Страница:
— Мы будем путаться в волосах друг друга каждый раз, когда придет время спать? — холодно спросил он.
— Я не собиралась касаться твоих волос.
— Черт побери, не собиралась! Давай по крайней мере будем искренни. Ты не против втащить к нам в постель третьего человека, и у тебя это хорошо получается. Но запомни, если она появится здесь, то только по твоей просьбе, не по моей.
— Тогда почему ты говоришь так сердито?
— Потому что все это не дает мне спать. И если такое будет происходить со мной в течение следующего года, то я превращусь в инвалида.
— А я в кого превращусь?
Против своей воли Клей лежал, размышляя, восстанавливая образ Кэтрин во время церемонии. То, как она смотрела, когда входили в гостиную, как они произносили свою клятву, как увидела на свадьбе всех девушек из «Горизонта», когда он ее поцеловал… Он помнил ощущение ее слегка округлого живота, когда он прижимался к ней. Это — самая ужасная вещь, которую он когда-либо испытывал: лежать в постели в женщиной и не касаться ее. Абсурдность состояла в том, что в первый раз он по праву занимает место в этой кровати. «Черт побери, — подумал он, — мне не следовало так много пить шампанского. Шампанское сделало меня грубым».
Наконец он пришел к выводу, что во всем этом они поступают как дети. Они были мужем и женой и в течение вечера выполняли определенно сексуальные просьбы, а теперь они пытаются отрицать причину того, от чего не могут уснуть.
«Какого черта, — подумал он, — дела не могут обстоять еще хуже».
— Кэтрин, ты не хочешь снова это попробовать, без всяких условностей? Может, после этого мы уснем?
Мышцы в низу ее живота сжались и начали дрожать. Она отпрянула на свою сторону кровати и снова повернулась к нему спиной.
— Вино стукнуло тебе в голову, — вот и все, что она сказала.
— Какого черта! Ты не можешь винить мужчину за это!
Она почувствовала, что ее грудная клетка может разорваться и разлететься на кусочки. Она сердилась на себя за то что хотела, чтобы ночь продлилась дольше, сердилась на него за его предложение. Она задумалась над тем, какой утонченной пыткой было бы повернуться к нему и принять его приглашение.
Но она осталась лежать так, как лежала, свернувшись калачиком, сама по себе. И, перед тем как уснуть, она долго размышляла над тем, есть ли на нем пижама.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
— Я не собиралась касаться твоих волос.
— Черт побери, не собиралась! Давай по крайней мере будем искренни. Ты не против втащить к нам в постель третьего человека, и у тебя это хорошо получается. Но запомни, если она появится здесь, то только по твоей просьбе, не по моей.
— Тогда почему ты говоришь так сердито?
— Потому что все это не дает мне спать. И если такое будет происходить со мной в течение следующего года, то я превращусь в инвалида.
— А я в кого превращусь?
Против своей воли Клей лежал, размышляя, восстанавливая образ Кэтрин во время церемонии. То, как она смотрела, когда входили в гостиную, как они произносили свою клятву, как увидела на свадьбе всех девушек из «Горизонта», когда он ее поцеловал… Он помнил ощущение ее слегка округлого живота, когда он прижимался к ней. Это — самая ужасная вещь, которую он когда-либо испытывал: лежать в постели в женщиной и не касаться ее. Абсурдность состояла в том, что в первый раз он по праву занимает место в этой кровати. «Черт побери, — подумал он, — мне не следовало так много пить шампанского. Шампанское сделало меня грубым».
Наконец он пришел к выводу, что во всем этом они поступают как дети. Они были мужем и женой и в течение вечера выполняли определенно сексуальные просьбы, а теперь они пытаются отрицать причину того, от чего не могут уснуть.
«Какого черта, — подумал он, — дела не могут обстоять еще хуже».
— Кэтрин, ты не хочешь снова это попробовать, без всяких условностей? Может, после этого мы уснем?
Мышцы в низу ее живота сжались и начали дрожать. Она отпрянула на свою сторону кровати и снова повернулась к нему спиной.
— Вино стукнуло тебе в голову, — вот и все, что она сказала.
— Какого черта! Ты не можешь винить мужчину за это!
Она почувствовала, что ее грудная клетка может разорваться и разлететься на кусочки. Она сердилась на себя за то что хотела, чтобы ночь продлилась дольше, сердилась на него за его предложение. Она задумалась над тем, какой утонченной пыткой было бы повернуться к нему и принять его приглашение.
Но она осталась лежать так, как лежала, свернувшись калачиком, сама по себе. И, перед тем как уснуть, она долго размышляла над тем, есть ли на нем пижама.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Кэтрин проснулась от звука раскрывающихся штор. Она подскочила в кровати так, как будто оркестр из ста двадцати инструментов заиграл у нее над ухом маршем. Клей стоял в потоке солнечного света и улыбался.
— Ты всегда так просыпаешься?
Она искоса посмотрела, моргнула, потом плюхнулась назад на кровать, как старая тряпичная кукла, закрывая руками глаза.
— О Господи, так все-таки на тебе БЫЛА пижама!
Он снова засмеялся, свободно и легко, повернулся и посмотрел на пробуждающийся город внизу, умытый золотом и розовыми красками.
— Это значит, «с добрым утром»?
— Это значит, что большую часть ночи я провела в раздумьях над тем, была ли на тебе пижама или нет.
— В следующий раз спроси.
Она вдруг выскочила из кровати, бегом направилась в ванную и закрыла за собой дверь.
— Не слушай! — приказала она.
Клей облокотился об оконную раму, довольно усмехнулся сам себе, думая о неожиданных прелестях семейной жизни.
Она вышла из ванной немного робко и сразу же пошла одеваться.
— Извиняюсь, если я была немного резкой, но малыш внутри меня явился причиной некоторых неожиданных перемен, и это — одна из них. Я все еще не могу к этому привыкнуть…
— Это признание означает, что ты больше не сердишься на меня?
— Разве я на тебя сердилась? Я не помню… — Она была занята тем, что приводила в порядок верхнюю одежду.
— Да, — сказал он, отходя от окна. — Я сделал тебе хитрое предложение, и ты разгневалась.
— Забудь. Давай будем друзьями. Я не люблю ссориться, даже с тобой.
Теперь он смотрел ей в лицо, с обнаженной грудью, быстро, но внимательно окинул взглядом ее волосы, так что она начала расчесывать их пальцами.
