Стампас Октавиан. Цитадель (Тамплиеры - 3)

   - Мы слишком много едим, - тяжко вздохнув, возразил маркиз де Бурви.
   - Ни то, ни другое, - покачал головой де Созе. Он был старше своих спутников и попал в долговую яму к иоаннитам тогда, когда напарники еще и не начинали отращивать бороды. Потому, он признавался ими, в известной степени, предводителем.
   - Получается, судари мои, что мы призваны нашими покровителями, сыграть роль палачей. Не больше, но и не меньше.
   Де Кинью застыл с вонзенными в птицу зубами. Де Бурви с трудом разлепил свои брови.
   - Это отвратительно! - сказал маркиз.
   Де Кинью жестом подтвердил, что придерживается столь же благородной точки зрения.
   - Может быть нам отказаться, пока не поздно, иначе мы навеки обесчестим наши имена? - задумчиво спросил предводитель.
   Несколько тяжелых вздохов было ему ответом.
   - Но тогда... - начал было де Бурви, но продолжать не стал, слишком хорошо всем было известно, что их ждет "тогда". Положение всем представилось настолько безвыходным, что у них пропал аппетит.
   Де Созе, как и положено предводителю, начал придумывать выход из безвыходного положения.
   - Но, судари мои, если вдуматься, приравнивать нас к палачам все же не слишком обоснованно. Палач расправляется с беззащитным, а иногда и со связанным противником. Что же наш Рено? А он будет не только освобожден от всяческих пут, но в руках у него будет к тому же меч. И меч весьма и весьма длинный.
   - Разумеется! - вскричали в один голос де Бурви и де Кинью.
   - Как, я спрашиваю, в таком случае будет называться все то, что меж нами произойдет?
   - Поединок! - убежденно заявил де Кинью.
   - Правильно! - восхитился столь верным взглядом на вещи своего молодого друга предводитель и велел харчевнику принести еще один кувшин хиосского.
   Все с удовольствием выпили. Осушив свою чашу, де Созе вдруг нахмурился.
   - А кто тогда, - начал он мрачно оглядывая своих соратников, - кто тогда назвал нас, благородных рыцарей палачами? Кто, я спрашиваю?!
   Маркиз и шевалье задумались. Де Кинью даже обернулся, словно рассчитывая найти злопыхателя где-то поблизости.
   - Кто?! - продолжал грозно, разгораясь справедливым гневом, вопрошать де Созе. - Ах да, - вдруг осекся он, вспомнив, что это именно он вспомнил сегодня за столом слово "палач".
   Соратники конечно вспомнили об этом тоже и смущенно потупились.
   - Неважно, - нашелся барон, - неважно, как называется человек в начале дела, важно, как сможет назвать себя в конце его.
   Де Кинью и де Бурви облегченно рассмеялись.
   - Серебро в волосах, золото в устах, - припомнил шевалье провансальскую поговорку.
   В этот раз Рено Шатильонский явился в "Белую куропатку" несколько раньше, чем обычно. Посланники иоаннитов многозначительно переглянулись. Во-первых, они были довольны тем, что их расчет оправдался, добыча не пренебрегла ловушкой, во-вторых, в их глазах отразилось уважение к размерам добычи. Все же граф Рено был весьма крупен. Но без доспехов. Этот факт дополнительно обнадежил трех друзей.
   Шатильон заказал себе кувшин пальмового набатейского вина и велел зажарить полдюжины птиц, указанных в названии харчевни. Сел в отдаленном углу, явно не желая привлекать к себе особого внимания. И присутствующая публика, и сам харчевник, и прислуга оказывали ему внимания больше, чем троим рыцарям-палачам вместе взятым. Де Бурви, де Кинью ревностно отметили это. Де Созе этому не удивился.
