Страница:
Должны же в Берлине понимать — он не сам роется в адмиралтейских «Юрналах», выписывая корабельные параметры, для этого у него есть моль канцелярская, которая все эти данные находит и в книжку списывает. Так этот плут и жадный человек вздумал работать сдельно. За каждое судно полтину требует. Может, он все эти шхуны и шнявы из головы сочиняет, или, того хуже, суда эти разломаны давно или в шведский плен попали! И ведь не проверишь. Вчера притащила моль бумажку. Блюм глазам своим не поверил. Написано: «шмак Сясь», при этом никаких параметров, пояснений, известно только, что сей шмак отбыл. еще осенью в Курскую губу. А посему гони полтинник!
Блюм обиделся:
— Не может быть такого названия — Сясь. Нет в русском языке такого слова.
— Как же нет, если назвали. Шмак сработан в Сясьском устье, Сясь это река. Неужели не знаете?
Блюм с отчаянием тогда подумал, что здесь все можно выдумать: и название верфей, и рек, и кораблей, Россия так обширна— поди проверь! Не жалко ему пятьдесят копеек, тем более не своих, но ему нужны гарантии!
Если быть точным, то и шмаки его не больно-то интересуют, ему нужны серьезные суда: корабли, фрегаты, галеры, шхуны. Сейчас Блюм стал разбираться, что к чему, а раньше его провести было легче легкого. Что он знал, например, про шхуну? Только что это трехмачтовый парусник с косыми парусами. Теперь он разбирается во всех тонкостях, потому что знает: шхуны бывают обыкновенные, в которых две или три мачты, бывают шхуны бермудские или гафель, но таких в России не строят, есть шхуны бриги— их называют бригантинами. У бригантины фок-мачта оснащена как у брига, то есть с полной прямой парусностью, но грот-мачта уже с косыми парусами. А это красивее, изящнее. У фрегатов все мачты прямые. С галерным флотом он тоже знаком, но меньше его уважает.
О, корабли России! Может, и не стоило бы переходить на столь высокую и прекрасную материю после описания грязной шпионской возни Блюма, но ведь не всегда угадаешь, как естественно перейти на ту или другую тему.. А так хочется помянуть наши корабли вместе с именами пращуров наших, которые их сочиняли и строили, ходили, по их палубам, палили из пушек и птицей взлетали вверх по реям, ставя паруса и выполняя приказы — нормальный человек не в состоянии их запомнить, но с детства от них замирала душа. Все эти звонкие команды касались просто парусов: фок-марселей, грот-бом-брамселей, фок-бомбрамселей и крюйс-стень-стакелей.
Человечество много приобрело с развитием промышленной цивилизации, но сколько утрачено! Кроме потери лошадей, как тягловой силы, карет — как транспортного средства, шпаги— как оружия, слова «сударь»— как обращения, а также массы милых и добрых понятий и вещей — все они ушли за пыльную музейную тесьму, мне особенно жалко парусных кораблей. Кто знает, может быть, они еще вернутся — и не только для киносъемок или учебных вояжей, а как средство передвижения. Для этого надо, чтобы люди в бестолковой их жизни поняли, наконец, что торопиться им некуда, что красота просто обязана спасти мир и что более экологически чистого двигателя, чем парус и ветер, невозможно придумать.
Я держу в руках старинную книгу «Список русских военных судов», составленный блистательным морским историографом Феодосием Веселагоnote 31. Книги его по истории русского флота я читаю как романы, право слово.
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины» note 32 — это об «Илиаде», об ахейских мужах, плывущих на троянскую брань. Наш список кораблей сух и лаконичен: имя, вооружение, параметры в футах и дюймах, даты— начало постройки и спуск на воду, место постройки и, разумеется, смерть.
«… сей длинный выводок, сей поезд журавлиный…» Суда самые разные, от разнообразия их захватывает дух: корабли, фрегаты, шнявы и шлюпы, брики и бригантины, а также люгера, флейты, иолы, гальоты, яхты, галсы — всего не перечислишь.
Особо выделены суда, связанные с именем Петра Михайлова, одни он строил, на других плавал. Под этим псевдонимом скрывался царь наш Петр I. Линейный корабль «Полтава» был сработан Петром Михайловым, а потом плавал под его флагом. Шнява «Мункер», спущенная на воду на Олонецкой верфи в 1704 году, также построена Петром вместе с мастером Иваном Немцовым. Отслужив свой недолгий век, «Мункер» сохранялся в Кронштадтской гавани для памяти и был разломан только в 1732 году.
Почетное место в «Списке» занимает линейный корабль «Ингерманланд», построил его в 1715 году мастер Козенц, но проект и чертежи разработаны Петром I. Имя кораблю дано по названию древней Ижорской земли. Это был один из лучших кораблей своего времени. У «Ингерманланда» была великолепная парусная оснастка, на его фок— и грот-мачтах впервые у нас появились брамсели, паруса третьего яруса. Длительное время корабль оставался флагманским кораблем Балтийского флота, он участвовал во всех морских кампаниях, а в 1716 году под штандартом государя командовал соединенным англо-голландско-датско-русским флотом в войне со Швецией. «Ингерманланд», также было назначено хранить для памяти. Находясь на вечной стоянке в Кронштадтской гавани, он затонул во время сильного наводнения.
В «Списке» Веселаго таких подробностей, естественно, нет. У перечня судов другое назначение, они должны быть названы. Имена их и пленили меня больше всего. Скажем, «Ягудиил», построен в Архангельске, через семь лет продан в Амстердаме. Есть корабльnote 33 с очень длинным названием «Святой Клемент папа Римский», он нес на борту 80 орудий, построен в Петербурге мастером Качаловым. Через два года после спуска на воду в 1758 году «Святой Клемент» стал в док на тимберовкуnote 34, потом плавал еще двадцать лет и только после этого был разломан в Кронштадте.
Жили когда-то шнявы «Роза», «Принцесса» и «Фаворитка». «Принцесса» разбилась в 1716 году в Балтийском море у острова Рема, а «Фаворитка» погибла в Финском заливе в 1741 году, налетев в тумане на камни. Фрегат «Гремящий», линейный корабль «Благолепие», несколько «Св. Николаев», «Св. Исаакий»— много! И еще целый выводок галер и полугалер, так называемых «скампавей» note 35. Вот где праздник имен!