— Слушай, — объяснила она, — по утрам я не в лучшей форме.
— А кто в лучшей? — сказал он в ответ, потирая свой подбородок. Затем он повернулся к своему чемодану, начал рыться в нем, тихо насвистывая сквозь зубы. Она привыкла к утрам, когда мать шаркала по дому с видом мученицы и усталостью такой, что, казалось, день близится к концу, а не начинается; А старик с отрыжкой и почесываниями попивал кофе и бормотал проклятья под нос.
А это было что-то новое: мужчина насвистывает перед завтраком.
Он остановился на полпути в ванную, держа в руке футляр с туалетными принадлежностями.
— Что скажешь, если мы оденемся и поедем куда-нибудь позавтракаем, а потом вернемся домой и заберем подарки?
— Я умираю с голоду. Вчера я так и не смогла закончить свой ужин.
— А ты не испытываешь чувства голода? — Он бросил быстрый взгляд на ее живот.
Она обвила его обеими руками.
— Да, я тоже голоден.
— Тогда я куплю завтрак для вас обоих.
Она залилась румянцем и отвернулась, понимая, что ей нравится утренний Клей.
Когда в ванне послышалось журчание воды, она снова упала на кровать, думая над тем, каким оказался Клей этим утром. Ей даже нравилось его поддразнивание. Она услышала, как упала мыльница, потом нечеткие восклицания, затем снова легкое насвистывание. Она вспоминала, как он повернулся от окна в своей пижаме, которая испытывающе висела так низко на бедрах, обнажая тонкую полоску золотистых волос, идущих вниз от центра живота. Она тяжело вздохнула, перевернулась на кровати и подложила руку под голову. Тепло солнца навалилось на нее, и она уснула в ожидании Клея. Уснула так быстро, как свойственно только беременным женщинам.
Клей вошел в спальню в брюках от пижамы и с полотенцем вокруг шеи. Он улыбнулся при виде спящей Кэтрин — желтый материал рубашки облегал контуры ее плеч, спины, ягодиц… Она лежала, поджав одно колено, а другое свисало над краем кровати.
«При дневном свете, — подумал он, — она кажется намного добродушней». Ему понравился их остроумный разговорчик утром.
Он огляделся вокруг и, увидев розы, вытащил одну из букета и начал щекотать ее ступню. Пальцы на ногах сильно сжались, потом ступня раздражительно дернулась к лодыжке. Затем нога стукнула его в колено, и Кэтрин рассмеялась в постельное белье.
— Прекрати, — ругалась она, — я говорила тебе, что утром нахожусь не в лучшей форме. У меня плохое настроение до обеда.
— А я сейчас думал как раз о том, какой хорошей ты была раньше.
— Я медведь.
— Что ты здесь делала? Я думал, что ты уже готова ехать завтракать.
Она посмотрела на него одним глазом, другой был спрятан под простыней.
— Я только вздремнула.
— Вздремнула — после того, как только что встала?
— Ну, это по твоей вине.
— О да? Что мне сейчас делать?
— Болван. Беременные женщины много спят, я тебе говорила об этом раньше. — Она потянулась назад и помахала пальцами. — Дай мне.
Он подал ей розу, и она, понюхав ее, сделала один глубокий, длинный, преувеличенный вдох — затем перевернулась и сказала, обращаясь в потолок:
— Наступило утро. — И, не сказав больше ни слова, прошла в ванну.
Кэтрин видела, что ее самый великий противник находился в обычном состоянии. Хорошо приспосабливаясь, Клей собирался сделать так, как будто их женитьба была обычным делом. Но она сама постоянно следила за тем, чтобы не было серьезности в отношении каких-то банальных ситуаций. Этот первый день раскрыл глаза Кэтрин на то, какой могла быть жизнь с Клеем, если бы дела обстояли по-другому.
Они прибыли в дом Форрестеров тогда, когда высокое полуденное ноябрьское солнце растопило весь снег, выпавший прошлой ночью, оставив лишь кое-где его следы. Дворецкого сейчас не было. Это снова был простой обычный дом. Белки, почти такого же цвета, как газоны, стрекотали и прыгали в поисках зимних запасов. Поползень устремился прочь из одной гирлянды, что висела рядом с дверью, — здесь он обедал на остистой пшенице.
Дом, как всегда, радушно встретил их.
Они застали Клейборна и Анжелу за экраном телевизора, уютно разместившихся в кресле, как пара диких уток. Последовали неизбежные прикосновения, приветствия, в которые была включена и Кэтрин. Большинство подарков они раскрыли вместе и поддразнивали Кэтрин за то, что она отказалась принимать участие в этой игре. Сидя на толстых подушках на полу, Клей и Анжела смеялись над огромной банкой для домашнего печенья, потому что она вряд ли могла разместиться на кухне американского городского дома. И Кэтрин узнала, что из всех печений Клей больше всего любит шоколадные чипсы. Они открыли вафельницу, и она узнала, что ему нравятся блины. Через некоторое время она поняла, что он терпеть не может «Чикагских Медведей». Анжела приготовила бутерброды, а Клейборн сказал:
— Эту коробку откроете позже, — и с удивительной легкостью дал понять, что игра уже закончена.
Среди целого вороха оберточной бумаги Кэтрин чувствовала, что погружается в незыблемость этой семьи.
Поздно вечером они нагрузили машину подарками и поехали на то место, которое сейчас называли своим домом. Стоя у дверей, Кэтрин наблюдала, как он, поставив свою поклажу, наклонился и вставил ключ в замочную скважину. Ее руки были завалены коробками, и она выглядывала через них, ожидая, когда он положит в карман ключ.
Дверь распахнулась, и не успела она сообразить, что происходит, как он повернулся и проворно сгреб сразу все: жену, коробки и все остальное.
— Клей!
— Я знаю, знаю. Поставь меня на место, правильно?
Но она только засмеялась. Клей передвигался с трудом, как будто его ноги стали резиновыми, и он свалился на ступеньках, держа ее на коленях…
— В кино у жен почему-то никогда не бывает животов, — поддразнивал он, опершись локтями о ступеньки.
Кэтрин только хмуро смотрела на него. Потом вдруг почувствовала, что ее выталкивают с колен.
— Слезь с меня, пузатик.
