Соул Джон. Черная молния

   – Видимо, день или два. Возможно, оно появилось здесь вчера утром или днем раньше. Тело еще только начало разлагаться, хотя его уже успели объесть. Да и насекомых полно.
   Марк Блэйкмур сосредоточил внимание на повреждениях грудной клетки. Он сразу же узнал знакомые разрезы, все они были сделаны чрезвычайно аккуратно скальпелем или еще каким-то чрезвычайно острым инструментом. Кости грудной клетки были перепилены пилой, грудная клетка раскрыта, словно шкафчик, доступ к сердцу и легким освобожден.
   Как всегда, убийца вырвал сердце. На этот раз сердце не удалось обнаружить поблизости. Неужели убийца решил сохранить его в качестве сувенира? Или его просто-напросто сожрали животные? Последнее выглядело наиболее вероятным. Тот, кто следовал в своих преступлениях манере Крэйвена, не походил на любителя сувениров.
   – Фотографы уже закончили? – спросил Блэйкмур.
   – Они извели столько пленки, что можно было снять небольшой фильм, – ответил кто-то из присутствовавших.
   Очень осторожно Блэйкмур приподнял легкое. Ему хотелось посмотреть на внутреннюю поверхность грудины.
   Как только он заметил на внутренних тканях знакомую монограмму в виде молний, то сразу же поднял глаза, посмотрел на Лоис Эккерли и незаметно для других кивнул. Затем, придав легкому первоначальное положение, он заставил себя посмотреть на лицо жертвы.
   Женщина; как минимум шестьдесят лет, возможно, и старше. После смерти ее кожа, и так весьма увядшая, стала еще более дряблой, а косметика, нанесенная толстым слоем на лицо перед смертью, теперь почти полностью исчезла, оставив только темные потеки туши под пустыми уже глазницами и немного румян на щеках.
   Ее волосы – слишком черного, явно ненатурального цвета – свидетельствовали о том, что покойная пыталась доказать: дата ее рождения, проставленная в паспорте, не более чем досадная ошибка. Теперь лишенные заколок и булавок волосы окружали лицо мертвой спутанными прядями, испачканными в крови и грязи. Несмотря на разложение и разрушительную работу животных и насекомых, Марк узнал женщину почти сразу.
   Поднявшись на ноги, он повернулся к Лоис Эккерли.
   – Час от часу не легче. Сначала он убивает брата Ричарда Крэйвена, а вот теперь его мать. Что за чертовщина, в самом деле?
   Лоис Эккерли окинула тело равнодушным взглядом.
   – Не понимаю я этого. Сначала он подставляет Ричарда Крэйвена, ждет, когда его казнят, а потом начинает охоту за его братом и матерью. Какой смысл?
   Губы Марка Блэйкмура изогнулись в мрачной ухмылке.
   – Я тоже знаю не больше твоего. Но сейчас во всех его действиях просматривается хоть какая-то система, – сказал он. – А если у преступника есть система, то, разобравшись в ней, его можно изловить. Так что давай работать.
   Блэйкмур принялся отдавать приказания – пора было начинать систематический осмотр окружающей местности. Он не сомневался в том, что убийца, как всегда, все за собой прибрал и не оставил ни малейшей зацепки, которая позволила бы на него выйти. Тем не менее осмотр так или иначе следовало провести. Рано или поздно даже убийцы такого класса совершают ошибку.
   А когда он ее совершит, Марк Блэйкмур будет тут как тут.

Глава 58

   – Пап, а пап, что-нибудь не так?
   Слова Кевина достигали сознания Гленна Джефферса, но он воспринимал их с трудом. Сидя на месте пассажира в "саабе" Гленна, Кевин с волнением наблюдал за отцом. Однако стоило Кевину попытаться заговорить снова, как Гленн перевел взгляд на сына.
