Спенсер Лавирль. Раздельные постели

 
   У Мелиссы прорезывались зубы. В эти дни она нервничала и хныкала. Она отказывалась спать в кроватке, поэтому Кэтрин часто приносила ее в гостиную, усаживала на пол, а когда она там засыпала, относила в ее комнату.
   Раздался звонок в дверь, и Мелисса снова открыла глаза.
   «О, черт побери», — подумала Кэтрин. Но она наклонилась над девочкой, поцеловала ее лоб и прошептала:
   — Мама сейчас вернется, дорогая. Мелисса снова начала сосать из бутылочки. Через дверь Клей услышал ее приглушенный голос.
   — Кто там?
   — Клей, — сказал он, прислоняясь к дереву. Раздражение Кэтрин сразу исчезло. Казалось, что ее желудок поднялся, потом опустился на место, как бы экспериментируя. «Это Клей, Клей, Клей», — думала она, безумно счастливая.
   Стоя за дверью, Клей думал, что скажет ей. Она наверняка раскусит, что причина его визита сюда неосновательная.
   Дверь широко распахнулась. Увидев Клея, Кэтрин застыла.
   От первого впечатления она на какое-то время онемела: растрепанные ветром волосы над поднятым воротником старого пиджака; обтягивающие стройные бедра вылинявшие джинсы, руки в карманах… — все это напоминало ей студента-второкурсника, который в первый раз позвонил в дверь девушке. Он замешкался, как будто не знал, что сказать, его глаза скользнули вниз к ее коленям, потом вверх, как бы не зная, на чем остановиться. Все внутри ее окаменело. — Привет, Кэтрин.
   — Привет, Клей.
   Вдруг она поняла, что они уже долго стоят на пороге, не двигаясь, и вспомнила, что Мелисса сидит на полу на сквозняке.
   — Я принес Мелиссе рождественский подарок.
   Она отступила назад, позволяя ему войти, закрыла дверь, оказавшись обезоруживающе близко от него на ограниченной площади коридора.
   Клей бросил мимолетный взгляд на ее халат.
   — Ты уже спала?
   — О-о нет… — Она неосознанно застегнула молнию халата, оставив открытыми только два сантиметра шеи, потом сунула руки в карманы.
   — Наверное, мне нужно было сначала позвонить…
   Он стоял, чувствуя себя назойливым и бесстыдным. На ней был ворсистый халат с капюшоном и карманами спереди, как на бумажном свитере. Волосы были убраны назад под эластичной повязкой, концы которой были мокрыми. Вздрогнув, он понял, что Кэтрин только что вышла из душа. Он отлично знал, что под ворсистой розовой тканью нет лифчика…
   — Это не имеет значения, все в порядке.
   — В следующий раз я обязательно сначала позвоню. Просто я кое-что купил и решил завезти.
   — Я сказала, все в порядке. Мы все равно ничем особенным не занимались.
   — Нет? — тупо переспросил он.
   — Я готовилась к лекциям, а у Мелиссы прорезывались зубы.
   Он улыбнулся. Это была широкая, теплая, замечательная улыбка. Кэтрин засунула руки глубоко в карманы, потому что не знала, как еще сдержать свое счастье оттого, что он здесь.
   Вдруг послышался глухой звук от удара, и гостиная погрузилась в темноту. После минутной тишины сквозь темноту прорвался панический вопль Мелиссы.
   — О Господи! — услышал Клей. Он на ощупь протянул руку, коснулся ворсистого халата и последовал за ним наверх в направлении гостиной.
   — Где она, Кэтрин?
   — Я оставила ее на полу.
   — Иди к ней. Я включу на кухне свет.
   Мелисса пронзительно кричала, а сердце Кэтрин готово было разорваться на куски. Нащупывая выключатель, Клей чувствовал, как его охватила паника. Он нашел выключатель и в пять длинных шагов очутился на коленях перед Кэтрин. Она обнимала ребенка и заглушала ее крик, прижимая к своей шее. При тусклом свете он увидел на полу настольную лампу, но она не разбилась. Он прикоснулся к плечу Кэтрин и потрогал голову Мелиссы.