Комнаты погрузились в густые сумерки, тихие, ожидающие. Они стояли, оглядывая гостиную, а она, казалось, как любовница, подавала знак рукой, чтобы сбросили ее одежду: новая мебель с не тронутыми еще пока бирками и клеенкой, ожидала, сложенная в кучу, наклонившаяся, несмонтированная. Лампы лежали на диване, упакованные в толстый материал, а абажуры ожидали рядом на полу в пластиковых коробках. По всей комнате стояли стулья и столы. Части от кроватной рамы лежали рядом с матрацем, на полу валялась веревка. Те коробки и чемоданы, которые они привезли раньше, были свалены в кучу на столе и разбросаны по комнате.
Эта картина была мучительной, они перестали смеяться и на какое-то мгновение задумались. Как ни странно, но все выглядело по-настоящему. Отражение заката солнца просунуло свои пальцы через широкое окно, посылая в комнату неземное мерцание. Кэтрин чувствовала на своих плечах руки Клея. Она повернулась и увидела, что он стоит удивительно близко. Когда она поворачивалась, то чуть не задела виском его подбородок.
— Пальто? — спросил он.
Она подумала, что вокруг губ у него было выражение муки.
Интересно, думал ли он в этот момент о Джил Мангассон? Но он быстро убрал с лица это выражение, и на его месте появилась усмешка.
Они переоделись в голубые джинсы и бумажные спортивные свитера и приступили к работе: она на кухне, он в гостиной. Опять все стало на свои места. Для Кэтрин это было как игра «в дом», она работала в этом доме, и он казался ей слишком хорошим, чтобы быть настоящим. Она расставляла их свадебные подарки в буфеты и слушала, как Клей распихивает мебель. Наступил вечер, и временами в процессе работы она позволяла расплыться той грани, которая отделяла настоящее от фантазии.
— Подойди ко мне и скажи, где ты хочешь, чтобы стоял диван, — позвал Клей.
Она поднялась с колен и пошла к нему.
А один раз она подошла к нему, смеясь и спрашивая: — Как ты думаешь, что это такое? — Она показала странную стальную штуковину, которая могла бы сойти и за скульптуру, и за молоточек для отбивания мяса. Они засмеялись и пришли к выводу, что это — скульптура молоточка для отбивания мяса, и решили поставить ее в укромный уголок на холодильнике.
Было совсем темно, когда он появился на кухне и спросил:
— Здесь есть где-нибудь электрические лампочки? — Посмотри в той коробке. Мне кажется, они там.
Они нашли лампочки. Через несколько минут, стоя на коленях, она увидела, что со стороны гостиной комнаты исходит поток света. Кэтрин улыбнулась, когда услышала, как он сказал:
— Ну вот, теперь намного лучше.
Она закончила распаковывать коробки, предназначенные для кухни, и теперь застилала полки шкафа хлопчатобумажной скатертью, когда он проходил через холл, неся звенящие перекладины кровати.
— Осторожно, стена! — предупредила она слишком поздно. Перекладина врезалась в дверную раму. Он пожал плечами и. исчез, унося с собой свою ношу. Затем он прошел мимо с передней спинкой кровати, потом с ящиком инструментов, которые достал из багажника. Она начала распаковывать белье, прислушиваясь к звукам, доносящимся из спальни. Она вешала новые полотенца в ванной, когда он позвал:
— Кэтрин, ты можешь подойти сюда на минуту?
Он стоял на коленях, пытаясь удержать спинку кровати и перекладину под нужным углом, стягивая их гайками и болтами, не забывая чертыхаться при этом.
— Придержи это, ладно?
Его челка в беспорядке спадала на лоб… Она держала металлическую перекладину и чувствовала на своих пальцах вибрацию, пока он работал отверткой.
Положив поперечные планки, он встал и сказал:
— Мне нужна будет помощь, чтобы перенести матрац наверх.
— Конечно, — сказала она, почувствовав себя сразу неуютно.
Подымаясь по ступенькам наверх со своим неуклюжим грузом, Клей предупредил:
— Только направляй его, не поднимай.
Ей хотелось сказать: «Не будь таким заботливым», но она промолчала.
Наконец кровать была собрана, и в комнате воцарилась тишина. Они посмотрели друг на друга — их волосы растрепались; у него под мышками выступили круги пота, а у нее на правой груди красовалась полоска пыли. Он поспешно отвел глаза от ее груди.
— Вот, — произнес он, — можешь приступать.
При виде нового голого матраца они оба почувствовали себя неловко.
— Конечно, — сказала она с показной радостью. — Какого цвета простыни тебе нравятся? У нас есть розовые с большими белыми маргаритками, бежевые в коричневую полоску и…
— Не имеет значения, — перебил ее Клей, наклоняясь, чтобы поднять отвертку, а потом бросил ее в чемодан с инструментами. — Делай как хочешь. Я буду спать на диване.
Кэтрин растирала ладони до тех пор, пока они не онемели. Клей быстро вышел из комнаты. С минуту она неподвижно стояла, уставившись в никуда, потом слегка ударила ногой по новой коробке, оставляя на ней след от своего ботинка. Она посмотрела на отметину, держа руки в карманах джинсов. Она молча извинилась перед коробкой, потом забрала назад свое извинение, резко повернулась и упала вниз на край незастеленной кровати и заплакала. Из гостиной доносилась блюзовая мелодия: Клей включил магнитофон, и из него лился теперь хриплый женский голос под аккомпанемент пианино. Она взяла себя в руки и застелила кровать свежими, хрустящими простынями, а потом решила разложить свои вещи в новый туалетный стол. Она остановилась, держа в руках свитер, и позвала:
— Клей!
Но, очевидно, он не слышал ее, потому что играла музыка.
Она, тихо ступая по застеленному ковром холлу, спустилась на несколько ступенек вниз в гостиную. Он стоял, как ковбой, широко расставив ноги, большие пальцы рук свисали из задних карманов джинсов. Он смотрел в окно.
— Клей?
Вздрогнув, он обернулся.
— Что?
— Ты не возражаешь, если я займу туалетный столик, а ты комод?
— Конечно, — ответил он безразлично, — все что хочешь. — Затем он снова, повернулся к окну.
Выдвижные ящики туалетного столика внутри пахли новым, ароматным деревом. Все в доме было таким свежим, таким нетронутым, таким отличным от того, к чему Кэтрин привыкла. Ее снова охватило чувство того, что все происходящее — нереально, наверное, просто от бессмысленности того, что она делала. Но когда Кэтрин поняла, где находится и что лежит вокруг нее, ей вдруг показалось, что она посягает на дом, который по праву принадлежит другому человеку, и снова перед ней встал образ Джил Мангассон.
