Спенсер Лавирль. Раздельные постели

   — Для чего он тебе нужен?
   — А ты как думаешь, не для лечения же моих волос горячим маслом.
   — И не для того, чтобы кормить меня, — сказал он, усмехаясь, и забрал у нее из рук маргарин. — Я люблю настоящее масло.
   — Но оно в три раза дороже! — воскликнула она. Она потребовала вернуть маргарин, а масло положила опять на прилавок.
   Не обращая на нее внимания, он немедленно взял две пачки масла.
   — К тому же масло в три раза калорийнее, — сообщила она. А у меня… существует проблема избыточного веса.
   Он покорно наклонил голову в сторону, потом положил маргарин в тележку рядом с маслом, и они продолжили свой поход по магазину.
   Впереди она увидела двухгаллоновую банку кетчупа, а когда Клей повернулся к ней спиной, она достала неудобную штуку и подошла к нему вперевалку, сжимая банку кетчупа перед выступающим животом.
   — Вот, — выпалила она, — тебе этого хватит до следующей недели.
   Он повернулся и рассмеялся, а потом быстро освободил ее от огромной банки.
   Они бродили по магазину, катя перед собой гору еды. В отделе замороженных продуктов она выбрала для себя апельсиновый, сок, а он — ананасный. Они переворачивали содержимое тележки с таким видом, как будто играли, в покер и раскрывали свои следующие карты.
   Она приняла в игру замороженный тыквенный пирог.
   Он принял яблоки.
   Она вытащила кукурузу.
   Он вытащил шпинат.
   — Что это? — с отвращением спросила она.
   — Шпинат!
   — Шпинат? Фу!
   — Что ты имеешь против шпината? Я люблю его!
   — Я его терпеть не могу. Уж лучше съесть спаржу!
   Он внимательно осмотрел коробки и пакеты на витрине. — М-м-м, извини, спаржи в продаже нет.
   К тому времени, как они подошли к мясному отделу, они больше не улыбались, они хихикали, и люди начали пялить на них глаза.
   — Тебе нравится швейцарский бифштекс? — спросила она.
   — Мне нравится. Ты любишь мясной рулет?
   — Люблю!
   — Ну, а я его ненавижу. Даже не заикайся мне о мясном рулете!
   Подогретая игрой, она угрожающе провела пальцами по пакету с гамбургерами. Он предупреждающе смотрел на нее уголками глаз — как пират, если его приказу осмеливаются бросать вызов.
   Она взяла гамбургер, пару раз взвесила его на ладони, замышляя коварное дело.
   — Ах, так, леди? Только попробуй! — Его голос стал шелковистым. Он хитро улыбнулся, окидывая ее своим пиратским взглядом, пока она тихонько не положила гамбургер на место.
   Потом он обратился к ней, говоря в повелительном тоне:
   — Тебе бы лучше уважать свиные котлеты! Он принял вызывающую позу, слегка повернувшись вправо к мясному отделу, расставив ноги, держа одну руку на пакете с котлетами, а другую — на несуществующих ножнах на поясе. Кафельный пол мог бы очень хорошо сойти за парусное судно.
   — А то что будет? — зарычала она, стараясь изо всех сил не смеяться.
   Он самоуверенно поднял одну бровь.
   — А то, — он бросил быстрый взгляд в сторону, едва улыбнулся, потом схватил какой-то пакет и замахнулся на нее, — а то мы будем есть печень.
   Она зацепила большими пальцами свой пояс, подошла ближе, посмотрела прямо в его хвастливое, красивое, загорелое лицо и заскрежетала:
   — Мне это прекрасно подходит, хвастун. Я ем печень в сыром виде!
   Он изогнул сардонически бровь и насмешливо проговорил:
   — Господи! Она даже не знает, как ее готовить.
   — Черт с тобой, я знаю!
   Уголки его губ дернулись. Он пытался произносить слова серьезно, но у него это не совсем получалось.
   — Тебе повезло, женщина, по… тому что… я… не знаю! И они разразились смехом.
