Страница:
– Ваша светлость! – прервала хозяина барменша и попыталась преклонить колено, не зная, видимо, что перед ней отнюдь не герцог и, обращаясь к нему, можно стоять прямо.
Хозяин отогнал назойливую барменшу.
– Мы видели вас в вечерних новостях. Мы согласны, что Англии не нужны японские деньги.
Сбежавшиеся постояльцы шумно выражали свое одобрение.
Шадоу удивленно подняла на Уоррена свои карие глаза. Он не говорил ей о своем выступлении по той простой причине, что совсем про него забыл. Он был слишком озабочен объяснением ей ситуации с итальянцем.
– Очень вам благодарен, – пробормотал он, испуганный тем, что его речь попала в выпуск новостей. Все происходящее в палате лордов фиксировалось телекамерами, но редко заслуживало повтора в вечерних выпусках. – Я всего лишь высказал свое мнение. Многие со мной не согласны, но тут уж ничего не поделаешь.
– Держитесь!
– Нам нужны такие смельчаки, как вы!
– Задайте им жару! – посоветовала одна престарелая дама.
Пожав несколько ладоней, выдержав несколько могучих хлопков по спине и отклонив несколько предложений бесплатного угощения, Уоррен отвел хозяина в сторонку.
– Нам надо поговорить с Джианом Паоло, – сказала Шадоу.
С удивлением глядя на них, хозяин ответил:
– Сюда, пожалуйста. Он на кухне, помогает шеф-повару.
Они прошли через кладовую, где пахло сырым мясом и кровяной колбасой. Уоррена чуть не стошнило; сердце уже несколько минут колотилось как сумасшедшее. Кухня встретила их гирляндами сверкающих медных кастрюль и сковородок, развешанных по стенам.
– Джиан! – позвал хозяин. – К вам посетители.
Темноволосый молодой человек, чистивший котел, сделал большие глаза и снова занялся своим делом, как будто полагал, что стоит только проигнорировать пришедших – и они исчезнут, как наваждение.
– Джиан! – возмутился хозяин. – Разве вы не знаете, кто это?
Помолчав, тот угрюмо буркнул:
– Знаю.
– Тут есть место, где мы могли бы остаться одни? – спросил Уоррен.
Хозяин гостиницы был рад оказать услугу лорду. Он повел всю троицу по длинному каменному коридору. Судя по копоти на стенах, светильниками здесь в свое время служили факелы. Ведя Шадоу под руку, Уоррен вполуха внимал рассказу владельца о несравненных прелестях его недавно открывшейся гостиницы. Джиан покорно тащился следом, словно собака на поводке.
Хозяин отпер для них маленькую комнату. Шадоу села на диван и предложила Джиану сесть с ней рядом. Уоррен занял кресло напротив и заставил себя улыбнуться ненавистному итальянцу.
– Что вы хотите? – спросил Джиан. От страха его итальянский акцент стал гораздо заметнее.
Этот вопрос застал Уоррена врасплох. Он медлил с ответом, не зная, как, собственно, перейти к тяжбе об акциях. Он без всяких на то оснований решил, что Паоло обязательно захочет причинить его семье вред. Паоло было нечего терять, тогда как Атертоны были весьма уязвимы. Думая так, Уоррен испытывал явные затруднения с началом беседы.
Шадоу прикоснулась к руке Джиана, и он обернулся к ней с выражением лица, которое могло быть вызвано только страхом.
– Чем вы так напуганы? – спросила она его. Он пожал плечами, косясь на Уоррена.
– Наверное, кончина графа стала для вас тяжелым ударом, – с искренним сочувствием проговорила Шадоу.
– Да. Мы виделись почти ежедневно на протяжении последних двенадцати лет, с тех пор, как мне исполнилось семнадцать.
Уоррен стиснул зубы. Значит, его отец остановил выбор на Джиане, когда тот был совсем еще мальчишкой. Уоррен имел представление о гомосексуализме. Еще в Итоне, где младшим приходилось выслуживаться перед старшими, он привык относиться к нему как к естественному жизненному явлению. Его близкий друг Декстер Торп-Уайт предпочитал мужчин, что никак не отражалось на их дружбе. Но его родной отец!.. Боже! Как это повлияет на мать, если она узнает правду?
– Я до сих пор не могу поверить в его внезапную смерть. – На глазах Джиана появились слезы. – Я не был готов к жизни без него.
– Для этого вы и перебрались сюда – чтобы начать новую жизнь? – спросила Шадоу.
– Я прятался от него, – ответил Джиан, имея в виду Уоррена. – Я ведь знал, вы не поверите, что я буду молчать о Реджи. Но я не собираюсь болтать. Я слишком сильно его любил. Я знал, что он не хочет, чтобы о нашей тайне пронюхали посторонние. – Он закинул голову, готовый смириться с поражением. – Наверное, вы хотите, чтобы меня депортировали?
Уоррен с трудом сдержал улыбку: выходит, Джиан проживает в Англии нелегально! Впрочем, радость была недолгой: депортация итальянца не лишит его наследства, а просто ожесточит и поставит жирный крест на приобретении у него проклятых акций.
– Ничего подобного мы не замышляем, – заверила итальянца Шадоу. – Уоррен привез вам хорошие новости.
– Насколько я понимаю, – начал Уоррен, – мой отец питал к вам теплые чувства. Вы были... – он помедлил, подыскивая формулировку поделикатнее, – дружны много лет.
– Мы любили друг друга.
Это простое признание, сделанное с полнейшей искренностью, едва не лишило Уоррена самообладания. Неужели его отец был способен любить, по-настоящему любить этого человека? Или это была всего лишь неведомая Уоррену разновидность похоти? Ответа у него не было. Он не знал собственного отца, а довольствовался всего лишь иллюзией, мастерски созданной самим Реджинальдом Атертоном. Совершенно ясно одно, отец был привязан к итальянцу достаточно сильно, чтобы оставить ему то, что по праву принадлежало Джанне, которая всю жизнь боготворила его!
А что он сам? Он позволял отцу подавлять его волю. Только в последнее время в Уоррене проснулся бунтарь. Отец настаивал, чтобы никто из Атертонов не марался зарабатыванием денег. Уоррен тем не менее включился в ряд проектов и кое-что в них вложил. Он тщательно скрывал свою деятельность, пока отец каким-то образом не узнал про то, чем занимаются брат и сестра. Стычка с отцом, ставшая их последним разговором, получилась безобразной. Теперь Уоррен вдобавок ко всему чувствовал себя виноватым в скоропостижной смерти Реджинальда. Отец не должен был сойти в могилу, так и не помирившись со своим единственным отпрыском.
