Сойер Мерил. Не целуйтесь с незнакомцем

   А все из-за Пифани, упрямой стервы! Если бы матерью Керта была Пифани, парень не вырос бы таким ослом. Увлеченностью делом он походил бы на Джанну. Вы только посмотрите на нее! Ничего не знает о гостиничном бизнесе, но зато недолгое время, что пробыла на Мальте, сделала больше, чем Керт за многие годы. Теперь уж она не забросит отели. Женщина, не пожалевшая отдать лучшие годы изучению Французской революции, безусловно, обладает редчайшим упорством.
   – Алло... – донесся из Марбельи голос Керта.
   – Ты читал газеты? – осторожно спросил Тони, не зная, как сын отнесется к печальному известию.
   – Что такое?
   – Ронда Сиббет покончила с собой.
   – Я знаю... Знаю... – Голос Керта плыл. Неужели напился еще до обеда? – Я так ее любил!
   – Хватит болтать! Немедленно домой! Только не смей трепаться на Мальте о Ронде.
   – Я не вернусь! Это ты убил Ронду. Ты...
   Тони бросил трубку. «Мякина вместо мозгов» в отношении Керта звучало как комплимент. Просто идиот последний! Додумался обвинять родного отца в убийстве по телефону! Вдруг линия прослушивается? Хотя это вряд ли: мальтийские законы строги. Но, зная, что с ним сражается семейка Пифани, пользующаяся услугами экспертов из Форт-Халстеда, Тони не мог рисковать.
   Он откинулся в кресле и уставился в потолок. Лично ему ничего не угрожало. Никто не сумеет доказать, что это он приказал прикончить Ронду. Он быстренько смотался на пароме на Сицилию, где связался со старым дружком-мафиозо. Джузеппе Альдо поручил убийство Ронды самому своему опытному головорезу.
   Если бы Тони задумал убить кого-то, чтобы завладеть акциями, то нанял бы Джузеппе, – и никакого дилетантства. До чего доходит человеческая глупость! И этот пустоголовый его родной сын?
   Впервые Тони поддался унынию. Он всю жизнь потратил на возведение империи. Но разве можно оставить ее сыну, который настолько туп, что поступает вопреки элементарной логике? У Тони оставался единственный выход – внук. Керта надо незамедлительно женить, причем невеста должна располагать не столько бюстом, сколько мозгами. И чтоб тут же произвели на свет наследника!
   Пока же следовало заняться устранением причиненного ущерба. Предстояло спасти свой имидж, который он пестовал на протяжении полувека. Он стал мысленно разучивать свою речь на пресс-конференции, которую намеревался созвать в тот же день. Его отвлек телефонный звонок: секретарша сообщала о посетителе – Коллисе Коддингтоне Пемброке.
   – Подержите его в приемной пятнадцать минут, а потом пригласите.
   Настороженно относясь к любому представителю кранделловского лагеря, Тони взвесил ситуацию. С самого рождения Джанны он пристально следил за ней. Он недоумевал, почему Пифани позволила ей выйти за такого пустобреха, как этот Коллис. Потом он вспомнил про длительную связь Керта и Ронды. Он не сумел проконтролировать собственного сына! Мысль о том, что Пифани столкнулась с аналогичными трудностями, принесла ему удовлетворение.
   Измена Коллиса Пемброка, а также то, что Реджинальд отказал приемной дочери в наследстве, сыграло Пифани на руку. Теперь Джанна находилась у нее под боком; скоро она снова выйдет замуж и нарожает сыновей, которые, окончив Оксфорд, высадятся на Мальте, потрясая дипломами и заявляя о своей принадлежности к британской аристократии.
   – Очень о вас наслышан, мистер Бредфорд. – Дождавшись секретарского приглашения, Коллис Пемброк протянул Тони руку. – Я часто привожу «Бредфорд энтерпрайсиз» в качестве примера успешного возведения деловой империи. Весьма впечатляющие результаты!