Очень много галер сработано мастером Аланчени-новым, они на 16 банок, длину имеют 126 футов, ширину 18. Здесь есть «Треска», «Спесивая», «Добычливая», «Удалая», «Легкая». Галеру «Турухтан», сделал мастер Борисов, она с пометой «конная»— на 16 банок, несет десять орудий. Борисов построил еще галеры «Галку», «Снегиря», «Могилев», «Орту», «Полоцк». Галера «Счастливая»— частое название в «Списке» — мастера Кучковского, разбилась в Вина-де, жила семь лет. Галера «Быстрая» жила одиннадцать лет, была разломана в Фридрихсгаме в 1761 году. И это, оказывается, хороший возраст!
Почему они так мало живут, эти дивные творения рук человеческих? Конечно, они гибнут в морских баталиях, в бурях, садятся на мели, разбиваются в тумане о скалы. Но гораздо больше погибло их на стоянке в кронштадтской гавани, воистину это кладбище кораблей. Скупая запись «разломан»— самая частая. Они просто сгнили.
Огромное количество судов унесли пожары. Два наиболее значительных случилось от молнии в галерной гавани в Кронштадте 11 июля 1771 года и 25 мая 1796 года. Адмиралу Корсаку тогда было семьдесят один, он видел этот пожар.
Может, это только написано — от молнии? Гроза — это как кара Божья, никто не виноват… или все. Но на Руси пожары чаще случались не от молний, а от беспечности, как говорится — «от копеечной свечки».
Жутко представить, как горели они, плотно прижавшись бортами друг к другу, все эти «Снегири», «Галки», «Черепахи», «Чечетки», а также «Легкая» и «Спесивая», «Друг», «Умная», «Злая», «Волга» и «Двина» — всего около шестидесяти. Полыхал адский огонь, гудело пламя. Пожар было видно в Петергофе, Ораниенбауме и в самом Петербурге.
Одно утешает, эти галеры все равно разломали бы на дрова, а дрова нас дарят теплом. Все мы умираем и переходим в другое качество… Но теплеет на сердце, когда я представляю легкую яхту «Наталью», что прыгает по балтийским волнам, ее привезли из Голландии в 1719 году. Лоцсуда «Нептун» и «Тритон» несут на своих бортах гардемаринов— учеников Морской Академии. Надуваются паруса у шняв «Диана» и «Лизет», что поспешают по каким-то серьезным военным делам. Вечная вам память, русские парусные корабли!
Однако revenons a nos moutons— вернемся к нашим баранам, то есть петиметрам и вертопрашкам, кавалерам и фрейлинам, шпионским играм и интригам.
В отличие от барона Блгома «племянницу леди Н.» очень ценили в секретной канцелярии Берлина. Сообщение об отравлении императрицы, пущенное предусмотрительным Блюмом по двум каналам — один через Брадобрея в Кенигсберг, другой через английское посольство — сыграло свою роль. Нельзя сказать, что сообщению поверили в полной мере, тем более что Елизавета пока не умерла. Не стали также обвинять Анну Фросс в дезинформации. Но для себя как бы решили, что была сделана попытка отравления русской императрицы, что уже хорошо. Главное, чтоб не попались! Памятуя о высоком положении, которое удалось занять Анне, ей давали теперь поручения другого сорта. В ее задачу входило сообщать в Берлин дворцовые сплетни, касаемые опять-таки здоровья императрицы, настроения наследника, его супруги и того, что удалось услышать из приватных разговоров окружения Екатерины. Интересовались в Берлине также, как идет дело арестованного Бестужева. Особое место занимали вопросы, касаемые опальной Брауншвейгской фамилии, что обреталась в Холмогорах, кроме, естественно, Ивана, тот уже был переведен в Шлиссельбург.
Блюм обиделся:
— Не может быть такого названия — Сясь. Нет в русском языке такого слова.
— Как же нет, если назвали. Шмак сработан в Сясьском устье, Сясь это река. Неужели не знаете?
Блюм с отчаянием тогда подумал, что здесь все можно выдумать: и название верфей, и рек, и кораблей, Россия так обширна— поди проверь! Не жалко ему пятьдесят копеек, тем более не своих, но ему нужны гарантии!
Если быть точным, то и шмаки его не больно-то интересуют, ему нужны серьезные суда: корабли, фрегаты, галеры, шхуны. Сейчас Блюм стал разбираться, что к чему, а раньше его провести было легче легкого. Что он знал, например, про шхуну? Только что это трехмачтовый парусник с косыми парусами. Теперь он разбирается во всех тонкостях, потому что знает: шхуны бывают обыкновенные, в которых две или три мачты, бывают шхуны бермудские или гафель, но таких в России не строят, есть шхуны бриги— их называют бригантинами. У бригантины фок-мачта оснащена как у брига, то есть с полной прямой парусностью, но грот-мачта уже с косыми парусами. А это красивее, изящнее. У фрегатов все мачты прямые. С галерным флотом он тоже знаком, но меньше его уважает.
О, корабли России! Может, и не стоило бы переходить на столь высокую и прекрасную материю после описания грязной шпионской возни Блюма, но ведь не всегда угадаешь, как естественно перейти на ту или другую тему.. А так хочется помянуть наши корабли вместе с именами пращуров наших, которые их сочиняли и строили, ходили, по их палубам, палили из пушек и птицей взлетали вверх по реям, ставя паруса и выполняя приказы — нормальный человек не в состоянии их запомнить, но с детства от них замирала душа. Все эти звонкие команды касались просто парусов: фок-марселей, грот-бом-брамселей, фок-бомбрамселей и крюйс-стень-стакелей.
Человечество много приобрело с развитием промышленной цивилизации, но сколько утрачено! Кроме потери лошадей, как тягловой силы, карет — как транспортного средства, шпаги— как оружия, слова «сударь»— как обращения, а также массы милых и добрых понятий и вещей — все они ушли за пыльную музейную тесьму, мне особенно жалко парусных кораблей. Кто знает, может быть, они еще вернутся — и не только для киносъемок или учебных вояжей, а как средство передвижения. Для этого надо, чтобы люди в бестолковой их жизни поняли, наконец, что торопиться им некуда, что красота просто обязана спасти мир и что более экологически чистого двигателя, чем парус и ветер, невозможно придумать.
Я держу в руках старинную книгу «Список русских военных судов», составленный блистательным морским историографом Феодосием Веселагоnote 31. Книги его по истории русского флота я читаю как романы, право слово.