Звук выдвигающегося ящика вывел ее из состояния задумчивости. Она посмотрела через плечо и увидела Клея. Он тоже раскладывал свои вещи. Они молча ходили по спальне, каждый занимаясь своим делом, и только изредка говорили друг другу «извини», если это требовалось. Она открыла дверцы гардероба и увидела вещи Клея — спортивное пальто, плотно прижатые друг к другу рубашки и тщательно отутюженные брюки. Вся одежда аккуратно висела на вешалках, что приятно удивило Кэтрин.
В гардеробе стоял запах его духов, как и в его машине. Она закрыла дверцы и повернулась к нему, держа в руке приличное количество вешалок.
— Я думаю, что займу шкаф в другой спальне, если ты не возражаешь.
— Я могу плотнее сдвинуть свою одежду.
— Нет, нет. Все в порядке. Другой шкаф все равно пуст. Когда она прошла через холл и скрылась в комнате, он уставился в ящик бюро и задумался.
Через короткое время они встретились в гостиной. Клей был занят тем, что вынимал кассеты.
— Послушай, ты голоден? — спросила Кэтрин. — Мы не ужинали. — Было почти десять часов вечера.
— Да, немного. — Он продолжал сортировать кассеты, не поднимая глаз.
— О, но… — начала заикаться она. — Здесь ничего нет… Мы могли бы…
— Забудь об этом. По правде говоря, я не очень хочу есть.
— Мы могли бы куда-нибудь поехать и купить гамбургер или еще что-то…
Он посмотрел на ее живот.
— О, вероятно ты голодна.
— Со мной все в порядке.
Он вздохнул, бросил кассету в картонную коробку. Кассета щелкнула, и в комнате наступила тишина. Он уставился на нее, наклоняясь и упираясь руками в бедра, потом медленно покачал головой.
— Разве мы даже не можем поесть вместе?
— Да, но ты первый сказал, что хочешь есть, а теперь говоришь, что не хочешь.
Он прямо посмотрел на нее.
— Ты хочешь гамбургер?
Она погладила свой живот и робко улыбнулась.
— Да, я умираю от голода.
— Тогда, что ты скажешь, если мы перестанем играть «в кошки-мышки», поедем, и съедим по гамбургеру.
— О'кей.
— Тогда давай остальные вещи разберем завтра утром?
— Хорошо. И завтра же я что-нибудь куплю в супермаркете.
Вернувшись домой после позднего ужина, она поспешила сама снять свое пальто, боясь, что он нечаянно прикоснется к ней. Он последовал за ней в гостиную.
— Чувствуешь себя лучше? — спросил он.
— Да. Я и не знала, насколько была голодна. Мы сегодня много сделали.
Они растерянно замолчали, не зная, о чем еще говорить.
Клей вздохнул и потянулся.
Ее охватила паника, желудок сжала спазма. Что ей делать? Просто уйти или предложить расстелить ему постель?..
Они заговорили одновременно:
— Ну, нам надо идти…
— Мне приготовить твою…
Она нервно взмахнула руками, показывая, чтобы он говорил, но он уступил ей право первенства.
— Я приготовлю тебе постель, — сказала она.
— Просто покажи мне, где все лежит, и я сделаю это сам. Избегая его взгляда, она поднялась наверх и показала, где лежит постельное белье. Когда она протянула руку, чтобы достать простыни, он поспешно предложил:
— Послушай, я сам достану.
Его движения были слишком быстрыми, и он наткнулся на нее до того, как она успела отойти в сторону. Он чуть не уронил стеганое ватное одеяло ей на голову. Она вытащила простыни и наволочку на подушку и положила на ватное одеяло, которое он держал в руках.
— Я оставила для тебя бежевые с коричневыми полосками. Их глаза встретились поверх постельного белья.
— Спасибо.
— Я принесу подушку, — сказала она и поспешно удалилась.
Но у них было только две подушки, они обе лежали на кровати королевского размера, уже облаченные в розовые наволочки с белыми маргаритками. Она возвратилась с подушкой, и наступила неловкая пауза, когда Кэтрин сказала, что, вероятно, ему не нужна будет наволочка, которую она ему дала. И потом все пошло кувырком: он протянул руку, чтобы взять ее подушку; одеяло поехало в сторону; целлофановые пакеты с простынями соскользнули; она устремилась поймать их, и каким-то образом их пальцы прикоснулись, так что весь ворох постельных принадлежностей оказался на полу у их ног.
Он быстро опустился на колени и начал все поднимать, а Кэтрин удрала в спальню, закрыла дверь и уже было начала надевать ночную рубашку, когда он пришел за пижамой. Он вежливо постучал, и она позволила ему войти и взять пижаму, а когда он вышел, закрыла дверь.
К тому времени как она надела ночную рубашку, она уже не владела собой.
Она села на край кровати, ожидая, что он войдет в ванную и первым примет душ. Но, вероятно, он сидел внизу и ждал, что она сделает то же самое. Естественно, они сразу решили оба сделать первый шаг. Она уже наполовину спустилась в холл, а он наполовину поднялся по лестнице, когда они заметили, что оба идут в одном и том же направлении. Кэтрин замерла, но Клей не потерял присутствие духа, развернулся и пошел обратно. Позже она снова закрылась в спальне, влезла а просторную кровать и лежала, прислушиваясь к звукам, которые стены не могли спрятать. Она представляла Клея в пижамных брюках, как он был в то утро. Зажегся свет, потекла вода, она услышала, как он сплюнул, почистив зубы.
В ванной Клей смотрел на ее влажное банное полотенце, висевшее на крючке, потом открыл медицинскую коробку и увидел внутри ее мокрую зубную щетку. Он положил свою рядом, вытащил бутылочку с витаминами для беременных, прочитал этикетку и положил на место.
Она услышала, как клацнул выключатель в ванной, потом он тихо постучал в дверь.
— Кэтрин?
Сердце шумно стучало, она ответила:
— Что?
— Во сколько ты обычно встаешь?
— В половине седьмого.
— Ты завела будильник?
— Нет, у меня его нет.
— Тогда я тебя разбужу в половине седьмого.
— Спасибо.
Она уставилась в темную дыру, туда, где находилась дверь, если бы она могла ее видеть.
— Тогда спокойной ночи, — наконец сказал он.
— Спокойной ночи.
Он вставил кассету, и звуки музыки полились сквозь темноту, через ее закрытую дверь, а она тем временем пыталась выбросить всякие мысли из головы и уснуть.