   – Вы так считаете? – Тони выдавил довольную улыбку, хотя за версту чуял дешевую лесть.
   – Еще бы! Первоклассная компания! Можете поверить специалисту.
   Тони изучал посетителя. Красавчик, несмотря на подбитый глаз. Совсем как Керт, разве что блондин. Впрочем, Джанна могла бы сделать лучший выбор. Перед его мысленным взором вдруг предстал непрошеный образ – Ник Дженсен. Тони едва не выругался вслух.
   – Чем могу быть вам полезен?
   – Мне известно о ваших затруднениях с Пифани Кранделл. Полиция обвиняет вашу семью в покушениях на убийство ради владения акциями ее компании.
   – В этом нет ни слова правды, – сказал Тони, дождавшись, пока Пемброк сделает паузу. – Мой сын связался с психически неуравновешенной женщиной, которая... Что тут сказать? Она взяла дело в свои руки. Записка, которую она оставила, прежде чем покончить жизнь самоубийством, снимает с нашей семьи все подозрения.
   – Тем не менее Атертоны и Пифани Кранделл причинили вам немало хлопот.
   Тони пожал плечами, никак не выдавая своих чувств. Он намеренно не отклонялся от версии, которую собирался сунуть в зубы прессе.
   – Главной проблемой была Ронда Сиббет. Ненормальная женщина... Какая трагедия!
   Коллис Пемброк улыбнулся наиболее самодовольной улыбкой из тех, что доводилось видеть Тони. Тот почувствовал облегчение, разлившееся по телу, как тепло от добротного коньяка. У Пифани, похоже, своя проблема, свое проклятье – Коллис Коддингтон Пемброк.
   – Как бы там ни было, Тони, – Коллис подался вперед с таким видом, словно беседует с закадычным другом, – я подумал, что вас могут заинтересовать кое-какие подробности об их семье, неизвестные широкой публике.
   Держи карман шире! Тони было известно буквально все, достойное интереса, о Пифани Кранделл и ее родне.
   – Какие именно?
   – Детали завещания Реджинальда Атертона. Оставшиеся в тени обстоятельства его смерти.
   Тони улыбнулся, изображая легкую заинтересованность, хотя в папке, лежавшей на столе рядом с Колли-сом, были собраны мельчайшие подробности на ту и другую тему.
   – Графа легко можно обвинить в преступном нарушении закона.
   Тони было совершенно все равно, какое обвинение грозит Уоррену Атертону. Мальту отделяло от Лондона меньше трех часов лету, но они отстояли друг от друга на многие световые годы. Арест графа Лифорта отзовется на Мальте едва заметно, если отзовется вообще.
   – Есть и другие подробности, но...
   – Сколько? – спросил Тони, внезапно сообразив, что ему самой судьбой предоставляется отличная возможность спасти мечту всей жизни и положение в обществе.
   – Миллион фунтов.
   – За сплетни? Не слишком ли вы размахнулись?
   – Я располагаю любопытными сведениями о рождении Джаниы. Пифани Кранделл не захочется, чтобы они выплыли наружу.
   Тони изо всех сил изображал удивление и любопытство. На самом деле ему было с точностью до минуты известно, когда Джанна появилась на свет. Наглец не мог сообщить ему ничего нового. Самое большее, на что он был способен, – это доставить Пифани некоторое огорчение. Но эта женщина была гораздо сильнее духом, чем мог себе представить Коллис.
   – Полмиллиона. – Цена пошла вниз.
   Тони сложил руки на груди и стал шевелить пальцами, притворяясь, будто взвешивает предложение. Коллис целую минуту терзался противоречивыми ожиданиями.
   – У вас есть доказательства? Документы, еще что-нибудь?
   – Фотокопии завещания Атертона, свидетельство о его смерти, свидетельство о рождении Джанны, документы о ее удочерении.