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины» note 32 — это об «Илиаде», об ахейских мужах, плывущих на троянскую брань. Наш список кораблей сух и лаконичен: имя, вооружение, параметры в футах и дюймах, даты— начало постройки и спуск на воду, место постройки и, разумеется, смерть.
«… сей длинный выводок, сей поезд журавлиный…» Суда самые разные, от разнообразия их захватывает дух: корабли, фрегаты, шнявы и шлюпы, брики и бригантины, а также люгера, флейты, иолы, гальоты, яхты, галсы — всего не перечислишь.
Особо выделены суда, связанные с именем Петра Михайлова, одни он строил, на других плавал. Под этим псевдонимом скрывался царь наш Петр I. Линейный корабль «Полтава» был сработан Петром Михайловым, а потом плавал под его флагом. Шнява «Мункер», спущенная на воду на Олонецкой верфи в 1704 году, также построена Петром вместе с мастером Иваном Немцовым. Отслужив свой недолгий век, «Мункер» сохранялся в Кронштадтской гавани для памяти и был разломан только в 1732 году.
Почетное место в «Списке» занимает линейный корабль «Ингерманланд», построил его в 1715 году мастер Козенц, но проект и чертежи разработаны Петром I. Имя кораблю дано по названию древней Ижорской земли. Это был один из лучших кораблей своего времени. У «Ингерманланда» была великолепная парусная оснастка, на его фок— и грот-мачтах впервые у нас появились брамсели, паруса третьего яруса. Длительное время корабль оставался флагманским кораблем Балтийского флота, он участвовал во всех морских кампаниях, а в 1716 году под штандартом государя командовал соединенным англо-голландско-датско-русским флотом в войне со Швецией. «Ингерманланд», также было назначено хранить для памяти. Находясь на вечной стоянке в Кронштадтской гавани, он затонул во время сильного наводнения.
В «Списке» Веселаго таких подробностей, естественно, нет. У перечня судов другое назначение, они должны быть названы. Имена их и пленили меня больше всего. Скажем, «Ягудиил», построен в Архангельске, через семь лет продан в Амстердаме. Есть корабльnote 33 с очень длинным названием «Святой Клемент папа Римский», он нес на борту 80 орудий, построен в Петербурге мастером Качаловым. Через два года после спуска на воду в 1758 году «Святой Клемент» стал в док на тимберовкуnote 34, потом плавал еще двадцать лет и только после этого был разломан в Кронштадте.
Жили когда-то шнявы «Роза», «Принцесса» и «Фаворитка». «Принцесса» разбилась в 1716 году в Балтийском море у острова Рема, а «Фаворитка» погибла в Финском заливе в 1741 году, налетев в тумане на камни. Фрегат «Гремящий», линейный корабль «Благолепие», несколько «Св. Николаев», «Св. Исаакий»— много! И еще целый выводок галер и полугалер, так называемых «скампавей» note 35. Вот где праздник имен!
Очень много галер сработано мастером Аланчени-новым, они на 16 банок, длину имеют 126 футов, ширину 18. Здесь есть «Треска», «Спесивая», «Добычливая», «Удалая», «Легкая». Галеру «Турухтан», сделал мастер Борисов, она с пометой «конная»— на 16 банок, несет десять орудий. Борисов построил еще галеры «Галку», «Снегиря», «Могилев», «Орту», «Полоцк». Галера «Счастливая»— частое название в «Списке» — мастера Кучковского, разбилась в Вина-де, жила семь лет. Галера «Быстрая» жила одиннадцать лет, была разломана в Фридрихсгаме в 1761 году. И это, оказывается, хороший возраст!
Почему они так мало живут, эти дивные творения рук человеческих? Конечно, они гибнут в морских баталиях, в бурях, садятся на мели, разбиваются в тумане о скалы. Но гораздо больше погибло их на стоянке в кронштадтской гавани, воистину это кладбище кораблей. Скупая запись «разломан»— самая частая. Они просто сгнили.
Огромное количество судов унесли пожары. Два наиболее значительных случилось от молнии в галерной гавани в Кронштадте 11 июля 1771 года и 25 мая 1796 года. Адмиралу Корсаку тогда было семьдесят один, он видел этот пожар.
Может, это только написано — от молнии? Гроза — это как кара Божья, никто не виноват… или все. Но на Руси пожары чаще случались не от молний, а от беспечности, как говорится — «от копеечной свечки».
Жутко представить, как горели они, плотно прижавшись бортами друг к другу, все эти «Снегири», «Галки», «Черепахи», «Чечетки», а также «Легкая» и «Спесивая», «Друг», «Умная», «Злая», «Волга» и «Двина» — всего около шестидесяти. Полыхал адский огонь, гудело пламя. Пожар было видно в Петергофе, Ораниенбауме и в самом Петербурге.
Одно утешает, эти галеры все равно разломали бы на дрова, а дрова нас дарят теплом. Все мы умираем и переходим в другое качество… Но теплеет на сердце, когда я представляю легкую яхту «Наталью», что прыгает по балтийским волнам, ее привезли из Голландии в 1719 году. Лоцсуда «Нептун» и «Тритон» несут на своих бортах гардемаринов— учеников Морской Академии. Надуваются паруса у шняв «Диана» и «Лизет», что поспешают по каким-то серьезным военным делам. Вечная вам память, русские парусные корабли!
Однако revenons a nos moutons— вернемся к нашим баранам, то есть петиметрам и вертопрашкам, кавалерам и фрейлинам, шпионским играм и интригам.
В отличие от барона Блгома «племянницу леди Н.» очень ценили в секретной канцелярии Берлина. Сообщение об отравлении императрицы, пущенное предусмотрительным Блюмом по двум каналам — один через Брадобрея в Кенигсберг, другой через английское посольство — сыграло свою роль. Нельзя сказать, что сообщению поверили в полной мере, тем более что Елизавета пока не умерла. Не стали также обвинять Анну Фросс в дезинформации. Но для себя как бы решили, что была сделана попытка отравления русской императрицы, что уже хорошо. Главное, чтоб не попались! Памятуя о высоком положении, которое удалось занять Анне, ей давали теперь поручения другого сорта. В ее задачу входило сообщать в Берлин дворцовые сплетни, касаемые опять-таки здоровья императрицы, настроения наследника, его супруги и того, что удалось услышать из приватных разговоров окружения Екатерины. Интересовались в Берлине также, как идет дело арестованного Бестужева. Особое место занимали вопросы, касаемые опальной Брауншвейгской фамилии, что обреталась в Холмогорах, кроме, естественно, Ивана, тот уже был переведен в Шлиссельбург.