   — Кэтрин, давай вынесем ее на свет и посмотрим, не поранилась ли она. — Он обнял Кэтрин, поднимая ее, и через халат почувствовал, что она дрожит. — Пошли…
   Они расстелили на крышке стола толстое турецкое полотенце и уложили на него Мелиссу. Они четко увидели на затылке ребенка следы от удара лампы. Там была крошечная резаная ранка, и вокруг уже стала появляться опухоль размером с гусиное яйцо. Кэтрин была так расстроена, что ее несчастье передалось Мелиссе, и она завопила еще сильнее. Клей смазал ранку и попытался успокоить их обеих.
   — Это все по моей вине, — обвиняла себя Кэтрин. — Я никогда раньше не оставляла ее на полу. Мне следовало бы знать, что она потянется прямо к шнурам Она никогда не упускает такого случая. Но когда раздался звонок в дверь, она спала. Во сне она опять начала сосать из бутылки, а я только…
   — Эй, с ней ничего серьезного не случилось. Я тебя не виню, ведь так?
   Они встретились взглядами в зеркале.
   — Но лампа такого размера могла ее убить.
   — Но не убила. И это не последний удар, который с ней случится. Тебе не кажется, что ты расстроена больше, чем Мелисса?
   Он был прав. Мелисса уже перестала плакать, просто сидела с широко раскрытыми влажными глазами и смотрела на них. Кэтрин робко улыбнулась, втянула воздух носом, вытащила бумажный носовой платок и высморкалась. Клей обнял ее за плечи, пару раз стукнул об себя, как бы говоря: «Глупышка». В тот момент ему стало ясно, почему природа создала двуполую систему. «Да, ты хорошая мать, Кэтрин, — думал он, — но не в экстренных случаях. В такие моменты тебе нужен я».
   — Что ты скажешь насчет того, что мы покажем ей рождественский подарок? Она увидит его и забудет, что с ней вообще произошел несчастный случай.
   — Хорошо. Но, Клей, как ты думаешь, ей нужно наложить швы на рану? Я ничего не знаю о резаных ранах. У нее никогда раньше такого не было.
   Они повернули головку Мелиссы, и она снова начала хныкать, пока они исследовали рану.
   — Я тоже не много знаю об этом, но я так не думаю. Рана очень маленькая. И к тому же она в волосах, поэтому если останется шрам, его видно не будет.
   Мелисса смотрела на Клея широко раскрытыми, любопытными глазами. Он поставил лампу на стол, включил ее, и они все уселись на пол в гостиной. Ребенок в желтой пижаме так тихо уставился на Клея, что он в итоге рассмеялся. Нижняя губа Мелиссы снова начала выпячиваться, поэтому Клей предложил:
   — Давай поспешим и откроем подарок, пока у меня не сложился комплекс.
   Вид и звук ярко-красной шелестящей бумаги привлек внимание ребенка, пока Клей разворачивал ее. Внутри оказался медвежонок коала с плоским носом и живыми глазами. При виде его рот Мелиссы произнес тихое «О-о-о» и она гикнула. Внутри медвежонка находилась музыкальная шкатулка, поэтому не прошло много времени, как Мелиссу и медвежонка отнесли в кровать.
   Возвращаясь из комнаты Мелиссы, Кэтрин увидела, что Клей стоит внизу на нижней ступеньке. Его золотисто-зеленый пиджак висел на плече, как будто он собирался уходить. Ее пронзил трепет разочарования. Она остановилась на нижней ступеньке, свесив носки и держась только каблуками. Ее пальцы машинально сжимали поручень. Он стоял перед ней, их глаза находились почти на одном уровне. Они пытались что-нибудь сказать друг другу.