   Кэтрин и не подозревала, что в ней столько комизма. И это ей нравилось. Клей был очаровательным пиратом… Они теперь часто шутили и смеялись. У Клея было не только чувство юмора, он был также любезен и спокоен. В первый раз в жизни она жила легко и свободно. Для Кэтрин стало открытием то, что можно жить в согласии с человеком мужского пола.
   В городском доме также были свои прелести. Временами она вдруг резко бросала заниматься домашней работой и мысленно напоминала себе не слишком привыкать к этому дому. Через несколько коротких месяцев все это у нее заберут… Клей выполнял домашнюю работу, не раздражаясь, и это удивляло ее. Возможно, это началось с того вечера, когда он приобрел стиральную машину и сушильный аппарат. Вместе они прочитали руководство к эксплуатации, выбрали место, куда поставить машины, загрузили стиральную машину первой кипой грязного белья, и с того времени стиркой занимался тот, у кого выпадало свободное время.
   Однажды она вернулась домой и увидела, что он пылесосит ковры в гостиной. Она изумленно остановилась, на ее лице появилась улыбка. Он заметил ее и выключил машину. — Привет, что значит эта улыбка?
   — Я пыталась представить своего старика за тем, чем ты занимаешься.
   — А это как-то отразится на моем мужском достоинстве или еще чем-нибудь?
   Она уже смеялась.
   — Совсем наоборот.
   Потом она повернулась и оставила его, и пылесос снова захрипел, а он в это время думал над тем, что она имела в виду.
   Было неизбежно, что они становились все теснее связанными во многих несущественных вещах. Установили телефон, и в справочнике их номер числился под фамилией Форрестер Клей. В углу кабинета висел список продуктов, и в нем отражалось то, что им нужно, и то, что они любят. Она купила себе кассету Леттермена и слушала ее на его стереомагнитофоне, зная прекрасно, что не всегда можно им пользоваться. Начала поступать почта, адресованная на имя мистера и миссис Клей Форрестер. У него закончился шампунь, и он одолжил шампунь у нее, и с того времени они решили покупать такой шампунь, который был у нее, потому что Клею он больше нравился. Иногда они даже пользовались одним полотенцем.
   Но каждый вечер вытаскивалось запасное одеяло, и он стелил себе постель на диване, ставил кассету, и они лежали, каждый в своей отдельной темноте, слушая в один вечер его любимые песни, в другой — любимые песни Кэтрин.
   К тому времени она уже стала ожидать, когда поставят последнюю кассету этого дня, и оставляла дверь в спальню открытой, чтобы лучше слышать.
 
   Наступил День Благодарения. Для Кэтрин этот день выдался волнующе-прекрасным. Анжела включила в список приглашенных Стива и Аду, плюс всех бабушек и дедушку Клея нескольких тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер. В первый раз за шесть лет Кэтрин, Ада и Стив отпраздновали этот день вместе, и Кэтрин была безгранично благодарна Форрестерам за такую возможность. Это был день, полностью погруженный в традицию.
   Уютно потрескивал камин, снизу из игровой комнаты по всему дому разносился смех, стол по-настоящему прогибался от разнообразия праздничных блюд, и везде чувствовалось волшебное прикосновение Анжелы. В центре стола на импортной бельгийской скатерти стояла огромная ваза с цветами, а сбоку располагался хрустальный канделябр. Сидя за столом, Кэтрин отгоняла от себя неприятное ощущение будущей потери. Ее мать вышла из своей скорлупы, она улыбалась и была привлекательной. И было невероятным то, как Стив и Клей вели себя по отношению друг к другу: поддразнивание, смех — полное взаимопонимание. Оба находились в прекрасном расположении духа.
   «Форрестеры принимают это как должное», — думала Кэтрин, глядя на круг лиц, прислушиваясь к счастливой болтовне, успокоенная и насыщенная как их доброй волей, так и угощеньями.