Она все еще не спала, когда закончилась кассета.
И позже, когда Клей поднялся в темноте и налил себе воды на кухне, она тоже не спала.
— Ты всегда так просыпаешься?
Она искоса посмотрела, моргнула, потом плюхнулась назад на кровать, как старая тряпичная кукла, закрывая руками глаза.
— О Господи, так все-таки на тебе БЫЛА пижама!
Он снова засмеялся, свободно и легко, повернулся и посмотрел на пробуждающийся город внизу, умытый золотом и розовыми красками.
— Это значит, «с добрым утром»?
— Это значит, что большую часть ночи я провела в раздумьях над тем, была ли на тебе пижама или нет.
— В следующий раз спроси.
Она вдруг выскочила из кровати, бегом направилась в ванную и закрыла за собой дверь.
— Не слушай! — приказала она.
Клей облокотился об оконную раму, довольно усмехнулся сам себе, думая о неожиданных прелестях семейной жизни.
Она вышла из ванной немного робко и сразу же пошла одеваться.
— Извиняюсь, если я была немного резкой, но малыш внутри меня явился причиной некоторых неожиданных перемен, и это — одна из них. Я все еще не могу к этому привыкнуть…
— Это признание означает, что ты больше не сердишься на меня?
— Разве я на тебя сердилась? Я не помню… — Она была занята тем, что приводила в порядок верхнюю одежду.
— Да, — сказал он, отходя от окна. — Я сделал тебе хитрое предложение, и ты разгневалась.
— Забудь. Давай будем друзьями. Я не люблю ссориться, даже с тобой.
Теперь он смотрел ей в лицо, с обнаженной грудью, быстро, но внимательно окинул взглядом ее волосы, так что она начала расчесывать их пальцами.
— Слушай, — объяснила она, — по утрам я не в лучшей форме.
— А кто в лучшей? — сказал он в ответ, потирая свой подбородок. Затем он повернулся к своему чемодану, начал рыться в нем, тихо насвистывая сквозь зубы. Она привыкла к утрам, когда мать шаркала по дому с видом мученицы и усталостью такой, что, казалось, день близится к концу, а не начинается; А старик с отрыжкой и почесываниями попивал кофе и бормотал проклятья под нос.
А это было что-то новое: мужчина насвистывает перед завтраком.
Он остановился на полпути в ванную, держа в руке футляр с туалетными принадлежностями.
— Что скажешь, если мы оденемся и поедем куда-нибудь позавтракаем, а потом вернемся домой и заберем подарки?
— Я умираю с голоду. Вчера я так и не смогла закончить свой ужин.
— А ты не испытываешь чувства голода? — Он бросил быстрый взгляд на ее живот.
Она обвила его обеими руками.
— Да, я тоже голоден.
— Тогда я куплю завтрак для вас обоих.
Она залилась румянцем и отвернулась, понимая, что ей нравится утренний Клей.
Когда в ванне послышалось журчание воды, она снова упала на кровать, думая над тем, каким оказался Клей этим утром. Ей даже нравилось его поддразнивание. Она услышала, как упала мыльница, потом нечеткие восклицания, затем снова легкое насвистывание. Она вспоминала, как он повернулся от окна в своей пижаме, которая испытывающе висела так низко на бедрах, обнажая тонкую полоску золотистых волос, идущих вниз от центра живота. Она тяжело вздохнула, перевернулась на кровати и подложила руку под голову. Тепло солнца навалилось на нее, и она уснула в ожидании Клея. Уснула так быстро, как свойственно только беременным женщинам.
Клей вошел в спальню в брюках от пижамы и с полотенцем вокруг шеи. Он улыбнулся при виде спящей Кэтрин — желтый материал рубашки облегал контуры ее плеч, спины, ягодиц… Она лежала, поджав одно колено, а другое свисало над краем кровати.
«При дневном свете, — подумал он, — она кажется намного добродушней». Ему понравился их остроумный разговорчик утром.
Он огляделся вокруг и, увидев розы, вытащил одну из букета и начал щекотать ее ступню. Пальцы на ногах сильно сжались, потом ступня раздражительно дернулась к лодыжке. Затем нога стукнула его в колено, и Кэтрин рассмеялась в постельное белье.
— Прекрати, — ругалась она, — я говорила тебе, что утром нахожусь не в лучшей форме. У меня плохое настроение до обеда.
— А я сейчас думал как раз о том, какой хорошей ты была раньше.
— Я медведь.
— Что ты здесь делала? Я думал, что ты уже готова ехать завтракать.
Она посмотрела на него одним глазом, другой был спрятан под простыней.
— Я только вздремнула.
— Вздремнула — после того, как только что встала?
— Ну, это по твоей вине.
— О да? Что мне сейчас делать?
— Болван. Беременные женщины много спят, я тебе говорила об этом раньше. — Она потянулась назад и помахала пальцами. — Дай мне.
Он подал ей розу, и она, понюхав ее, сделала один глубокий, длинный, преувеличенный вдох — затем перевернулась и сказала, обращаясь в потолок:
— Наступило утро. — И, не сказав больше ни слова, прошла в ванну.
Кэтрин видела, что ее самый великий противник находился в обычном состоянии. Хорошо приспосабливаясь, Клей собирался сделать так, как будто их женитьба была обычным делом. Но она сама постоянно следила за тем, чтобы не было серьезности в отношении каких-то банальных ситуаций. Этот первый день раскрыл глаза Кэтрин на то, какой могла быть жизнь с Клеем, если бы дела обстояли по-другому.
Они прибыли в дом Форрестеров тогда, когда высокое полуденное ноябрьское солнце растопило весь снег, выпавший прошлой ночью, оставив лишь кое-где его следы. Дворецкого сейчас не было. Это снова был простой обычный дом. Белки, почти такого же цвета, как газоны, стрекотали и прыгали в поисках зимних запасов. Поползень устремился прочь из одной гирлянды, что висела рядом с дверью, — здесь он обедал на остистой пшенице.
Дом, как всегда, радушно встретил их.