   — Теперь она будет крепко спать, — сказала Кэтрин. — Это было похоже на приглашение…
   — Хорошо… ну… — Он смотрел на пол, пока надевал пиджак. Продолжая смотреть на пол, он поправил старый бесформенный воротник. Кэтрин продолжала сильно сжимать поручень. Он засунул руки в карманы пиджака и откашлялся. — Я думаю, мне лучше идти. — Его голос слегка дрожал, он старался говорить тихо, чтобы не разбудить Мелиссу.
   — Да, я тоже так думаю, — Кэтрин было трудно дышать. Поручень вдруг стал скользким.
   Голова Клея медленно поднялась, он посмотрел проницательными глазами на Кэтрин. Он сделал слабый жест рукой, не вынимая ее из кармана, как будто пиджак и все остальное говорило ей «До свиданья».
   — Пока.
   Она едва расслышала, как он сказал очень тихо:
   — До свиданья.
   Но вместо того, чтобы уйти, он стоял, глядя на нее, на то, как она висела на ступеньке, словно воробей не ветке. Ее широко раскрытые глаза не улыбались, и он видел, как она с трудом переводила дыхание. Его собственное дыхание тоже было неспокойным. Жаль, что она выглядит такой потрясенной, но он отлично понимал причину ее внезапного испуга, потому что в тот момент был напуган не меньше ее. Теперь ее волосы были сухие, и их концы завивались слегка на плечах, на складках капюшона, что возвышался вокруг ее шеи. Она стояла неподвижно, разведя в стороны руки, казалась бездыханной в своем халате. Светящееся лицо, лишенное косметики, бесформенные волосы, босые ноги. Он старался не анализировать, даже не думать о том, «следует» или «не следует». Он просто знал, что должен. Он предпринял три мучительных, медленных шага по направлению к ней, его глаза пронизывали ее лицо. Он молча наклонился и уткнулся лицом туда, где лежали поднятые капюшоном волосы. Он вдохнул ее знакомый аромат — нежный, похожий на пудру, женский запах духов, который ему так нравился. Кэтрин раскрыла губы, прикоснулась к его виску. В это время она почувствовала, как вся обмякла, а он напрягся.
   Ее сердце старалось понять, что происходит. Казалось, что прошло очень много времени, перед тем как он выпрямился, и их взгляды встретились. Они задавали друг другу не высказанные словами вопросы, вспоминая старую боль, которую причинили друг другу. Клей подался вперед и нежно коснулся губами ее губ. Он видел, как опустились ее ресницы, и сам закрыл глаза. Он целовал ее, и их тела томительно прикасались. Ему хотелось предать забвению прошлое, но оно осталось частью поцелуя. Он говорил себе, что должен идти, но, когда отстранился от нее, ее губы последовали за ним, говоря, чтобы он этого не делал. Их веки дрожали, глаза были открыты, им хотелось разрушить момент неуверенности, перед тем как опять слиться в поцелуе. Их рты робко, в первый раз открылись, последовало теплое прикосновение языков. Он обнял ее, привлекая вовнутрь своего пиджака. Но она по-прежнему продолжала сжимать поручень… Наконец Кэтрин подалась вперед и оказалась в спасительной теплоте его объятий. Он заключил ее в кокон из теплой старой шерсти и кожи, молодого, упругого тела и крови, приподнимая ее со ступенек, поворачивая и держа в подвешенном состоянии, прижав к себе, до тех пор пока поцелуй не стал безрассудным, и она не начала скользить вниз по его телу. Ее босые ноги коснулись ткани: теперь она стояла на его спортивных туфлях. Он коснулся ее волос, покачал, как в колыбели, ее голову и припал к ее губам. Его другая рука легла на ее спину, потом скользнула ниже, ниже, к впадине позвоночника. Он прижал ее тело к себе. Через халат она ощутила пряжку ремня и молнию его джинсов. Она вспомнила, как пила вино с его тела. Смешно, но эта мысль отрезвила ее, и она попыталась отстраниться. Но он почти с жестокой силой прижимал ее к своему стучавшему сердцу.
   — О Господи, Кэт, — прошептал он надломленным голосом. — Это то, на чем мы остановились…
   — Вовсе нет, — последовал ее дрожащий ответ, — с того времени мы проделали Длинный путь.