Малая оплошность
Пятница… Снег на Невской перспективе истоптали, исследили до самой мостовой, и кое-где возок царапал камни. Блюм ехал на свидание с Анной Фросс. Барон явился на паперть собора в роскошной енотовой шубе. День был уже весенний, теплый, барон в своей шубе мало того что упрел, как каша в русской печи, он был необычайно заметен. Во всяком случае, русский из Тайной канцелярии, а таковым он считал князя Оленева, увидел Блюма раньше, чем он его. Барону ничего не оставалось, как ретироваться к своему возку.
— Сударь, погодите… Я намерен узнать у вас об Анне Фросс. Я всегда встречаю ее здесь… по пятницам. Она придет сегодня в собор?
— Ничего не знаю и не понимаю, — крикнул по-русски Брюм и захлопнул дверцу.
Кучер стегнул лошадей. Никита бросился было за возком, потом вернулся, осмотрелся и увидел на входе в собор Анну. Он решил поговорить с ней до того, как она войдет внутрь, до ее благочестивой молитвы. Анна не удивилась, увидев Никиту на паперти.
— Анна, милая, я искал вас. Мне необходима ваша помощь.
Она молча кивнула головкой, улыбнулась туманно.
— Когда-то мы договорились с ее высочеством великой княгиней, что будем поддерживать связь через вас. А сейчас ее высочество больны и никого не принимают.
— Это так.
— Но мне необходимо видеть великую княгиню. И чем быстрее, тем лучше. У меня неотложное дело. Вы можете передать записку ее высочеству? Я пишу, что прошу аудиенцию. А вы уж похлопочите за меня, — добавил он с улыбкой.
Анна молча взяла письмо и сунула его в большую, висевшую на шнурке кунью муфту.
— Я не могу решать за ее высочество, — сказала она важно, — но думаю, вы будете приняты завтра же. Приходите утром часам к одиннадцати к воротам со стороны Красного канала. Я буду ждать вас.
Никита поклонился. Подходя к карете, он заметил маячивший невдалеке знакомый возок, господин в енотовой дохе прогуливался рядом. Смешная персона…
Анна прошла в собор, села на свое обычное место у колонны. Как она и ожидала, спустя пять минут сзади ее звякнула крышка, раздался скрип скамьи, потом ее осторожно дернули за рукав.
— Зачем он приходил? — шепотом спросил барон.
— Мы встретились случайно. Не мешайте мне молиться. Сидите тихо!
Пересидеть Блюма было невозможно. Если бы Анна час беседовала с Богом, а то и два, он так же торчал бы сзади, дергал ее за рукав и шептал обиженно в ухо. По счастью, разговор Анны с Богом уместился в восемь минут.
Как только они вышли из собора, барон начал свой допрос, и сразу на истеричной ноте.
— Я видел… видел. Что он вам передал?
— Не скажу! Отвяжитесь!
— Если вы не ответите мне, то ответите другому. Вы знаете, о ком я говорю.
Речь шла о загадочном резиденте, который, по утверждению барона, уже месяц как прибыл в Петербург. Человек этот был решителен, смел до безрассудства, жесток, и барон стращал им Анну, как стращают волком малых детей. Она подозревала, что резидент был просто выдумкой Блюма, но с этим маленьким занудой и обманщиком ни в чем нельзя быть уверенной.
— Помолчите, несносный вы человек! Каждую пятницу я приношу вам сведения о жизни во дворце. Может быть, это не очень значительные сведения, но что-то они стоят. Я же от вас уже месяц не получаю ни пфеннига, ни луидора, ни рубля. Князь Оленев добрый человек. Если со мной случится беда, он мне поможет, он — не вы! А теперь идите! — Анна вдруг щелкнула Блюма по носу» совсем как проказливая девочка, и припустилась бегом в сторону дворца.
Блюм стремительно бросился за ней, догнал ее не без труда, опять, схватил за рукав.
— Я пришел сказать вам, что меня вызывают в Берлин, — слова от быстрого бега вылетали со свистом. — Я уезжаю днями…
Анна редко удивлялась, а это заявление Блюма ее поразило. Кому в Берлине мог понадобиться этот ничтожный человечек?
— Брадобрей арестован, — продолжал Блюм.
— Кем еще? — пренебрежительно спросила Анна.
— Русскими. Про вас он ничего не знает, так что вам ничего не грозит. А про меня он знает все. Просто удивительно, что он так долго молчал. В противном случае я уже давно был бы арестован.
— Вот и уезжайте скорее!
— И уеду! — опять взъярился Блюм. — Не вам меня учить!
У Анны хватило ума промолчать, иначе эта перепалка никогда бы не кончилась.
— Вместо меня к вам придет другой человек, — продолжал Блюм.
— Резидент?
— Резидента я выдумал. Сейчас у вас будет оч-чень трудное время. Вы останетесь одна, без поддержки и совета.
Вид Анны позволял понять, насколько высоко она ценила поддержку и советы маленького барона, но он не смотрел на ее насмешливое лицо, взгляд его был устремлен вверх в синее небо, он смотрел на птиц в полете. Поверженные шпионы часто бывают сентиментальны.
— Через неделю, а может быть через месяц, к вам явится человек. Встреча должна произойти, как обычно, в пятницу на этом же месте. Запомните пароль,
— Ничего я не буду запоминать. Вздор какой!
— Пароль таков, — Блюм словно не слышал глупых слов вздорной девицы.
— Вопрос: «Простите, я ищу собор Святой Екатерины». Ваш ответ: «Вы ошиблись, это храм Святого Павла, а к собору Святой Екатерины я вас могу проводить». Этому человеку можете доверять как мне самому.
— Вам я не доверяю ни на грош! И какой дурацкий, длинный пароль вы придумали! Он что — идиот? Заблудился?
Блюм смотрел на нее с грустью, потом вдруг улыбнулся нерешительно:
— Попрощаемся, фрейлин Анна… — Он сделал к ней шаг, намереваясь поцеловать руку, но обе ручки были спрятаны в муфту. Прежде чем Анна поняла, что от нее хочет этот несносный барон, он запутался в шубе и чуть не упал. Попрощались они, к удивлению друг друга, даже сердечно.