   – Нет, все нормально. Мы уже почти приехали. Голос Гленна звучал уверенно, но он в очередной раз задал себе вопрос, насколько его слова соответствуют действительности. По правде сказать, состояние, в котором он пребывал, вряд ли являлось нормальным. С самого утра с ним происходило что-то непонятное. Он даже стал подумывать о том, чтобы отложить поездку на следующий уик-энд, но, заметив горькое разочарование на лице сына, отбросил колебания. Кроме того, когда Энн задала ему вопрос в лоб о его самочувствии, он не смог сказать ей ничего определенного. Пожалуй, он и самому себе не смог бы ответить на этот вопрос. Весь вчерашний день он чувствовал себя просто отлично. Не было никаких затмений в сознании наподобие тех, что он испытал в четверг. В конце концов он решил, что из-за какого-то неопределенного чувства не стоит лишать Кевина удовольствия. К тому времени, когда они с Кевином наконец забрались в машину и двинулись на восток через мост Эвергрин-пойнт, его самочувствие улучшилось. Однако когда они проехали на восток немного дальше и оставили за собой Редмонд, а потом направились в сторону водопадов, Гленна охватило странное чувство, именуемое в литературе "дежа вю" – чрезвычайно реальное ощущение того, что по этой дороге он уже проезжал раньше и все то, что совершалось с ним сейчас, уже когда-то происходило. Более того, ему стало казаться, будто он находится в преддверии некоего действия, которое он уже совершал прежде и которое ему просто необходимо снова осуществить.
   Он вдруг вспомнил, что совершенное когда-то и забытое деяние принесло ему бездну удовольствия, и даже сейчас, не имея представления о том, в чем это деяние заключалось, он испытывал прилив сил и приятную дрожь возбуждения.
   Он взглянул на Кевина, и в его мозгу на мгновение вспыхнул странный и почти неуловимый образ.
   Тем не менее память цепко его держала.
   Это было сердце.
   Человеческое сердце, которое он, Гленн, держал в руках.
   Как, почему в его сознании запечатлелась эта картина?
   Затем к Гленну вернулась память о странном опыте, который ему довелось обрести два дня назад, когда ему привиделось, будто он стоит над обнаженным женским торсом. Тогда, в своем воображении, он безжалостно кромсал лежавшее перед ним тело, хотя ему вовсе не хотелось это делать. Тогда его руки действовали сами по себе, без малейшего участия его рассудка.
   Так это было сердце той женщины? Неужели он вырвал у нее сердце? От таких воспоминаний у него засосало под ложечкой. Но затем совсем другое чувство, острое, словно удар тока, пронизало все его существо.
   Однако ничего подобного не происходило на самом деле! Это был сон, мираж, если угодно – кошмар, игра воображения... Разве психиатр не говорил ему, что все это ни в коем случае не реальность, а самый настоящий бред?
   Он попытался защитить свое сознание от страшных картин, а когда почувствовал настоятельный позыв снова взглянуть на Кевина, то удержался и продолжал смотреть на дорогу прямо перед собой. К этому времени они уже порядочно углубились в горы. Справа от дороги с гор рвалась в свое скалистое русло река, до белизны вскипая на поворотах и преграждавших ей путь гранитных глыбах.
   – Мы куда едем, пап? – осведомился Кевин, с любопытством разглядывая стремительный горный поток. А вдруг он поскользнется во время рыбалки и сорвется в воду? Что тогда, спрашивается, будет? Плавать-то он умел, но не слишком хорошо. – Мы ведь не будем спускаться вниз, правда?
   – Через пару миль будет кемпинг, – сообщил Гленн. – Там мы и остановимся.