Они застали Клейборна и Анжелу за экраном телевизора, уютно разместившихся в кресле, как пара диких уток. Последовали неизбежные прикосновения, приветствия, в которые была включена и Кэтрин. Большинство подарков они раскрыли вместе и поддразнивали Кэтрин за то, что она отказалась принимать участие в этой игре. Сидя на толстых подушках на полу, Клей и Анжела смеялись над огромной банкой для домашнего печенья, потому что она вряд ли могла разместиться на кухне американского городского дома. И Кэтрин узнала, что из всех печений Клей больше всего любит шоколадные чипсы. Они открыли вафельницу, и она узнала, что ему нравятся блины. Через некоторое время она поняла, что он терпеть не может «Чикагских Медведей». Анжела приготовила бутерброды, а Клейборн сказал:
— Эту коробку откроете позже, — и с удивительной легкостью дал понять, что игра уже закончена.
Среди целого вороха оберточной бумаги Кэтрин чувствовала, что погружается в незыблемость этой семьи.
Поздно вечером они нагрузили машину подарками и поехали на то место, которое сейчас называли своим домом. Стоя у дверей, Кэтрин наблюдала, как он, поставив свою поклажу, наклонился и вставил ключ в замочную скважину. Ее руки были завалены коробками, и она выглядывала через них, ожидая, когда он положит в карман ключ.
Дверь распахнулась, и не успела она сообразить, что происходит, как он повернулся и проворно сгреб сразу все: жену, коробки и все остальное.
— Клей!
— Я знаю, знаю. Поставь меня на место, правильно?
Но она только засмеялась. Клей передвигался с трудом, как будто его ноги стали резиновыми, и он свалился на ступеньках, держа ее на коленях…
— В кино у жен почему-то никогда не бывает животов, — поддразнивал он, опершись локтями о ступеньки.
Кэтрин только хмуро смотрела на него. Потом вдруг почувствовала, что ее выталкивают с колен.
— Слезь с меня, пузатик.
Комнаты погрузились в густые сумерки, тихие, ожидающие. Они стояли, оглядывая гостиную, а она, казалось, как любовница, подавала знак рукой, чтобы сбросили ее одежду: новая мебель с не тронутыми еще пока бирками и клеенкой, ожидала, сложенная в кучу, наклонившаяся, несмонтированная. Лампы лежали на диване, упакованные в толстый материал, а абажуры ожидали рядом на полу в пластиковых коробках. По всей комнате стояли стулья и столы. Части от кроватной рамы лежали рядом с матрацем, на полу валялась веревка. Те коробки и чемоданы, которые они привезли раньше, были свалены в кучу на столе и разбросаны по комнате.
Эта картина была мучительной, они перестали смеяться и на какое-то мгновение задумались. Как ни странно, но все выглядело по-настоящему. Отражение заката солнца просунуло свои пальцы через широкое окно, посылая в комнату неземное мерцание. Кэтрин чувствовала на своих плечах руки Клея. Она повернулась и увидела, что он стоит удивительно близко. Когда она поворачивалась, то чуть не задела виском его подбородок.
— Пальто? — спросил он.
Она подумала, что вокруг губ у него было выражение муки.
Интересно, думал ли он в этот момент о Джил Мангассон? Но он быстро убрал с лица это выражение, и на его месте появилась усмешка.
Они переоделись в голубые джинсы и бумажные спортивные свитера и приступили к работе: она на кухне, он в гостиной. Опять все стало на свои места. Для Кэтрин это было как игра «в дом», она работала в этом доме, и он казался ей слишком хорошим, чтобы быть настоящим. Она расставляла их свадебные подарки в буфеты и слушала, как Клей распихивает мебель. Наступил вечер, и временами в процессе работы она позволяла расплыться той грани, которая отделяла настоящее от фантазии.
— Подойди ко мне и скажи, где ты хочешь, чтобы стоял диван, — позвал Клей.
Она поднялась с колен и пошла к нему.
А один раз она подошла к нему, смеясь и спрашивая: — Как ты думаешь, что это такое? — Она показала странную стальную штуковину, которая могла бы сойти и за скульптуру, и за молоточек для отбивания мяса. Они засмеялись и пришли к выводу, что это — скульптура молоточка для отбивания мяса, и решили поставить ее в укромный уголок на холодильнике.
Было совсем темно, когда он появился на кухне и спросил:
— Здесь есть где-нибудь электрические лампочки? — Посмотри в той коробке. Мне кажется, они там.
Они нашли лампочки. Через несколько минут, стоя на коленях, она увидела, что со стороны гостиной комнаты исходит поток света. Кэтрин улыбнулась, когда услышала, как он сказал:
— Ну вот, теперь намного лучше.
Она закончила распаковывать коробки, предназначенные для кухни, и теперь застилала полки шкафа хлопчатобумажной скатертью, когда он проходил через холл, неся звенящие перекладины кровати.
— Осторожно, стена! — предупредила она слишком поздно. Перекладина врезалась в дверную раму. Он пожал плечами и. исчез, унося с собой свою ношу. Затем он прошел мимо с передней спинкой кровати, потом с ящиком инструментов, которые достал из багажника. Она начала распаковывать белье, прислушиваясь к звукам, доносящимся из спальни. Она вешала новые полотенца в ванной, когда он позвал:
— Кэтрин, ты можешь подойти сюда на минуту?
Он стоял на коленях, пытаясь удержать спинку кровати и перекладину под нужным углом, стягивая их гайками и болтами, не забывая чертыхаться при этом.
— Придержи это, ладно?
Его челка в беспорядке спадала на лоб… Она держала металлическую перекладину и чувствовала на своих пальцах вибрацию, пока он работал отверткой.
Положив поперечные планки, он встал и сказал:
— Мне нужна будет помощь, чтобы перенести матрац наверх.
— Конечно, — сказала она, почувствовав себя сразу неуютно.
Подымаясь по ступенькам наверх со своим неуклюжим грузом, Клей предупредил:
— Только направляй его, не поднимай.
Ей хотелось сказать: «Не будь таким заботливым», но она промолчала.
Наконец кровать была собрана, и в комнате воцарилась тишина. Они посмотрели друг на друга — их волосы растрепались; у него под мышками выступили круги пота, а у нее на правой груди красовалась полоска пыли. Он поспешно отвел глаза от ее груди.
— Вот, — произнес он, — можешь приступать.
При виде нового голого матраца они оба почувствовали себя неловко.
— Конечно, — сказала она с показной радостью. — Какого цвета простыни тебе нравятся? У нас есть розовые с большими белыми маргаритками, бежевые в коричневую полоску и…
— Не имеет значения, — перебил ее Клей, наклоняясь, чтобы поднять отвертку, а потом бросил ее в чемодан с инструментами. — Делай как хочешь. Я буду спать на диване.