   — Ты проделала, Кэт, ты. Ты совсем другая сейчас.
   — Просто я немного выросла.
   — Тогда, черт возьми, что случилось со мной?
   — Разве не знаешь?
   — Теперь в моей жизни все не так, как надо. Все получается неправильно с тех пор, как мы с тобой пришли к соглашению. Прошлый год был ужасным. Теперь я не знаю, что я и куда иду.
   — А кто тебе подскажет?
   — Не знаю. Я только знаю, что чувствую себя хорошо здесь, с тобой.
   — Поначалу, когда мы только встретились, все казалось хорошо; посмотри, куда нас это завело.
   — Я хочу тебя, — почти застонал Клей, прижимаясь губами к волосам, обнимая ее так крепко, что она слышала, как затрещали старые швы его пиджака. Она закрыла глаза, поплыла в теплом, влажном объятии. Она чувствовала себя такой защищенной, чтобы предпринять рывок, сказать то, что на протяжении долгих, мучительных месяцев совместной жизни отказывалась говорить:
   — Но я люблю тебя, Клей… Вот в чем разница.
   Он отодвинул ее назад, посмотрел в ее лицо. Ей так хотелось, чтобы он сказал то же самое, но он этого не сделал. Он знал, чего она ждет, но понял, что не сможет сказать, пока не будет абсолютно уверен. События разворачивались так стремительно, что он не знал, что движет им: порыв или чувства. Он только знал, что она выглядела соблазнительно, была матерью его ребенка; и что они пока оставались мужем и женой.
   Он снова плотно прижался к ней, и какая-то сила увлекла их к покрытым ковром ступенькам. В один момент он опустил ее вниз, поднял колено и провел им по ее животу, бедру, лаская ее им, пока искал замок на ее халате. Он расстегнул молнию и просунул вовнутрь руку, утоляя жажду ее грудью, а потом опустил руку к ее животу.
   — Перестань, Клей, перестань, — умоляла она, умирая, потому что ей хотелось вывернуть свое тело наизнанку для него.
   Прильнув к ее шее, он сказал гортанным голосом:
   — Ты не хочешь, чтобы это прекращалась, как не хотела в первый раз.
   — Меньше чем через месяц мы получим развод, и ты живешь с другой женщиной.
   — В последнее время я только и делаю, что сравниваю тебя с ней.
   — Так вот почему ты здесь, Клей? Чтобы сделать сравнение?
   — Нет, нет, я не это имел в виду. — Он опустил руку ниже к ее животу, к тому месту, что выделяло для него влагу. — О Кэт, ты такая близкая.
   — Как чесотка, которую не можешь остановить, Клей? — Она схватила его запястье и снова остановила.
   — Не играй со мной.
   — Я с тобой не играю, Клей, это ты играешь.
   Он чувствовал теперь, как ее ногти впиваются в его кожу. Он подался назад, упираясь на один локоть, чтобы лучше ее рассмотреть.
   — Я не играю с тобой. Я хочу тебя.
   — Почему? Потому что я единственная вещь в твоей жизни, которую ты не можешь иметь?
   — Его лицо изменилось, стало свирепым. Потом он резко выпрямился, сел рядом с ней на ступеньку и обхватил руками голову. «Боже, она права? — размышлял Клей. — Это всего лишь мое „я“? Я что, ублюдок?» Он услышал, как Кэтрин застегнула молнию халата, но остался сидеть, обхватив пальцами голову, в которой стоял звон при мысли об обнаженной коже под халатом. Он сидел так очень долго, потом закрыл ладонями лицо. Его ладони пахли ее духами, как будто он собрал этот аромат ее кожи, как весенние цветы.
   Она сидела рядом, наблюдая, какая жестокая борьба происходит внутри него. Потом он подался назад и лег спиной на стулья. Клей положил одну руку на глаза, другая безвольно лежала на бедре. Он вздохнул.