   Чем старательнее Рено не привлекал к себе интереса окружающих, тем заметнее становилось, что интересен он всем. Сидя в углу, он стал безусловным центром харчевни. Очень скоро ему принесли все заказанное и хозяин долго плясал перед ним, расставляя соусы и подобострастно улыбаясь.
   - Ну, ладно, - сказал де Созе, - пусть начнет есть, пусть. Нам велено его убить, но не велено портить ему предсмертный ужин.
   Три пары заинтересованных глаз следили за тем, как была сокрушена мощными челюстями первая куропатка.
   - Теперь вставайте, де Бурви, будем действовать, как договорились. И перестаньте икать.
   Маркиз встал, вытер тыльной стороной ладони усы, и, стараясь ступать потверже, двинулся в угол, гремя своими щегольскими, коваными в Константинополе, шпорами.
   Вся харчевня замерла, люди здесь собирались бывалые. И сирийские купцы, и латинские подмастерья, и генуэзские корабелы знали, что ни к чему хорошему такие рыцарские эскапады не приводят.
   Маркиз остановился у стола Рено и еще раз вытерев усы, объявил что:
   - На всем свете нет и не может быть дамы прекрасней, достославней и добродетельней, чем Эсмеральда из Тивериады.
   - И что? - был ответный вопрос.
   - И со всяким, кто пожелает возражать против этого моего мнения, готов сразиться я на мечах в строю конном или пешем.
   Де Сантор объяснил господам рыцарям, что в Рено Шатильонском более всего отвратительно ордену иоаннитов, а именно, то, что он послан, чтобы соблазнить и сбить с пути истинного прекрасную принцессу Изабеллу. Поэтому де Созе решил, что самый простой способ вызвать на схватку этого забияку, это восславить в его присутствии какую-нибудь другую даму. Будучи воздыхателем Изабеллы, или хотя бы желая им считаться, Рено вспыхнет, возразит и... цель будет достигнута.
   На самом деле произошло следующее. Рено, оторвавшись на мгновение от сочной куропатки, заявил, что ничего не имеет против Тивериадской Эсмеральды и охотно признает ее первенство во всех вышеперечисленных смыслах.
   Ожидавший другого развития событий де Бурви растерялся и с опрокинутым выражением лица вернулся к своему столу.
   По залу пробежал вздох облегчения.
   Де Созе, видя провал своего плана, нервно грыз какую-то кость.
   - Я все сказал как вы велели, а он... - оправдывался ни в чем, по сути, не виноватый де Бурви.
   - А может быть просто сказать ему, что он негодяй? - предложил находчивый де Кинью.
   - Нет, нет, нет, - в глазах де Созе мелькали быстрые огоньки, он снова что-то придумывал. - Придумал.
   - Идите снова к нему, де Бурви.
   Тот выронил кусок колбасы на блюдо.
   - Зачем?
   - И скажите ему... короче, повторите все то же, что и в первый раз, но присовокупите, что достоинства этой Эсмеральды из Тивериады так блистательны, что затмевают достоинства самой принцессы Изабеллы.
   Маркиз прокашлялся с недовольным видом. Надоело мне болтать эти глупости. Может, как предлагает де Кинью, сразу навалиться. Де Созе поморщился.
   - Посмотрите сколько здесь народу. Это должна быть благородная ссора, судари мои, благородная. Вы что забыли, что это такое?
   - Н-да, - вздохнул де Бурви.
   - Идите, идите, он уже съел третью куропатку.
   Почитатель Тивериадской Эсмеральды с самым неохотным видом снова пересек харчевню и выложил пожирателю куропаток все, что ему было велено. Но, поскольку, борьба с икотой не была доведена им до конца, подлая контратака этого коварного врага началась в тот момент, как он окончил свою заносчивую и пышную речь. Она увенчалась громким, можно даже сказать истошным иканием.
   Это развеселило Рено и он спросил.
   - Чьи, чьи достоинства бледнеют при появлении донны Эсмеральды?