   «Что случилось с моими понятиями об испорченных богачах?» — размышляла она. Но как раз в этот момент ее глаза встретились с глазами Клейборна. Она увидела в них трогательную доброту, как будто он читал ее мысли, и она быстро отвела взгляд, боясь еще больше привязаться к нему.
   Днем Кэтрин получила свой первый урок, как играть в пул. Было ли случайным или намеренным то, как Клей встал сзади нее очень близко и наклонился, твердо сжимая ее руку на кие, показывая, как нужно играть.
   — Он должен скользить по твоей руке, — инструктировал он ее, в то время как его рука касалась ее бедра. От него приятно пахло, и он был теплым. Во всем этом было определенно что-то соблазнительное. Но затем он отстранился назад, и мужчины играли против женщин в круговых соревнованиях.
   Клей со Стивом играли против Кэтрин и юной двоюродной сестры Марси. Но сразу стало очевидным, что силы не равны, поэтому Кэтрин играла со Стивом в качестве своего партнера, и очень быстро они победили своих соперников. Стиву дали прозвище «Миннесотский тощий» за то, что он сотни часов провел за биллиардным столом. Потом биллиард сменился футболом — они смотрели матч по телевизору. Кэтрин уютно устроилась на кушетке между Клеем и Стивом. Во время матча Клей вкратце объяснил ей правила игры, при этом неуклюже ссутулившись и повернув голову к ней.
   В дверях Клейборн и Анжела попрощались с ними, и, пока Клейборн держал ее пальто, Анжела спросила:
   — Как ты себя чувствуешь?
   Она подняла глаза и увидела одинаковое выражение заботы на их лицах. Она удивилась, что ей задали такой прямой вопрос насчет ее беременности. Это было в первый раз со дня свадьбы, чтобы кто-нибудь поднимал этот вопрос.
   — Толстею, — ответила она, наполовину улыбаясь.
   — Ну, ты выглядишь великолепно, — заверил ее Клейборн.
   — Да, и не позволяй, чтобы женская суета засосала тебя, — добавила Анжела. — Знаешь, это все временно.
   По дороге домой Кэтрин вспоминала их заботливое отношение, тревогу, скрывавшуюся за их простыми замечаниями. Ей трудно было признать, сколько в них было внимания.
   — Ты сегодня молчалива, — заметил Клей.
   — Я думаю.
   — О чем?
   С минуту она молчала, потом вздохнула.
   — Обо всем дне — каким он был. И как все члены твоей семьи принимали все как должное… Я говорю о том, что никогда раньше у меня не было такого Дня Благодарения.
   — Такого — какого? Это был обычный День Благодарения.
   — О Клей, ты действительно не понимаешь, да?
   — Не понимаю чего?
   Нет, он не понимал, и она сомневалась, что он вообще когда-либо поймет. Но она все же провела грань сравнения.
   — Там, откуда я пришла, праздники всегда были предлогом для отца побольше выпить. К тому времени как садиться за стол, он уже был пьян, и неважно, проходил ли праздник в нашем доме или в доме дяди Фрэнка. Я не помню ни одного праздника, который не был бы испорчен его пьянкой. В доме всегда царило напряжение, и, несмотря на него, все старались поддерживать веселье. Я все время желала… — Ее голос сник. Она поняла, что не может сказать, чего она желала, потому что могло бы показаться коварным, если бы она сказала, что желала провести такой день, какой был сегодня.
   — Извини, — тихо сказал он. Потом он протянул руку и нежно потрепал ее по щеке. — И пусть плохие воспоминания не омрачают сегодняшний день, о'кей?
   — Сегодня твой отец был добр ко мне.
   — Сегодня твоя мать была очень добра ко мне.
   — Клей, я… — Но она снова остановилась, не зная, как сделать так, чтобы ее голос не дрожал.
   Кэтрин была переполнена благодарности. Прошло совсем немного времени с тех пор, когда однажды Клей вернулся домой с четырехфунтовым пакетом попкорна.
   — Четыре фунта! — воскликнула Кэтрин.
   — Ну, я ужасно люблю воздушную кукурузу.