   – Гм-м... – Тони усердно изображал любопытство. Свидетельство о рождении Джанны содержало вымышленные сведения, та же чепуха перекочевала в документы об удочерении. Только два человека на свете знали правду – Пифани и Тони. Или Пифани все-таки сказала Джанне? Тони тут же отмел эту мысль: он слишком хорошо знал Пифани.
   – Четверть миллиона фунтов? – с надеждой спросил Коллис.
   – Ладно, – согласился Тони, немного поколебавшись. – Мне пригодятся копии, которые я смог бы подбросить прессе. – Пемброк с энтузиазмом закивал, и Тони добавил: – Плюс одно маленькое письменное заявление от вас.
   Коллис мгновенно насторожился.
   – Ничего страшного, – заверил его Тони, – просто подпишите бумагу, согласно которой я плачу вам за передачу фотокопий личных документов Атертонов и Пифани Кранделл. Можете напустить туману. Должен же я обезопасить себя на случай, если эти документы окажутся подделкой.
   Коллис нехотя согласился, и Тони велел секретарю подготовить необходимые бумаги. Подписавшись, Коллис отбыл, пообещав доставить из Англии фотокопии.
   Тони проводил его взглядом, после чего, покосившись на его подпись, едва удержался от улыбки. Коллис Коддингтон Пемброк, сукин сын и редкий дурень! Оказывается, Керт – не единственный олух на свете.

* * *

   Керт валялся поперек кровати в роскошном номере «Пуэнто-Романо», свесив голову. Неподалеку, в соседней гостиной, переговаривались и посмеивались братья Мифсуд. Они смотрели телевизор. Керт рассеянно рассматривал мраморный пол. Рисунок на нем был похож на облака, а мысль об облаках напомнила ему о Ронде, о том, как они часами лежали нагишом на безлюдном пляже, провожая взглядом проплывающие по небу облака. Ощущение навсегда утраченной любви наполнило его душу горечью. Несмотря на выпитую бутылку водки, душевная боль не проходила.
   – Ненавижу его! – сказал Керт, глядя в пол. – Большой Тони вообразил, что может помыкать всем миром. Убивать Ронду было совершенно необязательно. Никто не смог бы... – Он потерял мысль и с трудом вернулся к ней вновь, закончив рассуждение: – Никто не сумел бы ничего доказать.
   Он попытался представить себе мир без Ронды, но это оказалось невозможно. Он видел лишь гири на ногах и цепь, приковавшую его к отцу. Керт не сомневался, что Большой Тони вновь вынашивает планы женить его. Уж он подберет ему партию по своему вкусу!..
   – Не могу, не могу! – шептал Керт, едва не касаясь кончиком носа пола. Потом он переменил позу. Сейчас он снимет трубку и пошлет отца к черту. У него закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Он упал на спину, стараясь остановить вращение стен, не дать им обрушиться на него.
   В голове у Керта зазвучал отцовский голос. Он замер, жалея, что у него нет под рукой ножа, который он с наслаждением вонзил бы Большому Тони прямо в сердце. Что чувствовала Ронда в последние секунды жизни, когда ее заставили приставить дуло к голове и спустить курок? Он содрогнулся, представив себе ее предсмертный ужас. Не пожалела ли она, что любила его? Он молился, чтобы этого не произошло, но не мог избавиться от сомнений.
   Потолок крутился у него над головой, усугубляя страдания. Его горечь была неизлечима. Ни одна женщина не заменит Ронду. Возвратиться на Мальту значило предать ее память, наплевать на жертву, которую она принесла ради любви к нему.
   Он прислушался: за стеной братья Мифсуд покатывались со смеху, пытаясь понять испанский перевод американской комедийной программы. Они считают, что он напился и уснул, и еще долго не заглянут в спальню. Он выбрался на балкон, перевалился через перила, упал на песок. Встав, он, ни о чем не думая, бросился бежать по пляжу, мимо роскошных бунгало «Клуба Марбелья».