   - Достоинства принцессы Изабеллы, - перебарывая очередной приступ заявил красный, как рак, маркиз.
   - И тот, кто захочет держаться противоположного мнения, обязан будет обнажить меч и доказать свои права на такое направление мыслей.
   Рено весело вздохнул.
   - Вам не повезло, мой икающий друг, придется вам поискать противника в другом месте, ибо мой взгляд на достоинства этой Тивериадской барышни полностью совпадает с вашим.
   Икнув еще раз, теперь уже растеряно, де Бурви медленно развернулся и отправился восвояси. Он чувствовал себя совершенно оплеванным, но никак не мог сообразить как это случилось.
   Де Созе чувствовал себя не лучше.
   - Не получится благородного поединка, - констатировал де Кинью и у него снова возник интерес к еде.
   У Рено тоже. Он принялся за пятую куропатку и с наслаждением выпил чашу вина.
   - Сейчас он уйдет, сейчас он уйдет... - панически шептал де Созе.
   Де Бурви, отдуваясь, вытирал пот со лба, почти полностью занятого бровями.
   - Легче махать мечом, чем болтать языком.
   - Сейчас вы подойдете к нему, - возбужденно зашептал де Созе ему на ухо.
   - Нет, - испуганно отмахнулся умученый икотой рыцарь, - я больше не могу. У меня все подвязки мокрые от пота. И потом, у меня ничего не получается, вы же сами видите.
   Де Созе вскочил, закусив губу, отхлебнул вина, закусив губу снова, с грохотом, весьма воинственным, поставил чашу на стол и почти бегом преодолел расстояние до ненавистного столика.
   - Меня зовут барон де Созе, и я не позволю, чтобы в моем присутствии оскорбляли имя принцессы царствующего дома!
   Откинувшись на стуле, Рено спокойно посмотрел на него и рассудительно сказал.
   - Тогда обратите ваши претензии в сторону своего товарища, это он не в самых благопристойных выражениях отзывался о принцессе Изабелле. Я всего лишь не спорил с ним.
   - Этого достаточно!
   - Для чего?
   - Для того, чтобы потребовать у вас удовлетворения.
   Рено зевнул и отхлебнул вина.
   - Вы могли бы сразу сказать, что вам хочется подраться, зачем было устраивать этот балаган и трепать имена ни в чем не виноватых дам.
   Де Созе одним, весьма надо сказать, умелым движением вытащил свой меч и крикнул.
   - Представьтесь, сударь! Я хочу знать с кем скрещиваю свой меч, может быть вы недостойны поединка со мною.
   - Да полно вам, вы прекрасно знали к кому пристаете.
   Рено встал и сделал шаг назад к стене и мгновенно, последняя из заказанных им куропаток, была разрублена и порхнула в разные стороны.
   Посетители молча, но очень торопливо, кинулись вон из харчевни. Хозяин, вздохнув, поспешил в сторону кладовой и закрылся там.
   Поединок начался.
   Рено применил в нем древнеримскую тактику Горациев против Куриациев, скорее всего даже и не зная, что вышеназванные римляне существовали некогда на свете. Один боец, даже такой как он, тем более лишений доспехов, вряд ли смог бы справиться с тремя профессиональными фехтовальщиками, которыми, безусловно, были трое нападавших. К тому же, они были вооружены до зубов и заранее согласовали свои действия. Указанная древнеримская тактика заключалась в том, чтобы имея против себя нескольких противников, драться с каждым один на один.
   Таким образом, пока де Кинью и де Бурви вставали из-за стола, выволакивали из-за спины ножны и, бешено сквернословя и путаясь в поваленных стульях, спешили к месту схватки, Рено успел обменяться с де Созе пятью-шестью ударами. Одним он разрубил ему правый наплечник и обездвижил основную рабочую руку.