   — Не сомневаюсь, — засмеялась Кэтрин.
   В тот вечер они сидели на диване и готовились к занятиям, а между ними стояла ваза с попкорном. Вдруг Кэтрин высыпала горсть попкорна обратно в вазу. В глазах появился испуг, а книга выпала из рук.
   — Клей! — прошептала она.
   Он подался вперед, встревоженный.
   — Что случилось?
   — О Господи, — прошептала она, сжимая свой живот.
   — Что случилось, Кэтрин? — Он придвинулся поближе, стараясь ее успокоить. Тревога была даже в его бровях.
   Она закрыла глаза.
   — О-х-х… — Она тяжело дышала, а он оглядывался по сторонам, в надежде найти номер телефона доктора, чтобы ему позвонить.
   — Ради Бога, что с тобой?
   — Что-то… что-то… — Ее глаза открылись, а в уголках губ затрепетала улыбка. — Что-то шевельнулось внутри.
   Его глаза быстро устремились вниз на ее живот. Кэтрин держала живот, как будто готовилась к броску двумя руками. Сейчас он еле дышал.
   — Снова движение, — отчитывалась она, закрыв глаза, как будто получая от этого большое наслаждение. — Еще раз… еще раз… пожалуйста, — умоляюще прошептала она.
   — Он все еще движется? — прошептал он.
   — Да… нет!… подожди!
   — Можно мне попробовать?
   — Не знаю. Подожди, вот опять — нет, исчезло.
   Она освободила место для его руки на мягком холмике рядом с ее рукой. Они сидели, как загипнотизированные, долго-долго. Ничего не произошло. Она перевела взгляд на него. Теплота его руки разливалась по ее телу, но внутри не было никакого трепета.
   — Я ничего не чувствую, — сказал он, чувствуя себя обманутым.
   — Я думаю, все сделано…
   — Тогда, что это было?
   — Это, очевидно, стук моего сердца…
   — Ох.. — Но он не убрал свою руку. Она тепло лежала рядом с ее рукой, и он спросил:
   — Какое у тебя было ощущение?
   — Не знаю. Как будто… как будто держишь котенка и через шерстку слышишь его мурлыкание, только каждый раз оно длилось всего лишь секунду.
   Лицо Клея запылало. Он по-прежнему держал руку на ее животе. Его рука упрямо не хотела двигаться с места, пока ЧЕГО-НИБУДЬ не почувствует!
   «Так приятно касаться ее», — подумал он.
   — Клей, больше ничего не будет, я не думаю…
   — Ох. — Расстроенный, он убрал руку. Но там, где лежала его рука, остались пять жирных полосок на зеленой хлопчатобумажной блузке.
   — Ты поставил на мне печать, — пошутила она, вытягивая блузку за кайму и осознавая, какой приятной была его рука.
   Он увидел молнию, которая была не до конца застегнута, и застежку, которая тоже была расстегнута.
   — Да, на всю жизнь, — весело ответил он. Ему вдруг очень сильно захотелось ее поцеловать. Она выглядела такой женственной, такой удрученной оттого, что все так быстро произошло. — Пообещай, что ты скажешь мне, когда в следующий раз это случится?
   Но она не пообещала. Вместо этого она отошла на приличное от него расстояние, потом что-то пробормотала по поводу того, что нужно убрать масляные пятна, пока они основательно не впитались, и направилась в ванную.
   Когда она возвратилась, на ней было розовое платье и пушистые вязаные ботиночки. После того как она снова уселась на диване по другую сторону вазы с попкорном, Клею было трудно сосредоточиться на учебниках.
   Сейчас Кэтрин уже хорошо знала, что Клей любит по утрам пить кофе. Спустя несколько дней он сидел на кухне, читая утреннюю газету, когда она спустилась. Он налил себе кофе, сделал глоток, посмотрел поверх газеты, и его губы отодвинулись от чашки, которая так и повисла в воздухе.
   — Ну, ну, ну… посмотри-ка сюда, — вполголоса протянул он.