   "Кемпинг? – тут же с недоумением подумал Гленн. – Какой кемпинг?" Никаких кемпингов он здесь не знал. Но несколькими минутами позже, когда он вырулил из-за поворота, то и в самом деле увидел дорожный знак с изображением палаток и стола для пикника. Под рисунком красовалась надпись: "1 миля". Гленн почувствовал, как увлажнились его ладони, сжимавшие руль. Ну откуда он, спрашивается, узнал о кемпинге? Неужели по какой-то странной причуде судьбы его сны обратились в реальность? Нет, ничего подобного. Просто в его памяти всплыло старое воспоминание об одной из поездок с женой и детьми, вот в чем дело! Должно быть, кемпинг – точно такой же, как этот, – отпечатался тогда у него в мозгу. Гленн замедлил движение автомобиля и уже собрался было повернуть к кемпингу, как вдруг заметил полицейскую машину, блокировавшую въезд, и представителя Государственной инспекции, который жестом велел ему проезжать. За патрульным в некотором отдалении виднелось еще несколько полицейских машин, припаркованных поблизости от кемпинга в самом конце подъездной дороги.
   – Что случилось, пап? – спросил Кевин, чуть ли не по пояс высовываясь из окна. – Может, остановимся и выясним? Может, медведь кого-нибудь задрал?
   – Останавливаться мы не будем, – сказал Гленн. – Ты хорошо пристегнулся? – спросил он сына, заметив, что тот беспокойно вертится на сиденье. Одновременно в его сознании сам собой возник вопрос.
   "Ты помнишь кошку?"
   Гленн замер. Его пальцы будто прикипели к рулю.
   "Мы можем это проделать снова, – зазвучал у него в сознании голос. – Снова... И никто не узнает".
   Неожиданно веки Гленна будто налились свинцом и дорога у него перед глазами начала расплываться. Его сознание стало окутываться туманом, он ощутил сильнейшую сонливость. Если бы он мог позволить себе закрыть глаза хоть на минуту...
   Нет!
   Он с усилием разомкнул слипавшиеся веки и выпрямился в водительском кресле. Никаких затмений сознания! Не сегодня! Не с Кевином, сидящим рядом! Он представил себе, как машину заносит и она беспомощно скользит юзом по дороге, а потом скатывается в заросли и несется к реке, бушующей сотней футов ниже. Одного этого видения было достаточно для того, чтобы его организм начал усиленно вырабатывать адреналин. Адреналин распространялся в крови, и сердце Гленна билось все сильнее и сильнее, а странная сонливость, охватившая его одновременно с зазвучавшими в сознании словами, начала отступать.
   Потом он увидел следующий дорожный знак. Даже до того, как Гленн успел хорошенько его рассмотреть, он уже знал, что знак указывает на ответвление от основной дороги, начинавшееся через четверть мили.
   Там он должен свернуть.
   Через несколько минут, когда он приблизился к узкой грунтовой дороге, уводившей вправо, его снова охватило навязчивое чувство "дежа вю" – уж очень сильно это место походило на то, которое он видел в своем сне про рыбалку.
   Именно тогда, в этих своих грезах, он приобрел новый для себя опыт и ощутил, каково ловить рыбу в обнаженном виде. Или убить женщину, а потом вскрыть ей грудную клетку, чтобы...
   Нет! Это всего-навсего сон, и доктор Джекобсон нашел для него вполне рациональное объяснение! Все это бредни! Все! Нажав на тормоза сильнее, чем он поначалу намеревался, Гленн свернул на грунтовую дорогу – такую узкую, что кусты и деревья, росшие вдоль обочин, цеплялись ветками за корпус автомобиля.
   – А если мы не сможем развернуться? Что тогда? – спросил Кевин, инстинктивно уворачиваясь от ветки, хлестнувшей по ветровому стеклу.
   – Об этом не волнуйся, – услышал он ответ Гленна. – Мне приходилось здесь бывать. Много раз.
   Что-то в голосе отца привлекло внимание мальчика. Кевин отвел взгляд от нависавших над дорогой зарослей.
   На мгновение глаза мужчины и мальчика встретились. Ребенок сразу же отвел взгляд.