   Наемник иоаннитов упал на колено, кряхтя от боли. В этот момент не давая его добить, на поле боя выскочил де Бурви, разъяренный своими унижениями. Рено предпочел не встречаться с ним грудь в грудь, и рыцарь, по инерции, пролетел дальше, вломился на полном ходу со всем весом своих доспехов в ветхую дверь кладовки и оказался, в конце концов, в объятиях трактирщика. Пока он, взревывая от нетерпения и ярости, выкарабкивался из них и из обломков двери - меч, ножны, шпоры все это застревало, цеплялось Рено бился с де Кинью, с наиболее рассудительным из нападавших, быстро сообразив, что в короткое отведенное ему время обычным фехтовальным образом с противником не справиться, он начал теснить его спиной к лестнице, что вела на второй этаж здания. Де Кинью легко поддался на эту уловку, ему было отлично видно, что де Бурви вот-вот выберется из кладовой и, что де Созе левой рукой вытаскивает кинжал из-за голенища. Де Кинью отступал, аккуратно отражая тяжелые удары Рено, но он не видел, что за его спиной начинаются ступени. Никто его не предупредил. Еще шаг назад, еще. Он рухнул гремя железом. Встать ему уже не пришлось, из раскроенного черепа густо хлынула кровь, смешанная с хиосским вином.
   Рено уже несся в обратном направлении, походя выбил кинжал из руки де Созе и на полной скорости продырявил выпрямившегося, наконец, в дверном проеме де Бурви. Судя по раздавшемуся крику, пронзен был не только маркиз, но и трактирщик.
   Древнеримская тактика полностью восторжествовала.
   Когда Изабелле доложили о случившемся, она пожелала немедленно и лично допросить виновника погрома, устроенного в "Белой Куропатке". Нетерпение ее подогревалось в частности тем, что слух о драке дошел до нее в самой общей форме. Было известно, что в портовой харчевне кто-то попытался задеть честь принцессы, кто-то был этим возмущен. В результате пролилось много крови. Трое убиты, один изувечен. Один из главных участников события - Рено Шатильонский. Изабелла поспешила сделать следующий вывод из услышанного. Три благородных негодяя только что прибывших в Яффу, решив что им отказано в аудиенции, напились и стали вслух возмущаться по поводу высказанного им, якобы, презрения. Находившийся поблизости Рено, не мог позволить публичного поношения имени высокородной дамы. Завязалась перепалка - результат известен.
   По законам Иерусалимского королевства, участники поединка, закончившегося пролитием крови, забирались под стражу до выяснений обстоятельств дела и вынесения высочайшего вердикта. Изабелла решила этого не делать.
   - Как же так?! - развел руками Данже, который не удивлялся никогда, закон требует, чтобы его арестовали.
   Изабелла рассмеялась.
   - Не забывай, что он находится на свободе, будучи приговорен к смертной казни. Хороши же мы будем, если попытаемся арестовать его за драку.
   Мажордом уже овладел собой и не стал указывать госпоже на явный недостаток логики в ее рассуждениях.
   - Но, что нам тогда делать, Ваше высочество, если мы считаем, что лишены морального права его арестовывать?
   - Велите ему явиться. Я сама допрошу графа Рено Шатильонского и определю насколько он виноват.
   Данже повиновался с молчаливою неохотой.
   Граф Рено явился во дворец по первому же требованию. Держался он спокойно, но не вызывающе. Вчерашнюю победу в харчевне он, судя по всему, не приравнивал к античному подвигу, и кичиться ею не собирался.
   Мажордом, умевший улавливать малейшие душевные движения госпожи, при появлении Рено удалился, оставив следователя и подследственного один на один.
   Изабелла долго обдумывала какой наряд был бы уместнее всего в данной ситуации. Поверх обычных шенса она надела жипп из тонкой ткани, по особому гофрированной, имитирующей своим рисунком рыцарскую кольчугу. По краю фигурного выреза жиппа был проложен широкий узорный галун, скрепленный большой заколкою "афиш".