«Все-таки он смешной, — == думала Анна, торопясь по коридору дворца в покои великой княгини. — Смешной и глупый… Только бы не встретить Шувалова!»
Александр Иванович безошибочно угадывал, когда Анна нагружена какойнибудь секретной информацией. Сейчас ей меньше всего хотелось показывать ему письмо Оленева. Не Шувалову решать — принимать ее высочеству князя или не принимать. И потом… это так приятно— обмануть «главного инквизитора». Пока она никак не может прекратить его опостылевшие ласки. Но императрица не вечна. Барон Блюм уже не висит гирями у нее на руках. И конечно, она никогда больше не пойдет в пятницу в собор Св. Павла, молиться можно и в другие дни недели… Ее высочество займет трон и уж тогда Анна получит вознаграждение за свою верность и преданность. (Как все бессовестные люди, она была совершенно уверена в своей верности Екатерине) Она станет богата и недосягаема для всей этой шпионской мелюзги с их дурацкими паролями. А старикан с отвратительным тиком, со всей его службой, глупой женой и мокрой, потной спиной будет у нее вот здесь! Она посмотрела на свой розовый кулачок и рассмеялась.
— Что с тобой, Анна? Где ты была?
О, такое с ней случилось впервые! За приятными мыслями она не заметила, как предстала перед великой княгиней. Той зачем-то понадобилось выйти в большую прихожую. Уверенная, что ей ничего не грозит, Анна расслабилась, потеряла бдительность. В противном случае она, конечно, не брякнула бы, не подумав:
— Ах, ваше высочество, простите мне мою дерзость. У меня к вам просьба… Князь Оленев просит об аудиенции… — и она протянула письмо.
— Просить, через тебя? — потрясение спросила Екатерина, она помедлила, но потом вскрыла письмо. Анна уже поняла свою оплошность.
— Нет, ваше высочество… Князь просит сам по себе… Мы встретились случайно!
— Как давеча с графом Понятовским…
— Нет, нет… здесь совсем другой случай. Князь Оленев передал мне письмо.
— А откуда ты знаешь его содержание? Он сам тебе сказал?
— Дело в том, что я давно и хорошо знакома с князем… — спасаясь, Анна схватилась за соломинку и погубила этим себя окончательно.
Рассказать про мастерскую Мюллера не составило труда, и то, что туда захаживал князь Оленев, тоже легко было объяснить. Мостик от мастерской Мюллера до княгини Гагариной— рекомендательницы — был сочинен Шуваловым ранее. Мало ли как будут развиваться события, может и пригодиться! Анна доверительно щебетала, как княгиня заказала у Мюллера портрет своей племянницы, лицо срисовано с натуры, а для фигуры позировала Анна. Она так понравилась княгине Гагариной, что та взяла ее к себе в дом.
Главное, чтоб не выползло само собой то косматое, кромешное, страшное под названием Калинкинский дом — Сама-то она убережется упоминать об этом факте ее биографии, но князь Оленев… В его скромности Анна не сомневалась, но он так глуп, так наивен! Если великая княгиня начнет его расспрашивать… Он так уверен в невиновности Анны, что легко может выболтать все, вот, мол, как судьба несправедлива к бедной девочке! Но ее высочество на этом не проведешь.
Томимая страшными предчувствиями, Анна вдруг разрыдалась. Слезы эти несколько смягчили великую княгиню, и она прекратила свой допрос.
— Если князь Оленев и приходил в мастерскую этого Мюллера, если даже он оказывал тебе знаки внимания и хлопотал за тебя, это вовсе не значит, что ты теперь можешь оказывать у меня ему содействие. Это просто смешно!
И все… кажется, инцидент был исчерпан, но на следующий день, после того, как камердинер Шкурин позвал князя во дворец, встреча его с великой княгиней началась напряженно. И вообще потекла как-то не по тому руслу.
И какой подпоручик не захочет быть поручиком?
— Садитесь, князь. Благодарение Богу, я могу теперь принимать в своих покоях кого хочу… — Екатерина задумалась на мгновенье, — почти…
— Благодарю вас, ваше высочество… Никита сел, спина его неестественно выпрямилась, как на плацу.. Черт! Он и не предполагал, что будет так сложно начать разговор Он предпочел бы беседовать стоя.
Екатерина рассматривала его спокойно и доброжелательно. По-немецки чистоплотная, всегда тщательно, хоть и без претензий одетая, с чистым розовым лицом без каких-либо дефектов, как-то: прыщиков, пятен, отечностей,
— она выглядела очень добропорядочной и искренней. Чистоплотность внешняя как бы однозначно предполагает опрятность внутреннюю, душевную, а Никита смотрел на ее алый рот и думал:
«. Обманщица… Блазница… как сказал бы Гаврила. А может, он сам себя завел в этот самый блазнь, сам ошибся?»
— Я очень рада видеть вас, князь, — низкие, глубокие ноты сообщили голосу томность. — Помнится, вы обещали мне свою помощь? Но я не буду злопамятной, — она доверительно коснулась его рукава. Никита скосил глаза, ноготь на ее указательном пальце был в белую крапинку.. Он откашлялся.
— На балу, ваше высочество, если вы помните, я упомянул в разговоре о девице Мелитрисе Репнинской, фрейлине Их Величества, — сказал он поспешно и озабоченно, явно не попадая в предложенный ему интимный сюжет отношений. — Так я хотел бы знать…
Но Екатерина не желала терять освоенных позиций и, словно не слыша гостя, продолжала:
— Да, вы правы, мы встретились на балу при грустных обстоятельствах. После бала я искала вас, до вы куда-то пропали.
— Пропал не я. У меня все благополучно, сударыня. Ах, простите, ваше высочество. Пропала фрейлина Репнинская. Я в отчаянии!
— Да вам-то что до нее? — неприязненно спросила Екатерина, вспоминая худенькую, неоперившуюся девочку… посредственность, конечно… если она ее с кем-то не путает.
— Я опекун Мелитрисы Репнинской.
— Что за страсть, милостивый государь, опекать неоперившихся девиц? У Анны Фросс вы часом не опекун?
Никита смутился, он никак не ожидал подобного вопроса.
— Ни в коей мере, ваше высочество, — голос его прозвучал холодно и отчужденно. — Случилось так, что я принимал участие в судьбе Анны Фросс, когда она приехала в Россию.