Кэтрин растирала ладони до тех пор, пока они не онемели. Клей быстро вышел из комнаты. С минуту она неподвижно стояла, уставившись в никуда, потом слегка ударила ногой по новой коробке, оставляя на ней след от своего ботинка. Она посмотрела на отметину, держа руки в карманах джинсов. Она молча извинилась перед коробкой, потом забрала назад свое извинение, резко повернулась и упала вниз на край незастеленной кровати и заплакала. Из гостиной доносилась блюзовая мелодия: Клей включил магнитофон, и из него лился теперь хриплый женский голос под аккомпанемент пианино. Она взяла себя в руки и застелила кровать свежими, хрустящими простынями, а потом решила разложить свои вещи в новый туалетный стол. Она остановилась, держа в руках свитер, и позвала:
— Клей!
Но, очевидно, он не слышал ее, потому что играла музыка.
Она, тихо ступая по застеленному ковром холлу, спустилась на несколько ступенек вниз в гостиную. Он стоял, как ковбой, широко расставив ноги, большие пальцы рук свисали из задних карманов джинсов. Он смотрел в окно.
— Клей?
Вздрогнув, он обернулся.
— Что?
— Ты не возражаешь, если я займу туалетный столик, а ты комод?
— Конечно, — ответил он безразлично, — все что хочешь. — Затем он снова, повернулся к окну.
Выдвижные ящики туалетного столика внутри пахли новым, ароматным деревом. Все в доме было таким свежим, таким нетронутым, таким отличным от того, к чему Кэтрин привыкла. Ее снова охватило чувство того, что все происходящее — нереально, наверное, просто от бессмысленности того, что она делала. Но когда Кэтрин поняла, где находится и что лежит вокруг нее, ей вдруг показалось, что она посягает на дом, который по праву принадлежит другому человеку, и снова перед ней встал образ Джил Мангассон.
Звук выдвигающегося ящика вывел ее из состояния задумчивости. Она посмотрела через плечо и увидела Клея. Он тоже раскладывал свои вещи. Они молча ходили по спальне, каждый занимаясь своим делом, и только изредка говорили друг другу «извини», если это требовалось. Она открыла дверцы гардероба и увидела вещи Клея — спортивное пальто, плотно прижатые друг к другу рубашки и тщательно отутюженные брюки. Вся одежда аккуратно висела на вешалках, что приятно удивило Кэтрин.
В гардеробе стоял запах его духов, как и в его машине. Она закрыла дверцы и повернулась к нему, держа в руке приличное количество вешалок.
— Я думаю, что займу шкаф в другой спальне, если ты не возражаешь.
— Я могу плотнее сдвинуть свою одежду.
— Нет, нет. Все в порядке. Другой шкаф все равно пуст. Когда она прошла через холл и скрылась в комнате, он уставился в ящик бюро и задумался.
Через короткое время они встретились в гостиной. Клей был занят тем, что вынимал кассеты.
— Послушай, ты голоден? — спросила Кэтрин. — Мы не ужинали. — Было почти десять часов вечера.
— Да, немного. — Он продолжал сортировать кассеты, не поднимая глаз.
— О, но… — начала заикаться она. — Здесь ничего нет… Мы могли бы…
— Забудь об этом. По правде говоря, я не очень хочу есть.
— Мы могли бы куда-нибудь поехать и купить гамбургер или еще что-то…
Он посмотрел на ее живот.
— О, вероятно ты голодна.
— Со мной все в порядке.
Он вздохнул, бросил кассету в картонную коробку. Кассета щелкнула, и в комнате наступила тишина. Он уставился на нее, наклоняясь и упираясь руками в бедра, потом медленно покачал головой.
— Разве мы даже не можем поесть вместе?
— Да, но ты первый сказал, что хочешь есть, а теперь говоришь, что не хочешь.
Он прямо посмотрел на нее.
— Ты хочешь гамбургер?
Она погладила свой живот и робко улыбнулась.
— Да, я умираю от голода.
— Тогда, что ты скажешь, если мы перестанем играть «в кошки-мышки», поедем, и съедим по гамбургеру.
— О'кей.
— Тогда давай остальные вещи разберем завтра утром?
— Хорошо. И завтра же я что-нибудь куплю в супермаркете.
Вернувшись домой после позднего ужина, она поспешила сама снять свое пальто, боясь, что он нечаянно прикоснется к ней. Он последовал за ней в гостиную.
— Чувствуешь себя лучше? — спросил он.
— Да. Я и не знала, насколько была голодна. Мы сегодня много сделали.
Они растерянно замолчали, не зная, о чем еще говорить.
Клей вздохнул и потянулся.
Ее охватила паника, желудок сжала спазма. Что ей делать? Просто уйти или предложить расстелить ему постель?..
Они заговорили одновременно:
— Ну, нам надо идти…
— Мне приготовить твою…
Она нервно взмахнула руками, показывая, чтобы он говорил, но он уступил ей право первенства.
— Я приготовлю тебе постель, — сказала она.
— Просто покажи мне, где все лежит, и я сделаю это сам. Избегая его взгляда, она поднялась наверх и показала, где лежит постельное белье. Когда она протянула руку, чтобы достать простыни, он поспешно предложил:
— Послушай, я сам достану.
Его движения были слишком быстрыми, и он наткнулся на нее до того, как она успела отойти в сторону. Он чуть не уронил стеганое ватное одеяло ей на голову. Она вытащила простыни и наволочку на подушку и положила на ватное одеяло, которое он держал в руках.
— Я оставила для тебя бежевые с коричневыми полосками. Их глаза встретились поверх постельного белья.
— Спасибо.
— Я принесу подушку, — сказала она и поспешно удалилась.
Но у них было только две подушки, они обе лежали на кровати королевского размера, уже облаченные в розовые наволочки с белыми маргаритками. Она возвратилась с подушкой, и наступила неловкая пауза, когда Кэтрин сказала, что, вероятно, ему не нужна будет наволочка, которую она ему дала. И потом все пошло кувырком: он протянул руку, чтобы взять ее подушку; одеяло поехало в сторону; целлофановые пакеты с простынями соскользнули; она устремилась поймать их, и каким-то образом их пальцы прикоснулись, так что весь ворох постельных принадлежностей оказался на полу у их ног.
Он быстро опустился на колени и начал все поднимать, а Кэтрин удрала в спальню, закрыла дверь и уже было начала надевать ночную рубашку, когда он пришел за пижамой. Он вежливо постучал, и она позволила ему войти и взять пижаму, а когда он вышел, закрыла дверь.
