Стампас Октавиан. Цитадель (Тамплиеры - 3)

   Направляясь по ночной улице Яффы ко дворцу принцессы, он бессознательно выбирал дорогу, отличную от той, которой пользовался обычно, чтобы затруднить работу тем, кто может быть, решил организовать засаду на него. При этом он продолжал копаться в своих ощущениях. Недавние события убедили его в том, что все происходящее в его душе, имеет некий смысл и заслуживает изучения.
   Улицы Яффы были пустынны, как улицы любого средневекового города в этот час. И не только потому, что жители боялись грабителей. Города той поры не слишком далеко ушли от деревень по образу жизни, и жили, в сущности, по крестьянскому трудовому распорядку. Село солнце, ворота на засов и спать. Только знать могла себе позволить гуляние со свечами на всю ночь. И позволяла.
   Этим вечером во дворце было невесело. Первая причина - графская охота. Изабелла, как все сильные натуры, была ревнива, ей было трудно смириться с этой привязанностью Рено. Нет, она конечно прекрасно сознавала, что охота есть чуть ли не единственное, кроме войны, развлечение знатного мужчины. И, абстрактно, как развлечение каких-то господ не имеющих к ней отношения, готова была ее признать. Но, когда граф Рено уезжает ни свет ни заря, даже не предупредив, не послав с дороги нескольких любовных вестников, она начинала охоту ненавидеть и считала своим врагом. Рено чувствовал, что злит своими отлучками принцессу, и поэтому ездил на охоту из чувства противоречия.
   Итак, принцесса хандрила. Хандра выражалась у нее своеобразно. Она не сидела забившись в угол, не заставляла читать себе, вызывающие обильное слезоотделение, пространные книги. Она принималась наводить порядок в своем придворном хозяйстве. Когда в одном доме живет много народу и все их интересы направлены на то, чтобы поближе подобраться к хозяину сидящему на денежном мешке, в такой ситуации нельзя избежать подсиживаний, доносительства, повальной самозабвенной лжи. Особенно это касается "подлой" части домочадцев, но и родовитые приживалы стараются от них не отставать. Говоря короче, в этот вечер вся королевская свита и челядь превратились в нечто подобное голове карлика Био, мучимой изящными, но цепкими пальчиками принцессы. В обычные дни, Изабелла на эти взаимные жалобы не обращала внимания, давая им возможность уравновешивать друг друга и скапливаться в ожидании недобрых дней. И тогда уж...
   Войдя во дворец, Реми де Труа сразу же почувствовал атмосферу скорого и специально неправедного суда. Там рыдает камеристка остриженная наголо за то, что обвинила другую камеристку в краже черепахового гребня. Вон стонет высеченный плетьми худосочный дворянин, подавший прошение о возмещении убытков нанесенных его вилле свитою ее высочества во время последнего выезда. Обычно Изабелла считала нужным такую просьбу уважить, дабы не ссориться с народом, но этому просителю выпала честь попасть под горячую руку.
   - Тс, тс, - Реми де Труа повернулся и увидел де Комменжа, высунувшегося из-за большого сундука, за которым он прятался стоя на четвереньках.
   - Сударь, что с вами? - спросил де Труа.
   - Не ходите туда, сударь, - чихнул в кулак "приближенный", - ее высочество в таком гневе...
   - Да что случилось? - опять спросил де Труа, в общем-то обо всем уже догадываясь.
   - Даже Данже досталось, шандалом по спине. Старик не может разогнуться.
   Де Труа не последовал совету царедворца. Принцессу он нашел в зале, который велено было именовать тронным. Посреди него стоял длинный, щедро уставленный закусками стол. На нем тоже были видны следы августейшего гнева. Перевернутые кувшины, разбросанные фрукты. Под столом тихо трясся карлик. Голова у него была мокрая. Свое он, кажется, уже получил.
   Ожидая увидеть мрачную, неприбранную хозяйку этого трясущегося дворца, де Труа весьма удивился когда перед ним предстала изысканно одетая, тщательно причесанная и даже лукаво улыбающаяся Изабелла.
   - Наконец и вы, сударь.
   Шевалье поклонился.
   - Разве вас не предупредили по дороге сюда, что сегодня ко мне подходить опасно?
   - Даже смерть от вашей руки я счел бы отличием, Ваше высочество, и потом, я не мог ждать до завтра.
   - Что так? - игриво спросила Изабелла, кое у кого от этой игривости по спине побежали бы мурашки.