* * *

   К одиннадцати часам вечера Джанна вернулась в «Соколиное логово». Ставя машину в гараж, она думала о Нике. Она еще не имела никаких вестей, но полагала, что он уже добрался до Хьюстона. Джанна попробовала представить себе тетю Пиф лежащей на больничной койке, как Остин Прескотт, но это оказалось свыше ее сил. Она все понимала, но сердце ее стремилось к Нику, невзирая ни на что.
   – Джанна! – позвала ее Шадоу, выходя из главного дома. – Ты смотрела телевизор? Большой Тони дал интервью.
   – Нет, – устало ответила Джанна. Ей была известна всего одна новость: Уоррен позвонил в отель и сообщил, что эксперты из Форт-Халстеда прилетели в Монако и что их заключения полностью подтверждают первоначальную версию: улик, указывающих на насильственную смерть Ронды Сиббет, не найдено.
   – Если ты поторопишься, – продолжила Шадоу, – мы сможем увидеть Тони в одиннадцатичасовых новостях.
   Пока они добрались до гостевого домика и включили телевизор, повтор интервью Тони уже успел начаться.
   «Мне жаль Пифани Кранделл. Но откуда мне было знать, что мой сын когда-то встречался с психически неуравновешенной женщиной, которая не остановилась перед убийством, решив, что сможет выйти за него замуж, если раздобудет акции?»
   – Вот это нахальство! – сказала Шадоу.
   – Звучит искренне. Он умеет врать.
   «Для того чтобы продемонстрировать мисс Кранделл мою добрую волю, – продолжал Тони, – я готов продать ей имеющиеся у меня акции ее корпорации за ту же сумму, которую я за них заплатил». – Он картинно продемонстрировал бумаги.
   – Поразительно! – воскликнула Джанна.
   «Мальта – слишком маленький островок, а туризм – слишком важное дело, чтобы не воспользоваться возможностью забыть о наших дрязгах ради блага страны».
   – Блестяще! – Джанне не верилось, что он руководствовался альтруистическими мотивами. От тети Пиф она много чего слышала о Тони Бредфорде, но сейчас была вынуждена признать, что он сделал ловкий ход. Полиции не удалось опровергнуть версию о самоубийстве Ронды. В ее записке смерть Трейвиса Прескотта объяснялась так же, как и в легкомысленных газетных статьях, – «шалостью с печеньем».
   «Нетрудно догадаться, – продолжал Тони, – что у Пифани Кранделл хватает врагов. К их числу относится муж ее племянницы».
   Джанна упала в кресло. Она чувствовала себя глубоко униженной. Тони снова помахал какими-то бумажками. Репортер взял их и стал внимательно изучать.
   «Коллис Коддингтон Пемброк, супруг Джанны Атертон Пемброк, племянницы Пифани Кранделл и наследницы ее отелей, предложил мне купить у него документы, раскрывающие семейные тайны. Видимо, существуют какие-то скандальные обстоятельства, в которых замешан граф Лифорт, а также его сестра, леди Джанна».
   Негодование Джанны было так велико, что в этот момент она смогла бы задушить Коллиса собственными руками.
   «Естественно, – вещал Тони со снисходительной улыбкой, – я отказался от этого низкого предложения. Понятия не имею, о каких тайнах идет речь. Невзирая на всю эту грязь и на их сплетни, постоянно меня преследующие, я отказываюсь вставать с ними на одну ступеньку и приобретать документы, которыми пытается торговать Пемброк. Он не получит от меня ни пенни. Я хочу одного, – закончил Тони на проникновенно искренней ноте, – чтобы Мальта заняла в мире принадлежащее ей по праву место туристического центра. Пускай Пифани Кранделл сама разбирается со своими проблемами».
   – Видишь? – сказала Джанна Шадоу. – Это он убил Ронду, а теперь заметает следы.
   – Разумеется, – кивнула Шадоу.