К тому времени как она надела ночную рубашку, она уже не владела собой.
Она села на край кровати, ожидая, что он войдет в ванную и первым примет душ. Но, вероятно, он сидел внизу и ждал, что она сделает то же самое. Естественно, они сразу решили оба сделать первый шаг. Она уже наполовину спустилась в холл, а он наполовину поднялся по лестнице, когда они заметили, что оба идут в одном и том же направлении. Кэтрин замерла, но Клей не потерял присутствие духа, развернулся и пошел обратно. Позже она снова закрылась в спальне, влезла а просторную кровать и лежала, прислушиваясь к звукам, которые стены не могли спрятать. Она представляла Клея в пижамных брюках, как он был в то утро. Зажегся свет, потекла вода, она услышала, как он сплюнул, почистив зубы.
В ванной Клей смотрел на ее влажное банное полотенце, висевшее на крючке, потом открыл медицинскую коробку и увидел внутри ее мокрую зубную щетку. Он положил свою рядом, вытащил бутылочку с витаминами для беременных, прочитал этикетку и положил на место.
Она услышала, как клацнул выключатель в ванной, потом он тихо постучал в дверь.
— Кэтрин?
Сердце шумно стучало, она ответила:
— Что?
— Во сколько ты обычно встаешь?
— В половине седьмого.
— Ты завела будильник?
— Нет, у меня его нет.
— Тогда я тебя разбужу в половине седьмого.
— Спасибо.
Она уставилась в темную дыру, туда, где находилась дверь, если бы она могла ее видеть.
— Тогда спокойной ночи, — наконец сказал он.
— Спокойной ночи.
Он вставил кассету, и звуки музыки полились сквозь темноту, через ее закрытую дверь, а она тем временем пыталась выбросить всякие мысли из головы и уснуть.
Она все еще не спала, когда закончилась кассета.
И позже, когда Клей поднялся в темноте и налил себе воды на кухне, она тоже не спала.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Все, что поначалу они делали хаотично, теперь приобрело установленный порядок. Клей принимал ванну первым по утрам; она пользовалась ванной первой вечером. Он одевался в их спальне, пока она принимала душ, потом она одевалась, пока он убирал постель. Он первый выходил из дома, поэтому открывал гараж, она уходила последней, поэтому закрывала его.
Перед тем как уйти в понедельник утром, он спросил:
— В котором часу ты вернешься домой?
— Примерно в половине третьего.
— Я вернусь приблизительно на час позже, но, если ты подождешь, я пойду с тобой за покупками.
Она не смогла скрыть своего удивления — она никак не ожидала, что он захочет сделать это вместе с ней. Причесанный и свежий, он стоял в фойе, глядя на нее вверх через ступеньки.
Он помахал рукой и пожелал:
— Ну, приятно провести день.
— Тебе тоже.
Когда он ушел, Кэтрин внимательно смотрела на дверь, вспоминая его улыбку, легкий взмах руки, который означал «до свидания». В качестве противопоставления она вспомнила своего отца, почесывающего живот и ревущего:
— Куда, черт побери, подевалась Ада? Разве мужчина может сварить себе кофе среди такого хлама?
Кэтрин не могла забыть этого по дороге в университет, когда ехала туда в своей собственной машине, и постоянно ждала, что машина снова превратится в тыкву.
Центр супермаркета — весьма неподходящее место для того, чтобы начать влюбляться. Но именно здесь для Кэтрин все началось. Ее все еще смущал тот факт, что он пошел вместе с ней. Снова она пыталась представить себе, что ее отец такое делает, но об этом было смешно даже подумать. Все началось с того, что они попытались узнать вкусы друг друга, а закончилось веселым смехом.
— Ты любишь фрукты? — спросил Клей.
— Апельсины, в последнее время мне ужасно хочется апельсин.
— Тогда мы купим апельсины, — театрально заявил он, держа на весу сумку.
— Эй, посмотри сначала, сколько они стоят.
— Неважно. Они выглядят неплохо.
— Конечно, они выглядят неплохо, — ворчала Кэтрин, глядя на цену, — но ты выбрал самые дорогие в этом магазине.
Когда она захотела заменить их более дешевыми, он помахал пальцем и воспротивился.
— Цена не помеха, — сказал он и купил фрукты. Она бросила апельсины в тележку.
В молочном отделе она протянула руку к маргарину.
Перед тем как уйти в понедельник утром, он спросил:
— В котором часу ты вернешься домой?
— Примерно в половине третьего.
— Я вернусь приблизительно на час позже, но, если ты подождешь, я пойду с тобой за покупками.
Она не смогла скрыть своего удивления — она никак не ожидала, что он захочет сделать это вместе с ней. Причесанный и свежий, он стоял в фойе, глядя на нее вверх через ступеньки.
Он помахал рукой и пожелал:
— Ну, приятно провести день.
— Тебе тоже.
Когда он ушел, Кэтрин внимательно смотрела на дверь, вспоминая его улыбку, легкий взмах руки, который означал «до свидания». В качестве противопоставления она вспомнила своего отца, почесывающего живот и ревущего:
— Куда, черт побери, подевалась Ада? Разве мужчина может сварить себе кофе среди такого хлама?
Кэтрин не могла забыть этого по дороге в университет, когда ехала туда в своей собственной машине, и постоянно ждала, что машина снова превратится в тыкву.
Центр супермаркета — весьма неподходящее место для того, чтобы начать влюбляться. Но именно здесь для Кэтрин все началось. Ее все еще смущал тот факт, что он пошел вместе с ней. Снова она пыталась представить себе, что ее отец такое делает, но об этом было смешно даже подумать. Все началось с того, что они попытались узнать вкусы друг друга, а закончилось веселым смехом.
— Ты любишь фрукты? — спросил Клей.
— Апельсины, в последнее время мне ужасно хочется апельсин.
— Тогда мы купим апельсины, — театрально заявил он, держа на весу сумку.
— Эй, посмотри сначала, сколько они стоят.
— Неважно. Они выглядят неплохо.
— Конечно, они выглядят неплохо, — ворчала Кэтрин, глядя на цену, — но ты выбрал самые дорогие в этом магазине.
Когда она захотела заменить их более дешевыми, он помахал пальцем и воспротивился.
— Цена не помеха, — сказал он и купил фрукты. Она бросила апельсины в тележку.
В молочном отделе она протянула руку к маргарину.