   - Я пришел проститься, - со спокойным достоинством сказал рыцарь.
   - Проститься? - принцесса не сразу осознала всю бесповоротность этого заявления. Пожар раздражения колыхавший у нее внутри, заслонился волной нового негодования. Оказывается не только этот негодный Рено может умчаться на свою несносную охоту, но даже и это исчадие, неизвестно какого ада, может исчезнуть. С кем же тогда здесь разговаривать?! Беседы с де Труа имели для нее отношение, к может быть и отдаленному, но непременно блестящему будущему. Он, человек принесший ей новую надежду. Он уезжает, причем скоро! Изабелла была умной женщиной, но слишком большое возбуждение охватывало ее в этот момент, поэтому она сказала очевидную глупость.
   - Я запрещаю вам ехать!
   Де Труа мягко улыбнулся.
   - Мне приятно, что вы цените мое общество, но вынужден с прискорбием напомнить, Ваше высочество, что я не имею чести состоять на вашей службе.
   - Но вы утверждали, что и у маркиза Монферратского вы тоже не служите.
   - И тем не менее, я взялся выполнить его просьбу и имелись в виду какие-то разумные сроки. Святая Мария, я наверное уже втрое их превысил!
   Принцесса схватила со стола огромное блюдо и с размаху грохнула его о каменный пол. Несчастный Био, заверещав, как поросенок, на четвереньках умчался из-под стола в безопасную темноту.
   - Но на один-то день вы можете задержаться? - неожиданно спокойным голосом спросила принцесса.
   Де Труа отрицательно покачал головой.
   - Эта задержка не имела бы значения. Если вы не можете решиться сейчас, отчего это вдруг решительность нападет на вас завтра. Ведь вы не станете другой.
   - Я стану такой, какой захочу, - с тихой злостью прошептала принцесса, и остановилась, осознавая, что это она сказала. Чего в этом больше смысла или характера? Вздорность и детскость заявлений вскоре стала очевидна и ей самой. Она фыркнула и снова подошла к столу. Ничего больше бить она не стала, она взяла один из неразбитых кувшинов и плеснула вина в один бокал, затем в другой.
   - Итак, вы уезжаете?
   Шевалье развел руками.
   - Увы.
   - Что же вы сообщите маркизу?
   - Правду.
   - Тогда скажите, какой она вам видится.
   Посланец Монтферрата принял один из бокалов.
   - Он послал меня узнать не желает ли принцесса Изабелла стать следующей королевой Иерусалимского королевства, и я скажу, что узнать мне это не удалось.
   - Это неправда, вы знаете, что я хочу стать королевой!
   - Но что значит хотеть? - спросил де Труа, вращая в пальцах талию бокала.
   - Послушайте, чего вы от меня хотите? - вспылила вновь принцесса. Вопрос она задавала почти риторический, но получила на него вполне конкретный ответ.
   - Я хочу, чтобы вы вернули мне письмо, которое я вам привез. С моей стороны было бы недобросовестно, по отношению к маркизу, оставить его здесь. Оно может случайно попасть в руки людей, которые относятся к маркизу хуже, чем вы.
   Изабелла поставила свой бокал на стол, сплела кисти рук и задумчиво хрустнула суставами.
   - И тогда все?
   - ?
   - Ладно, - заявила вдруг Изабелла, - что нужно сделать, чтобы маркиз понял, я согласна?
   - Ничего сверхъестественного. Нужно просто написать ему об этом.
   - Написа-ать? - Изабелла энергично потрепала свой великолепный лоб.
   - Да, и отправить это письмо вместе со мной нынче же ночью. А письмо маркиза вы, в таком случае, можете оставить у себя, оно обезопасит вас на случай каких-либо неожиданностей с его стороны.
   - А такие могут воспоследовать? - вскинулась принцесса.
   - Почти наверняка, нет. Наверняка нет. Просто я неловко выразился.
   Изабелла велела принести письменные принадлежности. Отослав слуг, долго прогуливалась перед столом.
   - Ненавижу писать, - заявила она. Де Труа пожал плечами и отхлебнул вина. Села к столу, долго возилась с крышкой чернильницы, разглаживала лист пергамента, прижимала край солонкой.
   - Нет, - сказала вдруг, - надобно подождать до завтра. Я не могу вот так, сразу, ничего не обдумав. Вы же сами понимаете какой это ответственный документ.