— И каким же образом вы принимали это участие?
— Только как рекомендатель, — Никиту вдруг стал забавлять этот допрос, великая княгиня явно ревнует — невероятно! — Я хочу вернуться к вопросу о пропавшей Репнинской.
— Очень странно, что вы выбрали для этого разговора меня. Эта девица вовсе не моя фрейлина, я не несу за нее ответственность.
— Позвольте вам не поверить…
Только почтительность звучала в голосе Никиты, он даже глаза опустил в пол, но оба поняли, что разговор перешел в новое качество.
— Объяснитесь, князь!
Исчезла просто женщина, перед ним сидела королева, взметнулся острый подбородок, полная рука уткнулась в бок, в этом жесте было что-то простонародное, непреклонное. «О, конечно, она сильнее меня, эта козырная дама! Я не буду сводить с тобой счеты, гордая женщина, я паду ниц, чтоб пробудить в тебе сострадание, но Мелитрису ты мне отдашь…»— так думал Никита, думал важно и торжественно, а сам уже частил, сыпал подробностями, рассказывая про письмо Мелитрисы и про якобы обещанный драгоценный убор, и про визит Бернарди, который рылся в сундучке девушки. Последнее, он высказал не как догадку, а как случившийся, точно известный ему факт. Екатерина не перебивала ни словом — слушала.
— Естественно предположить, что Мелитриса тоже арестована, — закончил Никита свой рассказ, — но я справлялся. Тайная канцелярия не имеет отношения к ее пропаже.
— У вас такие связи в Тайной канцелярии? — Екатерина саркастически рассмеялась, — Вам можно позавидовать!
— Мне сейчас не до смеха, ваше высочество. Бернарди арестован, и Ададуров, и Елагин…
— Все эти люди пострадали за одно и то же— верность мне! Не понимаю, какое отношение к ним может иметь эта девица?! — воскликнула Екатерина и замолкла, удивившись неожиданной догадке. Усилием воли она стерла с лица озадаченное выражение. Что хочет от нее этот въедливый, бесцеремонный князь? А ведь когда-то он был очень мил.
— Помогите найти Мелитрису, ваше высочество, — ответил ее внутреннему монологу Никита.
— Вздор какой! При дворе говорят, что ваша Мелитриса бежала с мужчиной… — Ей хотелось добавить, что подобная дурнушка с любым сбежит, только помани, но она одернула себя.
— Слухи для того и существуют, чтобы скрыть истину. Она не сбежала, — Никита повысил голос, — ее похитили. Я знаю, Мелитрису силой увезли какие-то люди… и подозреваю, что они искали то же, что Бернарди.
Он ожидал от великой княгини чего угодно, только не этого вдруг словно смятого, униженного выражения, она даже как-то странно сгорбилась, отвернув лицо.
— Умоляю вас, князь, верить мне. Я не имею к похищению вашей подопечной никакого отношения. Да и зачем мне?
— Из-за ваших писем, — фраза сама слетела с губ Никиты, сорвалась и камнем полетела вниз в бездонную пропасть, и оба замерли, ожидая, когда слова ударятся о дно и вернутся к ним рассерженным эхом.
Никита уже жалел о сказанном. На щеках великой княгини зажглись два оранжевых пятна, словно румянец слился с румянами и появился как золотушная сыпь.
— Вы знаете, где эти письма? — глухо спросила Екатерина.
— Да… пока в безопасности.
Обладатель внутреннего голоса завозился где-то за пазухой, пискнул высокомерно: «Князь, до чего ты дошел?» — «Молчи, гуманист!» — так же жестко, разумеется, мысленно, ругнулся Никита.
— Сударь, погодите… Я намерен узнать у вас об Анне Фросс. Я всегда встречаю ее здесь… по пятницам. Она придет сегодня в собор?
— Ничего не знаю и не понимаю, — крикнул по-русски Брюм и захлопнул дверцу.
Кучер стегнул лошадей. Никита бросился было за возком, потом вернулся, осмотрелся и увидел на входе в собор Анну. Он решил поговорить с ней до того, как она войдет внутрь, до ее благочестивой молитвы. Анна не удивилась, увидев Никиту на паперти.
— Анна, милая, я искал вас. Мне необходима ваша помощь.
Она молча кивнула головкой, улыбнулась туманно.
— Когда-то мы договорились с ее высочеством великой княгиней, что будем поддерживать связь через вас. А сейчас ее высочество больны и никого не принимают.
— Это так.
— Но мне необходимо видеть великую княгиню. И чем быстрее, тем лучше. У меня неотложное дело. Вы можете передать записку ее высочеству? Я пишу, что прошу аудиенцию. А вы уж похлопочите за меня, — добавил он с улыбкой.
Анна молча взяла письмо и сунула его в большую, висевшую на шнурке кунью муфту.
— Я не могу решать за ее высочество, — сказала она важно, — но думаю, вы будете приняты завтра же. Приходите утром часам к одиннадцати к воротам со стороны Красного канала. Я буду ждать вас.
Никита поклонился. Подходя к карете, он заметил маячивший невдалеке знакомый возок, господин в енотовой дохе прогуливался рядом. Смешная персона…
Анна прошла в собор, села на свое обычное место у колонны. Как она и ожидала, спустя пять минут сзади ее звякнула крышка, раздался скрип скамьи, потом ее осторожно дернули за рукав.
— Зачем он приходил? — шепотом спросил барон.
— Мы встретились случайно. Не мешайте мне молиться. Сидите тихо!
Пересидеть Блюма было невозможно. Если бы Анна час беседовала с Богом, а то и два, он так же торчал бы сзади, дергал ее за рукав и шептал обиженно в ухо. По счастью, разговор Анны с Богом уместился в восемь минут.
Как только они вышли из собора, барон начал свой допрос, и сразу на истеричной ноте.
— Я видел… видел. Что он вам передал?
— Не скажу! Отвяжитесь!
— Если вы не ответите мне, то ответите другому. Вы знаете, о ком я говорю.
Речь шла о загадочном резиденте, который, по утверждению барона, уже месяц как прибыл в Петербург. Человек этот был решителен, смел до безрассудства, жесток, и барон стращал им Анну, как стращают волком малых детей. Она подозревала, что резидент был просто выдумкой Блюма, но с этим маленьким занудой и обманщиком ни в чем нельзя быть уверенной.