   — Мне кажется, ты должен решить, кого хочешь — меня или ее. Ты не можешь иметь нас обеих…
   — Я знаю это, Кэтрин, черт побери, знаю, — устало сказал он. — Извини, Кэтрин.
   — Да, тебе следует извиниться, поскольку снова делаешь это со мной. Я не такая жизнерадостная, как ты, Клей. Когда меня обижают, эта обида очень долго не проходит. И у меня нет любовника-дублера, к которому можно было бы обратиться за поддержкой.
   — Мне кажется, что я бегаю по кругу, в центре которого ничего нет.
   — Я в этом не сомневаюсь. Живешь с ней, приезжаешь сюда, а между нами еще твои родители. Как насчет них? Что ты пытаешься доказать, отвергая их таким образом?
   Она видела, как двигался его кадык, но он не ответил.
   — Если ты хочешь себя наказать, Клей, освободи меня от этого. Если ты хочешь продолжать попадать в ситуации, которые теребят раны, прекрасно. Я не хочу. С Мелиссой у меня стала новая жизнь, и я доказала себе, что могу прожить без тебя. Когда мы встретились, это у тебя было направление в жизни, надежное направление. Сейчас, кажется, мы поменялись местами. Что случилось с этим направлением, с той целью, которая была у тебя?
   «Может, она покинула меня, когда я покинул тебя?» — подумал Клей.
   Наконец он поднялся на ноги, и повернувшись к ней спиной, посмотрел на дверь.
   Она сказала:
   — Мне кажется, тебе лучше уехать куда-нибудь, разложить все по полочкам, четко определить свои приоритеты. Когда это произойдет, я думаю, тебе захочется опять встретиться со мной… Но не приходи ко мне до тех пор, пока это не будет навсегда.
   Он застегнул молнию на пиджаке с такой силой, как будто ударил хлыстом в тишине, молча помахал ей и, не оборачиваясь, вышел, тихонько закрыв за собой дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

   Кэтрин находилась в том болезненном, горько-сладком состоянии, с которым уже столкнулась и переживала накануне, когда Клей ушел от нее. Снова она предалась мечтам, а когда вышла из этого состояния, то обнаружила, что стоит возле окна, вяло скрестив руки, а ее мысли и глаза блуждают по заснеженному городу в поисках Клея. Клей, который был с ней только по одной причине, теперь, вероятно, и вовсе не будет. Спокойствие, которое она черпала в любви к Мелиссе, теперь оставило ее. Неожиданно в нее проникла опустошенность, которая чувствовалась даже в самых обыденных делах: в учебе, в стирке, в прогулках по университетской территории, в купании Мелиссы, за рулем машины. Перед ее глазами постоянно возникало лицо Клея, его отсутствие похитило у нее радость, ее жизнь стала серой и пустой. Иногда она плакала. И, как это случается со всякой покинутой любовью, она обнаруживала людей, похожих на него, во многих местах, но все было призрачно: золотисто-рыжеватые волосы незнакомцев на улице, спортивного покроя пиджаки на мужских плечах, чей-то смех, манера некоторых мужчин держать руки в карманах или затягивать галстук… У одного профессора Кэтрин была манера Клея стоять, подбоченившись, откинув назад полы спортивного пиджака, и смотреть в пол между широко расставленными ногами. Движения его тела так напоминали движения тела Клея, что Кэтрин захватили мысли об этом мужчине. Сколько раз она говорила себе, что переносит чувства, которые испытывает к Клею, на совсем незнакомого человека, но это не помогало. Каждый раз, когда профессор Ньюман становился перед аудиторией в такую позу, сердце Кэтрин начинало реагировать. Она отсчитывала дни до Рождества, надеясь, что больше не будет представлять себя с профессором Ньюманом и сравнивать его с Клеем. Но Рождество принесло другие горько-сладкие, воспоминания прошлого года. С целью их отбросить, она позвонила тете Элле и напросилась с Мелиссой к ней на Рождество. Но даже это не помогло… Она даже ни разу не включила огни на своей крошечной елке, боясь возвратить приятные, успокаивающие воспоминания прошлого года о Рождестве в доме Клейборна и Анжелы. Она могла подойти к скользящей двери и смотреть на снежно-свинцовый мир, засунув руки в карманы джинсов, и вспоминать, вспоминать… Волшебный дом с любовью, огнями, музыкой и семьей…
   Семья. Ах, семья. Это был самый большой корень всех несчастий Кэтрин… Она смотрела на Мелиссу, и на ее глазах появились слезы, потому что ребенок никогда не узнает, что такое надежность семьи, несмотря на то, что она всю свою любовь отдает девочке. Она представила себе, как Клей снова появится у ее двери, только на сей раз все будет по-другому. На сей раз он скажет, что любит ее, и только ее. Они наденут на Мелиссу новый голубой комбинезон и втроем поедут в большой дом… Кэтрин закрыла глаза, сжимая себя руками, чувствуя запах горящих свеч, вспоминая поцелуи под веточками омелы.