   Она порозовела, резко бросила кусочек хлеба в тостер, повернувшись к нему спиной.
   — Повернись, чтобы я мог на тебя посмотреть.
   — Это всего лишь платье для беременных, — сказала она, обращаясь к тостеру, глядя на свое отражение в нем.
   — Тогда почему ты так стесняешься?
   — Я не стесняюсь, ради Бога! — Она резко повернулась. — Просто я чувствую, что это становится заметным, вот и все.
   — Ты выглядишь в этом платье привлекательной!
   — Привлекательной, — пренебрежительно пробормотала она. — Как слон Дамбо.
   — Ну, в нем намного удобнее ходить, чем с расстегнутыми молниями и застежками. — Она снова залилась краской. — Ну, я не мог не заметить, когда прошлой ночью щупал твой животик.
   — Я постоянно думаю о том, как увижусь с твоей бабушкой. Я буду в этом платье для беременных. Как подумаю об этом, так мне не хочется с ней встречаться как можно дольше.
   Он положил газету, встал, чтобы налить себе еще кофе.
   — У природы свои законы, и даже бабушка Элизабет Форрестер не в силах их остановить. Не жмурься так, Кэтрин.
   Она повернулась, чтобы намазать маслом свой тост.
   — Я не хочу думать о том, как встречусь с ней в первый раз в этой одежде.
   Поддавшись порыву, он подошел к ней сзади и коснулся губами ее волос, продолжая держать в руке чашку.
   — По всей видимости, ты ее не увидишь до Рождества, поэтому перестань беспокоиться. — Стоя лицом к шкафам, Кэтрин не могла понять, что она чувствовала сзади на своей голове, а потом, без предупреждения, его рука обняла ее за талию, а пальцы широко растянулись на ее животе. — Здесь еще происходят какие-нибудь движения? — спросил он.
   Стоя сзади, он видел, как ее челюсти остановились. Она проглотила кусок тоста так, как будто ему трудно было упасть вниз.
   — Не прикасайся ко мне, Клей, — предупредила она, тихо, напряженно, жестко, и ни один мускул не дрогнул. Его рука замерла, а комната, казалось, хрустнула.
   — Почему? Ты моя же…
   — Я не вынесу этого! — рявкнула она, бросая на стол тост. — Я этого не вынесу!
   Он почувствовал, как кровь хлынула ему в голову, и ощутил сильную боль от ее неожиданного взрыва.
   — Хорошо, я прошу, черт возьми, извинения.
   Он с силой поставил чашку, выскочил из комнаты, не сказав ничего, кроме «до свиданья».
   Когда дверь захлопнулась, Кэтрин склонилась над столом, поставила локти и закрыла лицо руками. Ей хотелось закричать: «Вернись! Вернись! Не верь мне, Клей! Мне так сильно нужны твои прикосновения. Вернись и сделай так, чтобы я позволила тебе прикоснуться, даже если буду спорить. Улыбнись мне и пожелай приятного „до свидания“, как это было всегда. Ты мне так нужен, Клей. Утешь меня, успокой, прикоснись ко мне, прикоснись. Только сделай так, чтобы все это было настоящим, Клей!»
 
   Это был ужасный день.
   Она приготовила ужин и ждала. Ждала и ждала. Но он не пришел. Наконец она поела сама, глядя на пустой стул рядом с собой, еда застревала в горле, как картонная коробка. Она съела очень мало.
   Она вставила одну из его любимых кассет, просто для того, чтобы в доме появился какой-нибудь шум, но от этого стало еще хуже. Она чувствовала себя еще более несчастной, чем раньше, это только вернуло воспоминания о том, как он хлопнул дверью. Она поставила одну из своих любимых кассет, но, естественно, скоро зазвучала песня, которая все время напоминала ей о нем: «Ты просто слишком хороша, чтобы быть настоящей». От этого ей стало совсем плохо, и она решила подождать в тишине. В одиннадцать часов она перестала ждать и пошла спать.