   Пояс состоял из чеканных пластинок, а мягкий пояс блио был слегка приспущен и располагался почти на бедрах. Спереди он был завязан сложным узлом и концы его спускались до самых щиколоток. Принцесса чувствовала себя во всеоружии и располагалась в независимой позе в своем обычном кресле с очень высокой спинкой.
   Рено был облачен в свой обычный наряд, блио, украшенное многочисленными крестами поверх тонкой тверской кольчуги. Он стоял ослабив левое колено, держа свой шлем на сгибе железной руки. Лицо его было невозмутимо.
   - Итак, я жду, граф, что вы захотите рассказать мне о вашем вчерашнем приключении.
   - Считаю своим долгом заметить, что приключение это носило отнюдь не романтический характер, и боюсь рассказ о нем оскорбит слух вашего высочества.
   - И тем не менее.
   Граф слегка переменил позу, теперь было ослаблено правое колено.
   - Есть и еще одно обстоятельство, которое мешает мне изложить все как было.
   - Не понимаю вас.
   - Мне пришлось бы говорить о собственной персоне только в превосходных степенях.
   - Вы так скромны? - принцесса приподняла свои великолепно изогнутые брови. - Зарезать троих человек для вас легче, чем рассказать об этом.
   - Именно это я и имел в виду, Ваше высочество.
   - Но на сей раз вам придется изменить своему обыкновению. По закону, история, имевшая место в "Белой куропатке", подлежит расследованию.
   - Вы решили ее расследовать самостоятельно? - спросил Рено и его брови тоже в свою очередь поднялись.
   - Да, сама. И натолкнувшись на вашу непреодолимую стыдливость, я попытаюсь вам помочь. Чтобы не вытаскивать из вас клещами каждое слово, говорить буду я, а вы только отвечать да, или нет. Согласны?
   Рено поклонился.
   - Меня устроит все, что может исходить от вас, Ваше высочество.
   Комплимент носил откровенно дежурный характер.
   Это был даже не комплимент, а вежливый оборот речи. Но увлекшаяся пусть даже в самой малой степени, - женщина склонна все детали взаимоотношений с предметом увлечения, трактовать в свою пользу. Этот дежурный комплимент вдохновил ее, как явный знак внимания и симпатии.
   - Итак, начнем.
   Рено кивнул.
   - Вы зашли в харчевню...
   - Да, уйдя с вашего обеда.
   Это замечание принцесса сочла возможным пропустить мимо ушей.
   - Там вы...
   - Заказал себе полдюжины куропаток и кувшин вина.
   - И когда вы наслаждались своими куропатками... какой вы, однако, обжора, после обеда еще шесть куропаток... ну да, ладно. Наслаждались вы...
   - И тут ко мне подошел один, весьма странный на вид, человек.
   - Чем же он был странен?
   - Он все время икал, Ваше высочество.
   - Икал? Ну икал, так икал. И этот человек объявил вам...
   - Вы как будто присутствовали при сем, Ваше высочество.
   - Он сказал вам, что держится не слишком высокого мнения о принцессе Изабелле...
   - Прошу прощения, Ваше высочество, но сказал он не это. Он заявил, что превозносит даму по имени Эсмеральда, родом, кажется, из Тивериады. Я ничего не имел против. Он ушел, а я вернулся к своим куропаткам.
   - Погодите, - на лицо принцессы набежала тень неприятного предчувствия, - погодите. Вы правы, есть что-то неестественное в том, что мне приходится вникать в детали какой-то кабацкой драки. Мне, в сущности, интересно выяснить только одно.
   - Спрашивайте, Ваше высочество.
   Изабелла поправила длинными пальцами заколку жиппа, ей уже не слишком хотелось продолжать этот разговор.