 
   — Давай купим Рождественское дерево и поставим здесь, — предложил Клей.
   — Для чего? — спросила Джил.
   — Потому что Рождество, вот для чего.
   — У меня нет времени. Если хочешь, устанавливай его сам.
   — Похоже, что у тебя никогда нет времени ни на что по дому.
   — Клей, я работаю по восемь часов в день! Кроме того, зачем культивировать интересы, которыми никогда не собираешься пользоваться?
   — Никогда?
   — О Клей, не начинай опять. Я потеряла голубой кашемировый свитер, я хотела его надеть завтра… Черт побери, где он может быть?
   — Если бы ты хоть раз в месяц приводила дом в порядок, может, ты не теряла бы своих вещей. — Комната была похожа на китайскую прачечную после взрыва.
   — О, я знаю! — Лицо Джил посветлело. — Могу поспорить, я отдала его на прошлой неделе в чистку. Клей, будь добр, поезжай и забери его для меня, хорошо?
   — Я не посыльный мальчик из прачечной. Если он тебе нужен, забери сама.
   Она прошла по устеленному одеждой полу и заговорила воркующим голосом ему в лицо:
   — Не сердись, дорогой. Я просто не знала, что именно сейчас ты занят. — Когда она провела блестящими ногтями по его щеке, он отклонил голову в сторону.
   — Джил, ты никогда не думаешь о том, что я занят. Ты всегда думаешь, что ты — единственная, кто может быть занят.
   — Но, дорогой, я действительно занята. Я завтра в первый раз встречаюсь с инженером-проектировщиком, и мне хочется выглядеть самым наилучшим образом. — Быстрой лаской она хотела поднять ему настроение. Но она в третий раз назвала его «дорогой», а в последнее время это начало его раздражать. Она пользовалась этим термином так свободно, что порой он чувствовал себя уязвленным. Это напоминало ему о том, что говорила Кэтрин: «Ценность привязанности увеличивается, если о ней поменьше вспоминать».
   — Джил, почему ты хотела, чтобы я вернулся?
   — Дорогой, что за вопрос. Я чувствовала себя потерянной без тебя, ты это знаешь.
   — Кроме того, что чувствовала себя потерянной, что еще?
   — Что это, допрос? Как тебе нравится это платье? — Она подняла розовое крепдешиновое платье и закружилась, призывно глядя на него.
   — Джил, я пытаюсь с тобой поговорить. Ты можешь забыть об этом чертовом платье?
   — Разумеется. Оно забыто. — Она небрежно бросила его, к подножию кровати, повернулась, схватила расческу и начала расчесывать волосы. — Итак, говори.
   — Послушай, я… — Он не знал, с чего начать. — Я думал, что стиль нашей жизни, наше прошлое, наше будущее так похожи, что практически мы созданы друг для друга; Но это — это для меня не подходит.
   — Не подходит? Объясни мне, Клей? — резко сказала она, продолжая расчесывать волосы.
   Он жестом окинул комнату.
   — Джил, мы разные, вот и все. Мне трудно жить в беспорядке, есть в ресторане и носить одежду из прачечной, которая никогда не бывает чистой! А кухня, заваленная журналами?