   - Я уезжаю на рассвете, - сухо сказал де Труа.
   - Вы безжалостный человек, - вырвалось у принцессы. Она вдруг внимательно посмотрела на посланника маркиза, - другой, видимо, и не смог бы выполнять подобную работу. - А вдруг, когда я стану королевой, я припомню вам это выкручивание рук?
   Де Труа не успел ответить. Изабелла отвернулась от него и почти не отрывая пера, написала с десяток строчек, почти не думая над словами. Посыпала белым песком свежий текст. Свернула лист в свиток и швырнула под ноги этому неприятному человеку.
   - Я бы не удивилась узнав, что вы и маркиза заставили написать то письмо каким-нибудь изуверским способом.
   Де Труа сделал вид, что шутка принцессы ему очень понравилась.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   ВТОРАЯ ПОПЫТКА
   Когда шевалье приказал Гизо готовиться к отъезду, оруженосец вдруг спросил:
   - Мы совсем уезжаем из Яффы?
   Этот вопрос вызвал немалое удивление у де Труа. Слишком тот не привык делиться своими планами со слугою, которого ценил за молчаливость, понятливость и исполнительность.
   В ответ на удивленный взгляд хозяина, Гизо молча начал собирать вещи всем своим видом показывая, что неуместный вопрос вылетел у него из уст случайно. Де Труа находился в состоянии, мало чем отличавшемся от состояния только что оставленной им принцессы.
   Его обязанности здесь, в Яффе, были исчерпаны, поручение почти выполнено, но неудовлетворенность становилась все глубже. И больше всего его мучило то, что он не может понять, в чем ее истоки.
   Большими пожитками тамплиер не обзавелся, все они уместились в два баула. Глубокой ночью на трех лошадях, де Труа и Гизо оставили маленький дом в квартале скорняков и поскакали к жилищу госпожи Жильсон, также стоявшему за пределами городских стен. Она встретила их заспанная, раздраженная, очень постаревшая на вид. Но, высказывать вслух свое отношению к ночному вторжению не посмела.
   - Приведите себя в порядок, - сказал ей де Труа, усаживаясь в кресло возле забранного железною сеткой окна.
   - Что вы задумали, сударь? - спросила хозяйка, размазывая по лицу следы персидских притираний, при помощи которых она собиралась сохранить свою обольстительность на долгие годы.
   - У нас мало времени, - сухо сказал шевалье.
   - Но, согласитесь, в вашем присутствии несколько неловко мне будет этим заниматься.
   - Придется потерпеть, пока вы будете облачаться, я буду вам объяснять тонкости вашего... предстоящего вам дела. Другого времени у нас не сыщется.
   - Смотрите, хотя бы в окно, а не на меня.
   - Успокойтесь, даже глядя на вас, я вас не вижу. Но если настаиваете, отвернусь.
   Тьма за решеткой начала бледнеть, появились первые приметы утра. Ветвь смоковницы, протянутая из ночной прохлады к окну, казалась пропитанной туманом. Де Труа закутался в плащ, становилось прохладнее.
   - Я привез вам шанс для реванша.
   - Я не поняла.
   - Вот здесь, - он похлопал себя по груди, - находится письмо, написанное только что Изабеллой к Конраду Монферратскому.
   Госпожа Жильсон замерла над лоханью, в которой умывалась.
   - Маркизу Конраду?
   - Вы очень понятливы. В нем сказано, что принцесса согласна выйти за него замуж.
   - Замуж?! - громко вскрикнула госпожа Жильсон.
   - Во-первых, не так громко, а во-вторых - не перебивайте. Так вот, сейчас вы отвезете это письмо графу Рено.
   - Я сделаю это с удовольствием, но...
   - Какое еще но?!
   - Но если он у меня спросит, каким образом оно ко мне попало?
   - Скорей всего не спросит. Ему будет не до этого. Но если спросит, то вы ответите, что это письмо дала вам сама принцесса.
   - С какой стати?!
   - Я просил меня не перебивать! И одевайтесь, одевайтесь, что вы остолбенели!
   - Да, да, - засуетилась хозяйка.
   - Вы скажете, что выполняете задание маркиза, и, что специально приехали в Яффу, чтобы выяснить отношение Изабеллы к возможности такого брака. Вы привезли с собой послание Монферрата и теперь получили ответ. Репутация ваша графу известна и он не удивится тому, что в этой истории вы, как всегда, играете отвратительную роль.