– Отец хотел обеспечить вам достаток на случай, если с ним что-то случится. – Уоррен брал пример с Шадоу и никак не проявлял своего отвращения. – Он оставил вам неплохое наследство.
Утирая слезы, Джиан сказал:
– Он обещал, что у меня будет достаточно денег, чтобы открыть собственный ресторан.
Уоррен тотчас сообразил, как строить дальнейший разговор.
– Он оставил вам акции одной корпорации. Продав их, вы стали бы состоятельным человеком. Вы получили бы примерно полмиллиона фунтов стерлингов.
– Миллион.
Уоррен внутренне вскипел, но постарался не подать виду.
– Это гораздо выше рыночной стоимости...
– Не выше. Столько мне заплатил Энтони Бредфорд.
Уоррен вскочил.
– Вы уже продали акции?!
Впервые улыбка Джиана предназначалась не Шадоу, а Уоррену.
– Да. Сегодня утром я подписал все бумаги.
– Ты ни в чем не виноват, – пыталась успокоить она его.
– Не уверен, что Джанна и тетя Пиф будут того же мнения. Я должен был первым найти Паоло. Непонятно только, как Бредфорд пронюхал о том, что Паоло – наследник этих акций.
– Он спит и видит, как бы завладеть отелями тети Пиф. Наверное, на него работает специальное детективное агентство. Бредфорд в деле похож на стервятника: он, выслеживая, кружит над добычей, а потом наносит точный удар. Он знает, что тетя Пиф была вынуждена продавать акции, чтобы собрать деньги на строительство «Голубого грота». Для него будет отрадой узнать, что предприятие провалилось. Тогда Бредфорд станет контролировать все мальтийские отели.
Уоррен распахнул перед Шадоу дверцу машины. Он не мог не заглядеться на ее стройные ноги, когда она усаживалась, но заставил себя не отвлекаться. Чертов итальянец! Он сел, вставил ключ в замок зажигания, но заводить мотор не торопился. Устав бороться с чувствами, он повернулся к Шадоу.
– Спасибо за то, что согласилась поехать со мной. Не знаю, что бы я делал без тебя.
– Я была уверена, что он не продаст нам акции. Карты...
– А что твои карты говорят о нас? – Вопрос вырвался неожиданно для него самого.
– О нас?
Барьер из пятнадцати лет рухнул в долю секунды. Он снова превратился в молодого человека в возрасте двадцати одного года, задыхающегося от испуга. Он дотронулся до ее плеча там, куда спадала волна огненно-рыжих волос, обнял за шею. Ее глаза сияли в темноте, губы разомкнулись, она приподняла подбородок и приняла поцелуй, словно ждала его все эти годы. Уоррен провел кончиком языка по ее полным губам, кляня себя за то, что столько лет отказывал себе в этом удовольствии. Ее язык затрепетал, и небывалый прилив желания охватил Уоррена. Чуть не задушив Шадоу в своих объятиях, перебирая пальцами ее густые тяжелые волосы, он осыпал ее поцелуями с жадностью юного повесы.
Неожиданно Шадоу отпрянула.
– Нет, Уоррен, я больше не имею дела с мужчинами. Я дала обет безбрачия.
Вцепившись в руль, Уоррен нахмурился, не веря собственным ушам. Шадоу Ханникатт – и обет безбрачия? Это невозможно. С другой стороны, он слишком давно ее знал, чтобы не отнестись к ее словам серьезно.
– Я не была с мужчиной с тех пор, как развелась, и не собираюсь. Ты знаешь, я всегда тверда в своих решениях.
«А как насчет твоего поцелуя минуту назад?» – вертелся на кончике языка вопрос, но он не стал его задавать. Вместо этого он спросил:
– А твоя дочка? – Девочка родилась спустя долгое время после развода. Или тогда о безбрачии еще не было речи?
– Мои отношения с мужчинами никогда не доводили до добра, – проговорила она, явно не собираясь давать определенного ответа. – Мне хочется того, чего у меня никогда не было, – семьи. Я люблю Хло. Кроме нее, мне никто не нужен. А ей не нужно никого, кроме меня.
Уоррен знал, как пренебрежительно относились к Шадоу ее собственные родители. Одри, несмотря на некоторые ее причуды, всегда старалась быть хорошей матерью. Кроме нее, у него были Джанна и тетя Пиф, в любви которых он ни на минуту не сомневался. Каково это – расти в одиночестве, не зная любви?
– Отец Хло наверняка хотел бы...
– Нет! – отрезала Шадоу. – Моя мать бросила меня с отцом, которому было на меня наплевать.
– Это не значит, что все мужчины такие же. Хло нужен отец.
– Я буду ей за отца и за мать. – Ее решительный тон еще больше его удручил.
Воцарилось молчание. В ночном небе все ярче светила луна. Шадоу тронула его за руку и сказала:
– Хло никогда не узнает, кто ее отец.
Уоррен хотел было возразить, что Шадоу поступает дурно, лишая ребенка родного отца. Мужчины умеют любить не хуже женщин.
– Я воспользовалась услугами банка спермы.
Он решил, что ослышался, но она поспешила развеять его сомнения, добавив:
– Искусственное осеменение.
– Зачем?! – вскричал он. Она была самой прекрасной, самой желанной женщиной во всем Лондоне. – Боже мой, зачем?!
– Я всегда хотела создать семью, но никак не могла найти подходящего мужчину.
Уоррен вспомнил напрасно растраченные годы, которые он мог бы прожить с Шадоу, и окончательно упал духом.
– Шадоу, прости меня за то, что я позволил отцу разлучить нас. Я...
– Ничего, – ответила она своим обычным тоном утешительницы. – Так легли карты.
– Неправда! Я – тот, кто тебе нужен.
– Нет, – убежденно ответила она. – Нам не суждено быть вместе. Теперь у меня есть дочь. Я должна растить ее, заботиться о ее будущем. Я не выйду замуж.
Уоррен почувствовал, что сейчас не время ее уговаривать. Она определила свой жизненный путь, на котором не было места мужчинам.
– Если я что-то могу сделать для тебя или Хло, дай мне знать.
– Нам и так хорошо, – сказала она, но ему послышалось в ее тоне колебание.
– Мы друзья. Ты хорошо это знаешь. Я не просто первый встречный, а брат Джанны. Я должен тебе помогать.
– Я подумываю о том, чтобы купить домик за городом и вывозить туда Хло на выходные. Но я откладываю деньги на ее учебу. Я пошлю ее не в Хантингтон, где так страдала сама, а в Европейскую школу в Куламе.
– Серьезно?