   — Я не думала, что ты хочешь меня за домашние способности…
   — Джил, я с радостью выполняю свои обязанности, но мне нужно какое-то ощущение дома, понимаешь?
   — Нет, не уверена, что понимаю. Это звучит так, как будто ты просишь меня бросить карьеру и начать вытирать пыль.
   — Я не прошу тебя ничего бросать, просто дай мне несколько прямых ответов.
   — Я отвечу, если буду точно знать, о чем ты спрашиваешь.
   Клей поднял с кресла темно-лиловую кружевную нижнюю юбку и тяжело сел. Он внимательно рассматривал дорогую вещь, ощупывая ее пальцами. Потом тихо сказал:
   — Как насчет детей, Джил?
   — Детей?
   Она перестала расчесывать волосы. Клей поднял на нее глаза.
   — Семья… Ты когда-нибудь собираешься заводить семью?
   Она повернулась резко и сердито посмотрела на него.
   — И ты говоришь, что не просишь меня ничего бросать!
   — Нет, я даже не говорю о том, что это нужно делать прямо сейчас, но когда-нибудь… Ты хочешь когда-нибудь завести ребенка?
   — Все эти годы я потратила на то, чтобы получить степень. Впереди меня ждет будущее в одной из самых быстро развивающихся отраслей, а ты говоришь о детях?
   Не задумываясь, Клей представил себе Кэтрин, плачущую оттого, что ребенок Гровер умер, потом родильный зал и их руки на животе, когда начались схватки; он вспоминал, как она сидела на полу в гостиной, скрестив нога, похлопывая по ступням Мелиссы, и о том, как она плакала, когда Мелисса разбила голову…
   Вдруг Джил бросила расческу. Она стукнулась о туалетный столик, отскочила и упала на пол вовнутрь брошенной туфли-лодочки.
   — Ты виделся с ней, не так ли?
   — С кем?
   — Со своей… женой. — Это слово раздражало Джил.
   Клей даже не думал лгать.
   — Да.
   — Я знала это! Ты затащил ее в постель?
   — Ради Бога! — Клей встал и отвернулся от нее.
   — Ну, да?
   — Это к делу вовсе не относится.
   — О, разве нет? Итак, подумай хорошо, мужик, потому что я не собираюсь играть роль второй скрипки ни для одной женщины, жена она или нет! — Джил повернулась к зеркалу, взяла, толстую кисточку и с силой начала накладывать румяна.
   — Это часть нашего устройства здесь, не так ли, Джил?
   Она уставилась на него в зеркало.
   — Что — это?
   — Эгоизм, твой и мой. Причина того, что ты меня хочешь, состоит в том, что ты всегда должна иметь то, что тебе хочется. Причина того, что я бросил Кэтрин, состоит в том, что я всегда должен иметь то, чего хочу.
   Ее глаза заблестели, когда она развернулась и посмотрела ему в лицо.
   — Ну, тогда мы оба одинаковые, не так ли, Клей?
   — Нет, не одинаковые. Я думал так, но нет. Больше нет.
   Они стояли с закрытыми глазами среди разбросанных вещей, кофейных чашек, газет и косметики. В ее глазах была злость, в его — сожаление.
   Наконец Джил сказала:
   — Я могу посоревноваться с Кэтрин, но я не смогу соревноваться с Мелиссой. Вот в чем дело, не так ли?
   — Она здесь, Джил. Она существует, я ее отец и не могу этого забыть. И Кэтрин так сильно изменилась…
   Неожиданно Джил швырнула косметическую кисточку ему в лицо, пронзительно завизжав:
   — О, будь ты проклят, проклят, проклят! Как ты осмеливаешься стоять здесь и мечтать о ней! Если ты так сильно ее хочешь, тогда что ты здесь делаешь? Но если ты уйдешь, не думай, что твоя половина кровати надолго останется холодной!
   — Джил, пожалуйста! Я вовсе не хотел причинять тебе боль.