   Госпожа торопливо, но вместе с тем тщательно одевалась. Де Труа любовался разгорающимся утром.
   - Но если он спросит, с какой целью я обнаруживаю перед ним это послание?
   - Я уже говорил вам, ему будет не до выяснения этих деталей. Если он все же начнет задавать вопросы, говорите правду.
   - Какую правду?! Я никому не говорила ни слова правды уже, наверное, двадцать лет.
   - Скажите, что ненавидите принцессу и хотите ей навредить, что попутно с выполнением просьбы маркиза устраиваете и свои дела. Вы еще не одеты?!
   - Осталось несколько деталей.
   - Повторяю, у нас совсем мало времени. Сейчас граф у себя дома и спит. Куда он уедет через час, одному Богу известно. Вы станете искать его по всем охотничьим угодьям королевства?
   - Не могу же я поехать к человеку, который мне не безразличен, одетой кое-как.
   - Если понадобится, поедете голой, - негромко сказал де Труа и госпожа Жильсон замахала руками.
   - Да, да, я поняла.
   И тут же она продемонстрировала свое умение все делать быстро. Проводив ее, шевалье снова сел к окну. В деревьях, окружающих дом, начали перекликаться птицы. Это только усиливало ощущение прозрачности и тишины утра.
   Бесшумно вошел Гизо и спросил, подавать ли ему утреннее питье. И поинтересовался нужно ли распаковываться, остаются ли они здесь надолго.
   - Нет, Гизо, мы завершили здесь все свои дела. А питье подавай.
   Недвижно сидя в кресле, де Труа пытался себе представить, что произойдет вслед за тем, как граф прочтет письмо. Кинется он немедленно во дворец, или, наоборот, затаив звериную обиду, отправится подальше от него. Это уже не имеет значения. Потому что, если объяснение и состоится, закончиться оно может только разрывом. Длительным и жестоким. Неважно даже, разлюбит ли граф свою принцессу или нет, узнав о ее предательстве. Результатом будет одно - отъезд Рено Шатильонского в его заиорданские владения. Ловушка сплетена очень хитро, и ни самая яркая, ни самая сильная птица не сумеет из нее вырваться. Но почему же нет ощущения торжества или хотя бы удовлетворения?
   Вошел Гизо с большим двуручным потиром, где содержалось, по рецепту брата Гийома, изготовленное питье. Гизо осторожно поставил сосуд на подоконник рядом с креслом де Труа. Шевалье следил взглядом за каждым его движением, следил невольно и невнимательно, продолжая думать о своем. И в тот момент, когда оруженосец бесшумно удалился, тамплиера осенило. Ловушка! Конечно же, ловушка. Та, которую он соорудил для Изабеллы и Рено не может идти ни в какое сравнение с тою, что придумал для брата Реми брат Гийом. Все с самого начала, может быть с того разговора на башне, была ложь! Новый круг испытаний, вот в чем все дело. Брат Гийом честно предупредил его об этом, а он даже не поинтересовался, в чем оно будет заключаться, новое испытание. Оказывается вот в чем - его просто задвинули в угол, выкинули вон. Продемонстрировали величие замыслов, в осуществлении которых ему не суждено будет принять участие и сослали в Яффу, дав совершенно нелепое поручение. Зачем, ну зачем, право так сложно и долго отдирать графа Рено от возлюбленной, чтобы он сжег две, три сарацинских деревни за Иорданом? Ведь можно было просто приказать ему сделать это в обмен на обещание оставить впредь в покое. Для этого влюбленного людоеда такие дела не в новинку. Замысел брата Гийома был в другом, он хотел заставить брата Реми тратить все свое время, все силы ума на выполнение столь прихотливо придуманного задания, убрать таким образом со своей дороги. Значит брат Реми стал опасен, но чему! Запад оказался тоньше Востока. Синан почувствовав угрозу, исходящую от необыкновенно изобретательного фидаина, приказал ему прыгнуть в пропасть, тамплиер избрал способ бескровный, но от этого может быть более надежный. Пусть старается брат Реми в этой дыре, наслаждаясь своим напрасным хитроумием и упиваясь властью над мелкими людишками и несущественными обстоятельствами, он не будет знать, что на самом деле он незаметно выпал из синклита тайной власти.
   Кровь несколько раз бросалась в лицо де Труа и холодной волной откатывала, оставляя бисерины пота на лбу. Жестоко, очень жестоко. Великодушнее было бы убить.