— Помолчите, несносный вы человек! Каждую пятницу я приношу вам сведения о жизни во дворце. Может быть, это не очень значительные сведения, но что-то они стоят. Я же от вас уже месяц не получаю ни пфеннига, ни луидора, ни рубля. Князь Оленев добрый человек. Если со мной случится беда, он мне поможет, он — не вы! А теперь идите! — Анна вдруг щелкнула Блюма по носу» совсем как проказливая девочка, и припустилась бегом в сторону дворца.
Блюм стремительно бросился за ней, догнал ее не без труда, опять, схватил за рукав.
— Я пришел сказать вам, что меня вызывают в Берлин, — слова от быстрого бега вылетали со свистом. — Я уезжаю днями…
Анна редко удивлялась, а это заявление Блюма ее поразило. Кому в Берлине мог понадобиться этот ничтожный человечек?
— Брадобрей арестован, — продолжал Блюм.
— Кем еще? — пренебрежительно спросила Анна.
— Русскими. Про вас он ничего не знает, так что вам ничего не грозит. А про меня он знает все. Просто удивительно, что он так долго молчал. В противном случае я уже давно был бы арестован.
— Вот и уезжайте скорее!
— И уеду! — опять взъярился Блюм. — Не вам меня учить!
У Анны хватило ума промолчать, иначе эта перепалка никогда бы не кончилась.
— Вместо меня к вам придет другой человек, — продолжал Блюм.
— Резидент?
— Резидента я выдумал. Сейчас у вас будет оч-чень трудное время. Вы останетесь одна, без поддержки и совета.
Вид Анны позволял понять, насколько высоко она ценила поддержку и советы маленького барона, но он не смотрел на ее насмешливое лицо, взгляд его был устремлен вверх в синее небо, он смотрел на птиц в полете. Поверженные шпионы часто бывают сентиментальны.
— Через неделю, а может быть через месяц, к вам явится человек. Встреча должна произойти, как обычно, в пятницу на этом же месте. Запомните пароль,
— Ничего я не буду запоминать. Вздор какой!
— Пароль таков, — Блюм словно не слышал глупых слов вздорной девицы.
— Вопрос: «Простите, я ищу собор Святой Екатерины». Ваш ответ: «Вы ошиблись, это храм Святого Павла, а к собору Святой Екатерины я вас могу проводить». Этому человеку можете доверять как мне самому.
— Вам я не доверяю ни на грош! И какой дурацкий, длинный пароль вы придумали! Он что — идиот? Заблудился?
Блюм смотрел на нее с грустью, потом вдруг улыбнулся нерешительно:
— Попрощаемся, фрейлин Анна… — Он сделал к ней шаг, намереваясь поцеловать руку, но обе ручки были спрятаны в муфту. Прежде чем Анна поняла, что от нее хочет этот несносный барон, он запутался в шубе и чуть не упал. Попрощались они, к удивлению друг друга, даже сердечно.
«Все-таки он смешной, — == думала Анна, торопясь по коридору дворца в покои великой княгини. — Смешной и глупый… Только бы не встретить Шувалова!»
Александр Иванович безошибочно угадывал, когда Анна нагружена какойнибудь секретной информацией. Сейчас ей меньше всего хотелось показывать ему письмо Оленева. Не Шувалову решать — принимать ее высочеству князя или не принимать. И потом… это так приятно— обмануть «главного инквизитора». Пока она никак не может прекратить его опостылевшие ласки. Но императрица не вечна. Барон Блюм уже не висит гирями у нее на руках. И конечно, она никогда больше не пойдет в пятницу в собор Св. Павла, молиться можно и в другие дни недели… Ее высочество займет трон и уж тогда Анна получит вознаграждение за свою верность и преданность. (Как все бессовестные люди, она была совершенно уверена в своей верности Екатерине) Она станет богата и недосягаема для всей этой шпионской мелюзги с их дурацкими паролями. А старикан с отвратительным тиком, со всей его службой, глупой женой и мокрой, потной спиной будет у нее вот здесь! Она посмотрела на свой розовый кулачок и рассмеялась.
— Что с тобой, Анна? Где ты была?
О, такое с ней случилось впервые! За приятными мыслями она не заметила, как предстала перед великой княгиней. Той зачем-то понадобилось выйти в большую прихожую. Уверенная, что ей ничего не грозит, Анна расслабилась, потеряла бдительность. В противном случае она, конечно, не брякнула бы, не подумав:
— Ах, ваше высочество, простите мне мою дерзость. У меня к вам просьба… Князь Оленев просит об аудиенции… — и она протянула письмо.
— Просить, через тебя? — потрясение спросила Екатерина, она помедлила, но потом вскрыла письмо. Анна уже поняла свою оплошность.
— Нет, ваше высочество… Князь просит сам по себе… Мы встретились случайно!
— Как давеча с графом Понятовским…
— Нет, нет… здесь совсем другой случай. Князь Оленев передал мне письмо.
— А откуда ты знаешь его содержание? Он сам тебе сказал?
— Дело в том, что я давно и хорошо знакома с князем… — спасаясь, Анна схватилась за соломинку и погубила этим себя окончательно.
Рассказать про мастерскую Мюллера не составило труда, и то, что туда захаживал князь Оленев, тоже легко было объяснить. Мостик от мастерской Мюллера до княгини Гагариной— рекомендательницы — был сочинен Шуваловым ранее. Мало ли как будут развиваться события, может и пригодиться! Анна доверительно щебетала, как княгиня заказала у Мюллера портрет своей племянницы, лицо срисовано с натуры, а для фигуры позировала Анна. Она так понравилась княгине Гагариной, что та взяла ее к себе в дом.
Главное, чтоб не выползло само собой то косматое, кромешное, страшное под названием Калинкинский дом — Сама-то она убережется упоминать об этом факте ее биографии, но князь Оленев… В его скромности Анна не сомневалась, но он так глуп, так наивен! Если великая княгиня начнет его расспрашивать… Он так уверен в невиновности Анны, что легко может выболтать все, вот, мол, как судьба несправедлива к бедной девочке! Но ее высочество на этом не проведешь.
Томимая страшными предчувствиями, Анна вдруг разрыдалась. Слезы эти несколько смягчили великую княгиню, и она прекратила свой допрос.
— Если князь Оленев и приходил в мастерскую этого Мюллера, если даже он оказывал тебе знаки внимания и хлопотал за тебя, это вовсе не значит, что ты теперь можешь оказывать у меня ему содействие. Это просто смешно!