   Она проснулась в два часа ночи, тихонько спустилась по темному холлу и заглянула в гостиную. Было трудно что-либо различить в полной темноте. Она на ощупь подошла к дивану, осторожно протянула руку и почувствовала, что нет постельного белья, нет Клея.
   Наконец в пять часов она уснула, а через полтора часа проснулась от будильника. До того как спуститься вниз, Кэтрин знала, что Клея там нет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Занятия в университете оказались тщетными в тот день. Кэтрин сидела на уроках, как зомби, почти ничего не видя, а слыша еще меньше. Все, что она видела, это руку Клея на своем животе в тот вечер, когда они ели попкорн. Единственное, что она слышала, это его голос: «Можно мне попробовать?» Она помнила те глаза, глаза, к которым она уже так привыкла, в них появилось новое выражение: «Я ничего не чувствую, Кэтрин. На что это было похоже?»
   При мысли, что его не было дома всю ночь, она вся затряслась. Когда она придет домой и увидит, что его нет, ей следует позвонить его родителям. Ей становилось плохо при мысли о том, что сегодня вечером он опять может не прийти, поэтому она сама не спешила возвращаться домой. После занятий она решила навестить девушек в «Горизонте». Утром в десять часов у Мари начались схватки, и теперь они все ждали новостей из больницы. Не задумываясь, Кэтрин села в машину и поехала в Медицинский Центр. Там ей разрешили подождать в комнате для отцов. Было девять часов, когда сообщили новость. Кэтрин не разрешили повидать Мари, потому что ее сразу же забрали в комнату отдыха, а Кэтрин, наконец, поехала домой.
   Когда она вошла в дом, в гостиной горел свет. Увидев свет, она почувствовала, как бешено застучало ее сердце. Кэтрин открыла дверь. Было тихо. Она медленно повесила пальто и еще медленнее стала подниматься наверх. Клей стоял в гостиной, как разъяренный самурай. Его рубашка висела расстегнутая и помятая, на щеках появилась щетина, волосы были в беспорядке, лицо казалось измученным от бессонной ночи.
   — Где, черт побери, ты была? — заревел он.
   — В больнице.
   Его гнев мгновенно исчез, сменившись опустошенностью, как будто лифт очень быстро спускался. Он посмотрел на ее живот.
   — Что-то случилось?
   — Просто Мари родила девочку весом в шесть с половиной фунтов. — Она повернулась, чтобы идти наверх, когда почувствовала, что ее грубо развернули за локоть.
   Еще больше разгневанный тем, что начал было думать, что что-то случилось с Кэтрин, он рявкнул:
   — Ну, знаешь, ты могла бы позвонить!
   — Я! — огрызнулась в ответ Кэтрин. — Я могла бы позвонить! А как насчет тебя!?
   — Меня выставили за дверь! Помнишь?
   — Я не выставляла тебя за дверь!
   — Хорошо, но ты сделала так, что мне совсем не хотелось возвращаться.
   — Это твое право, мистер Форрестер. Я уверена, вы не мерзли на холоде.
   — Нет, конечно, черт возьми, я не мерз.
   — И она позволила вам лапать свой прекрасный плоский живот всю ночь?
   — А тебе какое дело? Ты дала мне разрешение лапать ее где угодно, не так ли?
   — Правильно, — прошипела она. — Где угодно!
   — Кэтрин, давай не будем ссориться, ладно? Я клянусь, что я…
   — О, ты клянешься! Бедняжка. Я не поспала и двух часов прошлой ночью. Я волновалась, что ты сел в машину и ездил, как сумасшедший, пока где-нибудь не врезался на своем «корветте». А ты все это время был с ней, а сейчас пришел домой и плачешь, что устал? Пощади меня.
   — Я не говорил, что был с ней. Ты сама это предположила.
   — Я ни на секунду не сомневаюсь в том, был ты с ней или нет. Если таким образом ты от меня отстанешь, прекрасно! Проводи с Джил Мангассон столько времени, сколько тебе захочется. Только сделай одолжение, предупреждай меня, чтобы я не готовила для тебя ужин, когда будешь отсутствовать, договорились?