   В глазах отца застыло странное выражение, которого сыну еще не приходилось видеть.
   И которое напугало его до смерти.

Глава 59

   Энн услышала, как сквозь щель во входной двери, предназначенную для корреспонденции, что-то упало на пол прихожей. Она воспользовалась этим как предлогом, чтобы хоть на время оторвать глаза от монитора, изменить напряженное положение головы и, поднявшись со стула, всем телом потянуться. Неужели прошло целых три часа с тех пор, как она уселась за компьютер, решив просмотреть ряд файлов, содержавших интересовавшие ее интервью? Теперь, когда ей представилась возможность чуточку расслабиться, она почувствовала, насколько ее утомила работа: ноги затекли, а правое плечо просто отваливалось от постоянных манипуляций с "мышью", которую она использовала з своих странствиях по целому морю файлов. С другой стороны, никакой компенсации за свои в самом прямом смысле болезненные усилия она не получила. Все те же вдоль и поперек изученные тексты, содержание которых она смогла бы повторить, даже если бы ее разбудили ночью.
   Ричард Крэйвен был весьма разносторонним человеком, не говоря уже о том, что являлся еще и серийным убийцей. Во всяком случае, она, Энн Джефферс, его таковым выставила. Крэйвен помимо всего прочего изучал биологию и электронику, а также занимался историей религий и философией. Он любил искусство, в особенности хореографию, и каждый год жертвовал минимум тысячу долларов на поддержание Национального балета.
   Его знали десятки, нет, сотни людей.
   И ни один из них не считал его своим другом.
   Те люди, которых интервьюировала Энн, говорили о нем примерно одно и то же. Звучало множество комплиментов: очаровательный... остроумный... начитанный... гениальный...
   Характеристики другого рода тоже поражали своим однообразием: холодный... отстраненный... высокомерный...
   Несмотря на всю свою первоначальную уверенность, Энн, вздохнув, решила, что вряд ли найдет во всех этих досье какую-то полезную информацию, и, минуя гостиную, направилась в прихожую.
   Она заметила его еще до того, как нагнулась, чтобы подобрать с пола письма. "Его" – то есть простой белый конверт из тех, что можно купить где угодно. Конверт был надписан тем же заостренным почерком, который она видела несколько дней назад, когда следом за полицией примчалась на место убийства Рори Крэйвена. Оставив все прочие письма без внимания, Энн схватила белый конверт и сразу же его вскрыла. Она уже собиралась извлечь на свет находившийся в конверте лист белой бумаги, как вдруг замерла.
   Отпечатки пальцев! Есть шанс – всего лишь небольшой шанс, – что тот, кто отправил это послание, неожиданно проявил беспечность. Энн отнесла письмо на кухню, нашла пинцет и с его помощью вытащила из конверта аккуратно сложенный листок. Затем она дрожащими пальцами расправила бумагу и с сильно бьющимся сердцем приступила к чтению.
   Дражайшая Энн!
   Сразу же хочу объясниться: уверен, вы понимаете, что во время заключения у меня не было ни малейшей возможности поддерживать на должном уровне свое мастерство хирурга. Этим и объясняется инцидент с кошкой вашей дочери: мне просто требовался хоть какой-нибудь материал, дабы попрактиковаться. Возможно, мне следовало оставить на трупе свою монограмму, по ведь это была всего лишь кошка и к тому же не самый лучший образчик моих хирургических достижений. Кстати, кошку никто никуда не выпускал. Я вошел и взял ее – точно так же, как я вошел в кабинет и оставил послание в вашем компьютере. Я, знаете ли, могу входить в ваш дом в любое удобное для меня время. Заметьте – в любое.
   На Энн повеяло холодом. Она прочитала послание во второй раз, затем в третий и почувствовала, как ее захлестывает паника. Ей захотелось пробежать по всему дому, тщательно запереть окна и двери, задернуть шторы. Но ведь на дворе ясный погожий день – всего лишь одиннадцать часов субботнего утра. Что, спрашивается, может с ней случиться днем? К тому же если Ричард Крэйвен...