Намерение Шадоу не удивило Уоррена. Этих школ было много в Бельгии, Италии, Германии, Голландии, самой Англии. Учеников там делали европейцами. Их с самого начала учили двум-трем, а иногда и четырем языкам. Классы в этих школах были смешанными, что отражало особенности Европейского сообщества. Объединенная Европа быстро менялась. Выпускники таких школ смогут смотреть в будущее увереннее, чем учащиеся самых элитарных британских учебных заведений.
– Я дам тебе столько денег, сколько...
– Давать ничего не надо. Я открываю филиалы своего магазина белья в Хэмпстед-Хит, Сент-Джонс-Вуд, Риджент-парк. Они будут поскромнее, чем «Белье по Фрейду». Но у меня проблемы с банком «Барклайз». Он не дает ссуду – не потому, что сомневается в моей кредитоспособности, а потому, что считает магазины женского белья рискованным бизнесом. Если бы кто-то взял на себя труд переубедить их...
– Я займусь этим, – пообещал он.
Он завел мотор «Ягуара» и погнал его к шоссе разбрасывая в стороны гравий. Ну и дураком же он был! Больше этого не повторится. Он заставит Шадоу передумать. Она по-прежнему любит его, просто не готова в этом сознаться – до поры до времени.
Часть II
7
Хозяин отогнал назойливую барменшу.
– Мы видели вас в вечерних новостях. Мы согласны, что Англии не нужны японские деньги.
Сбежавшиеся постояльцы шумно выражали свое одобрение.
Шадоу удивленно подняла на Уоррена свои карие глаза. Он не говорил ей о своем выступлении по той простой причине, что совсем про него забыл. Он был слишком озабочен объяснением ей ситуации с итальянцем.
– Очень вам благодарен, – пробормотал он, испуганный тем, что его речь попала в выпуск новостей. Все происходящее в палате лордов фиксировалось телекамерами, но редко заслуживало повтора в вечерних выпусках. – Я всего лишь высказал свое мнение. Многие со мной не согласны, но тут уж ничего не поделаешь.
– Держитесь!
– Нам нужны такие смельчаки, как вы!
– Задайте им жару! – посоветовала одна престарелая дама.
Пожав несколько ладоней, выдержав несколько могучих хлопков по спине и отклонив несколько предложений бесплатного угощения, Уоррен отвел хозяина в сторонку.
– Нам надо поговорить с Джианом Паоло, – сказала Шадоу.
С удивлением глядя на них, хозяин ответил:
– Сюда, пожалуйста. Он на кухне, помогает шеф-повару.
Они прошли через кладовую, где пахло сырым мясом и кровяной колбасой. Уоррена чуть не стошнило; сердце уже несколько минут колотилось как сумасшедшее. Кухня встретила их гирляндами сверкающих медных кастрюль и сковородок, развешанных по стенам.
– Джиан! – позвал хозяин. – К вам посетители.
Темноволосый молодой человек, чистивший котел, сделал большие глаза и снова занялся своим делом, как будто полагал, что стоит только проигнорировать пришедших – и они исчезнут, как наваждение.
– Джиан! – возмутился хозяин. – Разве вы не знаете, кто это?
Помолчав, тот угрюмо буркнул:
– Знаю.
– Тут есть место, где мы могли бы остаться одни? – спросил Уоррен.
Хозяин гостиницы был рад оказать услугу лорду. Он повел всю троицу по длинному каменному коридору. Судя по копоти на стенах, светильниками здесь в свое время служили факелы. Ведя Шадоу под руку, Уоррен вполуха внимал рассказу владельца о несравненных прелестях его недавно открывшейся гостиницы. Джиан покорно тащился следом, словно собака на поводке.
Хозяин отпер для них маленькую комнату. Шадоу села на диван и предложила Джиану сесть с ней рядом. Уоррен занял кресло напротив и заставил себя улыбнуться ненавистному итальянцу.
– Что вы хотите? – спросил Джиан. От страха его итальянский акцент стал гораздо заметнее.
Этот вопрос застал Уоррена врасплох. Он медлил с ответом, не зная, как, собственно, перейти к тяжбе об акциях. Он без всяких на то оснований решил, что Паоло обязательно захочет причинить его семье вред. Паоло было нечего терять, тогда как Атертоны были весьма уязвимы. Думая так, Уоррен испытывал явные затруднения с началом беседы.
Шадоу прикоснулась к руке Джиана, и он обернулся к ней с выражением лица, которое могло быть вызвано только страхом.
– Чем вы так напуганы? – спросила она его. Он пожал плечами, косясь на Уоррена.
– Наверное, кончина графа стала для вас тяжелым ударом, – с искренним сочувствием проговорила Шадоу.
– Да. Мы виделись почти ежедневно на протяжении последних двенадцати лет, с тех пор, как мне исполнилось семнадцать.
Уоррен стиснул зубы. Значит, его отец остановил выбор на Джиане, когда тот был совсем еще мальчишкой. Уоррен имел представление о гомосексуализме. Еще в Итоне, где младшим приходилось выслуживаться перед старшими, он привык относиться к нему как к естественному жизненному явлению. Его близкий друг Декстер Торп-Уайт предпочитал мужчин, что никак не отражалось на их дружбе. Но его родной отец!.. Боже! Как это повлияет на мать, если она узнает правду?
– Я до сих пор не могу поверить в его внезапную смерть. – На глазах Джиана появились слезы. – Я не был готов к жизни без него.
– Для этого вы и перебрались сюда – чтобы начать новую жизнь? – спросила Шадоу.
– Я прятался от него, – ответил Джиан, имея в виду Уоррена. – Я ведь знал, вы не поверите, что я буду молчать о Реджи. Но я не собираюсь болтать. Я слишком сильно его любил. Я знал, что он не хочет, чтобы о нашей тайне пронюхали посторонние. – Он закинул голову, готовый смириться с поражением. – Наверное, вы хотите, чтобы меня депортировали?
Уоррен с трудом сдержал улыбку: выходит, Джиан проживает в Англии нелегально! Впрочем, радость была недолгой: депортация итальянца не лишит его наследства, а просто ожесточит и поставит жирный крест на приобретении у него проклятых акций.
– Ничего подобного мы не замышляем, – заверила итальянца Шадоу. – Уоррен привез вам хорошие новости.
– Насколько я понимаю, – начал Уоррен, – мой отец питал к вам теплые чувства. Вы были... – он помедлил, подыскивая формулировку поделикатнее, – дружны много лет.
– Мы любили друг друга.