   Несмотря на происходящее внутри землетрясение, внешне Реми де Труа оставался неподвижным, причем до такой дошел окаменелости членов, что какая-то птаха поверила в то, что он всего лишь статуя. Она порхнула из утренней прохлады и уселась в ячейке решетки балансируя коротким хвостом. Огляделась и не обнаружив ничего подозрительного, перескочила на край потира.
   Но может быть я спешу, спросил себя де Труа, какие есть основания, кроме внутренней уверенности, что яффское поручение это ссылка?
   Птичка, весело крутившая головой, наклонилась и сделала несколько глотков ароматной жидкости из принесенного оруженосцем сосуда. Де Труа не моргая смотрел на нее. Внезапно открывшаяся ему истина была так горяча, что он не удивился бы, если бы птица вспыхнула под влиянием ненависти, излучаемой взглядом. Шевалье с трудом сдерживал рвущуюся изнутри ярость. Он чувствовал в себе столько злой всесокрушающей силы, что ничуть не удивился, когда птица действительно дернулась и свалилась с мягким стуком на подоконник. Несколько секунд он ее рассматривал, не вполне понимая смысл произошедшего. Потом закрыл на мгновение глаза. Трудноописуемая гримаса изобразилась на мозаичной маске его лица.
   - Гизо! - прохрипел он, извиваясь, схватившись руками за горло. - Гизо!
   Оруженосец мгновенно явился на зов. Хозяина била тяжелая крупная дрожь, он страшно выгибался в кресле, глаза его закатывались.
   - Гизо! - хрипело он, - Гизо! Подойти ко мне, подойди!
   Это приказание своего господина, хотя оно судя по всему совпадало с последней волей, оруженосец выполнять и не подумал. Было видно как ему страшно. Он остался стоять там где стоял, издали наблюдая за агонией отравленного им хозяина.
   - Гизо! Г-г-г-ыз-з-о! - еще несколько судорожных рывков и Реми де Труа замер там, где только что сражался с внезапно подкравшейся смертью. Оруженосец еще некоторое время постоял без движения на прежнем расстоянии. Он все еще боялся подойти, будь его воля, он бы вообще не стал бы подходить, но ему было приказано снять с мертвого его перстень. Нельзя, чтобы он попал в чужие руки.
   Гизо перекрестился, достал из ножен кинжал и начал медленно приближаться к мертвецу. Если бы у него спросили чего он, собственно, боится, он бы не смог ответить. Перстень был надет на средний палец правой руки, лежавшей на подлокотнике кресла у стены. Гизо медленно потянулся к нему своей левой рукой, ухватился двумя пальцами за кусок серебра и попытался стащить с руки убитого. Но он сидел плотно. Требовалась помощь второй руки. Пришлось взять кинжал в зубы и наклониться всем телом... Дальнейшее произошло мгновенно. Схватив за рукоять кинжала, де Труа располосовал ему рот чуть ли не до затылка.
   Прежде всего шевалье переоделся, кровь, хлынувшая из разорванной пасти предателя, сильно залила костюм. Ах Гизо, Гизо, мысленно приговаривал шевалье, распаковывая узел с одеждой и выбирая себе блио понеприметнее. То, что мальчишка действовал не по собственному наитию, было ясно без обсуждения. Рассмотрения заслуживало то, почему он решил сделать это именно сегодня, то есть после того как узнал - дело, ради которого они прибыли в Яффу, сделано.
   Вот, значит, какой благодарности я заслужил от вас, брат Гийом. Интересно, на каких струнах в душе этого волченыша сыграл голубоглазый монах. Де Труа хотел было кликнуть охранников, чтобы они помогли ему прибрать в комнате и унести труп, но раздумал. Кто мог знать, какие получили указания эти бессловесные лентяи.
   В полный рост встал вопрос: что же теперь делать? Стараясь рассуждать спокойно и неторопливо, де Труа хотел было снова сесть в кресло, но оно было в крови. Итак, как ни рассуждай, хоть спокойно и неторопливо, хоть вопи от страха, реальность такова: две самых больших силы Европы и Азии считают его своим врагом и собираются убить. Бороться с ассасинами, имея за спиною Храм, это еще куда ни шло, но что делать, если и те и другие мечтают о том, чтобы он исчез с лица земли? Для начала, пожалуй, следует покинуть место, которое должно было стать его могилою. Рассовав по карманам деньги, де Труа осторожно открыл решетку, ему были лучше, чем кому-либо известны секреты здешних запоров, осторожно выглянул и огляделся. Тихо и ничего подозрительного. Он бесшумно выскользнул наружу, присел в тени смоковницы, снова прислушался и, протянув руки, взял с подоконника труп птицы. Конечно она появилась не просто так. Это жест высшей силы, вмешавшейся в неловкие козни людей. Неплохо бы из нее сделать чучело и поставить на столе.