   Нет! Ричарда Крэйвена нет в живых! Он умер!
   Энн перевела дух. Если человек, который написал это письмо, и в самом деле собирается ворваться в ее дом, то тогда какого черта он посылает об этом уведомление?
   Нет! Он просто пытается ее напугать.
   Теперь паника, овладевшая Энн всего минуту назад, трансформировалась в гнев. Энн небрежно засунула послание в конверт, затем подняла трубку и набрала номер, который Марк Блэйкмур дал ей во время их последней встречи. "Позвоните мне в любое время, – сказал он ей тогда на прощание. – Если что-нибудь случится, если вы что-нибудь найдете или даже надумаете что-нибудь, обязательно мне позвоните".
   Трубку долго никто не брал. Неужели у них нет даже автоответчика? – возмутилась про себя Энн. И вообще, что представляет из себя этот полицейский? Энн в сердцах швырнула трубку на рычаг и снова набрала номер – на сей раз это был номер офиса Марка, который она знала наизусть. В трубке пискнуло четыре раза, а потом послышался голос:
   – Отдел по раскрытию убийств. Маккарти.
   Джек Маккарти? Интересно знать, что делает начальник Отдела в офисе в одиннадцать утра в субботу?
   – Я разыскиваю Марка Блэйкмура, – сказала Энн. – Это Энн Джефферс.
   Поскольку ответа не последовало, она добавила:
   – Это важно. Я звоню по поводу убийств, совершенных Ричардом Крэйвеном.
   Она заколебалась, но решила продолжать игру:
   – Появились новые обстоятельства.
   – Что же такого успел вам наговорить Марк об этих убийствах? – с подозрением в голосе спросил Маккарти.
   – Ничего особенного, – торопливо ответила Энн, вовремя вспомнив просьбу Марка не болтать лишнего. – Но зато у меня есть что ему рассказать. Он дал мне номер своего домашнего телефона, но его, судя по всему, дома нет.
   – Да уж, сейчас ему лучше находиться совсем в другом месте, – проворчал Маккарти. – К примеру, в Сноквалми. И исполнять там свой долг.
   – В Сноквалми? – словно эхо, повторила за ним Энн, почувствовав, как ужасная догадка овладевает всем ее существом. – Что же там происходит?
   В трубке снова воцарилось молчание, а потом Маккарти заговорил, используя тот официальный тон, который он специально зарезервировал для представителей прессы:
   – Вы – репортер, миссис Джефферс. Почему бы вам не поехать туда и не разузнать все на месте?
   Трубка замолчала.
   – Я именно так и поступлю, Джек, – громко сказала Энн. – Именно так.
   Оставив записку для Хэдер – хотя последняя предупредила, что будет не раньше восьми, – Энн выключила компьютер, заперла дом и направилась к машине. Однако, сделав несколько шагов, она на мгновение замерла, вспомнив текст записки, которая теперь хранилась в ее сумке.
   "Я, знаете ли, могу входить в ваш дом в любое удобное для меня время. Заметьте – в любое".
   Хотя Энн очень старалась овладеть собой и не хотела, чтобы тот, кто сочинил это послание, заметил ее страх, она тем не менее внимательно оглядела улицу, прежде чем подойти к автомобилю.
   Если не считать нескольких детишек, игравших на тротуаре на расстоянии пары сотен футов от ее дома, улица была пуста.
   И если не считать дома на колесах.
   Его массивные очертания виднелись в самом конце квартала. Мрачного вида фургон вызвал у Энн невольный озноб.
   Кто его владелец? Откуда он, черт побери, взялся?
   И почему он стоит здесь?