Это простое признание, сделанное с полнейшей искренностью, едва не лишило Уоррена самообладания. Неужели его отец был способен любить, по-настоящему любить этого человека? Или это была всего лишь неведомая Уоррену разновидность похоти? Ответа у него не было. Он не знал собственного отца, а довольствовался всего лишь иллюзией, мастерски созданной самим Реджинальдом Атертоном. Совершенно ясно одно, отец был привязан к итальянцу достаточно сильно, чтобы оставить ему то, что по праву принадлежало Джанне, которая всю жизнь боготворила его!
А что он сам? Он позволял отцу подавлять его волю. Только в последнее время в Уоррене проснулся бунтарь. Отец настаивал, чтобы никто из Атертонов не марался зарабатыванием денег. Уоррен тем не менее включился в ряд проектов и кое-что в них вложил. Он тщательно скрывал свою деятельность, пока отец каким-то образом не узнал про то, чем занимаются брат и сестра. Стычка с отцом, ставшая их последним разговором, получилась безобразной. Теперь Уоррен вдобавок ко всему чувствовал себя виноватым в скоропостижной смерти Реджинальда. Отец не должен был сойти в могилу, так и не помирившись со своим единственным отпрыском.
– Отец хотел обеспечить вам достаток на случай, если с ним что-то случится. – Уоррен брал пример с Шадоу и никак не проявлял своего отвращения. – Он оставил вам неплохое наследство.
Утирая слезы, Джиан сказал:
– Он обещал, что у меня будет достаточно денег, чтобы открыть собственный ресторан.
Уоррен тотчас сообразил, как строить дальнейший разговор.
– Он оставил вам акции одной корпорации. Продав их, вы стали бы состоятельным человеком. Вы получили бы примерно полмиллиона фунтов стерлингов.
– Миллион.
Уоррен внутренне вскипел, но постарался не подать виду.
– Это гораздо выше рыночной стоимости...
– Не выше. Столько мне заплатил Энтони Бредфорд.
Уоррен вскочил.
– Вы уже продали акции?!
Впервые улыбка Джиана предназначалась не Шадоу, а Уоррену.
– Да. Сегодня утром я подписал все бумаги.
* * *
В сливовых сумерках гостиницу освещала луна, выглянувшая из-за облака. Шадоу и Уоррен торопливо шагали по выложенной плитами дорожке к «Ягуару» на стоянке.– Ты ни в чем не виноват, – пыталась успокоить она его.
– Не уверен, что Джанна и тетя Пиф будут того же мнения. Я должен был первым найти Паоло. Непонятно только, как Бредфорд пронюхал о том, что Паоло – наследник этих акций.
– Он спит и видит, как бы завладеть отелями тети Пиф. Наверное, на него работает специальное детективное агентство. Бредфорд в деле похож на стервятника: он, выслеживая, кружит над добычей, а потом наносит точный удар. Он знает, что тетя Пиф была вынуждена продавать акции, чтобы собрать деньги на строительство «Голубого грота». Для него будет отрадой узнать, что предприятие провалилось. Тогда Бредфорд станет контролировать все мальтийские отели.
Уоррен распахнул перед Шадоу дверцу машины. Он не мог не заглядеться на ее стройные ноги, когда она усаживалась, но заставил себя не отвлекаться. Чертов итальянец! Он сел, вставил ключ в замок зажигания, но заводить мотор не торопился. Устав бороться с чувствами, он повернулся к Шадоу.
– Спасибо за то, что согласилась поехать со мной. Не знаю, что бы я делал без тебя.
– Я была уверена, что он не продаст нам акции. Карты...
– А что твои карты говорят о нас? – Вопрос вырвался неожиданно для него самого.
– О нас?
Барьер из пятнадцати лет рухнул в долю секунды. Он снова превратился в молодого человека в возрасте двадцати одного года, задыхающегося от испуга. Он дотронулся до ее плеча там, куда спадала волна огненно-рыжих волос, обнял за шею. Ее глаза сияли в темноте, губы разомкнулись, она приподняла подбородок и приняла поцелуй, словно ждала его все эти годы. Уоррен провел кончиком языка по ее полным губам, кляня себя за то, что столько лет отказывал себе в этом удовольствии. Ее язык затрепетал, и небывалый прилив желания охватил Уоррена. Чуть не задушив Шадоу в своих объятиях, перебирая пальцами ее густые тяжелые волосы, он осыпал ее поцелуями с жадностью юного повесы.
Неожиданно Шадоу отпрянула.
– Нет, Уоррен, я больше не имею дела с мужчинами. Я дала обет безбрачия.
Вцепившись в руль, Уоррен нахмурился, не веря собственным ушам. Шадоу Ханникатт – и обет безбрачия? Это невозможно. С другой стороны, он слишком давно ее знал, чтобы не отнестись к ее словам серьезно.
– Я не была с мужчиной с тех пор, как развелась, и не собираюсь. Ты знаешь, я всегда тверда в своих решениях.
«А как насчет твоего поцелуя минуту назад?» – вертелся на кончике языка вопрос, но он не стал его задавать. Вместо этого он спросил:
– А твоя дочка? – Девочка родилась спустя долгое время после развода. Или тогда о безбрачии еще не было речи?
– Мои отношения с мужчинами никогда не доводили до добра, – проговорила она, явно не собираясь давать определенного ответа. – Мне хочется того, чего у меня никогда не было, – семьи. Я люблю Хло. Кроме нее, мне никто не нужен. А ей не нужно никого, кроме меня.
Уоррен знал, как пренебрежительно относились к Шадоу ее собственные родители. Одри, несмотря на некоторые ее причуды, всегда старалась быть хорошей матерью. Кроме нее, у него были Джанна и тетя Пиф, в любви которых он ни на минуту не сомневался. Каково это – расти в одиночестве, не зная любви?
– Отец Хло наверняка хотел бы...
– Нет! – отрезала Шадоу. – Моя мать бросила меня с отцом, которому было на меня наплевать.
– Это не значит, что все мужчины такие же. Хло нужен отец.
– Я буду ей за отца и за мать. – Ее решительный тон еще больше его удручил.
Воцарилось молчание. В ночном небе все ярче светила луна. Шадоу тронула его за руку и сказала:
– Хло никогда не узнает, кто ее отец.
Уоррен хотел было возразить, что Шадоу поступает дурно, лишая ребенка родного отца. Мужчины умеют любить не хуже женщин.
– Я воспользовалась услугами банка спермы.
Он решил, что ослышался, но она поспешила развеять его сомнения, добавив:
– Искусственное осеменение.
– Зачем?! – вскричал он. Она была самой прекрасной, самой желанной женщиной во всем Лондоне. – Боже мой, зачем?!