   - Мне важно выяснить не подвергалось ли во время этого прискорбного приключения какому бы то ни было поношению мое имя. Меня это интересует не столько как даму, сколько как представительницу правящего дома. Итак, скажите мне, сударь, защищали ли вы во время этой драки доброе имя дочери вашего государя. Только это одно и могло бы извинить ту кровь, что с такой легкостью пролили. Отвечайте!
   Рено, казалось, был в некотором затруднении Лицо принцессы пылало.
   - Я отношусь к вам, Ваше высочество, с глубочайшим уважением, и как к представительнице правящего дома, и как к даме, но в целях выявления истины я должен сказать, что во время этого побоища, скорее эти трое бились за вашу честь, чем я. Или вернее сказать они заявили, что они за нее бьются.
   Изабелла медленно поднялась со своего места. Судорога ярости свела ей челюсти. Некоторое время она ничего не могла сказать. Лишь испепеляла наглеца блеском своих, в этот момент особенно прекрасных, глаз.
   Рено почувствовал, что перешел некую границу и попытался смягчить впечатление от своей "правды", ему к тому же стало жаль девчонку.
   - Это совсем не значит, Ваше высочество, что я сам и мой меч, не готовы по первому вашему требованию выступить в защиту вашего имени. Здесь просто набор вздорных обстоятельств и...
   - Вон! - наконец прорвало принцессу. Она с размаху сорвала с головы свой расшитый жемчужными нитями головной убор и с размаху швырнула им в Рено.
   - Негодяй!
   Волосы ее разметались по плечам, гнев не часто красит людей дюжинных, но царственным особам и привлекательным женщинам он почти всегда к лицу. Зрелище гневающейся венценосной красавицы не могло оставить равнодушным даже такого искушенного, прожженного ловеласа как граф Рено.
   - Ваше высо... - попытался он что-то загладить.
   - Вон, я сказала, немедленно вон! - Изабелла стала оглядываться в поисках чего-нибудь тяжелого.
   Подсвечник? Замечательно!
   Коротко поклонившись граф развернулся и пошел к выходу из залы для аудиенций. Он шел довольно независимой походкой, но чувствовалось, что спина его ожидает подсвечника. Но Изабелла не была бы Изабеллой, не обладай она быстрой реакцией. Зачем швыряться вещами, вовремя подумала она.
   - Постойте, граф, - крикнула она. Он подчинился, и даже повернулся к ней. На лице у него уже стало проступать нечто похожее на торжествующую улыбку, когда принцесса позвала.
   - Данже!
   Мажордом явился мгновенно.
   - Данже, велите арестовать этого человека. Расследование закончено и установлено, что он виноват.
   Де Врено наклонил голову, самодовольная улыбка на его лице сменилась задумчивой.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   ВЕЛИКИЙ МАГИСТР
   Над круглой деревянной лоханью поднимался пахучий зеленоватый пар. Граф де Торрож, великий магистр ордена тамплиеров, казался уснувшим, он привалился спиной к стенке лохани, глаза его были полузакрыты. Большая, почти лысая голова, была усыпана каплями пота. Великий магистр не спал, он просто застыл в положении в котором печень не причиняла ему нестерпимой боли.
   Бесшумно подошедший слуга долил в лохань немного горячей воды из кожаного ведра и также бесшумно удалился.
   Открылась дверь в дальнем конце купальни и в нее начали, один за другим, входить высшие сановники ордена. Постукивание их металлических подошв по каменному полу породил множественный воинственный шум. Подошедшие к лохани стали огибать ее, так, что когда приблизился последний, вокруг парящегося графа де Торрожа образовался законченный круг.
   Граф де Марейль, граф де Ридфор, граф де Жизор, сенешаль ордена, барон де Нуар, комтур Иерусалима, барон де Фо, великий прецептор Иерусалимской области, маркиз де Кижерю, маршал ордена и брат Гийом составляли этот круг.
   Великий магистр заговорил не открывая глаз.