   – Он убил Ронду, а до нее Трейвиса и Йена Макшейна. Ничего, на сей раз и ему не сносить головы.

* * *

   Коллис прошел по длинному рукаву и проследовал в направлении, указанном для граждан стран Европейского сообщества. По правде говоря, он ожидал получить гораздо больше за информацию, которую предложил Энтони Бредфорду, но, учитывая свое поражение в «Соколином логове», считал удачей хоть какой-то барыш. Деньги от Бредфорда он мысленно приплюсовал к сумме, на которую рассчитывал после развода, а также продажи дома, машины, ценных бумаг. Получалось совсем неплохо. При своем блестящем знании фондового рынка, а также некоторой удаче он бы мог сколотить на этой основе приличное состояние.
   Пока что он вполне мог продолжать заниматься тем, к чему привык, – произносить речи. После надлежащей утечки в прессу Уоррен уже не сможет составить ему конкуренцию. Ему еще повезет, если о нем упомянут на 57-й странице какого-нибудь третьеразрядного таблоида – да и то в случае, если у него хватит наглости вернуться в палату лордов и взять там слово. Коллис довольно улыбнулся. Лично он не отказался бы теперь от политической карьеры.
   Коллис все еще ухмылялся, когда, миновав «зеленый коридор» таможни, оказался в зале прилета. Неожиданно его ослепили вспышки, кто-то окликнул его по фамилии. Снова вспышки. Коллиса окружила толпа репортеров. Он оказался внутри микрофонного частокола. Сперва он решил, что его спутали с какой-нибудь кинозвездой, но тут же смекнул, что любая звезда не годится внешностью ему в подметки.
   – Верно, что вы торгуете репутацией своей семьи? – выкрикнул один из репортеров, сунув микрофон ему под нос.
   – О чем вы говорите?
   – О графе Лифорте, – ответил другой репортер, уже включивший камеру. – Вы пытаетесь продать его семейные секреты.
   – Что это за секреты? – сразу несколько репортеров перекрыли ему путь к отступлению.
   – Я... Не знаю, о чем вы говорите.
   – Как вы объясняете заявления Энтони Бредфорда? Коллис так и остался стоять с разинутым ртом.

23

   Стенания муэдзина, призывающего правоверных на полуденную молитву, разносились по пыльным закоулкам, которые в ливийском городе Бардия именовались улицами. Слепой попрошайка, устроившийся на ступеньках здания, принадлежащего ливийскому министерству здравоохранения, распевал отрывки из Корана. Внутри здания находились Джанна и Моррис Венворт, эксперт из Форт-Халстеда, а также Ибрагим Мафжи, мальтийский атташе в Ливии. Все трое внимали попрошайке, чей фальцет доносился до них через распахнутое окно. Джанна изучала портрет Муамара Каддафи, висевший с опасным наклоном на стене, над рабочими столами чиновников, предающихся молитве.
   – То, что занимает пять минут в Лондоне, семь в Риме и десять на Мальте, здесь отнимает целый день, – вполголоса предупредил англичан мальтиец. – По части бюрократизма Ливия не имеет себе равных.
   – Я готов к волоките, – отозвался Моррис, бодро улыбаясь Джанне.
   Джанна не разделяла его настроения; ей очень хотелось наорать на клерков в белых балахонах, которые с самого утра без толку шелестели бумажками. Цель состояла в том, чтобы выяснить, не было ли Йена среди неопознанных тел, похороненных в Бардии вскоре после его исчезновения.
   Две недели назад власти Бардии ответили наконец на ее настойчивые телефонные звонки и сообщили, что в течение недели после исчезновения Йена земле были преданы четыре неопознанных трупа. Многие чиновники получили свой бакшиш, прежде чем власти согласились эксгумировать тела. Уоррен охотно ссудил Джанну деньгами, предоставив ей вдобавок свой самолет, и приставил к ней Морриса. Если среди трупов окажутся останки Йена, Моррис мог на месте дать необходимые консультации. В случае затруднений останки можно было доставить по воздуху в Англию, чтобы за дело взялись специалисты Форт-Халстеда.