– Я всегда хотела создать семью, но никак не могла найти подходящего мужчину.
Уоррен вспомнил напрасно растраченные годы, которые он мог бы прожить с Шадоу, и окончательно упал духом.
– Шадоу, прости меня за то, что я позволил отцу разлучить нас. Я...
– Ничего, – ответила она своим обычным тоном утешительницы. – Так легли карты.
– Неправда! Я – тот, кто тебе нужен.
– Нет, – убежденно ответила она. – Нам не суждено быть вместе. Теперь у меня есть дочь. Я должна растить ее, заботиться о ее будущем. Я не выйду замуж.
Уоррен почувствовал, что сейчас не время ее уговаривать. Она определила свой жизненный путь, на котором не было места мужчинам.
– Если я что-то могу сделать для тебя или Хло, дай мне знать.
– Нам и так хорошо, – сказала она, но ему послышалось в ее тоне колебание.
– Мы друзья. Ты хорошо это знаешь. Я не просто первый встречный, а брат Джанны. Я должен тебе помогать.
– Я подумываю о том, чтобы купить домик за городом и вывозить туда Хло на выходные. Но я откладываю деньги на ее учебу. Я пошлю ее не в Хантингтон, где так страдала сама, а в Европейскую школу в Куламе.
– Серьезно?
Намерение Шадоу не удивило Уоррена. Этих школ было много в Бельгии, Италии, Германии, Голландии, самой Англии. Учеников там делали европейцами. Их с самого начала учили двум-трем, а иногда и четырем языкам. Классы в этих школах были смешанными, что отражало особенности Европейского сообщества. Объединенная Европа быстро менялась. Выпускники таких школ смогут смотреть в будущее увереннее, чем учащиеся самых элитарных британских учебных заведений.
– Я дам тебе столько денег, сколько...
– Давать ничего не надо. Я открываю филиалы своего магазина белья в Хэмпстед-Хит, Сент-Джонс-Вуд, Риджент-парк. Они будут поскромнее, чем «Белье по Фрейду». Но у меня проблемы с банком «Барклайз». Он не дает ссуду – не потому, что сомневается в моей кредитоспособности, а потому, что считает магазины женского белья рискованным бизнесом. Если бы кто-то взял на себя труд переубедить их...
– Я займусь этим, – пообещал он.
Он завел мотор «Ягуара» и погнал его к шоссе разбрасывая в стороны гравий. Ну и дураком же он был! Больше этого не повторится. Он заставит Шадоу передумать. Она по-прежнему любит его, просто не готова в этом сознаться – до поры до времени.
Часть II
КАК ДВЕ КАПЛИ ВОДЫ
7
Джанна гляделась в зеркало, проверяя, как смотрится на ней выходное платье от Мизраи; ей казалось, что светло-коралловый тон делает ее слишком блеклой, но принять окончательное решение было трудно. Бросив платье на кровать, она приложила к себе черное творение Лакруа. Простовато? Обычно она не испытывала проблем с туалетами. Однако предстоящая festa у Бредфордов была слишком ответственным событием.
Джанне хотелось произвести на это семейство впечатление, показать всем своим видом, что она приехала сюда надолго. Она слышала о них много. Однажды ей показали принадлежащую им яхту, проплывавшую мимо мыса Феррат. Однако пока ей не доводилось встречаться ни с Энтони Бредфордом, ни с его сыном Кертом. Их многоэтажные отели были, разумеется, известны всем, и не столько своими размерами, сколько огромным количеством туристов, которое они завлекали на остров, в общем, именно этим и живущий. Отели тети Пиф были, наоборот, миниатюрными, в европейском стиле, элитарными гостиницами: ее клиенты указывали в книге записей в качестве домашнего адреса громкие названия британских и немецких замков. Джанна гадала, какой будет реакция Бредфордов, когда им станет известно, что она берет из тетиных рук бразды правления. Колебаний перед лицом опасности она не испытывала; в том, что ей предстоят трудности, не сомневалась: объяснения тети Пиф убедили ее, что Бредфорды будут пытаться убрать ее с дороги – деньгами или силой.
Так и не решив, какому наряду отдать предпочтение, она отбросила очередное платье и вышла через застекленную дверь на балкон. Джанна глубоко вздохнула, наслаждаясь теплом и трепетным ароматом весенних цветов – предвестниками лета. Клонящееся к закату солнце еще грело ей спину, но вокруг «Соколиного логова» сгущались тени. Бассейн уже казался темным омутом. Вдали синела гладь глубокой бухты Святого Юлиана, пестрели покачивающиеся на волнах прибоя рыбацкие лодочки, чьи хозяева только что перенесли на берег дневной улов. Даже на таком расстоянии Джанна могла разглядеть горящие на носах лодок глаза Осириса.
Тетя Пиф сидела в саду на качелях, забыв, судя по всему, что до отлета ее самолета остается всего два часа. Джанна не впервые обратила внимание на то, насколько неудачно размещены эти качели на двоих. Она питала к тетушке искреннюю любовь, но не могла не обращать внимания на кое-какие ее странности. Например, никому еще не удавалось уговорить тетю Пиф слегка развернуть качели в южную сторону, чтобы с них можно было любоваться не просто открытым морем, но и живописной бухтой.
Джанна не поверила своим ушам, когда услыхала, что тетя Пиф отнюдь не собирается просить Ника Дженсена уступить ей свою долю акций. Подумать только, подобное безразличие – после того, как вся жизнь была посвящена созданию элитарной гостиничной сети? Джанна была не в состоянии это понять. Еще более странным было то, что именно сейчас, когда жемчужине среди ее отелей, «Голубому гроту», оставалось каких-то два месяца до открытия, тете Пиф вздумалось уехать, чтобы продемонстрировать свою мальтийскую собачку в международном клубе собаководов!
Из домика для гостей появился Ник. Повесив полотенце на спинку стула, он нырнул в бассейн. Грациозность движений этого могучего человека поразила Джанну. Шагнув назад, в тень, она по привычке, сложившейся за последние дни, стала наблюдать, как он рассекает воду бассейна безупречным баттерфляем. Плыл он совершенно без брызг. Только увидев взмах рук Ника, Джанна впервые поняла, почему этот стиль называется баттерфляй – «бабочка».
Когда Ник выбрался из воды, тетя Пиф встала с качелей и подошла к нему. Джанна была слишком далеко, чтобы услышать их разговор, но улыбка, озарившая лицо тети, не оставляла никаких сомнений по поводу ее чувств. Тетя Пиф неровно дышит к Нику! Как это объяснить? Ей не свойственно обмирать в присутствии красивых мужчин. Коллис, помнится, сделал все, чтобы добиться ее симпатии, но потерпел поражение.