   - Прошу прощения у вас, господа, за то, что вынужден принимать вас подобным образом. Меня, возможно извинит, что именно вынудившее меня к этому состояние и будет предметом нашего разговора, - он осторожно шевельнулся под поверхностью воды, открыл глаза и окинул взглядом тех, кого мог увидеть не поворачивая головы. Потом попытался переменить свое положение на более удобное, но это причинило ему такую боль, что он едва не застонал. Присутствующие отчетливо видели отразившееся на его лице страдание.
   - Я весьма скоро умру и у меня, в связи с этим к вам деловой разговор. Пусть брат Гийом позаботится о том, чтобы магистрам всех областей ордена уже сегодня были разосланы приглашения на собрание великого капитула.
   Брат Гийом почтительно поклонился.
   - Какую поставить дату, мессир?
   - Никакой. Могу вас уверить, что графа де Торрожа уже не будет в живых, когда все эти обжоры и пьяницы изволят сюда собраться.
   Разговор отнимал у великого магистра слишком много сил. Он опять закрыл глаза. Опять заговорил брат Гийом.
   - Вы сейчас выскажете свое пожелание относительно того, кого хотели бы видеть своим преемником?
   - Вы прекрасно знаете, что я не обладаю властью назначать преемника. Я оставлю свое письменное мнение. По традиции, на посмертном заседании капитула, великий магистр пользуется правом голоса. От момента моей смерти до заседания великого капитула, по уставу ордена, вся верховная власть будет принадлежать господину сенешалю.
   Граф де Жизор, высокий чернявый человек с мрачным горбоносым лицом, учтиво поклонился лохани с горячей водой.
   Граф де Торрож снова надолго замолчал, перемогая приступ боли. Когда она начала стихать, он снова пошевелился под водою, надеясь сесть поудобнее. Фигуры в белых плащах были плохо различимы сквозь пар, обильно шедший из лохани, и сквозь пелену лишь временами отступающей боли. Какими-то недостоверными, несерьезными казались эти люди умирающему. И сама сцена представлялась ему если не позорной, то, по крайней мере, комической. Неужели так, без всякой торжественности, происходит передача одного из самых значительных кормил власти в этом мире. Граф Де Торрож понимал, что сидя в благовонном пару, на дне лохани с горячей водой, он навсегда перестает быть великим магистром ордена тамплиеров и превращается в обыкновенного, очень больного и, стало быть, совершенно несчастного старика. Но при этом он знал, что поступает правильно, более того, единственно возможным способом. Чем короче будет период безвластия ордене, тем для ордена лучше. Проживет ли он еще месяц, необходимый для того, чтобы в Святую землю магистры изо всех областей, из Аквитании и Испании и Венгрии? Вряд ли. Граф усилием воли остановил движение этой неприятной и ненужной мысли и, чтобы показать, что разговор на прежнюю тему завершен, спросил у Иерусалимского комтура, что нового в Святом городе.
   - Бодуэн почти открыто перешел на сторону иоаннитов. Кажется и старик Гонорий готов их поддержать.
   - Блудливый пес, старикашка! Забыл кому он обязан своею тиарой!
   - Людям мелкой души свойственно ненавидеть своих благодетелей, - сказал граф де Марейль.
   Великий магистр фыркнул.
   - И что же мы собираемся делать в ответ на это? Ответит мне кто-нибудь?!
   Брат Гийом сделал полшага вперед.
   - Чтобы выбрать соответствующие меры, нужно как можно точнее выяснить размеры опасности, мессир.
   - Что имеется в виду?
   - Надлежит, например, решить числить нам маркиза Монферратского в числе своих врагов или же нет.
   Граф де Торрож недовольно застонал.
   - Итальянец, что, тоже там?
   Брат Гийом пожал плечами.
   - Он не уклоняется от встреч.
   - Каналья.
   - Не менее неопределенно ведет себя и знаменитейший Раймунд Триполитанский.