   Как это постоянно происходило на протяжении тех трех недель, что длилось отсутствие Ника, Джанна думала о нем. Ему не было известно, что она находится в Ливии. После его отъезда они разговаривали один-единственный раз. Протянув две недели после открытия «Голубого грота» и так и не дождавшись звонка, Джанна позвонила ему сама. Ник был так утомлен круглосуточным бдением у постели Остина, что она не стала говорить ему о предстоящей поездке. С тех пор вестей от него не было.
   Джанна обратилась к Ибрагиму Мафжи, мальтийскому атташе, с просьбой взять на себя контакты с ливийскими чиновниками. После того как британцы изгнали террористов и закрыли посольство Каддафи в Лондоне, подданные империи перестали считаться в Ливии дорогими гостями. Великобритания, подобно Соединенным Штатам, не имела здесь даже консульской службы, зато мальтийцы поддерживали отношения с Ливией, поэтому помощь Мафжи оказалась очень кстати.
   Джанна была не только британской подданной на ливийской земле, но и, что гораздо хуже, женщиной. Она знала, что всякая женщина, путешествующая в одиночку по мусульманской стране, воспринимается как проститутка. Отели не регистрировали женщин без сопровождения мужей или родственников-мужчин. Кареглазый и улыбчивый Моррис с трудом мог сойти за дядюшку Джанны, однако против такой роли не возражал.
   Необходимость оставаться в стороне, передоверив все дела Мафжи, приводила Джанну в бешенство. К тому же она, чтобы зря не волновать тетю Пиф, не поставила ее в известность о цели своей поездки: сперва требовалось узнать, был ли среди неопознанных погибших Йен Макшейн.
   – Похоже, ваш брат сумел создать себе непоколебимую репутацию человека нравственного, – сказал Моррис, прерывая ее размышления. – Мне понравилась его пресс-конференция, на которой он рассказал, зачем перевозил труп отца. Другого бы пресса разорвала в клочья.
   Джанна кивнула. Она еще не успела понять, заигрывает ли с ней Моррис. Просто для друга он был слишком навязчив. Впрочем, все равно хотелось бы, чтобы вместо него рядом оказался Ник.
   – Никто не стал его осуждать: ведь он оберегал мать, – продолжал Моррис.
   – Я поступил бы так же, – вмешался Ибрагим. – Мне бы тоже не хотелось, чтобы моей матери стали известны столь неприятные подробности.
   Джанна кивнула. Она обратила внимание, что Моррис тактично не упомянул, что у Реджинальда был любовник. Уоррен перешел в наступление: сразу после возвращения Коллиса в Англию он созвал пресс-конференцию. Немногие слова способны расшевелить невозмутимых англичан. Одно из них – слово «мама». Королева-мать постоянно оказывается, судя по опросам, самой популярной персоной. Распродажи в Материнское воскресенье уступают разве что рождественским. Уоррен мигом превратился в образцового сына. Его прямолинейность разрядила ситуацию, а Коллиса превратила в лжеца и мошенника.
   – Вот и они, – прошептал Моррис. Появились пятеро мужчин в белых туниках до икр, в белых платках, стянутых ленточками; под мышкой у каждого был свернутый молитвенный коврик.
   Мальтиец встал и направился к ним. Джанна поправила платок на голове, который не снимала из почтения к мусульманским обычаям. Она не хотела, чтобы у них появился предлог не подпустить ее к телам. Она знала от Ибрагима, что четыре гроба уже извлечены из ямы, залитой цементом ради ограждения священной мусульманской земли от тел неверных. Теперь тела находились в этом здании.
   Мафжи возвратился с улыбкой на лице.
   – Сейчас господин Акбар проводит нас.