Негромкий стук в дверь заставил Джанну опомниться. Ей предстоит ответственнейший вечер! Пусть тетя Пиф поступает как ей нравится, но она, Джанна, обязательно поговорит с Ником о его акциях.
Джанна откликнулась по-мальтийски, полагая, что это Клара, экономка, но в ответ услышала безупречный английский:
– Можно войти?
Джанна узнала голос Одри и распахнула массивную дверь. Мать и доктор Осгуд прилетели утром, чтобы присоединиться к тете Пиф в ее собаколюбивом мероприятии.
– Я тебе не помешала? – осведомилась Одри.
– Нет. Я никак не решу, какое платье надеть. – Джанна указала на ворох одежды на кровати.
– Тебе предстоит встреча с Бредфордами. Надень платье от Лакруа. Тебе идет черный цвет.
Одри вздохнула. Джанна в который раз задала себе вопрос, сообщили ли Одри, что тайное удочерение уже не является тайной для Джанны.
– Остерегайся Энтони Бредфорда, – неожиданно предупредила Одри.
– Не знала, что вы знакомы.
– Я с ним встречалась однажды, только очень давно. Тогда он меня испугал.
Джанна не удивилась: Одри много кого пугалась. Плохо знавшие ее люди принимали это за неисправимый снобизм, но Джанна-то знала правду: при всей своей красоте, а возможно, именно из-за нее, Одри страдала от болезненной застенчивости.
– У тебя найдется время для разговора?
– Конечно. – Джанна указала ей на диван. Усевшись, Одри принялась тщательно укладывать складки своего вязаного платья. Наконец она спросила:
– Тебе нравится заниматься бизнесом?
– Да, – честно ответила Джанна. – У меня масса работы. Я весь день и весь вечер не поднимаю головы. – «Благодаря этому у меня нет времени думать о Коллисе», – мысленно добавила она.
– Чем конкретно ты занимаешься?
– Пока что я только вхожу в курс дела. Мне предстоит управлять тремя гостиницами. Четвертая, «Голубой грот», уже почти завершена. Мы открываем ее через два месяца. Это будет отнимать у меня почти все время.
– Ты не находишь это недостойным или вульгарным?
– Ни в коем случае! Если это занятие годилось тете Пиф...
– Бизнес – это так увлекательно! – При этих словах синие глаза Одри загорелись незнакомым Джанне энтузиазмом. Не иначе, доктор Осгуд прописал ей новое лекарство. – У меня родился один замысел... Надеюсь, ты поможешь советом.
Джанна ободряюще улыбнулась. Она не могла припомнить ни одной мысли Одри, которая родилась бы лично у нее, а не у Реджинальда.
– Я хочу открыть магазинчик в Бошаме.
– Превосходно! – Никто не разбирался в моделях дамских туалетов лучше Одри Атертон. Магазинчик в Бошам-плейс, среди сонма ему подобных – чем не идея? После смерти Реджинальда Одри походила на судно без руля и ветрил; собственное дело даст ей желанное направление. – Не сомневаюсь, что Ланвин окажет тебе необходимую помощь...
– Я хочу открыть магазин моделей для собак. У меня уже готово для него название...
Джанна проглотила язык и с трудом выдавила улыбку. Одри увлеченно заговорила о бесконечных замыслах, рождающихся у нее благодаря общению с собачкой Ромми. Для такого изнеженного существа очень трудно найти все необходимое! Джанна узнала о намерении Одри торговать непромокаемыми попонами, бижутерией, собачьим одеколоном под названием «О де Ром-мель». Джанна делала над собой усилие, чтобы не закатить глаза. Несомненно, проект был плодом долгих размышлений и немало значил для Одри. Джанна терпеливо слушала, время от времени вставляя одобрительные реплики. Напоследок она пообещала оказывать проекту всяческую поддержку.
Послушавшись Одри, Джанна надела черное платье. Она более обильно, чем обычно, воспользовалась косметикой, наложила тени, чтобы подчеркнуть зеленый цвет своих глаз, надела кулон в виде сокола – подарок тети Пиф на восемнадцатилетие. Золотая птичья головка от Булгари была усеяна вместо перьев бриллиантами, крупицами хрусталя и изумрудами. Ансамбль дополняли серьги – такие же птичьи головки, только меньшего размера. Джанна немного отступила от зеркала, чтобы как следует рассмотреть свое отражение.
Лучше, чем сейчас, она выглядела единственный раз в жизни – на собственной свадьбе. Она с горечью припомнила, что и тогда надевала подарок тети Пиф. В тот день она была сама не своя от счастья. У нее кружилась голова от любви. Что ж, пусть прошлое остается в прошлом. Сосредоточимся на будущем, и в первую очередь на Бредфордах.
Зазвонил телефон. Идя к аппарату, она радовалась, что Коллис не знает ее нового номера. Он прислал ей десять фунтов шоколада «Шарбонель и Уолкер» с золотой надписью «Я люблю тебя. Прости меня» на каждой конфете. Вместе с шоколадом реактивный самолет Атертонов привез цветочный макет ботанического сада Кью-Гарденз в корзинке из ивовых прутьев из знаменитого магазина цветов «Шервуд». Джанна отдала цветы и конфеты Кларе, припомнив, что Коллис ни разу за все время их супружества не удосужился остановиться у цветочного киоска и купить ей простенький букетик.
В трубке раздался голос Уоррена:
– Как дела?
– Неплохо. – Услышав голос брата, она поняла, как ей его не хватает. – Вечером я приглашена к Бредфордам.
– Позвони мне потом и расскажи, как прошла встреча.
– Еще я собираюсь сегодня же уговорить Ника Дженсена продать мне акции.
– Заплати за них столько, сколько запросит. На этом не экономь. Я тебе помогу.
За тридцать пять лет трудно было не научиться угадывать настроение друг друга. Она уловила в тоне брата изрядную озабоченность.
– Что-то случилось?
– Мы нашли Джиана Паоло.
– И он запросил за свои акции безумные деньги.
– Если бы все было так просто! – Уоррен умолк, и Джанне стало нехорошо от дурного предчувствия. Она вцепилась в трубку так, что побелели пальцы.
– Он успел загнать их Бредфордам, – наконец решился сообщить Уоррен.
– Только не это! – Она не сумела скрыть разочарования. – Тетя Пиф по всем правилам передала мне свой пакет – сорок пять процентов активов. Не сомневаюсь, что мне удастся убедить Ника Дженсена продать мне свою часть. Это укрепит мое положение, но, похоже, Бредфорды все равно не дадут мне жить спокойно.