   Пробравшись через сад, де Труа оказался на территории соседней виллы, стараясь и там никому не попадаться на глаза, он стал пробираться по направлению к городу. Через час он уже был у городских ворот. Там он купил себе облачение бедуина, обмотал лицо белой тканью, как это делают представители некоторых племен.
   Немедленная и непосредственная опасность миновала, шевалье почувствовал себя увереннее. Приятно осознавать, что враг не знает где ты. Там же он купил коня и привязал пока возле караван-сарая.
   Слоняясь в разношерстной базарной толпе, он по прежнему старался сообразить, что же ему делать дальше. Будущее ему представлялось идеально черным, без единого просвета. Ему хотелось отомстить брату Гийому ничуть не меньше, чем когда-то Синану, но ни то ни другое было не осуществимо. Брат Гийом был, пожалуй даже в большей сейчас безопасности, чем некогда Старец Синан. Ему ли было не знать, насколько разветвлена шпионская сеть Храма, уже к концу дня, когда станет известно о смерти Гизо, несколько десятков ищеек в Яффе и ее окрестностях будут осматривать каждый камень в поисках отступника, осмелившегося не умереть по приказу ордена. Госпожа Жильсон, была ему дана, скорее не в помощницы, а в надсмотрщицы.
   Конечно, они попытаются представить себе, где он постарается спрятаться, по какой дороге побежит. А он и сам не знает пока ни того, ни другого. Впрочем нет, человеком, на поддержку и сочувствие которого он мог бы рассчитывать, был Саладин. Он не любит ни ассасинов, ни тамплиеров, и достаточно силен для того, чтобы защитить человека, которого захочет защитить. Эти мысли обязательно придут в голову брату Гийому и дорога через Тивериаду в курдские горы будет перекрыта первой. Пожалуй, до этого додумается даже местный комтур, ему не придется ждать для этого указаний из верховного капитула. Тогда остается порт. Яффская гавань была невелика, не то, что в Тире, или Аскалоне. Как человек сугубо сухопутный, де Труа не любил море и из всех кораблей доверял только верблюду. Но здесь не приходилось привередничать. Денег у него хватило бы для того, чтобы уговорить капитана любого корабля отплыть немедленно и куда угодно. Хоть в Константинополь, хоть в Лондон.
   Де Труа спустился к порту, осмотрел его со всей возможной внимательностью. В порту ему не понравилось, в воздухе чувствовалось даже в этот ранний час, какое-то напряжение. Как-то не по обычному были озабочены люди, а у выхода из гавани виднелись четыре галеры с веслами в три ряда. Кто знает, может быть им уже дан приказ осматривать каждое выходящее из гавани судно. Для очистки совести де Труа спустился на саму пристань и потолкался среди корабелов, грузчиков, нищих, прислушивался к разговорам, присматривался. В конце концов, пришел к выводу, что как бы там ни было, лучше ему остаться на суше. Море его не спасет. А Саладин не защитит. Здесь необходимо нечто другое.
   Припекало солнце. В порту Яффы пахло как и в любом другом: тухлой рыбой, водорослями, смолой, мокрой пенькой. Де Труа зашел в небольшую темноватую харчевню, хотел было потребовать просового пива, но не успел.
   Конечно же "другое"! Другой человек! ! Граф де Ридфор, великий магистр ордена тамплиеров. Брат Гийом и его тайный синклит, это еще не весь орден и великий магистр больше, чем кто-либо должен это осознавать. Он не может не хотеть сокрушить власть ордена в ордене и будет чрезвычайно благодарен за помощь в этом деле.
   Шевалье вышел из харчевни, от прежней растерянности не осталось и следа. Радовался он не столько тому, что ему кажется удастся спасти свою попорченную шкуру, сколько возможности вернуть тому голубоглазому, самодовольному предателю его подло задуманный удар. Он вспомнил о разговоре над "картою" Палестины и представил себе, как пересказывает его графу де Ридфору, и как глаза у того лезут на лоб.