   А вдруг кто-нибудь сидит в нем даже сейчас? Сидит и наблюдает за ней? Вместо того чтобы идти прямо к машине, припаркованной у дома, Энн не поленилась спуститься вниз по улице к зловещему передвижному дому. Сначала она обошла вокруг фургона, а затем приблизилась и заглянула в окно.
   Никого.
   Так-то оно так, но интересно, когда им в последний раз пользовались?
   Энн вспомнила Ричарда Крэйвена и его страсть к подобным фургонам, поэтому она сунула руку в сумку и извлекла записную книжку и ручку. Записав номер, она некоторое время раздумывала, стоит ли ей снова вернуться в дом и заняться розысками владельца.
   Позже. Она займется этим позже. У лее будет для этого предостаточно времени. А теперь ей надо срочно выяснить, что побудило Марка Блэйкмура отправиться на реку Сноквалми. Она скользнула за руль своего "вольво" и вставила ключ зажигания в замок. Честно говоря, ответ на этот вопрос она уже знала. Только одна причина могла заставить Марка отправиться в субботу утром в такую даль.
   Труп.
   Видимо, обнаружено еще одно мертвое тело.

Глава 60

   В том месте, где река делала поворот, она оказалась на удивление мелкой. Глубокие места начинались только на противоположной стороне, там, где сила потока успела за века существования реки углубить гранитное русло. Спиннинг с наживленной на крючок искусственной мухой пришелся Гленну по руке, и он – точно так же, как во сне, – вполне уверенно с ним обращался. Сделав первый бросок, он закинул муху чуть ли не на середину реки, затем немного подтянул ее к себе, потом опять отпустил леску и наконец утвердил муху на поверхности воды, постепенно наматывая леску на катушку.
   – Bay, – с замирающим от восторга сердцем произнес Кевин. – Как только у тебя получается?
   – Все очень просто, – объяснил Гленн, поражаясь собственной сноровке. – Все дело в правильной работе кисти.
   Положив свою удочку на каменистый берег, он подошел к Кевину и встал у него за спиной, взяв ладони мальчика в свои, чтобы помочь ему управиться со снастью. Одновременно у него внутри стана совершаться некая странная работа. Снова неведомо откуда возникший голос начал нашептывать: "Ведь ты чувствуешь это, не так ли, Гленн? Чувствуешь, как в нем пульсирует жизнь. И ведь тебе тоже хочется знать, откуда берется эта пульсация, правда?" Гленн мгновенно убрал руки и отшатнулся от сына. Казалось, он наткнулся на раскаленный утюг. Сын поднял глаза и с любопытством взглянул на отца.
   – Что с тобой, па? Ты как-то смешно выглядишь.
   – Со мной – ничего, – ответил Гленн, но даже ему самому его собственный голос показался странным. А расположившийся внутри него чужак продолжал нашептывать: "Мы можем это осуществить. Прямо сейчас. Это эксперимент. Всего-навсего. Мы не станем делать ему больно. С ним будет все нормально – вот увидишь". И снова в голове Гленна заклубился туман, а в душе поселился страх – тот самый страх, который он недавно испытал, когда на него во время поездки навалился необоримый сон. А что, интересно, будет, если у него не хватит сил противиться очередному приступу? Если темнота снова затопит его – прямо сейчас?
   – Вот ч-ч-что я тебе с-скажу, – заикаясь, произнес Гленн, пытаясь перебороть горловой спазм, возникший у него одновременно с начинающимся затмением сознания. – Почему бы тебе не спуститься вниз по течению? Я же пойду вверх. Тогда есть гарантия, что снасти у нас не перепутаются. О'кей?
   Кевин, краем глаза внимательно следивший за отцом, торопливо кивнул, смотал леску и двинулся вниз, перепрыгивая с камня на камень. Пару раз он оборачивался, но отец отрешенно шагал вверх по течению и, хотя Кевин громко его позвал, даже не оглянулся. Кевин почувствовал страх. А что, если отец заболел? Вдруг у него опять начинается сердечный приступ? Что тогда ему, Кевину, делать?