Она представила себе Ника, выбравшегося из бассейна и обеими руками откидывающего мокрые волосы. Раз пакет перекочевал из рук Джиана Паоло в руки Бредфордов, акции Ника приобретают ключевое значение. Ей необходимо без промедления завладеть ими, иначе ее могут опередить.
Он сбавил скорость, объезжая на узкой дороге конную повозку.
– Влюбленные, – объяснила Джанна, оглянувшись на экипаж с задернутыми шторками. – Вам рассказывали о passeggiata?
Ник был наслышан об особом часе на закате, когда мальтийцы прогуливаются по улицам, присаживаются в уличных кафе, подходят к домам соседей поболтать; однако он позволил Джанне прочесть ему подробную лекцию об этой славной традиции. Она делала все возможное, чтобы вызвать у него симпатию, а он не собирался ставить ей палки в колеса. Интересно, что она предпримет, когда он ответит отказом на ее просьбу продать акции?
– Мальта нравится мне гораздо больше, чем Япония, – сообщил он. – У японцев не принято прогуливаться по улицам и просто наслаждаться жизнью. Там вкалывают минимум по двенадцать часов в день.
Джанне хотелось произвести на это семейство впечатление, показать всем своим видом, что она приехала сюда надолго. Она слышала о них много. Однажды ей показали принадлежащую им яхту, проплывавшую мимо мыса Феррат. Однако пока ей не доводилось встречаться ни с Энтони Бредфордом, ни с его сыном Кертом. Их многоэтажные отели были, разумеется, известны всем, и не столько своими размерами, сколько огромным количеством туристов, которое они завлекали на остров, в общем, именно этим и живущий. Отели тети Пиф были, наоборот, миниатюрными, в европейском стиле, элитарными гостиницами: ее клиенты указывали в книге записей в качестве домашнего адреса громкие названия британских и немецких замков. Джанна гадала, какой будет реакция Бредфордов, когда им станет известно, что она берет из тетиных рук бразды правления. Колебаний перед лицом опасности она не испытывала; в том, что ей предстоят трудности, не сомневалась: объяснения тети Пиф убедили ее, что Бредфорды будут пытаться убрать ее с дороги – деньгами или силой.
Так и не решив, какому наряду отдать предпочтение, она отбросила очередное платье и вышла через застекленную дверь на балкон. Джанна глубоко вздохнула, наслаждаясь теплом и трепетным ароматом весенних цветов – предвестниками лета. Клонящееся к закату солнце еще грело ей спину, но вокруг «Соколиного логова» сгущались тени. Бассейн уже казался темным омутом. Вдали синела гладь глубокой бухты Святого Юлиана, пестрели покачивающиеся на волнах прибоя рыбацкие лодочки, чьи хозяева только что перенесли на берег дневной улов. Даже на таком расстоянии Джанна могла разглядеть горящие на носах лодок глаза Осириса.
Тетя Пиф сидела в саду на качелях, забыв, судя по всему, что до отлета ее самолета остается всего два часа. Джанна не впервые обратила внимание на то, насколько неудачно размещены эти качели на двоих. Она питала к тетушке искреннюю любовь, но не могла не обращать внимания на кое-какие ее странности. Например, никому еще не удавалось уговорить тетю Пиф слегка развернуть качели в южную сторону, чтобы с них можно было любоваться не просто открытым морем, но и живописной бухтой.
Джанна не поверила своим ушам, когда услыхала, что тетя Пиф отнюдь не собирается просить Ника Дженсена уступить ей свою долю акций. Подумать только, подобное безразличие – после того, как вся жизнь была посвящена созданию элитарной гостиничной сети? Джанна была не в состоянии это понять. Еще более странным было то, что именно сейчас, когда жемчужине среди ее отелей, «Голубому гроту», оставалось каких-то два месяца до открытия, тете Пиф вздумалось уехать, чтобы продемонстрировать свою мальтийскую собачку в международном клубе собаководов!
Из домика для гостей появился Ник. Повесив полотенце на спинку стула, он нырнул в бассейн. Грациозность движений этого могучего человека поразила Джанну. Шагнув назад, в тень, она по привычке, сложившейся за последние дни, стала наблюдать, как он рассекает воду бассейна безупречным баттерфляем. Плыл он совершенно без брызг. Только увидев взмах рук Ника, Джанна впервые поняла, почему этот стиль называется баттерфляй – «бабочка».
Когда Ник выбрался из воды, тетя Пиф встала с качелей и подошла к нему. Джанна была слишком далеко, чтобы услышать их разговор, но улыбка, озарившая лицо тети, не оставляла никаких сомнений по поводу ее чувств. Тетя Пиф неровно дышит к Нику! Как это объяснить? Ей не свойственно обмирать в присутствии красивых мужчин. Коллис, помнится, сделал все, чтобы добиться ее симпатии, но потерпел поражение.
Негромкий стук в дверь заставил Джанну опомниться. Ей предстоит ответственнейший вечер! Пусть тетя Пиф поступает как ей нравится, но она, Джанна, обязательно поговорит с Ником о его акциях.
Джанна откликнулась по-мальтийски, полагая, что это Клара, экономка, но в ответ услышала безупречный английский:
– Можно войти?
Джанна узнала голос Одри и распахнула массивную дверь. Мать и доктор Осгуд прилетели утром, чтобы присоединиться к тете Пиф в ее собаколюбивом мероприятии.
– Я тебе не помешала? – осведомилась Одри.
– Нет. Я никак не решу, какое платье надеть. – Джанна указала на ворох одежды на кровати.
– Тебе предстоит встреча с Бредфордами. Надень платье от Лакруа. Тебе идет черный цвет.
Одри вздохнула. Джанна в который раз задала себе вопрос, сообщили ли Одри, что тайное удочерение уже не является тайной для Джанны.
– Остерегайся Энтони Бредфорда, – неожиданно предупредила Одри.
– Не знала, что вы знакомы.
– Я с ним встречалась однажды, только очень давно. Тогда он меня испугал.
Джанна не удивилась: Одри много кого пугалась. Плохо знавшие ее люди принимали это за неисправимый снобизм, но Джанна-то знала правду: при всей своей красоте, а возможно, именно из-за нее, Одри страдала от болезненной застенчивости.
– У тебя найдется время для разговора?
– Конечно. – Джанна указала ей на диван. Усевшись, Одри принялась тщательно укладывать складки своего вязаного платья. Наконец она спросила:
– Тебе нравится заниматься бизнесом?
– Да, – честно ответила Джанна. – У меня масса работы. Я весь день и весь вечер не поднимаю головы. – «Благодаря этому у меня нет времени думать о Коллисе», – мысленно добавила она.