И все… кажется, инцидент был исчерпан, но на следующий день, после того, как камердинер Шкурин позвал князя во дворец, встреча его с великой княгиней началась напряженно. И вообще потекла как-то не по тому руслу.
И какой подпоручик не захочет быть поручиком?
— Садитесь, князь. Благодарение Богу, я могу теперь принимать в своих покоях кого хочу… — Екатерина задумалась на мгновенье, — почти…
— Благодарю вас, ваше высочество… Никита сел, спина его неестественно выпрямилась, как на плацу.. Черт! Он и не предполагал, что будет так сложно начать разговор Он предпочел бы беседовать стоя.
Екатерина рассматривала его спокойно и доброжелательно. По-немецки чистоплотная, всегда тщательно, хоть и без претензий одетая, с чистым розовым лицом без каких-либо дефектов, как-то: прыщиков, пятен, отечностей,
— она выглядела очень добропорядочной и искренней. Чистоплотность внешняя как бы однозначно предполагает опрятность внутреннюю, душевную, а Никита смотрел на ее алый рот и думал:
«. Обманщица… Блазница… как сказал бы Гаврила. А может, он сам себя завел в этот самый блазнь, сам ошибся?»
— Я очень рада видеть вас, князь, — низкие, глубокие ноты сообщили голосу томность. — Помнится, вы обещали мне свою помощь? Но я не буду злопамятной, — она доверительно коснулась его рукава. Никита скосил глаза, ноготь на ее указательном пальце был в белую крапинку.. Он откашлялся.
— На балу, ваше высочество, если вы помните, я упомянул в разговоре о девице Мелитрисе Репнинской, фрейлине Их Величества, — сказал он поспешно и озабоченно, явно не попадая в предложенный ему интимный сюжет отношений. — Так я хотел бы знать…
Но Екатерина не желала терять освоенных позиций и, словно не слыша гостя, продолжала:
— Да, вы правы, мы встретились на балу при грустных обстоятельствах. После бала я искала вас, до вы куда-то пропали.
— Пропал не я. У меня все благополучно, сударыня. Ах, простите, ваше высочество. Пропала фрейлина Репнинская. Я в отчаянии!
— Да вам-то что до нее? — неприязненно спросила Екатерина, вспоминая худенькую, неоперившуюся девочку… посредственность, конечно… если она ее с кем-то не путает.
— Я опекун Мелитрисы Репнинской.
— Что за страсть, милостивый государь, опекать неоперившихся девиц? У Анны Фросс вы часом не опекун?
Никита смутился, он никак не ожидал подобного вопроса.
— Ни в коей мере, ваше высочество, — голос его прозвучал холодно и отчужденно. — Случилось так, что я принимал участие в судьбе Анны Фросс, когда она приехала в Россию.
— И каким же образом вы принимали это участие?
— Только как рекомендатель, — Никиту вдруг стал забавлять этот допрос, великая княгиня явно ревнует — невероятно! — Я хочу вернуться к вопросу о пропавшей Репнинской.
— Очень странно, что вы выбрали для этого разговора меня. Эта девица вовсе не моя фрейлина, я не несу за нее ответственность.
— Позвольте вам не поверить…
Только почтительность звучала в голосе Никиты, он даже глаза опустил в пол, но оба поняли, что разговор перешел в новое качество.
— Объяснитесь, князь!
Исчезла просто женщина, перед ним сидела королева, взметнулся острый подбородок, полная рука уткнулась в бок, в этом жесте было что-то простонародное, непреклонное. «О, конечно, она сильнее меня, эта козырная дама! Я не буду сводить с тобой счеты, гордая женщина, я паду ниц, чтоб пробудить в тебе сострадание, но Мелитрису ты мне отдашь…»— так думал Никита, думал важно и торжественно, а сам уже частил, сыпал подробностями, рассказывая про письмо Мелитрисы и про якобы обещанный драгоценный убор, и про визит Бернарди, который рылся в сундучке девушки. Последнее, он высказал не как догадку, а как случившийся, точно известный ему факт. Екатерина не перебивала ни словом — слушала.
— Естественно предположить, что Мелитриса тоже арестована, — закончил Никита свой рассказ, — но я справлялся. Тайная канцелярия не имеет отношения к ее пропаже.
— У вас такие связи в Тайной канцелярии? — Екатерина саркастически рассмеялась, — Вам можно позавидовать!
— Мне сейчас не до смеха, ваше высочество. Бернарди арестован, и Ададуров, и Елагин…
— Все эти люди пострадали за одно и то же— верность мне! Не понимаю, какое отношение к ним может иметь эта девица?! — воскликнула Екатерина и замолкла, удивившись неожиданной догадке. Усилием воли она стерла с лица озадаченное выражение. Что хочет от нее этот въедливый, бесцеремонный князь? А ведь когда-то он был очень мил.
— Помогите найти Мелитрису, ваше высочество, — ответил ее внутреннему монологу Никита.
— Вздор какой! При дворе говорят, что ваша Мелитриса бежала с мужчиной… — Ей хотелось добавить, что подобная дурнушка с любым сбежит, только помани, но она одернула себя.
— Слухи для того и существуют, чтобы скрыть истину. Она не сбежала, — Никита повысил голос, — ее похитили. Я знаю, Мелитрису силой увезли какие-то люди… и подозреваю, что они искали то же, что Бернарди.
Он ожидал от великой княгини чего угодно, только не этого вдруг словно смятого, униженного выражения, она даже как-то странно сгорбилась, отвернув лицо.
— Умоляю вас, князь, верить мне. Я не имею к похищению вашей подопечной никакого отношения. Да и зачем мне?
— Из-за ваших писем, — фраза сама слетела с губ Никиты, сорвалась и камнем полетела вниз в бездонную пропасть, и оба замерли, ожидая, когда слова ударятся о дно и вернутся к ним рассерженным эхом.
Никита уже жалел о сказанном. На щеках великой княгини зажглись два оранжевых пятна, словно румянец слился с румянами и появился как золотушная сыпь.
— Вы знаете, где эти письма? — глухо спросила Екатерина.
— Да… пока в безопасности.
Обладатель внутреннего голоса завозился где-то за пазухой, пискнул высокомерно: «Князь, до чего ты дошел?» — «Молчи, гуманист!» — так же жестко, разумеется, мысленно, ругнулся Никита.