   – Отец! – снова позвал Кевин, но тот опять сделал вид, будто не слышит. Кевин заколебался. Может быть, ему лучше пойти вслед за отцом на тот случай, если что-нибудь случится? Или же поступить так, как сказал отец?
   Потом Кевину вспомнился странный взгляд, которым недавно смерил его отец и который вызвал у него испуг.
   Мальчик принял решение. В течение некоторого времени он будет слоняться внизу. Возможно, ему удастся поймать лягушку или даже черепаху. По неизвестной ему самому причине он решил некоторое время держаться от отца подальше.
   Потому что сейчас его отец выглядел совсем не как отец.
   Он выглядел как чужой человек.
   Человек, который очень не нравился Кевину.
   По мере того как Гленн продвигался параллельно реке вверх по течению, странное чувство "дежа вю", овладевшее им по дороге, снова вернулось к нему. Хотя он сознавал, что никогда раньше не бывал в этих местах – разве только в сновидениях, которые уже сами по себе служили доказательством того, что он здесь не бывал, – окружающее по-прежнему казалось на удивление знакомым. Река здесь поворачивала дважды, и между двумя ее поворотами лежал небольшой прямой отрезок протяженностью примерно в четверть мили, где русло становилось мельче, зато привольно расширялось. Прибрежная полоска грунта в этом месте была уже, а противоположный берег поднимался крутым каменистым откосом. Десятью футами выше уреза воды на откосе образовалась терраса, на которой возвышался пирамидальный холм из осыпавшихся камней. Это нагромождение камней также показалось знакомым Гленну, хотя он был абсолютно уверен, что никогда не видел его раньше даже во сне.
   Когда он стал обдумывать очередную причуду своей памяти, то понял, что воспоминание о каменистой круче куда старше всех его снов – оно пришло к нему из прошлого.
   Гленн попытался припомнить, не приезжал ли он сюда раньше, – возможно, много лет назад – но так ничего и не вспомнил. Он, разумеется, много раз бывал у водопада – того, что находился несколькими милями вверх по реке, рядом с электростанцией. Как-то раз они с Энн даже спускались по крутой тропинке, которая вела от водопада вниз к берегу. Пару раз они заезжали в поселок рядом с водопадом, но здесь, в этом месте, они никогда не останавливались – Гленн был уверен в этом.
   Утвердившись на берегу, он забросил искусственную муху – ту самую, которая напоминала сочетание кусочков пера Гектора и шерсти Кумкват. Почти сразу последовала поклевка. Форель так стремительно выскочила из воды и схватила муху, что Гленн едва не пропустил этот молниеносный бросок. Катушка с леской сразу же пришла в движение. Гленн, не зная толком, как действовать дальше, наблюдал за мельканием катушки. Затем у него в голове раздался голос:
   "Крути назад!"
   Гленн механически дернул за рукоятку. Та сразу же щелкнула, встала в паз и принялась убирать в себя излишек лески. Тут же началось торможение и удилище прогнулось. Затем зазвенел крошечный звонок, натяжение ослабло и леска принялась разматываться в обратную сторону. Голос, звучавший в голове Гленна, продолжал руководить его действиями. В соответствии с его указаниями Гленн принялся играть с рыбой.
   Игра эта продолжалась минут пятнадцать. К тому времени, когда Гленн подтянул к себе рыбу на расстояние, достаточно близкое для того, чтобы поддеть ее сачком и положить в полотняный мешок, висевший у него на груди, выяснилось, что он стоит посередине мелкого в этом месте русла реки. Всего в нескольких ярдах от него оказалось нагромождение камней, замеченное им с противоположного берега. Сосредоточив внимание на этой каменной пирамиде, созданной неизвестными ему силами, он перешел через реку, поднялся по узкой отлогой полоске пляжа к откосу и стал карабкаться по откосу вверх к этой пирамиде.