   Джанна вскочила; ее охватила радость и одновременно страх. Чтобы потом не испытать очень уж сильного разочарования, она напомнила себе, что эксгумация может подтвердить печальную истину: никто никогда не узнает, что случилось с Иеном Макшейном.
   Джанна, сопровождаемая Моррисом и Ибрагимом, последовала за Акбаром и его помощником, вооруженным ломиком, по длинному коридору, освещенному тусклой, ватт в пятнадцать, лампочкой. Помощник отпер дверь, за которой тянулся другой, еще более темный коридор, за поворотом – еще один. В конце пути их ждала комнатушка, свет в которую проникал сквозь прохудившуюся крышу.
   Посредине комнатушки стояли четыре залепленных слежавшимся песком гроба. Вокруг теснились корзины с оливками. Видимо, министерство не слишком заботилось о здоровье граждан и зарабатывало торговлей оливками. Чувство радостного ожидания, захлестывавшее Джанну все сильнее с каждым поворотом коридора, разом прошло: все четыре гроба были одинакового размера.
   – Незачем их вскрывать, – грустно сказала она. – Йен был слишком высок, чтобы уместиться в таком ящике.
   – Здесь все гробы одинаковые, – объяснил Мафжи. Тем временем приступили к вскрытию первого гроба. – Гробовщиками у них работают потомки одних и тех же семей на протяжении многих поколений, и их изделия остаются неизменными с самого средневековья.
   Из крышки был извлечен последний гвоздь, и Акбар произнес что-то по-арабски.
   – Вы уверены, что хотите посмотреть? – спросил Моррис.
   – Да. – Она вспомнила его предупреждения: тела, пролежавшие полвека в земле пустыни, должны были превратиться в мрачные скелеты. Она заглянула в гроб. Ее взору предстал неоструганный сосновый ящик и побелевшие кости маленького – детского или подросткового – скелета.
   Моррис покачал головой, и ливийцы занялись другой крышкой, Джанна не могла оторвать глаз от третьего по счету гроба: через весь верх шла трещина; в нем должно было быть полно песку.
   Второй гроб открылся легче, чем первый. В нем оказался хрупкий скелет; на костях рук оставались клочки ткани.
   – Нет, – сказал Моррис. – Посмотрите на тазовые кости: это женщина.
   Повинуясь жесту начальника, помощник взялся за дело, и третья крышка тут же с сухим треском раскололась там, где была трещина. Помощник отбросил бесполезную деревяшку. В помещении было довольно темно, к тому же остаток крышки мешал заглянуть в гроб, но Джанна сразу поняла, что этот скелет гораздо крупнее, чем в предыдущих.
   Акбар поддел ломиком остаток крышки и оторвал ее. Джанна взглянула. И ей чуть не стало нехорошо; Моррис взял ее за локоть.
   – Они сломали ему ноги, чтобы запихнуть в гроб, – сказал он.
   Джанна опустилась на колени. Кости заполняли нижнюю часть гроба; грудная клетка и череп были набиты песком.
   Воображение сыграло с ней злую шутку: на мгновение ей показалось, что перед ней Ник Дженсен.
   – Белый мужчина, – определил Моррис. – Высокий, крупный.
   Джанна неуверенно дотронулась до засыпанной песком кисти и приподняла ее. Струйки песка побежали вниз, ее взору предстало черное кольцо в форме мальтийского креста, резко выделявшееся на фоне белых костей.
   Приглядевшись, она обнаружила в черепе отверстие, похожее на пулевое. Ей снова представился Ник, потом вместо него появилась Лорел Хогел, показывающая на свой левый висок.
   – Это Йен, – наконец произнесла Джанна, едва сдерживая слезы. В висках у нее колотилась кровь, Джанна не могла смириться с мыслью, что вот так жестоко и бессмысленно этот человек был отнят у тети Пиф. Слезы затуманили ее взор, она едва расслышала слова Морриса: