское правительство имело в виду возбуждать ногаев против сыновей Ахматовых; ногайские послы приводили лошадей для продажи; вследствие этого им велено было ездить в Московское государство всегда чрез Казань и Нижний, а не Мордовскою землею, чтоб нижегородского мыта не объезжали. Есть известие о посольстве Марка Руфа из Москвы в Персию, к царю Узун-Гассану, но цель этого посольства и подробности неизвестны. Под 1490 годом встречаем известие о посольстве от хорасанского или чагатайского владельца Гуссеина, праправнука Тамерланова, а под 1462 годом — известие о посольстве от грузинского князя Александра который в грамоте называет себя меньшим холопом Иоанна и посылает ему низкое челобитье.

Глава четвертая

Литва
 
   Выгодное положение московского великого князя относительно князя литовского. — Враждебность Казимира литовского к Иоанну. — Иоанн в союзе с крымским ханом против Литвы. — Переход мелких пограничных князей из литовского подданства в московское. — Смерть короля Казимира. — Наступательное движение со стороны Москвы на Литву. — Сватовство сына Казимирова, великого князя Александра, на Елене, дочери Иоанновой. — Мир и брак. — Неприятности по поводу Елены. — Переход князей Бельского, Черниговского и Северского от Александра к Иоанну. — Возобновление войны. — Победы русских на Ведроше и под Мстиславлем. — Александр ищет мира. — Посредничество короля венгерского. — Перемирие. — Сношения Елены с отцом. — Войны с ливонскими немцами. — Война со шведами в союзе с Даниею. — Сношения с австрийским двором, с Венециею.
 
 
   В 1470 году Казимир, король польский и великий князь литовский, приехал на сейм, созванный в Петркове, где требовал денежного вспоможения. Малополяне сказали ему на это, что великополян на сейме нет, а без них они не могут ни на что согласиться, и прибавили: «Ты нам о денежном вспоможении и не говори до тех пор, пока не выдашь нам подтверждения прав и не означишь верно в грамоте, какие области принадлежат Польше и какие Литве». Король подписал подтверждение всех прав и тогда только получил деньги. Мог ли король, зависевший во всем от сеймов, успешно бороться с великим князем московским, который по произволу располагал силами своего государства? Но кроме внутреннего бессилия Казимир не имел возможности остановить успехи Иоанна еще и потому, что все внимание его было обращено на отношения к западным соседям. Мы видели, что Казимир, принявши Новгород в свое покровительство, не защитил его от Иоанна, ибо в том самом 1471 году умер чешский король Юрий Подебрад; избирательный сейм разделился: одни, державшиеся гусизма, хотели видеть преемником Юрия, сына его, другие — Владислава, сына короля польского Казимира, третьи — Матвея, короля венгерского, четвертые — императора Фридриха, иные — короля французского. Владислав польский был наконец избран; но Матвей венгерский не хотел отстать от своих притязаний; с другой стороны, маркграф мейсенский пустошил чешские владения, и Владислав, отправляясь в Прагу, должен был взять у отца значительный отряд войска. Мало этого: в то время как король Матвей старался добыть чешский престол, часть его собственных подданных — венгров восстала против него и прислала к Казимиру польскому просить у него себе в короли другого сына Казимира, угрожая в случае отказа передаться туркам. Казимир отправил сына в Венгрию с значительным войском; это предприятие не удалось, но тем не менее внимание и силы Казимира были отвлечены на запад, а на востоке между тем новгородцы потерпели поражение от Иоанна и принуждены были отдаться в его волю. Не имея возможности бороться сам с Москвою, Казимир возбуждал против нее Орду обещанием действовать вместе; в 1472 году Ахмат явился в московских пределах; но Казимир не мог оказать ему никакой помощи, потому что должен был опять посылать помощь сыну, Владиславу чешскому, против венгерского короля Матвея, должен был сам готовиться в поход в Пруссию. В 1477 году Иоанн окончательно подчинил себе Новгород, а Казимир не мог оказать последнему никакой помощи, потому что Матвей венгерский не давал ему покоя, возбуждал против него Пруссию, Стефана, воеводу молдавского, самих поляков, а шляхта не хотела давать денег на сейме; наконец, в 1480 году, когда надобно было действовать опять вместе с Ахматом, Менгли-Гирей крымский напал на Подолию, а мор опустошал Польшу.
   Не имея средств вести открытую войну с Москвою, Казимир, однако, в сношениях с Новгородом, Ордой обнаруживал явную вражду к Иоанну и тем заставлял последнего принимать свои меры, искать везде союзников против Литвы. В сношениях своих с крымским ханом Менгли-Гиреем Иоанн постоянно называет Казимира своим недругом. Посылая в 1482 году в Крым Михаила Кутузова, великий князь дал ему наказ: «Говорить царю накрепко, чтобы пожаловал, правил великому князю по своему крепкому слову и по ярлыкам, королю шерть сложил, да и рать свою на него послал бы; а как станет царь посылать рать свою на Литовскую землю, то Михайло должен говорить царю о том, чтоб пожаловал царь, послал рать свою на Подольскую землю или на киевские места». Менгли-Гирей послушался, овладел Киевом, увел в плен жителей, другие задохнулись в пещерах, Печерскую церковь и монастырь разграбил и из добычи прислал в Москву великому князю золотой дискос и потир из Софийского собора. Князь Ноздреватый, отправляясь в Крым в 1484 году, получил наказ: «Беречь накрепко, чтоб царь с королем не канчивал (не заключал мирного договора)». Тот же наказ получил и боярин Семен Борисович в 1486 году с следующею прибавкою: «Если царь скажет: „Князь великий с королем пересылается“, то отвечать ему так: „Послы между ними ездят о мелких делах, порубежных, а гладкости никакой и мира господарю нашему, великому князю, с королем нет“. Затем боярин должен был говорить хану: „Пожаловал бы ты, послал своих людей на королеву землю, потому что король тебе недруг и господарю моему недруг, так недруг ваш, чем бы больше истомился, тем бы лучше, а великого князя люди беспрестанно берут королеву землю“. Если Менгли-Гирей спросит: „Я иду на короля, великий князь идет ли?“ — то отвечать: „Захочешь свое дело делать, пойдешь на короля, сделаешь доброе дело; когда дашь об этом знать господарю моему, то он с тобой один человек на короля; и твое дело и свое делает, как ему бог поможет"“. Из этого уклончивого ответа видно, что Иоанн, возбуждая хана на Казимира, сам не хотел вступать с последним в открытую войну, не хотел первый начинать ее; это видно также из следующего наказа боярину Семену: „Захочет царь сам идти на Литовскую землю и Семена захочет с собой взять, то Семену отговариваться, но если царь отложит поход потому только, что Семен отговорился с ним идти, то Семену больше не отговариваться, идти с царем; если же король пойдет на великого князя, то Семену говорить царю, чтобы царь сам сел на коня и шел воевать Литовскую землю, и самому Семену тогда не отговариваться, идти вместе с царем в поход. Если захочет царь послать воевать Литовскую землю или сам пойти и захочет идти к Путивлю или на Северскую землю, то Семену говорить, чтоб царь послал воевать или сам пошел бы не туда, но на Подолье или на киевские места“. Такие же наказы давались и следующим послам. Менгли-Гирей заключил Казимирова посла; по этому случаю Иоанн дал своему послу Шеину такой наказ: если царь скажет: „Королевский посол сидит у меня в неволе, и князь великий что мне о нем приказал?“ — то Шеину отвечать: „Король как тебе недруг, так и моему господарю недруг, но чем недругу досаднее, тем лучше"“.