– Чем конкретно ты занимаешься?
– Пока что я только вхожу в курс дела. Мне предстоит управлять тремя гостиницами. Четвертая, «Голубой грот», уже почти завершена. Мы открываем ее через два месяца. Это будет отнимать у меня почти все время.
– Ты не находишь это недостойным или вульгарным?
– Ни в коем случае! Если это занятие годилось тете Пиф...
– Бизнес – это так увлекательно! – При этих словах синие глаза Одри загорелись незнакомым Джанне энтузиазмом. Не иначе, доктор Осгуд прописал ей новое лекарство. – У меня родился один замысел... Надеюсь, ты поможешь советом.
Джанна ободряюще улыбнулась. Она не могла припомнить ни одной мысли Одри, которая родилась бы лично у нее, а не у Реджинальда.
– Я хочу открыть магазинчик в Бошаме.
– Превосходно! – Никто не разбирался в моделях дамских туалетов лучше Одри Атертон. Магазинчик в Бошам-плейс, среди сонма ему подобных – чем не идея? После смерти Реджинальда Одри походила на судно без руля и ветрил; собственное дело даст ей желанное направление. – Не сомневаюсь, что Ланвин окажет тебе необходимую помощь...
– Я хочу открыть магазин моделей для собак. У меня уже готово для него название...
Джанна проглотила язык и с трудом выдавила улыбку. Одри увлеченно заговорила о бесконечных замыслах, рождающихся у нее благодаря общению с собачкой Ромми. Для такого изнеженного существа очень трудно найти все необходимое! Джанна узнала о намерении Одри торговать непромокаемыми попонами, бижутерией, собачьим одеколоном под названием «О де Ром-мель». Джанна делала над собой усилие, чтобы не закатить глаза. Несомненно, проект был плодом долгих размышлений и немало значил для Одри. Джанна терпеливо слушала, время от времени вставляя одобрительные реплики. Напоследок она пообещала оказывать проекту всяческую поддержку.
Послушавшись Одри, Джанна надела черное платье. Она более обильно, чем обычно, воспользовалась косметикой, наложила тени, чтобы подчеркнуть зеленый цвет своих глаз, надела кулон в виде сокола – подарок тети Пиф на восемнадцатилетие. Золотая птичья головка от Булгари была усеяна вместо перьев бриллиантами, крупицами хрусталя и изумрудами. Ансамбль дополняли серьги – такие же птичьи головки, только меньшего размера. Джанна немного отступила от зеркала, чтобы как следует рассмотреть свое отражение.
Лучше, чем сейчас, она выглядела единственный раз в жизни – на собственной свадьбе. Она с горечью припомнила, что и тогда надевала подарок тети Пиф. В тот день она была сама не своя от счастья. У нее кружилась голова от любви. Что ж, пусть прошлое остается в прошлом. Сосредоточимся на будущем, и в первую очередь на Бредфордах.
Зазвонил телефон. Идя к аппарату, она радовалась, что Коллис не знает ее нового номера. Он прислал ей десять фунтов шоколада «Шарбонель и Уолкер» с золотой надписью «Я люблю тебя. Прости меня» на каждой конфете. Вместе с шоколадом реактивный самолет Атертонов привез цветочный макет ботанического сада Кью-Гарденз в корзинке из ивовых прутьев из знаменитого магазина цветов «Шервуд». Джанна отдала цветы и конфеты Кларе, припомнив, что Коллис ни разу за все время их супружества не удосужился остановиться у цветочного киоска и купить ей простенький букетик.
В трубке раздался голос Уоррена:
– Как дела?
– Неплохо. – Услышав голос брата, она поняла, как ей его не хватает. – Вечером я приглашена к Бредфордам.
– Позвони мне потом и расскажи, как прошла встреча.
– Еще я собираюсь сегодня же уговорить Ника Дженсена продать мне акции.
– Заплати за них столько, сколько запросит. На этом не экономь. Я тебе помогу.
За тридцать пять лет трудно было не научиться угадывать настроение друг друга. Она уловила в тоне брата изрядную озабоченность.
– Что-то случилось?
– Мы нашли Джиана Паоло.
– И он запросил за свои акции безумные деньги.
– Если бы все было так просто! – Уоррен умолк, и Джанне стало нехорошо от дурного предчувствия. Она вцепилась в трубку так, что побелели пальцы.
– Он успел загнать их Бредфордам, – наконец решился сообщить Уоррен.
– Только не это! – Она не сумела скрыть разочарования. – Тетя Пиф по всем правилам передала мне свой пакет – сорок пять процентов активов. Не сомневаюсь, что мне удастся убедить Ника Дженсена продать мне свою часть. Это укрепит мое положение, но, похоже, Бредфорды все равно не дадут мне жить спокойно.
Она представила себе Ника, выбравшегося из бассейна и обеими руками откидывающего мокрые волосы. Раз пакет перекочевал из рук Джиана Паоло в руки Бредфордов, акции Ника приобретают ключевое значение. Ей необходимо без промедления завладеть ими, иначе ее могут опередить.
* * *
Ник и Джанна наконец отправились на праздник в Мдину. Дорога вела на запад, прямо к садящемуся солнцу. Тяжелое красное светило почти полностью погрузилось в море, успев накинуть на каменистые склоны окружающих террас бронзовое покрывало. Впервые Ник увидел Мальту из иллюминатора самолета, когда весь остров, освещенный предзакатным солнцем, был как на ладони. Тогда он невольно сравнил его с золотой рыбкой, плывущей на юг, – этому способствовали очертания и краски. Сначала он был склонен объяснять янтарный оттенок закатом, но уже на следующий день обнаружил, что вся Мальта имеет цвет абрикоса, ибо дома были здесь сложены из местного золотистого известняка.Он сбавил скорость, объезжая на узкой дороге конную повозку.
– Влюбленные, – объяснила Джанна, оглянувшись на экипаж с задернутыми шторками. – Вам рассказывали о passeggiata?
Ник был наслышан об особом часе на закате, когда мальтийцы прогуливаются по улицам, присаживаются в уличных кафе, подходят к домам соседей поболтать; однако он позволил Джанне прочесть ему подробную лекцию об этой славной традиции. Она делала все возможное, чтобы вызвать у него симпатию, а он не собирался ставить ей палки в колеса. Интересно, что она предпримет, когда он ответит отказом на ее просьбу продать акции?
– Мальта нравится мне гораздо больше, чем Япония, – сообщил он. – У японцев не принято прогуливаться по улицам и просто наслаждаться жизнью. Там вкалывают минимум по двенадцать часов в день.