   — А как ты думаешь, кто готовил ужин сегодня для тебя? Она перевела взгляд на кухню. По всему было видно, что к еде не прикасались. Кэтрин не знала, что сказать. Он опять вскипел.
   — Просто представь себе, что я подумал, когда увидел, что ты не дотрагивалась до еды?
   — Я знаю, чего ты не мог подумать — то, что я нахожусь в каком-то месте со своим старым приятелем!
   Он провел рукой по волосам, как будто хотел взять себя в руки, потом отвернулся.
   — Ты бы лучше позвонила своей матери, потому что она ужасно волнуется.
   — Мая мать? Как она об этом узнала?
   — Я не думал, что ты можешь еще куда-нибудь пойти, поэтому позвонил ей домой.
   — О, прекрасно, просто замечательно! Я не звонила ТВОЕЙ матери, чтобы проверить, где ты.
   — Ну, вероятно, тебе следовало бы это сделать, потому что я был там. — Он прошел через гостиную и шлепнулся на диван. — Господи, — сказал он, глядя в окно, — я не знаю, что на тебя нашло вчера утром. Все, что я сделал, это дотронулся до тебя, Кэт. Это все, что я сделал. Разве это было так плохо? Как ты думаешь, что чувствует мужчина, если к нему так относятся? — Он встал и начал расхаживать по комнате вперед-назад. — Я живу, как святой монах! Не смотри! Не прикасайся! Следи за тем, что говоришь! Спи на этом диване, как какой-то евнух! Весь этот расклад просто неестественен!
   — А чья это была идея?
   — Хорошо, признаю, моя, но будь благоразумной, а?
   Ее голос стал насмешливым.
   — Что я для тебя, Клей? Еще одно завоевание? Это то, чего ты добиваешься? Еще одна отметина на твоем, — она нагло посмотрела на его промежность, — что бы это ни было? Мне думается, что у тебя получится лучше с кем-то другим, чем с избитой, с большим животом неудачницей, как я. Послушай, я собираюсь выйти из этого замужества с меньшим количеством шрамов, чем до замужества, а чтобы сделать это, мне нужно держать тебя подальше от себя, понимаешь? Просто стой в стороне!
   Вдруг Клей бросился через комнату, схватил одной рукой ее за запястье, а другую руку яростно выбросил в сторону, восклицая:
   — Черт побери, Кэтрин, я твой муж!
   Инстинктивно она закрыла голову рукой, садясь на корточки, ожидая, когда обрушится удар.
   При виде ее испуга Клей низко согнулся, его гнев утих и сменился жалостью, от которой было больно — намного больнее, чем от мысли, что он не может прикоснуться к ней.
   Он встал на колено рядом с ней.
   — Кэт, — сказал он хриплым голосом. — Господи, Кэт, я не собирался ударить тебя.
   Она по-прежнему стояла, съежившись, на коленях, погруженная в какой-то большой страх, который ему было трудно понять.
   — Эй, пошли, дорогая, это Клей. Я бы никогда тебя не ударил, разве ты этого не знаешь? — Он думал, что она плачет, поскольку ее тело сильно содрогнулось. «Ей нужно поплакать, — думал он, — ей нужно было поплакать еще несколько недель назад». Он видел, как ее пальцы впились в заднюю часть шеи. Он взял ее за руки. — Пойдем, Кэт. Это всего лишь глупая ссора, и она закончилась, да? — Он убрал назад локон ее волос, что спускался на лицо и закрывал его, как золотой водопад. Он наклонился ниже, стараясь заглянуть в лицо, но она сжимала рукой голову, сидя на корточках, как сумасшедшая. Страх раздирал его изнутри. Казалось, что его сердце увеличилось вдвое. — Кэт, извини. Пошли, я не… Никто не обидит тебя, Кэт. Пожалуйста, дорогая, прости меня… — Комок собрался в его горле. — Позволь мне провести тебя к кровати, о'кей?